В стиле Lovebook

И весна широко распахнула свои объятья, а я рухнула в них с головой, как когда-то мечтала.  Солнечные лучи заиграли золотыми отблесками на чистых окнах зданий Невского проспекта. Все куда-то торопились, спешили, а я медленно прогуливалась по каменным тротуарам с пластиковым стаканчиком кофе и отличной музыкой в белых, еще не сломавшихся, наушниках. Сданный зачет, легкий глоток чуть пыльного, но такого особенного воздуха на свободе, и мне сразу становится легче. Что-то перестает сдавливать мне горло изнутри, и мир становится ярче. Немного особеннее. А сколько света! В каждом прохожем можно было прочитать все, что душе угодно, но только объединяло их воедино именно ощущение пришедшей настоящей весны. Какая весна? Почти лето! И сессия…

На тот момент, признаться честно, меня это мало волновало. Так же, как и предстоящий зачет через день. Я просто наслаждалась, вспоминая ту особенную поездку прямо посередине семестра. Сколько радости и восторга я испытала, когда получила такой дивный подарок. Вот так просто человек взял и подарил мне неделю отдыха от этой невообразимой суеты, проливных дождей и узких коридоров моего уже нелюбимого высшего заведения. Хотя там было не лучше, но я просто прогуливалась в ожидании его с работы, пила свежий кофе и любовалась этим прелестным городом.

Кажется, и мой город я снова полюбила. Самая адекватная и нормальная весна. Без ссор, ругани, расставаний, схождений. Просто жизнь. Такая, какая она есть. Я поддерживала свою черную перекинутую через плечо кожаную сумку, и было как-то непривычно гулять в таком хорошем настроении, но и хвастаться было здесь нечем. Я храбро признавалась сама себе, что безумно скучаю по людям, которых нет в моей жизни – от чего-то, они будто иглами засели в моем мозге, – и так же трусливо пятилась назад при мысли, что мне кто-то из них звонил.

Давно простив, отпустив их и еще успев, как всегда, отругать саму себя за столь бестактные и непростительные поступки, я начинала осознавать, какие глупости мы делаем, поддаваясь отчаянию и желанию сбежать от боли. С другой стороны, проходя мимо витрин какого-то магазина, в которых так странно было видеть саму себя той, которой я медленно становлюсь, мне вдруг отчаянно захотелось посмотреть этой боли в глаза при первом же удобном случае.

Судьба. Как она шаловлива. Будто маленькая нимфа, прыгающая под звуки флейты какого-нибудь фавна – ты хочешь поймать ее, но никогда не догонишь, а присев где-нибудь у спуска к озеру, обязательно увидишь ее неподалеку и, может быть, успеешь дотронуться до нее кончиком пальца. Я бы не назвала эту встречей судьбоносной, но мне повезло, что я была такой, какой хотела бы предстать перед этим человеком. Самой собой, не считая усталости и глупой улыбки, застывшей на моем лице под впечатление от музыки.

Он совсем не изменился: все те же нахальные глаза, все та же воплощенная дерзость в каждом его движении. Он шел навстречу мне, разговаривая с кем-то по телефону, а я продвигалась среди людей, будто желала, чтобы меня не заметили. Наверное, мне всегда мешала излишняя эмоциональность и острое восприятие действительности и колкой реальности, но здесь… мне не помешало ничего неожиданно проскользнуть сквозь людей и пойти рядом с ним. Он покосился на меня с ехидной улыбкой победителя, а я безмолвно задала вопрос: «Ты уверен?»

В конечном итоге, после долгих уговоров, я оказалась сидящей прямо напротив него в «Гамме» на Невском и не испытывающей ни капли боли, правда, что-то очень неприятно кольнуло в моем сердце при виде его названия, но я смолчала.

У него все те же зеленые и до глубины пронизывающие глаза. У меня… наверное, ничего, но меня все устраивало. Я знала, что солгав однажды, человек солжет еще и еще, но наивной новой мне хотелось верить, что это не повторится. И я не ошиблась.

Когда-то я звала его Кукловодом. Он очень любил играть с людьми, воображая, что он Бог и способен сделать все так, как хочется ему. Я считала это неудовлетворенностью собственной жизнью, излишней самоуверенностью, прикрывавшими всю израненность, уязвленность и ранимость души. И не раз вспоминала его, когда пила чай, закутавшись в плед, холодными зимними вечерами, но очень редко кому рассказывала. Пожалуй, можно теперь сказать, что и не рассказывала вовсе. Он был первой самой светлой влюбленностью и стал таким же первым серьезным разочарованием. Сначала я думала, что это люди разочаровывают меня, а потом, повзрослев, я вдруг осознала, что это я не оправдываю их ожиданий, и кому-нибудь обязательно приходится кого-то покидать. Чаще покидала я. Не знаю, от чего все вцеплялись в меня, будто я кусок мяса, выгрызая последние светлые воспоминания из памяти моего сердца, но в конечном итоге оно оказалось растерзанным окончательно этой весной. Я так и не поняла, кого винить, кто и что сделал не так, но, как обычно, пришла к своим извечным выводам: виноваты всегда двое, и это значит, что так должно было быть. Интересно, почему раньше я не могла быть столь спокойной в подобных вопросах? Глупая. Была.

- Мне так неудобно, - пожаловался он через минут пятнадцать после того, как мы устроились, и пересел ко мне. Хоть и прошло больше трех лет, я по привычке сразу же положила ему голову на плечо, и его каштановые кудри щекотали мне кончик правого уха. Он все рассказывал и рассказывал, а я медленно курила свою очередную сигарету. Спустя три года, будто и не расходились. Будто не прощались. Будто не было ничего. Почти с чистого листа.

Особенная обстановка и полумрак заставляли чувствовать себя так, будто здесь ты защищен, и даже прошлые воспоминания не могли заставить меня усомниться в этом.

- Скажи, - перебила его я, - а ты предполагал, что когда-нибудь будет так?
Он чуть опустил голову и, поджав губы, выдавил из себя еле слышное «нет».
- А люди вообще возвращаются? – снова вырвалось у меня.

На этот раз я была удостоена этого циничного, но такого проницательно взгляда уставшего волка. Я всегда считала его таковым. Овечья шкура никогда не была нужна ему. Он всегда мог успешно пробраться в любой уголок моего сердца, какими бы мерзкими способами не пользовался. Наверное, это и заставляло нас быть вместе – он мог быть со мной таким, каким он был на самом деле. Без того шума, что он любил создавать в компаниях, без его желания показать, как много он знает. Я просто его любила. Правда, иногда мне становится нескончаемо жаль, что этот глагол употребляется в прошедшем времени по отношению к нему.

- Нет, - прозвучало холодное, но такое до слез правдивое слово.
- Судьба? – влезла опять я со своим занудством и желанием докопаться до истины.
Он тихонько улыбнулся и прищурился.
- А ты была права, - он спокойно откинулся на мягкую спинку нашего дивана и прижал меня к себе, - ты опять оказалась права, три года назад, когда сказала, что нам еще выпадет шанс узнать, что мы потеряли. И я понял.

Я уткнулась ему носом в рубашку, и отчаянный запах одеколона пробил мое сознание. Знаете, давно его не слышала, но уж не думала, что почувствую его именно сегодня.
- Клянусь, - прошептала я, - если мы будем с тобой дружить, я выкину эту золотистую бутылочку с этой мерзкой вонючей жидкостью к чертовой матери.
- Ооо, - засмеялся Кукловод, - да я смотрю, ты выросла.

Как долго я не слышала этого смеха. Его настоящего искреннего смеха.
Для этого стоило прожить эти три несчастных года. Стоило.

17. о5. 2о12 год

Редактор: Анастасия Шевцова

Отдельное спасибо Симоне за вдохновение.