Привычка – вторая натура. Очень многие вещи, которые ее окружали, были всего лишь старой привычкой, от которой невозможно избавиться. Она не знала, вернее – не помнила, что такое холод, но до сих пор носила на шее уже выцветший платок, очень давно подаренный кем-то из ветеранов-сталкеров еще в той, прежней жизни. Привычка…
***
- Держи... Это тебе, совсем, смотрю, замерзла: зуб на зуб не попадает уже! –Скиф, здоровенный дядька, с кривым разветвленным шрамом через правую щеку – от виска к углу рта, подал ей странный платок- оливково-зеленый с непонятным черным рисунком, похожим на шахматную доску или что-то вроде того.
– Шею замотай, сразу согреешься… Да не так же! Вот дуреха! – сталкер хрипло рассмеялся, забирая у рыжеволосой дрожащей девицы из рук лоскут ткани. Чуть встряхнул, распрямляя – разглаживая напоминающую наследие совдепии «куриную лапку» - лучистые складки в центре платка. Сложив ткань по-диагонали, Скиф заботливо намотал платок на шею девушки – углом вперед, длинные концы - в перекрест через шею- и завязал спереди, спрятав узел под самим платком.
– Вот такие штуки, Шера, носят забугорные солдаты. Нить с шерстью, согревает как надо, при желании можно и руки погреть, и голову укрыть – не замерзнешь. Называется «шемаг», запомнила? Кто будет спрашивать, где взяла, скажешь, что у меня сторговала. Что подарок – не говори, меньше знают – лучше спят. Да и маскирует он хорошо, потом напомни – покажу, как на голову повязать.
***
Шера совершенно не думала о том, что нужно делать дальше, а просто смотрела на человека, лежащего на спине во влажном мху в нескольких метрах от нее. Пальцы девушки жили своей собственной жизнью: они опустили и чуть примяли на шее прикрывавший нижнюю часть лица шемаг, чтобы шерстяная ткань не лезла к подбородку. Затем пальцы ловко выудили из аккуратной белой пачки с тонкой бледно-зеленой полосой сигарету и поднесли ее ко рту. Щелчок зажигалки, и вспыхнул золотисто-оранжевый язычок пламени. Где она доставала эти сигареты, так непохожие на те, которые курило большинство, и прочие вещи, больше присущие миру людей, загадкой не было: иногда в местах «чудесного избавления» сталкеры оставляли небольшие, обернутые серой бумагой свертки. Так уж повелось, что долги в Зоне принято отдавать. Хоть другу, выручившему в беде, хоть Призраку. Глубокий вдох – горьковатый (вкус – только воспоминание, оставшееся от той жизни) дым заполнил легкие... Выдох – сизый туман заученно заклубился возле лица. Привычка…
Взгляд, равнодушно-холодный, - в сторону полурастерзанного автоматными очередями зомби. Чуть более заинтересованный – на ошалевшего от неожиданности ходока, еще не до конца осознавшего, что произошло. Сталкер уже поднялся и стоял на коленях. Его растерянный взгляд метался от затянутой в джинсу женской фигуры к искореженным останкам когда-то человека – зомби, только что расстрелянного «Каблуком». Шера молчала и задумчиво курила. Обращаться к несчастному парню сейчас было все равно бесполезно – он не мог произнести ни слова, а лишь открывал рот, как выброшенная на берег рыба. Девушка подошла к спасенному и присела на корточки, чтобы видеть его лицо. Взгляд сталкера, до того блуждающий, сконцентрировался, наконец, на одной точке – глазах Призрака.
– Как тебя зовут? – слова, четко произносимые спокойным голосом, похоже, ходок понимал, если судить по глазам, в которых уже проявились проблески сознания.
– Т-т-тихий… – споткнувшись, на собственном прозвище, сталкер облизнул пересохшие губы и вслепую нащупал в подсумке флягу с водой.
– Будешь?.. – парень сел и протянул флягу Шере. - Будете? – тут же исправился он, полагая, что к странной незнакомке, хоть внешне она и казалась его ровесницей, лучше всего обращаться на «вы». Особенно, после всего случившегося.
– Точно, что Тихий. Не буду, спасибо…– Девушка усмехнулась и тщательно затушила окурок о мох, потом поднялась, вдавливая его поглубже ботинком - подальше от посторонних глаз. – Давай-ка, дружок, пей, возвращай свою душу из пяток на место и двигай отсюда, пока ветер без камней. – Ис, что там?
Из-за деревьев вышла еще одна девушка, темноволосая, повыше ростом. – Странно, но зомби был один… Контролера со «свитой» поблизости нет. Он может уходить…
Эти слова услышала только Шера. Призраки между собой уже давно не говорили как люди.
– Вот, что, Тихий, я тебе скажу… – парень открыл рот в попытке возразить, но Шера не дала ему продолжить. – Хочешь жить – уходи отсюда. Уходи из Зоны – Она не терпит слабых и безвольных, как не терпит наглых и хамоватых. Ты и с одним зомби справиться не сумел, а если бы здесь их больше было, а тем паче, с контролером?.. Чуешь, к чему я клоню? Не место тебе здесь. Совсем. – Девушка пристально посмотрела в глаза ходока. – Иди!
– Ис, прикрой его, что ли… Не приведи Зона, еще куда-нибудь влезет.
– Как скажешь…– Равнодушно пожав плечами, темноволосая Ис скрылась за деревьями.
Парень нехотя поднялся на ноги, понимая, что все сказанное сейчас – правда. Под внимательным взглядом девушки, он надел на спину рюкзак, подобрал оброненное оружие и пошел в сторону Ростока. Сделав несколько шагов он, как будто что-то вспомнив, развернулся, и вернулся к Призраку. Шера с интересом смотрела на спасенного. А тот, не замечая этого взгляда, расстегнул ворот простенького, неоднократно чиненого, защитного костюма и вытянул цепочку. Чуть повозившись, Тихий что-то снял с нее и протянул на раскрытой ладони девушке. Шера скосила глаза: на грубеющей коже лежало, тускло поблескивая серебряным бочком, простое колечко с тонким рифлением по ободку.
– Это мамино... Она… умерла… Я из-за этого сюда пришел… У меня больше никого не осталось. Возьми, пожалуйста… Мама говорила, что оно очень старое… – глаза сталкера подозрительно заблестели.
Девушка протянула руку, и маленький кусочек металла, казалось, еще хранящий тепло носивших его человеческих рук, скользнул в ее изящную ладошку. Где-то неподалеку раздалось слышное только Шере фырканье Ис. Парень резко развернулся и быстро пошел в прежнем направлении. Было в его походке что-то решительное, почти героическое… Хороший и добрый, решила для себя Шера, только, глупый он: в Зоне чувствам не место. Если не можешь справиться с эмоциями – погибнешь. Вот и сейчас сталкер почти побежал, боясь расплакаться в присутствии женщины. Дважды глупый. Во-первых, тут не бегают. А во-вторых, и Шера это прекрасно понимала, «Каблуки» - существуют только как Призраки… Пока Зона так хочет.
Девушка села у дерева, опершись на него спиной, и сжала в кулаке колечко. Над горизонтом растянулись клочья лилово-желтых облаков, словно оповещая об окончании еще одного дня на этой Проклятой Земле. Где-то дальше, в низинке, нервно потрескивала своими щупальцами «Электра» - то ли прошел кто рядом, то ли просто подрастает аномалия. Еще дальше тихо и мерно гудела «Воронка». Спокойствие и неторопливость во всем… Зоне спешить некуда – времени у нее предостаточно. Мысли Призрака так же неспешно текли своим чередом.
Все-таки странные создания эти люди! А тут, в Зоне, их странности становятся более выраженными, но вроде бы, остаются нормой. Надо же – «долги необходимо возвращать»! Да и ладно! Если людям так проще, то она – Шера-Призрак Зоны-«Каблук»- ничего не имеет против. Девушка знала, что сталкер уйдет и больше не вернется. Отдав откуп Зоне, он проберется за Кордон и никогда и никому не расскажет о том, что с ним было здесь. Но помнить это, вновь став человеком, будет всегда. Как бы ни повернулась его судьба, он будет вспоминать о рыжеволосой девушке с зелеными глазами, которая спасла ему жизнь.
Шера разжала кулак. На ухоженной ладошке, странно диссонирующей с окружающим миром, лежало колечко. Оно тускло серебрилось, впитав в себя отраву Зоны. Шера слегка потерла подарок, вновь заставляя металл блестеть, и надела его на левый безымянный палец. Потом, будто озорная школьница, она отвела руку и принялась любоваться игрой света на кольце. Неожиданно, отразив невесть откуда появившийся солнечный луч, кольцо засияло бриллиантовым блеском. Шера поняла знак. Пусть будет так. Долг возвращен. Зона отпустит спасенного сталкера…
***
Оказавшись за воротами, я сразу почувствовал перемену настроения отряда. Если внутри лагеря ребята, даже собираясь в рейд, смеялись и шутили, то, едва ступив на землю Зоны, бойцы сразу посерьезнели.
Военные выстроились в походный порядок, спрятав меня в центре колонны. Спок молча взмахнул рукой, и двое сталкеров прошли вперед, как я понял – разведка. Через некоторое время в наушнике рации трижды с равными интервалами пискнуло –дозор доложил, что все в порядке. Спок второй раз взмахнул, и отряд неспеша тронулся в путь. Прямо передо мной плечом к плечу размеренно шагали Спок и Партизан. Чуть впереди них двигался Амир, держа «Винторез» наготове, сзади меня маршировали в своих экзоскелетах люди-бронемашины Танк и Вано, а замыкал колонну, немного отстав, Хруст.
Лагерь «Янтарь» скрылся за очередным поворотом. Мы начали подниматься на холм, скользкий после недавних дождей. Отряд двигался с небольшой скоростью. Мне, привыкшему к городскому ритму и вечной беготне с выпученными глазами и мысленным криком «ОПАЗДЫВАЮ!!!!», такой «черепаший» темп был непривычен. Ноги сами намеривались, то и дело, убежать вперед. Когда они попытались это сделать впервые, на мое плечо сразу же опустилась тяжелая рука. От неожиданности я даже вздрогнул. Обернувшись, я увидел как Вано грозит мне пальцем, беззвучно намекая, что неплохо бы притормозить. Когда тяжелая рука скелетоносца пригвоздила меня к земле вторично, я не так испугался. А в третий раз, когда отряд уже обходил вершину холма, я, вроде, даже не обратил на это внимания. За что и был тут же наказан.
Следующий быстрый шаг дался мне, на удивление, легко, равно, как и три или четыре после него. Мощный удар бронированной длани подтолкнул меня вперед, и я, размахивая руками, как слеток крыльями, проскочил мимо расступившихся Ковалева и Партизана. Как они ухитрились заметить мой маневр, если оба только что вперед смотрели?! Додумать эту мысль мне не удалось: зацепившись за камень, я упал и уткнулся маской-фильтром в суглинок. Было больно и до крайности обидно.
- Я говорил, Док, что приказы выполняются сразу! – Ковалев протянул руку, чтобы я мог подняться. – Вас дважды предупредили, чтобы вы не спешили. Больше такого не повториться: не поняли с первого раза, во второй применим силу. Ради вашей же безопасности. Прошу не обижаться.
Я поднялся и хмуро посмотрел на бойцов, ожидая увидеть ухмылки. Но ничего подобного не случилось: лица сталкеров оставались бесстрастными. Для них это было привычным процессом обучения новичка.
- Вперед! – Ковалев махнул рукой, и отряд продолжил прерванное моим падением движение.
Через некоторое время обида, которую я все-таки затаил, отступила. Может, этому способствовало то, что мне удалось уловить ритм, а может быть – слова, сказанные Партизаном. В ответ на вопрос «как вы заметили мое падение?», он проговорил: «если ты не будешь знать, что происходит сзади, то долго в Зоне не проживешь». А, может быть, этому способствовал тот факт, что я впервые смог рассмотреть Зону.
С возвышения открывался неплохой обзор. Отряд приостановился, давая мне возможность хорошенько оглядеться, чтобы получить первые общие впечатления. Поездка с Кордона до Янтаря на броне БТР не в счет: я был слишком измотан дорогой от НИИ ЧАЗ (Чернобыльской Аномальной Зоны) в городке Мозырь (Белоруссия), до Южного КПП Дитятки (Украина).
Удивляетесь, что НИИ, занимающийся изучением Зоны, расположен на территории Белоруссии? Не стоит. Многие считают, что после аварии на Чернобыльской Атомной имени Ленина Электростанции в 1986 году, пострадала только Украина. Вовсе нет. «Северный след» – маршрут облака радиоактивной пыли – прошел через Белоруссию, через Гомельскую область. Именно на ее территории выпало 70% радиоактивных осадков. Там тоже были хаос и паника отселения, мародеры и люди, бросавшие нажитое, спасаясь от невидимой смерти. Были и такие, кто вернулся в родные места, не найдя себя на чужбине.
Словом, в Белоруссии творилось то же, что и на Украине, только газеты и телевиденье об этом молчали, находя названия Хойники, Наровля и Ельск не такими звучными, как Припять и Чернобыль. После распада СССР города Припять и Чернобыль остались на суверенной территории Украины, давая возможность государству претендовать на международную помощь в борьбе с распространением радиоактивной заразы. В Припять начали ездить экскурсанты, на ЧАЭС – комиссии. Спешно был построен городок Славутич, ставший городом энергетиков, заменившим Припять. Из Славутича до ЧАЭС пустили электричку, чтобы сотрудники станции могли добираться до работы, обеспечивая нормальное функционирование трех оставшихся энергоблоков. Потом они же (работники) готовили станцию к остановке и консервации, обрекая себя на безработицу, ибо градообразующим предприятием Славутича, как и умершей в одночасье Припяти, была ЧАЭС. Второй раз Станция стала причиной несчастья людей: сначала взорвавшись, потом – сделав жителей Славутича безработными заложниками собственной недвижимости.
Все эти перипетии активно обсуждались в средствах массовой информации, давая возможность одним политикам подняться на волне «общенародного гнева», а других топя в той же волне. Скандалы и интриги, спекуляции на громких названиях, откровенная ложь, и ложь, старательно подправленная, чтобы походить на правду,- все это было вылито на головы людей в начале девяностых годов прошлого века, когда в муках умерла империя СССР. Ровно через пять лет после Чернобыльской аварии, страшное слово «пиар» вычеркнуло из жизни территорию Полесья, ставшую непригодной для жилья.
Украина отгородила Чернобыльскую Зону Отчуждения, сделав ее аттракционом, широко рекламируемым везде. Белоруссия не смогла поступить так же, так как про нее все просто забыли. В умах людей укоренилось мнение, что от взрыва на АЭС пострадала только украинская территория. Даже на старых картах, на которых обозначена Зона Отчуждения, она заканчивалась на границе с Белоруссией, словно изотопы остановились, испугавшись пограничного контроля.
Естественно, что это не так: огромные пространства Гомельской области стали непригодными для жизни. В связи с этим, правительство Белоруссии учредило «Полесский Государственный Радиационно-Экологический Заповедник». Для простоты, вся территория была объявлена приграничной, что дало возможность не пускать туда праздно шатающихся туристов. Администрация заповедника заняла небольшой особняк в городке Хойники.
Именно на этой базе был открыт НИИ ЧАЗ (Научно-Исследовательский Институт Чернобыльской Аномальной Зоны), необходимость в котором стала ясна после второй Катастрофы. Только администрацию заповедника пришлось спешно перебазировать в Мозырь, в ста километрах от АЭС. Кстати сказать, здание администрации НИИ ЧАЗ находится в Киеве. Серая коробка из стекла и бетона, с массивным крыльцом, красной вывеской и памятником на площади знакома всем по телепередачам. Перед крыльцом обожают собираться экологи и политики, неформалы и черносотенцы, устраивая митинги в защиту Земли от заразы Зоны. Дальше демагогии, естественно, дело не идет. Эти сборища, конечно, сильно действуют на нервы тем, кто живет и трудится неподалеку. Зато, все, кто хочет покричать и поработать на телевизор, находятся под присмотром, в одной точке, а не расползаются по скверам и паркам. Правительство не против – пусть митингуют. Чем бы дитя ни тешилось, как говорится. В здании администрации НИИ ЧАЗ даже стеклопакеты потолще поставили – чтобы шум не мешал.
Основная же работа по изучению Зоны ведется на территории Белоруссии, подальше от телекамер и любопытных журналистов. В Мозыре даже не все жители знают, что творится за высоким бетонным забором на окраине города. Для любопытствующих на двери прикручена табличка «НИИ Перспективных Проблем». И часовой с табельным оружием стоит в камуфляже и бронежилете. Всем понятно – секретный военный объект. Так что все «исследования Чернобыльской Аномальной Зоны», как это громко называется в газетах и телерепортажах, проводятся не в Киеве (кто же с опасными и непонятными вещами в столице работать разрешит?!), а в тихом городке Полесья, в ста километрах по прямой от приснопамятной ЧАЭС.
Из этого закрытого учрежденья меня самолетом отправили в Киев, потом -вертушкой до Дитяток, а оттуда, уже на броне, - в «Полевой научный лагерь НИИ ЧАЗ «Янтарь»». Естественно, что в круговерти переездов Зону я рассмотреть не успел, и теперь пытался восполнить этот пробел.
Зона лежала передо мной, как будто я разглядывал крупномасштабную карту. Сразу под холмом начиналась большая долина, дважды прорезанная глубокими оврагами. Низины были заполнены молочно-белым туманом, лежавшим как хлопья пенки на капучино. Кофейную иллюзию дополнял и основной цвет Зоны – буро-красный, местами – рыжий с желтым, местами – красно-коричневый, иногда – медный, иногда - янтарный. Словом, осенний. Только изредка взгляд мой цеплялся за зеленые островки, невесть как затесавшиеся в буйство золотых оттенков. Эти островки отличались сочностью красок – изумруд, малахит, темная олива… Определенной системы в этом не прослеживалось. Было похоже, что некто взял кисть и, случайно макая ее в краску, разбросал цветные пятна, а потом отошел, любуясь картиной.
Я покрутил головой – огромное пространство казалось совершенно безжизненным. Мне – городскому жителю –непривычно было видеть пустую территорию, не занятую дачными коттеджами и другими загородными постройками. И такая странная пьянящая свобода была во всем этом, что мне захотелось громко закричать, чтобы услышать, как мой голос затихает где-то вдали, чтобы как-то передать свой восторг! Помнится, когда был еще совсем юным, на заграничных теплых курортах я захотел поплавать с аквалангом. Опыта у меня не было совсем, поэтому мне придали инструктора, под руководством которого я и совершил свое первое погружение. Я окунулся бирюзово-прозрачный мир, полный тишины. Необыкновенной красоты рыбы, которых я видел только в аквариуме, тут подплывали ко мне близко-близко. От восторга я закричал, забыв, где нахожусь. Естественно, что я чуть не утонул, наглотавшись соленой воды. Но опытный инструктор, предвидя это, вытащил меня за шкирку и, когда я отдышался и отплевался, объяснил, что под водой лучше помалкивать.
Глядя на раскинувшийся передо мной золотой ковер, я стянул с себя маску и вдохнул полной грудью воздух Зоны. Мне он показался горько-холодным. Так пахнет верба в морозный день. Распробовать запах до конца не дал Ковалев, молча натянувший дыхательную маску мне на лицо со словами «не сходите с ума, Доктор».
Мы продолжали свой путь. Примерно через полчаса отряд прошел холмы и углубился в долину. В это время в живот мне закралось нечто холодное и скользкое. Оно ворочалось там, внутри, с каждым моим шагом становясь все больше и холоднее. Вскоре мне пришлось остановиться, чтобы хоть как-то справиться с подступающей тошнотой. Лицо неожиданно покрылось холодным потом, голова закружилась. Чтобы не упасть, я согнулся пополам, упершись руками в колени, и опять стянул маску. Но, вместо ожидаемого «привета Ихтиандру», мой организм выдал только громоподобную отрыжку. Я постоял еще немного и почувствовал, что дурнота ушла, оставив место стыду – никого же, кроме меня, не тошнило!
Через некоторое время, ощутив в себе достаточно сил для продолжения пути, я распрямился и сразу же встретился с сочувственно-понимающим взглядом Партизана. Вот, от кого я не ожидал поддержки, так это от него! Сталкер подошел ко мне, похлопал по плечу и протянул открытую плоскую фляжку.
- Глотните. – Партизан пододвинул жестянку мне под нос. – Полегчает.
Я взял предложенное питье и с сомнением понюхал. Из фляжки ощутимо тянуло спиртом и какими-то травами. Глотать непонятно что у меня особого желания не возникло, и я попытался вернуть флягу хозяину.
- Пейте, пейте! – Партизан ладонью вернул мою руку в исходное положение. – Я же не говорю «все выхлебай». Так, пару глотков. Вам больше и не надо. Это снадобье отлично мозги прочищает.
Я вторично поднес флягу к лицу. От запаха, ударившего в нос, меня передернуло. Крепкий спиртовой дух мешался с чем-то приторно-сладким и, одновременно, горьким и оставлял за собой ощутимый кофейный след. Эта смесь запахов заставляла чесаться глаза и, пробегая тысячами маленьких ножек через мозг, оставляла чувство сморщенной, как у шарпея, кожи на затылке. Я зажмурился и сделал разрешенные Партизаном два глотка из фляги.
Я думал, что задохнусь, закашляюсь, или произойдет еще что-то ужасное. Но, ничего такого не случилось. Питье протекло внутрь, приятно грея в груди и оставляя на языке сладковатый кофейный привкус. Вскоре и холод в животе испарился. Я удивленно открыл глаза и посмотрел на сталкера.
- «Кровь снорка». – Партизан улыбнулся, протянул руку и отобрал у меня питье. – Делается из спирта, пива и кофе. По особой технологии. Ну, и травки еще добавляю. Замечательно прочищает мозги и снимает дрожь в коленках.
Я кивнул сталкеру и приготовился к дальнейшему пути. Ковалев окинул группу хозяйским взглядом, и мы двинулись дальше по маршруту.
Чрез некоторое время холмы остались позади. Отряд, все так же неспешно, продвигался вперед, ведомый Партизаном по одному только ему известным тропам. Местами, сталкер неожиданно поворачивал и по широкой дуге огибал спокойное, на мой взгляд, место. Иногда, отклоняясь от прямого маршрута, проводник тянул нас в такие дебри, куда я по доброй воле не пошел бы никогда. Однажды Партизан потащил всех по неглубокому болоту, заставляя обходить десятой дорогой удобную насыпь.
Было непонятно, с какой целью он все это проделывает. В мозгу настойчиво крутилась мысль, что все это подстроено, дабы навсегда отбить у меня охоту выбираться в Зону. Когда я в десятый или двадцатый раз поскользнулся на влажной траве и ухнул мутную воду, мысль эта окрепла и превратилась в навязчивую идею.
Я замети, как Ковалев, шагавший следом за проводником, внимательно наблюдает за его поведением. Если партизан останавливался, то Спок тут же давал группе знак притормозить. Хотя, как я понял, он мог бы этого и не делать: бойцы реагировали на действия проводника быстрее, чем Ковалев успевал скомандовать.
Партизан практически не пользовался детектором аномалий. Сталкер определял ловушки по каким-то незначительным признакам, которые мне были незаметны. В спорных случаях он доставал из кармана гайку с привязанной к ней тряпкой и бросал в сторону подозрительных мест. Лишь однажды Партизан достал ПДА и стал внимательно всматриваться в экран, что-то обсуждая с Ковалевым. Подойдя ближе, я понял, что они решают вопрос прохождения мимо группы аномалий.
С невысокого пригорка отчетливо просматривалась вереница «Воронок», начинающаяся от болота, по берегу заросшего аиром. Аномалии тянулись поперек нашего курса, переваливали через дорогу, идущую слева, и скрывались в кювете. Что творилось дальше, мне видно не было. Возле дороги лежал старый бетонный столб. Судя по мху, разросшемуся на его гранях- уже не первый год.
Воздух возле аномалий мерцал и струился, будто в жаркий день над асфальтом, однако, возле столба подобного не наблюдалось. Я всматривался до рези в глазах, но так ничего и не увидел. Спок с Партизаном, однако, не хотели идти мимо столба.
Сталкер объяснил мне, что сейчас они с Ковалевым думают – слева или справа обходить «Воронки». Высокие договаривающиеся стороны имели на этот счет диаметрально противоположные мнения.
Партизан, которому не хотелось опять плыть через болото, предлагал перейти через дорогу и посмотреть, что творится там. Ковалев, мотивируя, что на дороге они буду всем видны, предлагал форсировать болото. Стакер уповал на то, что из болота может что-нибудь вылезти и всех сожрать. Старлей возражал, что на дороге может прилететь пуля и всех убить. Спор переходил в стадию позиционной войны.
- А мимо столба почему пройти нельзя? – поинтересовался я.
- А вы сами попробуйте! – хитро прищурился Спок и добавил: - Хруст, подстрахуй!
Хруст поднялся с камня, на котором сидел, и встал у меня за спиной. Я оглянулся на отряд: сталкеры с интересом смотрели, что произойдет дальше. Мне ничего не оставалось, как двинуться в сторону аномалий.
- Близко к «Воронкам» не подходите, - сказал мне вслед Партизан. – Почувствуете движение воздуха, как в пылесосе, остановитесь.
Я кивнул, не оборачиваясь, и пошел дальше. След в след за мной двигался Хруст. Было совершенно ясно, что мне предлагается сдать экзамен на крепость нервов и профпригодность. Ну, вариантов нет, надо пробовать…
Мы приближались к столбу, оставляя аномальный фронт справа под небольшим углом к маршруту. До поваленной бетонной конструкции было метров шесть, когда я ощутил небольшой воздушный поток, тянущий меня в сторону аномалий. Я остановился.
- Чего? - Хруст тоже замер.
- Воздух тянет. – ответил я.
- Не чувствую, - боец покрутил головой. – Можем идти дальше.
Я согласно кивнул и сделал еще несколько шагов в сторону столба, одновременно приближаясь и к аномалиям. Воздушный поток усилился, но мне, пока, не мешал. Еще через два шага, остановился уже Хруст и вновь принялся озабоченно крутить головой.
- Док, стойте! – окликнул меня боец. – Дальше лучше не ходить – слишком близко к «Воронке» окажемся. Затянуть может.
- Ладно. – согласился я. – Осмотреться надо.
Хруст промолчал. Сочтя это знаком одобрения, я внимательно начал разглядывать аномалию, которую до этого момента знал только по описаниям и видеосъемкам.
Что там говорил нам инструктор в лагере? «Зона резкого увеличения гравитационной постоянной, вызванного не до конца изученными процессами»? Да… Сколько бы инструктор ни распинался перед курсантами на предмет «Воронки», все равно – ничего толком объяснить он не смог. Видимо – сам не знал. И все красочные описания не шли ни в какое сравнение с тем, что я видел прямо перед собой.
Складывалось впечатление, что над землей, на небольшой высоте, висело нечто бесплотное, тянущее воздух внутрь. Действительно – «пылесос». Хоть ядро аномалии не было видно, но оно отчетливо ощущалось. К ядру струился воздух. Наверное, если бы воздух был сух, то я бы увидел пылинки, летящие внутрь аномалии, но, влажность заставляла пыль оставаться на земле.
То мерцание воздуха, которое я заметил с места остановки отряда, вблизи заметно не было. Однако, «Воронка» никуда не делась – я ее отчетливо ощущал. Кроме того, я, на уровне подсознания, представлял себе, как распределяются воздушные потоки вокруг ядра аномалии. Мысленно я видел, как воздушные массы поднимаются с земли в полутора метрах от моих ног и огромной дугой взмывают вверх. Где-то наверху, на высоте в два человеческих роста, дуга достигала своего апогея и плавной горкой спускалась к ядру «Воронки», где воздух спрессовывался в почти осязаемую массу и, потом, рассевался вдоль грунта. Ощущение было настолько реалистично, что я даже присел, снял перчатку с руки и попытался уловить обратный ток воздуха у земли. Но, к своему удивлению, обнаружил, что и у там воздух стремится к центру. А еще я почувствовал, как по ладони забегали мурашки. Обычно говорят «закололо кончики пальцев». Тут, как раз, такого не наблюдалось. Наоборот: пальцы одеревенели, утратив чувствительность, а по ладони бегало множество остреньких ножек.
Пусть инструктор не сумел красочно описать «Воронку», зато, я надеюсь, сумел нам рассказать, как себя вести вблизи такой аномалии. «Присядьте, а еще лучше – ложитесь на землю и отползайте», - так меня учили. Ползать у меня желания не возникало, поэтому я отступил на шаг, выпрямился и огляделся. Хруст невозмутимо наблюдал за моими маневрами, а со стоянки на меня смотрело множество любопытных глаз. Особенно выделялся взгляд Партизана, сосредоточенно, но, как мне показалось, одобрительно изучающего мои передвижения.
Я приблизился к столбу, насколько мне позволяли «Воронки», и рассмотрел его вблизи. Ничего необычного – столб как столб. Бетонный… Поваленный… Таких тысячи вдоль дорог разбросано. Мох покрывал только основание столба, а то, что я принял издалека за него, на самом деле было сине-зелеными пятнами плесени.
Аномалии не доходили до столба метров пять, прерываясь, будто наткнувшись на стену. Что творилось за столбом, мне видно не было – мешал взгорок, по которому шала дорога, но до него от столба было чисто. Таким образом, свободного от аномалий пространства было метров десять – одиннадцать. Теоретически – группа могла тут пройти. А практически? Практически - что-то смущало командира и проводника. Что-то, в чем мне предстояло разобраться.
Я достал детектор аномалий (не ПДА, а именно детектор - «Перун» - гораздо мощнее встроенного в ПДА) и посмотрел на экран. Техника исправно показала кроваво-красные поля - «Воронки» справа и слева за дорогой. Промежуток между ними составлял около двенадцати метров. Значит, тут я попал в точку. А дальше? Столб, судя по показаниям прибора, находился на территории, чистой от аномалий. Так почему же Ковалев и Партизан не хотят тут идти? Я не понимал, что происходит, но нутром чувствовал, что все непросто. Что же дальше-то делать?
Решение подсказал мне Хруст. Он покопался в кармане и вытащил из него некрупную гайку с привязанным к ней грязноватым бинтом. Я взял маркер в руку и крепко сжал. Кто-то мне говорил, что гайку надо обязательно подержать в руке, погреть, почувствовать ее, прежде чем кидать. Почувствовать гайку мешала перчатка. Пришлось ее снять. Через некоторое время гайка нагрелась. Кроме этого я ничего не ощутил.
Несильно размахнувшись, я отправил гайку в полет. Хвост бинта взвился серой змейкой, маркер глухо стукнулся о столб и упал рядом. Ничего не произошло. Я постоял немного в раздумье. Маркер лежал на мху, маня светлым пятном бинта. Ну, что там еще бывалые сталкеры делают в спорной ситуации? А! Отмычку вперед пускают!
«Отмычка – сталкер-новичок, взятый опытными сталкерами в рейд; в уплату за обучение новичку полагается идти впереди группы в опасных местах, прокладывая дорогу», - опять вспомнилась теория. «Новичок», значит! «В уплату за обучение», значит! Что ж… Пойду… Быть тебе, доктор Жданов отмычкой. Ужас! Что бы профессор мой сказал, узнав, во что его ученик встрял!? Ничего, наверное… Промолчал бы… Многозначительно…
Я занес ногу для судьбоносного шага и замер, так и не опустив ее. Решимости шагнуть в неизвестность мне не хватило. Решимость… Ее всегда мне недоставало! Когда я только начинал учебу в университете, нам на занятиях по физиологии приходилось резать лягушек, чтобы понять, как у них бежит нервный импульс по нейрону. Там тоже – нужна была решимость.
Как сейчас вижу: я стою в грязноватом лабораторном халате перед пластиковым лотком, в левом кулаке у меня зажата зеленая квакушка, а в правом я держу раскрытые блестящие ножницы. Я точно знаю, что нужно сделать: необходимо вставить одно из лезвий раскрытых ножниц в рот лягушки, второе лезвие завести за ее глазные яблоки и надавить на бранши. Все. Ничего сложного. Только чуточку решимости, чтобы лишить жизни существо.
Я не смог… Сколько я ни пытался, свести бранши, у меня не получалось. Словно что-то упругое застряло между ними. Преподаватель смотрел на мои мученья несколько минут. Потом, сжалившись, отобрал у меня злосчастное земноводное и сдавил так, что лягушка безвольно свесила лапки и открыла рот. А преподаватель, проворчав «смотрите, молодежь», быстро впихнул ножницы в рот ошалевшей твари, закинул лезвие ей за глаза и нажал… Раздался негромкий неприятный хруст, и на блестящем лезвие появились капельки крови.
Потом, конечно, я справился с собой, и никаких проблем с лягушками у меня больше не возникало. Но я до сих пор помню то неприятное чувство: много глаз смотрят мне в спину, ожидая от меня решительного действия.
И, если в университете одногруппники были такими же нерешительными, как и я, то сейчас за спиной стояло несколько военных сталкеров - людей, которые в моей градации решительности делили первую строчку с космонавтами. И от осознания этого, мне стало еще гаже.
Я опять поднял ногу... И опять ее опустил, не шагнув… Мне было стыдно, противно и обидно. Я не мог себя пересилить, не мог шагнуть в неизвестность. Я буквально чувствовал, как между лопаток мне смотрят Партизан с Ковалевым, посмеиваясь над самонадеянным «научником», решившим, что ему покорится Зона, но оконфузившимся на первом же легеньком экзамене. Я был уверен, что все это подстроено Ковалевым и Партизаном, чтобы сбить спесь с задравшего нос новичка.
Я выдохнул и мысленно произнес несколько нелестных определений в свой адрес. Мир перестал для меня существовать. Остался только коридор между аномалиями, разбитый мозгом на цепочку шагов, и мое тело, которому требовалось эти шаги совершить. Только после этого я смог сделать шаг, а за ним и второй, давшейся мне значительно легче первого, а потом и третий. Мое сознание наполнила эйфория от преодоления психологического рубежа, а по телу разлилась странная легкость. Я мог пройти по коридору! Я чувствовал это! Никто меня не остановит! Зона мне не страшна!
Занося ногу для очередного шага, я ощутил удар под колени и упал спиной в мягкий мох. В голову вернулись мысли о реальности и, вместе с ними, страх, что я чуть было не погиб. Я медленно открыл глаза и увидел над собой взволнованное лицо Хруста.
- Как вы? – спросил меня военстал. – Я уж думал – все. Когда вы на аномалию пошли, решил – конец Доку, еле успел остановить.
- Какую аномалию? – не понял я бойца. – На детекторе чисто было, и гайка ровно легла. А до «Воронок» тут места еще порядочно осталось.
-Сейчас вам все объяснят. – успокоил меня Хруст. И его слова показались мне предзнаменованием чего-то неприятного. Я даже передернул плечами.
Через несколько секунд почувствовал отчетливые колебания почвы – это приближался отряд. Я кряхтя сел. Сталкеры подошли и встали полукругом, не приближаясь к аномалиям. Вперед выступил Ковалев и протянул мне руку- помочь подняться на ноги.
- Только не смейтесь… - буркнул я, принимая помощь от старшего лейтенанта.
- Никакого смеха, Док, все серьезно. Вы, чуть было, не погибли в аномалии.
- В какой? – спросил я. – «Перун» же молчал!
- Интересный вопрос, - вступил в разговор Партизан. – Вероятнее всего, это – «Изнанка». Она не отмечается на детекторах, не реагирует на неживые объекты и обожает селиться возле «Воронок».
- «Изнанка»…- пробормотал я. – Что-то припоминаю, но смутно. Инструктор объяснял нам, но как-то вскользь, говоря, что точных данных нет. Я мало что запомнил из его рассказа. И в официальных отчетах про эту аномалию не упоминается. Может, вы проясните ситуацию?
- Извольте. – Ковалев взмахнул рукой и объявил: - Привал пятнадцать минут.
Отряд расположился на краткий отдых. Двое бойцов отошли немного в сторону, обеспечивая охранение.
- Итак, - начал Партизан, - аномалию «Изнанка» заметить невозможно. Только если вы увидите тень, которая падает против света, знайте, что тут расположилась «Изнанка». Природа аномалии не выяснена, артефакты, которые она производит, тоже неизвестны. Выживших после встречи с ней нет. На неживую материю аномалия не реагирует.
- А как она действу? – поинтересовался я. – Инструктор нам говорил, что она выворачивает объекты наизнанку, отсюда и название. Так? Правильно?
- Именно так, - вновь подал голос Ковалев, не дав сказать Партизану. – Сейчас покажу.
Сталкер удивленно посмотрел на старшего лейтенанта. А тот, не обращая на это внимания, извлек из рюкзака небольшую клетку, в которой попискивали несколько лабораторных красноглазых крыс.
- Чего удивляешься? У токсикологов взял. Собак приманивать, чтобы было, что Доку показать.– пояснил военный в ответ на удивленно приподнятые брови Партизана. – Вот и пригодились.
Ковалев открыл дверцу клетки и сунул внутрь руку. Животные испуганно заметались, чувствуя опасность. Военный уверенным движением схватил одну из крыс поперек груди и вытащил ее, отчаянно пищащую и извивающуюся, из клетки. Остальные, как только рука старлея покинула их тюрьму, немного успокоились, но, все равно, продолжали встревожено попискивать.
Я посмотрел на сталкеров. Все военные, предвкушая занимательное зрелище, столпились за своим командиром и с нескрываемым интересом смотрели в сторону аномалии. Лишь Партизан недовольно морщился где-то в стороне: предстоящее действо его не привлекало и, более того, было неприятно.
Ковалев покрепче сжал подопытную в руках, размахнулся, и, сказав «внимательнее, Док!», отправил белый комок по крутой траектории в аномалию. Крыса заверещала, взмахнула хвостом и упала на землю, растопырив лапы. В этот же самый момент на точке приземления, без хлопка или иного спецэффекта, вместо белого зверка оказалась какая-то красноватая субстанция.
Во мне проснулся ученый. Я вынул бинокль и попытался рассмотреть, что случилось с крысой. Однако, сколь-нибудь значимого результата не достиг: даже в мощную оптику я не мог в деталях разглядеть останков крысы. Срочно требовалось вынуть крысу из аномалии. Только как? Интуиция мне подсказывала, что ни один из бойцов добровольно в жертву науке себя не принесет.
Я повернулся к Ковалеву. Тот уже упаковал оставшихся крыс в рюкзак и разматывал небольшую бухту тонкого троса с «кошкой» на конце.
- Сейчас выну! – сказал военный, предвосхищая мой вопрос. Он несколько раз взмахнул рукой, заставляя якорь описывать все большую и большую дугу, а потом разжал кулак. «Кошка» легла недалеко от тушки погибшей во имя великих идей науки крысы. Ковалев сместился правее, так, чтобы трос проходил точно над тушкой и аккуратно потянул. Острый лапы якоря подцепили крысу, и, через несколько секунд, в моих руках был первый объект полевого исследования.
Сначала я не понял, что именно лежало у меня в ладони. Это нечто напоминало плотно набитый продолговатый мешок из некой эластичной ткани, стенки которого местами растянулись, а местами – растрескались. Мешок снаружи был влажным, из-за чего на его стенки налипли мелкие травинки и песок. Но, кроме этого, виднелись и наслоения какой-то буро-черной массы. Я присмотрелся. Мысль, пришедшая в голову, была неожиданной, но похожей на правду. Чтобы удостовериться, я немного оттянул маску и принюхался. Тут же в нос мне ударил характерный запах крысиного помета, и до меня дошло, что мешок у меня на ладони – желудочно-кишечный тракт вывернутой наизнанку крысы.
Меня аж передернуло от осознания того, что могло случиться со мной, если бы не Хруст. Любопытство ученого, однако, вскоре взяло верх. Я ножом рассек тушку пополам и увидел, что внутри она покрыта белой шерстью. Убедившись, что бедное животное какая-то неведомая сила вывернула наизнанку, я посмотрел на Ковалева.
- Что, Док? Нравится? - прищурился командир группы. – С вами то же могло приключиться. Очень неприятное зрелище, доложу я вам.
- Вы знали, что тут «Изнанка»?- спросил я Ковалева.
- Нет. – ответил вместо Ковалева Партизан.
- Тогда, почему вы не пошли между аномалиями, ведь детекторы молчали?
- Потому, что предполагали: тут дело не чисто. Понимаете, Док, просто так в Зоне ничего не бывает, - Партизан обвел рукой стену аномалий. - Смотрите, какая интересная штука получается: «Воронка»-«Воронка»-«Воронка», потом, бац, пусто. А потом опять: «Воронка»-«Воронка»-«Воронка». Не бывает так… - задумчиво повторил Партизан. – Зона всегда знак дает. Чтобы дуриком в ящик не сыграть, надо смотреть и думать, почему так происходит. И все необычное и нелогичное подмечать и на заметку брать.
- Да тут все нелогично! – зло сплюнул Ковалев. – Куда ни глянь, обязательно какая-нибудь аномальная ерунда, чего за Периметром и в страшном сне не увидишь.
- Это есть, - согласился Партизан со старлеем. – Только, и на Большой Земле, если глаза под подушкой оставил, можно в канализацию провалиться. А что до необычного, - Партизан задумчиво взглянул на стену аномалий, - то лет двести назад и самолет чудом расчудесным представлялся. А сейчас – ничего, летают, и никто удивленные глаза не делает. Человек не блоха, ко всему привыкает.
- Уж не хочешь ли ты сказать, что лет через пятьдесят сюда школьников на экскурсии водить будут, а через сто - парк аттракционов откроют? – Ковалев пристально посмотрел на сталкера. – Еще скажи, что Зона не территория смертельной опасности, а Диснейленд.
- Что я хотел, я уже сказал, - было видно, что Партизану этот разговор, скорее всего неоднократно переговоренный с Ковалевым, начал надъедать. – А вам, Доктор, полезно запомнить, что в Зоне, как и в любой другой экосистеме, все взаимосвязано и просто так не происходит. Если вы будете задумываться над причинно – следственной связью, то все у вас будет хорошо. А если будете переть, как баран на новые ворота, то в первой же аномалии сгинете.
Последние слова Партизана заставляли меня глубоко задуматься. Нет, мне и без них было понятно, что глаза и уши тут следует держать открытыми. А еще лучше – запустить режим активного поиска. Это и так ясно было. Заинтересовало меня другое – вскользь упомянутое сталкером слово «экосистема». Причем, упомянуто оно было не бездумно, как это делают дикторы в телевизоре, не понимая значения термина, а очень точно, учитывая наше местонахождения. Могло, конечно, и случайно с уст сталкера сорваться подслушанное где-то умное словечко, но интуиция мне подсказывала, что Партизан точно знает толкование и область применение этого термина.
- Ладно, Спок, - Партизан примирительно махнул рукой, - надо дальше двигаться. Так и быть, поплыли через болото.
- Ну, через болото, так через болото, - улыбнулся Ковалев. – А я уже хотел дорогу предложить!
- Слышь, начальник, - Вано, закинув АГС на плечо, развязно подошел к Ковалеву; но в развязности этой не было уличной похабщины, а, наоборот, видна была, как ни странно, огромная самодисциплина и уважение к командиру. – Это вы здорово придумали, через болото плыть. Только, мне второй раз за день окунаться не хочется. Тут даже нам с Танком с головкой может быть. – Вано для наглядности провел ладонью над шлемом экзоскелета. – Утонем нахрен, вы же нас потом не вытащите.
- Вы по краю пройдете, там тропка есть, - Ковалев указал рукой на предполагаемый маршрут. – Партизан говорит, что вам хватит. Ну, а нам окунаться придется.
- Почему нам окунаться придется? – шепотом спросил я у Партизана.
- Потому, что в экзоскелете к «Воронке» можно ближе подойти, чем в обычном комбинезоне. – так же шепотом ответил Партизан, стараясь не привлекать к нам лишнего внимания.
- Отряд! – скомандовал Ковалев, и сталкеры построились для дальнейшего движения.
- Подождите, - попросил я, - мне координаты записать надо.
- Какие координаты? – не понял Ковалев.
- «Изнанки». В лагерь вернемся, физиков сюда отправим. Пусть изучают.
Сказав это, я принялся вносить в память ПДА координаты аномалии. В это время ко мне подошел Партизан.
- Не занимайтесь ерундой, Доктор. – сталкер, прикрыл рукой экран моего ПДА. – «Изнанка» часов через семь, максимум – десять исчезнет, и на ее месте будет обычная «Воронка». Так что, даже если сейчас группа с «Янтаря» выйдет, то много тут не наисследует. Пойдемте лучше скорее. Нам часа за три надо до хутора дойти, а то под дождь попадем.
Спорить я не стал, а выключил ПДА и послушно двинулся в сторону болота. Скелетоносцы, действительно прошли по суше, по самой закраине болота. Мне, стоящему по пояс в болотной жиже, было несколько завидно наблюдать, как владельцы тяжелых экзоскелетов спокойно идут по суше. Зависть, однако, очень быстро улетучилась, когда я увидел, как слева от Танка, шагавшего первым, воздух подернулся сиреневой дымкой и, вроде как, уплотнился. Видимо, «Воронка» почувствовала жертву в запретной зоне и попыталась притянуть ее. Танк покачнулся в сторону аномалии и, чуть было, не упал в нее. Если бы Вано не подхватил товарища, то остался бы отряд без пулеметчика.
Наконец, мы счастливо миновали аномальную стену и очутились на суше. Я оглядел себя. Когда-то светло-серый «Мунлайт» теперь был вымазан в суглинке и болотной грязи, причем так, что его цвет я не рискнул бы определить. Больше всего сейчас к этой цветовой гамме подходило прилагательное «грязный». Если бы не герметичные швы костюма, то в ботинках у меня не просто хлюпало, а плескалось бы. Но, конструкторы скафандра предусмотрели возможность длительного погружения, поэтому я чувствовал себя сухо, чего нельзя было сказать о бойцах. Те с чертыханием выливали воду из ботинок. Их костюмы, к сожалению, от этого не защищали…
На горизонте собирались бурые тучи, подтверждая пророчество Партизана о скором дожде. Людям не хотелось мокнуть еще раз, поэтому отряд с максимально возможной скоростью двинулся в сторону хутора. Зона сжалилась над нами, и до самой конечной точки маршрута мы больше в неприятности не попадали.
Часа через полтора на небольшом пригорке показались два полуразрушенных строения за изгородью из прогнивших длинных жердей. Отряд остановился и, повинуясь жесту командира, занял круговую оборону. Ковалев и Партизан достали бинокли и принялись рассматривать строения, тихо переговариваясь между собой. Я тоже вынул бинокль и навел его на хутор.
Мне часто, к сожалению, доводилось видеть старые, брошенные людьми строения. Какое-то щемящее чувство всегда посещало меня, когда я смотрел в темные провалы окон, понимая, что люди отсюда ушли навсегда.
Представьте только, как тяжело человеку переживать разлуку со своей родиной, с домом, где он родился и вырос. И этот дом он должен покинуть в одночасье, когда даже не успевает понять, что произошло. Его сажают в военный грузовик и увозят неизвестно куда, не дав даже времени собрать вещи. И только потом к нему приходит понимание и осознание того, что в родные места тебе не вернуться никогда. Даже, что бы обнажить голову возле родного крыльца.
Хуже этого может быть только обдуманное решение оставить свой дом. Что служит причиной – обнищание края, отсутствие работы или осознание никому ненужности твоей сельскохозяйственной деятельности – не важно. Важны только бессонные ночи, предшествующие такому решению и душевная боль и пустота, которые останутся, когда ты лишишься соей родины.
Хутор, что стоял сейчас перед нами, был брошен в одночасье. Это ясно было даже без детального его осмотра. На Проклятой Земле все строения покинуты в один миг. Пришли военные после апрельской аварии в 1986 году и увезли людей. Этому хутору повезло: его не закопали. От некоторых же поселков остались только названия и фонящие курганы земли, из которых иногда торчат печные трубу. Такая печальная участь постигла, например, Копачи. Целое поселенье было похоронено заживо: с вещами, хозяйством и огородами. Только кошки и собаки потом возвращались на могильные курганы, ища свои старые дома. Люди так поступить не могли – они были далеки от родной земли.
Я изучал хутор в бинокль. Он неплохо сохранился, по крайней мере, на первый взгляд. Однако, присмотревшись, я понял, что дом до ужаса стар. Штукатурка на стенах, когда-то белая и гладкая, теперь покрылась зелеными разводами плесени. Возле фундамента штукатурка пузырилась, а выше отслаивалась крупными чешуйками, обнажая тонкую реечную сетку. Стекла в окнах отсутствовали, вынесенные неведомой силой из рамы. Только внизу мутные осколки торчали крупными острыми зубами. Крыша дома провалилась, и сквозь одинокие стропила просвечивало небо Зоны, уже ставшее свинцовым. Деревья, разросшиеся без человеческого присмотра, склонялись над умирающим домом. Наверное, это был яблоневый сад, судя по узловатым ветвям, проросшим через разрушенную крышу.
Рядом с домом стояла постройка, назначения которой я угадать не мог, однако, было ясно, что это часть хозяйственного двора. Широкий вход когда-то должны были перекрывать двустворчатые ворота, от которых теперь остались только поперечные перекладины, обломанные посередине и напоминающие пыточные колья. Крыша постройки, как ни странно, сохранилась, поэтому рассмотреть, что находится на втором этаже, я не мог. Внутри было темно, однако, я смог увидеть заржавленную и прогоревшую двухсотлитровую бочку, укрепленную у основания камнями – очаг.
Двор хутора зарос невысокой жесткой травой, напоминающей обрывки сетевого кабеля, торчащие из земли. Чуть в стороне, под горкой, я разглядел прогнивший разваливающийся колодезный сруб и длинную жердь «журавля», грустно пристроившегося рядом. Под налетающим изредка ветром «журавль» стонал, жалуясь на свою нелегкую долю. Словом, хутор напоминал мне столетнего дряхлого деда.
Ковалев и Партизан были о хуторе иного мнения. Завершив осмотр, они склонились над экраном ПДА и принялись изучать спутниковый снимок.
- Смотри, - Партизан водил по карте пальцем, - это – основной дом. Насколько я помню, пол на втором этаже довольно прочный. Можно там расположить наблюдателя. Вопрос в том, не сделали ли это за нас.
- Не похоже, - Ковалев отрицательно помотал головой. –В тепловизоре ничего не заметно – никаких теплокровных форм жизни.
- Угу, - согласно кивнул Партизан. – Я тоже думаю, что хутор свободен. Стая, скорее всего, на охоте. В прошлый раз, когда я тут проходил, суки были еще не щенные, но уже заметно на сносях. По моим прикидкам, помет будет недели через две. Значит, это - их предпоследняя совместная охота.
- Ну, по собакам у нас ты специалист, - Ковалев опять посмотрел на хутор, - а меня больше интересует вопрос, не ждет ли нас там засада. В мутантах я сомневаюсь, а вот «Монолит» - не накликать бы - запросто. Амир, подойди.
Военный приблизился к командиру.
- Что думаешь? – Ковалев указал на хутор.
Амир окинул хмурым взглядом строения. Увиденным, похоже, он остался недоволен, потому что принялся вторично обозревать хутор, но уже через оптику «Винтореза». Закончив, он повернулся к Ковалеву:
- Чисто, вроде, Спок, но надо проверить.
- Согласен. – Ковалев кивнул. – Тель, Ярь – проверьте! Амир, Танк – подстрахуйте!
Бойцы, вызванные командиром для разведки, короткими перебежками, прикрывая друг друга, направились к дому, используя для укрытия ямки и бугорки. Я заметил, что перед каждой такой пробежкой, военные внимательно осматривали маршрут, выискивая ловушки. Амир в это время не отрывался от оптического прицела «Винтореза», направленного в сторону хутора. Танк же встал чуть в стороне от отряда, навел свою адскую машину на строения и приготовился, судя по всему, отразить атаку любого врага, пусть даже тот будет при поддержке танков и авиации. Общее руководство осуществлял Ковалев, разглядывая хутор в бинокль.
Напряжение разведчиков передалось и мне. Я всей душой был там, с ними, чувствовал их горячее дыхание и почти ощущал на языке горько-соленый вкус пота, стекающего со лба бойцов. Я оглянулся, думая, что военные, разделяя мои чувства, тоже следят за своими товарищами. Но, я ошибся: бойцы заняли круговую оборону, старясь прикрыть отряд от возможной атаки.
В очередной раз, когда разведчики меняли свое местоположение и уже были на подходе к дому, ожила рация и голосом Амира сказала: «Крыша дома! Движение!»
Разведчики упали в траву и затаились. Ковалев сосредоточил внимание на указанной точке. Бойцы в охранении напряглись. И только Партизан продолжил безмятежно щуриться на дом. Через несколько секунд Ковалев скомандовал: «Отбой! Тушкан!». Видимо, имелось в виду, что по крыше перебегал мелкий мутант, которого в Зоне называли «тушкан» или «кенг». Услышав это, Партизан удовлетворенно кивнул головой, как бы говоря «так я и думал».
Разведчики, наконец, добрались до хутора и споро проверили его на наличие врагов, как двуногих, так и четвероногих. Несколько одиночных выстрелов, прозвучавших со стороны домов, не внесли паники в наши ряды: было ясно, что бойцы гоняют тушканов. Через некоторое время в воротах хозяйственной постройки показался Ярь. Он призывно махнул рукой и, одновременно с этим, в наушнике раздался его голос «Чисто! Можете подтягиваться!».
Вблизи хутор представлял собой еще более печальное зрелище. Множество глубоких ран, нанесенных стенам временем и людьми, говорили о нелегкой судьбе поселения. Однако, дом давал нам защиту от ветра и дождя – дальняя часть крыши еще сохранилась, да и потолок не провалился.
Пока Ковалев распоряжался развертыванием лагеря, мы с Партизаном отошли за стену. Оттуда открывался отличный вид на лес, начинавшийся метрах в трехстах. Лес стоял на небольшом песчаном пригорке. Огромные сосны с ярко-рыжей хвоей теснились над обрывом, переплетая в воздухе корни. Среди корней было видно множество отверстий, очевидно – входов в норы. Возле нор было тихо. Неожиданно прорвавшееся сквозь тучи закатное солнце окрасило деревья в какой-то огненный цвет. Казалось, что занялся верховой пожар.
- Это и есть знаменитый «Рыжий лес»? – спросил я сталкера, намекая на цвет деревьев.
- Нет, он севернее. Это, - Партизан повел рукой, – какое-то урочище, не помню названия. Мы его называем «Чайный стол».
- Это почему? – удивился я странному названью.
- Потому что вон там, - Партизан показал рукой на северо-запад, - за лесом- городок Корогод, а еще дальше, во-о-он, мачты торчат -«Радар». Вот по тому ручейку, который возле леса, если идти, то точно на «Радар» выйдешь. Только, не стоит оно того. «Выжигатель мозгов» там, знаете такой?
Еще бы я не знал! Легенда Зоны! Пси-установка, вышедшая из-под контроля, «Русский дятел»! Да об этом даже за Периметром каждый сопливый пацан знает. Я посмотрел в указанном направлении. Действительно, из-за сосен были видны какие-то циклопические конструкции, который на фоне темного неба я не сразу заметил.
- Так почему «Чайный стол»? – решил я уточнить у сталкера.
- Ну, - тот немного замялся, - у «Радара» мозги закипают не хуже, чем в чайнике. А тут, соответственно, - стол, для чая накрытый: чашечки, ложечки, пирожки из человечины…
- Понятно, - я немного удивился черному юмору сталкера. – А там что? – я показал в сторону красных сосен, которые принял за «Рыжий лес».
- Там? – стакер достал сигарету и предложил мне. Я кивком поблагодарил его, мы закурили, и только после этого Партизан ответил: - Там, дальше через сосняк, где-то километра через два-три, поселение. Заполье называется. На востоке от него – Залесье. А за Залесьем – Чернобыль. А сама Станция и Припять он нас точно на севере. Километров пятнадцать, наверное, будет до нее.
- Ясно, - мне показалось, что я достаточно получил информации по топографии Зоны. – А собаки обещанные где?
- Успокойтесь, Док, будут вам собаки. – Сталкер выплюнул окурок и зло задавил его ногой, как бы приговаривая «на! на! на!». – Век бы их не видеть, тварей безглазых!
- Почему вы их так не любите? – удивился я странной вспышке, в общем-то, как мне казалось, спокойного и уравновешенного сталкера.
- Это личное… - скупо ответил мне Партизан и нахмурился.
- Тогда зачем же вы привели меня к ним? – мне казалось, что сталкер меня в чем-то обманывает, и я пытался вывести его на чистую воду.
- Так, Зарюто же попросил. – изумленно посмотрел на меня Партизан. – Или он вам ничего не сказал?
- Ничего… - я опешил от такого неожиданного поворота событий.
- Вот затейник! – одобрительно покачал головой Партизан. – А я-то в лагере все в толк взять не мог, почему вы так обрадовались, когда вам про экспедицию сказали. А оно, оказывается, вон как все… Ай да затейник!
- Да уж! – согласился я со сталкером и решил сменить тему: - Партизан, скажите, а вот когда мы тут все закончим, вы стаю уничтожите?
- Это зачем еще? – вновь сделал удивленное лицо сталкер.
- Ну… - я не знал, что сказать, чувствуя, что чего-то опять не понимаю.- Ну, там… личные обиды… опасные мутанты… как-то так… они же нападают на людей… - промямлил я и замолчал, смешавшись под внимательным взглядом Партизана.
- Люди тоже на людей нападают. Что в Зоне, что за Периметром. Вы же не станете их отстреливать. В конце концов, мы пришли на территорию мутантов. Я знаю, что вы сказать хотите, много раз уже слышал такое: «это они вторглись в наш мир, мы – люди – венцы творения, обладаем разумом, поэтому, можем решать вопросы жизни и смерти неразумных существ». Но, во-первых, мутанты появились по нашей вине, я имею в виду людей. А, во-вторых, если бы люди были разумными, то Зоны бы не было. Мы еще дети малые, не нажившие опыта, которым дали в руки автомат. Пацан четырнадцати лет, физически развитый, без моральных устоев и жизненного опыта может и на курок нажать, не думая о том, что кто-то погибнет. Для него автомат – всего лишь занимательная игрушка, которой у соседа нет, а не оружие, способное отнять жизнь у того же соседа. Так же и люди – получили некое опасное знание, а распорядиться им не смогли, по недомыслию. И, это уже в-третьих, вы же не объявите вону на уничтожение автомобилям, хотя под их колесами людей погибло больше, чем от клыков слепцов.
-Мне понятна ваша позиция. – я отвернулся от Партизана и оглядел Зону, начавшую скрываться в сумерках. – Ответьте мне на такой вопрос: вы считаете, что в появлении мутантов и Зоны виноват Человек?
- Да,- просто ответил Партизан. – Я не верю в волшебство, Монолит и прочую инопланетную чушь. Я думаю, то, что мы сейчас с вами наблюдаем – результат какого-то чудовищного эксперимента, поколебавшего некие основы всего. Не знаю, как вам это объяснить, но я так чувствую. И никто не разубедит меня в обратном. Что-то мне подсказывает, что Зона – урок, преподанный людям, чтобы они, то есть мы, поняли нечто важное, без чего все на Земле погибнет.
- Вы полагаете, что мутанты, артефакты и аномалии – результат вышедшего из-под контроля эксперимента?
- За аномалии с артефактами не поручусь, - Партизан вытянул из пачки сигарету, прикурил и протянул пачку мне, но я отказался. – Мутанты – однозначно! Не бывает так, чтобы раз – и все появилось! Вы, как биолог, лучше меня должны понимать: организм не может измениться в секунду. Что-то должно быть заранее, некая подготовка, селекция, наконец, чтобы в один прекрасный, в кавычках, момент получить кровососа: нате, люди, жрите его с кашей!
- А вы их видели?
- Кого? – не понял Партизан.
- Кровососов.
- Видел…
- Ну и как?
- Что «как»? – сталкер докурил и втоптал окурок рядом с первым.
- Какие они, кровососы?
- Они – идеальные убийцы. Даже лучше, чем люди. Человек может задуматься: «а стоит ли стрелять?», кровосос – никогда.
- Идеальное оружие? – мне показалось, что я понял мысль сталкера.
- Нет, - грустно улыбнулся в ответ Партизан. – Идеальное оружие, в первую очередь, можно контролировать. А попробуйте что-нибудь приказать кровососу… Вот, не приведи Зона, люди научатся ими командовать, тогда и настанет…
Что настанет, Партизан так и не договорил, потому что нас окликнул Амир, зазывая обратно в лагерь – на ужин. Партизан, казалось, только рад был прервать разговор, потому что быстро ушел, бросив напоследок: «Догоняйте, Док!»
Я постоял немного в раздумьях, разглядывая лес перед собой. Закатное солнце совсем скрылось в свинцовых тучах, и тени лежали в низинах, пряча их от людей. Небо опускалось все ниже и ниже, облака уже почти цеплялись за верхушки сосен, а дождя все не было. Только далеко на горизонте, в просвете просеки, еще не заросшей соснами, был виден кусок неба, перекрытый вертикальными темными полосами – там шел дождь. И там же сверкали молнии, выхватывая из темноты силуэты отдельных деревьев, заставляя отпечатываться пейзаж в моих глазах, будто на фотографии.
Я бы еще долго, наверное, смотрел на вечернюю темную Зону, заворожившую меня дикой красотой изломанных линий, если бы не подошедший сзади Амир. Он прошел мимо, смяв тем самым волшебство разворачивающегося передо мной огненного зрелища, сильно размахнулся и воткнул в землю стальной штырь, с насаженной на него круглой коробкой. Я такие уже видел – датчик движения, позволяющий контролировать определенную часть защитного периметра.
- Пойдемте, Док, ужин стынет. – Амир положил руку мне на плечо.
- Пойдем, - согласился я.
Уже разворачиваясь, я заметил какое-то движение у подножья сосен. Или мне так показалось во вспышках молний, последовавших одна за другой. Я резко повернулся и поднял бинокль к глазам. Увидев это, Амир напрягся, и тоже прильнул к оптике, но не бинокля, а «Винтореза». Причем, он еще и умудрился усесться в какую-то хитрую позицию, чтобы облокотить руку о колено, давая дополнительную опору винтовке.
- Что там, Док? – взволнованно спросил Амир.
- Да что-то возле леса двигалось… вроде…- я продолжал смотреть в бинокль, но ничего не видел. – Показалось, наверное.
- Нет, не показалось. – сквозь зубы процедил мне Амир. – Вон там, возле валуна… Видите, нет?
Я поискал в указанной точке и, наконец, заметил то, что привлекло мое внимание. Какое-то животное, похожее на сырую фрикадельку, перебиралось через песчаные холмики, осторожно переставляя странные ноги. Было в них что-то от клешней краба или богомола. Да и почти круглое тело существа тоже выглядело необычно. Если бы не направленность движений, я даже не понял бы, где у него зад, а где перед. Только приглядевшись на большом увеличении, я различил морду и выпученный глаз на ней. Существо что-то запихивало себе в рот, смешно подламывая колени, чтобы поднять лакомый кусочек с земли.
Вид первого мутанта, встреченного мной в Зоне, надо сказать, поставил меня в тупик. Кто был передо мной, я понятия не имел. Я видел много фотографии животных Зоны, но этого распознать у меня не получалось.
- Это – псевдоплоть или просто плоть, - видимо почувствовав мои затруднения, подал голос Амир. – Тварь, в общем-то, пустяковая и никчемная. Падальщик. Да и выстрелов боится. Сталкеры говорят, что плоти, когда-то, овцами были. Или свиньями домашними. В общем, по большому счету, существо безвредное, если вы не тяжело ранены, и оружие в руках есть. Сейчас я ее…. – на этих словах я почувствовал, как Амир зашевелился, усаживаясь удобнее, чтобы не промахнуться по мутанту.
- Не надо… - неожиданно для себя я оторвался от бинокля и рукой опустил ствол «Винтореза». – Пусть скачет. Она нам ничего не сделала.
- Это же мутант, Доктор! – Амир отпрянул от прицела и смотрел на меня, как на умалишенного.
- Ну и что? – я уж злился на себя за непонятную вспышку и представлял, как Амир расскажет всем, что Доктор мутанта пожалел. – Патрон еще тратить. Мало ли, пригодится потом.
- Ну, вы скажете, тоже, Док. Патрон пригодится! Не приведи Зона! Ладно, пошли, а то без каши останемся.
Амир встал, закинул винтовку за спину и неспешно двинулся вдоль стены. Я еще раз взглянул на мутанта в бинокль. Плоть, обнаружив, наверное, что-то вкусное, радостно приплясывала вокруг находки, подбрасывая отвислый зад и размахивая своими ногами-клешнями.
«Ну вот, первая спасенная жизнь мутанта у тебя уже на счету, доктор Жданов. Сказать кому – засмеют.» - такие мысли вертелись у меня в голове, пока я возвращался к отряду.
В доме уже был обустроен лагерь. Сохранившиеся под крышей три стены отгородили плотной тканью, чтобы получилась своеобразная комната. Внутри стоял полумрак, рассеваемый свечением нескольких палок-ХИСов, дававших призрачный зеленоватый свет. Возле одной из стен расположился Тель, колдовавший у ноутбука. На полу на небольшом нагревателе фыркала каша, судя по запаху – перловка с мясом.
- А на запах мутанты не набегут? – поинтересовался я у кашевара, в роли которого выступал Хруст.
- Да что вы, Доктор! - он обернулся ко мне и по-детски открыто улыбнулся, не прерывая размеренного помешивания ужина. – Вы думаете, что мутанты нас только по запаху каши вычисляют? Да они про нас знают от самого выхода с «Янтаря»! Вы, наверное, внимания не обратили, но за все время, пока мы шли, ни одна тварь на расстояние выстрела не приблизилась. Разве – вороны летали.
Действительно, такое пренебрежение со стороны местной фауны сейчас показалось мне странным, но, переполненный впечатлениями первого дня в «открытой» Зоне, я как-то не заострил на этом своего внимания.
- Кстати, да! – мне срочно захотелось ликвидировать свое невежество в этом вопросе. – Почему мы не видели мутантов? Только плоть в лесочке за хутором рассмотрел. –обратился я ко всем собравшимся.
- Доктор! – вступил в разговор Партизан. – Вы в лесу часто живность видите? Ну, вы же биолог, неужели не понимаете?
- Пока не очень. – я насупился: упоминание моей профессии с намеком на безграмотность задевало. – Объясните. Мне казалось, так говорили, во всяком случае, что мутанты жутко опасные и нападают на сталкеров почем зря.
- Это есть, - согласился Партизан. – Нападают. Только – на одиночек и небольшие группы в два-три человека. Мутанты, хоть и вечно голодные, но не конченные же идиоты. Твари тут давно усвоили, что атаковать большой отряд – себе дороже выйдет.
- Понятно. – проговорил я. – А собаками как же быть? Они, получаются, тоже близко не подойдут?
- С собаками, в данном случае, все сложнее. Сукам скоро щениться. Тут у них логово. Вернуться, обязательно. Вариантов нет.
- Ну, если мы рядом с их роддомом, они на нас не нападут?
- Пусть только попробуют! – это уже Танк сказал, сопроводив слова очень выразительным жестом- провел пальцами по стволам пулемета. – Мы им быстро объясним, кто в Зоне хозяин!
- Танк!.. – предупреждающе сказал Ковалев. – Со словами поосторожней!
- Виноват, командир, не повторится больше! – военстал отложил в сторону свою шайтан-машину и отодвинулся к ноутбуку, где Тель все еще продолжал священнодействовать.
- Так вот, Доктор, - Партизан продолжил рассказывать, будто его не прерывали. – Нападать они не будут, если мы первыми агрессии не проявим. Между нами хватит нейтральной территории, чтобы мирно жить рядом.
На словах Партизана Танк презрительно хмыкнул, замаскировав это кашлем.
- Я понял. А если нападут? Ночью?
- Так у нас на то Тель и существует! – Танк не выдержал и снова вступил в разговор. – Идите сюда, Доктор, вам интересно будет.
Я подошел и заглянул через плечо Тель (черт, как же его позывной склоняется?! так и не выяснил, раздолбай!). На экране компьютера был схематически отмечен наш хутор, окруженный широкой синей полосой.
- Это что? – показал я пальцем в монитор.
- Это - система охраны периметра «Тризор». – Тель оторвался от экрана и посмотрел на меня. - Датчики движения предупредят нас заранее, что кто-то в запретную зону лезет.
- Эй, любители говорильни! – Хруст вынул ложку из каши и несколько раз стукнул ей по бортику котелка. – Ужин готов, идите, пока горячий!
Народ одобрительно зашумел, зашевелился, и потянулся к котелку со своими мисками. Меня, как новичка и гостя, пропустили вперед. Добродушный Хруст навалил мне с горкой горячей каши, выдал жестянку с чаем, похожую на пивную, и несколько галет, которые сразу же раскрошились, стоило мне достать их из пачки.
Ужинали в молчании, было слышно только, как дружно скребут по мискам солдатские алюминиевые ложки, да слаженно жуют челюсти. Покончив с кашей, я взял в руки банку и принялся ее разглядывать, так как раньше подобного не видел. Судя по маркировке, чай в ней должен быть горячий, только как его нагреть-то? Не на огонь же ее ставить, в самом деле? Помог мне лично Спок, объяснивший, что если повернуть на крышке барашек, то через некоторое время чай нагреется, а если я хочу холодного, то надо просто открыть банку. Я поблагодарил командира и уже через минуту наслаждался дымящимся чаем, по вкусу больше похожим на старательно заваренный березовый веник. Такой у нас в университетском буфете продавали, во времена моей золотой юности –лет семь назад.
От дежурства меня, как впервые вышедшего в Зону, уставшего, да, к тому же, сугубо гражданского, освободили. Я уселся в уголке на надувной коврик и попытался задремать. Казалось, что сон не должен меня одолеть, так как эмоции и впечатления первого дня в Зоне все еще теснились в голове. Однако, стоило только немного расслабиться, как я сразу начал клевать носом. Уже сквозь дрему я заметил, как Танк, так и не снявший экзоскелета, сложился в углу, словно штатив, опустил голову на руки и засопел. Я последовал примеру военстала и, под топот Вано, несшего первую вахту, тоже уснул.
***
Я возвращался домой на электричке. Университетские друзья мне удивлялись: родители живут за городом, недалеко от знаменитой Рублевки, а я добираюсь до дома на общественном транспорте. Причем – в «спальный» район Москвы возле Окружной дороги, хотя есть квартира недалеко от метро, почти в центре города. Сколько я друзьям не объяснял, что живу в этом районе, потому что родился и вырос тут, а «квартиру в центре», доставшуюся в наследство, сдаю; что на электричке езжу, потому что так проще: она прямо возле дома останавливается, а до метро надо еще на автобусе добираться; что общественный транспорт мне нравится, потому, что разом решает проблему с пробками и парковкой машины; что автомобиль я использую только для вылазок за город, друзья, все равно, считали меня чудаковатым сыном богатеньких родителей. И аргументы, что «особняк на Рублевке» - лишь скромный домик недалеко от знаменитых мест, на них не действовали. Для ребят я, все равно, оставался тайным сыном Рокфеллера. Да и пусть! Ничего обидного в этом я не видел, тем более, что ребята подшучивали надо мной по-доброму, без зависти.
Май в этом году выдался жарким: сразу после праздников солнце решило отыграться за морозную зиму и принялось нещадно палить. В электричке было душно, несмотря на открытые окна. Людям, ехавшим за город, приходилось несладко: выстаивать час, то и больше в набитом вагоне – непростое испытание. Мне было легче – всего десять минут тряски и я дома. Там есть холодильник и пиво. Я мысленно облизнулся, предвкушая, как открою белую дверцу и выну прохладную темную бутылку с золотой фольгой на горлышке. Как бутылка тут же запотеет. Как звякнет отлетающая крышка, и темное пиво зашипит, перетекая в высокий бокал. А потом я сяду в комнате, хранящей липкую жару майского дня, и сделаю несколько глотков прохлады… Как захолодит в груди и животе, в носу защекочут пузырьки, а на губах останется пенка… Потом я сделаю еще несколько глотков, наслаждаясь контрастом духоты квартиры вокруг меня и живительной прохлады внутри, и только потом включу кондиционер. Красота! Я даже зажмурился, предвкушая все это!
На скамеечке, напротив которой я стоял, сидела девушка. Наверное, место она заняла еще на вокзале, а не вошла в вагон как я – на промежуточной станции. Сразу я ее не заметил, занятый мыслями о пиве, но через какое-то время настойчивое шуршание обложки журнала привлекло мое внимание. Девушка, зажатая с одного бока старухой с огромной сумкой, а с другого– подвыпившим потным мужиком, пыталась перелистнуть страницу. «Наверное – бабское чтиво, - подумал я. – Очередной «Гламур» какой-нибудь. Что женщины в них находят?». Неожиданно мой взгляд упал на заголовок статьи, написанный вверху страницы: «Зимняя вегетация кактусов». Бог ты мой! Это что же за фифа такая?! Кактусы-то ей зачем? Тем более – в зимней вегетации?
Я с интересом принялся разглядывать хозяйку журнала.
Вмеру высокая, ладная, наверное – симпатичная. Лицо девушки было скрыто журналом и бестолковой челкой. Такие прически носили девчонки, когда я еще учился в школе: волосы собраны на затылке в тугой хвост, а надо лбом, испещренным мелкими красными точками, обязательно торчит челка, старательно выведенная с помощью огромного количества лака в дугу. Мне такие прически с тех пор жутко не нравились.
Девушка увлеченно читала статью, а я разглядывал ее волосы. Они светились золотом, причем – это был цвет, данный природой, а не современными красками. На мягких волнах волос гуляло солнце, заставляя их играть яркими бликами. Я смотрел на волосы своей соседки по электричке и не мог ими налюбоваться. Что-то манящее и чарующее было в их золоте.
Неожиданно девушка опустила журнал и взглянула на меня поверх овальных очков без оправы. Лицо ее было не то чтобы красиво… Не знаю, как описать… Оно было, вроде бы, обычным, без яркой вульгарности поп-звезд со страниц глянцевых журналов, звезд, которых все считают совершенством. Лицо девушки было простым и по-детски открытым. Она смотрела на меня пронзительно-синими, как весеннее небо, глазами, в которых я готов был утонуть прямо сейчас.
Наверное, на моем лице отразилось замешательство, потому что девушка слегка улыбнулась, показав белые зубки, поправила очки и вновь углубилась в журнал.
Наваждение исчезло. Я посмотрел в окно и, увидев свою остановку, стал быстро проталкиваться к выходу, минуя недовольно ворчащих на меня пассажиров. Окончательно пришел в себя я только на платформе и, глядя вслед удаляющейся электричке, понял, что где-то я эти глаза, эти очки и эту челку уже видел. Причем, совсем недавно.
Всю дорогу до дома меня мучила эта мысль: где? Я перебрал все возможные, как мне казалось, варианты, но так и не смог вспомнить.
Дома меня ждало пиво. А еще из почтового ящика я вынул конверт. Это был ответ из НИИ ЧАЗ. В нем мне давали согласие на исследовательскую работу в Зоне.
***
Утром меня растолкал Партизан. Он протянул тарелку с кашей и кружку чая со словами: «Ешьте, Доктор. И пойдемте собак смотреть. Они ночью вернулись».
Я быстро проглотил завтрак и выскочил из дома. Партизан, задумчиво покуривая, ждал меня возле развалившегося крыльца.
- Смотрите, Доктор, какая красота! – Партизан показал рукой на открывающуюся перед ним перспективу.
Ночной ливень прошел, казалось, без следа. Небо приобрело апрельскую чистоту. Солнце уже встало и освещало Зону, раззолачивая Ее пространства. Трава, бывшая вчера различных оттенков желтого, сегодня вся превратилась в светящуюся темно-янтарную. В этом цвете чувствовалось какое-то неистовство, буйство, и, в тоже время, умиротворенность и неторопливость. Небо сияло ослепительной голубизной. Высокие белоснежные шапки кучевых облаков только добавляли насыщенности этому цвету. Ветра не было. Стояла звенящая тишина, нарушаемая только звуками лагеря.
Несколько минут мы с Партизаном любовались этой захватывающей красотой. Как жаль, что мало кому доводилось видеть такую картину! И как жаль, что все это доступно только здесь – на Проклятой Земле!
- Эу, господа, вы чего застыли? – это сзади подошел Ковалев. – Док, если будете прохлаждаться, любуясь видами, то ничего по собакам не успеете. У вас только три дня- сегодня, завтра и послезавтра. Потом мы отсюда уходим. А, может так случится, что и раньше. Так что – торопитесь. Неизвестно, когда вас Зарюто еще раз за забор отпустит. Может статься, что и никогда.
Спок был прав. Ждать от шефа скорой повторной вылазки в Зону не приходилось. Посему, хоть я еще и не налюбовался на Зону, мы с Партизаном зашли за стену дома и расположились на том самом месте, откуда я вчера разглядывал собачью стоянку.
Пристроив бинокль на низеньком штатив, я улегся поудобнее и стал наблюдать за собаками. Партизан сел рядом, опершись спиной о стену дома, спокойно прикрыл глаза и задремал. Однако, стоило мне обратиться к нему с вопросом или иной надобностью, даже просто- неловко пошевелиться, сталкер сразу просыпался.
В бинокль хорошо было видно, как из нор в склоне холма то и дело выбирались собаки, деловито отряхивались и бежали по своим собачьим делам. Собаки по виду и размерам напоминали доберманов. Такие же поджарые, мосластые и тонконогие, с такой же длинной мордой и круглым лбом. Сталкеры называют их «слепые собаки», «слепые псы» или просто «слепцы» - за отсутствие глаз. В лабораториях университета и НИИ ЧАЗ я видел только части этих животных, целиком тушку собаки доставить за пределы Зоны еще никому не удалось. Было несколько чучел, сделанных на «Янтаре», а потом переправленных за Периметр, но сейчас я понял, что и они не давали реального представления об этих хищниках.
Собак было много. Навскидку – что-то около двадцати-тридцати особей. Точно подсчитать мне не удалось, так как собаки не сидели на месте. Все собаки были пятнистыми. На максимальном увеличении стало понятно, что шкуры собак изъедены какой-то болезнью. Официально утверждалось, что это – радиационные ожоги. Единой расцветки шерсти я тоже не заметил. Преобладали, конечно, черно-коричневые и песочно-кричневые тона. Однако, две или три собаки были серыми. Одна из таких – самая светлая - сидела на пригорке возле сосны и наблюдала за жизнью колонии.
Возле холма во множестве валялись обглоданные кости каких-то животных, вечером мной не замеченные. Хотя, может, та плоть как раз среди них и нашла себе пропитание? С костями играли, как я понял, собаки-подростки. Это видно было по их щенячьей разболтанности, а так же по их конституции, заметно отличающейся от конституции взрослых особей. Подростки затеяли возню: трое пытались выхватить у одного осколок кости. Костевладелец отбивался, отпрыгивал и петлял среди мусора, но не открывал пасти, чтобы не выпустить игрушку. Наконец, противники вытеснили его на открытое пространство и разом набросились. Собаки смешались в круговороте лап и длинных хвостов. Наконец, один из щенков выскочил из свалки с костью (я не был уверен, что это ее первообладатель) и, озорно трепыхая ушами, весело умчался прочь. За ним кинулись три оставшихся ни с чем товарища. И все началось заново…
Интересно, как собаки ухитряются ориентироваться среди всех этих препятствий? На нескольких снимках, только что мной сделанных, я отчетливо разглядел, что глаза у мутантов отсутствовали. Вернее – они были незаметны среди складок шкуры. Сведения о биологии этого вида мутантов, полученные в академической тиши лабораторий и громе яростных дискуссий, говорили, что собаки ориентируются как летучие мыши, с помощью ультразвука. Именно поэтому у них почти полностью атрофировалось зрение, как у ночных животных. Странно только, что собаки в Зоне не были животными спящими днем и охотящимися ночь. Слепые псы вели, преимущественно, дневной образ жизни, что было совершенно непонятно. Еще собаки, по официальной версии, ориентировались с помощью обоняния, тактильных ощущений и какого-то неопределенного «чувства пространства».
Все эти теоретические сведения, казавшиеся мне в университете незыблемыми, как гранитная скала, тут рухнули, как карточный домик. Не могли собаки ориентироваться только с помощью ультразвука! Чем-то еще они пользовались, кроме локатора…
Пока я составлял первое мнение о собачьем поселении, Партизан тихо сидел рядом, покуривая, подремывая и наслаждаясь временным бездельем. Только я оторвался от бинокля, чтобы глаза, уже начавшие слезиться, отдохнули, как сталкер подсел ко мне ближе.
- Ну, Доктор, как вам все это? – Партизан указал на колонию слепцов. – Неприятное зрелище, да? – в тоне вопроса я уловил что-то странное, какой-то подвох.
- Почему? – я лег на бок, чтобы лучше видеть собеседника.
-Ну, все эти язвы и прочее… - Партизан развел руками, как бы говоря «вы же понимаете».
- Ну и что, что язвы? Подумаешь! – я подпер рукой голову, чтобы удобнее было разговаривать. – Зато, посмотрите, как выверены их движения! А ведь собаки, действительно, слепы! И это доказано! Смотрите, какая грация, какая точность! Играющие щенки ни разу не налетели на препятствие! Такого я даже у обычных собак не наблюдал. Какой же у них механизм ориентирования в пространстве? И каким образом они так быстро его приобрели?
- Ну, Доктор, – Партизан, как мне показалось, уважительно посмотрел на меня, - вы и вопросы задаете!
- А что «вопросы»? Разве это не интересно? Довольно крупное теплокровное ориентируется в быстро меняющейся обстановке без помощи глаз? Да это же клад для незрячих! Представляете! – я начал распаляться, как всегда случалось, когда я отстаивал свою точку зрения. – Тысячи людей, вынужденных ходить с палочкой или поводырем, смогут самостоятельно передвигаться, обслуживать себя, полноценно трудиться…
- Ага! – прервал меня Партизан. – Рисовать цветные картины и смотреть телевизор… «Книжки с картинками для слепых детей», - видел я такую рекламу году эдак в двухтысячном. Все еще удивлялся: нафига слепым детям картинки?! – Партизан помолчал, думая о чем-то своем, а потом со злостью в голосе продолжил: - А еще вояки сделают прибор, чтобы в кромешной тьме без тяжелых и неудобных «ночников» ходить можно было! И этой дряни, как вы понимаете, Доктор, наштампуют в первую очередь. А уж потом, если останутся средства и желание, слепым глаза подарят!
- Ну, это как водится! – я не стлал спорить. – Сначала, конечно, военные используют изобретение. На страх агрессору, как говорится. И только потом гражданским достанется. Но, согласитесь, это лучше, чем ничего.
- Конечно, лучше! – злость в голосе Партизана становилась более и более явственной. – Атом тоже стал мирным только после того, как американцы Хиросиму с землей сравняли, а наши ученые, - тут Партизан сделал жест, как обычно изображают кавычки, - на Новой Земле термоядерный заряд взорвали. И только потом атом превратился в мирный. Да и от мирного,- опять кавычки,- забот полон рот. Добыча и обогащение топлива, захоронение отходов, ядерная безопасность… В Припять прогуляться не желаете? А, Док? Там, говорят, на каком-то доме даже буквы сохранились: «Пусть будет атом работником, а не солдатом!». Здорово, правда, прочитать такое в городе, погибшем в ядерной катастрофе?
- Ну, Партизан, - я сел, считая неудобным продолжать серьезный разговор лежа, - думаю, вы несколько утрируете. Перегибаете палку, так сказать. Прогресс остановить невозможно. Самолеты, тоже, сначала использовали как оружие, а сейчас – летают люди на юга, чтобы поваляться на золотом песочке. Думаю, что и вы, Партизан, тоже пользовались благами цивилизации, не задумываясь, что пришли они к нам от военных, а к тем, в свою очередь, от ученых. Ваше термобелье, между прочим, изначально разрабатывалось для летчиков и космонавтов. И ничего страшного, полмира ходит в мембранных подштанниках.
- Смотрите! Смотрите, Док! Такого вы больше не увидите! – Партизан указывал на собачью колонию, завершив таким странным образом нашу с ним дискуссию.
Я посмотрел в указанном направлении: возле собачьего поселения началось какое-то движение. Боясь упустить что-то интересное, я прильнул к окулярам бинокля.
Насколько мне стало понятно, четыре или пять крупных собак, судя по всему – самцов, загнали на территорию поселения псевдоплоть. Та заметно припадала на правую заднюю лапу, видимо, недавно раненую. Несмотря на травму, мутант довольно успешно отмахивался от нападавших собак лапами-клешнями. Я не понимал, почему вся свора не нападет на жертву, чтобы разом прикончить. Только те собаки, которые загнали плоть, продолжали атаковать ее, стремясь укусить за здоровую заднюю лапу. На моих глазах одному из загонщиков это почти удалось: он прыгнул, намереваясь, видимо, прокусить сухожилие возле пятки, но плоть ухитрилась провернуться и наотмашь полоснуть собаку передней лапой как косой. Собака отлетела в сторону, перекувырнувшись в воздухе через голову. Остальные загонщики в этот миг накинулись на жертву, и, на какое-то время плоть и собаки превратились в комок мельтешащих лап, хвостов и других частей тела. Что интересно, остальные члены колонии в драку не лезли, наблюдая за действом, словно в театре. Расположившиеся в партере подростки, пытались влезть в драку, но несколько взрослых собак, сидящих тут же, быстро призвали их к порядку, прихватив за холку двух или трех наиболее беспокойных.
Наконец, клубок, катающийся перед поселением, распался: собаки отскочили, оставив врага лежать одного посреди пустой площадки. Как только собаки убрались, плоть вскочила на ноги, но тут же рухнула: в свалке ей перекусили здоровую заднюю ногу, лишив мутанта возможности быстро передвигаться.
Подростки словно этого и ждали. Как по команде они сорвались со своих мест и принялись кружить возле раненой плоти, стремясь оторвать от еще живого мутанта кусок радиоактивного мяса. Подростки щелкали зубами возле задних ног жертвы, не решаясь, однако, напасть. Плоть, почувствовав слабину противника, принялась активно размахивать передними, еще здоровыми конечностями. Задние лапы – поврежденные – не могли дать ей достаточной опоры, поэтому мутант то и дело заваливался на бок. В этот момент подростки, обычно, пытались атаковать, но плоть не пыталась встать, а начинала размахивать своими клешнями. Подростки в панике отступали, и их жертва пыталась подняться на ноги. Наконец, когда псевдоплоть в очередной раз завалилась на правый бок, один из щенков рискнул, и, проскочив под передними лапами мутанта, вцепился бульдожьей хваткой в незащищенный пах. Плоть заверещала (даже тут было слышно) и согнулась пополам, стремясь достать врага. В этот миг остальные щенки разом накинулись на добычу и принялись рать ее.
Плоть, забыв про первого врага, попыталась освободиться разом от всех и, собрав последние силы, начала крутиться волчком, разбрасывая вокруг кровавые брызги и куски мяса. Но сбросить собак таким образом ей не удалось. Псевдоплоть, в конце концов, выбилась из сил и сдалась на милость победителям. Подростки-слепцы принялись вырывать из ее тела огромные ломти и тут же их пожирать, заглатывая пищу, почти не жуя. Плоть подергалась еще полминуты или около того, и затихла окончательно. Чтобы полностью очистить скелет, собакам понадобилось минуты две, не больше. Когда все закончилось, на площадке остались только обглоданные начисто кости, которые сразу затерялись среди множества таких же белых обглоданных частей скелетов неизвестно кого.
Это было первым моим серьезным впечатлением от колонии. Потом появились и другие, но «учебная охота» стала, пожалуй, самым запоминающимся.
Понять устройство колонии и правила, по которым она жила, мне помог Партизан, который, как выяснилось, знал о жизни мутантов больше иных теоретиков.
Оказалось, что в колонии царил матриархат. Та собака, которую я заприметил в первый день на пригорке – серая, наблюдавшая за колонией, – была главной самкой, руководившей жизнью всей стаи. У нее в подчинении находились четыре (столько я насчитал) суки репродуктивного возраста. Все они были с раздутыми животами и готовились вот-вот ощениться. Далее в табели о рангах шли подростки, способные о себе позаботиться – те, которые у меня на глазах сожрали плоть. Как оказалось, это - обычная практика колонии, загонять на территорию раненое животное, чтобы молодняк учился охотиться. Щенки, те, которые еще нуждались в постоянной опеке, были кем-то вроде «детей полка» - о них заботилась вся стая, без исключения.
Отдельной группой, но тоже подчиняющейся старой самке, стояли кобели, начиная от тех, которые только вошли во взрослую жизнь, и заканчивая теми, которые скоро должны покинуть мир. Последних, правда, я в колонии не увидел. Партизан объяснил, что старые собаки, не способные постоять за себя, как правило, гибнут на охоте или становятся добычей более молодых сородичей. Да-да, в колонии собак каннибализм был рядовой вещью. Ни грамма биомассы не пропадало – все шло в дело.
Удивил меня и «семейный кодекс» колонии. Оказалось, что кобели не устраивают битв за сук, а строго подчиняются приказам доминирующей самки. Таким образом, селекционная работа была отдана не природе и инстинктам, а лидеру, который авторитарно решал (решала), какой союз будет для стаи более выгодным.
К концу второго дня наблюдения вопросов у меня, все еще, было больше чем ответов, и список их увеличивался с каждой минутой. Почему, все-таки, собаки охотятся днем, хотя ночь, несомненно, дает им преимущества? Почему собаки слепы? Кто явился прародителем слепцов? Почему в стае царит матриархат? Куда деваются «лишние» суки из стаи? И так далее….
Так же меня интересовал вопрос, почему собаки для своего поселения избрали песчаный склон, а не удобный хутор. Масла в огонь подлил Партизан, рассказавший, что во всей Зоне есть только одна деревня, которую успешно обживают слепцы – Собачья Деревня – печально известные Копачи. Остальные собаки игнорировали, в городах не селились, устраивая логова рядом с бывшим человеческим жильем. Только Копачи чем-то привлекли их внимание.
Напоминаю: Копачи – поселенье, в нескольких километрах южнее ЧАЭС. После первого взрыва на Станции, тогда, в восемьдесят шестом, на домах осело столько изотопов, что дезактивация их была бесперспективна. Все село сравняли с землей, пустив мгновенно опустившие дома под ножи бульдозеров. Только печные трубы в некоторых местах до сих пор торчат из земли, как памятники на кладбище.
Сначала бывшие жители села – сбежавшие от расправы собаки и кошки - возвращались в обжитые места, раскапывали свои дома, и, по незнанию, выносили на поверхность то, что люди пытались спрятать – невидимую смерть. Военные быстро разобрались с «самоселами», и животные перестали ворошить прошлое. Однако, свято место пусто не бывает. Много ценных вещей, оставленных хозяевами в своих домах, привлекали других кладоискателей – мародеров.
Оправдываясь тяжелым финансовым положением, люди выносили из Зоны (тогда еще просто – зоны) металл, стройматериалы, брошенные ценности, грибы и ягоды, да мало ли, чем богата земля! Я не могу осудить человека за то, что он пытается заработать единственным доступным ему способом. Я могу осудить только способ, которым он изыскивает средства к существованию. Кровельный металл, например, всплывал на ближайшем рынке и продавался по-дешевке. Отдельные дельцы специально ездили из других областей, чтобы тут купить дешево, а там продать втридорога. Некоторые, кстати, так начальный капитал для нынешнего своего бизнеса добыли.
Потом из зоны и металлолом стали вывозить – машины и механизмы, которыми ликвидаторы пользовались. А машинки-то, кстати, до сих пор фонят! На Свалку с дозиметром зайдите, если доберетесь, конечно, и посчитайте, сколько рентген вам прибор нащелкает. Сам я там не был, но готов поверить на слово сталкерам – мало не покажется! Так вот, эти машины тоже вывозились и продавались, как лом. Потом этот лом, естественно, переплавлялся, вместе с изотопами. Где они теперь, в каких железках осели? У вас водопроводный кран на кухне не фонит? А вы проверьте – может, он из зоны родом?
Что-то я отвлекся…
Пока я наблюдал за собаками, сталкеры расслаблялись. Нет, наверное, слово я подобрал неверное. Расслабленными сталкеров (как военных, так и Партизана), я никогда не видел. Они всегда были настороженными, всегда - с оружием на боевом взводе под рукой. На второй день пребывания рядом с ними я тоже стал себя чувствовать неуверенно без «ВАЛа» за спиной и пистолета в набедренной кобуре. Говоря «расслаблялись», я имел в виду, что сталкеры, не занятые на дежурстве, по большей части дремали в доме, отсыпаясь впрок. Они вели себя как сытые тигры после удачной охоты – лениво ходили, лениво разговаривали, лениво отдыхали. Разве что рукой из-за уха не загребали, когда умывались. Но под этим налетом лени видна была стальная пружина, сжатая до предела и готовая распрямиться по первому требованию.
Сталкеры, видимо считая, что наблюдение за собачьей стаей – очень скучное времяпрепровождение, пытались меня, на свой манер, развлечь. То рассказывали за обедом страшные истории про бойца, который одним ножом от нескольких кровососов отбился. То - байки про какого-то странного человека (а, может, и не человека), живущего на болоте и лечащего всех подряд, как мутантов, так и людей. То Амир, неожиданно, решил преподать мне урок практической стрельбы, заставив одиночными расстрелять два магазина моего «ВАЛа» по старой консервной банке. Стрельбой моей, надо сказать, снайпер остался доволен (я еще в школе из мелкашки постреливал). В качестве поощрения военстал разрешил мне сделать несколько выстрелов из «Винтореза». Почему он посчитал, что это мне понравится? Хотя, надо быть честным до конца, стрелять, целясь через оптику винтовки, мне понравилось больше, чем ловить мишень в прорези прицела моего автомата. Танк и Вано вечером принялись наперебой расхваливать мне свое оружие, споря попутно, что круче – АГС Вано или миниган Танка. Через несколько минут они уже забыли про меня и до хрипоты отстаивали свою точку зрения друг перед другом, иногда используя такие аргументы, что весь отряд покатывался от хохота.
Я от души смеялся, глядя на этих простых и надежных ребят, готовых, по первому требованию командира, шагнуть в аномалию или пасть мутанта. Мне было безмерно приятно сидеть среди них, попивать химический чаек из банки и до слез хохотать, когда Танк сказал, что у него оружие длиннее, значит он – настоящий боец. Вот они –соль земли, основа основ – настоящие мужики. Мне искренне было бы жаль, если бы судьба распорядилась иначе, и я не встретил бы этих ребят на своем пути.
В наблюдениях за собаками и сталкерских развлечениях прошло два дня. Завтра – последний день, когда я мог еще побыть в Зоне. Потом, как я понял из разговоров, шеф –Иван Андреевич Зарюто - будет меня мариновать за высоким бетонным забором лагеря «Янтарь», пока я окончательно не законсервируюсь.
Я уже начал узнавать некоторых собак по характерным отметинам. У того здоровенного кобеля – Крамера – отсутствовало левое ухо. У толстой самки, готовой вот-вот ощениться – Эфы – на морде был характерный рисунок, напоминающий летящую птицу. Старую суку – вожака стаи –я окрестил Зарой.
Собаки, так же как и вчера, как и два дня назад, не покидали обжитого места. Только кобели вчера вечером куда-то отлучались, а сегодня утром опять уже были на месте. Мне показалось, что животы у собак немного раздулись, да и обглоданных костей, по-моему, на поляне прибавилось. Однако, собаки вели себя не так, как должны были бы вести сытые животные. Не было вольготной расслабленности и лени, а был какой-то суетный ажиотаж.
Взглянув на поведение собак, Партизан серьезно задумался, а потом покинул меня, сказав, что ему надо переговорить с Ковалевым. Не знаю, что Спок ему сказал, но Партизан вернулся минут через пятнадцать, еще более озабоченным и недовольны, чем до того.
- Док! – сталкер сел на какой-то обрубок и прикурил. – Готовьтесь уходить. Скоро Выброс должен быть. Видите, как собаки бесятся.
Я опять посмотрел на колонию. Ничего особенного, вроде, не увидел. Только собаки чуть больше возбуждены, чем вчера, например. Однако, опытному сталкеру и этого было достаточно, чтобы сделать однозначный прогноз.
Я заглянул в почту ПДА – ничего интересного в ней не было, разве что Семецкий опять безвременно покинул грешный мир. На этот раз ему была уготована нелегкая судьба: знаменитый сталкер попал под излучение «Выжигателя». Где-то рядом с нами, получается, он ходит… Задумавшись о жизни и смерти Вечного Сталкера, я машинально залез в сводки «Янтаря», где должна была отображаться, помимо прочего, информация о Выбросах.
Я точно помнил, что вчера еще в колонке все оставалось спокойным: никаких желтых, тем более- красных полей. Все было зелено – Выброс минимум через три дня. Сейчас же колонка светилась желтым – информация меняется, возможно, Выброс случится раньше намеченного срока, необходимо следить за обновлениями. Ай да Партизан! Вот это молодец! Предсказать возможный Выброс по незначительному, на мой взгляд, изменению в поведении собак! Я уважительно посмотрел на сталкера. А тот, казалось, не замечал этого, устремив свой пронзительный взгляд куда-то на север. Даже курить сталкер перестал: сигарета просто тлела в его руке, все больше наращивая серый столбик пепла, готовый обломится от любого неосторожного движения.
Я тихо собрал свои приборы и двинулся в лагерь, не рискуя нарушать задумчивую отрешенность сталкера.
В доме царило оживление – военсталы готовились к отходу, паковали вещи, в который раз проверяли оружие. Ковалев стоял возле окна, в проем которого был направлен серебристый зонтик спутниковой антенны. Спок, прижав наушник рации плечом к уху, кого-то слушал, попутно что-то выстукивая на экране своего ПДА. Завидя меня, Ковалев чуть повел головой, рекомендуя подойти к Амиру, который не участвовал в общей суете, а спокойно сидел в углу возле собранного рюкзака.
- Док, по прогнозам «синоптиков» Выброс состоится раньше намеченного срока – завтра к вечеру. – Без предисловий начал Амир. – Ковалев сейчас разговаривает с шефом: решает вопрос об эвакуации. Вам, пока, надо собраться и подготовиться к выходу.
- Интересно, на чем «синоптики» гадали? – недовольно пробурчал проходящий мимо Танк. – На вороньих костях или на кофейной гуще? Предсказатели хреновы…
Мне много времени для того, чтобы приготовиться к выходу, не понадобилось: все вещи и так уже были упакованы, оставалось только сложить оптику. Когда со сборами было покончено, я поднял голову от рюкзака и осмотрелся. Бойцы уже стояли в полной боеготовности и ждали приказа командира. Пружины внутри них, казалось, еще больше сжались, и только ждали команды, чтобы высвободить свою чудовищную энергию.
Ковалев закончил разговор и передал трубку радисту. Радист – Тель - принялся споро сворачивать радиостанцию, а Спок, тем временем, вышел на середину комнаты. Взгляды всех, выстроившихся в шеренгу, бойцов были прикованы к нему. От слов, которые сейчас произнесет командир, зависело ближайшее будущее отряда. Повисла напряженная тишина, нарушаемая только возней радиста, складывающего аппаратуру. Наконец, он закончил и присоединился к строю.
- Итак, господа, - Ковалев говорил медленно и устало, словно решение, которое сейчас необходимо было озвучить, ему не нравилось, -ситуация неприятная. Через тридцать, плюс-минус два, часов должен состояться Выброс. Зарюто распорядился немедленно уходить, чтобы успеть на «Янтарь» к сроку. К сожалению, вертушки за нами прислать не могут…
- Это почему?! – не удержался от возмущения Танк.
- Потому что разведка запретила! – отрезал Ковалев.
- Опять «Монолит», значит! – прошептал мне на ухо Танк. – Отряд их, похоже, где-то недалеко шарится. У них, говорят «Гарпуны МКМ» есть. Фанатики уже две вертушки летунам завалили. Черти долбанутые!
- Что такое «Гарпун МКМ», - так же шепотом спросил я у военстала.
- Переносной зенитно-ракетный комплекс с интегрированным модулем подавления-постановки помех. Может одновременно сопровождать три цели, выбирая наиболее опасную, на его взгляд. Или может сбить ту цель, которую ему стрелок отметит. Как он у монолитовцев оказался-то?!
- Разговорчики! – прервал нас Ковалев. – Танк! Повторить задание!
- Есть, командир! – козырнул сталкер и бодро затараторил, будто не со мной только что разговаривал, а внимательно слушал старшего лейтенанта: - Выходим из лагеря, двигаемся в сторону «Янтаря» по второму запасному маршруту. Контрольные точки – хутора Рассохня и Замолье. Скорость передвижения – максимально возможная. Расчетное время прибытия в лагерь - через шесть часов от момента старта. За «VIP’a» - кивок в мою сторону – отвечаем головой и остальными частями тела.
- Молодец! Вольно! – Ковалев оттаял. – Пятиминутная готовность. Разойтись.
Бойцы зашумели, и отряд как-то сразу распался. Ковалев пошел к двери, возле которой скромно стоял Партизан, незаметно проникший в комнату. Ковалев протянул ему свой ПДА и они вдвоем принялись что-то изучать, водя по экрану пальцами и шушукаясь.
Я собрался, было, подойти к ним ближе и разузнать, что там обсуждается, но на руке завибрировал мой ПДА (звук был отключен, по совету НОЛа, еще на «Янтаре»). Я поглядел на экран, на котором виднелось сообщение «синоптиков» - Выброс должен был состояться через двадцать девять часов.
«Следовательно, на «Янтаре» мы очутимся за сутки до него», - подумал я. Через плечо надо было бы сплюнуть… А я не догадался…
Два мира. фантастический роман 2 глава
© Copyright: Павел Торубаров, 2012
Свидетельство о публикации №212051900620
Свидетельство о публикации №212051900620
Рецензии