Чудеса, да и только

                ЧУДЕСА,  ДА  И  ТОЛЬКО

В наш прагматический и рационалистический век в чудеса почти никто не верит, а если таковые и случаются, то их пытаются объяснить с научной точки зрения или считают, что это не более чем выдумка. Вместе с тем вера в чудеса возникла значительно раньше прихода прагматизма и пришла она с религией. Ведь нет такой религии, в которой не было бы богов или бога, как и нет такого Бога, который не совершал бы чудес. Без этого он не был бы Богом.  Не  существует религии, в которой совершение чудес не составляло бы ее неотъемлемую часть. Буддизм перестал быть Учением Будды и перешел в религию лишь после того, как оброс мифами о чудесах, совершенными Учителем. Именно поэтому Иммануил Кант, который был не только великим философом, но и большим любителем чудес, утверждал, что если бы не было Бога, его пришлось бы придумать. 
Чудеса происходят повсеместно, часто, почти каждый день. Их не видят только люди скучные, лишенные всякого воображения.
Историю, которую я опишу и которая является чистой правдой, несмотря на ее кажущуюся неправдоподобность, можно посчитать чудом, которое произошло в одном небольшом английском городке недалеко от Лондона. Правда, найдутся и такие, которые сочтут это совсем не чудом, а казусом (от латинского слова casus - случай) или странной историей, небылицей. Но поверьте, я ничего не придумал, только по требованию одного из героев повествования изменил имена. Все действующие лица, к счастью, живы и здоровы, что очень важно для правильного понимания того, о чем я собираюсь поведать.
Итак, все произошло в небольшом городке около Лондона. В одном из пабов подвыпивший посетитель со смехом рассказал мне эту историю, очевидно желая развеять неправильное представление иностранцев о том, что англичане – народ сухой, неприветливый и неспособный на безрассудные поступки. Его рассказ показался мне не более чем выдумкой завсегдатая питейного заведения, к тому же не совсем трезвого. Но, подумав, я решил отправиться по указанному адресу и самому убедиться в правдивости рассказанной истории.
Был прекрасный день с неярко светившим солнцем на светло-голубом небе с кучевыми облаками, одно из которых имело вид игрушечного медвежонка. Я подумал, что в такой день мне должно повезти.
Это был типичный английский дом маленького городка с аккуратным садиком, где росли розы, рододендроны, вероника и кусты других растений, названия которых мне не известны. Чувствовалось, что хозяева горды своим садом и уделяют ему много внимания.
На мой стук калитка отворилась и на пороге показалась хозяйка. Она была под стать своему дому – худая, если не сказать, тощая англичанка лет около шестидесяти с зачесанными назад бесцветными волосами, выдающимся носом и подбородком и большими серыми глазами. Одета она была в футболку с какой-то надписью, смысла которой я не понял, и длинную юбку неопределенного темного цвета. Я явно оторвал ее от работы, и к приходу гостя она не была готова. Она посмотрела на меня вопросительно. Я представился и сказал, что заинтересовался историей ее сына, услышанную в городе от одного из жителей. Вслед за ней вышел и ее муж, тоже в рабочей видавшей лучшие времена одежде. Он расположился за женой, как бы давая понять, что погоду в семье делает его жена, а он имеет лишь право совещательного голоса.
«Мы не делаем из приключений нашего сына никаких секретов», сказала она. «Джим, так зовут моего сына,  даже считает, что о нем несправедливо мало знают в мире. Он хотел бы, чтобы о нем узнала не только Англия, но и весь мир и чтобы все газеты были полны статьями о нем и его необычной судьбе. Мы с мужем так не считаем, но вы ведь знаете современную молодежь – мнение родителей их не интересует. По-этому я не хочу, чтобы эта история стала достоянием желтой прессы, там могут все переврать. Поэтому прошу изменить наши имена», добавила она твердо. Я же удивился, как в таком маленьком провинциальном городке знают, что такое «желтая пресса». «Сына сейчас нет дома, но он должен скоро прийти».
Действительно, Джим пришел довольно скоро.
Вот, что мне рассказали Джонсоны (назовем их так). Для целостности картины я предпочел написать пересказ почти без упоминания, что поведал мне сам герой повествования, его мать или отец.

Когда миссис Джонсон узнала, что беременна, это не вызвало у нее ни радости, ни огорчения, разве что удивление, ведь ей было уже хорошо за сорок. Вырастить еще одного ребенка не казалось ей особенно трудным. Муж работал на фабрике, зарабатывал вполне прилично, не злоупотреблял посещениями пабов, два сына уже настолько подросли, что через год-другой пойдут по стопам отца. На все советы подруг посетить женского врача, чтобы произвести нужные исследования или хотя бы определить пол будущего ребенка, она отвечала отказом, ссылаясь на свою бабушку и мать, которые обошлись без этих ненужных хлопот и нарожали кучу детей.
Но когда ей показали новорожденного, сердце ее почти остановилось от страха. У ребенка была головка, которая по сравнением с непропорционально маленьким туловищем казалась большой. Но ручки и ножки… Ручки можно было принять за крылышки только что вылупившегося птенца, так малы они были, и ножки размером не превышали крошечные ручки.
«Это мой ребенок?» прерывающимся слабым голосом спросила она.
«К сожалению, да, это ваш сын», ответил врач. «Почему вы не обратились к нам раньше? Мы ведь могли определить это уродство значительно раньше, до родов, и у вас было бы время решить, сохранить ли беременность или прервать ее».
«Я бы все равно не пошла на аборт. Я родила сына, и каков он бы ни был, это мой сын. Таким, каким его дал нам господь Бог», сказала миссис Джонсон твердым голосом. Она уже оправилась от шока.
Отец новорожденного, который отказался присутствовать при родах из эстетических соображений, принял сообщение о рождении сына-урода стоически.
«Мы вырастим сына и окружим его любовью, пусть даже он останется таким, каким родился. И назовем его Джимом в честь моего любимого деда».
Мистер Джонсон, правда, не сказал, что его дед отличался неуемным темпераментом, пропадал в пабах и публичных домах, где проматывал большую часть своей зарплаты, что, однако, не помешало, а может быть, и помогло, стать ему отцом пятерых детей. Жена не бросила его потому, что дед нашего мистера Томпсона бы любимцем своих детей,  всегда весел, напевал круглый день песенки и был большим мастаком в любви.
Первое, что поразило миссис Джонсон, когда ей принесли ребенка на первое кормление, были глаза младенца. С таким выражением смотрят на мир глазами взрослого счастливого человека.
«Бедняжка», подумала с грустью женщина и тяжело вздохнула. «Ты не знаешь, что тебе предстоит испытать в жизни. Но будь счастлив хотя бы в детстве».
Джим, несмотря на уродство, окруженный любовью и заботой родителей рос спокойным ребенком, никогда не плакал и много спал. И всегда улыбался, как бы утверждая своим видом, что он самый счастливый человек на свете. Миссис Джонсон была довольна характером младшего сына и думала о том, что если бы у всех детей был бы такой характер, как у ее Джима, земля превратилась бы в рай, населенный ангелами. Ведь ее старшие дети, когда были маленькими, часто плакали и мешали ей исполнять необходимую работу по хозяйству, а когда подросли, были чем-нибудь всегда недовольны и требовали неизвестно чего. Правда, с возрастом они успокоились и престали отличаться от своих сверстников. Ее сердце радовалось, глядя на улыбающегося малыша, который сидел в деревянном креслице, самолично изготовленном мистером Джонсоном.
Около двух лет от роду он научился передвигаться на своих коротеньких ножках с помощью матери на короткие расстояния, но было ясно, что всю жизнь ему придется провести в инвалидном кресле. И до трех лет ничего не говорил, и родители с грустью решили, что говорить и ходить самостоятельно он никогда не научится.
Каково было удивление миссис Джонсом, когда Джим вдруг заговорил, и первыми его словами было: «Как я счастлив!». В тот же день он начал самостоятельно ходить. Хоть и недалеко, но самостоятельно. Мать и отец готовы были плакать от радости. Старшие братья были к Джиму безразличны и почти не его не замечали.
В детском саду для детей-инвалидов он ничем не отличался от других, а воспитательница говорила, что по своему развитию он даже опережает сверстников. Впрочем, это было нетрудно, Джима окружали дети с различными психическими заболеваниями. В пять лет он выучился читать, а вскоре и писать. Воспитательница посоветовала матери Джима перевести его в другой детский садик, где воспитывались обычные дети, но миссис Джонсон решила повременить. Она уже сама заметила, что ее малыш рос смышленым и любознательным ребенком, но отдать сына в окружение обычных детей ей еще не хотелось – как бы его не обидели. Единственно, что ее настораживало, было то, что Джим проявлял повышенный интерес к существам противоположного пола – когда она его мыла, мальчик всегда требовал, чтобы мать тоже раздевалась догола и наровил дотронуться своими недоразвитыми ручонками к ее грудям или прижимался всем тельцем к ее животу. Он пытался обнять девочек и поцеловать их. Девочки не понимали его и жаловались воспитательнице. Но миссис Джонсон не очень беспокоилась. Дети ведь всегда очень любопытны, а уж от такого не по возрасту развитого и любознательного ребенка ничего другого ожидать не приходится.
Наконец, Джим достиг школьного возраста, и мать с отцом начали думать, отдать ли сына в школу для детей-инвалидов или в школу для обычных детей. Миссис Джонсон думала ночи напролет, советовалась с закадычными подругами, которых считала умными женщинами, а мистер Джонсон даже зачастил в пабы, где можно было встретить мужчин, которые могли бы ему дать дельный совет. Оба наслушались такого, что у них голова пошла кругом.
«Отдадим Джима в обычную школу», вскоре сказала миссис Джонсон твердым голосом. «Если его будут там обижать или он будет не справляться с уроками, его можно будет всегда оттуда забрать. Не хочется мне, чтобы такой умный парнишка воспитывался среди недоразвитых».
«Ты всегда была умницей», сказал восхищенно мистер Джонсон. «Иначе я никогда не взял бы тебя в жены».
Она посмотрела на мужа. Ее взгляд красноречиво говорил о том, что не он, а она оказала ему честь, согласившись на женитьбу. Но как все умные женщины она промолчала, помнив о том, что молчание золото в отличие от разговоров, которые лишь серебро. Цену себе она и так знала.
В школе дети встретили Джима скорее с удивлением, чем с презрением. Девочки сторонились его, мальчики пытались не выражать ни дружеских, ни враждебных чувств. Но Джим чувствовал себя среди них привольно и не переставал улыбаться.
«Как хорошо, что вы отдали меня в такую замечательную школу», сказал однажды Джим родителям во время обеда. «Мальчики в моем классе такие умные. А девочки очень красивые. Все девочки очень красивые», добавил он с восхищением.
Родители переглянулись между собой, а один из старших братьев не скрывая издевки спросил:
«Ты, конечно, уже нашел себе подружку по душе?»
«Пока нет», простодушно ответил Джим. «Но скоро найду», сказал он уверенно и счастливо засмеялся. Братья только хмыкнули.
Проходили годы, а Джим не мог найти ни подружку, ни друга. Но это, очевидно, его не слишком беспокоило, во всяком случае, меньше, чем его родителей. Он продолжал улыбаться и говорить, что на земле нет счастливее человека, чем он.
И вдруг у него появился друг. Однажды мать Джима заметила, что сын начал приходить со школы вместе с Кристофером, худощавым высоким мальчиком с большими грустными серыми глазами из параллельного класса. Где появлялся Джим, нам был и Кристофер. После школы они вместе готовили домашние задания, гуляли в городском парке, один пешком, другой в инвалидном кресле. Как-то раз Кристофер даже вытащил Джима в бассейн. В первый раз посетители бассейна встретили Джима со смехом и язвительными замечаниями. Но Кристофер вступился за друга и даже подрался с одним наиболее насмешливым. После этого уже никто не осмеливался сказать о Джиме ничего плохого.
«Я так рад, что у меня есть такой друг, как Кристофер», сказал Джим родителям. «Он такой добрый и такой умный. С ним можно говорить обо всем, и он меня поймет. У нас нет тайн друг от друга».
Миссис Джонсон не могла понять, что связывает Кристофера с ее сыном.
«Почему ты подружился с Джимом? Вы ведь такие разные», сказала как-то она Кристоферу, когда они остались в саду наедине, Джиму нужно было что-то взять в своей комнате.
«Да, мы разные, но такого друга, как ваш сын, у меня никогда больше не будет. Он такой умный, мы понимаем друг друга с полуслова. Нет такой темы, на которую мы бы не говорили». Он замолчал, а потом добавил: «Он всегда веселый, у него всегда хорошее настроение. А я раньше был всегда грустным. Часто мне было так тоскливо, хоть прыгай с шестого этажа, где мы живем. С тех пор, как мы подружились, такие мысли почти не приходят мне в голову. И это только благодаря вашему сыну. Я его очень люблю за это».
«Бедный мальчик, совсем ребенок, и такие страшные мысли. Что с ним будет, когда он вырастет и по-настоящему столкнется с жизнью?» подумала она.
Неожиданно, во время мытья сына, миссис Томпсон обнаружила, что на лобке Джима появились волосики.
«Наш сын превращается в мужчину», сказала она мужу. «Но, как говорится, маленькие детки – маленькие бедки, большие детки – большие бедки. Теперь у него начнутся половые проблемы, а у нас – с его переходным возрастом».
Однако проблемы переходного возраста обошли Джима. Он по-прежнему счастливо улыбался..
Как-то раз Джим пришел со школы в возбужденном состоянии.
«У нас начались уроки по сексуальному воспитанию. Нам объясняли, как получаются дети. Скажите, когда вы занимаетесь любовью?» спросил он у родителей во время обеда. «Наверно, когда я в школе или гуляю с Кристофером? У вас ведь трое детей, и их не аист вам в корзине принес. И вы нас не в капусте нашли».
За столом воцарилась напряженная тишина. Родители покраснели. Миссис Томпсон поняла, что необходимо ответить сыну на его вопросы. Но что?
«Занимайся лучше уроками», сказала она. «Подрастешь и тогда все поймешь. И будешь этим сам заниматься, а пока тебе рано об этом и думать».
«Наша учительница так не думает», с вызовом сказал Джим. «Она считает, что мы уже настолько подросли, что должны подготовиться к взрослой жизни. Она еще  сказала, что девочкам срочно нужно обзавестись сумочками с прокладками на случай, если у них начнутся месячные».
«Месячные не атомная война, которая начинается без предупреждения. У них всегда будет время, чтобы подготовиться», сказал мистер Томпсон, желая перевести все в шутку. Он встал из-за стола, за ним миссис Томпсон. На этом обед закончился. Джим не возвращался больше к этой теме. Но не переставал улыбаться и говорить, что он самый счастливый человек на свете.
После нескольких лет эйфории – ведь не каждой приходится быть матерью такого необычного ребенка – повышенная сексуальность сына начала беспокоить миссис Томпсон.
«Он счастлив, но ведь его счастье ни на чем не основано и не может продолжаться вечно», сказала он мужу. «Рано или поздно он поймет, что такой инвалид, как он, встретится в жизни с трудностями, которые ему и не снились. Каждый день я жду, что он проснется и скажет: „Мама, я так несчастен“. К счастью, пока этот день еще не наступил».
«Оставь свои предчувствия», возразил ей отец. «Джим счастлив и это очень хорошо. У него еще есть время для того, чтобы узнать – такие люди, как он, не смогут стать счастливым взрослым. Не порть ему счастья детства».
«Я боюсь, что за своим счастьем он не будет способен увидеть горя других», вздохнула миссис Томпсон.
Но вдруг Джим пришел из школы с грустным выражением. Это так поразило миссис Томпсон, что она с тревогой спросила, что случилось.
«Кристофер заболел. У него грипп, и его положили в больницу», сказал он. «Я пойду к нему и не уйду, пока он не выздоровеет».
Его не было три дня, а на четвертый появился с заплаканными глазами.
«Он умер», сказал Джим и заплакал.
Он пошел на похороны друга с большим букетом белой сирени. Проходили часы, а он не возвращался из кладбища. Мать уже забеспокоилась, решила даже пойти его разыскивать. Но Джим появился вечером и сказал:
«Он умер, так и не узнав радости секса. Теперь он никогда этого не узнает. Поэтому я принес на могилу белую сирень как символ его девственности, которую он унес с собой в могилу. Жить и не знать секса! Это ведь ужасно!» Он замолчал, а потом вдруг счастливо улыбнулся. «Но я не такой. У меня будет секс, хотя бы один раз. Нет, не один раз, а много-много хорошего секса».
Он уже не вспоминал о Кристофере, и только без устали повторял, что такого счастливого человека, как он, не сыщешь во всем мире.
«Он не знает, что значит потерять близкого друга, не понимает и не чувствует горя других», сказала миссис Томпсон мужу и расплакалась. «Неужели, когда мы состаримся, он никогда нам не поможет и не пожалеет. Нам никогда не придется в старости услышать от него доброго слова. Хотя бы одно доброе, ласковое слово. Ничего»
Мистер Томпсон растерялся. За всю их долгую совместную жизнь он ни разу не видел жену плачущей. Он поцеловал ее и сказал: «О чем ты говоришь? Он ведь инвалид, это нам придется до самой старости заботиться о нем. Что делать, такова наша судьба»
«Я ведь не о деньгах говорю. Мне от него ничего не надо. Просто я хочу, чтобы он подошел к нам, когда мы состаримся, и сказал: „Мама и папа, я люблю вас и благодарен за все, что вы для меня сделали, за то, что вы вырастили меня хорошим человеком“. Но, боюсь, нам этого не дождаться. Я не жалею ни о чем, ни о том, что не сделала аборта, даже ни о том, что посвятила ему всю жизнь, не ожидая ничего взамен. Ты прав, от судьбы не уйдешь».
 
После окончания школы родители решили, что для Джима уже пришло время самому зарабатывать деньги и определили его в мастерскую, где работали инвалиды. Чем он там занимался, их мало интересовало, да и Джим не распространялся на эту тему. Но деньги каждый месяц приносил аккуратно.
Беседа затянулась до позднего вечера, и я понял, что пора прощаться, хотя Джим не проявил ни малейшего признака усталости. Мы договорились, что встретимся через денек-другой.
Я вышел совершенно потрясенным. То, что я услышал от самого Джима и его родителей, было не только необычным, но и как-то не укладывалось в обычные рамки моего разума.
До встречи с Джимом оставалось еще несколько дней, поэтому я решил не терять времени и пошел в тот самый паб, посетители которого рассказали мне историю Джима.
«Если вы войдете в доверие парня и его родителей – а они люди непростые, только на первый взгляд они таковыми кажутся – то узнаете такое…», сказал мне один из завсегдатаев этого заведения.
Хозяин паба оказался не более разговорчивым.
«Джим, несмотря на свое уродство, парень смышленый. Не удивлюсь, если вскоре он разбогатеет».
Вытянуть из посетителей паба нечто более определенное мне не удалось. Либо сплетни в городке были ни в чести, либо мне, человеку постороннему, они не захотели рассказать о том, что считали своей городской достопримечательностью. Я расстроился и решил больше не ходить к Томпсонам, но вскоре любопытство победило нерешительность, я позвонил, назначил встречу и в назначенный день с бутылкой бургундского отправился к ним.
В этот раз Томпсоны подготовились к моему визиту. Хозяйка дома вырядилась в блейзер темно-вишневого цвета и сиреневые брюки, на мистере Томпсоне был темный костюм со скромным темно-синим галстуком. Джим сидел в кресле с высокой спинкой в такой непринужденной и изящной позе, что его можно было принять за представителя аристократического рода. На столе стояла бутылка шотландского виски, содовая, высокие бокалы из старинного хрусталя и яблоки в вазе. Думаю, что если бы королеве пришлось навестить это семейство, то она бы осталась довольна. Я же был польщен.
После обмена обычными приветствиями и вопросами о том, как прошла неделя, мы выпили по бокалу виски с содовой.
«В прошлый раз мы остановились на самом интересном. Хочу рассказать вам о моем путешествии в Рио-де-Жанейро», и, увидев мой удивленный взгляд, с гордостью продолжил. «Представьте, я был там и времени зря не потерял».
«Наверно, красивый город», сказал я. «Никогда не был в Латинской Америке. Меня туда почему-то не тянет. Но почему именно в Рио?».
«Города я почти не видел», сказал он безразличным тоном. «Я был занят другим», и его глаза загорелись загадочным огнем.
«Вы еще плохо знаете нашего сына», сказала миссис Томпсон, с любовью глядя на сына. «Однажды он пришел и сказал, что хочет поехать на карнавал в Бразилию. Я растерялась, ведь такое путешествие стоит немало. Но чего не сделаешь для любимого сына? Тем более что он сказал, что накопил немного денег, и нам нужно оплатить только перелет. Вот уж никогда не думала, что Джим зарабатывает такие деньги. Но, как оказалось, он еще и подрабатывает в одной фирме, где хорошо платят. После семейного совета мы с мужем решили, что денег на путешествие ему дадим, тем более, что он уверял нас, что только в этой стране он сможет, наконец, стать мужчиной».
«Но почему именно в Рио?» спросил я Джима.
«Туда потянуло меня провидение. Как-то раз я проснулся в удивительном настроении. Такого со мной никогда не бывало. Я был уверен, что в этот раз со мной произойдет нечто совершенно необычное. Был выходной день, и я решил поехать к морю, тем более, это близко, каких-то полчаса на автобусе.
Погода была прекрасная, светило солнце и не было тумана, который часто стоит над морем. Я выпил в баре рюмку виски и отправился на берег моря. Было много людей, и я смотрел по сторонам. Мимо меня проходили прелестные девушки в бикини, но никто не обращал на меня никакого внимания.
Вдруг появился туман, но какой-то странный. Он висел полосой на небе чуть выше горизонта, а небо и море оставались чистыми. Откуда-то между туманом и горизонтом появились фигуры полуобнаженных женщин, которые танцевали бразильскую самбу, но музыки я не слышал. Я видел только их тела, украшенные разноцветными перьями, только голые груди и ноги. Их голов я не смог рассмотреть, они были скрыты туманом. Я сразу узнал их, это был карнавал в Рио. Они приближались ко мне. На груди одной из них я увидел плакат „Джим, мы ждем тебя в Рио!“ Я сразу понял, что мне нужно поехать в Бразилию, там я обязательно стану настоящим мужчиной. Я приехал домой. Все остальное вы уже знаете.
Я поселился в маленьком недорогом отеле и, едва приняв душ, даже не поев,  так велико было мое нетерпение, отправился на улицу. Мимо проходили люди, красивые женщины, черноволосые с жгучим взором темных глаз, но никто не обращал на меня внимания. Даже мое инвалидное кресло не вызывало никакого любопытства. Я не вызывал ни у кого интереса. С грустью я подумал, что найти женщину, которая бы захотела заняться со мной любовью, будет трудно. Даже здесь, в Рио. И тогда мне стало ясно – нужно найти публичный дом. Но не просто какой-нибудь завалящий, а хороший, дорогой. Уж там-то точно мне повезет.
Но как найти такой? Спросить в отеле мне казалось не совсем приличным. И уж конечно не у прохожих. Я поехал в центр города, но и там не нашел ничего. Я уже расстроился, как вдруг в одной узенькой улице нашел то, что искал. Здание, в котором он размещался, показалось мне богатым. Значит, и бордель должен быть из приличных. Но я решил сразу туда не входить – нужно принять душ, поесть, выпить местного рома, отдохнуть, а завтра пойти обязательно.
Так я и сделал. Когда я появился в вестибюле, то сразу понял, что это заведение для богатых – всюду стояли цветы, стены были украшены картинами обнаженных женщин в соблазнительных позах.         
За стойкой стояла полуголая красавица, высокая, пышнотелая, с огромными грудями, которые едва умещались в бюстгальтере. Глядя на нее, я сразу подумал: «От такой я бы не отказался». Но тут же понял, что она – хозяйка заведения, у нее своя клиентура.
Она посмотрела на меня и на инвалидную коляску. В ее взгляде было и удивление и не скрываемое презрение.
«Молодой человек, вы, очевидно, ошиблись дверью», сказала она, и губы ее искривились в язвительной улыбке.
Но я не сробел.
«Нет, я знаю, куда я пришел», сказал я как можно увереннее. И даже улыбнулся. «Мне нужна одна из ваших девочек, но не просто какая-то, а самая лучшая».
«А деньги у тебя есть? У нас платят вперед», сказала она голосом торговки, которая боится продешевить. «Самая лучшая стоит много денег».
И она назвала сумму. Я прикинул, что после такого посещения денег у меня почти не останется. Хорошо еще, что был обратный билет.
«Ничего страшного, игра стоит свеч», сказал я себе. «Потерять девственность с самой лучшей девочкой, ведь об этом можно только мечтать. Можно немножко и поголодать».
Она позвонила куда-то по внутреннему телефону, и появилась она. У меня перехватило дыхание от восторга – высокая брюнетка, не худая и не толстая, с огромной грудью и попочкой прекрасной форма, с длинными красивыми ногами. Ее хозяйка по сравнению с ней выглядела уродкой.
Хозяйка посмотрела на нее и с иронией спросила:
«Марина, пойдешь с ним?»
Марина посмотрела на меня, вздохнула и спросила:
«Ты сказала ему, сколько я стою?»
«Он знает. Согласен ли ты на нее?» спросила она меня.
«Конечно!» почти закричал я.
«Тогда выкладывай денежки».
Марина пошла впереди, а я, стараясь не отстать, поехал за ней на инвалидной коляске. Комната, куда она меня привела, оказалась совсем простой, совсем не такой роскошной, как вестибюль – огромная двуспальная кровать, которая занимала большую часть комнаты, небольшая тумбочка и огромной величины распятие. Я хотел уже было спросить, для чего здесь распятие, но она, не говоря ни слова, вытащила меня из инвалидного кресла и осторожно, как ребенка, положила в постель и начала раздевать. Она сняла сначала рубашку, потом стащила штаны и принялась стаскивать трусики.
Вдруг глаза ее расширились от удивления и восторга.
«Вот уж никогда не думала, что ты обладатель такого сокровища!» сказала она, тяжело дыша.
«Ты еще не знаешь, каков я в деле», сказал я скромно. «Ты не раскаешься, что согласилась быть моей».
Как в тумане, помню я то, что происходило потом. Но, что я знаю точно, она сначала стонала, потом кричала и под конец даже визжала от восторга».
«Джим», вдруг раздался строгий голос миссис Томпсон. « Надеюсь, ты оградишь нас от подробностей».
Однако при этом она заерзала на стуле, щеки покрыл нездоровый румянец, и в глазах появился странный блеск, которого я ранее не замечал.
 «Мама, я ведь вам обо всем этом уже рассказывал, и ты не возражала. Даже похвалила меня», сказал Джим тоном недовольного ребенка.
«Тогда это было в семье. Но теперь при человеке, которого мы еще плохо знаем, при иностранце… Твои слова могут быть истолкованы превратно…».
Мне не оставалось ничего другого, как заверить ее, что я человек современный и никакие подробности уже не в состоянии меня шокировать.
«Мама, не относись ко мне, как к ребенку. Я уже стал мужчиной и могу сам решать, что говорить, и что, нет».
Миссис Томпсон только вздохнула.
«Наконец, оплаченное мною время истекло», продолжал Джим.
«Жалко, что все уже кончилось», сказала Марина с грустью. «Ты единственный, кто смог меня удовлетворить».
«Я могу и дальше», сказал я в запале.
«Знаю, но здесь порядки строгие. Сколько заплатил, столько и занимайся любовью».
Перед расставанием она как бы невзначай спросила меня, где я остановился. Я назвал ей мой отель.
Я пришел в свою одинокую комнату в ужасном настроении, так не хотелось мне расставаться с Мариной. Мне даже казалось, что я уже не могу назвать себя самым счастливым человеком на свете. Но потом вспомнил, что стал мужчиной. И не просто мужчиной – я потерял девственность с самой прекрасной женщиной Бразилии, и вновь почувствовал себя счастливым.
На следующий день меня позвали к телефону. Это была Марина.
«Я с трудом разыскала тебя», сказала она. Мне показалось, что в ее голосе слышались слезы. «Я не хочу, чтобы наша встреча была последней. Запиши мой электронный адрес, мы сможем переписываться».
И она повесила трубку. 
«Каждый раз, когда ты рассказываешь эту историю, я не перестаю удивляться сентиментальности бразильянок», опять вступила в разговор миссис Томпсон. «Я ожидала от них, особенно от проституток, большего прагматизма».
«Мама», раздраженно сказал Джим. «Ты забываешь о том, что Бразилия – южная страна, и ее населяют южанки, которые чувствуют и думают иначе, чем мы, северяне. Помнишь, как у Киплинга:
      Никогда вы не найдете в наших северных лесах
      Длиннохвостых ягуаров, броненосных черепах.
      А в солнечной Бразилии, Бразилии моей
      Такое изобилие невиданных зверей. (1)
Я много раз слышал, что англичанки сексуальны. Возможно. Но я ни разу не слышал, чтобы вы, мама и папа, визжали или кричали от восторга во время секса, какое там визжали или кричали, просто стонали. Не могу поверить, чтобы вы не занимались сексом, откуда же тогда я появился. Ведь моя комната находилась рядом с вашей спальней, и если бы такое происходило, я бы все слышал».
«Сын, побойся Бога, что ты говоришь о своих родителях!» строго сказал мистер Томпсон.
«Извините, папа и мама, я не хотел вас обидеть. Я просто хотел объяснить  разницу между южными женщинами и англичанками. 
Вам не понять Марины. Я и сам понял ее не сразу. После ее звонка в отель в Рио я подумал:
„Зачем она звонит? Дело сделано, я теперь мужчина, и какое ей до меня дело? Даже, если я понравился ей как мужчина, не значит, что нужно продолжать знакомство“.
Но потом, все хорошо обдумав, мне стало ясно, что так думать может обычная прагматическая свинья, а я ведь не такой. Во время нашего короткого знакомства я понял, что она добрая и чистая женщина, которая тяготится тем, что вынуждена продавать свое тело. Действительно, по нашей переписке по электронной почте мне стало ясно, что я нужен Марине как человек, который имеет не только член, но и душу, и сердце. Она увидала во мне такого человека. За это я ценю ее.
Я возвратился в Англию с каким-то странным чувством не то беспокойства, не то неудовлетворенности. Я никак не мог себя понять – ведь то, зачем я поехал в Бразилию, выполнено с честью. Но через некоторое время вдруг меня осенило – человек, который стал мужчиной, должен зарабатывать деньги, и не просто деньги, а хорошие деньги. Иначе ему грош цена. Но как? Что может сделать такой, как я инвалид? Даже, несмотря на то я чувствовал себя самым счастливым человеком на земле, и моя инвалидность никогда не тяготила меня, я всегда знал, что я не такой, как все, что я инвалид. Я долго думал, даже просыпался по ночам, чего со мной никогда раньше не было, и думал, думал и думал.
И придумал. Нужно открыть публичный дом для инвалидов! Люди с увечьями хорошо будут платить за секс.
«Как начать бизнес, если так можно назвать то, чем я хотел заняться?» опять заговорил Джим. «Начал я с того, что встретился с ребятами, с которыми вместе работал. Все они сказали, что очень страдают из-за того, что не могут найти девушек, согласных заняться с ними любовью. Однако меня поразило то, что они только жаловались, у некоторых были даже слезы на глазах, но ни один из них не был в состоянии принять какое ни будь решение. Все только жаловались на свою несчастную судьбу. Как бы невзначай, я спросил у них, готовы ли они выложить денежки и попробовать пойти в публичный дом. Некоторые уже пытались, но безрезультатно, ни одна из проституток не согласилась переспать с ними даже за большие деньги. Их только высмеяли и оскорбили.
Потом я поехал в Лондон и нашел несколько мастерских, где работали молодые люди с физическими уродствами. И те были согласны заплатить любые деньги, лишь бы познать радости плотской любви.
Я поделился этой идеей с Мариной, и она пришла в восторг. Через короткое время она написала, что нашла двух девочек-бразильянок, которые готовы приехать в Англию и принять участие в моем проекте. Правда, за хорошие деньги.
Я рассказал все родителям, и они согласились отдать мне накопленные за всю жизнь деньги».
«Чего не сделаешь ради любимого ребенка? Знаете, мы его любим больше наших остальных сыновей. Странно, не правда ли?» сказала миссис Томпсон.
«И мы в него верим!» сказал мистер Томпсон. «У него светлая голова». Он посмотрел на меня доверительно, как на человека, которому можно поведать самое сокровенное. «Я никогда бы не стал бросать деньги на ветер. Если бы я не думал, что предприятие сможет принести доход, то никогда бы не согласился отдать последние копейки, накопленные тяжелым трудом».
И он посмотрел на жену. Я понял, что ошибался, считая миссис Томпсон главой семьи. Мистеру Томпсону палец в рот не клади. Он за себя постоит.
«Я часто переписываюсь с Мариной, и мы обсуждаем, как должен выглядеть публичный дом для инвалидов. Мне видится он небольшим, только три-четыре девочки, может быть, даже меньше. Но он должен быть шикарным, с просторным вестибюлем, на стенах должны быть картины, даже большой аквариум с диковинными рыбами. А в баре за относительно невысокую плату должны подаваться изысканные напитки. Комнаты девочек, как я себе представляю, не должны выглядеть аскетично, быть под стать вестибюлю, и все должно располагать к любви. И плата не должна быть очень высокой – откуда у несчастного инвалида большие деньги. Они и так едва сводят концы с концами».
«У нашего Джима доброе сердце. Вы ведь это уже заметили», сказала миссис Томпсон, с любовью глядя на сына.
«В некоторых деталях мои представления о заведении расходятся с Мариниными, но в целом у нас нет разногласий. Вчера я получил письмо от Марины, в котором она сообщает, что приедет через неделю вместе со своими подругами Лолой и Кристиной. Одна из них светлая мулатка с горящими черными глазами, другая голубоглазая блондинка. Так что они смогут удовлетворить разнообразные вкусы посетителей. Правда, мне не хотелось бы, Марина занималась продажной любовью. Она должна быть вместе со мной руководительницей заведения. Не ожидал от себя такой ревности – я хочу, чтобы она принадлежала только мне. Марина предлагает уже сейчас снять помещение в каком-нибудь особняке и дать объявления в различные газеты об открытии в ближайшее время нашего заведения. Но я не хочу спешить, знаете, береженного Бог бережет. Пришлось ответить ей, что я бы хотел, что время еще терпит, пусть приезжают и отдохнут месяц – другой, но прихватят деньги на жизнь, я не могу их содержать. А за это время мы узнаем друг друга, дадим рекламные объявления и сделаем ремонт в особняке по моему вкусу.
Я пожелал Джиму всяческих успехов в его благородном деле. Бутылка бургундского так и осталась не откупоренной, что дало мне основание подумать, что я совершенно не знаю обычаев жителей Соединенного Королевства.
Пару лет я не был в Англии, но время от времени мои мысли возвращались к Джиму. Удалось ли ему выполнить задуманное? И как сложились его отношения с Мариной? Ведь, как он сам сказал, ему хотелось бы, чтобы Марина принадлежала ему. Понятно, что отношения между инвалидом и красивой молодой женщиной – дело не из легких.
И я решил снова поехать в Англию и навестить моего нового знакомого и сразу после приезда отправился к дому Томпсонов.
К моему удивлению, на входной калитке висел замок, сад был в запущенном состоянии, что представить себе, зная характер миссис Томпсон, было невозможно. Я в растерянности смотрел на дом и нашел объявление: «Продается». В голову полезли мысли о том, что произошло несчастье, кто-то умер, предприятие Джима разорилось, если оно вообще состоялось. И так далее. Мрачные мысли. Томпсоны и особенно Джим перестали быть для меня просто мимолетными знакомыми, я как-то даже сроднился с ними. Поэтому вид заброшенного пустого дома привел меня в грустное настроение. Тогда я решил отправится за разъяснениями в знакомый мне по предыдущим посещениям этого городка паб.
Хозяин сразу признал во мне старого знакомого.
«А, вы опять приехали», сказал он приветливо. «Конечно, вам хочется узнать новости о Джиме и его родителях. Могу рассказать много интересного».
Я обрадовался его доброжелательности, чего не замечал в мой предыдущий приезд.
«Джим теперь стал важной птицей, разбогател и купил роскошный дом, где поселился со своими родителями и этой бразильской шлюхой». При этом он поморщился. Было видно, что его отношение к Джону не изменилось в лучшую сторону. «И его бордель процветает, иначе, как бы он купил такой дом, почти дворец».
«Но почему это вызывает у вас гримасу отвращения?» с удивлением спросил я. «Или вы стали пуританином, чего я за вами раньше не замечал? Или вы не одобряете его затеи?»
«Вы ошибаетесь», сказал хозяин паба. Мне показалось, что в его голосе появились нотки обиды. «Куда уж мне до пуритан, мне обычному грешнику. И к тому же, я считаю, что каждый имеет право заниматься тем делом, каким считает нужным. Лишь бы оно приносило доход. Но то, к чему это привело… Не успели бразильянки, эти три красотки, появиться у нас, как весь город город, прежде всего мужская половина, как будто сошел с ума. Мужчины, молодые и старые, женатые и холостые, да что там мужчины, юнцы и даже дети, лет этак четырнадцати – пятнадцати, не давали им прохода, норовили утащить в лес или на поля. Я их понимаю, сам бы так поступил, ведь эти иноземки действительно красавицы, каждая на свой лад, не будь у меня жены и целого выводка отпрысков, которых нужно поставить на ноги… Но бразильянки их быстро поставили на место. Они заявили, что сейчас в отпуске, а на отдыхе не собираются заниматься любовью. А вот через месяц – другой, когда отпуск кончится, пожалуйста, но за деньги. Бесплатно заниматься любовью они не собираются, это бы оскорбило их профессиональное достоинство. Но наши мужчины не из робкого десятка и пригрозили изнасиловать их, если те будут артачиться. Бразильские красотки со смехом сказали, что ничего не бояться, известно, что в Англии самая лучшая полиция. Но это еще не все. Наши женщины, вы же знаете наших гордых английских женщин, пригрозили разводом. Можете себе представить, жизнь в городе превратилась в ад. Школы закрылись, потому что ученики прекратили ходить на уроки, все мысли их были заняты бразильскими шлюхами, учителя-мужчины только и мечтали о бразильянках, а учительницы были оскорблены, что им предпочитают каких-то иноземок, общественный транспорт по известным причинам остановился, магазины тоже не работали. Тогда муниципалитет созвал экстренное заседание, и в дом Томпсонов отправились самые уважаемые люди города – председатель комитета по соблюдению нравственности, священники различных конфессий – англиканской, католической и протестантской церквей, даже раввина и муллу с собой прихватили, и самый уважаемый в городе врач.
Но Джим их даже в дом не пустил. Он выехал на крыльцо в своей коляске и закрыл ею входную дверь. Он обрушился на делегацию с обвинениями. Комитету по соблюдению нравственности досталось первому. Джим обвинил его в том, что комитет занимается вопросами нравственности, сам не понимая, что это такое, делают никому не нужную работу и живет на средства налогоплательщиков. А по сему должен быть закрыт. Председатель комитета попытался оправдаться и сказал, что они занимаются также и регистрацией браков, проверяя новобрачных на соблюдение нравственных устоев. Но это вызвало только ироническую усмешку Джона, который потом перешел на священников, проповеди которых, по его убеждению, бесполезны, так как не привили жителям города понятий о том, что хорошо, и что плохо. Священники так расстроились, что мулла даже потерял сознание. Когда же он пришел в себя, то сказал, что видел нескольких женщин в никабах(2), которые предлагали жителям нашего города заняться оральным сексом.  Интересно, как он себе это представлял, когда в никабах женский рот плотно завешан тряпкой! А врачу Джим с издевкой сказал, что в наш век СПИДа желающим нужно было бы сначала представить справку о здоровье или хотя бы показать презервативы, которыми они собираются пользоваться, а уж потом волочиться за девочками из Бразилии. И это-то в нашем городе, где презервативы считаются признаком дурного воспитания. Так что, как видите, в нашем городе разразилось такое, что по размаху могло бы сравниться только со знаменитым скандалом в Клошмерле».
Я оглянулся на посетителей паба в надежде на то, что услышу и их рассказы, которые, возможно, будут отличаться от того, что поведал мне хозяин. Но они сидели притихшие и смотрели только в свои кружки. Ведь хозяин говорил достаточно громко, и они хорошо слышали его рассказ.
«Неужели они чувствуют себя виноватыми?» подумал я, но ничего не сказал.
Хозяин был настолько мил, что дал мне новый адрес Джона, если я все-таки решу с ним встретиться.
Дорога проходила через городской парк. На одной из дорожек я увидел женщину, которая катила кресло на колесах. Подойдя поближе, я увидел, что в кресле восседал Джим, как всегда в непринужденной элегантной позе, и в цветастой рубашке и голубых брючках явно из дорогой ткани. Женщина, высокая брюнетка с прекрасной фигурой, в отличие от Джона была в строгом черном платье почти до пола. Единственным украшением была большая серебряная брошь, которая скрашивала официальную строгость ее одежды. Но признать в ней красавицу я при всем желании не мог. В ее лице было что-то от крестьянки из захолустья, нечто плебейское.
Джим сразу узнал меня.
«Познакомьтесь с Мариной», сказал он и посмотрел на нее. Такого взгляда полного любви я уже давно не видел. «Правда, красавица?»
«Конечно», соврал я. Джиму все равно было бы не интересно мое мнение
«Я так счастлив! Я самый счастливый человек на свете! Ведь Марина согласилась стать моей женой и через месяц мы женимся», радостно сообщил мне Джон. «И наше предприятие процветает. Желающих много, и не только инвалидов, ведь цены сравнительно низкие, а девочки самого высшего качества. Но мужчинам без физических уродств приходится платить больше – я считаю это справедливым. Мы не отказываем никому, но предпочтение оказываем инвалидам».
«К нашей помолвке он подарил мне это кольцо», прервала Джима Марина с гордостью и протянула мне для обозрения руку. Кольцо было из светлого золота с довольно крупным изумрудом, обрамленном алмазами.
«Изумруд это мой камень по гороскопу», сказала Марина. «Вообще все складывается, как нельзя лучше. Недаром каждое утро и каждый вечер я молюсь и благодарю Бога за его добрые деяния. Он услышал мои молитвы и отблагодарил меня. Он сказал мне: „Марина, ты должна изменить свою жизнь. Уходи из публичного дома и займись богоугодным делом. Вместе с твоим любимым Джимом дай физически ущербным радость половой жизни“. Без Его участия я бы осталась той, кем была, девицей легкого поведения, пусть даже хорошо оплачиваемой. Это Бог указал мне, что я должна сделать. Я следовала только его приказам и была за то вознаграждена. И вот теперь я выхожу замуж за Джима, человека, которого я люблю и который любит меня».
Я вспомнил рассказ Джима о том, что в комнате Марины в публичном доме Рио-де-Жанейро стояло большое распятие. Возможно, мне нужно было бы пощадить религиозные чувства Марины, но я не удержался и спросил:
«Вам не кажется, что всего вы добились только благодаря вашей и Джима активности. И еще немного везения».
«Конечно, нет. Ведь известно, что ни один волос с головы не может упасть без воли на то Господа Бога. Мы здесь не при чем. Все сделал Он, это Его благодарность за мою бесконечную веру и послушание».
Мне хотелось напомнить ей пословицу «На Бога надейся, а сам не плошай», но подумал, что русские пословицы в Бразилии не слишком распространены. И ничего не сказал.
«Милый, пойдем. Ведь у нас еще так много дел», донесся до меня голос Марины.
Джим посмотрел на меня с сожалением. Он расставался со мной с явной неохотой.
«Приходите. Нам есть о чем поговорить», сказал он.
Я посмотрел им вслед и улыбнулся.

(1) Р. Киплинг «Бразилия» в переводе Самуила Маршака.
(2) Никаб – женский головной убор в некоторых арабских странах, который закрывает всю голову и лицо с узкими щелками для глаз.