Рассказ-18 Наука

Наука

Наконец случилось, всеми давно обсуждаемое, планируемое во всех мелочах и всеми ожидаемое событие – мы с Виктором приехали к Силичу со своими семьями. Больше всех этого события ожидали дети, включая внука Егора, который в предыдущее наше пребывание на хуторе специально был проинструктирован своими: в первую очередь бабушкой, в очень подробной форме и дедом, инструктаж которого свёлся до одного предложения, перечеркнувшего почти весь предварительный, смоделированный по всевозможным ситуациям, инструктаж бабушки, заключённый в ответе на вопрос внука – «Деда, а ты что добавишь?»
– Смотри, Егор, по обстоятельствам, хозяин должен вести себя с достоинством и стараться, чтобы гостям у него понравилось, вот в таком ракурсе думай и веди себя.
Силич усиленно предлагал встретить нас на разъезде, но мы отказались, не зная точной даты приезда, но больше по той причине, что хотели проверить наших домочадцев в условиях похода. Единственной страховкой нашего похода от разъезда до хутора была автономка, выпрошенная у Силича и, загодя спрятанная нами в предыдущий приезд в начале нашего пути, неподалёку от разъезда. Автономка должна стать нашим временным пристанищем, в случае непредвиденных погодных или других условий и к счастью не понадобилась нам в таком виде, но вот как облегчающее наше путешествие транспортное средство использовалось нами вовсю. Часть поклажи мы принайтовали к автономке и изредка на ней восседал, временно отдыхая в качестве пассажира, самый младший ребёнок из всей детской компании – наша дочка. Её периодически удавалось уговорить прокатиться на поклаже, вопреки её желанию идти наравне со всеми, да ещё и нести свой специально для неё приготовленный рюкзачок, набитый до полного объёма её же одеждой и при своём малом весе придававший дочке забавный вид заправской туристки. Когда она несла этот рюкзачок, вся преображалась, всей фигурой и выражением лица изображая трудность похода, и категорически отказываясь от предложения младших мужиков, в первую очередь сына Ольги и Виктора – Димки, который вместе со своей сестрой-двойняшкой Настей представлял старшую половину детворы, передать им свой рюкзачок, чем и разделила ровно наполовину всю взрослую часть коллектива во мнениях – тяжело или нет нести ребёнку такую поклажу? Взрослые разделились строго по семейному признаку: Виктор с Ольгой были на одной стороне, считавшей невозможной такую «эксплуатацию» ребёнка, мы с Люсей, зная таланты нашей маленькой актрисы, успокаивали их. Мне понравилось, что по какому-то само собой установившемуся мудрому правилу, взрослые обсуждали этот вопрос незаметно от детворы. В конце концов, категоричный довод Людмилы «что этот ребёнок завсегда известит, что он устал и что ему тяжело играть роль туриста», положил конец нашим тихим спорам.
Добирались мы с двумя продолжительными привалами с непременным перекусом для юных туристов и при подходе к хутору на вопрос Ольги «Ну как, туристы не устали?», разнобой детских голосов ответил бодрым смысловым утверждением, в том, что никто не устал, выразившимся в виде возгласов разного накала по темпераменту: «Нет!», «Нисколечко!», «Нормально!» и «Всё в порядке!»
Наша Светланка, сидевшая на автономке и державшаяся обеими руками за наши с Виктором рукава, первая заметила проверявших гостей собак и с громким криком «Лая! Лая! Указ!», спрыгнула на землю, не дождавшись когда её ссадят, чем очень нас напугала и тут же достала из кармана завёрнутые в полиэтилен кусочки колбасы, видимо в тайне припасённые во время привала (и когда только умудрилась – лиса) и выступила вперёд протягивая их на ладошке. Собаки смущённо вильнув хвостами нам с Виктором, как старым знакомым, были явно озадачены таким составом прибывшей компании и не могли определиться к какой категории гостей отнести всю нашу ватагу. Они за всю жизнь, наверное, не видели одновременно столько детей, да и женщин тоже. Мы уговорили с Виктором их принять угощение и они, удивлённо оглядываясь на нас, убежали вперёд. Выходя из леса, мы увидели, что собаки дожидаются нас на своём контрольном месте, на котором обычно поджидали незнакомых гостей, но когда мы вышли на луговину, Лая поднялась и побежала на хутор и в след за ней, вечно второй номер в таких тонких делах, ведомый ею Указ. Я отметил про себя, что у них получился какой-то средний вариант между встречей знакомых и не знакомых гостей и удивился их поведению, в максимальной форме обозначающей создавшуюся ситуацию. Тут у нас возникла небольшая заминка – вспомнившая про свой рюкзачок туристка затребовала его себе и, преодолев недолгие уговоры (заведомо очень и очень бесполезные), одела его, не без помощи мамы и деловитым шагом направилась в сторону хутора, гордая не только от своего вида туриста, но и от того, что она возглавляет, растянувшуюся по лугу колонну путешественников.
Когда собаки находились на полпути к хутору мы услышали фирменный свист Силича и тут же собаки побежали во весь опор и вскорости оказались около вышедшего из беседки Силича и уселись перед ним. Было видно, как Силич, подняв, по своей манере разговаривать с ними, палец вверх, что-то объясняет им. Я понял, что Лая с Указом выслушивают строгие указания хозяина в отношении гостей, особенно вновь прибывших на хутор детей, примерный смысл которых заключался, наверное, в том, что ни при каких обстоятельствах, не взирая на придавленные хвосты и лапы или неправильное по их мнению отношение к хозяевам, нельзя показывать зубы и не приведи Господь пускать их в ход. Мне вспомнился рассказ Силича, когда он первый раз привёз на базу своё семейство, будучи начальником охотхозяйства и его лайка Чара, постоянно живущая там, возможно приревновала его к тогда маленькой дочке, которая подошла к нему и взяла его за палец. Возможно Чара, не любившая детей, в силу того, что деревенские мальчишки иногда бросались в неё через забор камнями, посчитала, что Силичу грозит опасность, быстрым броском и прыжком, через вовремя подставленную им ногу, подлетела к ним и с рыком мгновенно ухватила дочку за ногу, фирменным лаечным перебором. Сколько было слёз: тихих дочкиных и горестных Зои Степановны, и сколько повторялось, через эти слёзы, дочкиных просьб, не наказывать за это Чару. По утверждению Силича, лайка, в зависимости от многих обстоятельств изменяет своё поведение, которое иногда становится не предсказуемым и только впоследствии, при подробном анализе, объяснимым. Возможно это следствие того, что лайка, по своему статусу – большой отваги и молниеносной реакции собака и поэтому в некоторых, засчитанных ею – как опасных ситуациях, не имеет возможности по стилю своего характера в подробностях анализировать ситуацию и не имеет для этого времени. По этой причине хозяину необходимо знать до тонкостей характер своей собаки и упреждать возможные нежелательные эксцессы в её поведении, дополнительными командами и постоянно контролировать ситуацию.
При приближении нашей колонны, из беседки, нам навстречу вышли Зоя Степановна и Егор и стали вместе с Силичем приветствовать нас явно обозначенными ласковыми словами. Я думаю, что Виктор тоже догадался, что этот чрезмерно обозначенный ласковый тон, по задумке Силича, имел двойное значение и касался не только гостей, но очень и очень предназначался для того, чтобы Указ и Лая поняли отношение хозяев к гостям и прониклись к ним симпатией.
Наша туристка, опередив своих попутчиков, назвав по имени всех хозяев, поздоровалась с каждым и добавила, что она нисколько не устала, чем и довела Зою Степановну и Силича до глубокого умиления, а Егора, похоже до удивления, как и всех членов Викторового семейства, включая его самого, вогнав при этом в лёгкое смущение своих родственников и не замечая в своём поведении ничего необыкновенного, закончила свою речь громким «Уф!», видимо стараясь подчеркнуть трудности похода, с достоинством которые она преодолела.
Я поймал себя на мысли, что совсем увидел что-то другое в своих детях, в их настроении, поведении, в тоне речи, в отношении к каким-то вещам, до этого мне не знакомое и посчитал, что причиной этому является новая обстановка и её значимость и желанность для детей.
Нам не пришлось с Виктором представлять встретившихся впервые людей друг другу, ввиду очень давнишнего их заочного знакомства. Егор уже был знаком с нашими сыновьями по предыдущему приезду и быстро и самостоятельно разобрался где чья сестра. Мальчишки как старые друзья немного с размахом ударили себя по рукам, имена девчонок Егор знал уже давно и ограничился тем, что назвал им своё имя. Нашим жёнам, понимавшим, что хозяевам, может быть трудно разобраться кто есть кто пришлось представиться, следуя их примеру назвала своё имя Настя, ну и конечно сработала промокашкой наша дочь, она немного застеснявшись объявила, что её зовут Светлана и тут же осмелев, неожиданно пустилась в разъяснение.
–Меня папа иногда называет Наной или Наськой, потому что, когда я была маленькой, то не могла выговорить Светлана и говорила Нана, а я слышала, как дядя Витя Настю тоже называл Наськой, вот как получается одинаково,– наше семейство, от такой её прыти немного пришло в смущение, в то время как всех остальных обуял весёлый восторг.
Зоя Степановна, после прошедшего очередного умиления, сразу начала хлопоты, чтобы накормить гостей и посопртивлявшись с аргументами наших жён, что мы не голодные и кушали в этот день уже три раза и последний раз совсем недавно, женское сообщество сошлось на том, что все вместе просто попьём чаю. За чаем все заметили, как Светлана деловито делила свои бутерброды, готовя угощение для собак. После чая, она, занятая собаками, проворонила момент, когда Егор, угадывая в наших сыновьях рыбацкий зуд, совпадающий с его собственным, вышел из сеней стога-дома с тремя удочками и садком. Раздавая удочки, он наткнулся взглядом на глаза Насти, снова вернулся в сени и вынес оттуда самую лучшую удочку, принадлежащую отцу Захара, и бывшую в остальное время запретным плодом для всех гостей кроме её хозяина. Вручив эту удочку смущённой Насте, он посмотрел на деда и, распознав в его взгляде молчаливое одобрение, облёгчённо вздохнул и жестом увлёк рыбацкую артель в сторону пруда.
Возглас Зои Степановны «Рыбаки, не пуха не пера вам», сказанный вслед, уже отдалившейся рыбацкой ватаге, вернул к действительности маленькую собачницу, угощавшую Лаю и Указа маленькими кусочками, которые она отламывала и протягивала собакам поочерёдно, называя их по именам «Это тебе, Лая», «Это тебе, Указ» и испытывавшей явное удовольствие от того, что умные собаки чётко соблюдая, ею установленный порядок, осторожно брали с её рук угощение. Она повернулась на голос Зои Степановны, быстро сообразила, что она проморгала не менее интересное занятие и, учитывая, что угощение для собак к тому времени уже закончилось,  посчитала себя обделённой обстоятельствами жизни и первой её реакцией стали слёзы, которые крупными каплями стали выкатываться из её широко раскрытых глаз и первые из них уже начинали свой горестный горький путь по её щекам. От того, что все смотрели на неё, она видимо очень стеснялась этих предательских слёз и лицо её приняло удручающий вид, видимо больше не от того, что она лишилась похода на рыбалку, а от того что она не могла справиться со своей досадой, уж очень неожиданно и жестоко свалившейся на неё. Моя жена, как мне показалось, немного с упреждением начала расстегивать дочкин рюкзачок и, вытащив от туда спасательный круг в виде резиновой надувной уточки, приставив ко рту, стала надувать его, при этом как бы жестом предлагая дочке подойти к ней, дала понять ей условие её похода на рыбалку и тем самым предотвратив готовые прорваться в голос, горестные рыдания, и уже через минуту Светланка, напутствуемая вдогон словами, что ни при каких обстоятельствах нельзя снимать уточку, кинулась вслед за ребятами, суша на бегу свои слёзы бывшей никчёмной горести. Я с восхищением посмотрел на жену, так как мне показались её действия упреждающе просчитанными и мне пришла мысль, что женщины лучше знают своих детей и могут заранее угадывать развитие некоторых событий в их поведении.
По необходимости страдающей всеми курильщиками, мы уселись с Виктором на перекур и стали издалека, насколько это возможно, наблюдать за детьми. Егор, самый первый забросивший удочку, оценив сложившуюся обстановку, думаю с хорошо скрытым сожалением, передал её подбежавшей Светланке, что-то поясняя ей, и стал помогать Насте, налаживать снасть.
–Да, прокол сегодня у Егора с рыбалкой с нашими девчонками. Смотри, какой молодец, прям кавалер! Задавил в себе жабу,– с сочувственным восторгом проговорил Виктор. Я молча кивнул ему в ответ, оценивая на взгляд расстояние до края берега, на котором стояла моя дочь, ощущая в себе желание быть поближе к ней.
Наши сыновья один за другим вытащили по карасю. Егор подходил к ним, забирал рыбу и опускал её в садок. И тут раздался громкий, даже с такого расстояния очень громкий, первоначально не понятно чем наполненный крик (испугом?, зовом о помощи?, истерикой?, восторгом или ещё, Бог знает, чем) вперемежку с визгом, заставивший всех взрослых, подскочить на ноги, собак в том числе – кричала моя дочь, а по мне, ощутимым крапивным крапом пошли по коже мурашки и зудом вспыхнула кожа на голове и я ощутил, как непонятная волна прокатилась по всему телу…
–Егор!!! (визг) Егор!!! (визг)
Не знаю, что кто подумал в секундную паузу, возникшую после этого крика, я видя, что дочка стоит на берегу и слегка корчится от крика, держа в руках удилище, сразу отмёл мысль, что ей в руку впился рыболовный крючок, поскольку понимал, что удочка заброшена в воду, множественный рой других мыслей, что её кто-то укусил: змея? Или?… и что нужно было пойти с детьми, прервался следующим её криком.
–Я поймала!! Я поймала!! Она тянет!!
Этот крик, всеми был понят правильно и усадил, после вздоха облегчения всех взрослых на места, а нас с Виктором, начавших уже свой бег, вернул обратно. Все улыбались, проверяя друг друга, а не случилось ли с кем сердечного приступа. Женщины сгрудились вокруг Зои Степановны, которая действительно держалась за сердце, но тем не менее смеялась, вслед ей принялись смеяться и они, все трое вытирая слёзы. Как у этих женщин всё скоро насчёт этих слёз и какие они у них вездесущие – успел подумать я, доставая вторую сигарету, взамен выброшенной, краем глаза приметив, что тоже самое делает Виктор. Силич, улыбаясь и глядя на мою жену, сказал, символически сплюнув в сторону.
–Это у неё, похоже, не в папу?! Проказница азартная, переполох какой устроила!
Учитывая мой уравновешенный, на вид для посторонних, характер, все поняли, что он хотел сказать.
Егор тем временем подошёл к дочке и вместе с ней, в четыре руки, они вытащили рыбу из воды. Восторженные крики маленькой рыбачки при этом конечно не прекращались, но в них уже не было для нас тревоги и неожиданности.
Несмотря на то, что мы с Виктором сошлись в мнении – после такого переполоха все караси должны зарыться глубоко в ил, клёв не пропал и нам ещё несколько раз довелось услышать чуть меньшего накала вопли, в промежутках между которыми были более тихие, типа подсказок уже бывалой рыбачки «Настя (Дима, Коля – упоминались со временем все имена) у тебя клюёт! Тащи! Егор, помоги, а то рыба уйдёт». Силич, не помню после какого такого возгласа, в очередной раз умилённо покачав головой, сказал «Ну Светланка, прям председатель рыболовецкой артели. Такая рыбачка! Надо было её Соней назвать», все засмеялись, понимая, что он намекает на песню со словами «Рыбачка Соня как-то в мае…»
Ребята быстро выловили, видимо заранее установленную Силичем квоту по карасям и счастливые возвращались домой, впереди всех, очень стараясь прибыть первой, чтобы рассказать о своих успехах, всё в той же, уже не нужной уточке-спасительнице в припрыжку бежала дочь. Восторги, в виде известных успехов, стали прорываться из неё ещё на подходе. Все взрослые, как будто нисколько не сведущие удивлялись её словам и радовались вместе с ней, стараясь своей сдержанностью немного успокоить разволновавшегося ребёнка. Я отметил про себя, что остальные дети, правильно понимали детское поведение моей дочки и не проявляли по этому поводу раздражения (хотя при её поведении такое вполне могло быть) и только немного снисходительный взгляд сына, я перевёл как его, известное в кругу нашей семьи «Девчонка. Малая. Что с неё возьмёшь?»
Пока дети приводили в порядок удочки и складывали их на место, Людмила между взрослыми тихим голосом обозначила проблему, никем не предвиденную и опять же связанную с дочкой.
–Как бы нас на слёзы опять не пробило, когда мы увидим, что с этой рыбкой будет делаться, тем более за столом, когда её надо будет есть?– она с выражением обеспокоенности и смущения, за возникшую проблему смотрела на всех
–Люда, не переживай. У нас у многих такое случалось, в своё время и рыбку жалко до слёз и кролика, и птичку. Сейчас что-нибудь придумаем,– сказал Силич в ответ и его взгляд встретился с взглядом Егора, к тому времени вышедшему из сеней, слышавшего слова деда и начинавшего смущаться. Силич кивком головы, однозначно понимаемым Егором, подозвал его к себе и тихо сказал ему.
–Извини, Егор, это не в твой огород камень. Ты же понимаешь теперь, что со всеми маленькими такое бывает. Ты сейчас пригласи всех гостей, белок кормить. Ребята, наверное, привезли им гостинцев. А мы тут что-нибудь придумаем.
Егор кивнул головой и предложил вышедшим из сеней детям новый интересный поход. Тут конечно возник опять небольшой казус: жене пришло в голову проверить у дочки содержимое мешочка с подарками для белок, с которым та уже отправлялась с ребятами и при общих уговорах убеждать её, что орешки в шоколаде белки не едят и они даже вредны для них. Светланка с большим сомнением согласилась на изъятие из своих подарков таких полезных и вкусных орешков и вся компания уже направилась на гору, как Силич, видимо заблаговременно выбравший позицию в стороне от всех с заговорщицкими нотками в голосе тихонько окликнул дочку.
–Света, поди сюда, внученька.
Светланка подбежала к нему, он взял её за руку, отвёл чуть в сторонку, склонился к ней и стал, что-то тихо ей говорить.
Дочка внимательно посматривала на него и изредка кивала головой, в знак того что она понимает его и в конце, оглушив Силича своим, сначала громким «Хорошо!», и вдруг, что-то сообразив и смутившись, последующим на удивление тихим «дедушка», закончила фразу и немного сконфуженная, побежала догонять ребят.
Силич командой вернул на место, попытавшихся поучаствовать в этом походе Лаю и Указа и, обращаясь больше к Людмиле, сказал.
–Вы уж простите меня, я немножко попросил её, что бы она белок не напугала. Но дело не в белках, а что бы сама не переволновалась и нас не напугала, чтобы не пришлось в срочном порядке бежать на гору, а то все сегодня будем во сне подпрыгивать. Она себе и нам таких снов нагонит, – и, смеясь с добрым восхищением спросил –В кого она у вас такая громогласная?
Людмила, немного смущаясь, пояснила, что это у нас с детьми семейное – везде и в садике, и потом в школе жалуются, что дети громко разговаривают, просто кричат, они так с маленького возраста привыкают, потому что её мама плохо слышит, вот и растут такие крикливые. Старший уже стал отвыкать, а эта во всю горланит. Слушая её объяснения, все улыбались над такой особенностью в нашей семье.
После этого наши жёны, по совету Зои Степановны, вывалив ещё живых карасей в принесённый ею таз, отправились на речку, пониже огорода, на бережок скрытый зарослями кустов и проделали там все процедуры с рыбой, принеся обратно тазик с порезанной на куски рыбой, прикрытый полотенцем. В этот вечер нам пришлось впервые есть жареных в сметане разрезанных карасей и по этой причине совершенно не узнаваемых на вид. Дочка, не подозревая ни о чём, уплетала подставляемые мамой ко рту, очищенные от костей кусочки рыбы, рассказывая при этом, вопреки укоризненным тайным взглядам Зои Степановны, заключающим в себе известное правило «когда я ем – я глух и нем» и распознаваемыми только прежними обывателями хутора, про виденных ею белочек и один раз промолвила «Мама, а эти консервы ещё вкуснее, чем те которые тогда ели дома» и я в который раз отметил про себя, что деревенская сметана, тем более из козьего молока намного превосходит по своим качествам продаваемую в гастрономах и задумался над разницей в осведомлённости детей, проживающих в городе и в деревне. На примере своих детей я знал, как трагично их столкновение в жизни с её парадоксами, когда таких хороших – по мультфильмам и сказкам, птиц и животных человек вынужден употреблять в пищу. По этой причине родителям приходится маскироваться – утаивать от детей действительность, прибегая иногда ко лжи, конечно святой. В деревне дети с малого возраста понимают всё так, как оно на самом деле и, завидев пляшущего по двору петуха с отрубленной головой, соображают, что на обед будет суп с курятиной и воспринимают всё спокойно, при этом не бывает жестокости в их характере, воспитанной такой прозаичностью жизни и формируется правильное отношение к животным и людям. Не бывает в деревне людей, лучше относящихся к животным, чем к людям, в отличии от города, где на человека сто раз наплюют, при умилённом отношении к животному. Некоторые из людей, конечно, в своих поступках, далеко отходят от нормального поведения и их, многие считают, не за что любить, но ведь те, кто любят больше животных чем людей, тоже находятся за чертой нормальности и может их Бог наказывает, определяя им для общения избыточное количество собачек или кошечек и ещё больше ограждая от людей, даже близких для них. А может, уберегает близких от таких любителей, чтобы не покорёжить их несоразмерностью отношения к ним и животным?
Вот так и прошёл первый день, вернее остаток дня, в тот наш приезд, когда мы гостили на хуторе со своими семьями. После ужина по уже оповещённому порядку, что все дети и женщины будут спать в гостинице, а мужчины в доме, Егор с ребятами, набрав книг про рыб и зверей из библиотеки деда, ушли на ночлег. Спустя немного времени, Людмила, поддавшаяся уговорам Зои Степановны и Ольги, увела туда же дочку. Женщины, помыв посуду и сделав какие-то другие дела, отправились следом. Мы с Виктором курили и смотрели, как догорает на небе заря от заката солнца. Силич подсел к нам и спросил с озорством в голосе
–Ну что, отцы, похож сегодняшний день, на те которые в городе?
Виктор только хмыкнул в ответ, а я лишь качнул головой, так мы выразили своё отношение к не корректности заданного вопроса.
–Пошли, мужики, в дом, там Зоя нам закуски оставила на столе – предложил Силич, поняв, что невольно сыпанул нам соли на одно место.
Мы по пути в дом стали отказываться от застолья, считая момент уже пропущенным и приводя мотивацию, что желудки у нас полные, но Силич уговорил нас, не нарушать традицию и мы в тот вечер нехотя, выпили рюмки по три наших маленьких традиционных из семи возможных. Конечно не обошлось без разговоров и обсуждений и как ни странно, но застрельщиком, инициатором темы, вопреки характеру прежних наших посиделок, стал я, конечно это у меня получилось в виде нечаянного исключения, которое не нарушало какие-то правила, но как я заметил, удивило Силича и Виктора. Мой спонтанный вопрос к Силичу вытолкнуло из моего сознания удивление, которое не покидало меня в течение всего вечера.
–Силич, ты своей педагогикой удивил, ведь не слышно было с горы нашей крикуньи. Дома и везде просим, просим не кричать её, хватает максимум минут на пять, а тут за весь вечер ни разу не загорланила. Поделись опытом, пожалуйста.
–Всё, просто – с детьми надо всегда находить интересное для них или создавать для них интересное и дальше соблюдать их интересы.
–Это как? – опередил меня вопросом Виктор.
–Ну, например: нужно чтобы, Светланка громко не разговаривала, значит нужно найти такой интерес для неё, которому будет мешать её громкий голос. Я просто сказал ей, что если она будет шуметь, то белки не покажутся, если в лесу будет шуметь то никакую зверушку не увидит, и рыба у неё клевать не будет, и что она должна следить за собой, и за другими, чтобы не шумели, а то её будет бояться и Орлик, и собаки, и коза, и все зайцы с белками убегут со всей округи. Вот и всё.
–Ну ты блин хитрец и что у тебя на каждый заскок у детей имеется свой приём?– с удивлением спросил Виктор, не замечая, что отодвинул меня в сторону, несмотря на мой интерес к разговору.
–Да в принципе, почти всегда можно найти, если задуматься.
И тут уже я опередил Виктора, обозначив проблему с дочкой, которая заключалась в том, что она боится воды и мы не знаем, как её научить плавать. Силич посмотрел на меня задумчиво и поскольку, мы к тому времени сидели уже за столом, кивнул Виктору и показал глазами на бутылки, которые стояли в ведре с водой. Виктор занялся своими обычными обязанностями и после того как он закончил, Силич предложил тост.
–За детей, чтобы они не попались в сети и ловушки, которые им по всей жизни расставлены в виде пагубных интересов. За родителей, чтобы они смогли, созданными для детей здоровыми интересами, оградить их от этих сетей и ловушек.
Мы чокнулись, выпили и стали закусывать.
–Завтра, если Бог даст тёплую погоду, научим Светланку плавать. Это всё просто и выполнимо, а вот как их от всех ловушек и сетей уберечь, вот тут задача потрудней и эта проблема не одного дня, а вопрос многих лет, – промолвил Силич.
Нас удивило неоднократное его предостережение, потому что мы вначале восприняли его слова как абстрактные, но теперь понимали, что это не так и Виктор спросил, что он имеет ввиду и опять таки отодвинул мою проблему на задний план.
–Я тут как-то задумался,– начал говорить Силич, и я понял, что это начало нашего длинного избушечного разговора, в котором тема уже определена им. –Тут ведь вечерами делать нечего, это хорошо когда Зоя с Егоркой здесь или если вы приехали, а в остальные дни, если не подморишь себя работой, то думаешь с вечера, а если устал и рано лёг, то думаешь ночью, когда выспишься. Дал Бог человеку разум, вот и приходится мозгами шевелить. Иногда сам удивляешься порой, какие мысли приходят в голову и оторопь берёт – почему другие, кто должен первый думать об этом, не додумались до такого. Давайте считать вместе, сколько на нашу страну, в основном на молодёжь, проводится атак,– и он начал перечислять, загибая для счёта пальцы левой руки.
–Никотинная атака – каких только табачных изделий не появилось сейчас и сигарет, и сигар, и кальяны, и трубки – вон красивые какие, раньше всё хотел хорошую трубку купить – не мог, курил простенькую, болгарскую. Пивная атака – сколько сортов пива в разной таре и разливное. Ликёроводочная атака – тоже ассортимент будь здоров. Информационная атака – что только непотребного можно не увидеть с экрана и в художественных фильмах и в документальных, разбираются по косточкам все преступления, освещается всё, получается как бы идёт обучение по правильному совершению преступления, а там ведь вещи есть такие, что не только детям до шестнадцати лет смотреть нельзя, но и никому нельзя. Наркотическая атака – во всех своих разновидностях. Идеологическая атака – опять же по телевизору и печати только про музыкантов, артистов и всё про них, и возвышают, и опускают их, но красной строкой идёт, что это высота, к которой должен стремиться молодой человек. Профессиональная атака – все учебные заведения перепрофилируются на выпуск обслуживающего персонала, для производства как такового нет обучения, только если опять же для обслуживания производства, а мастеровым специальностям не обучают. Сейчас началась ещё абсентная атака – пытаются ещё поймать тех, кто не подсел на пиво с водкой, табак и наркотики. Постоянно во всех фильмах стараются сформировать оторванное от действительности представление о жизни у детей, о её обстоятельствах – сплошь сюжеты не соответствующие реальности. Трюки с машинами, с драками, со всеми опасными ситуациями показываются совсем не с теми плачевными последствиями, которые должны быть на самом деле. Похоже намеренно искажается всё это. И что характерно, все эти вещи мощно пропагандируются в массовых средствах. Глядя на всё, это – какое может сформироваться мировоззрение у ребёнка? Вот и думаешь, как тут детей и внуков воспитывать, чтобы они не влипли куда-нибудь и получается, что трудно противостоять против этого, учитывая вдобавок особенности детей всё узнать, попробовать и испытать, когда многие эти вещи освещаются в привлекательном виде или с юмором. Раньше было трудно с детьми справляться, а сейчас вообще. Ведь как получается, когда ребёнок растёт. Приходит в садик маленький испуганный, для него ребята из старшей группы, что боги. Он чуть освоился и начинает пример с них брать, в чём-то подражать. В садике – там, в среде детей только здоровые интересы и приоритеты – там всё благополучно. Дошёл со временем сам до старшей группы – считает себя взрослым, не малявкой и тут он – раз и в первый класс, и снова он малыш, и снова видит старших, с которых начинает брать пример, они становятся для него ориентиром и в поведении, и в какой-то уже морали, которая не стыкуется с той, о которой ему говорят родители. И в школе первоклассника, того взрослого детсадовца, понявшего, что зря он себя считал взрослым и с прискорбием осознавшего, какой он ещё не состоятельный, ошарашивает та высота старшеклассника которую ему необходимо достичь. В школе: достижения какие среди учеников? Там на слуху и на виду оригиналы ударенные не в учёбу и в знания, там всему внимание, что от знаний в сторону прыгает: и музыка, и спорот, и хулиганство, и в шмотках изыск. Да ещё программа школьная, построенная на то, чтобы не только эта кроха понял, что он идиот, но и что его родители идиоты. Не понятно? – поясняю. По математике не дают логику решения задач – как раньше у нас, а нужно соблюсти форму записи задачи и потом её решение, тоже записанное по определённой форме, приведены примеры – логика их понятна, но домашнее задание такое, что не подпадает под эту логику, под форму записи, типа в огороде бузина, а в Киеве дядька, ребёнок не может решить, он решил и знает ответ – по логике всё сделал, но записать по форме не может, и папа с мамой не могут. Ребёнок считает себя идиотом, папа с мамой себя считают идиотами и только некоторые родители считают, что кто-то постарался в этой школьной программе, чтобы многие дети и их родители посчитали себя идиотами – каких камней, лишних там только не нагорожено, отличных от гранита науки. Тут кто-то тихо устроил идеологическую диверсию, постоянного действия, на многие годы и поколения. И вот трудно ребёнку удержаться на струе достижения знаний, как утверждающем себя факторе, многие сваливаются с этой струи, утверждаются на доступной, лёгкой – не трудоёмкой глади утверждения и обозначения себя: курение, отрицание разумности и необходимости знаний, баловстве, мешающем постижению знаний для всего класса – всему плохому, но очень приметному и может в детском сознании воспринятому, как высокого пошиба оригинализм. Трудно в школе ребёнку от всех задач и от всех соблазнов, от приоритетов и примеров, которые далеки от сути учёбы. Вот он только, наконец, доходит до положения самого старшего класса, всё – он в школе самый взрослый и тут опять смена этапа, и снова он салажонок на каком-то новом этапе, которых в его жизни будет столько, не только в возрастном смысле, но и в качественном: молодой специалист, молодожён, молодой отец или мать, новая должность, новая работа и так до молодого пенсионера и закончится это, если верить религии вновь прибывшим «салажонком» к вратам рая и его там определят опять в «салажата» куда-нибудь. Про дальнейшие ступени в той жизни я не думал, нет такой возможности думать, не досягаемо это для человеческого ума, а вот насчёт предыдущего всего вполне возможно. И вот на каждом таком этапе, человек по не опытности, из-за дефицита знаний, из-за неумения вести себя на новом этапе – может попасть под не хорошее влияние.
У людей ведь, пожалуй, самая главная задача – вырастить нормальное потомство, как и у всего живого на земле. Только вот у зверей вроде чуть попроще задача и они справляются, а у людей с этим делом посложней. Ох как сложно у людей. Тут людям надо призадуматься, посмотреть на всё критическим взглядом и решить, раз маленький человек видит, слышит сразу нормально, а думать не может ещё нормально, то нужно позаботиться о том – что ему видеть и слушать, за то долгое время пока научится правильно думать, ведь от этого зависит, что он будет думать в последствии и какое у него сформируется понятие жизни.
Лазание по огородам во скольких произведениях возведено в романтическую детскую проказу и не слова о позоре, может только Квакин у Гайдара и является отрицательным героем, журнал телевизионный специально сделан, где кроме известных детских, придумываются взрослыми талантливыми людьми вымышленные отчасти проказы, которые поднимают планку вседозволенности для детей, потому что подаются, как пример оригинальности или просто смешного случая, без вывода серьёзной морали под голую правду жизни. Раньше был воспитательный жанр в литературе – басни, там при всём юморе и оригинальности событий, всегда в конце показывалась мораль, приведённая к жёсткой сути жизни, к её смыслу. Да что лазание по огородам, если сейчас самое страшное убийство возводится не только в рядовой случай, но даже в геройство. Сколько пошлости и скабрезности со всех сторон и как оградить от этого ребёнка, как его вырастить нормальным человеком. Сейчас уже появились родители, в своё время искалеченные, так сказать инвалиды воспитания, которые гордятся чёрными делишками своих детей. Мало того, что ребёнок на этапах своей жизни подменяет родительский авторитет, на авторитет более старших детей и неизвестно, что там может почерпнуть, это фактор серьёзный действующий в детской среде, так тут ещё взрослые добавляют, зарабатывая на этом деньги, вообще в программах для взрослых и в детских особенно. Тут меня внуки просветили, какие темы и сценарии бывают у детских компьютерных игр: сплошные убийства, продвижение по мафиозно-криминальному положению в бандитизме, в распространении наркотиков и прочего, даже есть игры на тему конфронтации с родителями, вплоть до их физического уничтожения. Я послушал – у меня волосы дыбом встали, всю ночь после этого не мог спать. Куда смотрит государство, каких оно хочет иметь граждан?... Вот я и думаю, если бы звери поняли, как люди относятся к своим детям, чему их учат, удивились бы. Ведь люди своим поведением в этом деле перечёркивают свою сущность человеческую и если есть Высшая сила, то у неё наверное уже возник вопрос, что же делать с этими людьми. Взять хотя бы отношение к алкоголю, я по старым фильмам помню из своего детства, там сплошь и рядом застолье, с намёком на бравурную особенность нашего народа, а оказывается, это удовлетворялся взгляд Сталина на отношение к алкоголю, как атрибуту счастливой и обеспеченной жизни и такое отношение въелось в сознание многих поколений. Сколько мне приходилось видеть, как я раньше считал оригиналов, с каким-то нестандартным, экстровагантным, порой эпатажным поведением, с небольшой наглостью и хамовитостью, причём в разном возрасте – от студентов, до взрослых и я видел, что к такому их поведению приплюсовывался ещё и интерес к алкоголю. Я считал это добавочной особенностью такой личности и только под старость разобрался, что здесь алкоголь причина, а поведение и характер человека это следствие его употребления. Меняется личность, ввиду частичного, поэтапного отмирания мозга из-за употребления алкоголя в больших дозах, отсюда и появляются деградационные признаки в характере человека, ошибочно принимаемые другими за признаки «рубахи парня». У всех выпивох есть такие признаки «неординарности», теперь я называю их травмами мозга. А по сути, получается страшная картина: отметил крепко праздник и после этого ты снизил свой потенциал мозга и ушёл на более низкий уровень и самооценка и отношения ко многим вещам у тебя изменились, понятия другие появились. Встречать приходилось заслуженных алкашей, которые больше на работе находились в пьяном состоянии и как-то избежали увольнения, по разным причинам, может из-за дефицита кадров, может из-за необходимости иметь штрафников для чёрной или авральной работы, но потом они не вспоминают про своё пьянство, и только и говорят, как они работали и по их грустным словам, можно сделать вывод, что они обижены, что их обошли наградами и почестями. А в высших эшелонах власти сколько таких людей с разрушенной логикой мышления и всё из-за пьянства. Меня Бог уберёг от этого, организм отторгал эту отраву, я стеснялся, считал это пороком в среде своих друзей, а сейчас доволен, что так по жизни получилось. Угасает мозг и от курения и от наркотиков, любое зелье вызывающее эйфорию опьянения губит мозг, причём человек этого не понимает, у него наступает такое состояние, что он считает наоборот, он де становится умнее – ложная самооценка. Те, которые с детства или юности начинают этим баловаться, так и остаются в стадии детей во взрослом обличье и это во многих фильмах показано и считается уже стереотипом личности, и даже прослойки общества со своими искажёнными понятиями и кодексами появились. А сколько приходилось общаться с закодированными алкашами, те считают себя состоявшимися самодостаточными людьми только потому, что они перестали пить, как они презренно относятся к бывшим товарищам алкоголикам и с такой уверенностью такую глупость иногда несут – видимо не понимают, что способности мозга в толковости уже не те, а вот приобретённая ложная уверенность в результате травмы мозга, видимо, к ним переходит из уверенности, которая у них появляется в пьяном состоянии. Ведь встречал руководителей, которые «уверенно и умно руководить» (по их убеждению) могли только после стакана водки. Неужели у нас над этим никто не думал или это специально делается по каким-то причинам. А сколько случаев, когда в фильмах, юмористических передачах всё это пьянство подаётся в весёлом виде. Вы наверное думаете, сам пьянство корит вовсю, а сам нам наливает и как тут быть? Я вот приметил, что нормальное отношение родителей, я имею в виду умеренное употребление по праздникам или особым случаям – порой бывает опасней для внимания детей. Не видя явно пагубных признаков в своих родителях, они часто считают употребление алкоголя нормальным признаком взрослости, а известно, что каждый ребёнок в конце своего очередного жизненного этапа считает себя взрослым, вот тут и таится опасность. Часто в таких семьях молодёжь на удивление родителей привыкает к алкоголю, потому что, стараясь стать не вовремя «взрослым», рано пробует эту гадость и употребление алкоголя, как и курение считается в детской среде признаком, ставящим в особое, взрослое положение, по отношению к остальным и не понимается уже детьми весь трагический комизм такой ситуации. Поэтому не нужно чтобы дети это видели. А сейчас, день рождения крохи отмечается с большой помпой, с гостями, и ребёнок – как виновник торжества за столом со всеми сидит. Раньше не было такого. Дети толком и не знали, когда они родились, поздравят, подарок сделают родители и всё. Сейчас: у подростков отметить день рождения в своей компании – считается обязанностью родителей. А вот у тех детей, которые насмотрелись на своих родителей – в скотском их состоянии, возникает отвращение к алкоголю. Бывает так, что отец из-за раннего и сильного употребления алкоголя, в трезвом виде не очень умён, ввиду уже поражённого мозга, в пьяном состоянии вообще идиот, вызывает реакцию у детей, которая выявляется в виде зарока: никогда не брать в рот этой заразы, что бы не быть похожим на отца и не принести столько горя своим детям, которое пришлось испытать им. Встречал я такие примеры в жизни, правда мало. Со школы, с детства надо вести работу среди детей. Я бы убрал эту физкультуру вообще из программы, оставил на уровне кружка, но предмет здорового образа жизни считаю ввести в школьную программу обязательно нужно и рассказывать про все опасности для мозга. Чтобы с детства знали, как опасна вся эта зараза и для деторождения в особенности. Древние специально проводили уроки для своего народа, напаивая рабов до скотского состояния, чтобы избежать порока в своём народе, а мы ничего не делаем. Тогда понимали, что к чему, а сейчас кто-то не хочет понимать, поэтому, мужики надо на уровне семьи хотя бы вести работу. При встрече с этим пьянством, курением, наркотиками в фильмах, надо разъяснять фактическую пагубную сторону вопроса и создавать вокруг ребёнка кольцо нужных полезных интересов и не давать ему вырваться из этих интересов. Раньше было просто создавать эти интересы. Взять хотя бы интерес к труду. Сто лет назад, когда случались голодные годы, когда ребёнок сам испытал уже голод и видел голодную смерть, у него интерес к труду – не трудно было развить, сам понимать начинал, что если будет трудиться: копать, садить, поливать – то избежит голода. Сейчас труднее. Не так давно, просто это делалось за счёт интереса к техническому творчеству, к поделкам каким-то, а сейчас, когда обеспечение в тех же игрушках, созданных на базе электроники, удовлетворяется в полной мере, а на уровне самоделок такого не достичь, ребёнка трудно чем-то удивить и заинтересовать, вот здесь и должны родители стараться во всю. Ведь ребёнок рождается тот же, что и сто лет назад, а окружающая среда изменилась, произошла большая переоценка многих факторов, трудней сейчас родителям приходится. Может вот такие выезды в лес и путешествия, как раз помогут им в этом. Конечно помогут, но только частично.
Тут Силич намекнул Виктору про его обязанности, и я отметил про себя, что противоположность его темы разговора и наших действий не бросается в глаза, видимо потому, что эти действия у нас доведены до нормальной степени, причём это не чистый алкоголь, а скорей лекарство, в виде настоя целебных трав и плодов, и очень законспирированы наши действия от детей, являются вынужденным, понимаемым с сожалением нами следствием, того времени в котором мы живём и их опасность осознана нами со всех сторон, поэтому и минимизированы дозы до уровня лекарственных. После того как мы выпили и закусили, Силич, хмыкнув по привычке, ударился в экскурс (а как же без этого), он, забегая вперёд скажу, с копированием интонации и стиля, поведал про воспитание детей в давние времена, рассказал историю, которую слышал от своей квартирной хозяйки, тети Иры – старушки, у которой проживал во время учёбы в городе. Мы как бы от её лица услышали:
–До революции мы в Казани жили. Богатыми считались, свою пекарню держали, булочные. Нищим у нас по праздникам полагалось подавать, но только дед наш – самый главный в доме, постановил, что никто зря хлеб не ест и все нищие должны хотя бы сплясать за это. Ой, шли они к нам по праздникам один за другим, сплошной пляс стоял, только лапти свищут и не обижались, что им приходилось милостыню зарабатывать. Помню, любила я смотреть на пляски, чуть ли не самой маленькой в семье считалась. Деда уважали все в городе. Дом большой был у нас. В нём жило много семей, все братья со «своим» жёнами. Раньше бывало, если отец не отделил сыновей, то так и жили вместе и вели общее хозяйство. Дочери выходили замуж в другие семьи, а сыновья, чтобы не распылять дело и хозяйство, жили вместе, со своими семьями в отцовском доме. Нас детишек разного возраста и связанных разными семейными узами: и братья, и сёстры – родные и двоюродные, и дядьки, и тётки с племянниками, причём иногда племянники были намного старше своих тёток и дядек, много было нас, человек пятнадцать, наверное, если не больше. Детям, накрывали в отдельной, детской столовой и с нами всегда сидел за столом старенький прадед наш и смотрел за порядком. Этот прадед считал, что он всегда должен преподать какой-нибудь урок нам. Он строго следил за молитвой перед едой, за тем как мы рассаживались, чтобы ложки брали только после того, как он возьмёт свою, как вели себя за столом, и всегда, если усматривал у кого-нибудь промах, тут же лихо обегал всех по кругу и каждому стукал в лоб своей большой деревянной ложкой. Так щелкнёт ей – многие слёз не сдерживали, особенно девчонки, у которых, при их всегда хорошем поведении, добавлялась обида, что им достаётся из-за парней, те действительно иногда проявляли шалость. Уворачиваться от дедовой ложки запрещалось, за это полагалось добавочная ложка по лбу. Все знали все правила и старались избежать наказания. Но прадед имел своё правило: если он не преподал урок – значит все зря хлеб ели и он не выполнил своих обязанностей. Вот сидим, едим, скоро обед закончится и нет у нас никаких нарушений, вроде радоваться надо, а дед сам не свой, как же так, никакого урока-назидания от него. А сам он такой смешной был на вид, вот он и придумает, чтобы нас рассмешить, то изобразит, что поперхнулся, то прольёт на себя что-нибудь, хоть что придумает, чтобы рассмешить нас и как только мы засмеёмся, обычно самые нетерпеливые сначала, а потом и остальные. А смеяться за столом, в то время, считалось грешно у нас. Дед тут как тут, с полным осознанием своей правоты и полезности в нашем воспитании, быстренько нащёлкает нам лбы и довольный садится на место, строго посмотрит и как всегда после такого наказания ласково так скажет «Кушайте, кушайте, родненькие мои». Вот где смех, грех и слёзы. Пробовали, из нас маленькие, жаловаться на деда родителям и в ответ получив добавочное от них наказание, навсегда отказывались от жалоб. Самым большим грехом в семье считалось не уважение к старшим, правота старших сомнению не подвергалась. Обид много детских тогда было на деда, а сейчас смешно это вспоминать. Вот какие способы воспитания раньше существовали.
Силич продолжил дальше свой монолог в отношении воспитания детей, а меня удивила неисчерпаемость вопросов, которые он по своей привычке обдумывает. Эти вопросы складывались и связывались в различные взаимосвязанные жизненные ситуации, суть которых менялась от комбинации самих вопросов и времени. По аналогии, с уже слышанным от него, сравнением многогранности жизни с картинками в детском калейдоскопе, мне пришла мысль, что подобие такого калейдоскопа находится в голове Силича и, он потихоньку вращая его, обдумывает и анализирует все картинки возникающие в нём, в зависимости от стёклышек-вопросов-ситуаций и разных нюансов, которыми наполняет жизнь этот калейдоскоп.
–Страшно тебе за ребёнка, а ты подумай, обоснован твой страх или это ты просто ограничить себя от волнений хочешь, просто себе жизнь упростить, и если считаешь опасность присутствует, сделай всё что бы избежать её, но дай изведать ребёнку, то чего он хочет и то, что через год-два для него это будет нормой. Конечно это касается нормальных желаний, а плохие должны запрещаться с подробным объяснением их пагубности. Видел мамаш, с собакой гуляешь, у меня Чара в городе полюбила детей, поняла, что они обязательно угостят её, всегда увидит ребёнка и потихоньку подворачивает к нему, хвостом виляет, ребёнок, что ему собачка так хвостом виляет, чуть от радости не прыгает и только хочет её погладить, и тут мамаша как заорёт, как кинется защищать своё чадо, ребёнок весь в испуге, в рёв и после такого родительского поведения, надолго в его душе поселяется страх перед собаками. Мамаша всем объясняет, что ребёнка собака в детстве напугала, поэтому боязнь у него к собакам, а на самом деле, это она сама ребёнка собакой напугала и такого ребёнка не любят потом собаки, они всегда чувствуют, кто их боится и начинают лаять на такого человека, говорят, что при страхе у человека выделяется в кровь адреналин, а собаки каким-то образом это чувствуют и видимо это является признаком агрессивности по отношению к ним таких людей, отсюда у собак их недружелюбное отношение. Я только под старость понял, как трудно сейчас детей воспитывать, при такой пагубности информации окружающей их, поэтому нужно использовать всё, чтобы их уберечь, придумывать постоянно что-то надо, но держать ребёнка в здоровом интересе, воспитывать отрицательное отношение к неразумным вещам, хоть на голову становись, это я конечно образно говорю, фокусы показывай, но лет до восемнадцати ты должен для него быть магом-волшебником, авторитетом, другом, сподвижником, чтобы у него вместо тебя не появился какой-нибудь дворовой или школьный кумир с сомнительной репутацией, чтобы он вовремя и правильно расшифровал такого человека. Интересно, недавно смотрел кусок передачи какой-то, интервью даёт музыкант один, такой лет за сорок ему, весь висюкатый из себя – пацанух. Рассказывает, как он в детстве со взрослыми ребятами в подворотне портвейн пил и пристрастился к музыке,– здесь Силич, заметив наши недоумённые взгляды, понял что мы не совсем понимаем его «аллегории» и, смутившись: и авторством своих слов, и их непонятностью для нас, после небольшой паузы, выдержанной с досадным выражением на лице, которое, как мы знали означало огорчение от того, что он оплошал и вынес свои выражения из собственных мыслей в конкретный разговор с людьми. (Силич всегда немного стеснялся своих выражений, перед нами, давно знакомыми ему людьми, и никогда не использовал их в разговоре с другими людьми, хотя мы и редко его наблюдали в их компании, но вывод такой напрашивался). Он пояснил нам.
– Висюкатый – весь в разных висюльках: браслетах, кольцах, ну понимаете висюкатый такой,– мы понимающе кивнули ему. –А пацанух – ему сорок лет, а он живёт ещё детскими восторгами, их значимостью для него в то время, так и остался в пацанах с теми ценностями, видимо здорово мозг убил портвейном. Как из евнуХА, так и из пацануХА не получается нормального мужика. Вот таким пацануханством и в телепередачах и в книгах калечат наших детей. Что интересно?...– с признаками в голосе, означающими его очередной экскурс, продолжил Силич, после паузы. –Клуб КВН создавался когда, в его аббревиатуре подразумевалась ещё одна буква М – молодых, но поскольку, это само собой подразумевалось и не было там её. А сейчас сколько весёлых пацанухов от него отпачковалось и всем выступать надо, вот и пробивает их на юмор, иногда с бредятиной или пошлятиной, ведь переполнена ниша юмористами, нельзя чтобы так много людёй этим занимались, нормального юмора на них, на всех, не хватит,– и снова вернувшись к прерванной теме продолжил.
–Создали ореол вокруг своего хулиганского детства, в хулиганах себя числят, кто и не был им, мода такая пошла, вот и кодируют малых пацанов эти дяди пацанухи. С восторгом вспоминают, как лазили по огородам, а следующие за ними поколения, просто средь бела дня заходят к бабушке в огород, и деловито собирают на лопушок клубнику, которую она не срывала ещё – берегла для городских маленьких внучат, чтобы они сами с грядки её собирали и поняли, как она растёт. И вот такой молодой пацанух молча проходит мимо, заставшей его бабушки, и не обращает внимания на её совестливые слова, имея в своём пропортвеенном мозгу мысли, что бабка старая, что с неё возьмёшь, она неправильно понимает романтическую суть жизни – раз есть огород, значит в него обязательно кто-нибудь должен залезть, чтобы поесть и считает эту бабку очень не современной и даже глупой. Вот вам кривизна в сознании, которая может вылезти в людях через поколение. Раньше за такое на сельском сходе или на казачьем кругу плетьми били – позор для всей семьи. Так что, мужики, нам надо смотреть и смотреть за детьми и внуками, я вот поздно понял это, правильно говорят, что детей должны воспитывать бабки и дедки, хоть и прощать больше могут, но зато вместо наказания разъяснить могут. У некоторых родителей, наказал, «нельзя» сказал и всё воспитание, к совести ребёнка, через его слёзы и обиды, шлепками не добрался. Сам молодым был, знаю, а сейчас только понял и жалею, что не правильно поступал…
–С детьми очень сложно. Ведь у них в детстве мировоззрение меняется постоянно. Помню с сыном наши разговоры, он мне явно ошибочную детскую позицию высказывает по какому-нибудь жизненному вопросу, я ему доказываю, привожу примеры, что он не прав, он доказывает обратное и как последний аргумент, говорит, что так считалось в ваше время, а сейчас другое время. Никак ему не доказать. Скажешь ему, что он не прав и заблуждается, а сам понимаешь, что у него это временное. И вот через год-полтора нечаянно возникает разговор на эту же тему, и он тебе высказывает сходное с твоим мнение, напомнишь ему о разговоре старом, он удивляется, забыл уже всё и утверждает, что он не мог так думать. Напомнишь подробности, где происходил разговор, вспомнит, удивится и слышишь аргумент от него «Ну, папа, что ты хочешь, я тогда «мелким» был». Вот хорошо если понимает, что мелким был или молодым, а не остался им навсегда в том возрасте. Вот на этих этапах, когда они мелкие их и надо оберегать от всего. Интересно, не помню у кого вычитал, вроде у Лескова, раньше молодого парня не отпускали на отхожий промысел, пока не влюбится в девчонку. И если видели, что парню понравилась девушка, он испытал первую любовь, считали, что тогда он не забудет родные места, в которых родился и отпускали. Вот какие понятия существовали, а сейчас смеяться станут над ними. Хотя в таком понимании есть, наверное, обоснованные тонкости – люди не дураки раньше были. Сейчас придумали термин «квасной патриотизм» и всё, что касается понятия Родины крестят им…
–Подумать – страшно! Дошли до того, что дети у нас самоубийством жизнь кончают. Проблема, такая страшная у нас образовалась... Раньше в Бога верили и считали, что всё от Бога и терпели, если трудно становилось вдруг. Сознание подведено было у всех к тому, что Бог наказывает за грехи, и каждый в себе находил эти грехи и терпел, зная, что терпением можно искупить грех, каждый делал из этого вывод. Сейчас дети далеки от этого. Но родители должны воспитывать стойкость у них к жизненным невзгодам. Объяснять надо: случилось страшное или неприятное что-то, ты должен знать, что завтра ты на это по другому будешь смотреть, через неделю уже совсем не так, через месяц тем более не так, не говоря уж через год, вот и не надо сразу горячку пороть. Время лечит, говорят. В других народах, у которых осталось от прошлого хоть немного самобытности, есть ещё какие-то каноны для детей, а у нашего народа нет, очень трудно детям приходится. Ведь раздёргали и извели всё, разными мерами воспитания, детей подводили к тому, что против родителей шли,– Силич вздохнул и дальше развивать свои мысли вслух перестал. Я понял, что он достиг предела в своём монологе, когда вдруг начинал стесняться его длины. Случалось это у него почти каждый раз. Он, видимо, не встречавший, по прозаичности нашей жизни, таких внимательных слушателей, как мы с Виктором, не находя более никого, включая круг своей семьи, с кем можно поделиться своими мыслями, как бы спохватывался от сомнения: интересно ли нам слушать его, и сникал. После таких моментов разговор угасал, сводился к чаепитию, и всё заканчивалось тем логическим заключением в наших действиях, продиктованным временем – мы укладывались спать. Такое случалось если долго обсуждался им вопрос идеологии, он очень его волновал, охотничьи темы его разговоров не приводили к такому неожиданному окончанию полемики, да именно полемики, потому что разговаривая, Силич, как в зеркале видел наше отношение к его словам. Так случилось и в этот раз, учитывая щепетильность затронутой темы и смущение хозяина, я задавил в себе интерес и не стал задавать вопросы о видах Силича, на учёбу моей дочери плаванью, зная, что всё разъяснится и что он не забудет этого дела, раз обещал. Мы улеглись спать, сознавая уже позднее время и тот факт, что час нашего пробуждения утром, не будет зависеть от нашей воли, как в предыдущие поездки к Силичу. Засыпая, я мельком подумал о том, что как всегда почерпнул в общении с Силичем что-то новое, которое изменит моё отношение к некоторым моментам жизни.
С утра, позавтракав всей компанией, мы занялись просто отдыхом в полном смысле, несмотря на наши безуспешные предложения – всех гостей, без исключения, оказать какую-либо помощь хозяевам в их делах. Силич остался непреклонным, даже на тайные наши намёки в отношении детей, с учётом лейтмотива нашего ночного разговора «праздность – мать всех пороков».
–У вас сейчас режим – потехе время, делу час. Когда ещё все вместе соберётесь приехать. Надо что бы ребятишкам запомнилось, как они гостили на хуторе. Вот это будет как раз в ту тему,– совсем в другую сторону развернул он нашу с Виктором воспитательную политику.
Где-то ближе к обеду Егор решил искупать Орлика, я думаю, что это было заранее спланировано дедом, как эпизод деревенской жизни для наших детей. С Егором однозначно, в той обстановке, подразумевалось, почему-то даже нашими жёнами, к моему удивлению (как обстоятельства иногда по другому расставляют приоритеты в их взглядах), должны отправиться наши сыновья. Но Настя, всегда, по словам Виктора и Ольги, занимающая лидирующее положение во всех здоровых инициативах в их тандеме детей-двойняшек, тоже захотела посмотреть на эту процедуру, а за ней всё тем же, поставленным Силичем, тихим голосом, выразила такое же желание наша Светланка. Мамаши выдали детям инструктаж, который очень строго с Ольгиной стороны заключался в том, чтобы Настя не выпускала руку Светланки из своей и чтобы та, не дай Бог не свалилась в воду, поэтому им запрещалось подходить близко к берегу, если он крутой и под ним глубоко. В отношении ребят выглядело всё проще, в основном в обращении к Егору, с просьбой проинструктировать мальчишек о правилах, нахождения рядом с лошадью, при этом Егор посмотрел на Силича и тот незаметно ему кивнул головой, что возможно переводилось, как «смотри Егор, чтобы всё правильно было».
Я, невольно вспомнив «пехотинские особенности» Виктора, исподтишка следил, какие эмоции возникнут у него, в связи с участием его детей в этой затее. Видимо или из-за того, что на данное время Орлик, ввиду недавно закончившейся покосной страды, характерной наличием непривычной для него тяжелой работы, не походил на борзого рысака, скорее представлял собой, грустящего над своей лошадиной долей, простого конягу, а может, как результат вчерашней лекции Силича – что бы не возбудить в своих детях такого же «пехотинского страха» и не напугать их лошадью, Виктор ничего не сказал и я лишь заметил на его лице тень беспокойства, которое он не проявил вслух. Конечно все родители очень тщательно продумали сложившуюся обстановку и, абстрагировавшись к тому времени, когда в порядке вещей считалось для мальчишек, купать лошадей, молча согласились с таким мероприятием.
Детвора во главе с Егором, прихватившим уздечку и корку хлеба, отправилась к Орлику, который уныло дремал среди своего муляжного табуна. Сидя на лавочке и перекуривая как всегда, мы наблюдали, как Егор, оставив ребят поодаль, одел уздечку на Орлика и, отломив от краюхи кусочек, угостил коня, потом все дети, видимо по его предложению, подошли и проделали тоже, немая сцена воспринималась нами с неудовлетворённым интересом, потому что не было слышно разговора детей. После этого все пошли к реке, мальчишки рядом с Егором, который вёл в поводу Орлика, а девчонки позади, на почтительном расстоянии от коня, причём Настя, помня наставления матери, не выпускала руку своей подопечной. Все скрылись за прибрежными кустами, я догадался, что Егор повёл их к месту – где обычно принимал ванну Орлик, это было ближайшее глубокое место в реке, где вода едва скрывала спину коня. Такой оборот дела, вернее невидимость всего дела, вызвал в родительском стане небольшую тревогу, но все, соразмерив её, со спокойствием во взглядах Силича и Зои Степановны, не выразили в слух сути этой тревоги. Для всех стало понятным, каким-то образом возникшее негласное условие, что дети должны остаться в сложившейся обстановке одни, без попечения старших.
Спустя час, я думаю заранее установленного Силичем Егору, родительского трепетного ожидания, на берегу реки появилась Настя, всё так же державшая Светланку за руку, они несли одежду мальчишек, вслед за ними показался Орлик, идущий по не глубокому руслу реки, на нём сидели все трое мальчишек друг за другом: Егор посередине, позади него Димка и впереди мой сын, как самый младший из них. Силич увидев мальчишек на коне, довольно хмыкнул и сказал используя стиль Виктора.
–Ну вот, нас кавалеристов прибыло.
Конечно, эту фразу мы с Виктором поняли по-другому, чем остальные. Виктор улыбнулся и, как мне показалось, в душе обрадовался, что у Димки нет преемственности отцовского страха. В последний раз, когда мы с Силичем хотели уговорить Виктора, проехаться на Орлике, он в шутливой форме отказался и выдумал для себя болезнь, так и сказал «Отстаньте от меня. У меня иппофобия».
Эта картина снова вызвала у матерей молчаливый трепет, который вылился в, как мне показалось, в чрезмерно строгом тоне, в словах Ольги, которая заметила мокрое платье Насти – предательский купальник обозначил, что она не сдержала данное слово: не выпускать из рук свою подопечную. Ребята подъехали на коне когда Настя понурившись и, сгорая от стыда, выслушивала укор от матери, сверкавшей на дочь строгими, полными принципиальности глазами, и тоже стушевались, удручённые сложившейся не радостной обстановкой, видимо отчасти понимая, что сильный накал упрёков, вызван отчасти и их неоговорённым заранее кавалерийским положением. Всем и детям и присутствующим взрослым было жаль Настю, тем более всеми ощущалась не соразмерность Ольгиного гнева с виной Насти. Но, тем не менее, по разным причинам никто не посмел за неё заступиться. Взрослые из педагогических соображений, а дети видимо из-за осознания общей провинности и того барьера, который существует, как разница в понимании сути вещей между детьми и взрослыми. Все находились в том состоянии, когда самым лучшим остаётся – терпеть и ждать, когда этот момент жизни, сам собой, при каком-то разрешении уйдёт в прошлое. Но, не тут то было, так думать и понимать могли только взрослые и более взрослые дети, но не наша дочь. Она выдернула свою руку из Настиной, положила одежду, которую несла на лавку и срезала Ольгу вопросом, заданным тихим голосом, подчёркивающим персональное обращение именно к ней и подкреплённым таким не детским взглядом, в котором была и жалость к подружке, за которую никто не заступается, и огорчение от поведения её мамы, и что-то ещё – такое взрослое и, в тоже время, с такой детской непосредственностью. Она тихо, смотря в Ольгины глаза, покачивая головой, явно кого-то копируя, немного растягивая слова, произнесла.
–Тётя Оля, зачем вы так Настю ругаете? Вы вот даже и не знаете, как ей хотелось нырнуть с Орлика в воду, как мальчишки и это я её уговорила, я её честное слово взяла на себя, а вы ничегошеньки не знаете!,– Ольга от такого признания, или им умилённая, или понявшая состояние своей дочки-лидера, или ошарашенная вновь открывшимися обстоятельствами ныряния, смолкла не зная что предпринять. Я заметил озадаченность во взгляде Силича, которым он окидывал изредка участников разговора и заметил в нём искру восторга, когда он смотрел на мою дочь, а та тем временем продолжала. –Это я уговорила Настю, не держать меня за руку, а привязать пояском от платья к деревцу,– тут мама Оля не сломленная ещё и не израсходовавшая ещё свой воспитательский, родительский пыл, подстёгнутый новым возмущением, высказала.
 – Да ещё и к дереву додумалась девочку привязать,– на что маленький адвокат и соучастник выставил несколько аргументов: что они всё предусмотрели, она была привязана на бантик, а бантики она умеет развязывать и если она развяжет бантик, в крайнем случае, то ей можно идти только в сторону дома и она на берегу не оставалась одна, с ней рядом находились Лая и Указ. Я уловил во взгляде Силича добавочное удивление, не только от детского поведения, но и от поведения своих собак, мол, когда успели так незаметно улизнуть. Ольга, еле поддерживая, как и все взрослые, серьёзность, хлопнув себя по бедру, с женской обречённостью села на лавку и отвернувшись, слегка улыбнулась, стараясь, чтобы не испортить воспитательность своего поведения, скрыть свою улыбку от детей. Настя стояла всё в той же позе подсудимого, понимающего, что адвокатские действия Светланки ни к чему не привели и не поняты взрослыми. Дети ещё видимо не понимали, что они, почти, добились прощения и дочь прибегла к новому доводу.
–Вот вы, тётя Оля, не знаете, как ей хотелось, на Орлике прокатиться и Егор ей предлагал, но она ведь не поехала.
–Потому, что уже было бы не исподтишка,– еле слышно в сторону, прокомментировала Ольга, на сей раз скорбным голосом, слова Светланки.
Я не думал, что Настя так хладнокровно всё рассчитала – просто ребёнок в какой-то момент не совладал с соблазном, но не остался безразличным к обязанностям, данным в своём слове, мне было жаль её и тут Силич, оценив обстановку, как понятную для взрослых и не выносимую для детей, в особенности для Насти, как самый старший и похоже больше всех переживающий за Настю, решил вмешаться с компромиссным словом. Тоном своего голоса и некоторым юмором, он как бы просил прощения за то, что вмешивается.
–А что, вроде нормальные действия, при возникновении такого форс-мажора. Конечно, переиначивать условие, данное в слове – нельзя. Нужно заранее согласовать новые условия с тем, кому дано слово. А тут я смотрю условие правильно было переиначено, ну а что ребята заранее не догадались – это их ошибка, но они про неё и не догадались. В следующий раз поглубже будут не только нырять, но и задумываться.
По лицам взрослых все дети видели, что все согласны с таким окончанием инцидента, но неожиданно разговор в продолжение этой темы – чуть продлился, в решении судей нашёл свой вопрос юный адвокат и не преминул высказать его.
–Дедушка Силич, а про какой такой форс-мажор ты говоришь, я не слышала о таком форсистом мажоре. Он что ли плохой этот мажор?
Все заулыбались кроме Светланки и Силич посерьёзнев, ответил ей.
–А ты, Света, запомни это слово и когда будете ехать в электричке, обсудите его все вместе, с родителями
–Хорошо, дедушка, мы спокойно всё обсудим,– от этой её не детской деловой серьёзности, никто не удержался, в первую очередь взрослые – все заулыбались. Я отметил про себя, что моя дочь по не понятным мне причинам, величает Силича, то: просто дедушка, то дедушка Егор, то Силич, задумавшись над этим и не найдя для себя объяснения, я лишь припомнил, что так же поступали Захар и Илья. Вот так с намёком на познавательное продолжение, закончился тот эпизод воспитательной работы. Про себя я отметил, что он в другом месте и при отсутствии Силича, наверняка, имел другой вид и содержание, и мне пришла мысль, что даже само присутствие старших, уважаемых людей изменяет ход действий, в добавок я подумал, что раньше такое присутствие отмечалось во многих семьях, и этим снижался абсолютизм родителей, и возможно, в этом имелась польза в воспитании детей. После этого женщины, каждая своих подопечных, заставили переодеться в сухое и после того, как ребята сбегали на речку и прополоскали свои купальные принадлежности, бельевая верёвка, натянутая на хуторе (только Зое Степановне против всяких возражений Силича, удавалось такое отступление в хуторских порядках), украсилась многоцветьем детского бельишка, подчёркивающим своим видом торжественность триколора, плавно колыхающегося на ветру на, по хуторским порядкам, полной высоте флагштока.
Подоспело время обеда и женская часть нашего общества стала накрывать на стол, и опять я отметил, деловое участие в этом девочек особенно младшей, поддержанное серьёзностью в разговоре взрослых женщин с ними.
После обеда, как и предыдущий ужин происходившему в беседке, к огромному нашему везению, потому что в то знойное, засушливое лето, во всей округе развелось мало комаров, и ветер сухой и жаркий, но в тоже время прохладный в тени, не позволял, в полной мере, бесчинствовать более крупным представителям кусачего кровососущего летающего класса насекомых, дети собрались в гостинице и, видимо, продолжили своё вечернее просвещение по книгам Силича. А когда женщины убирали со стола и мыли посуду, Силич предложил, после отдыха заняться обучением Светланки плаванию, к нашему удовольствию с Людмилой, которой я уже успел сообщить, что Силич взял на заметку нашу семейную проблему. Порасспросив нас о подробностях дочкиной водобоязни, которая заключалась в том, что она не боялась купаться и как-то нырять, насколько это возможно в ванне, но вид воды природного водоёма или бассейна, в котором ей предлагалось искупаться приводил её в ужас, он переглянулся с Зоей Степановной и, после того, как она незаметно кивнула ему в ответ головой, сказал.
–Я думаю, что мы с мамами и девчонками, отправимся учиться плавать, а после нашего ухода всем мужикам можно пойти на рыбалку, что бы не ставить перед выбором некоторых особ. Ну, бабушка у нас останется дома, а вечером мы расскажем всем про нашу учёбу.
После того, как участницы предстоящего урока, предварительно выдворив из гостиницы мальчишек, одели купальники, и отправились вслед за Силичем за гору, в сторону покоса, мы с ребятами, под предводительством Егора, как «самого бывалого рыбака» этих мест, пошли рыбачить на речку. Тайну того, как будет происходить учёба, нам и приоткрыл Егор. Видимо он, в своё время, прошёл такую же школу. Оказывается, начальная стадия обучения происходила в яме с очень солёной водой. Историю возникновения «солёной ямы» мы с Виктором знали: Силич при использовании соли для солонцов заметил, что при закладке её в корыта, выдолбленные в дереве, она в особенности, если не представляла собой вид больших камней, больше испарялась, чем поедалась животными и, учитывая, что соль раз от раза имела различный вид, Силич, по примеру других егерей, стал делать солонцы в виде срубов, заполненных землёй вперемежку с солью. Запас соли он хранил в яме, в которую был вставлен огромный полиэтиленовый пакет. Соль втягивала из воздуха влагу, весной добавлялась вода от таяния снега, летом от дождя и получилась соляная ванна, а Силич развозил канистры насыщенного соляного раствора по солонцам и выливал их туда, это оказалось ещё удобней, чем обращение с нерастворенной солью разного вида. Осенью для подготовки к зимней закладке, раствор заливался во всевозможные пакеты и в сильные морозы в виде ледяных чушек, развозился по солонцам. Мы видели эту яму много раз, вода была в ней чистая, потому что там не могли развиваться ни насекомые, ни растения. Дно и стенки ямы покрывали кристаллы соли, придавая ей вид хрустальной ванны. Силич следил за чистотой ямы, прикрывая её от попадания лесного мусора и периодически убирая листья и травинки, вопреки его стараниям попадавшие туда. Я начинал смутно догадываться, что на первичной стадии учебы плаванию, видимо, используется способность солёной воды, в лучшей степени обеспечивать выталкивающую силу на тело, ввиду своей повышенной плотности по отношению к простой воде. Ещё нам Егор рассказал про тарзанку и раскрыл её суть. Оказывается, недалеко от соляной купели, на повороте реки, находилось относительно узкое место с быстрым течением и глубиной чуть меньше метра, а ниже его, речка разливалась мелководьем по широкому плёсу. В этом месте на берегу, к дереву, привязана верёвка с палкой, получалось подобие тарзанки, только в горизонтальном положении. Если ухватиться руками за палку и лечь на воду, то возникал эффект быстрого плавания, можно управляя телом находиться на воде, уходить под воду и выныривать из неё, а выпустив палку из рук в момент оказаться на мелководье. Егор рассказал, что он тренировался с тарзанкой двигать ногами в воде, поочерёдно взмахивая руками как при плавании. Тарзанка остаётся привязанной в том месте уже не первый год и внуки Силича каждое лето используют её для своих забав. Я мысленно представил предполагаемую программу обучения и удивился её оригинальности.
По возвращении нас с рыбалки, дочь подбежала ко мне и, к всё не проходившему моему удивлению от её непривычно тихого голоса, с восторгом поделилась своими успехами
–Папа, я могу лежать на солёной воде и даже плавать, а в речке я плаваю пока на месте, на верёвке. Дедушка сказал, что я молодец и почти умею плавать. Знаешь как это интересно!
Я видел, как жена, улыбаясь, подняла брови и кивнула головой, в переводе с нашего семейного языка жестов и мимики, это означало шуточное, хвастливое «вот так, знай наших!», а Ольга, тихо, чтобы не испугать детей страшным названием, в шутку изображая хвастовство, играя глазами, произнесла «мы плавали в маленьком Мёртвом море!»
Вечером все мылись в бане, сначала женщины в разных составах и очерёдности, после них мужики, постепенно с помощью подкладывания дров в печку, всё больше и больше достигая «конкретного» жара в бане и по этой причине постепенно теряя из своих рядов любителей попариться, в конце концов, осталась команда в составе двух человек, известных хуторских парильщиков. Баня оказалась большим неожиданным удовольствием для женского состава нашей компании, прибывшего на хутор впервые и, конечно, ни в какое сравнение не шло приятное дополнение к банной процедуре – квас и чай хуторского производства, употребляемые и во время бани и после неё. Редко кому приходилось испытывать такое удовольствие в комплексе.
На следующий день, по заранее оговорённой программе, Силич повёл всех в лес за малиной. На хуторе осталась только Зоя Степановна. Настя и Светланка всё время шли рядом с Силичем, впереди всех и тихо о чём-то разговаривали, вернее Силичу приходилось отвечать на бесчисленные вопросы дочки. Через полчаса мы подошли к большому вырубу, сплошь заросшему малинником. На вырубе, года два назад, посадили лес – на пропаханных лентах, удобных для ходьбы, росли маленькие ёлочки, а в междурядьях росла малина. Силич остановился перед малинником и они дожидались, остальных ягодников, растянувшихся по дороге. Когда все подошли, Светлана попросила всех оставаться на месте, а сама, взглянув на Силича, отправилась вперёд по дороге, проходившей по границе леса и выруба, она шла, глядя в сторону выруба, изредка оглядываясь на нас. Все ничего не понимали и смотрели вопросительно на Силича, понимая, что такое поведение ребёнка, является следствием разговора произошедшего между ними. Силич подождав немного, тихим голосом стал пояснять.
–Пошла, у медведя ягод просить. Всё меня пытала насчёт медведей. Я сказал ей, что бы с ним не встретиться, когда он ягоды ест, нужно громко попросить у него разрешения по собирать ягод. Он услышит, что мы пришли и потихоньку уйдёт и тогда никто с ним не встретится.
Светлана видимо увидев ягоды, остановилась метрах в пятидесяти от нас и повернувшись к вырубу, на этот раз громко, при наличии в голосе обычных его децибелов, как на утреннике в садике, вся подобравшись с расстановкой слов продекламировала.
–Медведь, здравствуй! Ты наелся малины? Мы тоже хотим малины по собирать. Дай нам пожалуйста малины,– и, чуть погодя, повернулась к нам и раскрасневшаяся от такого диалога с самим хозяином, махала нам рукой, приглашая к себе.
Улыбаться все начали ещё при первых словах Силича, а когда подходили к дочке уже сдерживали смех, так всё забавно выглядело. Она же, не умерив громкости своего голоса, всех проинструктировала.
–Сейчас, когда будем собирать ягоды, нужно громко разговаривать и аукать друг друга, вдруг медведь подальше спит где-нибудь и не слышал меня. Все поняли?
Все дружно и весело выразив согласие стали распределяться по лентам. Я заметил, что кроме Светланки на одну ленту с Силичем попросилась и Настя. Малины в этот год уродилось много, по краям лент стояли кусты сплошь усыпанные ягодами. Дочка громко приглашала всех у кого мало малины на свою ленту и изредка, видимо помня урок Силича, кого-нибудь окликала и спрашивала, сколько ягод собрано и уличила мальчишек, что они больше едят, чем собирают. Никому не пришлось аукать, достаточно было её разговоров и наверняка все медведи уже ушли, если они находились даже на другом конце выруба. Мы с Виктором выбрали себе крайние ленты, чтобы все остальные ягодники находились между нами и по диалогу дочки со всеми, имели возможность контролировать местонахождение каждого человека, на слух. Пару раз я видел Указа и Лаю, пересекавших мою ленту, собаки в каком-то деловом азарте распутывали чьи-то следы. Вдруг справа от меня, в стороне не занятой сборщиками ягод, раздался крик похожий на плач младенца и через секунду другую прекратился. Среди ягодников воцарилась тишина. Я сразу понял, что случилось, видимо и Виктор с Силичем, а так же и мальчишки находившиеся на одной ленте, коллективным умом, благодаря уже бывалому таёжнику Егору, догадались обо всём. После паузы недоумения послышался плаксивый голос дочки.
– Дедушка, это кто кричал?
– Это зайчик так кричал, Света, его собаки поймали, сейчас я пойду и скажу им, чтобы они его отпустили.
– А ему больно?
– Нет уже не больно. Сейчас они его отпустят – и он, окликнув Людмилу, находившуюся на соседней с ними ленте, попросил её перейти к девчонкам, а сам, судя по шуму зарослей, направился в мою сторону. Силич вышел на мою ленту и тут же к нему выскочили собаки, Указ держал в зубах уже подросшего зайчонка. Увидев Силича, собаки, несшие хозяину добычу стушевались и, видимо, вспомнив забытый в азарте запрет, виновато опустили хвосты и Указ с понурым видом положил к ногам Силича свой трофей. Силич шёпотом обозвал их разбойниками, поднял за уши зайчонка. От дальнейших нареканий хозяина спас собак вопрос Светланки, который она прокричала со своей ленты.
– Дедушка, они отпустили его?
– Отпустили, Света. Я тут с ними побуду, что бы они не безобразничали, а вы с мамой ягоды собирайте, – держа Указа за загривок, он несколько раз ткнул его в нос зайцем, тихо, со злыми нотками в голосе, приговаривая: «Нельзя! Нельзя!» и тут же обратившись к Лае проговорил «И ты с ним за компанию, шастала, ах вы разбойники, забыли урок – ну ничего я вам напомню». По Лае было видно, что она сознаёт свой общий с Указом грех, а вот от его вида не веяло такой провинностью, похоже он, как и Лая, вспомнивший, что зайцев им гонять запрещено, думал только о том, чтобы его не тыкали зайцем в нос. Силич передал зайца мне, достал из кармана сворку и посадил на неё собак и тихо сказал мне.
–Сейчас бы надо для науки, привязать ему на шею зайчонка, чтобы день протаскал, так детишки кругом. Парни то ничего, а вот девчонки?…
–Давай пока его в сидор спрячем, выруб уже кончается, женщины с девчонками пусть в обратную сторону идут, ягод ещё по собирают и домой, а мы с пацанами пойдём солонец ремонтировать,– предложил я, вспомнив, что по договорённости у нас запланировано, после сбора ягод сходить километра за два и починить солонец, у которого с одной стороны лоси прогрызли два верхних венца, со слов Силича, такое случается часто, если брёвна пропитываются солью. На том мы и порешили.
Когда мы появились на краю выруба, там уже собрались все. Слышался голос Светланки, она корила мальчишек за то, что мало собрали ягод, нашла ягодников, я заглянул в своё ведёрко и понял, что меня ждёт тоже очень «лестный» отклик о моих способностях. Так оно и случилось, взглянув на мои ягоды, она оповестила всех, что победили девочки, а мальчики собрали меньше и, сделав обидчивое лицо, высказала мне.
–А ещё папа называется, меньше мамы собрал!
–Мужчины всегда меньше, женщин собирают потому, что это женская работа,– вступилась за меня жена, но по лицу дочки я видел её, не проходящее огорчение – ей всё равно хотелось, что бы я собрал больше ягод, может её расстраивало, что у меня их было меньше чем у Виктора.
–Потому что у них терпения не хватает, они больше лопают, чем собирают, – высказала Светлана презрение всему мужскому роду, показывая на мальчишек, у которых вокруг ртов виднелись алые следы их «стараний» по сбору ягод. –Вот вечером дадут нам шоколадку, вы у меня получите – вы у меня ничего не получите, сладкоежки, всё нам с Настей достанется,– продолжала бушевать она, намекая на то, что дети у нас съедали вечером шоколадку – одну на пятерых, а в должности делительницы этой сладости, по аналогии с нашими семейными порядками, дочка сама себя и утвердила, без возражений с чьей-либо стороны. Силич, забыв про грехи собак, с восторгом посматривал на Светланку, изредка, незаметно покачивал головой и тихо высказал восхищение, только мне одному «Ну девка, вот председатель артели! Ну и расходилась!»
Дальнейшую деятельность юной учётчицы прервали собаки, они кого-то причуяли и потянули Силича в сторону котлована с водой. Такие котлованы роют бульдозером, для сбора воды, чтобы осушить участок, по которому пройдёт дорога, когда организуют вывозку леса. Дочка тут же переключилась на собак и пожурила их за то, что они ловили зайца.
–Вы зачем зайчика ловили. Нельзя! Не хорошо! Дедушка, они опять кого-то хотят поймать? – спросила она Силича.
–Хотят, Света, так и хотят кого-нибудь поймать,– вздохнул Силич, следуя за собаками, хрипевшими на сворке. Все двинулись следом за Силичем, всем хотелось посмотреть, кого причуяли собаки и, не доходя до котлована, обнаружили ужа. Он, свернувшись в клубок грелся на каменистом бережке котлована. Голова его развернулась в нашу сторону и немного приподнялась над клубком, периодически из рта показывался, словно троекратный проблеск, тонкий язычок, раздвоенный на конце. Силич успокоил собак, они сели и уже бесстрастно рассматривали ужа. Мы стояли полукругом и тоже разглядывали ужа, стараясь лишним шевелением не спугнуть его.
–Деда, эта змея на нас не нападёт, она кусается, она ядовитая? – выстрелила очередь вопросов Светланка, от испуга или удивления перейдя на шёпот.
– Нет, это ужик, он не кусается и у него нет яда.
– А зачем он язычком так делает, а он почему так свернулся, он нас не боится, а он ещё маленький или уже большой? – на сей раз очередь у неё получилась длиннее и Силич улыбнувшись, качнул головой, видимо изумляясь её любопытству, решая на какой вопрос отвечать вперёд и в то же время стараясь запомнить их все.
–Он ещё ужик, вот когда станет в два раза больше, тогда будет уж. Уж – эта змея называется. Если мы его потревожим, он испугается и наверное уплывет от нас по воде,– Силич, замолчал и наморщив, лоб смотрел в нашу сторону. Я понял, что он забыл, на какие вопросы ему ещё нужно ответить – такое в последнее время за ним замечалось не редко. Видя, как на его лице стало появляться выражение досады, я тихо подсказал «по моему, все змеи в клубок сворачиваются и язык высовывают» и Силич кивнув мне, продолжил. –Да, да они когда отдыхают и на солнце греются всегда в клубок сворачиваются, я думаю, из клубка он сразу в любую сторону может поползти, а язычок они высовывают, чтобы нюхать, какой есть в воздухе запах. Запах прилипает к язычку, он потом засовывает его в рот и вставляет кончики в такие дырочки, как вроде ноздрюшек и нюхает их,– Силич не заметил, что дочь, уже набирая воздух открытым ртом, с удивлёнными глазами собиралась вновь выстрелить в его сторону вопрос, продолжил, обращаясь ко всем. –Вы идите, вон там встаньте, чтобы вдоль котлована смотреть, я его потревожу и вы посмотрите, как он плавает. Мы потихоньку прошли в сторону и подошли к воде, нашему взору открывалась вся поверхность воды. Силич, шурша сапогами по глине двинулся в сторону ужа, который ещё выше приподнял голову и, оценив обстановку, вытянулся из клубка в сторону котлована. Ему как раз хватило длины тела, чтобы голова его оказалась на берегу и тут же без всплеска скользнул в воду и, извиваясь, с приподнятой головой переплыл котлован и исчез в траве, росшей на мелководье полукругом, выходящем в сторону леса.
–Вот какой молодец, как хорошо умеет плавать! – уже голосом погромче высказала свой восторг дочка и, хмыкнув, с гримасой недоумения на лице выразила удивление. –Да-а уж! Уж, уж очень у тебя интересное название – уж.
Все засмеялись, нечаянно получившемуся у неё выражению, составленному из названия змеи и частицы речи, а я подумал, «хорошо, что это не выразилось в вопросе – попробуй ответь почему такое название», но Светлана лишь улыбнувшись, вдруг с тревожным выражением на лице спросила.
–Дедушка, а вдруг к нам в дом, где мы спим, заползёт другая змея, которая кусается?
Её тревога перешла на лица наших жён и остальных детей – никому не нравилось, что в сене вполне могут обитать змеи, и ожидание встречи с ними.
–Нет! Ты, Света, не бойся и вы все не тревожьтесь. На хутор змеи не приползут, потому что там Орлик часто ходит и вокруг много его следов, а змеи боятся этого. А потом вы заметили, что каждый стожок окружён верёвкой уложенной на земле, эти верёвки пропитаны потом Орлика и змея никогда не переползёт через такую верёвку, даже если появится на хуторе. Мы с Виктором знали давно про этот противозмеиный барьер и мне даже приходилось принимать участие в его периодическом подкреплении, когда я по совету Силича протирал, в очередной раз вспотевшего Орлика или всей верёвкой или частью какой-нибудь из них. Силич нам пояснил ещё давно, что он слышал, как ложась спать в степи на бурку, казаки окружают себя кольцом из аркана пропитанного лошадиным потом и не одна змея не подползает к ним. Помню на перекуре Виктор удивлялся таким способом защиты от змей, а у меня возникли сомнения – я не разу не встречал, чтобы в литературе писалось о таком, хотя прочитал изрядно книг про кочевую жизнь. Говорить Виктору о своих сомнениях, вопреки его желаниям столкнуть нас с Силичем лбами в каком-нибудь споре, я не стал, и просто положился на то, что раз Силич так считает – значит так и есть.
Я видел, что Силич во всё время разговора изредка, незаметно, подёргивал собак за сворку и поглядывал на них строгими глазами, стараясь чтобы никто не заметил его действий. Причину его поведения, подумав, я объяснил тем, что он не даёт собакам забыть их провинность, держит, как он как-то говорил «в вине», что бы они поняли суть грядущего им наказания, неотвратимость которого не последовала немедленно из-за сложившихся обстоятельств. «Нельзя собаку наказывать спустя какое-то время после проступка, надо сразу, иначе она не поймёт, за что ей досталось», припомнились мне его слова. Вот он им, и похоже в особенности Указу и напоминает, что ещё «достанется кое-кому на орехи». Видимо по этой причине он торопился остаться без женщин и с серьёзным лицом обратился к Ольге и Людмиле.
–Так, девчонки, обратно дорогу найдёте, наверное, сами, а то нам надо с мужиками солонец отремонтировать. Мы оставим вам Лаю для охраны. Вы по вырубу в обратную сторону пробежите, может ягоду какую ещё соберёте, к дороге выйдите и направо по ней, и дойдёте до хутора,– наши жёны, согласно, без тени тревоги в глазах, кивая головами, убедили, внимательно наблюдавшего за ними Силича, в их бесстрашии и простоте поставленной для них задачи. Он передал поводок Лаи Ольге и сказал не только собаке, но и для общего спокойствия всех присутствующих.
–Чтобы рядом с девчонками была. Охраняй! Поняла? – и голову готов отдать на отсечение, Лая понимала его. –На том конце выруба снимите с неё ошейник, а через выруб пусть её девочки проведут, сначала Настя, а потом Светлана,– и он обратился к ним. –Настя, Света, согласны Лаю на поводке вести по очереди?
Девчонки с восторженными глазами закивали головами, я догадывался, с каким они удовольствием это сделают.
–Мимо солёной ямы пойдёте, можете поплавать, погода тёплая, только не суйтесь в воду сразу после ходьбы, разгорячённые, посидите немного, позагорайте,– не забыл он напомнить об уроках плавания. –Минут через пять тронетесь после нас, чтобы Указ к вам не прибежал, хорошо.
Не успели мы скрыться с виду, как услышали вопрос Светланы.
–Настя, а когда моя очередь настанет Лаю вести?– в её словах слышалось жгучее желание и, зная нетерпение Светланы, я представил сколько стонотства придётся испытать Насте, но тут же успокоился – Людмила убедит дочку решить всё по справедливости.
Отойдя немного мы остановились и Силич, достав из кармана короткую верёвочку, в тугую привязал зайца за лапы на шею Указа, всё время поругивая его. Указ при этом ошалело поглядывал на хозяина и под воздействием его тихих окриков, оставлял попытки изредка воспротивиться одеванию такого ошейника. После того, как Силич со словами «носи свой позор бесстыдник» отпустил его, пёс стал трясти головой, пытался поддеть лапой ошейник, но у него не получалось, тогда он упал на землю и старался освободиться уже двумя лапами, тут Силич скомандовал ему «вперёд», Указ нехотя оставил свою затею, побежал вперёд, ещё несколько раз предпринимая безуспешные попытки избавиться от своей обузы, пока не понял, что это может произойти только по воле хозяина, и понуро трусил впереди нас, изредка оборачиваясь, с мольбой глядя на своего повелителя, в ожидании момента прощения.
Солонец всей артелью мы отремонтировали быстро и пошли к реке, решив сделать привал. Время перевалило за полдень, пора и пообедать, но тут выяснилось, что в результате засекреченных воспитательных действий забыли, что наши общие припасы остались в рюкзаке, по совету Силича подвешенном на дереве, перед тем как начать собирать малину. Я представил, как озаботились женщины, когда вид рюкзака напомнил им, в каком положении мы оказались. Конечно, до дома не так далеко и страшного не случилось, но тревог их этим не унять. Виктор, когда Силич вытащив из своего сидора котелок со снедью, стал готовить таган для костра, объявил о голодовке, видимо потому, что оставленный рюкзак был его ношей и он не сообразил про еду раньше, когда мы уходили к солонцу.
–Никаких голодовок, поделим всё по разумению. Конечно молодым надо есть больше, у них мышцы ещё растут, в отличии от нас, но и нам надо есть, чтобы они не привыкли есть без нас, при нас,– сказал Силич, выстроив слова, в присущем ему оригинальном порядке и вывалил из котелка свой припас на разостланный сидор.
Он протянул котелок Диме и попросил принести воды и для всех остальных тихо объявил таёжный закон: «на привале, если привал не для отдыха, то и отдыхающих нет, сначала все работают, а потом уж все и отдыхают, каждый должен думать, что он может сделать для всех на привале».
Все стали помогать Силичу разводить костёр – носить дрова, ломать их, драть бересту. Бросилось в глаза, как кто-нибудь из ребят, сделав очередное дело, останавливался в задумчивости, что же ещё полезное совершить и начинал: или помогать кому-то или, с еле заметным выражением удовлетворения тем, что ему удалось придумать никем ещё не замеченное необходимое дело, вносил свою лепту в устройство привала.
Тут и Указу выпала милость от хозяина, со словами «повезло тебе, разбойник, что жара стоит и мясо может зря пропасть», он снял с него зайца, быстро освежевал его в сторонке и, привязав тушку за лапку, опустил её в речку до той поры, когда нужно будет бросать в котелок мясо. Похоже, не только для мальчишек, он высказал пояснение, форма которого, очень возможно, придумалась им тут же «заяц чем дольше в реке, тем вкуснее в котле». Мне подумалось, что как и нам с Виктором, ребятам общение с Силичем откроет много интересного, я видел, как они иногда замирали и, прищурив глаза, осмысливали его слова или действия, в которых он специально не назойливо обозначал их смысл. Конечно он старался, чтобы каждая минута проведённая мальчишками в лесу, была наполнена интересом общения с природой в обстановке с охотничьим оттенком, у него даже тон голоса изменился и отличался от того, с каким он разговаривал раньше с нами. В такой обстановке наши сыновья совершенно спокойно отнеслись и к уроку, который он преподал Указу, и к освежеванию зайца на их глазах. Всё это Силич не делал без предварительного объяснения, о смысле своих действий и о порядках той, ещё не знакомой для них жизни. В этом старались помочь ему, своим спокойным видом и редкими пояснительными репликами и Егор, и мы с Виктором, понимая какое не правильное впечатление может остаться у ребят от вида некоторых неприглядных вещей в поведении охотников, если вовремя не создать нужную окружающую атмосферу.
Наш обед состоял из индивидуальных припасов Силича: краюхи хлеба, небольшого куска сыра с добавлением добычи Указа – зайца, сваренного в котелке. Силич следуя своей методике, нарезал хлеб и сыр мелкими кусочками, и разложил всё на белой чистой тряпочке, разостланной на сидоре. Мясо, разделав его ножом на продольном сколе берёзового полешка, он разложил на тыльной стороне довольно большого куска свежей бересты. Слив из котелка остаток бульона в кружку, он помыл его, набрал воды и повесил на костёр кипятить чай. Взглянув на нас с Виктором, он сказал
–Ну, давайте обедать. Вы ребята ложитесь в круг у стола, ешьте мясо, у вас зубы молодые, чтобы всё съели и мы попробуем, как оно уварилось, пока едим, глядишь и чай поспеет, – и первый взял кусочек мяса, и такой же величины кусочек хлеба. Мы с Виктором сделали то же и, проглотив еду стали закуривать, Силич в это время уже поднялся на ноги и подправлял костёр, ребята почти разом перестали жевать и уставились на нас. Егор как самый старший высказал общее возмущение.
–А вы почему не едите?
–Ешьте, ешьте,– этот двойной возглас у взрослых получился хором и Силич продолжил уже один.
–Вам мясо, а нам бульон, мы сейчас на троих кружку с хлебушком выпьем и  потом, вместе, чай будем пить, у взрослых сегодня разгрузочный день, старые жиры нужно сжечь. А вы ешьте, у вас ни старых, ни новых жиров не видно, вот когда появятся, тогда тоже такие разгрузочные дни будете устраивать, а пока вам расти надо, а нам не надо, поэтому можно и попоститься,– и изобразив на лице строгость, нахмурив брови, в шутку, тихо прикрикнул на них.
–Ешьте! Кому говорят?– и ребята, поняв, что другого решения им не добиться, принялись за еду.
Мы, взяв ещё по кусочку хлеба, выпили кружку бульона, пустив её по кругу. Поскольку кружка у нас была одна, чай пришлось пить таким же образом и кружки нам хватало как раз на круг. Чай пили не торопясь, с разговорами и, поскольку мы расселись между мальчишек, то медленный темп в чаепитии пришлось задавать взрослым, потому что ребята сразу же глотнув из кружки, передавали её следующему. Силич дольше всех задерживал кружку, и передавал её, как обозначение красной строки в своём разговоре. На сей раз, он избрал тему «чем можно питаться в лесу». Сначала он принёс к нашему импровизированному столу четыре пикана и со словами «летом в лесу можно прожить на подножном корме, вот пиканы, например, в некоторых местах их пучками называют» передал ребятам, а от одного, очистив его зубами, откусил сам и передал нам. Ребята по примеру Силича очистили пиканы и захрустели сочными стеблями.
–Есть, ещё медуница, у неё стебли тоже едят, синие цветочки у неё, если не забуду, покажу вам, только она уже твёрдая не вкусная, весной надо есть. Вообще все растения вкусные и мягкие в начале лета. Вот тот же лопух – репей, у него стебель пока мягкий тоже съедобный,– ребята удивлённо переглядывались между собой, выражая сомнение. Они знали это растение и им в голову не приходило, что его можно есть, честно говоря, я тоже не знал об этом, но Силич заметив на наших лицах недоумение подкрепил свои доводы.
–Да, да, да и не сомневайтесь. Я даже читал, что в Америке их специально любители на плантациях выращивают, это у нас всё лопухами заросло,– и тут же изобрёл присказку-шутку. –Так что, если ты не лопух, то возле лопухов с голоду не помрёшь». Он рассказал, что в детстве они приходили на строительство деревянного дома к кому-нибудь из односельчан, скоблили ножами свежие ошкуренные осиновые брёвна и лакомились сладкой сочной пенкой, которой иногда на нож собирался большой комок. С берёзовой свежей коры, после слома с внутренней стороны можно отдирать не большие плёнки и тоже есть, но это дело было трудоёмким и быстро надоедало и в конце сказал.
–Есть ещё съедобные травы, но их надо показывать, они не такие приметные, как лопух и пучки, мы их оставим, а то вы ещё когда-нибудь начнёте пробовать, да ошибётесь. Дай Бог, что бы вам не пришлось, переходить на подножный корм. А вот те которые знаете, пробуйте иногда – польза в этом наверное какая-то есть. Может попробуете лопуха и не будете по жизни лопухами,– закончил он снова шуткой.
Во время чаепития Указ, лежавший позади Силича, как всегда по правилам, в сторонке, видимо соблазнённый запахом заячьих косточек, встал и, видя приветственный блеск глаз наших сыновей, смотревших на него, потихоньку, не видимый хозяином приблизился к нашему столу. Дима бросил Указу косточку, которую тот поймал на лету. Силич повернул голову, увидел такое безобразие и сокрушённо цыкнул на собаку. Указ шмыгнул на своё место, но косточкой хрустеть при этом не перестал. Силич повернувшись к нему пригрозил.
–Я гляжу ты к столу уже правиться начал, вот привяжу тебя и будешь тут ночь сидеть один, узнаешь как подходить,– и тут же поменяв тон на ласковый продолжил, с улыбкой обращаясь к покрасневшему Диме. –А ты, Дима, весь в отца, тот тоже их всё балует, на привале подкармливает – это ничего, только нужно спрашивать у хозяина собаки, можно или нет угостить его собаку и как угостить. Вырастите, будете в компании с охотниками, у которых есть собаки, всегда спрашивайте хозяина. Потому, что у каждого хозяина свои правила. Собаки у меня послушные, но хитрые – всегда когда гости на хуторе, начинают самовольно расширять себе пределы дозволенного и причём постепенно это делают, незаметно. Такие хитрые, наверное думают, что я не замечу или им спуск будет, потому что при гостях неудобно наказывать. А вообще я заметил, лайки постоянно проверяют, а не действует ли уже тот или другой запрет, особенно подобрать дрянь какую-нибудь или устроить забаву для себя. Следить за ними надо и струнить, иначе распустятся. Вот я видел лайку у одного охотника, там дрессировка, так дрессировка. Сели мы с ним перекусить по быстрому на охоте, а мне так же, как Виктору кусок в горло не лезет, потому что собака смотрит голодными глазами, как я ем. Я и высказался перед хозяином, он мне сказал, что собаку нужно кормить, когда сам поешь и добавил, дескать, он и не будет есть, можешь бросить ему что-нибудь. Я отрезал колбасы и бросил, а пёс только посмотрел на колбасу и отвернулся. Очень я удивился, а хозяин объяснил, что он его со щенков так надрессировал. Работал начальником геологической партии на Чукотке и взял его с собой в поле, так у них экспедиция по простому называется. У них там, в палатке, столовая была устроена, он самый первый поест, наберёт всяких объёдков и всем выходящим из столовой вручает. Те уж знают, что Туман, так звали собаку, сидит снаружи у входа, и на пальцах протягивают ему лакомство, а средний и большой палец уже сжаты для щелчка и только щенок хочет взять, ему щелчок в нос. Целое лето такие тренировки проходили, народ уже роптал, надоело всем, но хозяин упрашивал всех, потому, что бывало по неделе собака даже не тянулась к угощению, отворачивалась, а потом вдруг опять делала попытку угоститься от чужого. Интересно, сидим мы с хозяином, разговариваем и тут я замечаю, что Туман поворачивает голову и начинает нюхать запах от колбасы и только услышал укоризненное покашливание хозяина, сразу демонстративно отвернулся, смешно так смотреть, вроде «А что, я ничего, вовсе меня эта колбаса не интересует». Мы ещё немного поговорили, к тому времени уже поели и вдруг хозяин тихо не обозначено сказал «можно» и только я и видел эту колбасу – вмиг исчезла в пасти. На подранков даже, без команды не бросался, смотрит на хозяина, глаза жуткие какие-то, а ждёт когда разрешат и по команде «дай» прямо в руки подавал дичь, – вот дрессировка какая. Хороший пёс был. Этот мужик ещё про собак рассказывал, тогда поветрие у всех пошло собак держать, вот у них народ и навёз с большой земли разных пород. Один привёз добермана, а жене не нужна собака, тем более щенок, сколько от него луж и прочего по квартире, пока он вырастет. Видимо хозяйка его струнила и тряпкой и ещё как. Потом вырос пёс и только муж на работу уходит, он зубы осклабит – загонит жену на диван, отнесёт её тапки в угол, подымет там на них лапу, а хозяйку целый день с дивана не спускает, рычит, того гляди искусает. Мстил видимо ей. Дошло до известного вопроса «или я или собака». Пришлось отдать собаку. Другой опять привёз московскую сторожевую и просит друга, ты, мол, постегай его прутиком, а то молодой – ко всем ластится. Друг, то не дурак оказался, не стал, мол, пусть ластится ко мне, я ведь свой, к тебе в гости постоянно хожу. Хозяин упросил соседа поучить. Сосед, с сознанием нужности такой дрессировки, отстегал несколько раз щеночка. Вырос тот щеночек и только увидит соседа – всё равно ему, кто на поводке у него с другой стороны, прёт за соседом, тот только портфелем прикрывается и улёпётывает. Тоже встал вопрос «или квартиру меняйте или собаку убирайте»,– и переждав наш смех, Силич добавил. –Собака штука серьёзная, надо ответственно относиться к ней,– и тут же спросил. –Ну что отдохнули, может пора к дому двигаться?
Все поднялись и тут обнаружилось, что у нас осталось несколько кусочков хлеба. Силич предложил ребятам доесть, но они отказались и Егор, уловив во взгляде деда какой-то смысл, молча поделил хлеб на три части и, достав из кармана носовой платок, завернул в него свою долю, тоже самое проделали наши сыновья, по молчаливому указу своего старшего друга. Я наблюдал за ребятами: как они бережно заворачивали хлеб в платочки и аккуратно засовывали в карманы. Я не думал, что наш скудный обед насытил ребят и понимал, что лёгкий голод, обозначил для них цену хлеба, которую они ощутили, возможно, впервые в жизни и испытал удовлетворение таким стечением обстоятельств.
Наш обратный путь лежал мимо соляной ямы. Конечно Силич, понимая, что девчонки имеют по отношению к ребятам какое-то преимущество в знакомстве с достопримечательностями хутора и, видя в глазах мальчишек интерес, предложил им искупаться в солёной воде. Он пояснил, что раз яма является многоразовой купелью, то сначала надо поплавать в реке, ополоснуться, а потом можно и в солёную воду окунуться. Над ямой, в поперечном направлении, находился трап из жердей с перилами. Раньше мы воспринимали назначение этого трапа, для того чтобы удобно было черпать солёную воду из ямы, убирать с поверхности мусор, засыпать соль и как перекладину для закрывающего её полиэтилена, но, оказывается, он служил ещё для того, чтобы человек мог погрузиться в воду и выбраться из неё, не повреждая краёв ямы и не касаясь её дна, чтобы не повредить устилающую дно плёнку и не повредить ноги о кристаллы соли. В коротком инструктаже Силич обозначил все безопасные действия купальщиков и мальчишки по очереди испытали удивление, охватившее их от свойств солёной воды. Дождавшись конца их купания, мы с Виктором, как малые дети, тоже выпросили у Силича разрешения окунуться в солёную купель. Концентрация соли в воде видимо являлась выше, чем в самом солёном море или озере мира, поэтому лежать на поверхности воды, мы могли неподвижно и спокойно поворачиваться на бок, не опасаясь пойти под воду, без тех известных незначительных движений руками и ногами, которые поддерживают пловца в обыкновенной воде. Особенно блаженствовал в солёной тёплой воде Виктор, он закрывал глаза и изредка поговаривая Баскунчак, КАРА-БОГАЗ-ГОЛ неподвижно лежал, чуть пошевеливая пальцами ног и рук. Детям, к нашему сожалению, пришлось объяснять, что эти слова означают названия озёр, в которых производится добыча поваренной соли, возможно той, которая находится в этой яме. Мы выяснили, что Силич и я, как и Виктор, помнили это со своего детства, вспомнили предмет Природоведение – в четвёртом классе, по которому это проходили, и удивились, что наши дети не знают этих названий или уже не помнят.
После купания в яме, мы, дождавшись, когда ребята вволю позабавятся с тарзанкой, тоже попробовали оценить её в действии. Всё оказалось таким новым и интересным, я представил постепенное удивление моей дочки от знакомства с необычными свойствами, как солёной, так и пресной, набегающей в своём течении на неподвижное тело, воды и понял всю особенность методики обучения плаванию, придуманной Силичем спонтанно, как и все его новшества. Силич, окунувшийся только в реке, выждав с лихвой время, по его расчётам необходимое нам для принятия водных процедур, учитывая, в общем, прохладную воду в реке, стал нас всех уговорами выгонять из воды, как всегда озабоченный, прежде всего тем, как бы от такой чрезмерности, кто-нибудь из нас не заболел. Мы с Виктором, как более взрослые из «мальчишек», поняв состоятельность его аргументов, поддержали Силича и общими усилиями, выдворили детвору из воды. «Надо будет баню сегодня спроворить, а то девчата, наверное, тоже с купанием переборщили, да ещё все с дороги – разгорячённые, надо всем прогреться хорошо, что бы хворь не прицепилась», – подвёл он черту нашему купанию, когда мы, постукивая зубами, одевались. Меня не удивила его способность смотреть всегда немного вперёд, с учётом причинно следственной связи событий, мы с Виктором хорошо узнали Силича, за продолжительное время нашей дружбы и не раз это отмечали в разговорах на наших перекурах. Да! Опыт и мудрость –это следствие прожитых лет и может неприятностей, испытанных за эти годы, и как хорошо, что у нас получилось по жизни, что рядом с нами, пусть даже не постоянно, а эпизодически, оказался человек с таким опытом и как плохо, что у нашего народа есть черта, пренебрегать в своей ментальности, сложившейся очень неправильно, под воздействием, Бог знает, каких веяний, опытом старших. Опять пришла на ум мысль, что дети наши растут при двух бабушках, без единого дедушки и стало их немного жаль, как и самого себя, не познавшего в своём детстве общения с дедом.
Короткий путь до хутора, проделанный нами быстрым шагом, темп которого задавал Силич, думаю достиг своей цели – мы согрелись, но ещё больше обозначил голод, очень явно дающий знать о себе, ввиду нашего скудного обеда и последующего купания. Сердобольные женщины, уже напереживавшиеся по поводу нашего беспровиантного похода, тут же усадили нас за стол и покормили. После обеда, вся мужская составляющая населения хутора занялась приготовлением бани, причём в разных качествах: взрослые – в основном, как наблюдатели и советчики, а мальчишки, под предводительством Егора и воду возили, и носили дрова, и печь топили – сами. Силич своё участие обозначил, только указанием времени, когда нужно затопить баню, как всегда, с учётом температуры воздуха и воды, определив точное время её готовности. Я заметил, что Егор, после того как они с мальчишками, сделав за водой две ездки, уже, в отличие, от обычной одной, соответствовавшей заведённому банному порядку и, наполнив не только все ёмкости в бане, но и все возможные из хозяйственной утвари хутора, с иронией в словах, очень напоминающих дружелюбное ворчание деда, в отношении своей бабушки, что эта гусыня воды тратит в бане – взвод можно помыть, сказал ребятам «у нас вон сколько гусынь сегодня», и они привезли ещё воды, и не куда её не выливая, распрягли тележку около бани, чтобы иметь возможность восполнить расход воды. Силич только одобрительно кивнул Егору, оценив разумность его действий, подтвердившихся в скором будущем – женщины, особенно наши жёны, видевшие такие запасы воды, в отличие от предыдущей бани, уже не стесняли своих потребностей в ней, и влились вместе со своими дочками в общую с Зоей Степановной стаю «гусынь», хорошо хоть, видимо по мудрому наущению хозяйки, оставили немного воды в баке на печке, чтобы он не покрылся окалиной. Нам пришлось для взрослого мужского состава, в четвёртый раз, почти в полной мере повторить все приготовления бани, поскольку ребята во главе с Егором мылись вперёд нас и очень долго забавлялись поддавательным приспособлением Силича, и чуть тоже нас не оставили без воды. Мы с Виктором, под стыдливыми взглядами «молодых новоявленных гусаков» сходили на речку и принесли за раз по паре вёдер холодной воды. Да! Баня у нас получилась, на этот раз, очень продолжительной и очень вольной, во всех временных и водных проявлениях, вольной, как и вся жизнь на хуторе, без досады с чьей-либо стороны на эти вольности. Забегая вперёд, скажу, эту баню Люся вспоминала часто, игнорируя при этом походы в общественную городскую баню, вопреки постоянному желанию испытать отличительные, от водной процедуры в ванной – воздействия жара и пара и вообще всего банного ритуала. Похоже, на всю жизнь, баня на хуторе стала для неё эталоном, несмотря на отсутствие каких-либо изысков в её интерьере.
Учитывая то, что мы мылись последними и фактор времени над нами не довлел мы не утерпели и вопреки ожиданиям, привыкшего к таким ситуациям, Силича, опять, как  всегда позволили себе очень длительную помывку в бане, с несколькими заходами в парилку, отдыхом и перекурами и конечно длительность нашего удовольствия усугублялась потреблением хуторского кваса, которого заботливая Зоя Степановна приготовила неизвестно какое количество, не ощутимое в недостатке для всей большой хуторской компании. Как всегда, но в тот вечер, имея ввиду, что все дети и женщины находятся в своём «гнезде» – стоге-гостинице и, учитывая позднее даже по летним меркам сумеречное время, уже должны спать, мы направлялись в дом-стог в одних трусах, не рискуя попасться на глаза кому-либо кроме Силича, испытывая чувство неловкости перед хозяином и готовясь выслушать в смущении его доброе ворчание за длительное ожидание. Ощущая каждой клеткой организма ту негу и истому, которая бывает только после хорошей и я бы сказал свободной бани, мы медленно брели по тропинке, держа в руках одежду. Вдруг, ленивым, не способным к какой-либо деятельности течением мысли, я осознал, что от Силича вышел человек. Тревожно ускоряя свою работу,мой мозг отметил, вернее веером трассирующих пуль начал выстреливать вопросы «Кто это? Откуда? Что он здесь делает?». От всего вида человека, в длинном каком-то изжамканом, захлюзданном по полам сухой уже грязью дождевике до пят, который видимо недавно развернули из плотного рулона, от невидимого лица из-за закрывающего голову капюшона, веяло недобрым и зловещим. Человек согнувшись, припадая в хромоте на левую ногу и шумно с прикряхтыванием в конце выдыхая в такт своей хромоты, спустился с низкого крыльца, поворачиваясь всем туловищем, он как перископом, раструбом капюшона обвёл улицу хутора, заметил стоявших в обалделом состоянии нас с Виктором, издал какой-то непонятный жуткий, злой всхлип, похожий на стон злости и снова стал разворачиваться в другую сторону и остановив раструб капюшона напротив пенька возле стога-беседки, сделал несколько своих хромающих шагов в его сторону – в пеньке торчал топор. Мысли продолжали всё быстрей и быстрей разворачивать свой веер вопросов, увеличивающих жуть нехорошими предполагаемыми ответами: «Что ему надо? Что он хочет? Где Силич – что с ним?» и как самое жуткое: «Где дети и женщины? Что с ними?», все эти вопросы у меня возникали почему-то с мысленным проговором перед каждым из них фирменного слова Виктора «Блин». Виктор в этот раз со своим «Блином» вслух почему-то опаздывал…И мысль про топор «будь он неладен этот топор». Мы в ожидании своей очереди в баню, занялись в Виктором приготовлением лучин из соснового полешка, используемых в виду тугих на бересту берёзовых дров для растопки печек. Виктор принёс этот злополучный топор и стал откалывать более крупные лучины, а я ножом распускал их до толщины бересты, сломанные пополам, они на месте слома образовывали острые тонкие иголки древесины, зажигающиеся даже от спички и поэтому отпадала надобность в бересте. Свой нож я убрал в рюкзак, а вот Виктор, конечно вместе со мной, забыл топор воткнутым в пеньке. Силич несколько раз нам делал замечания по поводу того, что опасные орудия не должны валяться без дела на глазах. Но у нас со временем, как-то притупилось восприятие к его замечаниям и мы нечаянно впадали в забывчивость. Всё это промелькнуло в голове в какую-то малую долю секунды. Человек с придыхом выдернул топор из пенька, развернулся и, ковыляя, направился не торопясь к нам навстречу. В догон мыслям-пулям у меня промелькнуло: «Где собаки? Почему их нет?» И тут же ощутив прохладу левой щекой, я понял, что слабый ветерок тянет от стога-гостиницы, где находились дети и женщины и там же несли свою вахту Лая и Указ, возможно по приказанию Силича, а может в ожидании внеочередного и очень непременного угощения, которым кто-нибудь да баловал их. По поводу детей и женщин лёгким туманом успокоения обволокло мозг, но тут же стала подниматься злость, какая-то лютая, возмутительная плохими, чего греха таить площадно матерными словами, произнесёнными мысленно, в которых единственным печатным было опять же Викторово «Блин» и привязалось же оно в мыслях ко мне. «А что Виктор?» Я искоса взглянул и понял, что Виктор застыл посреди своего, тоже можно сказать фирменного глотательного движения, которое всегда сопровождало его в исключительно удивительных моментах жизни, и которое сейчас должно или продолжиться своим порядком или закончиться кашлем. Всё это так быстро пролетало в голове, что я не мог поверить, скажи мне кто раньше, что я могу думать о таком, возможно пустом в такой момент и так быстро. Самое интересное, что параллельно я лихорадочно думал над тем, а что делать и что предпринять. И вот, или эта работа мозга, или поднимающаяся злость, или что? и как?, но сделали своё дело и я нашёл похоже единственно верное решение. Так получилось, что неся в руках свои брюки, я держал в руках пряжку узкого ремня, чтобы он не вывалился из них, так как шлёвки на брюках были пошиты большими под широкий ремень, который я не стал одевать, по совету жены, из-за жары для лучшей вентиляции тела и у меня как в каком-то, ощутимом мною, как будто замедленном движении, рука, державшая пряжку, стряхнула на землю брюки. Движением другой руки, я, с детства заученным хулиганским движением, обмотнул конец ремня вокруг неё и с силой развёл выставленные вперёд руки, с таким звуком струны или тетивы придав жёсткость натянутому ремню, не побоюсь соврать, сравнимому с жёсткостью доброй палки – такая во мне проснулась сила в тот момент. Скосив глаза в сторону Виктора, я увидел, как он по моему примеру пытается стряхнуть свои брюки со своего широкого ремня. У него ничего не получилось и он, оставив всякие попытки, вытянул так же в руках ремень с болтающимися на нём брюками и тут же досообразив, вращательными синхронными движениями обеих рук закрутил брюки на ремне. Причём он делал это чуть позже, чем я мысленно обдумывая его состояние дел, приходил к такому же решению, как будто воспринимая и используя мои советы, хотя проделали мы всё это молча и быстро. Что быстро я понимал это каким-то странным чувством, хотя в тоже время я был недоволен кажущейся нашей медлительностью. Очень странные, доселе не изведанные ощущения пришлось испытывать в те мгновения – мы собирались идти на человека, пусть хоть он и был звериного содержания по своей сути. Виктор тоже скосил на меня глаза и мы встретились взглядами, я сделал влево два шага и он поняв суть, что нам не нужно стоять на одной линии и тем самым облегчать ситуацию для врага, сделал тоже два шага только вправо и мы не сговариваясь сделали одновременно по одному шагу навстречу надвигающейся опасности. Сказывалась наша схоженность в паре в скитаниях по тайге. У меня проскользнула рациональная мысль, которой я тут же постеснялся. Я подумал, что лучше если человек решит первый удар нанести по Виктору – тогда есть вероятность, что топор легче остановить халахубом из брюк, вдобавок топор как-то может застрять в брюках, зацепиться, а мне удобней будет накинуть узкий ремень на шею врагу, забежав сзади и моим узким ремнём легче зацепить за подбородок через капюшон, а там уж через плечо давить его до победного и не выпускать, секи или не секи он меня топором. Коробило стеснением сознание то, что в этом желаемом раскладе, Виктор первым должен принять удар. Но эта мысль только промелькнула и стеснение отпало к чёртовой матери, уступив трезвой рациональности и заочному, предполагаемому согласию Виктора. Человек в это время уже находился на дистанции броска, наступило время броска и стало не понятно вдруг, кому же принадлежит на данный момент инициатива в этой схватке. Я всё время строил планы на оборону, а тут ситуация немного менялась. Поведение человека, вся его фигура, как будто утратили зловещую решительность, лицо его так же было не видимо, узкая светлая полоска летнего позднего заката находилась позади его и тень от капюшона и поднятый воротник плаща скрывали всё его лицо, просто под капюшоном зияла тёмная дыра и это придавало лишнее напряжение во всю ситуацию, он, не двигая правой рукой, держащей топор, поднял левую, выпрямился и откинул капюшон… А мигом позже, у меня в голове всё тем же, веером по скорости, но теперь уже не зловещим, полетели пули-мысли-вопросы «Что это? Почему? Как это?» Было ещё достаточно светло, чтобы можно было рассмотреть лицо человека и мы рассмотрели его и узнали… и снова остолбенели… перед нами стоял … Силич. Послышался, чёткий на этот раз и очень смачный звук глотательного движения со стороны Виктора и наконец озвученное им «Блин!» – состояние ступора и неопределённости вконец возобладало над нами.
Силич смотрел на нас, немного склонив голову набок, пытливым и сожалеющим взглядом и после небольшой паузы, которая как-то подчёркнула его неловкость, сказал.
–Ну что, бесштанные неслухи, ладно хоть штанами своими правильно распорядились, здорово я вам кровь вскипятил, вынудили меня таки, сыночки названные, уже я смотрю до того сроднились, что как мои родные на слова отца перестали обращать внимание, мол ай да ладно папа. Сколько раз вам говорил, что «закон двора и хутора: не должно видно топора и прочего опасного, пока им в руки не пора!» Вам своих детей уже пора учить, а вы сами не хотите учиться. Вот и пришлось вас в холодный пот вогнать, идите снова в баню, ополоснитесь, да не долго там, – голос его, в начале намеренно строгий в конце принял оттенок сожаления, он повернулся и пошёл в дом, тихо и устало буркнув, как будто про себя «Топор я уж приберу на место».
В бане Виктора вовсю прорезало на его «Блин», он толком ничего не говорил, а только окатывал холодной водой себя из ковша и по очереди меня, сидящего на лавке в молчании и только «блин» да «блин» с разными оттенками интонации, в которых угадывалась то досада, то удивление, то сожаление и много чего, друг за другом вперемешку с виной.
–Да! Допекли наверное мы Силича, что ему пришлось такой жёсткий розыгрыш проделать. Сами виноваты, сколько раз он нам это правило повторял, а нам по фиг. Теперь на всю жизнь он нам зарубил его на память – после раздумий обратился я к блинкающему Виктору и он согласился со мной.
Мы как провинившиеся дети, мышками вошли в дом, Силич сидел и смотрел в сторону, немного помолчав, он проговорил
–Вы уж простите меня, старого дурака, за мою выходку. Я тут спохватился, что так нельзя было. Вот так у меня часто случается, вытворю чего-нибудь, а потом жалею.
Мы с Викторм, чуть не в голос попросили тоже у него прощения за свою забывчивость и безуспешно старались присвоить вину за произошедшее себе, на что нам Силич ответил с грустью.
–Так вот и приходится родителям выбирать, как быть с детьми: или вдалеке от них – о них страдать или рядом с ними – от них страдать. Неужели так во все времена происходило или это примета современности? Совсем старикам плохо! Эх детки, детки! Не так нам с вами хорошо, как без вас плохо, как мой знакомый поговаривает,– и чуть помолчав, продолжил, сменив горестную тему, оставив без пояснений, понятные: похоже, в его думах родившийся афоризм и второй, слышанный им,– Вот и приходилось раньше родителям воспитывать детей страхом,– и после обычного вопроса от Виктора «Как это?», пояснил, что раньше такой способ использовался во всю: и буками с бабаями всякими пугали, когда шалить в доме начинали и могли травмироваться, и лешими в болоте, и чертями в омуте и божьим гневом, чтобы удержать детей от опасных мест, происшествий и необдуманных проступков. Богатый арсенал пугалок для детей имелся у родителей, бабок и дедов. Не очень это хороший способ, но приходилось им пользоваться во избежание беды. Вот и мне пришлось сегодня воспользоваться таким способом. Давайте забудем этот случай, а правило будем помнить и выполнять.
В тот вечер, в виду нашей поздней помывки, Виктор, я и Силич ужинали втроём, в доме-стоге и по настоянию хозяина, при аргументации, что нам долго пришлось ждать бани на уличной прохладе вечера и пережили стресс, сопровождали свой ужин попыткой осилить известное количество рюмочек, заключающееся в недостижимой нами цифре семь. Рецептуру настоек, Силич, для подкрепления своей аргументации, подобрал в основном противопростудную, иммуноукрепляющую и успокаивающую. Как обычно, в нашей компании возникла тема разговора, вернее тему определил в своих рассуждениях Силич и, как всегда, не понятно по какому своему душевному порыву. Мы в основном молча слушали.
За время, проведённое в тот приезд на хутор, нам с Виктором бросилось его взаимоотношение с нашими детьми. Если в предыдущие времена, отмечалось его участливое отношение к детям, в основном мальчишкам: своим внукам и сыновьям своих знакомых, то тут мы отметили ещё большее участие к нашим дочерям. Он при возможности всегда старался с ними поговорить, они постоянно о чём-то его спрашивали, крутились около него и он им что-то рассказывал. Мне показалось, что мальчишки, даже немного обижались на него, по детской наивности. Мы с Виктором, обсудили эту особенность на перекуре и он мне объяснил, им предполагаемую, примерную суть поведения Силича, вытекающую из давнишних, ещё до моего знакомства, разговоров. Дело в том, что Силич, в какой-то период своей жизни, имея двух сыновей, считал себя однобоким отцом и поэтому очень мечтал о дочке и Бог услышал их с Зоей Степановной желания – у них родилась дочь. Со слов Силича, с тех пор он стал полным отцом. Дочку, да и как всех своих детей он очень любил, но всё равно относился к ней особенно. Он никогда не понимал гордости отцов, у которых имелись только сыновья. Высказал наблюдаемую им по жизни тенденцию, что у мужиков, относящихся к женщинам в скабрезно пренебрежительном тоне, часто рождались как раз дочери, делал какие-то предположения по этому поводу, как всегда увязанные причинно следственной связью, причём реверсивно меняя между собой причину и следствие, заключающиеся в том, что если ты не уважаешь женщин, то Бог тебя заставит уважать их, послав тебе дочь, поскольку сыновей ты не достоин, потому что не можешь их научить главному – уважению к женщине. А поскольку на данное время у него нет пока ещё внучки, Виктор и нашёл такое объяснение поведению Силича и добавил, «наверное, считает себя однобоким дедом». Возможно, в связи с этим Силич и завёл деликатную речь, помню точно с предварительными извинениями, за то, что вмешивается, по вопросу воспитания детей, обратился он к Виктору, начав с Настиного стояния в виноватом виде за её проступок на речке, при всех присутствующих, перед строгим взором Ольги. Видимо у него не шло это из головы и он очень переживал по этому поводу. Основной смысл его слов заключался в том, что многие дети по не опытности, задумываются над совершёнными поступками, позже того, как их совершили и часто сознают их неправильность, а родители, как раз и должны понимать эту осознанность в детях и не выдерживать детей долгое время в осознании их вины, иначе у них может появиться привычка и со временем притупится отношение к своим переживаниям о неправильных поступках, а заменится вопросом – о наказании и его степени. Часто бывает, что родители долгими нотациями удовлетворяют свои потребности выговорить своё возмущение и горечь, забыв при этом про воспитание. Он высказал сожаление, что поздно стал это понимать. Вспомнил своё детство. Сколько у него случалось таких проступков за день, которые случались по какому-то злому року, вопреки, казалось, его воле. Ему только приходилось с досадой констатировать факт, не известно почему и как, произошедшего. В детстве в садик он не ходил, оставался дома с бабушкой Марусей и обязательно чего-нибудь натворит и не раз за день. Бабушка ему только и говорила, сердито грозя пальцем, на все проступки, даже тогда, когда стрела из лука пущенная им в стену дома из высокого куста смородины, (здесь такие не растут, уточнил он) в котором у него находился «штаб», втыкалась прямо перед её носом «вот подожди, басурман, придёт мать вечером, я ей всё расскажу!». Вечером они, с бабушкой, стоя у калитки, поджидали маму, и только она, уставшая показывалась в конце улицы, он вспомнивший все свои грехи за день, опять расстраивался по поводу случившегося, ему становилось стыдно, что об этом кроме бабушки, узнает и мама, которая так устала, а её ещё ждёт дома такое. Он, дождавшись того, как бабушка скажет своё обычное «ну, Егор, мотай на задницу клубок, вон мате иде», намекая на непременное, не страшное для него, в сравнении с муками совести, наказание по тому месту, на которое она советовала мотать клубок, начинал каждый вечер одно и то же «бабушка, ты прости меня, я больше так не буду» –А вчера ты мне, что на этом же месте обещал? «Бабушка, но ведь я ничего не делал того, что вчера обещал не делать. А сегодня я не знаю, как у меня получилось». –Конечно, молодец, старого ничего не делал, за то нового сколько напридумывал. «Бабушка, я не придумывал, оно само как-то сделалось так». Бабушка, призадумавшись, видимо, снова перебрав в памяти все проказы внука, про себя соглашалась, гладила рукой его по голове и уже умиротворённо горестно вздыхала «горе, ты, моё горе» и на вопрос, к тому времени подошедшей матери «ну как вы здесь?», отвечала «да всё – слава Богу» и услышав в ответ «ну и хорошо», говорила ей «устала, иди всполоснись, да вечерять будем садиться». На этом и заканчивался его день, со всеми нечаянными проказами. Бабушка его была большой души человек и понимала всё правильно. По словам Силича, он в результате долгих раздумий, пришёл к выводу, что не нужно большую огласку делать грехам человека, если он осознал их и его мучает совесть. В отношении случая с Настей, Виктор согласился с Силичем, и ещё сказал, что Ольга в строгости и чрезмерности методов воспитания часто не соглашается с ним и тут ничего нельзя поделать и она стоит на своём или соглашается с ним после того, как уже сгоряча поговорила с детьми и «хоть кол на голове затеши», закончил он сожаление о её упорстве и принципиальности, словами Силича. Мне пришла на ум мысль, что во многих, наверное, во всех семьях, есть какие-то не согласия между мужем и женой, которые так и проживают с ними всю жизнь и возможно боком выходят в деле воспитания детей. Силич тем временем продолжал высказывать своё сожаление к детям.
–Жалко их маленьких. У вас ладно, слава Богу, хорошо всё в семьях. А ведь есть где детям, очень плохо. Особенно стало плохо в эти времена. На родителей обрушилась безработица, нищета, пьянство их обуревает. Сколько детей беспризорников появилось. Страшно подумать. Государство не справляется с этой проблемой. Пособия выдаются, а что с того пособия. Есть семьи, которые нужда пригнула, почему у нас так часто случается? Нужно что бы государство обеспечивало родителей работой, будет работа с нормальной зарплатой и не надо другой помощи. Есть семьи, где родители спиваются, там совсем плохо детям. Таких родителей нужно в принудительном порядке обеспечивать работой, но зарплату не выдавать. Давать их же деньги им на подотчёт и то, при особом доверии, или создавать специальные магазины, чтобы только в них по безналичному расчёту могли отовариваться родители и следить за ассортиментом товаров, которые они приобретают. А то у государства одна почти мера, лишить родительских прав и забрать детей, а ведь дети, любят и таких родителей и нельзя, что бы, не дав возможности родителям быть хорошими, лишать детей родителей. Когда при перестройке ввели сухой закон, была польза от этого для детей, у которых родители пьяницы. Глядя, как приходится тяжело в этой жизни детям, только и хочется стать богатым, чтобы помочь им. Как у этих владельцев заводов, газет, пароходов и ещё там чего, хватает не обращать на такое внимание. Заводят себе, чего только нет, а вот, чтобы детский дом завести или программу такую у себя, чтобы помочь родителям начать правильную жизнь, пусть даже в принудительном порядке, не слышно про такое. А как подумаешь, сколько преступлений в отношении детей появилось – ужас берёт, я не знаю, что с такими бы делал преступниками.
Силич ещё долго говорил про детей, мы с ним соглашались во всём и не помню дословно слова Силича, смысл которых заключался в том, что с возрастом ему всё жальче детей, что он и раньше по этому поводу расстраивался очень, а сейчас вообще душа болит, особенно ему жалко девочек. Виктор посмотрел на меня и я понял, он подразумевает своим взглядом, что Силич воспринимает себя по отношению ко всем детям дедушкой, а в отношении своей семьи «однобоким дедушкой» и уловив паузу в словах Силича, он сказал
–Да, Силич, если бы ввели выборную должность всероссийского дедушки – я проголосовал за тебя. У нас ведь была когда-то должность всесоюзного старосты.
Силич ответил на это, что он бы согласился, даже хутор ради этого бросил, хоть и никогда не стремился к начальственным должностям. И уже и не помню на каком этапе разговора, после сквозанувшего в его словах смысла, что Бог не дал ему пока внучки, Виктор предложил ему.
–Силич, ты уж нам давно как отец. Давай, батя, тогда уж для логического доведения и нашим детям становись дедом, сразу у тебя две внучки появятся. Силичу понравились слова Виктора и он снова повторил исключение закона качества и количества, «чем больше их – тем они лучше», только в отличие от первого раза, уже не в отношении детей, а внуков. Так в результате постепенного разговора, его причин и следствий у Силича добавилось внуков, и что больше всего его радовало – сразу две внучки. Мы на полном серьёзе поздравили его и он предложил тост, за всех детей вообще и за всех своих внуков, особенно за внучек и что бы всех их рождалось больше.
После нашего перекура разговор затронул тему в нашей особенной жизни – о недостатке в российском обществе дедов. Итогом такого положения мы считали и войны и революции и климат суровый, требующий тяжелого порой труда мужчины для обеспечения проживания семьи, опасности в некоторых профессиях и конечно вредные привычки. Силич в пример привёл историю из своего детства и рассказал.
–У нас на хуторе, только два деда и жило, это я точно помню. Один дед в живых остался видимо потому, что глухонемой – его миновали все войны. А вот второй дед про свою жизнь, как-то на лавочке, немного в выпившем состоянии, покуривая цигарку из махры, поведал, двоим мужикам помоложе, сидящим с ним. Я тогда, наверное, первый или второй класс закончил. Поблизости я оказался, уже в продолжении их разговора, и дед говорил:
–Да, ребята, пришлось мне порубать – под старость и не хочется вспоминать, так оно во сне иногда снится.
–Кого же, дед, тебе приходилось рубать?
–А кого только и не приходилось и в первую германскую и в гражданскую.
–В гражданскую, то кого рубал наших или белых.
–Да всех наших, ребята. Это они сейчас для вас белые и наши красные, а для меня они все наши. Мне довелось и тех и других шашкой.
–Это как же так?
–Да так вот. Когда в лаве идёшь, а тебе навстречу другая лава, там рубишь всех, кто против попался, хоть, он сват, хоть брат, и рубишь только потому, чтобы он тебя не зарубил.
–А как же и белых и красных?
–А так и получалось. Пришли белые – забрали по мобилизации, а как же –  власть. Оказался дома на излечении после ранения или по болезни, только выздоровел, а тут красные пришли, мобилизовали – опять ведь власть. А каждый раз у тебя семья в заложниках у власти и за тобой командиры смотрят, в случае чего к стенке и те и другие быстренько поставят и семье не поздоровится. Вот и оказываешься в лаве, а против другая лава прёт. Тут и приходится рубить, что бы тебя не зарубили. Вот что эти власти делали. Сколько народа погибло, а скольких потом за то, что в другой лаве рубился, извели. Вот так ребятушки. Досталось казачкам, и друг от друга, и от власти тоже. Мне повезло и в бою жив остался, и последний раз на нужной стороне оказался. А сколько переживаний за семью перетерпел, когда дома уже не та власть, за которую тебе приходится воевать… Эх ребята. И не вспоминал бы, так снится ведь. Я бы эти власти, которые с народом такое устраивают самих в лавы и друг против друга. Сволочи они пиджачные и с той и с другой стороны – такое с народом творили…
–Ну, ты, Дед, с такими откровениями не очень. Смотри, где не попади, не вздумай… (на самом деле разговор происходил на суржике, наречии распространённом среди кубанского казачества и представляющего смесь русского и украинского языка, с упрощением украинского)
К этому рассказу старого деда Силич добавил, что на их маленьком хуторе не водилось кляузников и его бабушка Маруся в Отечественную войну, в разное время и партизанам помогала и дезиртиры у неё прятались на огороде, всех она жалела, знал про это весь хутор, но никто не доносил. Если у НКВДешников случался рейд – ловили дезертиров, ехали к ней и шерстили все постройки, копны, огород, её уже не спрашивали, знали, что не скажет. Найдут, тут же расстреляют и увозят, а бабушка заплачет, а потом поклоны бьёт за раба божьего, его семью, за молодую погубленную душу. У самой у неё два сына, такого же возраста примерно, воевали и, слава Богу, оба вернулись с войны. Бабушка, по его словам, у него была особенная. В молодости, оставшись вдовой, вышла замуж тоже за вдовца, у которого уже имелось шестеро детей – один из них грудного возраста, она ещё четверых родила и всех воспитала. Дальше он рассказал, как бабушка гадала, о том, что происходит с её разъехавшимися детьми. Она клала на стол, кусочек хлеба, соль, уголёк и ещё, что-то (что именно он забыл), всё это раскладывалось как бы по четырём концам креста (в каком порядке – он тоже не помнит). Брала иголку с ниткой, накалывала на иголку опять же кусочек хлеба, и держала нитку в согнутых в локтях руках, так чтобы этот маятник находился в середине креста. Она сидела неподвижно, склонившись над крестом, что-то шептала, маятник из нитки с хлебом раскачивался и спустя некоторое время бабушка, более громче шептала «ну, слава Богу, у Арины всё хорошо» и принималась гадать про жизнь других детей. Как выяснялось позже, она всегда угадывала характер случившегося с кем-либо из них. Родные дети у неё все жили не далеко и ей приходилось гадать про не родных, хотя так нельзя говорить – дети у неё все считались родными и очень любили её. Часто приезжали в гости и ему, с бабушкой вдвоём, доводилось совершать гостевые вояжи по целому месяцу по всему Кавказу, когда он чуть подрос.
В воспоминаниях о детской поре и том, что он видел только одного своего деда на фотографии, с шашкой наголо, а вот три или четыре звёздочки на погонах – не помнит, в качестве своего непременного экскурса, он пояснил, что в станице деды встречались чаще, но всё равно их оставалось мало и рассказал историю.
В то время во многих дворах, кроме обычной скотины, разрешалось держать ишаков, в качестве тягловой силы для личного хозяйства. По его мнению, ишаками их только называли так, на самом деле среди них встречались довольно рослые, не похожие на осликов и ишаков, похоже, что это были мулы. Первого мая, по традиции, в станице на импровизированном ипподроме устраивались скачки, выставлялись призы и это считалось стержнем праздничной программы. И вот один раз, в преддверии праздника, пришла в правление делегация дедов и требовательно запросила, что бы им организовали состязания на «ишаках» и что бы выставили достойный приз, а то им надоели стихийные споры между собой, на магарыч, чей ишак быстрее и вроде как им непременно надо разобраться в этом досконально, на официальном уровне. Начальство в виду такого дедовского пыла и новизны в программе, согласилось. Деды, в добавок, затребовали, что бы им организовали дистанцию с барьерами. Долгие перипетии случились с вопросом о высоте барьеров. Деды требовали серьёзного подхода, они, мол, не дети, скакать через соломину. В праздник, после основной конно-спортивной программы, объявили дедов. Деды, сурово шпиняя каблуками своих скакунов, без сёдел, охлюпкой, притесняя друг друга, смешно подпрыгивая, вывалили на старт рысью. Дали старт и деды рванули, но шибко рвануть к всеобщему ожиданию у них не получилось, не могли деды разогнать своих скакунов и продолжали трястись рысью, а без седла и в старом возрасте это не очень легко. Всё выглядело довольно весело и забавно, до первого барьера, где ишак лидера резко встал и седок полетел через голову своего скакуна за барьер, уже самостоятельно без скакуна, у следующих дедов ишаки или резко сворачивали от барьера и вынуждали дедов лететь на землю или так же резко вставали и только когда образовалась куча мала из дедов и стоящих ишаков, аутсайдеры по плавной дуге огибали эту кучу и мчались дальше, понимая, что в результатах уже не будут засчитываться взятые барьеры. На ипподроме случился переполох, к упавшим дедам спешили родственники и, уже было успокоившиеся работники медицинской помощи с носилками. Деды почти все отмахивались от своих родственников и медицины, некоторые даже вырывались, ловили своих скакунов и пытались взять реванш. Одного деда себе на носилки всё-таки заполучила медицина и он на слова дочки вышагивающей рядом «ой батько, чи я вам нэ говорыла, а вы усэ своё», раздражённо отвечал «та у мэнэ усё ж прошлэ, скакав и скакав бы у щас, а тож от Петра життя нэ будэ, зазмиеть», отвечал он, не зная где и в каком ещё виде находится его сосед и дружок Петро, с которым они выпили не один магарыч, при переменном лидерстве их ишаков и задавал вопрос «а ты його бачила, чи ни?». Дочь с просветлением в глазах, улыбаясь от того, что батько ожил и признаки этого на лицо, отвечала «та вспомав свого ишака и вскакав ваш Петро», дед молвив огорчённо-удивлённое «о тож», начинал категорично подыматься на носилках и только досадливый и строгий, как она сама, голос женщины врача, шедшей рядом с носилками «дедушка, лежите уже», ронял деда в безысходности обратно. После такого конфуза, у дедов больше не наблюдалось желания, участвовать на праздник в скачках, тем более, что главным недоразумением явилось то, что приз достался всаднику совсем на захудалом ишаке, это очень добавило и расстройств и огорчений дедам, но соревноваться старым порядком между собой, они не прекратили и, выставив своим бабкам факт проигрыша, как аргумент, немедленного субсидирования и, каждый раз заполучив от них, нужное количество «карбованьцив», продолжали бегать в сельпо за магарычом. Тут бабкам не было сладу с дедами. Не давал покоя дедам казачий зуд. Силич отметил, что такие споры и состязания он помнит и вопросом в них ставился не человек и его достоинства, а: мой конь лучше, мой кобель лучше, мой ишак лучше, мой петух лучше и вроде это не заслуга хозяина, а жизнь или Бог так распорядились и как бы спор получался о том, кого жизнь и Бог больше любит. У него, по крайней мере, сложилось именно такое мнение.
Уже и не помню в каком месте нашего разговора, вернее, в повествовании Силича, случился очерёдной непременный экскурс, в теме затронутой им про казаков.
–Сейчас многие относятся к казакам иронично, а некоторые и с раздражением, есть конечно, если честно, иногда поводы к этому, но нужно помнить, что костями и могилами казаков были очерчены пределы той страны в которой мы родились и они больше всех сделали для создания государственности России, в отличии от тех сословий, которые откровенно пользовали это государство, для кого государство средство, что бы употребить его, чтобы только взять с него и не подумав даже, а что же дать ему взамен. А казаки, по своему статусу, жизни не жалели для государства. Казаки больше всех ценят добрые отношения с окраинными народами и никогда бы не дошли до разбазаривания страны в угоду себе и в угоду пользователей тех государств, которые вновь образовались. У казаков есть обычай, дарить шашку значащим людям и мне кажется не только в знак уважения, но для некоторых для того ещё, чтобы они пальчиком потрогали – какая она острая и сколько она может наделать дел, чтобы они, эти люди, поняли суть социальных проблем в обществе, думали об обществе и чтобы поняли смысл старой, дедами придуманной надписи на ней «без нужды не вынимай – без победы не вкладывай». Ни в одной стране не надсмехаются так над прошлым своей страны, как у нас. Ни в Японии над самураями, ни в Англии и Франции над рыцарским прошлым своих стран, с уважением относятся к истории своих стран, к прошедшему в истории относятся как отошедшему на покой времени, в которое жила их страна, а вот у нас находятся люди. Видимо им нужно для чего-то это, видимо им мешают такие особенности нашей страны.
Говорили в тот вечер мы ещё о многом и снова легли поздно спать. Силич нас успокаивал, что так и должно отдыхать и добавил, что у казаков зимой, когда особо работы немного, всегда собирались группами у кого-нибудь на дому, играли в карты до петухов или просто говорили, но это происходило ещё в царские времена, уточнил он.
Первая половина следующего дня прошла просто, без всякой программы отдыха, так получилось, что каждое «сословие» нашей компании занималось своими, некоторые совсем не значительными делами и разговорами. Но после послеобеденного отдыха, когда дети от нечего делать собрались около взрослых, Силич обратился к Егору с вопросом.
–Егор, а давай сводим наших гостей на наш полигон, покажем им, что мы там построили. Всё равно нечего делать.
Гости-дети, опередив Егора с ответом, выразили дружное желание посмотреть хуторской полигон, а мы с Виктором, переглянувшись и поняв, что ни один из нас не знает про этот полигон ровно ничего, добавили свои голоса к общему согласию. Наши жёны, уловив новость о недальнем походе на слух и коротко переговорив с Зоей Степановной, напросились в нашу компанию и после того как они вместе с дочерьми на время удалились в дом-гостиницу, мы большой компанией направились на речку. Зое Степановне опять пришлось остаться на хуторе одной, что похоже совпадало с её желанием. Уже скоро мы подходили к ближнему омутку и кроме вида остова для автономки и каркаса от походной бани мы увидели немного в стороне на не крутом склоне какое-то сооружение выполненное в том же стиле что и походная баня, то есть с использованием высоких кольев, как основополагающих элементов всей конструкции и полиэтиленовой плёнки. Оказалось, что это являлось походной баней, нового образца, придуманной Силичем и построенной вместе с Егором. Силич пояснил, что ему давно не нравилась баня, устроенная по старому принципу: и топить долго, и копоть от дыма, и съёмная крыша, и не возможность подбросить дров вовремя помывки, и вообще всё, что заключалось в её примитивности. Он оказывается, вспомнив свою давнишнюю, ещё когда охотился вдвоём с напарником, задумку – так не разу и не опробованную: устройство бивака с постоянным местом расположения, где-нибудь в отдалении от охотничьей базы, в лесу – придумал это новшество.
Конструкция была простой, до предела, но имела при этом придуманные Силичем особенности и в целом являла собой оригинальный тип постройки. По словам автора, нашему вниманию представлялся совмещённый вариант лесного жилища и бани с устроенной в земле печкой, которая топилась снаружи. Своими словами это изобретение Силича можно описать так. В плане это представляло собой помещение в виде прямоугольника, расположенного своей длиной поперёк склона и разделённого поперечной перегородкой в соотношении 1 к 2. Меньшая часть являлась баней, а большая часть для ночлега и проживания. По линии перегородки, снизу по уклону вырыта в земле топка печки, большей частью находящаяся внутри помещения и имеющая продолжение в виде так же вырытого в земле дымохода и выходящего вверх по склону за пределы помещения. Подземный дымоход заканчивался металлической трубой торчащей вверх метра на полтора. Вся подземная отопительная система была сверху накрыта всевозможными листами железа, имела в своём начале явно выраженную плиту, на которой можно греть воду для бани и готовить еду, а внутренняя перегородка могла отклоняться по низу по ту или другую сторону от этой отопительной системы, при этом отапливалась соответственно или баня или жилое помещение и частично передавалось тепло по соседству. В местах пересечения с периметром на плиту и дымоход, укладывались пласты очищенного от травы дёрна, которые защищали стенки от жара. Кроме этого Силич пояснил, что возможны по такому принципу варианты отдельных построек или только бани, если для жилища использовать палатку с печкой из автономки, для лёгкости транспортировки вообще и переноса бивака в другое место, взамен железа можно использовать титановую пластину для топки, в начале дымохода – титановую фольгу, а дальше и алюминиевую. В бане имелся изготовленный из жердей полок, а в другой половине связан остов для натяжных коек. На плите стояла большая алюминиевая кастрюля для горячей воды, а в углу полиэтиленовая ёмкость для холодной. Имелся тазик, ковшик и все остальные банные принадлежности вплоть до веников и по всем признакам стало понятно, что изобретатели и строители испытали уже своё творение и похоже не раз. Дети тут же, влекомые своим детским желанием, при каждом удобном случае разжечь огонь, растопили печь и как результат: через быстрое время баня была готова и сначала мальчишки, а потом и все остальные, кроме Силича, решили опробовать хуторское новшество. После парилки все, включая бывшую водную трусиху Светланку, окунались в речке. Женщины, оказывается, по секретному совету Зои Степановны, заранее переоделись в купальники и захватили полотенца, поэтому и состоялась у нас поголовная помывка. Мы с Виктором моделируя все условия походной жизни применительно к использованию в них изобретения Силича, сочли его очень простым удобным и нужным и отметили то качество, что обогрев происходит снизу. Свои сомнения, что в холодное время много будет конденсата в жилом помещении от испарившейся из почвы влаги, особенно на первоначальном использовании такой системы, я не стал высказывать и оставил константацию такого факта на будущее и втихомолку обдумывал способы предотвращения этого очень вероятного эффекта, отметив про себя полную пригодность бани во все времена года, за исключением её строительства зимой ввиду мёрзлого грунта. Силич приглашал всех принять участие в зимних испытаниях. Как объективный критик своих задумок, в обозначение минуса всей конструкции, он отметил то, что нужно подбрасывать дрова снаружи, но это было критично только при ночёвках и при правильной регулировке тяги не являлось уж очень частой необходимостью, но за то при таком устройстве, до минимума снижена вероятность угореть при ночовке, потому что если закрыть трубу, то угарный газ будет выходить наружу, вниз.
Когда мы вернулись на хутор, я слышал, как Зоя Степановна тихо спросила Людмилу с Ольгой «ну, что с лёгким паром вас, девчонки, и когда только угомонится мой Тур Хейердал – всю жизнь ему какую-то лодку надо строить и куда-то плыть» и женщины тихо с одобрительным восторгом засмеялись втроём.
Ближе к вечеру на хуторе добавилось радости у хозяев, да и у гостей – к Силичу в гости приехал старинный приятель, с которым он не виделся не один десяток лет, со своим внуком примерно ровесником нашего сына. Силич издалека узнал приятеля, вышел навстречу, они обнимались, отстранившись рассматривали друг друга, хлопали по плечам, покачивали головами и снова обнимали друг друга. Встреча затянулась и я предположил, что так старые приятели старались высушить на ветру нечаянные слёзы радости, что они их смахивали украдкой – это я заметил. Силич представил всем гостя.
–Знакомьтесь, гости дорогие, у нас ещё гости дорогие. Это старинный друг Никитин Никита Никитич, у них сколько ни есть в роду мужиков все Никиты Никитичи. Это у них чтобы Ивановы и Петровы нос не задирали, а это внучок, точно Никита Никитич, наверное,– и он, гладя маленького гостя по голове, ласково, вопросительно заглянул ему в глаза. Немного стесняющийся мальчик, похожий на деда, покачал головой.
Дальше своим разговором большое время занял дед Никита. Он вместе с внуком поприветствовал всех. Поздоровался с Зоей Степановной, она со смущением приняла от старого знакомого комплименты, что она всё такая же красавица, а он продолжил.
–Мы ведь к вам убёгом приехали. Я тут вашего сына как-то в городе повстречал, узнали с прежних охот друг друга, он мне раскрыл ваши лесные координаты – места знакомые. Я рассказал Никитке, вот и размечтались мы с ним приехать к вам в гости. Да куда там, мама с бабушками у нас ни в какую. Вот мы и решили: Никита написал записку, чтобы не беспокоились, мы мол в тайгу на рыбалку уехали, я приписал, что вернёмся через неделю и вот мы здесь. Сейчас правда домой боимся появиться, даже и не знаю как, нагорит нам обоим и от сына наверное тоже, он хоть и не против был, да сколько же он сможет уговаривать и успокаивать этих женщин, тем более, что мы и ему ничего не сказали толком. Да там ему остальные помогут, ведь кроме нас дома осталось вместе с правнуком пять Никит, да зятья, да и женщины какие заступятся. А мы по возвращении схитрим: подсуну им Никитку с утра для радости, а сам у приятеля до вечера пересижу, может внук развеет все грозы у них, а там и сам покажусь, только так сейчас придётся. Вот такие мы, не прогоните нас? – говорил всё это он с каким-то весёлым задорным огоньком и вызвал у всех восхищение.
К тому времени, когда, вскорости хлопотливая Зоя Степановна усадила за стол кормить новых гостей, они уже были приняты душой всеми присутствующими на хуторе. За столом продолжая есть и поглядывая за внуком, Никитич продолжал говорить.
–Слушай, Силич…,– и он вдруг осёкся, сконфузившись, осматривая присутствующих, но Силич сразу понял его неудобство в том, что тот при посторонних и при родственниках назвал хозяина старым, неофициальным именем, засмеялся и сказал.
–Не тушуйся, Никита, меня так с тех пор все, не только охотники и продолжают называть, так и ты давай по старой привычке.
–Это хорошо, что не забылось это имечко твоё. Забавно оно к тебе пришло. А я вот о чём, автономка твоя жива ещё? А то у меня ведь Никита спит и видит её, с моих рассказов, мы сюда из-за неё и удрали.
–Жива, она жива. Действует в исправности. Бегают с ней и внуки и мужики вот пробовали.
–Одолжишь нам с Никитой на неделю?
–Конечно одолжим, мы вам и место подскажем, там у нас и баня походная сооружена, так что отдохнёте вволю, не зря в бега ударились,– смеялся Силич глазами, довольный угодить старому приятелю.
Утром рано, провожаемые и напутствуемые только Силичем два Никиты: дед и внук, ещё по темну отправились в поход, но вечер, на кануне старший Никита сидел в нашей взрослой мужской компании, поручив своего внука, при полном его весёлом согласии, нашим жёнам и детям. В тот вечер Дед Никита, под вопросами Силича рассказал нам некоторую часть из своей жизни…
Он достал из рюкзака пол литра водки и подмигнув нам, предложил как в былые времена по не многу, одну на семерых за встречу и знакомство, но Силич опять же уговорил его в пользу своих спиртных напитков и просветил по поводу нового значения числа семь в нашей компании. Вот так и началось наше застолье, забегая вперёд – скажу, что это был единственный наш приезд, когда застолья, пусть даже умеренные, повторялись чуть не каждый вечер. Я думал, в чём такая причина и пришёл к выводу, что видимо нас с Виктором очень устраивало спокойствие, что наши семьи здесь, рядом и видимо это наше настроение примечал Силич и в угоду своему гостеприимству дал себе волю в хлебосольстве, а так же потому, что не испытывали мы нареканий со стороны наших жён, как это часто водится и кроме этого у меня возникли подозрения, что Зоя Степановна устраивает с нашими жёнами чаепития своего формата и ведут свои бабьи разговоры, отдельно от мужиков.
Закусив первую, встречную и похвалив, Никита Никитич рассказал.
–Как жил, спрашиваешь, Силич. По разному и весело и грустно, по разному случалось, сколько годков ведь мы с тобой не виделись. Да, много прошло времени, постарели уже мы с тобой. Так вроде и ровно бы можно было прожить, да случай у меня такой вышел несколько лет назад, вроде и вся неровность в жизни, про неё может и надо рассказать, остальное то и не интересно наверное,– и после паузы продолжил.
–У меня старший внук Никита, в институте учился тогда, радовался я за него. Молодец парень, мне в своё время, как и тебе не пришлось закончить институт, тогда казалось, что жизнь не позволила, а потом стал считать, что у самого пороха не хватило и лень немного подточила. Да и знаний институт по профессии не добавлял, а для административного продвижения не понадобился, потому что в ту сторону по жизни интереса не было, потом когда на новое место устраиваешься – там не помешало бы высшее образование, что бы как говорится: встретили по одёжке. Ты ведь, наверное, тоже так про себя считал, и не раз пожалел об этом,– и он дождавшись от Силича согласного кивка головой продолжал.
–Уж Никиту, я всё подструнивал, молодец мол, старайся. Он парень старательный, смышлёный. Вроде легко у него учёба идёт. А тут смотрю, что-то загрустил, ну я и пристал к нему с вопросами. Сначала думал, влюбился он и грустит от не разделённой любви. Знаете ведь, как бывает в молодости. Он убедил меня, что тут у него всё хорошо, есть у него девушка и всё у них нормально,– рассказывал Никита Никитич, всё тем же весёлым озорным тоном, хотя мы по предыдущему вступлению догадывались, что история его не очень весёлая.
–Ну я то не отставал. Вот он мне, чтобы не расстраивать, не рассказывал, да я уж припёр его, что от неизвестности, да из-за переживаний заболеть могу и рассказал он, что у них один доцент есть по фамилии Белкин и он не может этому доценту сдать экзамен. Оказывается, тот ему предложил поработать, в теме его диссертации, приметил, что Никита серьёзный и соображает. А внук, молодо зелено, да горячо – хоть подуешь, не остудишь, ответил ему напрямую, что не считает эту тему научной, это де просто статистика, да и эксперименты некоторые проводятся в несоответствии с условиями действительности. Вот мол теперь этот доцент и мстит ему. Уже третий раз по наглому, после того как выслушает, громко на всю публику объявляет, что Никитин ничего не знает и выпроваживает его. Про этот случай весь курс уж знает, и это как бы в назидание всем. Ох и расстроился я, а внук меня успокаивает, мол, не надо дед переживать, я ведь всё знаю, не готовлюсь даже уже специально, буду ходить сдавать и измором этого доцента возьму.
Дед Никита и в этом месте своей истории не изменил своему весёлому тону и я удивился уже не первый раз в жизни: бывают такие люди в нашем народе и не редко, что про все свои передряги также задорно рассказывают, как и про хорошее. А он тем временем продолжал.
–Думал, я думал и придумал, старый. Внуку ничего не сказал и решил наведаться к этому доценту. Поговорю мол с ним, попрошу чтобы Никите ничего не говорил, думаю что ведь взрослый человек, на ответственном месте работает, да и совесть есть какая-никакая наверное. Доцент этот ещё тот хлюст, надсмехался всё и всё шуточками и давай меня пугать, что он сейчас Никиту на весь институт опозорит, что за него дед ходит просить. Я к нему так и так, да ведь так нельзя делать и в первом случае и сейчас при нашем разговоре. А он ну прям издевается, долго издевался надо мной. А потом вроде как смилостивился, ладно мол, не нужен мне ваш Никита, без него обойдусь, но взамен этого пусть оставит в покое девушку, с которой он дружит, он де молодой себе другую найдёт и намекнул, что она ему очень нравится, а у него никаких шансов, пока рядом наш Никита. Ох ты ж, думаю и хорёк в курятнике, это уж он на девушку замахивается, а она может наша Никитинская, да что же это такое. Я чуть не задохнулся, а этому хоть бы хны, я уж вижу его отходы от этого дела, если я шум какой подыму по этому поводу: он мол от всего отопрётся, ничего я не докажу и только внука опозорю. И как у меня это получилось, я даже сам не знаю – в глаз ему так и присветил, он так и сел на пол, правда далековато от меня у него получилось. Вишь, он не ожидал, они такие люди видимо даже забыли, что в жизни за такое бывает, как раньше принято было, вот и распоясываются. Хорошо я ему в глаз, видимо его фамилия пробудила во мне старого бельчатника. Помнишь ведь, Силич, любил я раньше по белке промышлять. Вот и тут спромыслил. Этот шум поднял, тут люди неподалёку находились. Дело образовалось и вылезло всё наружу. Девушка адвокат долго меня уговаривала, что бы я рассказал, как всё было, но я всё внука оберегал. А тут все студенты поднялись и девушка Никиты рассказала, что этот хлюст ей обещал Никиту извести, пусть мол бросает его. Вот позору себе наскрёб этот доцент, да с него как с гуся вода, в другой институт перевёлся – такие всегда посуху бегают. На суд ко мне много народу пришло, все за меня, но всё равно поехал я до пенсии дорабатывать в другое место. Но на суде то сказал, что пусть Никита учится, он ни при чём, моя это оплошка, пусть с него спрашивать спрашивают знания, а издеваться кто будет: у вас там много и Волковых, и Уткиных, и Вороновых и вообще фамилия Вальдшнеп на двоих поделена преподавателей, есть у них там и Вальд и Шнеп, так что, товарищи, учтите, что у него дед охотник, ружья не замарает, но в глаз приметит. Писал мне внук, я его на весь институт прославил и учился он легко – все преподаватели вспоминали меня и запросто ему пятёрки ставили, серьёзно конечно за знания. Пока я там пенсию зарабатывал, он закончил институт, прислал письмо, что работы, мол, сейчас нет, всё производство встало, но он устроился в ШОУУП, а я и не знаю что это за организация такая, и слыхом не слыхал, за внука радовался – смышленый он у нас, везде себя покажет с хорошей стороны. Учился он в УПИ, и мне думалось может при институте работает.
Тут Никитич, пожалуй единственный раз, за весь рассказ, как-то озабоченно незаметно вздохнул, вдох его наверное заметил только я. Остальные в виду веселого его рассказа и бодрого выражения лица и видимо по той причине, что Силич вовремя подавал знаки хуторскому виночерпию к исполнению своих обязанностей, похоже ничего не заметили. Да и я, вскорости, забыл про это и только после отнёс этот вздох к другому месту его рассказа.
–Как раз к дню рождения внука, я вернулся. Сидим со спутником, в вагоне сбоку у столика, разговариваем. Поезд уже около перрона идёт, вот-вот остановится, народу много на выход поднялось, я в конце вагона ехал, думаю, ладно пусть освободят проход и тогда уж я без задержки, сразу на выход. Мне сосед показывает в окно: смотри ваш, мол, по перрону артист идёт из Уральских пельменей. Смотрю точно знакомый, он дурачка в телевизоре часто изображает, а чо изображать и так видно. Смотрю, а тут и внук Никита показался и это… не один, а много с ним парней и этот артист к ним подходит, он видимо перед ними и изображал в шутку свою походку, здоровается и с Никитой тоже. Внук то увидел меня в окно и давай мне кричать, махать и все тоже с ним, и развернули плакат над головой: «Привет деду Никите – деду Никиты от ШОУ Уральские пельмени». Тут и пришла мне в голову расшифровка аббревиатуры Никитиной организации и жалко мне стало внука, столько учился, а работать вон куда, пришлось пойти. Вот ведь как жизнь перевернули людям, что он весёлый и с юмором, как все мы Никитины это хорошо, но ведь это не главное. Работал бы на хорошей работе и этим попутно занимался, раньше ведь так и было. И так мне обидно за страну стало – так бы и опять кому виноватому в глаз сбельчатничал. А они ничего ребята весёлые, машут, народ другой вокруг них собрался, интересуется ими. Смотрю, а внук, какой-то худенький стал, стройный. Эх, думаю, как тебя жизнь, вон каким стал. Уж и не смазать тебе, думаю, по нашему по Никитинскому дверь от скрипу,– тут Никитич снова с прежней силой засиял озорством своего лица и продолжил, тоном обозначив, что сейчас рассказ пойдёт немного из другого времени и касается упомянутой двери, а я отметил, что он как и Силич тоже рассказчик – будь здоров и подумал, что возможно и подбирались в охотничьи компании раньше мужики, которые умели рассказать что-нибудь забавное и этим, кроме охоты, были интересны друг другу.
–Дед у меня рассказывал,– и он, изображая выговор своего деда, конечно тоже Никиты, поведал, (мол дед Никита рассказывал.)
–Молодыми мы тогда с бабкой были, уж год как поженились. Она меня весь год почитай пилила изредка, смажь, мол, дверь, а то скрипит, она, видите ли, скрипа не любит. А мне этот скрип не мешает, он у нас за место звонка, что ли. Закрываться на запоры никогда не закрывались, а если входит кто, так и слышно сразу. А тут поругались мы с ней, не помню уж и из-за чего и растервинилась она что-то – случалось у неё иногда смолоду, довела меня и возьми и попрекни меня этой дверью не впопад. Ох и смазал я эту дверь от скрипа кулаком, одним махом с петель слетела и в щепки разлетелась об сарайку, когда через двор до неё долетела. Моя быстро к моим и нажаловалась тамо на меня, ишь какая была, пока в женский ум не вошла. Ну мама моя, пробабка значит вам, опять же давай точить батю, тому деваться некуда, пришёл к сыночку поговорить. Пришёл он, сел на лавку за стол, я рядом сижу. Молчим оба. Молчал батя, молчал, а потом как жахнет по столу кулачищем, так угол в три пальца толщиной и отломил от столешницы и тихо так говорит мне, мол, не гоже, сынок, в дому кулачишшами махать, а то семью без двери застудишь, вишь вон и меня до греха довёл, я тебе тут уголок на память заломил, застругаешь потом ровненько, чтобы жёнка не зацарапалась, а то нам её добры люди отдали, что бы мы её берегли и не обижали, чтоб она нам детей рожала. Встал и ушёл. Моя егоза, защиту почуяла, пыталась сколько-то там из меня верёвки вить, но я как ледокол по льдам спокойно во всём, своим курсом чапаю и на неё ноль внимания. Да она и не сильно много слов говорила, не умела говорить, почитай раз по десять в день, только и слышно было от неё, как про себя: и то тихо со вздохом, и по разному – всё время одно слово «дурак». Под конец даже с восторгом. Потом уж, когда по доброму попросила, новую дверь изладил, а так почитай занавеской пользовалась, да на печи спасалась, с месяц наверное, а зимой было это дело,– Никитич обвёл всех своим озорным взглядом и удостоверившись, как видимо, в привычной однозначной реакции слушателей на рассказ о своём деде, добавил.
–Видишь, какая наша раньше порода Никитинская была,– и тут же притушив восторг, добавил.
–А на внуков посмотрю, какие-то они мне не такие кажутся, и худенькие и суетливые что ли и всё их жалею,– и тут же снова взбодрился.
–Ай ладно, может время такое, может урожай такой на людей, главное, чтобы душой хорошими, росли.
Здесь нужно сказать, слушая рассказ Никитича про своего деда, я понимал, что колорит речи, учитывая разные поколения – утрачен, нет интересной для нашего времени архаичности тех слов и оборотов, присущих тем временам, и возможную трудность передать этот рассказ для меня. Одно только «и в щепки разлетелась об сарайку» чего значило и по моему подозрению, таких перлов в оригинале встречалось не малое количество. Помню, пришла мысль, что такие вещи в описательном варианте выглядят не очень интересно, вот если это обыграть сценически, вернув по максимуму текст к оригиналу, тогда другое дело и уже вдогон, что хорошо бы если внук Никита, вспомнив естественно известный в кругу семьи факт из жизни своего предка, вздумал сыграть его на сцене, могло получиться и смешно и поучительно.
По глазам Силича я видел, что он доволен своим гостем и даже не сокрушался, когда тот рассказывал про не очень удачный эпизод своей жизни. Что касается Виктора, тот в этот вечер сплошь был пронизан рассказами Никитича и мы оба даже не помышляли о перекуре. Я задумался о такой необычной реакции Силича в отношении его друга и, поразмыслив, пришёл к выводу, что он, видимо, понимает, может ещё с давних времён, что если начни охать и «в горе ломать руки» над такими людьми, как Никитич, то можно весь их жизненный оптимизм разрушить. Единственно Силич спросил у него.
–Слушай, Никита, а как вы разбираетесь, если у вас все мужики Никиты Никитичи.
–Да просто очень,– по женскому полу, у нас ведь и Никитичны рождаются и у меня дочка и внучки есть, да по снохам, у них ведь у всех разные имена. Вот у нас старший или младший Валин или Машин – это по снохам. Или там Катюшкин старший или младший братик – это значит по сёстрам. Дети там: тётин Валин, тётин Машин дядя Никита, называют – всегда понятно, про сыновей, а если Никитка младший или старший то же ясно о ком. У нас раньше и женщины из Никитинских, когда замуж выходили, то пытались тоже сыновей Никитами называть, но старики наши постановили, там я и не помню кто из прадедов, что так не годится, дескать, пусть другую семью их сыновья возвеличивают, тоже своих дедов или отцов там. У нас в роду хорошо снох принимают, уж раз попала к нам – значит наша, уважают, вот по ним и ориентируемся. Принято так в семье, что нового человека: сноху или зятя все оберегают, не обижают, потихоньку учат. Женщины в нашей семье в большом почёте, ещё дед говорил, что от женщины в семье уважение к отцу детям передаётся. Вон я, мол, дверь смазал, а бабка мне ни разу не помянула, хотя и бывала в кипятках, старого у нас не принято поминать. Про соседей рассказывал, его ровесник в семейном раздоре тоже по молодости горшок о стену барзнул, так ему жена чуть что, всё поминала и дети ему, видя неуважение матери, тоже это в строку ставили и вообще по улице за всем родом прозвище горшколомы закрепилось, хотя горшок с дверью не сровняешь, а видишь как получается.
–Понятно, смотри как интересно. А как это ты меня по внукам обошёл, старший у тебя получается старше моего и правнук уже есть.
–Так и постарше я, тебя буду, года на три и женился перед армией. Я в армию уходил у меня уж старший Никита был, а когда после армии домой пришёл, меня уже и второй поджидал. Я ведь в отпуск приходил домой, я ещё три года службы захватил. Да и старший у меня не долго в женихах разгуливал. Раньше ведь не страшно было детей рожать, это сейчас трудно и все боятся. Жили вроде труднее, а детей легче было подымать. Мы от своих родителей такую уверенность по жизни переняли, они у нас такую войну выиграли – победители, жили с радостью, что с каждым разом жить легче и мы на них глядя на жизнь весело смотрели. Да так и было. Это сейчас по телевизору наши хлипкие ровесники ходят по местам своего детства и рассказывают и от них кислым несёт, вроде как не было у них счастливого детства, наверное потому что они с детства такие и их другие дети за кислость их, не любили. Меня бесит даже: он тогда соплёй был, но ходит и рассказывает, как вот тут такая знаменитость росла, ему уже не чем похвастаться, так он про детство своё рассказывает. А детство оно у всех разное, и его детство не дороже нашего для нас и чего он ходит: «вот я тут пирожки покупал, а вот тут через забор перелезал», что ты, события биографии нашёл, видимо она бледна была другими событиями или он себя и за счёт детства в знаменитые решил запятить ещё подальше,– и как будто спохватившись Никитич продолжил объяснение. –У нас как-то принято у Никитиных, полюбил – женись, нечего девушкам голову дурить и нет такого понятия «рано, погуляю», а то может истрепаться парень душой, не дай Бог, опаскудится, и что потом из него получится. Вот все вовремя и женятся. Как-то у нас с малолетства, нечаянно, тут - там ухватишь на ухо от взрослых клочок сути из их разговоров, специально никто не воспитывает, а потом сам впрядёшь этот клочок в нитку и мотаешь потихоньку свой клубок смысла жизни. Семья у нас дружная, самая старшая женщина всем заправляет. У нас женщины и капусту солят вместе несколько семей, мужики только тяжёлое принести-унести, и пельмени тазиками на праздники стряпают. Попутно наверное нас мужиков прощают или судят, я даже не знаю, может и нет, может друг друга утешают и поддерживают. Но у нас, мне кажется все мужики, побаиваются немножко женщинам под капусту попасть или в мясорубку, они у нас дружней между собой и если, что запросто нам могут бабий бунт устроить, но в глаза не лезут и стараются любой огонь притушить, что бы всё тихо, мирно было. И нет у нас выделения в семье сын или зять, дочь или сноха – все наши. Пельмени? – спрашиваешь. Да! Точно тазиками измеряем, в шутку, конечно, так говорим, к празднику собираемся – у женщин вопрос решается: пельменей сколько тазов стряпать? Вот я тут и приехал к пельменям: у внука день рожденья, да и мой приезд – двойной праздник. К внуку друзья пришли. Весело отпраздновали. Когда собрались все, за стол ещё не сели, я и решил пошутить, думаю, раз ты у меня внучек шутейником работаешь, посмотрим как у тебя с шутками дела. Взял свою старую линейку логарифмическую достал, молодёжь такую и не видали, она широченная у меня, считай была последним совершенством в своё время среди линеек. Хожу на стол посматриваю и двигаю ей, считаю. Все смотрят удивлённо, не понимают, только моя, вижу, догадывается, что я шучу, помалкивает. Внук то меня и спрашивает, мол, дед ты чего это? Да вот, дескать, надо посчитать поточней сколько к пельменям водки надо, как бы не обмишулиться перед гостями. Народ у нас культурный, не есть собрался, а пообщаться. Значит на рюмку пельмень если …, то получается и культурно, а вот хватит ли водки? «Ну что сколько насчитал?» Да вот цифру 8 получил, а с какой стороны запятую и ноли ставить не могу сообразить, потерял квалификацию. Внук: «да дед, ты чего, давай я на калькуляторе». Я ему – нет! Мы на линейке и космос весь просчитали и плотины все, торговлю и экономику всю на счётах, а вы сейчас на калькуляторе только не серьёзные дела считаете, хотя в торговле вы на них не хуже, чем в наше время на счётах обсчитываете. Давай говорю логически. 0,8 мало будет? «Конечно мало». А восемь? Он мне дескать: ну может быть. А я ему: молод ты ещё «может быть». Восемьдесят получается, чтобы мне спокойней было и посмотреть какие из вас шутники получатся. У нас пельмени в самом начале подают, для этого и стол широкий, чтобы вместе с холодными закусками всё уместилось, тут как раз женщины пельмени и занесли, все увидели сколько их и моя намекнула всем, сколько там ещё «тазов» этих пельменей, все и поняли шутку. Смеху было. Ребята стали приглашать в свою команду им де даже под деда при надобности никого не надо гримировать. Зачислили меня в штат, в шутку конечно, но говорят если что…, то ни у кого такого деда нет в команде. Обсудили мы там их юмор, хвалили, предупредили, чтобы вниз, «ниже пояса», как другие не сваливались…
Долго в этот вечер продолжались разговоры, говорил в основном дед Никита и я подумал, что скорей всего он наверное был в своё время одним из членов того клуба рассказчиков, председателем которого являлся Силич. Когда разговор старых друзей, как это всегда случается, перешёл об общих знакомых, о их судьбе: что кому известно, мы с Виктором уснули. Сквозь сон, в какие-то периодические моменты не полного пробуждения, я вслушивался в разговор старых друзей и отметив про себя сугубо личностный характер, засыпал снова. Но в который уже раз, проверив таким образом тему, я вдруг уловил интересное для себя содержание, вернее сказать, я через дрёму почти постоянно их слушал и отсутствие большого интереса и даже некоторое неудобство присутствовать при их разговоре по душам, оставляло меня в полусонном состоянии, но вдруг очередное изменение их разговора привлекло моё внимание и я невольно взбодрился и преобразился в внимательного слушателя, как всегда тайного – каюсь (и не избавиться, видимо от этого греха и не замолить его).
Силич, похоже, после паузы, означающей истощение предыдущей темы, спросил.
–Никитич, как тебе там у Хозяина пришлось. Здоровье не подорвал? Сильно переживал?
После недолгого молчания, дед Никита, вздохнув, ответил.
–Конечно, думать про жизнь там больше думаешь, чем на воле: и про ту, которая прошла, и про ту которой живёшь, и про ту которую бы мог прожить вместо неё, и про ту которой потом жить будешь. Думаешь там над жизнью больше, чем на воле, по крайней мере, у меня так было. Горевать сильно, скажу так, не горевал. Сам знаешь, натура у меня такая, но думать – думал. Горюющих навидался, особенно по началу люди горюют, те кто первый раз, да по глупости или по недоразумению, кто сознательно шёл на плохое, да просчитался – те немного по другому переживают, о своих просчётах в основном. Потом успокаиваются по поводу произошедшего, тамошняя жизнь очень от этого отвлекает, так отвлекает и в другое, порой неблаговидное вовлекает, что прежнее у многих отходит на второй план. Самое неприятное, что там тебе определяться нужно и тебя там пытаются определить, ищут в тебе слабину и постоянно проверяют на прочность. Не те уже люди выходят оттуда, исправить тебя эта система не исправит, выводы сделать заставит – в лучшем случае, а вот плохое привить может, если ты не далёкого ума человек или вообще поломать до конца может. Всё дело в том, что там два порядка – гласный и негласный. Та же беда, как и во всей нашей жизни, только там это ощущается постоянно. У нас ведь эти два порядка во всей нашей жизни и во всех структурах: хоть армию возьми, хоть милицию – да на любой работе есть гласный порядок и негласный и всегда эти порядки противоречат друг другу, а от этого страдает тот порядок, который должен быть и нет ответственности тех, кто отвечает за этот порядок. Просто часть второго порядка придумана ответственными за официальный порядок, что бы облегчить себе управление, а часть теми, кто должен соблюдать порядок, что бы в этом втором порядке обеспечить себе выгоду.
Наступила продолжительная пауза, после которой заговорил первым Силич.
–Никитич, я вот по фильмам смотрел и в книгах читал и мне подумалось: там много беспредела творится из-за доступности личных контактов между людьми и неконтролируемости этих контактов. Мне кажется с этим нужно, что-то решать. Там ведь уже и администрация торгует послаблениями и друг друга притесняют, избивают и убивают даже, а сколько давления оказывается. Я тут додумался: а что если попал если ты туда, то нужно что бы ты никого и тебя никто. В клетку человека, там койка, стол, стул. Клетка на колёсах, педальный привод с рулём, габаритные ограничители – клетка к клетке не может близко подъехать – друг к другу не дотянуться. Заварили дверь и только по решению руководства, когда на свободу, срезается сварка. Если в больницу, то тоже в клетке, только на операционный стол тебя оттуда достанут. И не каких тебе безобразий, заложников и прочее. Мне кажется сразу бы всё изменилось. Как ты считаешь?
–Ну ты, Силич, придумал. А мыться как?
–Да подъехал под душ, пусть сверху на тебя льётся, а ты из полиэтилена сделал себе загородку и плещись там.
–А в туалет?
–Тоже самое, подъехал и в клетке через узкую щель оказался унитаз плоский. Так же и умываться можно, через другую щель входит плоская раковина. Раз ты наказан, вот и живёшь как рак отшельник. Не будет обидчиков и обиженных, но с людьми общаться можешь.
–Слушай, а что-то в этом есть. Можно придумать и как тебя работой обеспечить, вполне через щель можно выдавать и принимать работу. Никто никого не будет терроризировать и порядок можно навести. Конечно тут много мнений сразу выплеснется по этому поводу, но на первых порах можно по желанию, хочешь от других отгородиться – пожалуйста, на такую территорию, если других притесняешь – тогда по принуждению и в отдельном месте, в такой же клетке. Интересно конечно ты придумал.
–Да я тут в одиночестве о чём только не думаю. Как-то про бомжей смотрел передачу. Ведь у нас это проблема и она специально, мне кажется, не решается государством, чтобы сохранялась в обществе напряжённость, как отвлекающий фактор от больших проблем. А я бы по суду таких людей определял в особое место, раз человек по обстоятельствам своей жизни или по безалаберности дошёл до такого состояния. Тут суть такая, раз человек не может по разным причинам содержать себя в достойном состоянии, сам избавиться от пагубных привычек, таким нужно оказать принудительную помощь. Представь себе полигон, разбитый на участки десять на десять метров, там домик четыре на четыре, остальное огородик. В домике есть всё: тепло, туалет, душ, плита, посуда, кабельное телевидение в определённые часы. Живи, следи за собой, работай на земле, выращивай для себя овощи. Всё это отгорожено друг от друга, допустим трёхметровыми проходами, исключающими физические контакты, но разговаривать друг с другом доступно. Можно обеспечивать работой по желанию, что бы зарабатывали деньги. Помогать во всём, в увлечении чем-то, связь с родственниками наладить, документы выправить. Чтобы постоянно шла оценка твоего вектора, направленного на исправление и систему поощрения придумать: с повышением твоего статуса, с переходом в качестве поощрения в более выгодное, привлекательное положение. Если ты нарушаешь, что-нибудь, то идёт понижение твоего статуса и соответственно ухудшаются условия. По исправлении, при возможности начать нормальную жизнь тебя пробуют поместить в эту жизнь, в случае рецидива, снова окажешься здесь и не на очень изначально высоком уровне. Человеку нужно создать интерес и избавить по возможности от рутинности, создать эффект постоянного продвижения. Застой, безвыходность с безысходностью и дозволенность плохого, любого человека могут довести до непристойного состояния, если он даст слабину. Свобода сознательного отношения к себе требует и если человек не может сознательно к ней относиться, то нужно ограничением этой свободы именно так воспитывать, что бы он в ограничениях этой свободы не находил для себя неправильную, вредную для себя и других свободу.
–Послушай, Силич, и тут я с тобой согласен. Ты вот говорил, а я обдумывал, всё это хорошо, но ведь это затратно будет для государства.
–Конечно затратно, но разве это не обязанность государства решить эту проблему и разве в том, что человек дошёл до такого, нет вины государства, это ведь результат и его политики воспитания, сколько у нас алкоголизма, наркомании, безработицы, попустительства по отношению к мошенникам, со стороны государства. Оно и должно нести ответственность за таких граждан, как впрочем и за всех. А потом, неужели государство, имеющее такие богатства не может своему гражданину помочь, ему ведь это будет, как плата его доли в этих богатствах, и то во временное пользование. Мне кажется если бы думал там кто-то над этими проблемами – давно можно было их решить, и постоянно совершенствовать их решение. А то интересно получается: власть, когда судит человека, держит его в зале суда в клетке, ограждает себя от опасности, а потом этого преступника пускают к другим и он там свободен в своих действиях, или оставляет на свободе потенциального преступника и потенциальный очаг болезней, это я уже про бомжей, ждут, когда он попадётся на преступлении и как будто не понимает эта власть, что бомжу остаётся жить только за счёт преступления, возможности по честному у него уже нет, даже себя содержать. Так что такое у нас власть и что такое для неё народ, я часто над этим думаю.
–Прав ты, Силич. Тут такая ещё проблема есть в нашем обществе: те институты которые обязаны будут претворять это в жизнь, обязательно станут на путь нарушения закона. Я заметил, что люди приставленные присматривать за преступниками, часто сами встают на преступный путь, стараются извлечь из своего положения выгоду, не чураются подлости, извращаются вседозволенностью, увлекаются подделкой отчётности, добиваются показателей и иногда становятся хуже своих подопечных. Вот тут нужен контроль и контроль и строгая принципиальность. Похоже, у нас не всё хорошо с этой властью, да когда у нас было с ней всё нормально. Возьми нашу историю, всё у нас не правильно: или сами неправильно правим или другим со стороны неправильно править позволяем. Как будто замкнутый круг.
После непродолжительного молчания они сменили тему, разговор у них пошёл об исторических фактах подтверждающих слова Никитича. Главное, что я отметил вниманием, стало то, что все исторические продвижения страны во все времена в промышленном прогрессе и в политическом отношении, всегда были сопряжены с большими жертвами народа. Упоминались и сравнивались и Пётр первый и Ленин и Сталин. Тема эта мне была не нова и я снова стал задрёмывать, а деды всё продолжали разговаривать.
Не могу точно сказать сколько времени прошло, но я снова уловил в их разговоре свой интерес, начало темы я немного проспал, но понял, что Никитич рассказывает, как ему пришлось поработать у новых русских в качестве «дворового человека» с одновременным исполнением должностей сторожа, садовника, дворника, оператора газовой котельной, ремонтника по многим направлениям и вообще помощника и какое мнение сложилось у него об этих людях. Никитич говорил, Силич слушал, а я грешный, получается, подслушивал, но что я мог с собой поделать – не затыкать же уши.
–Понимаешь, Силич, не могу я понять этих людей. Странные они и у всех разные странности. Я так думаю, что у бедных отличия не так заметны – им финансовое положение не очень позволяет разгуляться их странностям, а вот богатым позволяет и они не очень обращают внимание на свои странности. Толи из-за того что они не совсем иногда по правилам, в ущерб где-то морали и справедливости, где-то в результате авантюризма зарабатывают свои деньги, они и тратят их как-то не совсем по правилам. И не то что не по правилам, а как бы не с той пользой для себя. Бог что ли их наказывает. Взять хотя бы их дома богатые. Понастроят проектов, непонятно по каким критериям выбранным. Смотришь – дом красивый: крыша многоуровневая, террасы, лестницы, но после первого снега понимаешь, что не годится такой дом для Урала. После снегопада, а у нас, как ты раньше говорил, погода катаклизмическая, помнишь, как в мае месяце за два дня сугробы чуть не метровые образовались, не говоря уже про зиму, так вот даже после небольшого снега приходится дня два его убирать. Это хорошо, есть возможность сейчас держать дворника, а случись что с хозяином или его бизнесом, не будет средств, что тогда делать. Неужели не могли подумать, годится такой дом для Урала или нет. Если это в наследство: этот дом – несчастье для вдовы и наследников. Такие дома скоро покупать вообще перестанут, потому что, я думаю, все одумаются и будут заказывать специальные проекты уже для Урала, а эти настроенные южного варианта дома будут стоять как памятники человеческой глупости. Представляешь: крыша нижнего уровня в притык примыкает к стене дома, ну что сделается со стеной при определённых погодных условиях, навалит туда весной снега, через день подтает он и поползёт штукатурка. При строительстве у них поработают триста тридцать три таджика и процентов пятьдесят скрытого брака, а потом наш Ваня, типа меня, ходит по кругу и ремонтирует одно за другим без конца. Эти таджики, хитроватые ребята, он ведь кладёт к примеру плитку, мало того что он её положит так, что она обязательно должна отскочить, так обязательно заляпает больше вокруг, чем положит. Мне как-то признался их прораб, что надо, мол, и другим таджикам работу обеспечить и если мы всё хорошо будем делать, то работы не станет, а так глядишь года через два снова появится. Так они большие трудяги, я в общем их уважаю, ведь сорваться в такую даль зарабатывать деньги для семьи, без всяких гарантий, при таком произволе от наших властей. Я до сих пор и не понял, шутил тот прораб, тоже таджик или нет, но результат у них частенько такой получается. И не пойму или у них такой менталитет или они делают так как у них принято с учётом их климата, но то что для нас это не годится, часто получается. Иногда сделают всё на славу, вот и разбери их. Тот же раствор замешают, а он потом метлой выметается и хозяева похоже и не думают о каком-то контроле. Посредников на их работу навешивается уйма, денег больше им уходит, чем работающим, может и от этого зависит качество. А хозяева не могут навести в этом деле порядок и попробуй им подсказать. Да что там строительство? Если он купит себе снегоход навороченный, посадит детишек в фирменные низкие сани и катает их по лесу, сам сидит на снегоходе высоко, а дети в низких санях, в колее заполненной выхлопными газами, надышатся ими и еле двигаются, а папашка думает, что это у них от свежего воздуха голова закружилась и попробуй ему подскажи. Он воспринимает это как обиду, дескать, ты его приобретение охаял. Я уж в иных случаях помалкиваю, но когда дело касается детей, не могу смолчать. То смотришь они горку зальют вдоль кирпичного забора с выступающими кирпичными столбами, там и фундамент многоуровневый торчит, все условия убиться, нет запускает ребёнка с горки вниз. О чём думает? Где мозги, которые сумели столько денег заработать? В бобслее и у саночников всё гладенько и то в касках катаются, а тут свою кроху, на вниз – вперёд, катись рядом, да вдоль камней. Не могу терпеть такого, вот и сменил уже несколько мест. Я даже типа присказки в отношении таких людей придумал: деньги есть – ума не надо. У них, похоже, всё по этому принципу. Бывает ещё так: у него оборудования – какого только нет: котельные газовые, насосы, резервный ввод электропитания. Он тебе ничего не даст почитать из руководства по эксплуатации, сам как монгольский космонавт, толком не разбираясь, накрутит чего-то и уедет, ты на неделе ходишь, смотришь, пока своим умом по наитию дойдёшь, что так нельзя и ждёшь его, чтобы сказать ему и то время надо выбрать – какое у него настроение. Ему, похоже, не нравится, что ты в этом разобраться хочешь, вроде не твой это уровень. У него, похоже, его образованность от этого снизится. С образованием у них, у некоторых, тоже нет порядка. Тут нечаянно слышал, как говорил хозяин своему гостю, я мол второе высшее получаю в университете. Тот спросил, а на каком, дескать, факультете, и ему ответ: «А я что знаю!? – я деньги плачу и получаю образование!», – и оба ржут. У них образование, как платная процедура для поднятия собственного престижа. Да что про этих мелких сошек, если у нас, посмотришь, в верховной власти есть люди, которым и третье высшее образование ума не добавит. Пенсионерам – хоть не ходи работать к ним, на тебя нагрузят больше, чем на молодого, а платят меньше, они в уме к зарплате ещё твою пенсию прибавляют, и получается в сумме так же как у молодых, а что старикам тяжело в два раза, не учитывают и по их логике экономят на тебе. Вот и получается, что за меньшую работу, он, работающим в других местах у него, платит больше, а тебе за свой дом и всю усадьбу меньше – это видимо потому, что тут деньги приобретают статус его личных и вот тут напрашивается вывод, что он свой дом ставит ниже, чем чужую собственность. У одного получается: он любой инструмент тебе купит и оснастку для дела, только попроси, ему нужно чтобы всё солидно у него было – это хорошо, а у другого самому лопату приходится мастерить и метлу из хворостин вязать. Да ну их! Что характерно, заметил, жёны у них, спокойные и корректного поведения женщины, доброжелательные, хорошие, по крайней мере, мне только такие попадались хозяйки.
–Никитич, а я не понял, причём тут монгольский космонавт,– спросил Силич, видя что его друг замолчал.
–Да ты чего? Забыл что ли анекдот наших времён: по очереди нашим космонавтам подсовывали в полёт ребят из других стран. Вот после и спрашивают монгольского космонавта, «как вы слетали?». Он и отвечает, что хорошо, только руки болят: хлопает себя по рукам и поясняет «это не трогай, это не трогай».
–Да, да вспомнил, понял, к чему ты это сказал. Действительно у того народа в то время была наивная вера в технику и уверенность – хоть, как с ней обращайся – она не подведёт и очень они любили по манипулировать с ней,– и тут Силич в связи с этим вспомнил, слышанную им историю.
–Рассказывали ребята, служившие в монгольских степях. Солдат известное дело на выдумку горазд: возьмут батарею отопления, зальют её горячим расплавленным гудроном, закрутят пробку и быстренько на машине к стойбищу везут. Там разрекламируют: космическая, военная технология – вечная батарея, вот мол, достали по случаю. Не надо ли кому? Загонят её и сматываются. Через сутки батарея остыла, а кого искать: машина вся в грязи – номеров не видно, пойди, сыщи – из какой части?– у меня возникло подозрение, что рассказанный Силичем случай – из его знаменитой галереи.
–Да пользовались солдатики ореолом технически передовой, развитой, могучей и засекреченной страны перед наивными народами. А скоро сами в таких же наивных и безграмотных превратимся, так же будем в всесильность техники верить, а как она работает понимать не будем, сами уже ничего не можем сделать, даже булавки ввозим. Только торговать и умеем, а что вместе с природными ресурсами из страны интеллект выкачивается, потому что он не востребован, потому что его приобретать нет необходимости и воспользоваться им нельзя – этого никто не понимает. Умеет человек компьютером пользоваться – это уже верхом  достижения считается. Смотришь иногда на таких «кнопочных надавышей», как я их называю, удивляешься – столько гордости у них перед нашим поколением, а того не понимают, что это плоды нашего поколения – весь этот уровень техники, который они сейчас используют. И ещё примечать стал за молодёжью, за теми, кто у Хозяина побывал: уж больно у них гордости своим сиделым статусом много, пару лет отсидел за то, что бабушку обворовал, а столько в них тухлой понтыжности: и жаргон и правила оттуда в эту жизнь тащат. В наше время встречались мужики, кто по десять-пятнадцать лет, ни за что оттрубил, да и по уголовке некоторые по двадцать и двадцать пять лет и по ним не заметно было, если только сами не расскажут, а у этих всё с вывихом и смакованием, да напоказ, – Никитич смолк вздохнув, а Силич чуть погодя:
–Согласен с тобой. И что я заметил, как будто мы в заколдованный круг попали – я имею ввиду страну. Много разных кричащих вопросов накопилось, решать их надо и вроде находятся люди, которые придумывают программы и проекты, чтобы сдвинуть как-то всё в лучшую сторону, деньги большие выделяются, но тут кончается тем, что на эти деньги накидываются – разбазаривают, разворовывают и проблема не решившись уходит в песок. Некоторые с низов, которым не удаётся украсть с этого, уже со своей стороны выдвигают идеи явно провальные, строительства чего-нибудь или программу какую, чтобы при их реализации наворовать себе, а идею после посчитать неудачной и как то на это списать. Кругом только воровство среди чиновников, вон в Китае не дают воровать – расстреливают за это их, и страна поднимается, а ведь как отставала. Как тут не вспомнишь Юрку Улёта. Помнишь, как он всех к расстрелу приговаривал?
Они замолчали, по очереди вздохнув. Снова я задремал, не помню даже: или интерес мой пропал к дальнейшему разговору старых друзей, или я уже больше не смог слушать, или возможно мне казалось, что я слушаю и запоминаю, а на самом деле после я ничего не мог припомнить, видимо я всё таки отключился и только перед рассветом (сквозь сон слышал), как по настоянию Силича, под тем предлогом, что завтра (уже сегодня) на рыбалку, они прилегли на недолго. Потом я услышал, как они проснулись, как Силич готовил завтрак и перед тем как деду Никите отправиться будить внука, он сказал ему.
–Никита, у меня тут пруд есть с карасями, возвращайтесь с рыбалки загодя, мы поазартим Никитку нашей рыбалкой. Я не стал раньше времени предлагать, а то ему на речке скучной рыбалка покажется. Егор то уж делал мне знаки, любит гостей на пруд водить. Да я объяснил ему, что лучше после. И вот ещё что – как у вас с провиантом?
–Всё нормально, Силич, всего достаточно, даже с учётом молодого подрастающего поколения.
–Смотри, Никита, если что сразу же к нам, если чего не хватит. А то похудеет Никитка, достанется тебе от мамок и бабок. Так что загодя приходите, Зоя тут вас подкормит, что бы в лучшем виде домой явились. Надо было Никитку для отчётности перед вашим бегством взвесить, а по приезду отчитаться.
–Вот это зря мы с ним не догадались, такой козырь упустили,– восторженно усмехаясь, сказал Никитич.
Когда рыбаки отправлялись, я вышел на улицу, узнав у меня, что мы уезжаем завтра, Никитич достал из кармана блокнот и карандаш, записал телефон и попросил сообщить домашним, что у них всё нормально и описать условия пребывания.
–Ты уж, Миша, там постарайся, удостоверь, что тут тепло и сухо, скажи что вы тут неделю с детьми гостили, и ещё подчеркни, что ваша Светланка в два раза младше Никитки, их должно это успокоить.
Я понял, что беглый дед готовится к возвращению с внуком домой заранее и уже, наверное, извёлся о том, что они так обеспокоили домашних и похоже не рад своей выходке, только с этой стороны.
В тот день до обеда в нашей компании разговор невольно касался семьи Никитиных и поэтому неудивительно, что возникла идея проведать их и посмотреть, как они устроились и заодно, поскольку у нас с собой имелось два фотоаппарата паралоида, сфотографировать беглецов и отвезти в город их семейству экспресс фото-отчёт о них, а так же оставить один аппарат им, что бы им тоже было с чем самим заявиться домой. Всё это в плане сглаживания выходки деда и внука. Вылилось это у нас в большую экспедицию, посещение получилось всем составом, поскольку ветер дул от хутора в сторону омутка, Силич объяснил Зое Степановне, что она тоже может прогуляться и забирать с собой собак. Ребята, под предводительством Егора, запрягли Орлика и все, как выразился Виктор, прошли аграрную закалку: по очереди ехали на телеге и попробовали править Орликом и пришли к выводу, что это транспорт с самым лучшим «автопилотом», умеющим самостоятельно отработать все повороты лесной извилистой дороги и не отвлекает людей от мыслей и созерцания окрестностей и в то же время, ввиду не большой скорости, даёт время всё рассмотреть.
Забегая вперёд, скажу: по приезду в город, я сразу исполнил просьбу Никитича. Поговорил с его женой по телефону, она между радостными вздохами и трансляцией новостей родственникам, корила своего деда с внуком – уже и не злобливо и мне показалось, что пошмыгивала носом. Оказалось, что они живут недалеко от нас, и я уже через полчаса принёс им фото-отчёт, меня напоили чаем, задали кучу вопросов, ответами на которые, я постарался убедить, что беглецы в полном порядке и предупредил, что возможно у них это бегство не в первый раз, сейчас они намазали себе место мёдом и лучше отпускать их по добру. Женщины рассматривая фотографии постепенно успокоились, и только одна, видимо мать Никитки, позже всех, при старании других, улыбнулась наконец-то, не преминув вздохнуть. Бабуля выяснила, «договаривались ли наши с вами заранее или это у них случайно получилось в вашу компанию попасть?» и узнав, что «случайно, и мы только там с ними познакомились», подвела черту.
–Ну, вот раз им так Бог помогает – добрых людей им посылает, может и не такие они у нас проказники. Вон по телевизору говорят про детей и у Петровых из соседнего подъезда мальчик, в путешествия одни отправляются. Наш, то хоть с дедом,– и вдохнув, почти весело добавила. –Ох уж этот дед, ему бы шубу одеть, да «рукува» сзади завязать, чтобы дома сидел.
У меня возникло подозрение, что она скопировала свою свекровь и всем остальным женщинам видимо, знакомо это семейное выражение и понималось оно как некоторый итог в оценке семейного происшествия. Мне при этом вспомнилось интересное изречении Силича: если по хорошему, по доброму, с пониманием, то так и так можно и добром всё получится, а по плохому, да с фырком так и так никак не получится. Вот получается, над какими его словами приходилось размышлять и прилаживать их к жизни. Я для себя понимал и переводил это так, что в любой ситуации, раз уже что-то случилось, надо стремиться к добру, к прощению и пониманию, нельзя сваливаться в толпу со своими осуждениями, раздражением, возмущением и подогревать плохое, а нужно в первую очередь стремиться к хорошему, постараться понять, не судить, простить, успокоить, примирить остальных и думать над тем как исправить что-то, помочь в чём-то, понимая, что оханьем и осуждением не поправить дела.
На следующий день наша компания отправилась домой. Как мы не отказывались, но нам в провожатые предоставили Егора на повозке запряжённой Орликом. Мы очень беспокоились об обратном пути Егора и уговорили ехать с нами Силича, а Егор по взрослому рассудил и сам согласился остаться с бабушкой и на его лице не наблюдалось и тени огорчения, хотя угадывалось его желание: дополнительное время побыть в обществе сверстников. Обратный путь до разъезда, мне запомнился только обыденностью поведения наших жён и детей, когда они по очереди отдыхая, ехали рядом с Силичем. Уже не наблюдалось ни удивления, ни явных восторгов, ни осторожности, как будто в их жизни, конь и повозка использовались ежедневно.
В электричке наша дочь напомнила нам про форс мажор и мы ей, и попутно остальным детям объяснили значение этого слова, заодно подчеркнув шуточный смысл, в котором применил его Силич. Когда перекусив, почти все подрёмывали, я перебирал в памяти всё случившееся и подумал о том, что эта поездка к Силичу многому всех научила и многое показала, решил: дома, выбрав подходящий момент, ввести в курс жену по проблемам воспитания детей, которые высветил нам Силич в наших мужских разговорах, отметил про себя, что такой разбор всех освещённых аспектов произойдёт непременно в семье Виктора и почему-то в голову пришло название этого рассказа – НАУКА, потому что слово, означающее все знания человечества, ещё и означает процесс его обучения жизни, по крайней мере, так оно понималось раньше, пока не заимело свой новый, современный, масштабный смысл…
И ещё, вспомнилось вдруг, что Силич говорил, когда рассказывал про свой клуб говорунов: в их разговоре мог участвовать или просто быть слушателем любой проснувшийся, поэтому я с большим удовольствием реабилитировал себя перед своей совестью за «подслушанное и подсмотренное», но вот за написанное не мог – это право фигурантов…
(8)*