Ощущение отца...

                Юрка, важно сидевший в кресле у окна, забравшись в него с ногами,  с упоением рассказывал отцу, как  нравится ему в этом огромном городе, одному, убежавшему, наконец, от опеки матери.
                —  Вполне можно спокойно избежать всех этих провокаций и приставаний. Я уже безошибочно понимаю, когда от меня чего-то хотят. Совсем не того, что я бы мог дать, поделиться, к чему бы был готов. И тогда я умею уходить. Поначалу боялся. Куда?.. А теперь понял —  совсем не нужно связывать себя обязательствами, к которым не готов, обещаниями, которых не хотел давать, барахлом, за которое не нужно цепляться... Это с легкостью может связать, приковать, даже удушить. Да даже место в этой жизни я не желаю выбирать. Еще чего, —  переночевал и ладно. Всегда можно найти вполне сносный подвал. А нет, —  так и в поле можно. Красота! Над головой —  звезды!
                —  Тебе учиться надо, —  говорит отец, с восторженностью и заметной гордостью смотревший на сына...
                Юрка подумал, что сейчас его ждет обычный перечень жизненных советов, рекомендаций и тягучих объяснений, почему надо так, а не иначе... Еще и со ссылками на пресловутый жизненный опыт. Но, вопреки его ожиданиям, отец не продолжил. Сказал и все. Убежденно и твердо, что Юрке не захотелось даже возражать. Даже, наоборот, —  научи, папа...
                Удивительно, еще минуту назад он был абсолютно уверен в том, что точно и ясно представляет свою жизнь. И в тоне его сквозило нечто снисходительное, будто не отцу он говорил, а своим сверстникам-соратникам в борьбе за жизнь.
                За жизнь? Или же только за обыкновенное существование?..
                Отец ушел из семьи, когда Юрке не было и месяца от роду. Не смог или не захотел быть соратником в борьбе за...
                О нем мать обычно молчала. Или тихо вздыхала, и только. Она выдержала. И работу в трех местах. И косые взгляды, и злобное шипение женщин, злорадствующих над одиночеством гордячки, ревниво одергивая своих незадачливых мужиков, с прямой непосредственностью заглядывающихся на красавицу маслянеющими глазками.
                Когда Юрке стукнуло двенадцать, мать, наконец, обрела, вроде, опору в виде угрюмого и молчаливого вдовца. Нет, Юрка нисколько не ревновал, и не обиделся вовсе... Он уверено посчитал, что раз мать пристроена, то и он вправе пристроить себя. Где? Ну, конечно же, в Питере, потому, что с младенчества обожал вырезанные из журналов картинки с видами этого красавца... Ну, и отец, конечно. Он был из Питера, туда же и возвратился. Тогда.
                И значит,...
                Бог знает, что это значит? Просто город должен быть определенно прекрасным, сильным, огромным... Как отец. Юрка был абсолютно уверен, что отец его —  самый-самый...
                Прозвенел звонок.
                Юрий Иванович нехотя встал с кровати, и, шаркая, отправился на кухню поставить чайник. Сейчас он был вдвое старше приснившегося отца, которого он так никогда и не видел...
   
                (Отрывок из романа "Ощущения", 2009 г.)