Когда закончится тьма... и воссияет свет...

"Раньше или позже, но будет момент,
Когда закончится тьма... и воссияет свет"
                (С)Руставели


I

    Желтый солнечный диск плавно садился на шпиль главный мачты, помогая той тонуть в  жестоких тропических лучах,  равно как и всем водам бескрайнего Тихого океана. Хотя тропическими эти лучи можно было назвать с натяжкой, так как небольшое парусное рыболовное судно, переделанное под исследовательское, только приближалось к северному тропику и находилось сейчас примерно на двадцать пятой параллели. А именно недалеко от скал Гарднера, что в Гавайском архипелаге. Однако молодого человека в светлой расстегнутой рубашке это мало радовало. Он стоял на краю палубы, делая вид, будто любуется предзакатным солнцем. Но на самом деле он просто вставил взгляд на волны, которые ударялись о борт корабля, одаривая металлическую обшивку солеными брызгами. Это, конечно, не зомбирующие набегающие волны на каком-нибудь пляже, но то же не менее поэтично. Однако внутреннее душевное спокойствие молодого человека неожиданно нарушил внутренний позыв, который привел к тому, что в очередной раз ему пришлось хвалиться рыбам своим обедом. По крайней мере, это лучше, чем хвалиться харчами на палубе, которую потом тщательно приходится вымывать под присмотром четырех матросов. А те, в свою очередь, за две недели плавания устали убирать последствия его морской болезни. А посему на корабле установилась жесткая «дедовщина» - испачкал – убирай сам.
 - Ну что, Вадим, как обед, вкусный после переработки? – послышался вопрос с противоположного конца палубы.
 - Любишь же ты, Сань, надо мной поиздеваться.
 - Да ладно тебе, дружеский подкол никому не навредил.
 - Может и так, если бы этот подкол не длился уже вторую неделю по пять раз на день.
    Саня подошел к нему, похлопал друга по плечу и утешил:
 - Ничего, уже половину пути прошли. Зато хоть за этот месяц желудок, как следует, промоешь от фастфуда, которым пять лет студенческой жизни питался.
    В ответ Вадим слегка толкнул его в бок и с гордым видом обиженного аспиранта направился в сторону каюты, оставив Саню одного на палубе смотреть на шпиль мачты, медленно нашпиговывающий самое яркое светило для нашей планеты.
    Еще в недавнем прошлом Саня и Вадим являлись студентами Тихоокеанского государственного университета. Закончив кафедру природопользования и экологии, они поняли, что их основное призвание – это зоология, а точнее ихтиология, поэтому в скором времени им пришлось перебраться в Иркутский госуниверситет, где они могли вполне успешно получить ученую степень и начать работу по изучению тихоокеанской ихтиофауны.
    Александр Марков, который уже пять лет слышал в свой адрес чаще всего только обращение «Саня» был чуть более крепкий, чем его друг Вадим Легков, поэтому куда проще переносил плавание в открытом океане. Саня встал на край палубы, дабы насладиться закатом, но не заметил, что наступил на часть Вадиминого обеда, который уже успел туда и обратно пройти по пищеварительному тракту. Злобно ругаясь, он счистил с ботинка это дело, но романтическое настроение для созерцания заката как-то само собой в это время улетучилось, поэтому он решил так же отправиться в каюту. На выходе он столкнулся с Вадимом, который в очередной раз направился к борту.
 - Будь добр, нагибаться подальше, - посоветовал ему Саня.
    В ответ послышались малоприятные звуки и еле слышные слова:
 - Тебе бы такую участь…
    Саня вновь подошел к Вадиму.
 - А что ты таблетки не пьешь? Говорят, помогают.
 - Попробовал бы сам их. Только возьмешь их в рот, уже все нутро выворачивает.
 - Соли глотай побольше, воды будет меньше выходить из организма.
 - Забей. Только можно на ужине в очередной раз не шутить по поводу моей морской болезни.
 - А что такое?
 - Ничего.
 - Да я понял. Стыдно перед Дашей, так?
 - С чего ты взял?
 - А с того, что ты с момента нашего переезда в Иркутск, стараешься ни на шаг от нее не отходить.
 - А что. У нас, между прочем, довольны схожие взгляды на жизнь. Но только и всего, ничего не подумай.
 - Да-да, конечно.
    Вадим попытался сдержать очередные потуги к рвоте. Когда ему это удалось, он ответил:
 - Не поверишь, но сейчас так велико желание выкинуть тебя за борт, одно останавливает. Жалко акул. Не хочется, чтобы они ели такой полуфабрикат, каким являешься ты. 
    Вадим кашлянул и вновь перегнулся за борт. Саня в очередной раз ехидно улыбнулся и отвесил напоследок следующую колкость:
 - Акул вблизи быть не может. Все живое наверно уже давно погибло от твоей рванины.
 - Да иди ты.
 - Уже ушел…

II

 - Вади-и-им, - послышался приятный голос девушки из каюты. – Пора ужинать.
 - Один момент, - быстро ответил тот, поспешно убирая весь край палубы. – Уже бегу.
    Когда она зашел, большой стол уже принимал яства, приготовленные корабельным коком. За столом сидели все четыре матроса, Саня и эта самая девушка. Итак, звалась она Дарьей. С нашими героями она была знакома чуть больше года, с момента того, как они приехали учиться в аспирантуре в ее родной город Иркутск. Не очень высокая, с длинными, светлыми волосами, она легко переносила тягости корабельной жизни. Возможно хотя бы потому, что была единственной девушкой на судне и пользовалась определенными привилегиями со стороны всех членов команды. С ней были обходительны все матросы, шутник-боцман, сам капитан, доцент Павел Николаевич и профессор Николай Олегович.  Ну и само собой два молодых человека, которые старались ни на секунду не давать прохода своей коллеге.
 - Ты поменьше бы на солнце бы появлялся, - сказала она Вадиму. – Сейчас ближе к вечеру оно особенно злое, да и дышать нечем, душно.
 - Странное явление на море – духота, - подметил Саня, - не так ли?
 - Все нормально, - ответил подошедший Вадим, тихонько пиная Саню коленом, давая тому понять, что хочет сесть рядом с девушкой.
    Саня препятствовать этому не стал, поэтому учтиво отодвинулся на край стола. Большой дубовый  квадратный стол спокойно вмещал с одной только стороны три, а если постараться, то и четыре человека. Но в этом необходимости не было, так двенадцать человек, включая кока, спокойно умещались, не создавая друг другу даже подобия дискомфорта.
 - Слушай, Юрец, - начал Саня, обращаясь к коку, - не торопись ты. Все равно руководство особо к ужину не торопится.
 - А вот и торопится, - выходя из каюты капитаны, произнес Николай Олегович. – Есть все хотят.
    Профессор, не смотря на свои всего-навсего пятьдесят с небольшим, уже был давно убелен сединами, поэтому казался намного старше своего возраста и старше капитана, с которым был ровесником, а так же другом. Вот почему особых проблем с поиском судна для исследований у профессора не возникало. Это далеко не первое их плавание. Даже для доцента Павла Николаевича это было уже второе, ну а для трех аспирантов, ясное дело, первое. Уже через минуту одиннадцать человек сидело за столом, уминая рис с тушеным мясом. Один только кок, называемый всеми без исключения, как Юрец, бегал из угла в угол, подавая все новые и новые угощения.
 - Товарищ капитан, - в середине ужина начал один из матросов, - у нас сегодня прямо-таки праздник какой-то.
 - Можно и так сказать. Четырнадцатый день плавания.
 - Да… - глубокомысленно заключил профессор. – А наши успехи пока куда ниже среднего.
 - Да вот, - согласился доцент, - экологическая ситуация в районе плавания неплохая, а рыбы почти нет.
 - Я знаю почему, - неожиданно вставила Даша. – Я брала несколько проб, мало фитопланктона. Возле материка его куда больше, поэтому и рыба там себя чувствовала…
 - Как рыба в воде, - вставил Саня. – Да здравствует тавтология. А если серьезно, то неплохая идея составит диаграмму соотношения численности планктона и рыбы на разных широтах.
 - Ну а вам кто запрещает? – кинул риторический вопрос Николай Олегович. – Дерзайте, сейчас ваши шансы, вы полностью вольны в выборе тем для работы. А у моря погоды ждать нечего, нечего ждать гигантских косяков рыб, всегда есть место для научной работы.
    Все замолкли. Если бы не довольные чавканья матросов, то можно было бы сказать, что наступила тишина. Ближе к концу обеда Дашу заинтересовала тарелка Вадима, которая осталось, по сути, практически нетронутой. Она посмотрела на его зеленое лицо, тихонько спросила:
 - Все в порядке?
 - Ага, - буркнул Вадим и поспешно встал из-за стола. Он попытался достойно медленно выйти из каюты, но не получилось, поэтому покинул ее чуть ли не бегом.
 - Зачем вы только его брали с собой? – поинтересовался капитан. – Толку здесь от него? Я так думаю в таком состоянии научный работник из него никакой.
 - Научный работник в любом состоянии научный работник, - уверенно ответил профессор.
 - Николай Олегович, - послышался голос Вадима с палубы. – Пожалуй, что на это стоит взглянуть.
    Профессор поднялся из-за стола. Следом же вскочили аспиранты. Павел Николаевич чуть замешкался, решая, нужен ли он там. Но все любопытство пересилило, и он последовал вслед за остальными. За столом остались только члены команды.
 - Кто-то хотел заняться фитопланктоном? – самодовольно спросил Вадим, когда подошли все остальные, - думаю, что это отличная возможность.
    Он кивнул в сторону моря. Прямо под судном вся вода была будто выкрашена в зеленый цвет. На фоне предзакатного солнца выглядело все это очень даже впечатляюще. Саня хмыкнул, хотел произнести вслух свои мысли, но не стал. Вместо этого он вполголоса обратился Вадиму:
 - Я тебе позже скажу, кто виноват в таком озеленении воды.
   Вадим догадался, что его друг имел в виду, поэтому локтем толкнул его в бок.
 - Наверно сине-зеленые – заключила Даша. – Хотя очень странно. Насколько я знаю, цветение воды характерно для пресных водоемов, для озер, для рек, но никак не для океанов. Хотя я может что-то и путаю.
 - В общем, я бросаю якорь, и мы идем заканчивать ужин, - вставил вышедший из каюты капитан. После ужина займетесь работой.
    Все мужчины с воодушевлением встретили предложение капитана и направились в каюту. Лишь Даша глубоко вздохнула, продолжая смотреть на загадочное цветение. В ней чувство голода не заглушало интерес к неизведанному.

III

    Резиновая надувная лодка уже почти достигла своей кондиции, трап был спущен, Даша полна решимости сделать работу, прежде чем мужская часть команды утолит свой ненасытный голод. Приготовив посуду для проб воды, она подошла к трапу и подтащила свободной рукой лодку. Закинув в нее банки, которые в аккурат поместились рядом с веслами, она обеими руками уперлась в заднюю часть лодки. Та, соскользив по трапу, плюхнулась на воду.
 - Вот и порядок, - самодовольно потирая ладони, вполголоса воскликнула Даша. – За работу.
    Она села в лодку и весьма уверенно начала грести к скоплению водорослей. Несмотря на то, что судно стояло на якоре, скопление уже успело уплыть на несколько десятков метров. Но девушке было не впервой грести на резиновой лодке, поэтому даже течение ее не смущало. Подстегивало то, что солнце близилось к тому, чтобы его нижний край коснулся водной глади, следовательно, до темноты осталось не так много времени.
    Мужчины в это время закончили свою трапезу и с довольными лицами вышли на палубу.
 - Вот и Даша, - произнес Саня, кивая в сторону лодки. – Ей не до ужина.
 - А я разве давал разрешение? – выказал негодование Николай Олегович. – Вот вернется она, получит выговор…
 - С занесением в личное тело? – поинтересовался Саня.
    Профессор промолчал. Он, возможно, даже и оценил эту шутку, но сейчас ему было явно не до юмора.
 - Акула, - вдруг громом среди ясного неба, прозвучал крик одного из матросов.
    Все кинулись к краю палубы.
 - Черт возьми, плывет прямо к ней, - отчаянно воскликнул капитан. – Кричите, пусть гребет сюда.
    Сам капитан со всех ног бросился в каюту. В это время все, отчаянно срывая глотки, пытались докричаться до Даши, но ветер уносил их голоса куда-то в сторону и рассеивал над водной гладью. Именно поэтому до Даши доносился лишь какой-то шум, на который она далеко не сразу обратила внимание. Смысл сказанного правда она очень скоро поняла, увидев в тридцати метрах от себя спинной плавник, несущийся подобно крылатой ракете в ее сторону. Забыв про банки с пробами, она кинулась к веслам, развернула лодку и спешно начала грести к кораблю. Но тут сзади почувствовался толчок, который едва не перевернул лодку. Даша начала грести еще интенсивнее. Через несколько секунд почувствовался еще один удар, который едва не выкинул девушку за борт. Она оставила весла и легла на дно лодки, дабы следующий толчок не выкинул ее в воду. Но следующего толчка не последовало. Она слегка приподнялась и оглянулась. Сзади ничего не было видно. Даша решила воспользоваться моментом и снова взялась за весла. Но проплыть она успела всего метров пятнадцать. Еще один удар… на этот раз откуда-то снизу. Оказался он не очень сильным, поэтому Даша продолжила грести, так как и до судна оставалось не так и далеко. Но лодка стала будто тяжелее и плыла все медленнее. С каждой новой секундой она начинала погружаться под воду.
 - Этого еще не хватало, - испуганно прошептала Даша, поняв, что в лодке пробоина.
     Следующий удар пришелся в правый бок лодки, отчего та накренилась под большим углом. Даша не смогла удержать равновесие и быстро соскользнула в воду.
    Крик отчаяния донесся с палубы корабля. Двое матросов уже начали раздеваться, чтобы прыгнуть в воду, но уже послышался всплеск воды. На помощь Даше в воду бросился Вадим.
 - Куда же ты, дурачок, - прошептал профессор.
    Еще несколько секунд и еще два матроса с телосложением Майкла Фэлпса бросились на помощь.
    В это время акула продолжала таранить уже перевернутую лодку. Даша спряталась за ней, не рискуя вплавь добираться до корабля. В это время три спасателя уже плыли в ее сторону. Но Вадим первый добрался до Даши. Матросы хоть и плавали, очевидно, быстрее, но не рискнули подплывать так близко. Вадим начал тянуть лодку в сторону корабля, продолжая использовать ее, как щит от морской убийцы. Но и это идиллия продолжалась недолго. Акула, в конце концов, сумела пропороть резиновую обшивку острыми зубами. При этом краем зуба она полоснула Даше по руке, пустив в воду кровь.  Даша вскрикнула от боли. Акула мгновенно почуяла кровь и начала бороться с лодкой еще интенсивнее, уже вполне осознанно пытаясь добраться до раненой девушки. С каждой секундой события приобретали все более критический характер.
    Лодка в клочья… Акула уже готова схватить Дашу, но Вадим резко убирает ее руку от лодки. Акула попала в секундное замешательство. Вадим сориентировался и поплыл прямиком на акулу. Та попыталась сделать еще выпад, но ей помешала лодка, в которую она, по сути, залезла и которая сковывала ее движения. Вадиму хватило нескольких секунд, чтобы заплыть сзади и забраться на спину этой двухметровой рыбине. Кожа акула могла показаться скользкой, но в то же время она была с зазубринами, которые держали мокрую одежду и не давали Вадиму соскользнуть. Плюс он и сам схватился за ее плавник обеими руками и не собирался отцепляться.
    Акула почувствовала, что перестала быть хозяйкой положения и начала судорожно дергаться, пытаясь сбросить наездника. Даша поняла, что это ее шанс, и начала плыть в сторону корабля, но окровавленная рука была будто парализована от боли, поэтому грести приходилось лишь одной. Правда, это дело быстро заметили матросы, которые прежде будто в оцепенении смотрели за этой борьбой. Теперь же они подхватили Дашу и потащили за собой. Через минуту ее уже затаскивали по трапу на борт корабля.
    Вадим держался из последних сил. Акула то поднималась, то опускалась, извиваясь на столько, насколько позволяла гибкость ее позвоночника. Она носилась как ужаленная, то приближаясь, то отдаляясь от корабля. В это время с гарпуном в руках на палубу вышел капитан. Он уверенно подошел к борту, прицелился и начал ждать. Ждал он того момента, когда акула в очередной раз подплывет близко к кораблю. Такого момента долго ждать не пришлось. Акула как раз направлялась прямиком к судну. Вадим краем глаза смог заметить, что вместе с акулой находится на мушке, поэтому, когда хищница оказалась на расстоянии всего десятка метров от борта судна, он отцепился от акулы, спрыгнув воду. Послышался свист летящей стальной стрелы, сопровождаемый лязгом металлического троса. На секунду все стихло. Акула остановилась. Развернулась в сторону Вадима и дернулась в его сторону. Но не смогла… Стрела острой иглой глубоко вонзилась под кожу.
 - Все тянем трос на себя, - крикнул капитан. – Не надо дать ей придти в себя.
    Все мужчины схватились за край троса и начали вытягивать акулу на себя. Та, хоть и была пронзена стрелой, сдаваться не собиралась. Она отчаянно билась хвостом, но сил ее было недостаточно. Десять пар рук уверенно тянули ее на себя.
 - Сюда, на палубу ее, - вновь скомандовал капитан.
 - Зачем? – спросил профессор.
 - Запачкаю палубу, замараю свою руку, но вспорю брюхо это суке, - гневно прохрипел капитан, вновь спускаясь в каюту.
    Когда он вернулся обратно с двумя огромными гарпунами на металлическом шесте, акула уже барахталась на деревянной палубе, а все члены экспедиции в испуге сгрудились в одну сторону. Капитан не растерялся. Он подошел вплотную и со всей силой ударил шестом в хвост акуле, пришпилив ее к палубе. Следующий удар он хотел нанести в голову, но акула извивалась, как могла, поэтому капитан промахнулся и удар пришелся в спинной плавник.
    В это самое время по трапу поднимался обессиленный Вадим. Сразу же перед его взором возник капитан, который уже с огромным ножом в руке собирался вскрыть брюхо пришпиленной морской убийце.
 - Зачем это надо? – тут же спросил Вадим.
 - Она могла убить тебя, если ты не понял, - еще разъяренным голосом ответил капитан.
 - Но я не собирался ей мстить.
 - А я собирался… Я тридцать лет собирался... Такая же тварь отгрызла руку моему старшему брату. Он тоже бросился в воду спасать человеку. В итоге остался инвалидом на все оставшуюся жизнь. Не смог стать моряком. Ему всю жизнь испоганила и исковеркала такая же точно тварь. Я поклялся убить белую акулу, дабы отомстить за брата. Тридцать лет я ждал этого момента и теперь его не упущу.
    Кинжал скользнул по брюху акулы, брызнула кровь, обагрив палубу и руки капитана. Началось кровавое месиво…

IV

 - И долго это еще будет продолжаться? – еще пока дрожащим голосом произнесла Даша, глядя на то, как капитан разделывает еще живую акулу.
 - Я хорошо знаю его, - ответил профессор, продолжая перевязывать ей руку, - но никогда не думал, что он способен на такое варварство. Тебе не туго?
 - Нет-нет. Все хорошо. Вроде уже хорошо.
 - Тебе дам обезболивающее, но скорее всего всю ночь болеть будет, и выспаться тебе едва ли удастся.
 - И, слава Богу. Что-то мне страшно представить какие сны мне будут сниться.
 - А мне что-то наоборот спать хочется страшно, - вставил Вадим. - У кого как, а у меня сил не осталось вообще.
    Профессор глянул на него, улыбнулся и потрепал за плечо.
 - Герой может спать. Ну а нам всем надо будет посидеть вечером и потолковать немного.
    Вадим улыбнулся. Он все еще был в состоянии шока и как-то смутно представлял все произошедшее выше. Сейчас он засмотрелся на красный солнечный диск, ровно на половину скрывшийся за уровнем моря. Дальняя часть моря будто загоралась алым пламенем, но по мере захода солнца все больше и больше блекла, правда пожирала при этом больше и больше территории морской глади. Вадим так отрешенно наблюдал за этим ежедневным природным чудом, что дернулся от испуга, когда Даша еле-еле положила ему левую руку на плечо, правую держа перед собой на перевязи.
 - Прости, не хотела тебя напугать.
 - Оу, да-а, нет, ничего страшного. Засмотрелся тут. Закат просто сегодня… особенный.
 - Это точно.
    Установилась тишина, нарушаемая лязгом ножа с противоположного конца палубы.
 - Я не знаю, как отблагодарить мне тебя, - тихо шепнула Даша. - Вообще возможно ли это, после того, что ты сделал для меня.
 - Свои люди. Сочтемся еще, - улыбнулся Вадим, повернувшись к Даше. – Я не мог просто…
 - За борт эту тварь, - перебил его голос капитана. – И чтобы глаза мои большее ее не видели.
    Все нехотя направились к акуле, которая просто лежала в кровавой луже. Внутренности лежали рядом, так же как и распоротый кишечник, набитый консервными банками, стеклом, и не переваренной рыбой. Трудно было сказать, жива ли была акула, но время от времени поднимающиеся жаберные крышки говорили о том, что она еще дышит.
 - Что делать будем с ней? - спросил Павел Николаевич.
 - Сначала надо вытащить гарпуны из нее и потом как-нибудь сковырнуть, ответил Николай Олегович.
 - Стоп-стоп, - вмешался Саня. – Мы можем этими же гарпунами ее и сбросить в воду. Для этого надо будет просто вытащить их из палубы.
 - Так и сделаем, - согласился Николай Олегович, начнем с хвоста.
    Вдвоем с Саней они схватились за шест и не без труда вырвали его из палубы. При этом хвост акулы сразу же резко дернулся, едва не сбив их с ног.
 - Не слабо, - присвистнул Саня.
 - Да уж. Она живее всех живых еще пока, - добавил Вадим, наблюдая за этим процессом со стороны.
    Следом они выдернули гарпун из хвостового плавника, при этом он остался у них в руках, а не в теле акулы. Та окончательно почувствовала свободу и начала извиваться. Саня, не мешкая, гарпуном зацепил ее за кожу и потащил к трапу. Николай Олегович делал тоже самое, но только со стороны хвоста. Через несколько секунд туша акулы рухнула в воду. Саня подошел к оставшимся потрохам и, подцепив их гарпуном, выкинул следом туда же. Почуяв родную среду, акула тут же активизировалась, хоть кровь и сочилась из открытых ран по всему телу, обагряя и без того красную от заката морскую гладь.
    Все собрались на краю палубы, будто в Колизее, дабы посмотреть на это представление. Море горело в последних лучах солнца. Свет разливался от горизонта, разными оттенками красного заливая окрестности, отражался от серебристой чешуи, бьющейся в агонии акулы, волчком крутящейся недалеко от борта. Она без конца открывала смертоносную пасть, будто пытаясь проглотить воду с живительным воздухом, растворенным в ней. Но вместо этого она заглатывала свои собственные потроха. Те, не застревая в ее пасти, проходили через глотку, оттуда в споротое брюхо и вновь в воду. И так раз за разом акула вновь и вновь проглатывала себя саму. Эта агония продолжалась несколько минут.
    Широкий свет заката постепенно мерк. Жизнь покидала тело. Акула все менее интенсивно билась со своими потрохами. Свет в ее черных, бешено вращающихся глазах, мерк вместе с закатом.  Солнце скрылось, последний раз поджигая небо алыми языками пламени уходящего дня. Море так же на мгновение ярко вспыхнуло и плавно перешло во тьму. Большая блестящая рыба зависла над поверхностью воды с раскрытой пастью, усеянной десятками зубов, на которых гирляндами висели остатки ее собственных же внутренностей. Тихий океан вновь стал тихим, оправдывая свое историческое название, лишившись еще одной грозы своих бескрайних вод. В ее потухших глазах печатью отпечатались отпечатки последних минут ее жизни. Подобно им в них читалась злоба, страсть, желание биться и бороться до последнего вздоха.
 - Жуть,- коротко заключила Даша, вглядываясь во тьму.
 - Жизнь, - добавил Вадим. – Самая настоящая жизнь.
 - И смерть, - каким-то мрачным голосом заключил Николай Олегович.

V

    Старая масляная лампа с легким скрипом покачивалась над столом, тусклым коптящим светом озаряя ужинающих членов экспедиции. У команды корабля была и другая, новая лампа, но капитан очень любил эту, старую, которая сопровождала каждое его плавание. Сегодня за ужином все были очень немногословны. Беседы сводились к диалогам по типу: «Подайте соль…», - «Пожалуйста…», - «Благодарю»…
    Быстрее всех с едой покончил капитан. Он сухо поблагодарил кока за ужин и удалился на палубу. В его отсутствии все остальные почувствовали себя как-то свободнее.
 - С аппетитом, я гляжу, у всех все было в порядке, - заметил Саня.
 - А что с ним может случиться? – недоуменно спросил Павел Николаевич.
 - Он имел в виду, что кровавое месиво сегодня вечером никоим образом не повлияло на наш аппетит, - уточнил профессор.
 - Ну, биологи всегда, по-моему, отличались недостаточной впечатлительностью, - продолжил Саня.
 - Не обобщай, - не согласился Николай Олегович. – Впечатлительность просто не должна влиять на аппетит и все. А так даже я, повидав за полсотни лет много чего, равнодушным не остался.
 - Мне до сих пор не дает покоя то, - вставил Вадим, - насколько страстно она боролась со своими потрохами. Как она их терзала, будто бы свою добычу. То есть она была готова убивать до последнего вздоха.
 - А мне ее глаза до сих  пор покоя не дают, - испуганно продолжила Даша. – В них было написано все. Все, что она хотела в тот момент.
 - Жить и убивать, - грубо вставил Саня. – Ничего она больше не хотела. Просто жить и просто убивать.
 - Вот зря ты так, - обиженно произнесла Даша.
 - Да ничего не зря, - заступился за аспиранта Николай Олегович. – Он все правильно говорит. Каждое живое существо делает то, что предназначено ему природой. Каждому дана простая задача – выжить любой ценой. Цену же определяет видовая принадлежность к той или иной группе. Она хищница. Ее роль – убивать. Убивать надо, чтобы жить. Собственно ее можно считать хорошим примером для всех нас.
 - Примером того, как убивать?! – возмутилась Даша.
 - Как надо жить, - пристально глядя на Дашу, ответил профессор. – Ее не останавливало ничего. Она делала все, чтобы тебя убить с того самого момента, как ты попала в зону ее обоняния. Она делала все возможное, чтобы сбросить с себя Вадима, который на время занял над ней доминирующее положение. Она делала все возможное, чтобы сбежать с палубы судна обратно в свою стихию. И даже там, будучи уже без внутренних органов и без шансов на выживание – она билась. Билась без тени страха, без тени лени и без тени отчаяния… Просто билась… А ведь она всего примитивная хрящевая рыба.
 - Ни чета нам, жалким людишкам, - вполголоса добавил Саня.
 - Вот именно, - воодушевленно продолжил Николай Олегович. – Человек не в состоянии так биться за свою жизнь. Человеку всего-то на всего отрежь руку или ногу – он истечет кровью на несколько минут. Куда там брюхо вспарывать.
 - Но дело тут вовсе не в человеке, – вступился за род человеческий Вадим, - а в особенностях физиологии млекопитающих в целом.
 - В том-то и дело. Чем выше организовано наше существование, тем более оно уязвимо для противника. Мы отлично приспособлены к своим условиям, но в случае любых малейших изменений мы уже страдаем. Акулы же за свои 300 миллионов лет столько катаклизмов пережили, что ни одному млекопитающему и не снилось.
 - Стоп-стоп, - вмешала Даша, - если идти по этой логике, то вершина эволюции какой-нибудь дождевой червь, которого лопатой пополам, а он все равно останется жив, причем уже в двойном экземпляре.
 - Ну, для начала сразу давайте оставим мнемонические понятия по типу «вершина эволюции», «низина эволюции», это не серьезно. В один момент вершина может рухнуть, а те, кто были последними, станут первыми и все перевернется вверх дном. Так было в истории Земли, причем и не раз. Но давайте признаем факт, чем более высокоразвито живое существо, тем более оно уязвимо. Думаю, что все согласны.
    Каждый нехотя покачал головой.
 - А почему так? – неожиданно спросил Павел Николаевич.
 - Есть одна идея у меня. Правда пока чисто умозрительная и никакими данными не подтвержденная. Где-то в глубине наших генов хранится потайная информация, в которой дана четкая команда – жить. Она не кодирует белок, но каким-то образом указывает организму на то, что надо жить, во что бы ты ни стало. Откуда амеба знает, что должна жить, раз в ней нет даже элементарного зачатка нервной системы, а все разумные действия основаны на таксисах и тропизмах. Значит, есть внутренний двигатель. Этот внутренний двигатель и движет эволюцию вперед. Эта та часть генов, которая есть абсолютно в каждом.
 - А все остальное просто мусор… - медленно подытожил Саня. – Получается, что все остальные наши гены это всего-навсего приложения, которые облегчают нам наше существование и дают преимущество перед другими.
 - Вот именно. С течением времени эволюция все больше стала давать упор на развитие этих самых второстепенных приложений. Амебы не умирают, а делятся пополам. Червя разрубают и живут два червя. Акула продолжает бороться за жизнь со вспоротым брюхом. Даже курица с отрубленной головой бегает по двору какое-то время.
 - А люди и вовсе рады с жизнью расстаться, - мрачно добавила Даша.
 - А вот заметьте, что только у людей существует такое понятие, как суицид. Только люди могут добровольно расстаться с самым ценным, что есть у них – с жизнью. И ради чего? Даже не ради второстепенных вещей, нет, их давно изобрела природа. Ради самых пустяков, которые даже роли третьестепенных вещей не достойны. Человеку хочется думать, что он уже все знает. Но нет. Он все как раз-то уже и забыл. Где-то в древних священных писаниях еще покоятся истинные знания о природе жизни, а природе смерти, но все это предано забвению. Природа никогда не забывала о своих первоисточниках – о той тяге к жизни, сохранив ее даже под прессом миллиардов лет эволюции. Люди же за какие-то два тысячелетия утратили остатки этих знаний, которые им были переданы в наследство от наших прародителей. Все покрылось слоем сажи веков. Все забыто. Все ушло в небытие.
 - И вот теперь люди, - продолжил доцент, - позабыв про все нормы морали, прыгают с крыш, вешаются на ремнях, режут вены, будто не понимая, что творят.
 - Один момент, - вставил Саня. – Прошу прощения. Юрец, ты где?
 - Да здесь я. Усыпили вы меня своей нудной философией.
 - Ну вот и отлично. Будь добр, завари нам кофе… покрепче… Такие беседы лучше всего вести за чашечкой…
 - За рюмкой, - буркнул в ответ Юрец, отправившись заваривать кофе.
 - Так, вроде маленькие дети ушли, - заключил Саня, - поэтому выскажу свою точку зрения.
 - Он старше тебя, - вступилась за кока Даша.
 - На пару лет. Ну да ладно. Его психика может не вынести такой правды. Все в этом мире логично и закономерно…
 - Опять ты за свое, - начал негодовать Вадим.
 - Тссс, - прервал его профессор. – Пусть скажет, интересно мнение каждого.
 - Спасибо, Николай Олегович. Я предлагаю вспомнить дедушку Дарвина. Ну не совсем его, а скорее такое понятие, как естественный отбор. Если бы не было вымираний, то наш земной шар давно бы лопнул. А так появлялся отличный шанс создать бутылочное горлышко, через которое просочились бы самые сильные, быстрые и приспособленные животные. Остальные просто ушли в небытие. Естественный отбор работает постоянно и без массовых вымираний, время от времени очищая мир от слабых особей. В цивилизации нет коренных отличий. Все время выживали только сильные, но только до поры, до времени. Почему прекращались правящие династии? Потому что в ряду поколений шла элиминация признаков, правители становились немощными и слабыми, их свергали, приходили новые, молодые, хладнокровные, которых ждала та же участь. И так было до начала гуманизма.
 - Только я не вижу, чтобы гуманизм это как-то исправил, - заметил профессор.
 - А он и не исправил ничего. Он сделал еще хуже. Теперь такая система распространилась на все общество. Теперь самого больного ребенка из любой семьи будут холить и лелеять, чтобы хоть чуть-чуть холка и лилейка выросла, а здоровый и сильный окажется в положении забытого и брошенного. Но… один момент. Это касается не только физических качеств человека, но и духовных. Дух и тело едины, пока не начинают расслаиваться. Наше общество устроено так, что и в духовном плане никаких серьезных проблем нам не создается. Мы начинаем их создавать себе сами, зацикливаемся на мелочах, раздувая их в своих глазах до уровня вселенской катастрофы. И никто не думает о том, что это лишь хитрый шаг человеческой природы. Окружающий мир перестал нам навязывать борьбу, столь необходимую для развития. Поэтому мы навязываем борьбу самим себе, даже если этого не осознаем и не хотим принимать за правду. Ну а борьба предполагает два понятия – победить или проиграть. Если победил, стал выше на уровень и готов к новому испытанию. Проиграл… тут возможно всякое. Кто-то начинает биться вновь, кто-то впадает в депрессию. В этот момент происходит надлом сознания, человек начинает еще неадекватнее воспринимать окружающий мир. Даже неадекватнее той неадекватности, которая присуща всему современному социуму. В итоге он приходит к выводу, что жизнь не удалась, что жизнь вообще не может иметь никакого смысла и пора кончать с этим затянувшимся прыжком в могилу. И так человеческая природа сама отсеивает самых слабых.
 - То есть самоубийцы это закономерный этап развития общества? – недоверчиво прищурив правый глаз, спросил Николай Олегович.
 - Я же сказал, в природе все закономерно.
 - Не согласен в корне, - вставил Вадим. – Давай посмотрим с другого ракурса. Представь себе войну. За примером далеко ходить не будем, возьмем Великую Отечественную. Многие люди сознательно шли на смерть. Получается они тоже самые слабые, которые не могли придумать ничего лучше, чем лечь на амбразуру.
 - Нет-нет. Тут что-то другое. Ты сейчас просто взял и все переврал.
 - Ну а что тогда?
 - Люди умирали не ради смерти, - вмешался в спор Николай Олегович. – Они умирали, чтобы вы жили. Они хотели жить, возможно, больше, чем кто-либо еще, но им не повезло родиться в это время. Вот поэтому они сделали все возможное, чтобы мы все родились и нормально выросли. Они умирали за свою страну, за свою землю…
 - А страна это не Земля, - холодно ответил Саня. – Земля это просто территория, населяемая людьми. А вот люди это и есть страна.
 - А как же те люди, которые жили на этой земле? Они в ней похоронены, они стали ее частью. Так что ты ошибаешься. Земля это тоже люди, так как в ней прах тех, кто дал возможность родиться нам.   
    Его речь прервал кашель капитана, заходящего внутрь каюты.
 - Вы еще не улеглись? Уже за полночь время перевалило.
 - Да мы еще собирались посидеть, - ответил за всех Саня. – К тому же Юрец нам кофе принести должен. Кстати, куда он запропастился?
 - Если хочешь спать, мы на палубу можем выйти, - мягко добавил профессор.
 - Да не стоит. Там ветер крепчает, довольно холодно.
 - Не удивительно это дело, - отозвался, чуть ли не впервые за сегодня боцман, - закат погорел. Если такая красная заря, то ждать ветра сильного
 - Я посижу тут с вами, - уставши, ответил капитан, - послушаю тут ваши беседы. Надеюсь не опять про биологию вашу.
 - Мы про все сразу, - успокоил его Николай Олегович.
 - Ага. Так вот, если вы такие умные и все знаете, то можете объяснить мне, почему я вынашивал план мести почти тридцать лет? Почему мне сотни раз снился этот момент, как я терзаю акулу во имя своего брата? Почему это превратилось для меня в навязчивую идею? И я сегодня добился цели. Добился ее очень красиво. М-м-м, какой накал страстей был, Боже, как это знакомо, прямо как тогда, когда моего брата доставали из воды. Почему мне повезло именно сегодня прочувствовать всю сласть мести? И самое главное, почему теперь на душе мне так паршиво?
 - Гм… - уже было хотел начать профессор, как в каюту зашел кок с подносом.
 - Кофе подано.
 - Водки принеси, - чуть слышно прошептал капитан. – Чуть ли не впервые за всю жизнь у меня желание напиться до чертиков.
    Юрец хитро улыбнулся и нагнулся под стол. Под угловым креслом, за которое обычно садился либо капитан, либо кто-то из матросов стояло три бутылки с игривой прозрачной жидкостью внутри.
 - Я чувствую сейчас себя каким-то раздавленным, - глядя в бутылку, как в призму, произнес капитан. – Что-то победителем я себя не чувствую. 
 - Потерпев поражение, невозможно чувствовать вкус победы, - заключил профессор.
 - А в чем я проиграл? Я что, струсил будто? Я исполнил свой долг, как и обещал.
 - Не надо путать месть и долг. Долг – высокое чувство, которое побуждает становиться лучше, выше. А месть просто выжигает душу дотла.
- Кстати, Николай Олегович, - вмешался Саня, - а если мы проведем аналогию между местью и самоубийством. Не так-то они и отличаются по своему характеру. В голову так же заползает предрассудок, только в другом обличии. Теперь он не говорит: «Все кончено, жизнь прошла впустую», теперь этот предрассудок шепчет: «Всему виной он, поэтому я клянусь отомстить ему». В любом случае, это проявлению узости взгляда на события, и отсутствие желания менять ракурс зрения для более точного восприятия действительности.
 - Я узко смотрел? – начиная постепенно заводиться, прохрипел капитан. – Да эта тварь искалечила всю жизнь моему брату. А то поразвились тут, видите ли, философы. Да благодарите Бога, что вам не пришлось с этим столкнуться, а то рассуждать каждый горазд, а вот каково это пережить на своей шкуре, никто из вас представить не может.
   На мгновение он запнулся, затем почувствовало, что ничего кроме брани выдать не в состоянии, поэтому откупорил бутылку и через горло начать заливать в глотку водку - напиток на все случаи жизни.
 - Но в чем виновата была именно эта акула? – чуть мягче продолжил Николай Олегович. – Она еще молодая, и не при каких условиях не могла тридцать лет назад сделать такое с твоим братом.
 - Она могла сделать такое с твоими студентами, если ты еще не понял. И чтобы они потом всю жизнь мучились без руки или ноги. А может и вовсе сейчас все бы пили за упокой… Тоже мне, философы.
 - Ладно, допустим мы ничего не понимаем. Тогда объясни, почему тебе дурно на душе, раз ты все понимаешь и видишь в реальном свете.
 - Ничего не дурно мне. Просто пожар в  душе бушует. Сейчас буду тушить водкой.
 - С этим лучше осторожнее. Душа ведь как корень, поливать ее надо, но не заливать, а то сгниет.
 - Там гнить нечему. Все выжжено.
 - А виной-то этому как раз месть. Тридцать лет носить внутри себя тлеющий фитиль не каждый сможет. Тридцать лет сжигать свою душу изнутри…
 - Вот теперь пусть она и напьется всласть.
 - Лучше бы на свежем воздухе дал ей возможность остынуть.
 - Там ветер сильный. Как бы завтра шторм не разразился.
 - Я же говорил, что закат погорел, - вновь с этой же фразой встрял боцман.
    Установилась тишина. Капитан взял чашку кофе, резким движением вылил его в урну, после чего налил туда водки и протянул профессору. Тот нехотя взял чашку в руку, ожидая дальнейших команд капитана.
 - Вот скажи друг мой… да ты пей, пей, не стесняйся, я не хочу кидать в одиночку.
 - Потом выпью. Скажи, что хочешь слышать от меня?
 - Скажи мне, чтобы мне следовало сделать в этой ситуации?
 - Что сделано, уже не исправить. Если мы продолжим аналогию мести и суицида, то найдем еще много точек соприкосновения. Самоубийца, которому не удалось сделать запланированное по каким-либо причинам, скорее всего после этого воспрянет к жизни и ни за что не попытается повторить суицид. Так и с местью. Если бы ты в последний момент отступился бы и отпустил акулу на волю, то больше ни за что не клялся бы кровной местью. Надо уметь прощать.
 - Только не говори, как священник, прошу. Давай уже выпьем... Нет, лучше давай не чокаясь.

VI

    Пятый час утра, хотя для большинства это еще ночь. Николай Олегович только что уложил пьяного капитана с его каюту. Тот изрядно выпил и к концу стал вести себя максимально неадекватно, чередуя приступы меланхолии с боевым настроем, который несколько раз обрушивался на стол вместе с его кулаком. Павел Николаевич тоже следом же распрощался и отправился спать. Самому профессору было не до сна. Он вышел на палубу, дабы постоять в одиночестве и посмотреть на пробивающиеся кое-где сквозь тучи звезды. Этому одиночеству всячески мешали аспиранты, дружной гурьбой вывалившиеся вслед за ним на палубу. А так же ветер, который порывами обрушивался на судно, покачивая слегка пьяного профессора.
 - Ни разу не задумывались о грани между жизнью и смертью? – глядя на Вадима и Дашу, спросил капитан.
 - Да конечно, - уверенно ответил Вадим. – И далеко не один раз.
 - Но задуматься это одно, - робко начала Даша, - а вот столкнуться – совершенно другое. И это никакому объяснению и описанию не подлежит.
 - Описанию, да, - покачивая головой, произнес профессор, - согласен. А вот объяснение можно и поискать.
 - Но не в тот момент, когда грань так близко, - живо отреагировал Вадим. – Мне уже в какой-то момент какие-то галлюцинации начали на ум приходить. Очень страшно.
 - Ну это не удивительно. Люди, которые пережили клиническую смерть, как правило, рассказывают о  том, что видели ад или рай. Будто они видели свет в конце, к которому они шли или падали.
 - Причем странно, что у всех это схожее. Может все не так просто?
 - Сейчас нейрофизиологи объясняют это нарушением вестибулярного аппарата, которое дает ощущения падения, а свет в конце образуется в результате туннелирования зрения и ишемией зрительной коры. А вот какие-то подробные видения у всех различаются. Тут чисто из-за личных религиозных убеждений пациента.
 - Ну, если я что-то и усмотрел в тот момент, то это только ад.
 - Ад – это условное понятие. Если мы не будем уходить в ислам, о останемся верными наших христианским догмам, то ад имел свое непосредственное значение до того, как Христос принял мученическую смерть. После этого он спустился в ад, куда прежде попадали все души, даже ветхозаветных праведников, и разрушил его. Те души, которые приняли исповедь – переместились в рай. Вот с тех пор все праведники и попадают в рай. А ад каждый создает в своей душе сам, отталкивая от себя Бога. И так получается, что после смерти он не может его выгнать из своей души, так как ад стал ее частью.
 - А если Данте вспомнить, то сразу бросается в глаза то, что самый страшный грех – это предательство. И кстати, Николай Олегович, вы верите в воскрешение на Страшный суд? И вообще как в таковое бессмертие души, пусть даже и без тела?
 - Ну а все-таки я считаю, - решил заключить Николай Олегович, - что право на бессмертие заслуживает тот, кто в него верит. Я не могу представить, что там, по ту сторону жизни, поэтому моя вера в жизнь после смерти очень слаба. А это очень плохо, когда вера слаба.
 - Но вера может туманить разум, - не согласился Вадим. – Разве вера не погружает нас в мир мифов и легенд, в мир чего-то потустороннего, далекого от реальности. Собственно, что мы сейчас и делали
 - А что мы вообще понимаем под реальностью? Откуда мы знаем, вдруг наш реальный, в кавычках, мир, который построен на числах, бумагах, наших знаниях, заботах, проблемах и есть что-то далекое от реальности. Не удивлюсь, если во всех мифах мира больше правды, чем во всех документах, во всех формулах вместе взятых… - профессор запнулся на секунду. - Боже, на трезвый ум такое мне никогда бы в голову не пришло. Уж тем более на язык. Если утром все же просплюсь, не напоминайте мне о том, что я вам сейчас говорю, не надо.
 - Хорошо, Николай Олегович, - с улыбкой ответил Саня, - будем реалистами. Наша душа будет какое-то время жить в памяти наших родственников, а наша плоть – пища для червей и только. Мы ведь такие животные, такие же живые организмы, как и все. Не будет же каждый жук, каждый червь, каждое дерево, каждый гриб, каждая травинка распределяться между адом и раем. Рай уже давно был бы переполнен, да и в аду едва ли свободнее. Так, что не будем питать иллюзий на мир вне мира.
 - Ужасная тема, - подавляя дрожь по коже, произнесла Даша. – Мы зашли в очень темные дебри. Прямо под стать этой ночи. Ветреной, холодной и очень-очень темной.
 - По-моему, когда мы вышли, не так темно казалось, - заметил Вадим.
 - Это всегда так, - тихо ответил профессор, - перед рассветом всегда особенно сгущается тьма. Поэтому я, пожалуй, пойду тоже спать. Если хотите, можете еще поверещать, но без меня. Спокойной ночи, если так можно выразиться.
 - Спокойно ночи, Николай Олегович, - хором откликнулась молодежь.
 - Ну, а мы что будем делать? – спросил Саня, проводив взглядом покачивающегося профессора. – Я лично, спать не хочу.
 - Да и я тоже, - почесав у себя в затылке, ответил Вадим. – Дашь, ты как?
 - Мне… Мне нравится выражение, что тьма сгущается особенно перед рассветом. Вечер с зашкаливающим адреналином, закат во всех кровавых красках, вся ночь в каких-то темных и страшных разговорах. Последние минуты и вовсе только и речи, что о загробной жизни или о мясе для червей. Так не мудрено загнать мозг в тупик, давайте уже перейдем к рассвету. Ведь прав, Николай Олегович, после самого темного часа в ночи должен наступить рассвет.
 - А на рассвете не стоит думать о пустом, - согласился Вадим.
 - То есть мы всю ночь у пустом трындели? – обиженно перебил его Саня.
 - Да, - улыбнувшись, ответил Вадим. – Мы говорили очень много о смерти. А зачем думать о ней, когда мы живы? Мы привыкли по этой жизни куда-то бежать, чего-то ждать, надеяться на будущее, и в это же время не замечать того, что имеем сейчас. А ведь то, что сейчас имеем, на самом деле только оно-то и нужно.
    Даша, слегка улыбнулась. Судно слегка качнулось на волне, отчего большой фонарь накренился на бок, бросив тусклый свет на ее радужное лицо.
 - Время не думать больше о пустом, - еще раз повторил Вадим. – Акула помогла нам это узнать. Она не думала о смерти, она не способна на это. Только жизнь... Только жизнь…
 - Ну, ведь и заглядывать в будущее тоже надо, - чуть смягчившись, ответил Саня. – Это знаете, как хрусталик глаза. Если смотреть только перед носом, а не вглядываться вдаль, то будет близорукость.
 - А если глядеть только вдаль, то дальнозоркость, - парировал Вадим. – Не нужно ничего постулировать. Недаром существует такое понятие, как «точка» зрения. Это всего лишь точка, а не объективная реальность. Реальность многогранна, а мы привыкли на нее смотреть однобоко, с одной стороны. Вот беда наша где.
 - Знаешь сколько таких бед? За годы развития общества накопилось множество ошибок, плотно засевшими нам в подкорку, как ДНК вируса в наш геном. А все эти проявления, как нищета, суицид, месть – куча всего – это только проекции образов на всю картину жизни.
 - Вирусы тоже нужны, - заметила Даша. – У бактерий в отсутствии полового размножения, это единственный способ эволюции, и единственный шанс выжить. А для нас это иммунитет.
 - Ну а почему, - перебил ее Саня, - ни один из пороков не стал иммунитетом, а стал прогрессирующим заболеванием? Уж не потому ли, что мы разворошили осиное гнездо познания?
 - Нет, - уверенно ответил Вадим. – Потому что разворошили осиное гнездо, предварительно не узнав, что внутри, и насколько разъяренные осы могут быть опасны.
 - Вот именно. Но чисто и светлому ангелу откуда познать всю опасность тьмы. Так же и черту не узнать, насколько чист и прекрасен свет. Мы люди, у нас есть преимущество. Мы никогда не станем полностью светлыми и чистыми, но никогда не захлебнемся целиком тьмой. Мы должны смотреть на этот мир с разных сторон, периодически меняю ракурсы и переводя фокусы зрения с ближних объектов на далекие.
 - При этом ни в коем случае не забывать оглядываться назад, - заметила Даша. – Одно только прошлое может научить нас правильным поступкам во всех ситуациях, которые с нами происходят. А будущее будет учиться у настоящего. Простые законы, общие для всех религий и верований – чтить память отцов.
 - А еще верить и любить, - дополнил Саня. – Вот еще один корень всех верований. Предавая забвению память отцов, мы забываем веру, даже если каждый день будем посещать храмы и церкви. Вера предполагает только веру – истинную и чистую, как совесть младенца. Утратив эту веру, мы утрачиваем способность любить.
    Он бросил свой взгляд на восток, после чего продолжил:
 - Светает… - он хотел сказать еще что-то, но тут в вдруг понял, что все уже сказал. – Светает, - повторил он еще раз.
    Вдали на горизонте загорелась узкая полоска желтого света, испускающая косые лучи, упирающиеся в небосвод с плывущими облаками. Те, словно темные кляксы выдавалась на фоне неба, которое начинало постепенно вбирать в себя бирюзовые оттенки на смену темным краскам полога ночи. Саня подошел к краю палубы, облокотившись на нее руками. Рядом встала Даша, глядя на восход, будто на второе пришествие Христа. Бесшумно подошел Вадим. Они молчали. Но это было не то выносимое молчание, что царило вчера вечером, это была именно тишина. Изредка ее нарушали всплески волн, ударяющиеся о борт судна, изредка ее пытался разогнать ветер, который все меньше дул порывами, а сменялся на легкий прохладный бриз.
    Молчание длилось минут двадцать. Край солнца проклюнулся, словно птенец из яйца, преодолевая сопротивление горизонта. Его желтая маленькая головка еще больше придавало ему сходство с пушистым птенчиком. Три молодых человека, будто мать в своем гнезде, ждали его появления. Но птенца ждет мать, а этого солнца ждали все.
 - Мы сказали сегодня очень много слов, - неожиданно начал Вадим, - половину из которых прошли мимо и никогда не останутся в нашей памяти. А некоторые слова так и застряли в горле, в надежде на более подходящий случай. Слишком много вопросов мы сегодня задали друг другу, а еще больше – сами себе. Слишком… слишком много. Как в этом мире слишком много войн и слишком мало любви. Вместо нее очень много ненужных встреч и ненужных разлук. Слишком мало любви.
 - Удивляюсь порой, - ответил Саня, - как лед человеческой души не может растопить такой рассвет. Неужели во всех слишком много тьмы, и свет не может в нее проникнуть.
 - Просто люди если и пытаются развеять тьму, то в лучшем случае слабым фонариком, испускающим тусклый свет, который мечется по душе, как щенок впотьмах. Зачем скрывать негодования, зачем сдерживать порывы злости, стараясь не срываться на окружающих, зачем? Ответьте мне, зачем? Ведь можно просто стать добрее, тем самым лишив себя половины ненужных проблем. Если запирать в сердце злобу и обиду, то любви там места не будет. Соответственно, если заполнить сердце любовью, то с кровью она разольется по всему телу, напитав своей энергией каждую клетку…
 - В том числе и аденогипофиз, отвечающий за выработку мужских половых гормонов, - виновато улыбнувшись, вставил Саня. – А это, между прочим, тестостерон, который как раз вызывает агрессию у мужчин. Так что неувязочка.
 - А если придется биться? - произнесла тихо Даша. – Если эта любовь требует того, чтобы в душу вселился праведный гнев, который под корень срубит источник, сеющий смуту и вражду.
 - Тут верно, - хитро прищурясь, ответил Саня. - А уж тем более, если любовь в опасности.
 - Да.
 - Если вдруг эта любовь тонет в воде, а исчадье ада вот-вот может утянуть ее ко дну.
 - Сань… - задрожав, перебил его Вадим.
 - Да брось. Ты сам сказал, что сегодня сказано много ненужных слов. Как обычно их генерировал я. Дай теперь мне возможность сказать важные слова вместо тебя.
 - Сань…
 - Я тебя не слышу. Я пытаюсь представить эпопею, как адский сатана в лице акулы тянет любовь ко дну, пока на него не обрушился праведный гнев. Это не злоба. Злоба всегда ходит рядом с трусостью, а гнев не ведает страха. Он обрушивается с колоссальной силой и повергает зло в морские пучины… Слушайте, я загнался уже, поддержите меня, - уже чуть ли не смеясь во весь голос над своим бредом, произнес Саня.
 - И любовь снова на плаву, - продолжила Даша. – Она с ужасом наблюдает, как бесстрашный воин отчаянно борется со злом, повергая его в пучину. Всегда сильнее тот, кто добр. Зло не дает, зло отбирает силы.
 - Праведный гнев отступает, - подхватил Вадим. - Он отступает, как только зло повергнуто. В сердце вновь живет любовь.
    Его глаза вспыхнули, вместе с тем, как солнце показало уже свою половину. Оно озарило полнеба, а так же бросило свет на два силуэта, которые стояли друг напротив друга. Вадим еле заметно бросил взгляд на Саню. Тот расплылся в широкой улыбке, подмигнул левым глазом Вадиму, после чего произнес:
 - Уже светает. Я в добрых студенческих традициях пойду наверно спать на рассвете. Удачного вам времяпрепровождения.
    Даша в ответ обернулась и помахала ему рукой. Саня зашел в каюту, перед этим последний раз полюбовавшись на пару силуэтов, озаряемых лучами рассвета. Солнце продолжало выплывать, будто древнеегипетский бог Ра на своем корабле.
 - Знаешь, - начал Вадим, - я сказал, что мы сегодня сказали много всего ненужного. Скажу больше. Все слова сегодня были ненужными, самое главное не говорится, оно чувствуется внутри.
 - Когда праведный гнев оставляет место для чистой любви, которая заполняет собой каждую клетку.
 - Когда его излучает та, кого можно назвать «любимая».
    Он замолк. Но не от конфуза, а от того, что сердце застучало с такой силой, что кровь подступила к горлу, и говорить, что либо, стало просто невозможно. Да и смысла в словах теперь уже точно не было. На него внимательно смотрели два голубых хрусталика, напоминающие граненые кристаллика льда, излучающие, однако лишь только человеческое тепло, которые исходило от самого сердца. Черный зрачок, пусть и был черный, но сила его света сравнима только с яркостью солнца. Подобно светилу он был заключен в голубой  небесный купол, а тот в свою очередь в белые-белые облака глазного белка. Слишком много слов было сказано, но гораздо больше сейчас говорил этот прекрасный светлый взгляд. Он словно сильный магнит медленно притягивал их друг к другу. Вскоре, а может и через долгое время, может через мгновение, а может и через целую вечность – не важно, время замедлило свой ход, одновременно ускорившись до сверхсветовых пределов, так как их губы утонули в сладостном поцелуе. Сладостно зажмуренные глаза по-прежнему были залиты теплом и светом. Собственно, как и все вокруг. Солнце приподняло свой нижний край от кромки воды, окончательно сбросив плен ночного сумрака. Тьма сменилась светом, прошлое слилось с настоящим, раздаривая надежду на светлое будущее, даже тем, кто не просил. Этот мир изначально заточен под счастье, надо только слушать и созерцать, понимаю всю его глубину и глубину того, кем он был сплетен. Бог, прошлое, отцы и праотцы, матери и праматери, мудрость и спонтанность, любовь и дружба, дети – у всего этого много имен, много обличий. Ровно столько, сколько на земле племен, но все они неизбежно означают одно. То, что не имеет название, чего не постигнуть рациональным умом, то, что подобно России – это то, в чего можно только верить. Все остальное лишь фикция. Есть только жизнь. А смерть это лишь освобождает место для новой жизни. Два тела на фоне солнца сплелись в тесных теплых объятиях, будто стремясь соединить плоть воедино, последовав за своими же душами, которые уже представляли собой единое, большое и нерушимое целое.


"Кому-то конец, кому апокалипсис,
Уже сегодня наступит где-то,
Кому-то комета, кому-то война,
Кому-то последнее в жизни лето,
Кому-то конец, кому апокалипсис,
Кому-то кто-то поставит это,
Кому-то комета, кому-то война,
Но а для нас - начало света!!!"
(С) Руставели - "Начало Света"
  2012 год. Конец света уже слишком скучно и не оригинально, пускай будет Начало света