Сон

Название: Сон.
Автор:hoelmes9494
Пейринг Хаус/Уилсон
Жанр: драббл, всегда только броманс
Саммари: то , что осталось за кадром в 19 серии
Дисклаймер: и не пытаюсь

«Плинк-плинк-плинк» - капает из крана. Я не вижу, что там происходит в ванной – клеёнка задёрнута плотно, аккуратно. Но вода капает так пронзительно жутко, что моя рука не может преодолеть земное притяжение и подняться, чтобы отдёрнуть клеёнку.

Всё было сделано аккуратно, по-Уилсоновски. Телефонный звонок в несусветную рань:
- Хаус, я тебя не разбудил?
Голос чуть заплетается – напился он, что ли? Я испытываю неприятное недоумение. Где? С кем? То есть, почему не со мной?
- Разбудил. Ты ещё что-нибудь скажешь или только за этим и звонишь?
- Хаус, ты меня послушай, только не перебивай... Я принял решение. Я больше не пойду на «химию».
Это уже серьёзно. Во всяком случае, это тот уровень чуши, который самому Уилсону кажется очень серьёзным.
- Говори-говори... Ещё не все глупости сказал...
- Хаус, я оставлю дверь открытой. Ты поезжай прямо сейчас – хочу, чтобы ты был первым.
Первое беспокойство накатывает холодноватой волной:
- Уилсон, ты откуда звонишь?
- Из дома. Я в ванне.
-Теперь понятно. Вылезай оттуда – в горячей воде тебя ещё сильнее развезёт. Где ты так нарезался?
- Полбутылки скотча у меня в холодильнике.
- Ты меня что, выпить приглашаешь? Ты на часы не смотрел? Нет?
Я говорю в трубку, но она уже прижата к щеке плечом, а руку я торопливо пропихиваю в рукав своей мотоциклетной куртки. Потому что Уилсон приглашает меня отнюдь не выпить. От спешки роняю трость, и она с грохотом падает на пол. Тут же чуть не роняю телефон. Голос Уилсона всё такой же заплетающийся и спокойный:
- Ты её сам там оставил в прошлый раз... Хаус...
- Что?
- Конечно, тебе будет неудобно, что в ванной. Извини. Но она налита почти до краёв. Меня можно будет перевалить через край на пол. Теперь ещё такая просьба... Я не стал раздеваться – не хочу совсем раздетым, но всё намокло, конечно, и перемазано... Там, в шкафу, есть чистые рубашки, новые, нераспечатанные, и костюм – тёмно серый – знаешь, тот, который мы с Эмбер покупали к рождеству...
- Уилсон! - я уже не могу сдерживаться. – Что ты несёшь?! Что ты, дрянь такая...
Но голос продолжает говорить - негромко и равнодушно:
- Так и не пришлось надеть – он совсем новый. Галстук найдёшь на вешалке для галстуков – я понимаю, что вещь эта тебе едва ли знакома, но со своим могучим ай-кью как-нибудь разберёшься. Туфли около ванной. Записка – на столе перед телевизором. Я заверил подпись.
Вот-вот, в этом он весь. Аккуратист. Педант...
- Уилсон! Не смей этого делать, слышишь?
Совсем тихо, сквозь треск какой-то статистики:
- Я уже сделал... Хаус, приезжай...
Проклятый мотор с первого раза не заводится. Крою его последними словами в надежде, что поможет, и, действительно, помогает.
Льёт дождь. Фонари размазаны в пятна и полоски то жёлтого, то мертвенного «дневного света». Какой дурак назвал дневным этот тусклый, безжизненный оттенок покойницкой! Струи сразу заливают стекло шлема, и я срываю его. Я пренебрегаю всеми правилами. Одна рука держится за руль, в другой – телефон.
- Уилсон! Ты что творишь?! Что ты творишь!!!
Всплеск. И тишина. Кажется, он уронил телефон в воду.
Соображаю на лету: голос перестал звучать около десяти секунд назад. Сколько там времени на агонию за всё про всё? Положим минуты три-четыре. Потом смерть, которая ещё около пяти-шести минут будет клинической. Значит, у меня всего восемь минут.
От дождя дорога словно смазанная маслом. Но зато и движения почти нет. Одна рука на руле, в другой – телефон. Зачем я его всё ещё держу возле уха, не могу сказать – его говорящий собрат уже покоится на дне Уилсоновской ванной и потерял дар речи. Разве что булькнет мне теперь что-то потустороннее и загадочное.
Скорее! Не так-то просто лететь по мокрой и скользкой дороге наперегонки со временем. Но я должен успеть, я должен его обогнать, я...
Колесо юзит, небо и асфальт, перемешавшись, сыплются мне на голову крошкой гравия, крупными и мелкими обломками. Я распластан в грязи и крови, мотоцикл навалился мне на громко воющее от боли бедро, и мне никак не удаётся его спихнуть. А главное, я навсегда, бесповоротно, безнадёжно опоздал. И, ударив кулаком по поребрику так, что ссаживаю в кровь пальцы, я давлюсь и захлёбываюсь рыданиями от бессилия.

Рука, наконец, отдёргивает клеёнку...

- Хаус! Хаус! – он кричит мне в ухо во всю силу своих полузадохшихся от химиотерапии лёгких и трясёт за плечо. – Хаус, проснись!
Сон отпускает медленно, и я непонимающе смотрю на живого, хоть и страшно бледного, всклокоченного и с огромными синими кругами вокруг глаз Джеймса Уилсона, вцепившегося в мою дельтовидную мышцу. Почему-то он расплывается у меня перед глазами – я не могу сфокусировать взгляд, и не сразу понимаю, что это – слёзы из моего сна. Я прихватил их с собой, как шляпу Фредди Крюгера.
- Что за кошмары тебя мучали? – с болью спрашивает Уилсон, стараясь заглянуть мне в глаза, - Никогда не видел, чтобы ты... вот так. Что тебе снилось?
И обижается, когда я отвожу взгляд, угрюмо и совершенно честно буркнув в ответ:
-Ты...