История животных в двух частях. Стихи

                1
Жестоковыйные пингвины
Бродили мрачно по болотам
За тем хребтом,
Что назван был Уральским,
Где род Строгановых купцов
Проник далёко
И род заводчиков Демидовых
Оттуда ж вышел весь,
Далече разойдясь
До самых богдыханских ханств,
Которые стяжали славу нам.
Ведь первыми мы встали на пути
У орд, которые в народе
Зовутся гаванью заблудших кораблей,
Где викинги дракары ставили свои,
Набеги делая оттуда
На княжество Тмутаракань,
Где крест поставлен был
Во славу первых злых нашествий на Царьград,
Который был заложен Константином,
В безмерной глупости своей
Простершим длани на восток.
Так надо было
Ширящимся аппетитам знати,
Что латифундии свои
Спустили с молотка,
Любили жить красиво,
Как подобает отпрыскам Помпея,
Цезаря, Германика и Марка,
Который Крассом наречен был так же,
Как и отец его,
Который был вельможей родовитым.

Не заходило солнце
Над империей Испанской
В былые времена,
Когда на Филиппинах
Убит был Магеллан Силлапулапой,
Что мелкий витязь был,
Не достославен столь,
Как остальные,
Которых множество тогда
На Филиппинах
И в близлежащих водах обитало.
Властителей суровых, бессердечных,
Что наводили ужас на Китай,
Ципангу, Индию, что приняла свой жребий
Под гнетом Португалии беспечной,
Сердечной болью отдавались им
Налеты тех владетельных и древних
Хозяев дальнего востока.
Они вторгались в глубь
Китайских ханств,
И, оставляя выжженные степи,
Ловили скот,
Преследовали сумчатых медведей
И уводили в рабство караваны
Верблюдов, пригнанных исламом для обмена
На шелк китайский, тыквы и бычков,
Которых множество тогда
Водилось в водах
Реки Янцзы, что простиралась вдаль
До самого Тибетского нагорья.

И англо-бурская война была в разгаре,
Когда ловили черных сыновей,
Пытаясь их привлечь к устройству мира,
Который открывал просторы суши
И океаны бороздил челнами.
Пингвины сгрудились на почве Антарктиды,
Которая их родиною стала
На долгий срок, что был им отведен,
Доколе моряки с судов Екатерины
Не постреляли их с мушкетов и пищалей,
Задорно хохоча и так ругаясь грубо,
Что плохо стало капитану их,
Хоть закален был в доблестных сраженьях,
Где под началом был Суворова,
Что граф был Италийский.
Зачем они стреляли в тех пингвинов,
Не знал никто, и нужен ли ответ
На столь бессмысленный и доблестный поступок
Сынов холодных вологодских рек,
Что растеклись обильно по равнине.

Кучум-Зарайская орда
Была тогда сильна,
Как та империя тридцать седьмого года,
Что обещала бедным нибелунгам
Гонконг и Сингапур,
А также мясо, хлеб и воду.
Кучум-Зарайская орда
Проникла к северу далече,
Где солнце не вставало никогда,
И только трубы смолокуренных заводов
Тот воздух отравляли так свирепо,
Что выходить боялся из жилищ
Рабочий люд, что ил недолго
В условиях таких
И умирал, потомства не оставив.
Ведь дети были б хуже, чем отцы,
Что странствовали по борделям злачным,
Где всё гудело от портовых шлюх.
Кто грубо так назвал
Разряд сей проституток,
Простых и гордых в доблести своей
И беспримерных в смелости поступков.
Ведь те сыны Московии суровой
Бывало, не платили за постой.
И видеть их могли,
Слезающих из окон по канатам,
Что утром раскрывались для продува
Прокуренных донельзя помещений.
Простые граждане, ревнители порядка
И пальцами грозили, и стучали
Клюками о булыжник мостовых,
Крича: привлечь к порядку негодяев,
Ведь портят нам природу вековую,
Что разбрелась обильно по планете,
Как те жуки из штата Колорадо.

Пингвины плыли по воде,
Как караван судов, груженых тяжко.
Был медленен движенья их процесс,
Который завершился в зоопарке,
Где, насмехаясь, малышня кидала
В них корками от съеденных бананов,
Что Фрут Америкен ввозила беспрерывно.
Пингвины только скалились сурово,
Крича в ответ: досель, отсель и после,
И разные слова другие,
Нелегкие для слуха тех людей,
 Что говорят другими языками.

                2
Медведи белые, тушканы и тапиры
Столпились там, где был построен город,
Что двери в свой театр раскрыл для всех,
Кто видел толк в искусстве хилом
И жизнью рисковал на благо светоча,
Который вскормлен был
Победным воем труб надсадных,
Когда пред ним отчитывались люди,
Стоящие на много иерархий
По лестнице, ведущей в эшелоны,
Снимая кепки с чубов горделивых
И перстнем указав на грудь того,
Кто издавал какие-то бормочущие звуки,
Ему сказал, убрав свой жезл в карман
Пиджачной пары той, что куплена была
На деньги побирушек и кликуш,
Которые толпились у дверей,
Ведущих в храм искусства молчаливо.
И он сказал, как Бог, сошедший с неба:
Я дистрофией, друг мой, не болел.
Напрасно властною своей рукой
Ты мне даришь, протягивая, чахлые объедки,
Что пригодятся ми твоей семье,
И людям, что живут с тобой в соседстве добром.
Ведь никогда они не брезгали ничем:
Ни доброй памятью отцов,
Что море переплыли на матрацах,
Ни женами, застывшими сурово в позе,
Что назыается, холодная тоска,
Глядя, как воет пес на колокольне,
Недавно спущенный с цепи,
Что так гремела, когда ты входил
В его пустынное и древнее жилище,
Что будкою зовется.
И издалече была тобой в подарок ввезена
Через кордоны унтеров дотошных,
Изрядно перерывших твой багаж,
На трех тележках еле умещенный.
И самолет горел над океаном,
Когда ты парашют держал в руках,
Который не раскрылся б никогда,
Доколь тебя, как жалкого пигмея,
Не вытолкнули б вон из люка запасного,
И ты б его в отчаянье не дернул,
Одновременно, сразу, все концы,
Которые болтались и свистели
О воздух тот, что бил тебя по ребрам,
Когда твое измученное тело,
Как тряпка грязная, летело с высоты.

В то время Врангель в силе был еще,
Пока его пинками не прогнали
Суровые солдаты в бескозырках,
Стреляя у него окурки папирос,
Которые хранил в пиджачной паре
Барон, что стоит срифмовать с бараном.
Его вы видели в московском зоопарке,
Когда он весело траву жевал.
(Тупая и покорная скотина).

Морские пехотинцы Штатов
Текли, подобные термитам по планете,
Людей простых на козлах зашибая,
Которые, подобно тараканам,
Пугливым и доверчиво-слепым,
Стремились скрыть свое предназначенье
От глаз тех лицемерных попрошаек,
Которые, ладони протянув,
Ловили мелочь, брошенную мимо
Игральных автоматов Монте-Карло,
И рвя газеты беззастенчиво и нагло
С указами последних пятилеток.

А он красивый был, как апельсин,
И подарил лицо свое стране,
Велев его прибить к доске почета
И приводить детей, перстами указуя.
Ударный батальон дур Бочкаревских,
Что «бочками» звался в народе сытом,
Пытался переделать карту мира
Которая веками устоялась,
Но был расстрелян с пушек и ракетниц,
Подобно ж в Индии восстанию сипаев,
Что славились своим моржовым жиром
И дикими гремучими змеями,
Что приползали на вокзал Казанский.

Далеких стран нам не видать отсель,
Но перечислю я, чтоб не было обидно:
Был Свазиленд, еще когда он был,
И жерла пушек не пугали мирный
Народ, забившийся от ужаса в канавы
При автострадах через Мозамбик,
Далече, к Эфиопии холодной,
Без паники свершающей дела
За краткий срок, что нам не удался.
Они ускорили процесс и победили,
Разбили пасынков задумчивого Дуче,
Что всю Италию поднял на страшный бой
С той маленькой и наглою державой,
Что Эфиопией зовется с тех времен.
Потом, ну взять, хотя бы, острова
Галапагосские, где жили испокон веков
Большие, как медведи, черепахи,
Которых мясо очень мы любили,
Обеими руками засував
В широкий рот, как у птенца вороны,
Что на дубу сидит и всех пугает
Тоскливым воем исступленного дебила.
Таиры, пеликаны и ослы,
Сурово вслед глядящие козлам,
Которых рядом проводили на веревках.