Мой сербский брат

Предисловие автора
               
                Любовь бывает разною. И такой...


               
               
                —  Привет!
                —  Здорово!
                —  Как дела? Чего и кого ищешь?
                —  Да так... познакомиться...
                —  И всё? Зачем?
                —  Но люди же хотят знакомиться...
                —  Для?..
                —  Чтобы общаться, наверное...
                —  Ты что, вирт?
                —  Это как?

          —  Любчар!.. А ну, иди сюда, чертенок... Русские родственники приехали!..
          —  Извини, Ванна, чумовой он у нас. Целыми днями с мальчишками гоняет...
          —  Да уж... Игорь только сейчас на привязи. А дома такой же, —  не загонишь... Да, сына?
          Что-то буркнул в ответ. Чемодан жутко тяжелый, бросил бы на фиг...
          Вот уж никогда бы не подумал, что двоюродные сестры могут быть так похожи.
          Мама моя сербка. Отец познакомился и влюбился раз и бесповоротно в нее, когда попал на стажировку в Белград, оканчивая Сорбонну... Как русский по происхождению, он, естественно, выбрал славистику, мечтая, что когда-нибудь сможет поехать в Россию...

          Ну да, Россия...
          Сейчас я в Санкт-Петербурге, в бывшей великой столице этого загадочного государства, о котором с глубокого детства только и слышал все лишь в превосходных и возвышенных тонах.
          Мальцом мне казалось, что это —  сказочная страна, типа Средиземья, где вместо хоббитов живут русские, мои соплеменники, но в отличие от нас, выброшенных судьбой в самый центр Европы, они владеют своей огромной страной и плют на всех...
         
          Сейчас мне кажется, что, прежде всего, —  на самих себя...


                —  Придумаем ситуацию... Ролевая игра...
                Ты актив, пассив?
                —  Актив поневоле... Хотя очень чувственный и
                нежный...
                —  Как интересно, нежный актив, это что-то...
                —  Ага...


          Из Антверпена пилили через всю Европу на самый юг почти трое суток. Маме уж очень захотелось вновь посетить места своего детства, где она не была уже почти 15 лет...
          Отец не сумел, или не захотел сопровождать нас, так что за мужика в туре был я, четырнадцатилетний верзила, худой и неуклюжий. Особенно на фоне упитанных бельгийских сверстников.
          В своем лицее я резко отличался и своей нескладностью, и откровенным неприятием окружения.
          Наша семья уже давно обосновалась в этом спокойном городишке, почти в самом центре Европы. Еще прадед, бежавший от ужасов гражданской войны в России в силу своего явного пацифизма и неприятия никакого насилия, посчитал, что более спокойного места не найти.
          Инженер-электротехник по специальности, он довольно быстро пристроился в какой-то компании. И потом страшно похвалялся, что Антверпен вылез из сумерек, благодаря его стараниям.
          Прабабка, княжна литовско-русского происхождения, тем не менее откровенно не любила бусурман, и на всех даггеротипах представлялась этакой надменной матроной с поджатыми губами и презрительным взглядом.
          Но только благодаря ее стараниям, в семье поддерживался культ русского, так что мне не пришлось с трудом подбирать слова, как многим моим сверстникам-соплеменникам, не только обуржуазившихся, но и полностью забывшего язык, а может, чего-то и еще более важное...
         
          Русский —  не национальность, это —  состояние! —  говаривал мой дед, посмеиваясь всякий раз, когда кто-то пытался завести разговор о загадочной русской душе.
         
          Понимаю ли я это? Не знаю...
          Боюсь, что все течет, все меняется... и далеко не в лучшую сторону...
          В Европе я постоянно чувствовал себя изгоем, чужим, но вовсе не тяготился этим, потому, что было все как-то по барабану.
          Родным местом для меня всегда был наш дом, где я знал, что у меня славная семья, в которой меня любили и понимали...
          Тут, в России, я все равно не дома...
          А особенно в этом городе, который живет сам по себе, давая понять, что все тут только у него в гостях...
          В Петербург я прибыл по контракту, по которому получу неплохие деньги. По западным меркам вообще  —  баснословный барыш... И за что?.. А, ну да —  загадочная душа...
               
                —  Ты откуда?
                —  Питер, Северо-восток... а ты?
                —  Москва...
                —  Фи...
                —  Ну да, уже нелюбовь?...
                —  А ты уже и полюбил? Так сразу?
                —  А чего уж? И каков ты в размерах?

          Ах да... Еще одно место было, где мне было тепло и уютно. Милая, милая Приштина... Тетя Милка, дядя Радя и, конечно, Любчар —  мой сербский брат...
         
          Он прибежал, запыхавшийся, в нелепых шортах, слегка удлиненных, из под которых слегка выглядывали острые коленки. Боже, такой же нескладный худощавый верзила с копной темных волос, прямым носом и очаровательно припухлыми губами, расплывшимися в широчайшей улыбке, открывая превосходные белые зубы...
          Ну, я не могу сказать, что тогда прямо остолбенел... Но как-то вдруг стало сразу хорошо и мило, что я уже забыл и про чемодан, про трескотню женщин, и эту, вконец надоевшую, дорогу через континент...
          —  Добре дошли! —  неожиданно мальчишеским фальцетом проговорил верзила, и это было так забавно, что я тут же фыркнул...
          Добре!
         
          —  Обними брата... и иди, покажи Игорю свой-то место, —  на смеси русского и сербско-хорватского попросила Любомира его мать. —  И помоги донЕсти... (с ударением на втором слоге) —  Тикайте...
          Ну воще, —  все схоже, —  мелькнуло в голове. Всего лишь пару дней назад тупо размышлял, —  как же мы будем общаться. Из их писем и рассказов мамы я знал, что Драговичи говорят немного по-немецки, а русский знают крайне плохо. Отец же утверждал, что славяне, на самом деле, очень близки в языках... И тут же споткнулся о первого же поляка, которого ему представили на какой-то конференции. И хотя пан Янек, конечно же, больше походил на славянина, чем любой бельгиец на француза, —  с коммуникацией у них чего-то не заладилось...
          А потом и вовсе отец вечером плевался. Сказал, что не понимает этих поляков, которые, видите ли, ненавидят Россию.
          —  Я понимаю, —  возмущался он, —  можно плевать на этих большевиков, на эту всю шкурно-бандитскую нечисть, но Россия —  это же...
          —  Ну, и что же это? —  мягко, но иронично успокоила его мать.
          —  А ну вас... —  почему-то отмахнулся ото всех отец, и, засопев, отправился читать какую-то газету...
         
          Мы с Любомиром оказались полными ровесниками. Оба родились в июне —  всего три дня разница... Я старше, и от этого тут же надулся от важности. Но он был выше на целых два сантиметра. Зато я тяжелее на пять килограмм, и этот шкет тут же стал называть меня Пузаном.
          —  Пузанче, —  заглядывая мне в глаза, говорил он, если хотел подзадорить... —  Ты опять набил пузо клецками?
          И мы принимались отчаянно тузить друг друга, впрочем никогда особенно нее причиняя особого вреда...
          Любчар быстро завоевал мое доверие своей невероятной открытостью, широкой улыбкой, искрящимися зелеными глазами.
          Он терпеливо учил меня сербскому, и сам довольно быстро схватывал русские слова. Так что к концу второй недели мы уже вовсю трепались как сороки...

                —  184 72 19 4/5
                —  О... впечатляет!..

          Нас поселили в комнате Любомира, и чтобы не стеснять, вытащили его кровать, а постелили две роскошные лежанки, низкие, почти на самом полу и достаточно удобные, чтобы на утро их можно было унести в чулан...
          Небольшой, но опрятный городок, вовсе не походил на каменный мешок, каким в сравнении представлялся Антверпен, и тем более Петербург, где деревья, кажется, даже пронумерованы...
          Очаровательная природа Южной Европы со сказочным пейзажем, холмистая местность и небольшая речушка —  это сразу же подкупало своей какой-то трепетной красотой, грацией и нежностью. Аромат трав и цветов, наполнявший чистейший воздух до сих пор стоит в моей памяти, хотя был я там всего одно лето. Полтора месяца. 43 дня...
          Дня через три мы уже носились по округе, играя и веселясь как играют, наверное, все подростки. Благодаря своей удивительной открытости, у Любчара была масса друзей, таких же задорных и озорных сорванцов, правда, мы отличались от большинства ростом и худолыдостью...

                —  Давно с парнями?
                —  Лет с 15...
                —  Ну да, у меня тоже...

          Через десять дней, как мы приехали, мать с тетей Милкой и отцом Любчара дядей Радой уехали в Любляну к дальним родственникам. Мы же отговорились, что тут надо кому-то оставаться, приглядывать за домом и хозяйством, тем более, что там были только взрослые, с которыми мы бы сдохли от скуки.
         
          Набегавшись за целый день и нажарившись на солнце, к вечеру мы почти приползли в наше жилище, и, не раздеваясь, свалились на наши лежаки.
          От усталости и лени мы даже толком их не расставили, почти вплотную состыковали рядом...
         
          Проснулся я от непонятного и необычного ощущения... Любомир, перевернувшись, уложил мне на грудь свою голову и почти носом уткнулся в подмышку. Его волосы щекотали мне нос и рот, и от них шел запах, который и привел меня, то ли в замешательство, то ли в волнение... Во всяком случае это было так очаровательно, что я даже и не попытался сбросить его голову с себя, лишь испытывая легкое онемение.
          Возможно, я все же зашевелился, пытаясь найти более удобное положение. Он проснулся, хлопнул своими зелеными глазищами, расплылся в своей широченной улыбке, и, что-то буркнув, вообще пристроился ко мне, сжавшись калачиком так, что я животом уперся в его изогнутую спину.
          Я впервые тогда ощутил то, что теперь прекрасно понимаю —  волнение соприкоснувшихся тел... Видимо, я заерзал, а Любчар в полудреме, напротив, схватив меня за руку и накинул на себя так, что я его обнимал. Кисть руки оказалась внизу его живота и...
          Ну да, я ощутил, что у него член...
         
          Разумеется, естественная реакция не замедлила сказаться, и я, стыдясь, стал аккуратно отодвигаться назад.
          Не знаю, спал ли он или притворялся, но он, наоборот, придвинулся ко мне ближе... и теперь я уже упирался в его ягодицы, ужасаясь, что он ощущает...
          Тогда все только этим и закончилось. С трудом я уснул, держа в объятиях Любомира...
         
          Утром я проснулся, заметил, что его нет рядом.
          Оказалось, он встал раньше и ушел чем-то там заниматься, не мешая мне спать.
          —  Привет, Пузче, —  широко лыбясь и хитро загядывая в глаза приветствовал Любчар меня. —  Соня-засоня...
          Разумеется, я тут же полез туситься, но он мирно предложил:
          —  Иди-как умойся и тащись сюда на завтрак. Я уже приготовил...
         
          В отличие от меня, не приспособленного к самообслуживанию, Любомир умело вел хозяйство. Он неплохо готовил и наводил чистоту в доме и на кухне.
          —  Наверное, стану барменом, поваром или владельцем трактира, —  мне нравится обслуживать, готовить и убирать.
          —  А я буду у тебя постоянным клиентом, —  отвечал я ему, —  потому что люблю, чтобы мне готовили, обслуживали и убирали.
          —  Да, Пузанче, пожрать ты любишь...
               
                —  Курсант ВМФ?
                —  совсем нет... Мы мирные люди...
                —  Ты счас в чем? Я-то уж оголился...
                —  А я вообще сейчас гоню по шоссе...
                У меня тут ноут...
                —  Надо же!.. Ты в тачке?..
                —  Ну, да... С работы еду в Петергоф...
                Я живу там...
                —  С работы? В полтретьего ночи?
                —  Угу... ночным сторожем не взяли...

          Ни словом, ни намеком, ни он, ни я не вспоминали ночь. Весь день вновь носились в играх и бегах. Залезли кому-то в сад нарвали слив и ранних яблок... А потом удирали от разъяренных хозяев...
         
          Прошло еще пару дней. В эти ночи мы, не сговариваясь, ставили лежаки чуть поодаль друг от друга, но в этот вечер Любчар спросил приглушенно:
          —  Игорь, я очень хочу спать рядом с тобой. Можно?
          —  Ну давай, только не наваливайся на меня, а то задушишь...
          —  Скорее прищемлю костями, —  озорно ответил он, вновь расплывшись белозубой улыбкой...
          Мы легли спать, вытянувшись на спинах рядом друг с другом, и я впервые с волнением ждал, когда он вновь заснет, а я прижмусь к нему...
          Молчали...
         
          Не знаю сколько прошло времени... я не мог уснуть... Ровное дыхание друга все же не походило на дыхание спящего.
          От лежания в одном положении у меня затекла спина и шея. Я слегка потянулся, закинув руку под голову...
          И вдруг... я ощутил, что дыхание Любчара слегка прервалось, и через мгновение он повернулся ко мне и обнял за шею, прижимаясь всем телом ко мне.
          Вновь его волосы защекотали мне нос и рот, вновь я ощутил это запах мальчишеского тела и эту дрожь, будто электрическим током обжегшую все мое существо.
          Он приподнял голову и... припал губами к моим губам....
          Никогда не думал, что так вкусны губы целующегося паренька...
         
          Тогда мы ни черта не умели и не знали, предоставляя все только инстинктам и взаимному порыву.
          Жар обдал лицо, его и мое дыхание слились вместе, мы с наслаждением и каким-то упоением цепляли друг друга за губы, втискивали языки в рот, пытаясь достать язык другого...
          А руки полетели по телу, шаря, нажимая, давя, пока не достигли низов живота...
          Стало жутко тесно... мешали даже те легкие тряпчонки, прикрывавшие мальчишескую наготу.
          Сбросив все, мы прижались друг к другу телами, застывали на мгновение, а потом бурно терлись друг о друга, будто пытаясь слиться воедино...
         
          —  У тебя так было с кем-нибудь? спросил Любчар?
          —  Нет... —  У меня вообще нет друзей, с кем бы я спал в одной комнате...
          —  Да я не об этом... У меня год назад впервые произошло такое с Мареком, но ты меня тянешь сильнее.
          —  С Мареком? Но он же почти взрослый...
         
          Марек был года на три старше нас. Важничал и очень редко общался с нами,  — так, скорее снисходительно чего-то цедил и проходил мимо к себе на Верхнюю улицу. Он курил, а мы жутко завидовали; тайком попробовали, хотя и побаивались, что родители, учуяв, применят весьма суровые меры воздействия...
          Благодаря нашему росту, Марек нам не казался чересчур большим, хотя он, безусловно, имел все привелегии старшего. Мне-то он вообще показался снобом, а вот Любчар, почему-то слегка робел в его присутствии.
          Теперь я понимаю почему.
         
          —  Я кое-что умею, —  сказал мне мой друг, и вдруг, не предупреждая, наклонил голову и ...
          Меня всего передернуло... Пожалуй, сильнее, чем удар электричества...
          Возможно, что от напряжения и подростковой горячности, буквально через несколько мгновений, пронзила дикая щекотка, и я ощутил, что нечто выстреливает, что-то горячее, мокрое и скользкое...
          —  Oй! —  только и выдохнул я, инстинктивно зажавшись, а Любчар загоготал с детской непосредственностью и беззаботностью...
          —  Ах ты,Пузче! Ничего не умеешь!...
          Нега, истома и одновременно какая-то стыдливость слились в единое ощущение...
         
          Этот мальчишка стал мне так близок и дорог, но почему-то мне жутко стыдно....
         
          Я почти не раздумываю наклоняюсь и пытаюсь тоже ...
          Тот, хохоча, не дается.
          Я обнимаю его за бедра и с силой притягиваю его к себе, ухватив все же в рот. Ничего не умея, я что-то пытался изобразить, но, видимо, грубовато, потому что Любчар заерзал и пытался высвободиться.
          —  Нет, ты не умеешь, надо только губами... не надо... Давай, лучше по-другому...
          Он увернулся от меня, повернулся ко мне спиной, прижался всем телом ко мне и приложил мою руку на свой член...
          —  Давай, рукой... умеешь? Двигай...
          —  Боже, я и этого тогда толком не умел... Но все же что-то получилось, так как как через некоторое время, ерзая и теревшись об меня, Любчар издал что-то типа глубокого оха и облил мои руки влажным, горячим и скользким...

                —  А где ты работаешь?..
                —  Обоссышься, в ЦС...
                —  Что это?
                —  Центральная Станция —  клуб такой...
                —  Типа нашего "Шанса?"
                —  Наверное... Веселый...
                —  Он же воще ночной... Ты что, отпросился или
                надоело...
                —  Ага...

          С той ночи что-то произошло, я уже нисколько не стеснялся, и вопринимал Любчара уже совсем иначе... Он стал для меня чем-то большим, чем приятель, дальний родственний... Он стал для меня всем.
          Кажется, я тоже...
         
          Мы продолжали носиться, играть и бегать, как все мальчишки, но что-то иное уже завладело нами. Мы стали намного бережнее относиться друг к другу, даже нежнее, что ли. Валтузили друг друга, инстинктивно стараясь не причинить боли. И совсем не обидным теперь мне казалось его смешливое Пузче-Пузанче. Мне постоянно хотелось его обнять, целовать, зацеловывать...
          Это мы и делали теперь каждую ночь...

                —  Не, а я лоботрясничаю...
                —  Чего так?
                —  Да надоело халдеем быть...
                Счас фигней одной занимаюсь. Не утомляеет...

          "Вот и лето прошло... будто и не бывало...."
          Завтра днем мы уезжаем домой. У нас с Любчаром последняя ночь, который мы ждем и с вожделением, и опасением. Старшие, как назло, завели обычные по этому поводу стенания и причтания. Тетя Милка все не могла не нахваливать меня,  —  видите ли, как я здорово повлиял на Любчара. Тот стал более домашним, а не удирал, куда ни попадя...
          Мама, напротив, с удовольствием трепала вихры двоюродного племянника, справедливо заметив, что и я перестал быть таким букой. Явное влияние южного братца...
         
          —  А глянь, Ванна, как они схожи. Ну-ка, поди ко мне...
          Я подошел к тетке, которая достала откуда-то шиньон темных волос и приложила мне на голову...
          —  Ну, я же говорю —  всплеснула руками она. —  Глянь, Рада...  —  Она почему-то немного порачнела... —  Как он на Мирчо похож...
         
          Мирчо это старший брат Любчара, давно перебравшийся в Любляну, и почему-то редко общался с родными.
         
          —  А ну, как —  подойдите к зеркалу.
          Мы с Любомиром подошли к зеркалу шкафа и выпучили глаза, едва не умерев со смеху. Шиньон едва прикрывал макушку моих довольно светлых волос. Ну, не бондин, но все же...
         
          —  Обалдеть, какой ирокез! —  захохотал приятель.
          Мне тоже стало весело, но и, вправду, обратил внимание на отдаленное сходство между нами...
          Почему-то где-то в глубине накатывала легкая грусть...
         
          Наконец, мы удрали к себе, оставив взрослых продолжать охать и ахать...
          В последний раз мы придвинули лежаки теснее друг к другу. Любчар притушил свет, оставив едва тлеющий глазок красно-желтого ночника. Он располагался почти у пола, и отбрасывал на потолок тени наших тел.
         
          Мы ничего не говорили... Мы кинулись друг к другу, и я впервые в жизни заревел.... настоящими горючими слезами, Любчар плакал тоже. Обливаясь слезами, мы целовали друг друга, обнимая и страстно и нежно.
          Больше такого ощущения я не испытывал ни с кем, даже более умелым, даже более горячим.
         
          Ну да —  мальчишеская любовь... или это просто гормональный всплеск....
          Да нет, нет... Я помню то чувство, гораздо большее, чем секс, больше всех этих прелестей оргазма и удушающе тошнотного вожделения....
          Как будто из меня вырезали кусок меня самого... Это, черт побери, ни с чем нельзя сравнить....

                —  Ну так как —  про любовь?
                —  О чем это ты?
                —  Начнем любить друг друга... или ты в это не
                веришь?
                —  Почему, - верю, очень даже верю...
               
          В эту ночь, Любчар отдался мне полностью. Ну да, да, да.. этот пресловутый анальный трах, который теперь-то я спокойно практикую с завидной регулярностью, тогда стал первым в жизни. С парнем, которого я любил, хотел, желал и жаждал проглотить, слиться в едино навсегда...
          Разумеется, я тоже очень захотел и его, чтобы и он тоже вонзил в меня, чтобы он ощутил то, что я испытал...
          Но он только улыбался своей огромной широкой улыбкой, слегка прищурив зеленые глаза...
          —  Нет, Пузче, я не смогу... Я хочу только тебя... Пузанче, милый...
               
                —  Ты любил?
                —  Да. Парня... Первого и только его...
                —  До сих пор любишь?

          В Антверпене все было обыденно. Чисто, опрятно и серо...
          Мы писали друг другу письма... О, это целая поэма... Кажется, я изощрился до высот, никогда мне ранее не подвластных. Я писал стихи, я сочинял какие-то песни, я записывал километры пленки, отправлял звуковые приветы своему далекомому сербскому брату.
         
          —  Любчар. Любчар... Привет, это Пузче...
          —  Да ладно, ты совсем похудел...
          —  Это от тоски...
          —  Тоскуй, не тоскуй, все равно получишь...
          —  Тьфу, пошляк...
         
          Писал он просто, даже сухо. Ни слова нежного, —  так, как, наверное, всем своим родственникам... А я ждал, надеялся. Вчитывался в каждое слово и придумывал для себя, что вот оно —  вот то место, где он мне вновь улыбается своей широкой улыбкой и мило щурит зеленые глаза...
         
                —  Да люблю...
                —  А счас ты один?
                —  Угу...
               
          Ну вот, пришла пора выбирать жизненный путь... Куда ж мне, как ни по стопам отца —  в Сорбонну, на слависта...
          Любчар, и вправду, пошел в бармены. В Приштине он даже заделался знаменитым, —  в отель, где он работал барменом, зачастили сливки Югославского общества. И заезжие звезды похваливали...
         
          —  Слышь, я приезжаю в Париж в июне, как раз к твоему дню рождения... Чемпионат мира барменов....
          Боже и такой есть?!
          —  А можешь бросишь все и прямо сейчас пораньше?
          —  Нет, тут так не выйдет... Словом, жди.
          И это все... А я уже вспотел у телефона, уже готов был зацеловать трубку, надеялся, словно его трубка зацелует его ушко...
          Бог мой, ждать две недели?!.. Как же я хочу вновь обнять его, обнять и целовать, целовать!..
          Лю-убчар!

                —  А че так?
                —  Да так как-то...
                —  Ищешь?
                —  Не знаю... Возможно...

          Аэропорт Орли —  самое бестолковое место, какое только могли придумать французы. Правда, я приперся сюда за три часа до прибытия рейса из Любляны, на котором летит мой Любчар... Мой милый Любчар, мой сербский брат...
          Непонятно, почему рейс направили на этот полувоенный, полудипломатический въезд (точнее, влет) во Францию. Возможно, ля Бурже был бы слишком шумным для прибывающих со всего мира молодых барменов на самый забавный чемпионат, какой только могли придумать эти скучающие буржуа...
         
          Бог мой, —  прилетели русские...
          —  Привет, земляки...
          —  Ты из России:
          —  Нет, я почти местный...
          —  Нашел земляков, тоже мне?!
          —  Ну, одноплеменники...
          —  Русский? Эмигрант... —  плохо скрываемое презрение...
         
          На голову ниже меня, ширококостный парень, смерил меня с головы до ног, как будто не он, а я был ростом с пигмея. Темнорусый с широкими скулами, он совсем не выглядел даже симпатичным, хотя был не старше меня, но вот глаза...
          Да, эти чуть с сумасшедшинкой глаза славянина... и серо-зеленый цвет, черт меня подери!
         
          —  Игорь, зачем-то представился я ему...
          —  Сигизмунд, —  ответил он и зажег в своих глазках целый огонь российского стеба. —  Да ладно, не пыжься!
          Он вновь озорной взглянул на меня и усмехнулся. Улыбка явно шла ему, лицо стало куда более привлекательным.
          —  Андрей, —  ответил он мне, потешаясь над моим бестолковым видом, тупо соображавшему, в каком месте он стал вновь близким по крови.
          —  И что, —  нас встречаешь?..
          —  Нет, я жду рейса из Югославии... Но очень рад, —  почему-то нервно затряс его за руку.
          —  Я тоже, земеля! В смысле: рад... —  ответил парень, и, пожав руку, прибавил шаг, догоняя своих товарищей...
         
          Гляжу им вслед, тупо улыбаясь и медленно направляюсь к столикам какого-то кафе.
          Через час объявили, что рейс из Любляны задерживается на целых 50 минут.
          Я чуть не поперхнулся кофейной бурдой от злости и нетерпеливого ожидания....
          Лю-убчар, Любчар!
         
          Закрываю глаза и вновь ощущаю его дыхание, запах его волос, тела, вкус его губ и явственно вижу широченную белозубую улыбку на лице с прищуренными зелеными глазами, заглядывающими в самое мое сердце... Любчар!
          О боже... Объявили о посадке рейса Югославских авиалиний...
          Меня заколотило. В волнении я плохо соображаю, куда бежать, где встречать?
          Спрашиваю служивого... Тот, улыбаясь, указывает направление и спрашивает:
          —  Что, любимая прилетает?
          Любимый... Любчар. Мой Любчар прилетел!
         
          Лечу как угорелый, вижу толпу приближающихся к таможенным кабинкам... Где он, где?
          Почему-то все расплывается, как в тумане... А... ну да, я заревел... Я плачу!... Боже, я ничего не вижу...
         
          —  Ну здравствуй, Пузче!
          От неожиданности я обалдело смотрю на улыбающегося парня, франта с белым шарфом на шее и удлиненном белом пиджаке...
          —  Любчар! —  Не могу сдерживаться, крепко обнимаю его и целую, целую...
          —  Эй, эй, полегче, —  не в Амстердаме...
          —  Любка... милый! Ты прилетел... как же я рад, Любчар. Любомирчик!
          —  Ладно, хватит кудахтать, как курица, Пузче... Дай-ка погляжу на тебя...
          Он деловито отодвинул меня от себя, цепляющегося за него как сумасшедшая любовница, и оценивающе окинул взглядом своих насмешливых зеленых глаз.
          Я тупо выпучился на него. Вид у меня был явно не вполне нормальный, так что Любомир вновь озорно сверкнул глазами и, наконец, улыбнулся своей сказочной улыбкой, обнажив два ряда роскошных белых и искрящихся зубов.
          —  Да, брат, ты явно похудел... Пожалуй, теперь это меня надо звать Пузанчиком.... Он выпятил живот и хлопнул по нему рукой... —  Ладно, у меня десять минут... Потом мы едем в гостиницу... у нас же делегация.
          В ответ я только тупо киваю головой, пожирая глазами своего Любчара... и почти как молитву произношу его имя, перебирая его на все лады: Любка, Любчар, Любомир, Мирчик...
          —  Ты неисправимый тупица... Мирчик  —  это от Мирослава. А я —  Любка в лучшем случае... —  Ну, рассказывай, как ты тут живешь? С кем?
          —  Ну ты и змей... Кроме тебя у меня никого нет...
          Снова широкая улыбка и смеющийся взгляд...
          —  Ну, я-то тебе в верности не клялся... И один я не умею...
          Что он говорит? Мне немного больно, но я все равно, тупо пялюсь на любимого и не могу насмотреться...
         
          Он изменился. Впрочем, наверное, и я... Это уже не угловатый длиннолыдый подросток с упрямыми волосами, а вполне роскошный франт, импозантной наружности. Мне показалось, что я общаюсь с шикарной супермоделью какого-нибудь роскошного издания...
          В отличие от меня Любомир был одет крайне элегантно и с большим шиком. Краем глаза я заметил, что многие девицы пожирали его глазами... Да и парни тоже... Мне стало даже как-то гордо, ведь это  —  мой Любчар... Или не совсем мой?.. А, ерунда, —  сейчас он со мной, рядом... Боже, какое счастье вновь его видеть!..
         
          —  Значит так, слушай... Завтра и послезавтра у нас там всякие расклады, буду занят. Но я договорился, —  в пятницу весь день буду с тобой. Пойдет? Черкани-ка, как к тебе добраться?
          —  Да я приеду к тебе в отель...
          —  А я даже не знаю, где мы разместимся... Ладно, я тебе позвоню накануне... договоримся. Все, Игорек, пока. Мне уже пора...
          Он назвал меня Игорек! Да я на карачках за тобой поползу.
          —  Ну все... Пока?
          —  Пока... —  в тумане и в унынии мямлю я... —  Любчар, я жду тебя....
          —  Целую... —  уже набегу произносит он, удалясь вслед за своими, и улыбаясь, улыбаясь своей сладкой улыбкой...
         
          Машу ему рукой. Как та дура, которая провожает любимого в дальнее плавание.
          Со стороны, видимо, выгляжу полным идиотом. Ну и пусть, мне наплевать, что и как подумают... Он здесь, в Париже, рядом. И скоро будет совсем близко со мной...
               
                —  Чем воще занимаешься?
                —  Лайф шоу кручу...
                —  Не понял?
                —  В клубе в приватных комнатках спектакли
                разыгрываю...
                —  Правда, что ли?
                —  Правда-правда... для Vip-посетителей...

          В четверг он не позвонил. Можете представить, что было со мной. Я не спал всю ночь, я сидел у телефона и ждал, ждал...
         
          Потом я слышал это: "Позвони мне, позвони!... Позвони мне, ради бога!..."
          Где-то около шести утра я почти впал в забытьи и вдруг звонок...
         
          Господи! Подлетаю к телефону и хватаю трубку:
          Алло!
         
          Молчание, и потом короткие гудки. Боже, боже! Неужели сорвалось?..
         
          Тупо смотрю на трубку, кладу ее и почти прижимаю аппарат к груди, готов разреветься...
          Позвони мне, позвони!..
         
          Через десять минут телефон зазвонил снова... Боюсь, что плохое соединение, немного выжидаю...
          О, боже... Телефон замолчал... Снимаю трубку и воплю...
          Алло, Алло!
          Ничего...
         
          Любчар позвонил в половине десятого.
          —  Привет, Игорь!
          —  Любчар!..
          —  Так, в общем, я освобождаюсь через час. Как к тебе ехать?
          —  А ты где? Я могу подъехать...
          —  Не стоит... я сам толком не знаю. Это даже не наш отель, завтра здесь будет полуфинал... Я прошел...
          —  Поздравляю, Любка!
          —  Ага... Спасибо... Давай говори, куда ехать?
         
          Объясняю, как добраться до меня. Живу, как и большинство заезжих студентов, в дешевом квартале, снимая комнату у довольно прелестной старушки, которой приглянулся молодой русский то ли бука, то ли нелюдим...
         
          —  О, через Пляс Пигаль проедем-с... хо-хо... А не уведут?..
          Хохочет в трубку...
          —  Любчар?!...
          —  Да ладно, жди... У тебя же сегодня день рождения, а у меня —  на финал приходится... Хотелось бы себе сделать подарок...
          —  Уверен, —  ты лучше всех...
          —  Да ладно, тут таких с сотню наберется... Меня какой-то русский обскакал на пять с половиной баллов... Андрей, которого почему-то в команде русских зовут Сигизмундом...
         
          Надо же...
         
          —  Он на голову ниже тябя...
          —  Да, но только ростом... А ты что, всех русских знаешь?
          —  Нет, этого, кажется, знаю... Видел в аэропорту...
          —  Все... пока... До встречи...

                —  И ты в натуре прешь?
                —  Да... на сцене. С улыбкой, а потом рыгаю, не
                отблеваться...

          Прошло еще томительных два с половиной часа...
          Дважды справлялась хозяйка, не нужно ли мне что-нибудь в соседней лавке. Она уже слышала, что ко мне приезжает брат. Я же все уши всем прожужжал, что жду своего родного брата из Сербии... Из самого сердца —  Косова...
          А он летел из столицы Словении...
          А я русский... из Антверпена в Париже... Какая к чертям разница?..

                —  Потрясно...
                —  Что рыгаю?..

          Бог мой, надо взять себя в руки...  —  машинально причесываю свои разлетевшиеся волосы.. Усиленно думаю, что мне надеть, чтобы выглядеть поэлегантнее с таким красавцем, как Любчар...
          Да, надо прибраться в комнате... Любчар обожает элегантность и чистоту, даже в деталях....
          Вчера накупил каких-то роскошных цветов, пытаюсь приукрасить, интерьерчик... Боже, полный идиот!...
         
          Алло!.. Вновь телефон.
         
          —  Любчар? Что случилось, ты не можешь приехать?..
          —  Да ладно, открывай двери, —  я у порога стою.
          Кубарем скатываюсь ко входу, открываю настежь дверь. Да, да, да... это он!

                —  А ты говоришь —  любовь... но ведь у тебя же
                она была...
                —  Конечно...

          Нет, финал оказался ему не по зубам... Выиграл этот Сигизмунд-Андрей из России.
         
          —  Вот все вы такие, русские... Так и хотите доминировать...
          —  Неправда, Любка, я никогда не хотел доминировать с тобой...
          —  Не хотел, а доминируешь, —  хитро подмигивает и улыбается, улыбается... —  И все-таки ты сладкий, Игорек!
          —  Любка, мой милый Любка!...
         
          Мы уже час валяемся в постели, не желая отстать друг от друга. После финала, так и не ставшего подарком на его день рождения, Любчар приехал ко мне, ничуть не раздосадованный, совсем не потерявший обычного своего открытого нрава, а белозубая улыбка не сползала с его лица.
         
          —  Ты —  мой подарок! Чего ж лучшего желать? —  сказал он, сверкнув кошачьими глазами...
          —  А ты —  мой!..
         
          И снова этот вкус, и снова этот запах, и снова эта нега, и снова это счастье...
          Любчар, Любчар, моя единственная любовь... мой милый, мой родной... мой сербский брат...
         
          —  Знаешь, ты только не бери сильно в голову, Игорь... Тебя я люблю больше жизни, но ведь ты понимаешь, что в постели я бывал не только с тобой одним... Я не хочу, чтобы ты страдал... Это совсем другое... Это просто физиология, понимаешь.... Ты, мой любимый. Был и остаешься... Ну, не реви, ты же —  доминант, а скривился, будто тебя кинули... Ну милый, ты же мой самый лучший, самый дорогой...
          —  А те? Ты же их тоже целуешь, обнимаешь...
          —  Да, и они меня трахают, представляешь... Даже иногда группкой... Ты это хотел услышать?... Ну и что?... Это все фигня, пойми же это... Запомни, мне никто не снится, только ты...
          —  И мне, но у меня никого и нет...
          —  Ага, хочешь завести? Все, —  прирежу!... Будет тебе Кармен наоборот, мой милый Хозе...
          —  Какой Хозе?
          —  Нет, ты неисправимый тупица, а еще с французским паспортом...
          —  С бельгийским...
          —  Какая разница?!.. Все фигня... Но если ты, Пузанче, заведешь себе другую подружку, я тебя зарежу...
          —  Ах ты! Тебе, значит можно, а мне нельзя?!..
          —  Ну, это же ты сам клятву верности и пояс целомудрия на себя напялил... Теперь, мил друг, страдай, но обеты чти...
          Мы вновь стали валтузиться, как когда-то в детстве...
         
          Разгорячились и любили вновь и вновь...
          —  Любчар, милый Любчар! Ты мне дорог больше жизни...
          —  Кстати, о жизни... Через два часа я улетаю... Так что, если не хочешь участвовать в департационном процессе, высаживай-ка меня отсюда побыстрей...
               
                —  И потому очень грустно...
                —  Что была и прошла?
                —  Наверное... Что ее больше нет...

          Я тупо глядел, как самолет таял в небе и вновь в глазах появился туман... Реву... Что делать, реву и реву...
          До свидания, Любчар, шепчу я словно молитву....
         
          —  Здорово, земеля! Ты чего ревешь?
          Это Сигизмунд из России.
          —  Проводил любимую! И куда ж она полетела?
          —  Не полетела, —  улетел... К себе на родину, в Сербию. Улетел мой Любомир...
         
          На лице Андрея нарисовалось что-то неподдельно удивленное. Полное изумление...
          —  Это тот парень, который третье место взял на чемпионате?
          —  Ну да, а ты, вроде как, —  чемпион?!..
          —  Так-так-так... И ты —  его бой-френд?
          —  Да...
          —  Странно... А ведь вы с ним очень похожи. Только ты светлый. Тоже бармен?
          —  Нет... он мой брат... Сербский брат...
          —  Занятно... Ну-ка, давай, отойдем в сторонку.
          Вяло иду с ним, плохо соображая.
          —  Ты извини, а ведь мы с ним три дня спали вместе. И он все время твердил о своем бой-френде. Значит, о тебе?
          —  Зачем ты мне это говоришь?..
          —  Да я видел, как ты ревешь тут... А ведь он же чуть ли не на всех вешается.
          —  Ничего ты не понимаешь, козел! —  вспылил я, вконец разъярясь. —  Ни на кого он не вешается... И даже если так, тебе-то какое дело? Ты сейчас ведешь себя довольно паскудно...
          —  Да, извини, наверно... сморозил... Нет, правда, прости... Черт меня дернул. —  Сигизмунд, похоже, искренне сокрушался. —  Ладно... Вот тебе мои координаты, если что, я тебе, может, понадоблюсь. Я сам из Москвы... Приехал бы на историческую Родину...
          Машинально беру клочок бумаги, что-то типа самопальной визитки.
          —  Ну, правда, плюнь мне в харю, опаскудился...
          —  Да пошел ты!.. Ладно, ступай с богом...
          Ухожу, не оборачиваясь, даже особо и не расстраиваюсь от услышанного... Какая мне к черту разница, —  Любчар все равно мой единственный... Он, кстати, сам почти все рассказал. Но этот, хмырь, да уж!...
          Да никакая мразь не сможет отнять его у меня!
               
                —  Ёпрст, как все напутано
                —  Напротив... все очень просто...

          Он позвонил через год...
          —  Слушай, у нас тут такое началось....
          —  Да уж, слышал... Вы что там все, —  ополоумели?
          —  Ты не понимаешь... мы, южные, очень горячие... Россия нам поможет?
          —  Кому?
          —  Нам, сербам...
          —  Ого, как у Вас там запущено... Уже делитесь по национальным признакам...
          —  И по религиозным.... Мы —  христиане, православные...
          —  Да, но в России, вроде, атеизм...
          —  Ты совсем от жизни отстал... Там тоже черт знает что творится. Из-за этого всех затрясло...
          —  Ну да, медведь проснулся... Из берлоги выполз... Насколько я знаю, они не сунутся к вам...
          —  Почему?
          —  Первую мировую вспомни... Сараевский скандал..
          —  Ну, тогда русский царь проявил понимание...
          —  И вскоре отрешен был... Официально не полезут....
          —  А ты про десант слышал?...
          —  А это?.. Приштинский бросок... Европа напряглась... Но это удальство и нахрапистость... Генералы сдрейфят, в обратную открутят..
          —  Ты меня приводишь в отчаяние... Ладно, пока... Целую!
          —  Любчар, хочешь я приеду! Я сейчас же приеду...
          В ответ были только насмешлиыве гудки...
               
                —  Печально, когда любовь уходит...
                —  Она не уходит и не умирает!..

          А через два месяца пришло письмо от матери...
         
          Почему-то потемнело в глазах, почему-то земля ушла из-под ног....
         
          "Милка написала, что Любомир погиб в бомбежке... Вместе с отцом...
          Они умчались в Белград, а там американцы или натовцы бомбили...
          Даже могилы нет..."
         
          Где ты, Любчар, Лю-убчар?!
          Катаюсь по земле, а небо, насмехаясь, смотрит удивленными глазами...
         
          "Игорь, я все знаю... Милка написала, что вы любили друг друга... Прости, я многого не понимала...
          Сынок, держись, милый, мы все любим тебя..."
         
          А Любчар? Где он, Любчар, Любчар. Любомирчик...
          Где ты, мой зеленоглазый с белоснежной улыбкой?
          Знаете, как могут плакать мужики? Совсем не так, как женщины. С выворачиванием внутренностей...
         
          Полгода я не жил, а едва существовал. Отец вывез меня из парижской клиники, и остаток лечения я провел в Антверпене.
          А потом, все банально...
          Пояс верности и целомудрия уже ни к чему... Да и жизнь мне уже ни к чему... так, физиология...

                —  Умер мой Любчар... Его вот только нет...
                —  Ты —  Игорь?... Я —  Андрей, помнишь? Париж...
                земеля... Сигизмунд...
                —  А... ну, привет!..

          Через год у меня появились 'подружки'... Разумеется, парни... И разумеется, я только актив... Довольно жесткий, даже агрессивный.
          Теперь это даже профессия... ха-ха-ха...
         
          Америкосы гоняются за евромальчиками... Нелохо платят... Поехали...
         
          Ну вот, а теперь я тут, в Питере. Уже с полгода. Знакомый швед оказался завязан на лайф-шоу голубого разлива, и уговорил меня выступать за очень неплохие башли в Мальме. Я там прокувыркался три месяца.
         
          Один издатель порножурнала чего-то так прикипел, что подарил шикарный Volvo, который я очень выгодно продал в Бельгии, и, слегка доплатив, уселся в яркокрасный Ferrari, полуспортивный эксклюзив, правда, не новый.
          А как-то у него на приеме ко мне подвели руского полубендююжника, затевавшего приватные развлекушки в Петербурге.
          Когда он мне назвал цену за годовой контракт, я, не раздумывая, помчался...
          А еще, все же —  за странной семейной мечтой —  побывать на Родине предков.
               
                —  Давай встретимся...?
                —  Зачем?... Для чего?
                —  Ну, в какой-то мере мы оба его знали...
                —  О чем ты... не юродствуй...
                —  Игорь, я все понимаю... но ведь это я тогда
                запал на него, а не он. Да, я склонил его, а
                он только и твердил о тебе... Я его напоил...
                Когда он протрезвел, то плюнул мне в лицо...
                —  :((
                —  Ты тоже можешь плюнуть... тем более, вы так
                похожи...
                —  :|
                —  И потом, я ведь на самом деле, хотел, чтобы
                он меня трахнул...
                —  Ну надо же... Представь себе, я тоже...
                —  Не понял...
                —  И не поймешь...
                —  Так ты —  уни?..
                —  Нет, актив поневоле...
                —  Почему так?
                —  А потому что, единственный кому бы я...,
                был он... но теперь его нет... И ничего больше нет.
               
          Тормоза дико взвизгнули... Страшный скрежет и мощный удар, и все завертелось, завертелось...
          И только широченная улыбка и чуть насмешливый взгляд зеленых глаз...

                [Sun Jun 10 03:15:11 MSD 2007] SI left private chat.
         
          Две женщины в черных платках молча стояли у простого креста, и, поклонившись, опустили на холмик простые полевые цветы. Сходство их говорило —  это были сестры...
          Обняв друг друга и поддерживая, они, также молча, направились к выходу, но через десяток шагов вновь обернулись назад, поглядеть на крест...
         
          На нем были две фотографии...
         
                ("My Serbian Brother", Amsterdam, Nederlands, © Copyright: Thomashevic Crosby, 2008 (англ.),
                "Мој Српском Брат", Београд, Србија, © Copyright: Томашевић Крозби, 2009 (српск.))