Лист 7. алик. больница

Когда Алика привезли, он был тяжёлый больной. У него, как сразу было видно, тоже был панкреатит, но связанный с желчнокаменной болезнью. Впоследствии, гораздо позже, это всё подтвердилось- когда я уговорил его лечь на операцию. Тогда же, несмотря на тяжёлое состояние, бледность лица, рвоту желчью и выделения через носовой зонд, в нём была заметна некая харизма. Крупный, чуть лысеющий мужчина, с окладистой бородой почти точно моего возраста. Он был всего на 3 дня старше меня. Это я узнал из истории болезни, когда мне пришлось, по просьбе сестры назначить ему капельницу. Ибо дежурный врач был один, в приёмном покое, а Алику стало очень плохо. Зная о его болезни и об имеющихся на отделении лекарствах, мне не составило большого труда намешать ему подходящий коктейль. Я часто сидел у его постели, как врач, что в какой-то степени облегчало жизнь лечащим врачам. Во всяком случае, мне теперь так кажется. Постепенно ему становилось лучше, и вскоре я увидел уже ясный взгляд его маленьких, умных, серых глаз. В моих глазах это ещё более увеличило его харизму. Когда он начал вставать, и мы выходили на площадку покурить, я быстро понял, что передо мною человек неординарный, настолько, что вряд ли я встречал подобного в своей жизни. Кроме, конечно, моего друга Жеки. Общего у них было то, что они умели так врать, что им хотелось верить; да они и сами, похоже, верили в то, что рассказывали. Но оба они обладали, несомненно, широкой эрудицией, хотя Жека-то был профессионал, а Алик- дилетант. Но каков это был дилетант! В то время меня всё больше стали занимать вопросы литературы и истории, причём, особенно, истории бурных, переходных периодов, с последующими диктаторскими и тоталитарными режимами. Именно таковой период как раз и начинался с приходом Горбачёва. Я сам начал тянуться к сочинительству, хотя тяга ещё была смутна. Тем более, я не мог оторваться от рассказов Алика, которые лились на меня, как из рога изобилия. Не было темы, писателя, поэта, произведения насчёт которых Алик ничего не мог сказать. Причём он обладал несомненными артистическими способностями, что многократно усиливало как притягательность его рассказов, так и его личную. Он мог декламировать наизусть огромные куски поэзии и прозы. Надо признать, что этот человек мне нравился, и я хотел поддерживать с ним отношения и дальше. Причём, другой частью разума, более трезвой, врачебной, я понимал, что здесь что-то не так. Слишком многое в его жизни было неясно, причём он сам напускал на себя ещё больше таинственности.
-Алик, спросил как-то я его- а где ты учился, откуда ты всё это знаешь?
-Мой отец был адмиралом, и когда он умер, осталась дача, а там было много старинных книг. Каждый день я прочитывал книгу, запоминал её и продавал. На вырученные деньги я покупал пару бутылок шампанского, потихоньку пил его, и снова читал…
Хотите- верьте , хотите- нет. Я - хотел верить. И верил. Ну и что, что у человека лёгкая шизофрения? Тогда я серьёзно не думал об этом…. Да, я поплатился за доверчивость, причём, что интересно, почти зная, что он мошенник (Не сразу, конечно, не сразу!), и что с головой у него явно не всё в порядке. А это я понял довольно рано.
Однажды мы стояли на лестничной площадке и курили. Уже стемнело. Внезапно Алик застыл и уставился в противоположное окно, выходившее во двор больницы. Я тоже посмотрел туда, но ничего не увидел, кроме стен, крыши и света противоположного окна корпуса клиники.
-Что ты там видишь, Алик? Сначала он ничего не ответил. Потом, медленно растягивая слова- Я вижу там своего деда.
-Ты его помнишь?
-Нет. Он умер ещё до моего рождения. Но я ясно вижу, что это мой дед. Он сидит в кресле, покрытый синим пледом, в красную клетку. Он читает. Рядом стоит палка.
Также внезапно это его наваждение исчезло. Он немного помолчал, а потом, как ни в чём ни бывало, обратился ко мне: «Так о чём мы говорили?»
 Он настолько не вписывался в окружающую советскую действительность, что вызывал у меня невольное уважение. Кроме того, я чувствовал его интеллектуальный уровень, да и сам был худо-бедно, но начитан. Поэтому я видел, что далеко не всё, что он говорит- враньё. В конце концов, стихи Блока или Брюсова сам не придумаешь….Что бы там ни случилось потом, я ему благодарен. Да и вообще, ни до, ни после первых горбачёвских лет- в сущности, пока я не уехал, у меня не было столько настоящего душевного, человеческого общения, такого подъёма и уроков жизни. Но Алик был здесь началом и центром всего.