Портрет в Призме

                - Вставай! – Гиацинта села на корточки, и мягко, почти бережно подняла сестру за плечи. – Мы доедем до постоялого двора, и остановимся там.
                На том и порешили. Постоялый двор на границе Рейенкерена и столичных земель был очень приличным. Мы позавтракали там же, и снова отправились в путь.
                В карете Асара сидела молчаливо, а Гиацинта как бы чувствовала себя не в своей тарелке, начинала разговор, но сестра отвечала односложно.
                А мне нужно было взять другой запах, случившийся здесь пять лет назад.
                - Как насчет портрета вашей дочери? – Прервал я тягостное молчание.
                - За портретами к ней – у нее муж богатый. – Асара ткнула пальцем в направлении сестры.
                Мы с Гиацинтой проигнорировали негативное настроение нашей спутницы, тем самым остановив скольжение в пропасть никому не нужной ссоры.
                - Все дело в том, что я получаю два совершенно разных портрета этой девушки. Ее даже зовут по-разному. С вашей стороны – я указал на Гиацинту, - ее зовут Лота, и вы видите ее как влажный, мягкий мох, который цветет, но эти цветы можно разглядеть только наклонившись близко, и затаив дыхание... А с вашей, Асара, я почему-то слышу слово «тварь», понимаете. Вы в своем сознании ни разу не назвали ее по имени. Опять же, со стороны Гиацинты я вижу добрую девушку, старающуюся все сделать правильно... Она художница. Она у вас художница. – Я задумался. – Она... любит животных. Собак. Та собака в доме спроецировала мне образ темноволосой красавицы, от которой вкусно пахнет сыром. У нее в руке гребень, и этим гребнем она вычесывает моих вшей. Она чешет мой живот, и потом глиняная миска с какой-то вкусной похлебкой. У нее в глазах любовь, а в руках – кисточка из моей шерсти. Она так меня любила, что на прощание отрезала немного шерсти из моего хвоста, чтобы у нее на память было что-то от меня...
                Карету подбросило на ухабе, и я очнулся. Обе женщины застыли с  выражением ужаса и удивления в глазах.
                - Хм-мм... – Я осекся. - Ее не увезли против воли. Она тайно готовилась к побегу. Она жива, и я ее найду. Но мне нужно взять след. Только какой из этих шлейфов выбрать? С вашей стороны, Асара, я вижу жесткую, неблагодарную... бледную, сгорбленную, крикливую, полную недостатков. У нее нет никаких достоинств – одни недостатки. Вы видите ее как сосуд, из которого беспрерывно лезут тараканы. Вы твердите, что она «отгородилась от вас стеной», что не принимает вас, что ее душа – это вертеп греха, что... – у меня закончились слова из негативной палитры, а образы все лились и лились, и их надо было выразить во всех тех колючих красках, что метались в голове матери этой сложной девушки Лоты.
                - Какая-никакая, но у меня была дочь! А теперь ее нет! А твой тунеядец все также радуется жизни, и спускает денежки отца!
                - Малуса убили, Асара.
                Воцарилась долгая пауза. Мать Лоты выглядела потрясенной.
                - Как вы сказали? Цветущий мох? – Гиацинта, сидевшая справа, взяла меня за руку. Ее глаза наполнились слезами. -  Вы можете по запаху найти цветок, который по размеру меньше песчинки?
                - Конечно, могу. Но только в том случае, если мы ищем именно цветок. А если мы ищем кувшин с тараканами...
                - Не слушайте ее. – Жарко зашептала мне на ухо Гиацинта. – Она очень много в жизни перенесла, много тяжестей выпало на ее долю, а поэтому немного не в себе, пожалейте ее, не обижайтесь. Она любит Лоту, просто не умеет этого выразить. Найдите мой цветочек, умоляю вас!
                - Хорошо, хорошо. Она шла по этой дороге. Но не одна. Рядом с ней – какой-то старый, старый запах. Я вижу спинку стула, изъеденного червями, и на нем висит красно-черное платье.
                - Она убежала с женщиной?! – Гиацинта задрожала не столько от новостей, сколько от самого факта развития событий.
                - Вот, пожалуйста, разве это – не вертеп греха?! – Отозвалась из своего угла Асара. – Я тебе всегда говорила за эту дрянь, а ты – художница, художница! Что это за ремесло?! Я хотела, чтобы она стала швеей! Вот – ремесло. Но она наплевала на все, что я ей говорила. Ей бы все делать по-своему, по-своему, тварь такая!
                Моя голова наполнилась едким дымом, от которого сдавило горло. На все, что я только что выстроил, упала тяжелая гранитная плита, похоронив под собой трогательную кисточку из шерсти, и цветок мха, смяв вообще все, что так любила и берегла Лота. Она боялась этой плиты. Она сбежала, потому что ей не оставили выбора. Но с кем, с кем она сбежала?
                - Нет. Это была не женщина. – Я проглотил комок в горле, с трудом сдержав стон.
                - А может быть... – Начала Гиацинта.
                - Подождите, не перегружайте меня. Отвлекитесь. – Я сжал руку Гиацинты. – В вашей голове слишком много образов. Мне нужно отследить этот старый запах.
                Тетя Лоты кивнула, и стала вытирать глаза красивым носовым платком.
Солнце вышло из-за облака, и осветило лицо Асары сквозь щель в занавесках. Оно было искажено болью, стремительно вырывавшейся из ее души, как стая голубей вылетает на волю из тесной голубятни одним светлым, солнечным полднем.