Ада

Ада.
  Ада работала  в  чайной официанткой. Незамужняя и невдовая: мужик ее схлопотал за что-то срок -- то ли за кражу, то ли еще за что -- и сидел уже третий год.
Ада была завербованной, приехала в Онегу на заработки и сначала устроилась поденщицей на строительство целлюлозного комбината. Но скоро поняла: больших денег тут не заработаешь. Вышла замуж за снабженца, а он через год сел за решетку.
Жила она со свекровью Пелагеей Никитичной, жили как кошка с собакой. Пелагея Никитична считала ее виновницей несчастья сына, выговаривала ей, следила, чтоб та не водилась с мужиками. Ада попрекала свекровь куском хлеба, та не выдержала, пошла работать ночным сторожем. Жить вроде стало свободней. Не было такого догляду, как прежде. Но однажды Пелагея Никитична бросила пост, будто сердце ее учуяло, пришла домой и застала Аду с мужиком. Могла случиться тогда и трагедия: застрелила б она их обоих, если бы не осечка.
Случай этот они скрыли: мужик был женатый, Аде дурная слава тоже была ни к чему. Но с тех пор они стали еще лютее ненавидеть друг друга. Аде, конечно, можно было съехать на квартиру, но она не спешила: по дому забот не имела, в чайной всегда сыта. Приходила с работы домой поздно: она -- в дом, свекровь -- на службу. Ада еще не знала, останется ли она с мужем после его «отсидки», не любила заглядывать далеко. Пока же складывала в потайном месте деньги, зарплату свою почти не тратила, за квартиру, естественно, не платила, ну и, конечно, чаевые.
Мужики льнули к ней: неопределённое семейное положение и кажущаяся доступность волновали многих. Была она крутозадой, тонкой в талии, с полными икрами. Лицом проста, курносая, но волосы, как лен, мягкие, нежные.
Демид давно приметил ее, улыбался, когда случалось бывать в чайной, поглаживал бороду, говорил как бы в шутку:
-- Ты не смотри, что я с бородой. Борода мужику не помеха...
Ада усмехнулась равнодушно. Потом прослышала, что у Демида водятся деньги. Когда Заозерный пускался в загул, сама могла убедиться в этом.
Демид в одиночку не пил. Собутыльники, сотрапезники всегда находились. В подпитии тянуло Заозерного на «ученые» разговоры.
-- Вот откуда есть пошла земля русская, русские люди? Ты мне можешь ответствовать? -- ошарашивал он неожиданным вопросом подвыпившего случайного собеседника в чайной.
-- Откуда? -- отвечал тот заплетающимся языком.
-- Да. Откуда? -- трезвея от важности разговора, повторял свой вопрос Заозерный.
В ответ ему отмалчивались или толковали что-то невразумительное. Тогда Демид свирепел, грохал кулаком по столу:
-- Брешешь! Не так! Не знаешь -- молчи! А было все во как! Было такое племя -- рось, по названию речки Роси, и владело оно землями, где лежит Киев. Отсюда и пошло название -- русские... Вот так-то... -- самодовольно улыбаясь, заканчивал он.
После смерти жены Ольги осталось много книг. При жизни она не смогла приохотить его к чтению,но после ее  смерти незаметно приохотился. Отрывочные сведения, извлеченные из книг, мертвым грузом лежали в его голове до поры до времени. Когда он выпивал, познания как бы всплывали на поверхность, теснились, ища выхода, и появлялось у него тогда желание выговориться.
Те, кто знал Заозерного прежде, слушая его речи, дивились: смотри-ка, умен наш Демид. Ада тоже удивлялась, но другому: с какой легкостью швырял он рубли на стол.
Демид в тот раз засиделся в чайной до закрытия. Официантки собирали посуду, закрыли дверь, хотели Демида растолкать да выпроводить, но Ада остановила их:
-- Не дойдет он сам. Пусть еще побудет, провожу его...
-- Ну гляди, твой клиент... -- с улыбочками сказали товарки. Через час Ада растолкала Демида:
-- Вставай, пора!..
Заозерный поднял голову, зло глянул мутными, налитыми кровью глазами, но сразу смягчился:
-- Ты?..
-- Пойдем, Демид, пора! Чайную закрываем...
Заозерный молча поднялся. Она подала ему длиннополый овчинный тулуп, шапку.
На морозе ему стало лучше. Шаг окреп. Но Ада по-прежнему поддерживала его под руку. Вдруг Демид остановился, расстегнул шубу, полез во внутренний карман, вынул оттуда скомканные бумажки, протянул с хмельной щедростью:
-- Возьми, на полушалок...
-- Что ты? Зачем?
-- Бери-бери, тебе говорят!
Ночь была лунной. Беря деньги, и без счета Ада увидела, что там не на один полушалок.
Демид нагнулся, взял в жменю колючего, рассыпчатого снега, потер им щеки -- сначала одну, потом другую, сказал просительно:
-- Пойдем к тебе, а?
Ада отрицательно покачала головой: никак нельзя.
Демид вздохнул.
Аде почему-то стало совестно, будто она обокрала Демида. Но не станет же она ему рассказывать про свою жизнь, про свекровь, которая следит за ней неотступно. «А если в баньку? -- неожиданно подумала она. -- Заглянуть туда старая стерва не догадается, да и запереться можно изнутри...»
Было уже за полночь. Засыпанный до окон глубоким снегом, натрудившись за день, поселок беспробудно спал. Ада тронула Демида за рукав -- пошли.
Не доходя немного до своего дома, за углом, она сказала:
-- Погоди тут чуток...
Сама пошла дальше. Окна в избе были темными. Но надо было, на всякий случай, проверить. Она отперла дверь -- из темноты пахнуло чуть угарным теплом, запахом опары.
Ада зажгла лампу, огляделась: никого. Может, сюда привести? Но тут же отвергла эту мысль: в баньке надежнее... Она достала из-за пазухи деньги (не выдержала), пересчитала. Завернула в бумажку и спрятала за картину, на которой была изображена зеленая русалка.
«Стоит, горемычный», -- подумала она совсем размягченно о Демиде. Заозерный покорно стоял на прежнем месте за углом. Ада призывно махнула ему и пошла, и он затопал следом.
Банька, срубленная из грубых бревен, темнела в конце двора. Сквозь окошко, покрытое слоистыми причудливыми узорами, лунный свет еле пробивался. Пахло березовым веником, мылом и тем особенным запахом, которым за годы пропитались бревна.
Демид почти на ощупь нашел широкую лежанку и расстелил на ней тулуп. Ада, расстегнув белый, кокетливо укороченный полушубок, села с ним рядом. Демид нетерпеливо притянул ее к себе, зашарил рукой. Накололся о булавку, выругался.
-- Подожди, я сама... -- сказала Ада.
Спустя какое-то время она спросила потихоньку:
-- Можно я валенки надену, а то ноги боюсь застудить...
Ада оставила Демида в баньке до утра. Пообещала разбудить пораньше. Спал он крепко, и она еле растолкала его. Он увидел ее и сразу все вспомнил. Обнял. Под полушубком у нее была одна рубашка. На этот раз она торопила его:
-- Скорей, уже светает...
Потом Демид воровато вышмыгнул со двора, свернул за угол. Под ногами хрустело, словно он шел по битому стеклу. Над избами из труб уже тянулись дымные плотные столбы. Ни дуновения в воздухе. И дымные плотные столбы были прямыми, как стволы сосен.