Потерянное вдохновение

- Ты должна продолжать писать.
Эдвард был безапелляционен. Я сидела, уютно поджав ноги, в глубоком кожаном кресле напротив моего психиатра в его кабинете и удивлялась произошедшей в нём перемене. Его карие глаза, всегда такие тёплые и лучистые, казавшиеся мне медовыми, теперь стали холодными и непроницаемыми. Только что я сказала ему, что ухожу.
- Я не могу больше писать и не хочу находиться здесь. Мне кажется, здесь, у вас, я становлюсь сумасшедшей.
Эдвард смотрел на меня, не моргая, и молчал.
- Отпустите меня, Эдвард. Пожалуйста. Я не нужна вам.
- Кира, вы здесь не потому, что нужны мне. Ваше пребывание в клинике необходимо прежде всего вам. Ваша депрессия прогрессирует. По сообщениям санитаров, вам становится хуже. В полнолуние у вас всё чаще проявляются маниакальные состояния. Это может быть социально опасно.
- Бросьте, - я не узнавала собственный голос. Он звучал как-то устало и… можно сказать о голосе «безжизненно»? Мне казалось, именно так я и говорила – безжизненно. – А какое ещё может быть состояние, когда я слышу, что творится в соседних камерах?
- Палатах, Кира, - он поправил меня так, словно эта разница могла быть очевидной для меня. Я улыбнулась.
- Я не знаю, что там у вас творится, господин Калиновский, - я знала, что психиатр не любит, когда его называют по фамилии, да ещё и с приставкой «господин», и пользовалась этим для придания своему тону большей ядовитости, - И признаться, не хочу знать. Но вы бы сами попробовали уснуть в комнате с такими соседями. Женщина слева скребёт ногтями по стеклу и кричит как дикая птица. Мужчина справа требует отдать ему треуголку и отпустить умирать на остров Святой Елены. По-вашему, это нормально?

Калиновский снял очки, провёл рукой по глазам, сильно зажмурившись, затем снова надел очки и откинулся в кресле.
- Это клиника, Кира. Здесь все больны, - тихо сказал он.
Только теперь я увидела, как он устал. Эдвард Калиновский больше не казался мне слишком молодым и даже не производил обычного впечатления уверенного оптимиста. Наверное, круглая луна вместе с обострениями моих соседей по палатам (да, наверное, и других пациентов тоже – я слышала, что многие психически больные люди остро переживают полнолуние) значительно добавляли ему проблем. Эдвард выглядел так, словно сам не спал уже несколько суток, и мне стало жаль его.
Мой пыл угас. Я чувствовала себя виноватой за проявленный только что эгоизм (хотя мне, как больной, это вполне позволительно). Мне было стыдно, что я отвлекаю доктора малозначительной ерундой в то время как кому-то, может быть, именно в этот момент, нужна его помощь.
- Вы устали, Эдвард. Простите меня. Давайте отложим наш разговор на какое-то время. Я останусь в клинике – по крайней мере, пока.
Он покачал головой.
- Мы не закончили, Кира. Не жалейте меня, - его голос потеплел, и взгляд перестал быть таким колючим. – Хотите кофе?
Я молча кивнула.

Кофе я не пила с того самого момента, как попала сюда. Не буду лгать, будто китайские оолонги и тибетские травяные сборы, которыми поят меня здесь, неприятны на вкус. Но человек, зависимый от кофе, не оценит даже самый изысканный чай, если у него не будет возможности выпить кофе в любой момент, когда ему этого захочется.
Теперь я готова была согласиться, что кофе – наркотик, и ощущала почти физическую необходимость выпить хоть глоток желанного напитка.

Насыщенный, яркий кофейный запах наполнили кабинет. Две минуты спустя в моих почти дрожащих руках оказалась большая чашка свежего молотого кофе. Я с наслаждением вдохнула забытый аромат и сделала первый глоток. Это было божественно. Я закрыла глаза от удовольствия.
- Вы превосходно готовите кофе, Эдвард.
Он молча кивнул, давая понять, что говорить сейчас необязательно, и сам пил кофе жадно, обжигаясь, как человек, выпивший за последние дни не один литр бодрящего напитка.

Когда кофе был выпит, Эдвард неожиданно снова наполнил чашки. Такого подарка я не ожидала и приняла его с благодарностью. Утолив первую жажду, теперь мы пили кофе маленькими глотками, наслаждаясь, и могли говорить.
- Вы должны писать дальше, Кира.
- Я уже говорила вам. Я не могу писать. Просто не могу. Ни одного слова. Они просто не пишутся, вообще. Я не знаю, что писать, о чём писать, как писать. Я…
- Главное ведь начать, правда?, - впервые за вечер Калиновский улыбнулся. – Так начните. Пишите что угодно. Не думайте. Просто пишите. Начните с описания своих мыслей, своего внутреннего голоса. Записывайте свои сны – я уже говорил вам об этом, но, насколько мне известно, до сих пор вы этого не делали. Всегда ведь можно исправить написанное, но нельзя исправить то, что не сделано.
Я усмехнулась.
- Тогда всё будет исписано одной фразой – «я не знаю, о чём писать, я не могу писать»… Мне перестали сниться сны. У меня больше нет мыслей кроме этой одной, которая долбит мой мозг, словно упорная капля, добивающая камень. Я не могу писать, я не могу писать, я не могу писать…
- Если вы захотите, - мой собеседник вдруг понизил голос почти до шёпота, - Мы можем применить гипноз, чтобы освободить ваше вдохновение из самых глубин подсознания.

Гипноз… Когда-то давно я думала над этим. Гипноз мог оказаться бесценным опытом для меня, бесконечным источником вдохновения, фонтаном свежих идей. Но я боялась ощущения полной беспомощности. Боялась отдать власть над собой постороннему человеку – пусть даже дипломированному практикующему врачу. Что он мог со мной сделать в таком моём беспомощном состоянии?
Сейчас, глядя на Эдварда Калиновского, я боялась не того, что он может со мной сделать. А того, что потом он заставит меня это забыть…
Я смотрела на привлекательного мужчину, сидящего напротив меня, и пыталась угадать, как сложились бы наши отношения, не будь он моим психиатром – о том, что наши отношения могут на самом деле выйти за рамки профессиональных, я ни разу не задумалась: мне было известно об эффекте перенесения. Пациенты довольно часто влюбляются в своих врачей – особенно психиатров и психоаналитиков – просто потому, что вынуждены доверять им свои самые заветные, самые интимные тайны, а когда завеса тайны спадает, спадает и напряжение между людьми, открывая путь к возникновению близких отношений.

- Что вы решили, Кира?
Я отрицательно покачала головой. Я решила, что слишком горда для того, чтобы хоть словом, хоть жестом выдать свои подлинные мысли, и не могу позволить ему хоть на секунду причислить меня к тем, многочисленным, с эффектом перенесения.
- Я не хочу гипноза, Эдвард. Не тратьте на меня своё мастерство. У вас множество пациентов, более нуждающихся в вас, чем я. Я справлюсь, - хотела бы я знать, о чём ты сам думаешь сейчас, думала я. – Не обещаю, что мне снова будут сниться сны, но если вдруг будут, обещаю их записывать. И уж точно обещаю постараться думать о чём-то кроме того, что не могу больше писать.
- Признайтесь, вам просто хочется поскорее закончить наш разговор и вернуться к себе.
Хочу я или хочешь ты, чтобы я ушла?
- Отнюдь, - я улыбнулась. – Учитывая беспокойное состояние моих соседей, я вполне могла бы остаться здесь, с вами, до утра.
Сказала и сама услышала некоторую двусмысленность последней своей фразы, но не спешила сгладить впечатление от неё. Он сделал вид, что не услышал.
- Если вы пожелаете, - мягко сказал он, немного подумав, - Вас переведут в другую палату. С оббитыми стенами. С полной изоляцией от ваших соседей. Но вы должны знать, что там не будет окон и…
- Нет, - комната без окон пугала меня, признаться, намного больше, чем сумасшедшие соседи. – Не стоит.
Эдвард пожал плечами.
- Как вам будет угодно.

Мы поговорили ещё немного на отстранённые темы, выпили ещё кофе, и за всё это время, как я ни старалась, я не уловила ни во взгляде, ни в интонации моего визави, ни одного постороннего оттенка, ни малейшего намёка на то, что Эдвард Калиновский мог испытывать ко мне какое-либо чувство, выходящее за рамки врачебных отношений. Он был безупречно профессионален, и это было даже скучно.
Поймав себя на мысли, что я ищу доказательства непрофессионального поведения моего психиатра с какой-то не свойственной мне прежде маниакальностью, я поняла, что пора уходить. Он не должен знать о моих новых мыслях. Я останусь для него пациенткой, не более.
Притворно зевая, я сказала, что устала, что сегодня мой сон не спугнут даже все питомцы клиники, вместе взятые, пожелала доктору спокойной ночи, встала с кресла и ушла, не оглядываясь. Я знала, что он будет смотреть мне вслед, пока за мной не закроется тяжёлая дверь, и боялась, что в моём прощальном взгляде Эдвард увидит нечто такое, о чём я боялась признаться самой себе.

Выйдя из кабинета и закрыв за собой дверь, я прижалась к ней спиной, закрыв глаза. Мне надо было перевести дух.
В этот момент Эдвард набрал короткий телефонный номер и тихо сказал: «Ещё две дозы первитина. В кофе. Считайте, что это приказ». 

***
Я вернулась в свою комнату и упала на кровать. Я чувствовала страшную усталость, но знала, что после кофе заснуть не смогу.
Я так давно не пила кофе, что две большие чашки бодрящего напитка буквально вскружили мне голову. Кофейный аромат до сих пор преследовал, дурманил меня. Немного погодя я поняла, что запах не просто преследует меня, он совсем рядом… На санитарном посту? Мне отчаянно захотелось ещё. Ужасно захотелось ещё кофе, хоть немного, пусть самую маленькую чашечку, всего один глоток…  Даст ли мне кофе дежурный санитар, если я очень попрошу?
Сегодня на посту был Денис. Ничего особо хорошего я ему не сделала (плохого, впрочем, тоже), и ничего не могла ему дать, но я заметила, что каждый раз, когда он смотрит на меня, он видит во мне нечто большее, чем не вполне состоявшаяся писательница, чем пациентка психиатрической клиники, чем… чем я есть на самом деле. Мне казалось, я вполне могу на него рассчитывать.

Я тихонько подошла к двери (которую санитар закрыл на ключ сразу после того как я вошла в комнату), встала на цыпочки, чтобы дотянуться до вырезанного в двери окошка и тихонько позвала его. Он услышал не сразу, и мне показалось, что это хороший знак: может быть, он прислушивается и не верит своим ушам, что я зову его.
- Денис, подойди ко мне, пожалуйста…
Наконец он подошёл и, не открывая дверь, смотрел на меня сквозь мелкую решётку окна.
- Мне немного неудобно, - я нарочно опустила глаза, - я никогда ни о чём тебя не просила… но…
- Кира, нам нельзя с вами разговаривать, - тихо сказал он. – Это запрещено.
Это было запрещено. Ведь, по сути, он уже говорил со мной.
- Мне показалось, там, у тебя, кофе…
Санитар вздрогнул, посмотрев в сторону своего поста, как будто там творилось нечто непозволительное, как будто его застали на горячем, но почти сразу совладал с собой.
- Хочешь кофе?
- Честно говоря, ужасно, - я облизнула пересохшие губы. – Если ты, конечно, можешь…
- Тебе придётся подождать, - сказал он, и эта короткая фраза вселила в меня уверенность. Я получу свой кофе. Непременно.

Денис вернулся только через целую вечность – всё это время я лежала на кровати, выключив в комнате свет, и смотрела на круглую луну в узенькое зарешёченное окошко. Было пасмурно. Длинные узкие облака с рваными краями то заслоняли луну, то вновь открывали её моему взору.
Моя усталость уже прошла, просто лень было сразу вставать. Я решила, что встану и начну писать, когда Денис принесёт мне в кофе – а в том, что он его принесёт, я уже не сомневалась, это был лишь вопрос времени.
Мне хотелось ещё раз ощутить те времена, когда вдохновение было моим постоянным спутником. Когда я могла всю ночь напролёт сидеть за своим компьютером, пить кофе и писать, писать, писать… Когда в открытое, затянутое противомоскитной сеткой, окно полчищами пытались влететь ночные бабочки, огромные саранчи и сверчащие цикады, да так и оставались сидеть на сетке с обратной стороны. Когда там, за окном, был огромный, неизведанный мир, и я верила, что он настроен доброжелательно. В этом мире не было опасности, не было страха. Был покой и тихая уверенность в том, что всё так и будет длиться вечно. Что моё вдохновение не закончится никогда.

Тихий стук в дверь отвлёк меня от тяжёлых воспоминаний. Я встала и подошла к двери.
- Кира, ты не спишь?
- Нет.
Дверь приоткрылась, из-за неё показалась рука с большим металлическим термосом, поставила термос на пол и вновь исчезла. Дверь закрылась, и ключ повернулся в замке.
- Тебе повезло, - прошептал санитар. – Доктор Калиновский уехал домой, а он крайне редко уезжает в ночи полнолуния – пациенты слишком беспокойны…
Я подняла с пола термос и прижала его к себе. Он был горячий.
- Осторожно, не обожгись. Сахар нужен?
- Нет, спасибо, я так… спасибо тебе!
Денис еле заметно кивнул и ушёл. В коридоре была абсолютная тишина.

Я включила компьютер и лампу на столе, залезла в кресло с ногами и налила себе первую чашечку кофе… Уже сам его сногсшибательный аромат говорил о том, что кофе великолепен. Натуральный, молотый, искусно заваренный. Курсы они здесь проходят, что ли, по завариванию кофе? Прикинув объём термоса, я решила, что в нём литра два, не меньше.
После долгого отсутствия любого, даже растворимого, кофе такое богатство! Определённо, сегодня мой день. Кажется, я уже почти счастлива. Возможно, сегодня я снова смогу писать. И что самое главное – получать от этого удовольствие…
Я открыла новый файл, немного подумала и написала в заголовке «Шаг в темноту. Кира Корски», потом налила себе чашку кофе и с наслаждением откинулась в кресле, глядя на единственную написанную мной за долгое время строчку.

***
Не знаю, сколько времени сидела в кресле, завернувшись в уютный клетчатый плед, и пила кофе – медленно, наслаждаясь каждым маленьким глоточком. Поистине, невозможно оценить, насколько тебе дорого что-либо, пока этого не лишаешься. Я подозревала, что завишу от кофе, но никогда не думала, что настолько. Мне кружил голову его тонкий изысканный аромат, а яркий, насыщенный вкус уносил, казалось, на вершину блаженства.
Когда в моей комнате вдруг пропало электричество, меня это не слишком побеспокоило. От воздействия великолепного напитка я была, не побоюсь этого слова, под кайфом, я чувствовала, что каждая его чашка пьянит меня всё больше, но лёгкое головокружение было приятно.

Сквозь решётку окна мне светила луна, и монотонный крик ночной птицы усыплял меня. Закрывая глаза, я успела поставить на пол недопитую чашку кофе, чтобы она не могла ненароком упасть и разбиться, и медленно погрузилась в томную дремоту.
Мне грезился длинный тёмный тоннель, вокруг пустота, и я падаю, падаю, падаю…