Насильник или о вреде ходьбы

Насильник или о вреде ходьбы

На работе сидишь, в электричках сидишь или стоишь, дома сидишь, стоишь или лежишь... Как же движения не хватает! Всё, нужно что-то с этим делать в наших суровых условиях  отсутствия времени, фитнесс-клубов в доступных окрестностях ( примечание: дела то давние), присутствия лени и излишнего веса (особенно в части женской груди замечательного размера), мешающего предаться радостям хотя бы утреннего бега. Да и какой утренний бег зимой, скажем,  в дачном малоосвещенном посёлке в шесть утра).
Додумалась. Стала сходить с электрички на одну остановку раньше и бодрым шагом идти домой пешком, эдак полчаса, заодно наслаждаясь зимними красотами в свете отдельных редких фонарей. Да и в темноте зимой что-то все же видно.
Проходила я так  недели две.  Дорога выглядела так. От маленькой платформы, вдоль железной дороги и мимо заборов частных владений шла дорожка, местами даже расчищенная. Вдоль нее стояли фонари, некоторые даже горели. А вот со стороны железной дороги начинался овраг, сначала узенькой канавкой, потом – становясь всё шире, превращаясь в здоровенный овражище. Зимой по его склонам  катались на санках, картонках и лыжах, а летом внизу мотали круги мотоциклисты. В нескольких местах он пересекался тропками, по которым народ и зимой и летом попадал с одной стороны железной дороги на другую.
Дорожка эта шла почти до моего дома, частные дома заканчивались зданием библиотеки, там я сворачивала и парой улочек приходила к своей пятиэтажке.
В те довольно далекие годы дама я была незамужняя, красотой внешней не блистала, но была весьма энергична и достаточно смела для таких прогулок.
Ну и вот, как-то,  в суровую зимнею пору, сошла я с электрички и пошла по тропке вдоль полотна. Народ туда практически не шел, многие дачи пустовали, так что шла я в одиночестве и предавалась девичьим мечтам. Это еще был и день зарплаты, так что в сумище моей, как бы дамской, кроме книги, блокнотов и прочих  радующих меня мелочей, была в кошельке еще и приличная сумма денежек.   
Иду я себе и мечтаю, потом к чему-то оглянулась назад, и увидела на приличном расстоянии идущего в ту же сторону мужчину. Ну, девичьи мечты превратились в более интересные, ибо фантазия у меня богатая. И стала я фантазировать, что вдруг это мужчина грабитель, и мечтает зарплату мою отобрать. А я, например, обладаю такими сверхъестественными способностями, гипнозом каким... И вот он меня нагоняет, и хватает за сумку, а я её покрепче прижимаю и так ему в глаза своим гипнозом смотрю, и он застывает... или падает... или...
Пока я в мечтах двингаюсь, мужчина-то действительно уже близко, прямо за спиной шаги скрипят. И я уже прижимаюсь к краю дорожки, чтобы место уступить, чтобы прошел скорее, а я дальше мечтала. И вот он со мной поравнялся. На самом деле, никакой это не мужчина, а парнишка молодой, щуплый, в куртке и лыжной шапочке. Поравнялся и притормозил. Как-то нерешительно, вроде сам не знает, зачем. Смотрит мне в глаза и спрашивает после паузы « Не подскажете, который час?».
Ну, думаю, началось...Я ему время смотреть, а он часы с руки хвать ( в те времена носили часы, а сотовых телефонов, которые сейчас заменяют их у большинства, еще и в помине не было), и бежать... Почему-то так мне подумалось. Но куда денешься, задираю рукав пальто и говорю « Без двадцати восемь». И руку назад, и за сумку покрепче. С часами обошлось вроде, но мнется что-то. «Сейчас сумку отбирать будет. Не отдам» – думаю.
А он так, опять же  нерешительно, говорит « Спать пора», и тут же хватает меня за грудки и кидает в сугроб. Место как раз между не горящими фонарями, и сугроб глубокий, потому как дорожку чистили. И я в него прямо проваливаюсь, при этом сумка моя в сторону улетает, да и шапка с головы глупой тоже. Но одежда зимняя, конечно, при мне,  пальто, свитер,брюки, колготки, так что с лету нас не возьмешь. А юноша этот, который теперь смело может называться насильник, сверху на меня валится, ну, ясно, зачем.
Я, конечно, упавши в сугроб и ощутив на себе его тело, кричу « Спасите!!!».
Нет, номер не удался, потому что тут же получаю кулаком в лицо. Тогда я кричу «Помогите!!!». Нет, опять промашка, и ответ тот же – кулаком по зубам. И что бы я не пыталась крикнуть, и как бы я не пыталась скинуть его – всё по зубам, да по скулам.
Да и попробуйте скинуть насильника, лежа на спине в сугробе.
Решила я тактику поменять кардинально. Стала его увещевать сладким голосом « И охота тебе, зимой, в мороз, старую, страшную тетку насиловать. Ну наверняка неохота, признайся?». А он сопит и пытается руку под пальто засунуть, вроде как брюки мои расстегнуть . А про свои пока и не думает. Ну, надоело мне по лицу получать, в голове уже гудит, извернулась я как-то и перевернулась на живот.
 Ах, хорошо-то как, лицо горящее в холодок снежный печаталось, никто меня не бьет, замечательно.  Ох, не совсем замечательно. Уже и холодно лицу, и дышать в сугробе как-то не очень, и насильник на моем заднем виде действует активнее, за брюки дергает.
Опять я на спину перевернулась, опять его увещевать. И он как-то поддается, что-то о насилии уже и не думает, а думает о таком малом удовольствии, как нежный дружеский поцелуй. Почему дружеский? А какой же, когда с женщиной, в которую не влюблен, поцеловаться хочется? Ой, нравлюсь я ему, наверное, раз говорит «Ну дай хоть поцелую». Да, помнится, именно эти слова сказал мне влюбленный в меня мальчик- одноклассник, когда я ответила «нет» на его пылкие юношеские чувства... И мы целовались, целовались... Да....Сто лет назад.
Но там были совсем другие условия. И подъезд теплый, и морда не битая. О чем я и сообщаю, по возможности любезно, насильнику своему. « Ну что ты, какой поцелуй, когда у меня полон рот крови». И в доказательство так сплевываю в его сторону и пускаю кровавую слюну. Он, конечно, огорчен, а тут и  вдалеке, прямо из темного оврага, мужик вылезает. Ну, это он по тропочке перебирается. И мой огорченный насильник, последний раз приложив свой кулак  к моей физиономии, слезает и убегает в соседний переулок, не прихватив даже сумку в порядке компенсации за принесенный ему моральный и физический ущерб.
А я довольно радостно вскакиваю, собираю сумку, шапку и спешу до соседней улицы, где стоит многоквартирный  двухэтажный дом. Там в подъезде я греюсь у батареи и пытаюсь отряхнуть пальто от въевшегося в спину снега. При этом я начинаю ощущать всё увеличивающийся размер лица и разные неприятные явления в голове.  И с этим нужно как-то явиться домой на глаза мамы, папы. И дальше как-то являться всем, а уж наверняка синяки будут.
На всякий крайний случай в жизни была у меня отмазка – в виде срочной работы на секретном загородном  объекте. У нас такой действительно есть, и поездки туда бывают, эдакие на несколько дней. И вот, приползя домой, я так рысцой мелькаю мимо читающих книги родителей, в комнатку свою, потом в ванну, обратно ( картина уже неприглядная в зеркале) , и уже где-то с порога комнаты вещаю, что завтра дня на три отбываю в местную командировку. Всё воспринимается нормально, и я заваливаюсь в кроватку.
А утром, конечно, встаю раненько. Все ещё спят – и опять к зеркалу. Господи! Морда распухла, синевой наливается, а главное (или морда главнее всё- же?),  голова болит, звенит и кружится.
Ну, конечно, в электричку. Ну, конечно, подружка – сослуживица  через пару станций. Ох, ах, как, что? Слеза меня прошибает, рассказываю о своих приключениях.
И всё же на работу приехали, где я с порога рассказываю трудовому коллективу, как споткнулась, сходя с моста, и мордой по ступенькам... Ну почему то мне стыдно правду говорить.
Коллектив, конечно, кивает головой, верит, наверное, и  выдвигает варианты лечения синяков. В результате мы с подругой едем в ближайшую  аптеку, в которой она засовывает мое лицо в окошко и спрашивает, что с ним можно сделать. Провизор печально говорит, что уже поздно и выдает все же бодягу. С этой бодягой и ключами от квартиры я еду в другой конец Подмосковья, где в коммуналке одиноко проживает моя подруга и сослуживица, и  залегаю там на три дня. Вечер, ночь и утро обо мне заботится подруга, кормя, веселя,  и  усиленно  прикладывая примочки. Днем, пока она на работе, я вяло и неусиленно прикладываю примочки, сплю, пью чай и смотрю телевизор.
Синяки  пожелтели,  и я возвращаюсь  к вечеру домой. Дома ни меня, ни мои синяки особо не замечают, и наутро я еду на работу, где пожелтелое распухшее лицо, думаю, замечают, но тактично молчат.
Самое смешное в этой истории, что в родном поселке я ещё долго осторожно  со страхом хожу по улицам, думая, что вот он, насильник, мне встретится, и прибьет, что бы я его не разоблачила.
Давно это было...
 2012 г