Глава 2

Два дня я приходил в себя, сбрасывая звонки Билла, и гуляя по Сент-Джеймсскому парку вместе с Энни. Как ни странно это прозвучит, но на улицах ко мне подходили редко, и чаще всего с фразой о том, что я «очень похож на одного исполнителя», на что я обычно отвечал, что это сходство замечают очень многие.

На третий день, когда мы собирались прогуляться по Стрэнду, до Бедфорд-Стрит, потом на Генриетта-стрит до Ковент-Гарден, и обратно, на пороге обнаружился Билл.

- Уолтер, так нельзя. Люди ждут твоего решения. И я тоже.
-  Билл… Ты не вовремя. Давай я тебе дам ответ до вечера, ладно? В конце концов – они же не сегодня уезжают, эти твои ребята из UMG…
- Нет, ты мне дашь его сейчас. Ты даже не представляешь, сколько исполнителей твоего класса готовы правую руку отдать для того, чтобы к ним попасть, а ты тут строишь из себя, не пойми чего. Энни подождет, пока мы с тобой не решим все вопросы. Давай, спускайся, жду тебя в пабе. До четырех дня время еще есть.

Я только вздохнул, и пошел извиняться перед Энни.

- Билл? – поинтересовалась она, когда я вошел в комнату.
- Да.
- Я удивлена, что он еще позавчера под дверью не караулил. Опять пойдете в «Шерлок»?
- Все-то ты про нас знаешь – улыбнулся я.
- Иди. Я подожду. И…
- Да?
- Я просто хотела сказать, что если все упирается в меня – то я поеду с тобой. Так что это – не учитывай, когда будешь решать.

Я поцеловал ее, и вышел на улицу. Приближалось время ланча, и раз уж мы все равно должны были сидеть в «Шерлоке», я собирался взять себе стейк средней прожарки. Уж что-что, а их там всегда готовили чудесно.

Когда я вошел вовнутрь, то сразу же увидел Билла, который призывно отсалютовал мне кружкой.

- Ну и на кой черт было это устраивать? Билл, я до сих пор в себя после концерта еще не пришел, а ты меня делами загружаешь. Мы, кажется, договаривались, что ты даешь мне возможность отдыхать.
- Уолт, тут дело не в тебе, и, даже, не во мне. Тут дело в контракте, который нельзя упускать. В конце концов, мы оба не молодеем, а обеспечить себе старость нужно заранее. Слушай, это всего лишь полгода…

Подошедшая официантка поинтересовалась моим заказом.

- Стейк средней прожарки, и «Гиннес».

Стоило ей отойти, как Билл мигом взвился.

- Что ты ведешь себя как долбанный Irish? Чем тебя нормальное пиво не устраивает?
- Вкусом. Мне нравится «Гиннес», и плевать я хотел на условности. Тебя я пить его не заставляю. Смирись.

Он покачал головой.

- Это негативно скажется на твоем имидже.
- Мой имидж – не моя забота, а твоя. С чего ты решил, что я так же хочу этот контракт, как и ты?
- Парень, зачастую ты ведешь себя так, что я думаю, что поседею раньше времени…
- Тебе это не грозит. Ты раньше облысеешь.

Он торопливо провел рукой по волосам.

- Уолт, ну тебе что, сложно? Объясни мне, какого дьявола ты не хочешь его подписывать?
- Другая страна. Буйная страна. Куча концертов. Куча возни с записью альбома, который даже не готов.
- У тебя уже давно лежат наработки для него. Приведи их в порядок, и альбом точно проблемой не будет.
- У меня нет желания играть. И не пытайся приплести сюда Энни. Мы вполне комфортно чувствуем себя и сейчас, а ее операция может не принести никаких результатов. Консультировались уже.

Он прищурился.

- А что, если я тебе скажу следующее… Я смогу устроить так, что этой операцией займется лучший специалист в мире?
- То я скажу, что тебе этого не удастся.
- А вот и нет.

Его палец уперся в мою грудь.

- Я с ним знаком, и более того, он является поклонником твоего творчества. Одна беда, живет он в колониях, а чтобы ты туда поехал – нужно подписать контракт. Кроме того, хоть он и твой поклонник, но операция такого уровня все равно денег стоит, а их у тебя не хватит.  Если тебе для тебя самого ничего не нужно, подумай об Энни и детях.
- У меня нет детей.
- И пока не появятся деньги – вы их и не заведете.

Рядом со мной приземлилась кружка «Гиннеса» и стейк, и на некоторое время я был избавлен от необходимости отвечать ему.

- Что тебя на самом деле не устраивает? Ты живешь так, как будто все, что у тебя есть – это сегодняшний день. Квартира есть – и ладно. На еду и оплату счетов хватает – больше ничего брать и не планирую. Даже машины нет.
- Она мне не нужна. Была бы охота торчать в городских пробках – я бы давно ей обзавелся.

В голосе Билла засквозило отчаяние.

- Если ты всерьез уперся рогами и не хочешь чтобы этот контракт был подписан – Я умываю руки. Ты ведешь себя как подросток, который не думает ни о чем, кроме сиюминутного.

Он поднялся из-за стола, допил кружку, и положил под нее купюру.

- Пока. Ищи себе нового менеджера.

Я дал ему дойти почти до выхода из паба, когда негромко произнес:

- Тебе придется озаботиться тем, чтобы билеты на самолет были на троих.

Он замер.

- Что?
- На троих. Билеты. На самолет. Если, конечно, ты не планируешь остаться в Лондоне. Энни полетит с нами. И завтра, во второй половине дня, надо будет, чтобы ты за мной заехал. Я, как ты справедливо заметил, без машины, а это будет не престижно, ехать подписывать такой контракт на общественном транспорте. И не забудь про пресс-конференцию.
- А альбом?
- Все тексты готовы. Музыка тоже. Осталось привести немного в божеский вид, и засесть на студии. Можешь кинуть журналистам косточку. Он будет называться «Glowing Night». А теперь – иди, и не смей ко мне сейчас прикасаться. Не то я передумаю, и оставлю тебя за бортом.
- Ты… Ты, только что, кинул утопающему веревку.

Он растворился за дверью, а я неторопливо принялся допивать пиво. Стейк, как всегда, был изумительным.

Главное, чтобы на брошенной ему веревке он не вздумал повеситься сам, или повесить меня.



Две недели спустя, после утомительных сборов и перелета, мы, наконец-то, пересекли океан для того, чтобы очутиться в колониях. Конечно, Америка уже давным давно не колония, но мы, англичане, никогда не будем называть ее иначе.

Встреченные довольно неплохим солнечным деньком, мы спустились по трапу к ожидавшей нас машине. Всю возню с документами UMG брали на себя, и с прохождением таможни и прочей ерунды можно было не морочиться.

Откровенно говоря, я впервые в жизни попал в другую страну, но, не смотря на сильное желание покрутить по сторонам головой, чтобы увидеть все отличия, я сфокусировался на главном, а главным, в этот момент было то, что на пальце у Энни красовалось купленное мной обручальное кольцо.

Билл, естественно, раздул вокруг этого дела страшную шумиху, и это вызвало очередной всплеск продаж моих альбомов, но нам на это было плевать.

- Как ты, милая?
- Все в порядке.
- Скоро приедем в отель, и можно будет отдохнуть.
- Я не так уж и устала.

А вот я устал и довольно сильно. Конечно, жизнь рядом со слепым человеком далеко не проста, но сборы этого человека на полугодовое турне – это по всем меркам занятие нестандартное. Я и сам слабо себе представлял, что же может в этом турне потребоваться из вещей, поэтому Билл долго вопил насчет меня, что я барахольщик, и единственное, что может потребоваться в современном мире человеку в любой стране – это не чемоданы со шмотками, а кредитная карточка. Лучше – платиновая.

Перегородка между водителем и салоном опустилась.

- Мистер Ривз, справа от вас лежит конверт. Вас очень просят ознакомиться с его содержимым, и ответить согласием.

Я с интересом уставился на конверт, вскрыл его, и извлек приглашение на театральную премьеру с последующим банкетом. Когда я дошел до подписи – то рассмеялся.

- Что там такое? – поинтересовалась Энни.

Игнорируя жадные глаза Билла, я ответил.

- Помнишь, кто подписывает все письма фразой: «Желаю не сдохнуть от скуки»?
- Александер.
- Именно. Он приглашает нас в театр на премьеру, с последующим банкетом.
- Нас?
- Да. Тебя и меня.

Глаза Билла разочаровано потухли.

- Почему нет… Когда?
- Сегодня вечером.
- А почему в театр?
- Он теперь его владелец. И, насколько я слышал, у него собирается там довольно… богатая публика.
- Буду рада с ним снова пообщаться.

Я кивнул и задумался.

Александер был французом по происхождению, и по мышлению, но большую часть жизни он прожил в Англии. Это был еще один человек искусства, которому тоже повезло пробиться в жизни, хотя и не так как мне. Его успех скрывался в том, что белоснежные кудри, украшавшие его голову, и в большей степени напоминавшие пух, попались на глаза довольно обеспеченной особе, которая потратила много сил и средств на то, чтобы он стал ее мужем.

Я был знаком с этим очаровательным безобразием вот уже на протяжении более десяти лет, и всегда с улыбкой вспоминал его веселые выходки.

Единственным человеком, над которым он не подшучивал никогда – была Энни. К ней он всегда относился с большим уважением, и когда я познакомил их, его первой фразой в мой адрес стало – «Боже мой, mon ami, ты даже сам вряд ли понимаешь, какое чудо ты ухитрился заполучить. И если, не дай Бог, ты обидишь эту petite, то я сам тебя поколочу».

В отличие от меня, его страстью был театр, хотя актер из него был не бог весть какой, но он прекрасно чувствовал игру, и, как результат, стал неплохим режиссером.

Критики сходили с ума при каждой его очередной постановке, причем в основном из-за того, что мысли этого тридцатилетнего человека были присущи в большей степени пятнадцатилетнему сорванцу. Каждый спектакль был нацелен только на одно – максимально шокировать публику, и в ход шло все, что угодно. К примеру, когда он ставил «Сон в летнюю ночь», актеры, спустя три минуты на сцене, перебрались в зал, используя ошарашенных зрителей как декорации.

Его супруга была, по меньшей мере, лет на пять старше его, но рядом с ним вела себя в той же неповторимой манере, стремясь все свести к игре, наполненной юмором и шутками над всеми присутствующими.

Рядом с ним всегда царила жизнь, и видит Бог, для того, чтобы вновь начать писать песни – мне было необходимо провести какое-то время рядом с ним.