Находясь внутри МРТ

Находясь внутри МРТ-сканера видеть того, кто в аппаратной нельзя – можно только слышать голос, слегка искажённый, с хрипами и шелестом из-за статистики. Это Хаус может сейчас видеть моё лицо на экране.
Загрузка изображения – дело долгое. Шевелиться нельзя – смажешь картинку, поэтому я лежу неподвижно.
- Уилсон, слышишь меня? Не зевать, не моргать. Сейчас вылетит птичка. Дать картиночки на стены?
Это издёвка. Картинки включают детям и особенно возбудимым истеричным пациентам. Возможно, страдающим клаустрофобией. Но я поддерживаю тон лёгкого стёба.
- Лёгкое порно есть?
- Только БДСМ. Сейчас будешь сниматься в главной роли. Если у тебя есть металлические протезы, лучше открой рот, чтобы, пролетая... – он не договаривает – кто-то вошёл в аппаратную.
Слышу голос с сильным австралийским акцентом – это значит, что Чейз волнуется, обычно его акцент менее заметен. Впрочем, если бы от моего волнения зависел какой-нибудь акцент, боюсь, Хаус меня бы вообще не понял:
-Есть новости?
-Нет пока, - голос Хауса спокойный, и мне тоже становится спокойнее. Всё должно быть хорошо. Мы провели убойный курс химии, эта дрянь у меня в груди просто обязана была уменьшиться до размеров, которые мы называем операбельными.
- Ты пришёл, чтобы я уговорил тебя остаться? – устало спрашивает Хаус.
Ах да, Форман ведь говорил, что Чейз хочет покинуть команду Хауса и работать самостоятельно в другой больнице. Хаусу не хочется его отпускать, я знаю. К Чейзу его отношение особое, это выпестованный птенец, оперившийся здесь, в хаусовом гнезде, ловящий его мысли на полуслове, подражающий во всём, как сын подражает отцу, его адепт, его ученик, его гордость.
- Нет. Я пришёл сказать «спасибо». За всё, что вы для меня сделали.
Заминка. Теперь мне кажется, что и Хаусу не стоило бы иметь какой-нибудь акцент – он молчит слишком долго и говорит тихо и хрипло:
- Было... забавно.
- Забавно? – с недоверчивой улыбкой в голосе переспрашивает Чейз.
- Ну сказать, что мы пережили вместе немало и всё такое... слишком банально, а? Ладно, не дави из меня слезу, уходи уже. Удачи!
 Может показаться суховато и холодновато... Не Чейзу. Чейз тронут.
- Насчёт Уилсона... – говорит он. – Сообщите мне, если... В общем, если что, имейте меня в виду.
Он уходит из аппаратной. Мне жалко, что он уходит, я бы сам окликнул его, но не хочу дать понять, что слышал их разговор – кажется, моё незримое присутствие ни тот, ни другой не приняли в расчет.
Хаус вздыхает – тяжело и обречённо. Я слышу его вздох через микрофон и не выдерживаю:
- Ты зачем его отпустил?
- Согласно тринадцатой поправке, - начинает Хаус и вдруг замолкает.
Я знаю, что как раз в это мгновение перед ним на экране, наконец, развернулась загруженная сканером картинка.
«Всё хорошо, - быстро про себя повторяю я. – Всё хорошо. Сейчас он скажет что-нибудь вроде: «Ты сорвал Джек-пот, Джимми-бой, закажем пару длинноногих сестричек из операционной и убойную дозу по вене»
Но Хаус молчит. И его молчание вдруг обретает гигантский размах – молчание мира, молчание вселенной.
- Хаус? – не выдерживаю я.
Он не отвечает. Микрофон включён, я слышу треск статистических разрядов, и вдруг короткий быстрый всхлип – так переводят надолго задержанное дыхание.
- Хаус, не молчи... – мой голос глух, словно я говорю сквозь прижатую ко рту тряпку. – Какая динамика? Что, совсем динамики нет?
Снова короткий вздох и чужой изменившийся до неузнаваемости голос:
- Есть. Теперь ты умираешь ещё быстрее.