Кот, гулявший сам по себе. 4 часть, гл. 4

   …Долетели быстро. Осторожно прокрались по тенистой улице, где с визгом носились дети, а собаки лениво, для вида, побрехивали на кошек, и завернули к дому отца Алексея. Здесь было уютно. Предместье называлось Стригово. Папка Алексея всякий раз объяснял, что название сие происходило от некого графа Стригова, в чьих  владениях и находились данные земли. Сам Алексий провел небольшое исследование, и никакого графа в летописях не обнаружил. Зато выяснил, что «стригой» на Руси испокон веков называли кровососов-вампиров и прочих вурдалаков. Что как-то удачно срослось с тем, что оборотистых и очень прижимистых местных жителей соседи называли  не иначе, как «куркули», «кулаки», и «кровопийцы».      
   Лёша сгонял за ключами и открыл ворота гаража, чтобы сразу загнать «волгу». Гараж был внушителен по размерам, да и по оснащённости - тоже. В противоположную воротам стену уткнулся моськой четырестовосьмой «москвич», которым потихоньку занимался отец Алексея. Машина, точно вставшая на цыпочки, была до основания выпотрошена, приведена в порядок по части кузовных работ, и готова к покраске. Судя по Лёшкиной «волге», игрушка должна получиться интересной. Рассматривая лежащую в стеллаже шикарную хромированную решётку радиатора с гнёздами под четыре фары, Саша чуть не споткнулся об самопальную приспособу для подкачки шин. Изюминкой её был небольшой новенький компрессор с надписью «мade in France».
   - А, это у тебя откуда? - окликнул он возившегося с воротами Алексея.
   - Подарок со «второго механосборочного». Посмертный... помнишь, его как раз громили, когда ты уходил? Под итальянцев... Этот компрессор содрали с промышленного кондиционера, положенного какой-то линии, или центру. Там же всё подряд на улицу вышвыривали... На той свалке с символическим забором целый бизнес разгорелся, я, как про это прознал - сразу заказик сделал, и мне его за копейки вытащили.
   Сашка помнил. Видел, как безжалостно и тупо всё в снег выбрасывали. А, чтобы осознать бредовость той затеи с Совместным Производством, достаточно было изучить спрос на предлагаемое изделие, и сопоставить с его предполагаемой ценой. Всё так и закончилось «протоколом о намерениях», уничтожением производства имеющегося, и последующим пшиком. Впрочем, не для всех. Само производство разгромили, а в административном корпусе сделали евроремонт, и там почти полтора года одуревало от безделья руководство нового СП. Руководства было много  - от директора, и вниз, вплоть до начальников участков. Публика - на кривой козе не подъедешь. Зарплату им платили в срок и полновесно. Работающих на «основной» площадке завода это несказанно бесило: людей уже переводили на неполную рабочую неделю, отправляли в административные отпуска, и обещанная новым владельцем завода «достойная» зарплата составляла пока две трети от оклада «недостойной». В заводской столовой с «мастеровщиной» за одним столом им не сиделось, поэтому первое время в обед перед проходной выстраивалась кавалькада развозчиков фаст-фуда. Когда от фаст-фуда начали худеть дверные проёмы и прогибаться лестницы, для СП-шников на «спецобслуживание» стали закрывать столовку в соседнем прессовом цеху. Готовили – тоже специально. Всё это народной любви СПшникам несказанно добавило. «Баре, мля…» Потом СП потихоньку прикрыли. А на уютной Третьей Лесной улице после этого мероприятия, как и предполагал Сашка в своё время, действительно  выросло несколько шикарных домов, с камерами наблюдения на заборах.
   Выйдя из гаража в сад, друзья сразу наткнулись на сестру Алексея - Катерину (Лешка в семье был третьим). Обаятельное создание, подарившее мужу двоих детей. Которые, пока флегматичный отец был занят (раскочегаривал мангал), а мать - просто отвлеклась, наверняка устраивали где-то неподалёку стихийное бедствие. Катюшка друзьям доложила, что:   
     - Старики - разбойники сидят в рейхсбункере и разминаются красненьким. Самое главное ещё впереди: позавчера они всем обществом доламывали старый дом на участке у Михеевны, и в подвале кто-то набрёл на тайник, а в нём - трёхлитровые банки под железной крышкой и с прозрачным, как слеза содержимым. Покойный дед, видать прятал. Говорят, они их оттуда вынимали как сапёры бомбу времён войны. Половину банок Михеевна им и отдала, как бонус. На том конце улицы песни уже пели. А, папка с Петровичем решили подождать, и посмотреть последствия. А, сегодня утром процедили трясущимися руками, сняли пробу, и начали названивать тебе и Мишке. Дескать, не сидели давненько.
   - Нет, сестрёнка. Действительно, давненько не сидели!
   Они зашли  дом и поздоровались с матерью, листавшей альбомы фотографий в компании своей гостьи-ровесницы. Отец, как и сказала Катька, сидел в мастерской, которая была оборудована в монументальном подвале дома, за что и была прозвана «рейхсбункером».
    Мастерская у Саши неизменно вызывала чувство восторга и зависти – стеллажи со множеством полок и ящиков вдоль стены, рабочий стол, верстак с миниатюрными токарным и сверлильным станками, верстак для окрасочных работ с вытяжным зонтом… Сплошное удобство. Были здесь и модели кораблей (отец Алексея всю жизнь отработал на судостроительных заводах) в стадии достройки, и те, что, по мнению автора, были недостойны экспонироваться в комнатах дома. Старики, как оказалось, разминались вовсе не «красненьким», а какой-то самодельной наливочкой – на антикварном ломберном столике стоял пузатенький графинчик в компании хрустальных рюмок на высоких ножках и блюдец с сыром, дольками яблок и апельсина.
   С родителями  Алексея Саша был знаком уже давно, и ему они откровенно импонировали. И матушка – всегда спокойная и охотно возившаяся с многочисленными внуками (у своенравных созданий, охотно перечащих своим родителям почему-то даже и мысли не было хоть в чём-то ей возразить или поспорить), и отец - высокий, крепкий старик с золотыми руками и светлой головой. Вот с ним лучше было вообще не спорить: в силу нажитой мудрости он почти всегда оказывался прав. И «по-мелочи» охотно отходил в сторону, позволяя строптивцу вляпаться в дерьмо или наступить на грабли, а вот «по-крупному» мог сам превентивно оторвать голову, не дожидаясь, пока это начнут делать чужие, безразличные к дальнейшей судьбе «пациента» люди.
   Деды, кстати, не просто сидели и «разминались», а занимались делом – снимали замызганный и потускневший от времени футляр с модели какого-то корабля, длиной в метр с лишним. Появление сына и его друга было встречено одобрительными возгласами и немедленным предложением взять у пожилых людей «это дерьмо» (имелся в виду футляр), и отнести его, для начала, в угол. Сами деды тут же склонились над моделью и принялись что-то оживленно комментировать. Впрочем, сразу прекратили, едва пластиковая коробка была брошена на пол – обнялись и поздоровались…
   - Вот, что, Лёшка, тащи сюда Мишку и закуску посерьёзнее. Нарежьте там... ну, сами знаете, - отец перешёл к главной теме разговора, - Ну, и сам, собственно, предмет дегустации. Который стоит в старом холодильнике. Неси всё сюда, пробу снимем, а потом всем обществом на свежий воздух переместимся.
   Алексей убежал на кухню, к стоящему там холодильнику «ЗИЛ», выпуска пятьдесят лохматого года. Саше довелось поучаствовать, в торжественном его на кухню внесении после реставрации. Содержание железа в этом монстре превышало таковое в современной малолитражке. Когда увесистое изделие было водворёно на отведённое ему место, а все вздохнули и разобрали выставленное пиво, отец Алексея похлопал холодильник и не без гордости заметил, что в «раньшее» время всё делалось на века. В отличие от нынешних китайских поделок… подделок. А Саша тогда сковырнул крышку с пивной бутылки, и вдруг вспомнил, как ещё сопливым мальчишкой читал рассказ годов шестидесятых в каком-то сборнике советской фантастики. Сюжет его был прост и незатейлив: главному герою в какой-то  законспирированной конторе вручают свёрток, проводят инструктаж, и он отправляется в долгий путь через город. Короткими перебежками и шарахаясь от встречных, видя в каждом «федерального агента», готового его схватить и страшно покарать (наручники - сразу, пожизненная одиночка - в близкой перспективе). А также, героически преодолевая засады и измены в виде рассыпающейся в связи с окончанием срока службы одежды и обуви. Уличных собак, которых хозяева выкидывают из дома, не дожидаясь пока те взбесятся по истечению гарантийного срока. И прочих там часов, которые «удивительно мелодично взрываются по окончании завода» и превращаются в комок осклизлой гадости. Как и любое другое изделие из новейшего «блицметалла». Горожане страдают помимо перечисленного: от книг с исчезающим текстом, чернеющих газет, легкоплавких сковородок, быстротускнеющих очков, бумажных телевизоров и прочей одноразовщины. И без перерыва на страдания все жуют ненасыщающие синтезированные галеты и хлещут вёдрами неутоляющий жажду напиток. Потому, что корпорациям «выгоднее продать железнодорожный состав дряни, чем автофургон настоящей еды». Так-то вот. Наконец, главный герой добирается до дома, где просит жену задёрнуть шторы, что оказывается невозможным, потому, что они рассыпались в прах. И - ненужным. Потому, что стёкла в окнах перестали быть прозрачными. Натерпевшийся за день человек распечатывает свёрток и дарит своей любимой Настоящую Кухонную Табуретку. Сработанную подпольными умельцами из настоящего дерева. Можно всласть отрицать любой дар предвидения, но как авторы могли ухватить тему, для того времени ещё не обозначившуюся даже у зажравшихся капиталистов?  Это почти сорок лет спустя нас накрывает вал одноразовых вещей - однодневок, в которые добрые производители скоро начнут самоликвидаторы устанавливать. Про братьев Стругацких с их «системой Каспаро-Карпова» в 1962 году, когда Карпову было 11 лет, а Каспаров ещё вообще не родился  - и говорить щекотно: мистика какая-то.
   Работает, стало быть, холодильник - ветеран... Алекс убежал, а Саша, пользуясь моментом, присоединился к дедам и наклонился к модели корабля, чтобы внимательно её рассмотреть. Да-а-а... это был не кто иной, как крейсер «Очаков» прославившийся мятежом, а вернее своим участием в мятеже матросов - черноморцев в 1905 году. Том самом мятеже, который начался на броненосце «Князь Потёмкин Таврический», и перекинулся на другие корабли. Только вот имя «Потёмкина» до сих пор ещё на слуху, а о взбунтовавшемся «Очакове» если и знают, то благодаря лейтенанту Шмидту. Скорее даже - благодаря «детям лейтенанта Шмидта». А про остальные корабли -  и миноносец №267, и миноносец «Свирепый», и учебный корабль «Прут», и ещё один броненосец - «Георгий Победоносец», все уже позабыли напрочь. Сашка подавил восторженный вздох. С ума сойти! Масштаб, наверное, «один к сотне». Всмотрелся внимательно. Подробнейшая деталировка, только сделано всё как-то, немного грубовато. Но это заметно - если всматриваться, и возить по модели носом. А вот это – уже заметно издалека: краска с одного борта на приличном участке вздулась и пошла шагренью. Отец Алексея, стоявший рядом, точно уловил его мысли и пояснил:
   - Его детишки делали. Рученьками своими. Из клуба Юного Моряка. Было такое заведение. Теперь там – «не пойми-что». А в холле, где эта красота стояла — дискотека с баром. Все модели поменьше давно по домам растащили, а этот — здоров больно. Да и вахтёр отдавать не хотел до последнего. Но, насмотревшись, как на него падают, блюют, пепел стряхивают, и бычки об него тушат — дрогнул. Сам забрать меня попросил, - он глянул на измочаленный старый футляр, лежавший в углу: - Скоты тупые... в него ведь, когда делали, ребятишки свои души свои вкладывали... Умели делать, а? Чертежи им, конечно, кто-то постарше готовил. Ну, и помогали, разумеется. Но, всё равно - не пластик из коробки, а - с «нуля». Дерево, фанера, проволока, пенопласт из спасательных жилетов. Бронза на винтах... Восстановлю его, доработаю маленько - ещё лет сто простоит! Ну, наконец-то, Лёша, тебя только за смертью посылать!
   Алексей вернулся в компании Михаила. В руках  у них были подносы с «закуской посерьёзней», рюмками и моментально запотевшим графинчиком. Они выпили, закусили и обменялись мнениями. Резюме было крайне положительно. Старики взялись вспоминать, какие сорта «сэма» им довелось пробовать за годы жизни, и с каким результатом. Алексей взялся достать шампуры, но увлёкся переборкой каких-то железок. Михаил охотно составил ему компанию. Саша снова подошёл к модели и долго её рассматривал.
   Как и положено, на момент восстания, крейсер ещё назывался «Очаков» и украшен красными флагами. После это название кануло в небытие -  «Очакова» переименовали в «Кагул». Не его одного. Тот же «Потёмкин» после бунта был переименован в несуразного «Пантелеймона», а потом, в семнадцатом - в пафосно-бестолкового «Борца за свободу». Играли названиями кораблей, как хотели. «Очаков - Кагул» успел побывать «Генералом Корниловым», был угнан в Бизерту, и бесславно разобран на металл. А его «систершип», который и назывался изначально «Кагул» - был переименован в «Память Меркурия». Потом пошло-поехало - аж в «Гетмана Ивана Мазепу» на период очередной «незалежности». И, наконец - в «Коминтерн». Обхохотаться: борт о борт с «Коминтерном» какое-то время ходил «Профинтерн»! Едрить твою налево вперехлёст — колхоз имени Рабиндраната Тагора! В девичестве - «Светлана», впоследствии - «Красный Крым».
   «Систершипу» повезло больше: был восстановлен как учебный корабль, модернизирован, умудрился повоевать в Великую Отечественную, совершая смертельно опасные рейсы в Одессу, Новороссийск, Севастополь, и только в 1942 году получив изрядные повреждения от вражеской авиации был разукомплектован, и затоплен как волнолом. Разная судьба досталась. Что объединяло все эти корабли, вообще последние корабли Императорского Русского Флота, так это чехарда с их бесконечными переименованиями. Да и не только «эти» корабли. В советские времена мы тут уж точно были впереди планеты всей. Умолчим про бурные двадцатые-тридцатые, когда названия можно было мелом рисовать, чтобы легче смыть и написать что-то новое, но даже на закате Соввласти такое творилось!  Взять хотя бы «Кузнецова» - единственный наш авианосец «Адмирал флота Советского Союза Кузнецов». Заложен был - как «Рига». Обернулся «Леонидом Брежневым». Потом перекрещен в «Тбилиси», а уж напоследок - в «Адмирала». Советского Союза. Да только нет его уже, Союза. И влачит нынче «Кузя» жалкое существование на Северном Флоте. А чем, вообще, для всего флота кончилось? Говорят ведь, что переименование корабля - дурной знак. И как в это не поверить после такой чехарды с плачевным «итого»?
    Старики, тем временем, закончили свои исторические изыскания, и единодушно сошлись во мнении, что самые благоприятные воспоминания оставили о себе напитки, приготовленные сугубо «для домашнего просмотра». В основе их могли лежать и классические буряк-зерно-картошка и даже… ням-ням… зачерствевшие «детские» пряники с джемом. А, самые кошмарные – пойло, которым с ними как-то в «сухие» восмидесятые расплатилась за «калым» одна бабуся-божий одуванчик. Жуткая сивушная косорыловка, полученная в результате модного в те годы нецелевого использования томатной пасты, с последующей погоней за сверхприбылью и выжиманием браги до последней капли спирта.
   Было предложено выпить по второй и переместиться на свежий воздух, что и было моментально исполнено. Наверху им навстречу уже шла Катерина, за ней маячил коренастый, широколицый и вислоусый дядька. При виде стариков и сопровождающих их парней с подносами на руках, он вышел вперёд.
    - Это вы меня встречаете? Это всё мне? – лицо его расплылось в лучезарной улыбке, и он затянул, пританцовывая в такт: - К нам приехал наш любимый Дмитрий Саныч дорогой! Наливай!
   Старики, сопровождая свои обидные слова непристойными жестами, пояснили, что для него несут шампуры, и они готовы ему их «навтыкать», в основном – пониже спины. Дело было в том, что в процессе разборки старого дома и вывоза мусора «Дмитрия Саныч дорогой» обеспечивал транспортную поддержку и устроил со своим МАЗом-самосвалом изрядный облом всем участникам, при полной вероятности учинения локальной Хиросимы всей улице. Загружали самосвал, естественно при закрытом кузове, а, чтобы снять с защелки и приоткрыть для удобства погрузки откидной задний борт, переключатель подъёма кузова нужно было перевести в положение «подъём». Естественно, при заглушенном моторе. Так и сделали: передвинули рычажок, откинули задний борт, и, подперев его бревном, загрузили кузов «до краев» так плотненько, что нож не сунешь. Ещё и навалили сверху, не забыв про бревно-подпорку. Выдохнули. Отряхнули колени и ладони. Только, вот водятел… про рычажок забыл. И помчался по улице, ревя мотором, поднимая кузов, и щедро рассыпая из него доски, брёвна и всякую труху. Чудом проскочил под газовой трубой, протянутой поперёк улицы, и остановился. Вылез, посмотрел на задранный в максимальное положение кузов (козырёк, прикрывавший кабину, теперь приходился сантиметров на пятнадцать выше трубы), перекрестился, и молча закурив, принялся забрасывать в кузов всё, что вывалил. Но одному ему тут бы хватило на «очень долго». Вдобавок, с трубой обошлось. Его простили, и принялись помогать. Улицу, правда, мести пришлось ему в одно лицо.
   - Злые вы, уйду я от вас! – огорчился водитель, но его снова простили, а от предложения «налить» он отказался, сославшись на необходимость куда-то ехать. К отцу Алексея он зашёл по делу, за какой-то давно обещанной железкой, и старики в его компании пошли в гараж.
   Алексей и Саша отнесли подносы в беседку, в компании Михаила пропустили ещё по одной и принялись нанизывать на шампуры куски мяса. Потом взялись «присматривать». Чтобы скрасить процесс, Лёха принялся рассказывать как они здесь как-то «отдохнули».
   - Год назад в этой беседке хорошо посидели… жаль, вы с Дашкой тогда не приехали. Папка с матушкой тогда в гости уехали, мы остались, типа – за хозяйством присмотреть. Приехали Эдик с Анькой – погудели часов до одиннадцати. Они уезжают, а нам на головы обрушиваются Катька с Миханом. С ещё одной парочкой и сумкой разнообразного бухла –  произвели зачистку домашних баров, и выволокли оттуда все початые бутылки. И сидим тут уже до утра. А, я тогда «четверку» германскую собирал, и никак мне не нравились буксирные проушины, что в коробке были. Раз пять дома садился, чтобы сам сделать  - никак не получается: то криво, то косо, ещё хуже чем заводские. Модель-то уже готова почти – дособирать, покрасить и гусеницы нацепить. Уперлось всё в эти проушины сраные. Утром тогда сюда приехали – ну, думаю, сейчас ещё поэкспериментирую. Принес на кухню инструменты, заготовки начал делать, и по делам в саду закрутился: папка «то» попросил сделать, «это» – закончить. Ну, думаю – вечер, точно мой. А, вечером вдруг началась  такая «занимательная химия» со смешиванием алкоголесодержащих смесей – на ногах бы устоять. Устоял. Утром просыпаюсь – вроде ничего, наверное, потому, что спать устроился на качелях в саду. Ну... где свалился – там и устроился. Сушняк – жуткий. Лезть в колодец боюсь – свалишься ещё. Захожу в дом, иду на кухню – с ума сойти: лежат на столе рядом с коробкой инструмента мои цацки. Аккуратненькие, сверленые, зачищенные – прямо хоть сейчас на модель закидывай и грунтуй под покраску. Хоть убей – не помню, когда и как их делал… гномы, что ли, помогли? Прямо – посмотреть приятно…
     Саша ухмыльнулся. Действительно - было, что у Алексея посмотреть. В отличии от увлекавшегося судомоделизмом папки-кораблестроителя, Лёху пробило на «броню». Всех времен и народов. Больше всего Саше нравилась полка, в которой поселилась подборка бронечудищ времён второй мировой.  Подборка вызывала чувства смешанные… с одной стороны, среди машин начала войны, безусловно, доминировал советский КВ с украшавшим башню девизом «Бей фашистскую гадину». Стоявшая справа «гадина», с которой Лёха тогда и мучился, на фоне бронированной глыбы с широченными гусеницами выглядела уже неубедительно. Притулившийся под левой гусеницей КВ «гадёныш» с вооружением из пары пулемётов смотрелся совсем уныло и затравленно. Затоптать его, суку, и гусениц не чистить. Были здесь ещё несколько экземпляров тараканоподобной мелочи и больших, но скрученных болтами творений окостенелых мозгов по мотивам первой мировой, с французской и британской маркировкой. Их присутствие только подкармливало чувство гордости за отечественное танкостроение. С другой стороны - знание произошедшего летом 1941-го года вызывало чувство непереносимого, жгучего стыда за случившееся.
   Впечатления от танков конца войны тоже было обманчиво. Здесь «тридцатьчетвёрки» и даже «ИСы»  не смотрелись столь устрашающе и грозно, как  творения сумрачного тевтонского гения.  Внушительные габариты, готичность, торжество углов и прямых линий, продуманный рейхс - дезигнерами камуфляж, длиннющие стволы и дульные тормоза величиной с хорошую бочку.  Прямо так и подмывает затянуть: « Wenn die Soldaten durch die Stadt marschieren... Бум-бум-бум…» С другой стороны – нечто тесное, незачищенное напильником, наскоро вымазанное в зелёный цвет и начисто лишённое климат-контроля. Небритые мужики в фуфайках, и девки в лаптях. Двести водки и «ох, мороз - мороз…» Если не знать, сколько и кого было построено и насколько шустро они могли передвигаться…  Как быстро их можно было подлатать в чистом поле…  И, главное, чем это всё закончилось, и кого в конце-концов заслуженно открячили…  То можно было начать верить выпускам «Ди Дойче Вохеншау» и современным их последователям. И зря. Ох, зря… ох, как снова ошибиться можно…
   - Проснись, Сантяй! Давай тарелку – мяско готово! – Алексей уже собирался снимать с шампуров первую порцию шашлыка. Очнувшись, Саша принялся помогать. Аромат стоял просто великолепный. Они отнесли блюдо с мясом в беседку, «перезарядили» мангал по-новой.
   Сидевшие рядом с беседкой на лавочке старики-разбойники тем временем завели разговор на тему «мир уже не тот», сродни тому, что сам собой возник у Саши с Алексеем на стоянке. Только глядели и сравнивали они, естественно, с более «раньшим временем». Старики тоже не задавались глобальными и вечными вопросами «куда катится мир», достиг ли он своей критической стадии, и насколько далека его кончина. Они перемывали кости вещам более приземлённым и ощутимым. Затравочкой для бухтежа послужило позавчерашнее интервью с  известнейшим в городе бизнесменом, в котором тот не без удовольствия вспомнил, как на заре капитализма ездили на молодецкие разборочки вооружившись, кто арматуриной, а кто попродвинутее — обрезком бильярдного кия. Король кастрюль, Князь мебельный и некоронованный Император бытовой автоматики наболтал вообще много лишнего, но пассаж про разборки старики комментировали откровенно смакуя. Дескать, несчастная страна — бит бейсбольных пацанам настрогать не могли.  А из огнестрельного — один ПМ на весь микрорайон. Да и тот заперт в сейфе участкового, чтобы не потерять. А, в кобуре обычно лежат плавленый сырок и огурец, чтобы вечером не бегать. Можно, конечно было их слегка поправить, что и тогда оружия по рукам достаточно ходило, и постреливали из него, и воровали-грабили, и взятки брали, и «своих» в тёплые места пристраивали и от неприятностей отмазывали. А уж сколько легенд, как высокопоставленная партийная сволочь и ихние чадушки из-за бугра шмотьё и технику самолётами таскали. В ответ услышать, что «да, но — масштабы, батенька... и ОБХСС не дремало, и в долю не просилось, а партийная сволочь с чадушками и сейчас здравствует». Впрочем, деды и сами всё понимали, и не отрицали нежизнеспособности «совка» в том виде, в котором он и закончил свои дни. Невозможно удержать на плаву страну, в которой тупость и маразм руководства на всех уровнях, доходили до того, что  неуставная стрижка считалась поводом к подозрению в сговоре с Гондурасской разведкой. От идиотизма «в особо крупных» не спасают уже  ни апрельские субботники, ни ноябрьские демонстрации. Но, по их мнению, рухнувшее общество было пригодно к разумному реформированию, и главное — имело свои положительные стороны. Особенно — в сравнении с тем, что пришло ему на смену. Можно было, конечно, и здесь посмеяться над стариками, дескать: «При Брежневе я бабу Любу три раза за ночь, а сейчас - только два в неделю». А можно и понять, потому, что, есть моменты, начиная с маленьких: при Брежневе, скажем с экранов, без дураков заслуженная профессура, помогала студентам-абитуриентам-заочникам разбираться в лабиринтах физики, химии и матана. А сейчас чаще увидишь какого-нибудь седого, но так и не нажившего ума заслуженного полудурка, наставляющего, как правильно разрезать и прикрутить мусорный пакет в бачок, чтобы при попытке его извлечь всё содержимое красиво вывалилось на пол. Порадуй друга! Как ни крути, а деграданс заметен. Слабо утешает, что студентам ныне в лабиринтах блуждать необязательно, поскольку существуют твёрдые расценки в рублях, валюте и натуре на все виды зачётов и экзаменов.  То, что реальная цена получившейся на выходе заготовки специалиста «царской "катенькой" — сто рублей, "керенками" — полтора метра, советскими рублями — две тыщи и пять тыщ расписками от самого батьки» мало кого волнует. Самих выпускников — в первую очередь, потому, что большинство из них собирается вовсе не ломать голову и крутиться с утра до ночи, с чем-то разбираясь, чему-то учась и что-то придумывая, а «расти и продвигаться». Ну, или, просто и дальше наслаждаться жизнью, башляя из родительских кошельков.
   Ещё более заметен «деграданс» при беглом взгляде на нашу культуру и искусство. Сердца и умы масс покорили Филя и Сердючка, а для «элиты» есть писатели, превосходно разбирающиеся в матерщине и сортах дерьма. Для протестного «подполья» народились  художники-партизаны, рисующие член на разводном мосту. Поднялся мост – нате вам всем! За такое им госпремии дают, что, как бы, символизирует. В детстве такое многие тоже на заборах рисовали, но могли рассчитывать разве, что на получение «по башке» с последующей покраской всего забора. Но – никак не на «признание» государством…  Так и хочется иногда Хруща клонировать с его «бульдозерной выставкой»
   Саша плеснул себе томатного сока, сдобрил его солью и перцем. «Стареем... стареем...»  Один знакомый говорил, что степень постарения проявляется этапами. Сначала - это когда ты уже спокойно слушаешь, как брюзжат другие. Потом - когда к ним присоединяешься. Далее - когда начинаешь охотно гундосить по предоставленному поводу, и последняя - когда сам повод ищешь и находишь…
   А, старики уже снова вспоминали былое: в частности работавшего у них «старого черта», фрезеровщика Зинатуллина, который уже на склоне лет любил устроить  «шоу» - публично поскандалить с технологом Застенкером. Таким же старым чертом. Тот, в момент апофеоза богатырской разбираловки, засовывал большие пальцы за отвороты воображаемого жилета и начинал отплясывать «семь-сорок». Случившаяся рядом публика ловила несусветный кайф. Особенно, если к «скандалистам» присоединялся наладчик  Циприс – их ровесник из поволжских немцев. Тот, не вступая в перебранку, комментировал события с истинно арийской точки зрения. Во время выяснения отношений больше всего доставалось руководству цеха, завода и далее - вплоть до ЦК. Как весь этот «интернационал» тогда не загребли за антисоветчину – так и осталось неизвестным…
   Саша смотрел на этих пожилых, но еще полных сил людей, представлял их в молодости, и почему-то думал, что со всеми этими загниваниями и крушениями СССР с последующим космическим воровством и беспределом, как-то, мягко говоря,  нехорошо по отношению к ним получилось. Несправедливо…  хотя, может где-то «рядом» и существует другой мир, где всё получилось совсем по-другому: у Хрущева «не прокатило», или при Брежневе взялись за ум, или уже в последний момент вместо ставропольского придурка «случился» кто-то волевой и умный. И эти самые старики, сидя на ещё более уютной веранде азартно смотрят трансляцию в прямом эфире об успешном завершении второй марсианской экспедиции…
   Они ещё долго сидели в беседке, и домой Саша собрался уж в сумерках. Алексей пошел его проводить до остановки. При виде стоявшего на их пути ларька, он вспомнил про  архаичное племя «догонов», владеющих опережающими их уровень развития знаниями. Сашка намёк понял, и дальше они пошли, «догоняясь» пивом. Новых знаний, однако, не появилось. На свежем воздухе голова оставалась ясной, и ноги слушались. Автобус долго ждать не пришлось: урча дизелем, из-за поворота показалась огромная зелёная коробка новенького «МАЗа». Друзья попрощались.
    Автобус бодренько помчался по пустому шоссе, плавно покачиваясь и чуть кренясь на поворотах. На широкой средней площадке полупустого автобуса разместилась молодая пара с родителями. Парень был кудряв, как Электроник, и пьян, как сапожник. Периодически повторяемые попытки сложиться шлангом бдительно пресекались отцом. В перерывах между ними парень на весь автобус доказывал ему о необходимости немедленно «освоить» какие-то деньги:
   - Да хоть машину себе куплю!
   - Ну, какую машину ты купишь на эти деньги?
   - Да хоть какую!
   - Зачем тебе машина? Да ещё  «хоть какая»?
   - Да жопу свою на работу возить!
   Молодая жена с каменным лицом смотрела в окно. А ведь купишь ты себе «машину», подумал Сашка, будешь ездить на работу в «гордом» одиночестве. И давиться в пробках, перемещаясь со скоростью автобусов. И влетать во двор, разгоняя детей, давя собак и кошек. И растаскивать грязюку по тротуарам и пешеходным дорожкам. И бросать свой рыдван под чьими-то окнами, чтобы пердеть в них по утрам выхлопом, пока кто-нибудь не уронит на тебе капот гирю или кактус в горшке. И стонать о росте цен на бензин, и проблемах с запчастями. Зато у тебя будет свой «конь». Возле него можно будет горделиво покурить, пока он греется. Эдак вот - подымить за компанию. Врубив музон погромче, чтоб всем слышно было, как стёкла в дверях дребезжат. Чуть откинувшись всем корпусом назад, отставив ножку чуть вперёд, а чуть в сторону - выпрямленную ручку с сигаретой, и презрительно глядя на прохожих, шкандыбающих мимо на своих двоих. Минута славы, мля... Момент безусловного триумфа над окружающими. Именно ради этого и стоит жить...


Рецензии