Ромашки

  На столе стоял стакан. В нем в мутной, затхлой воде кто-то оставил ромашки. Обычные. Полевые. Давно уже безжалостно сорванные с родной поляны.
  Это не мешало им жить. Созревали бутоны, раскрывались, и маленькие солнышки в рамках из незатейливых белых лепестков открывались навстречу лучам своего большого собрата.
Никакие невзгоды, кризисы, революции, свержения верховной власти, дефолты, террористические акты и прочие прелести Большого мира их не касались. Казалось, ничто не могло нарушить их спокойствия в пустом доме, полгода назад брошенном по семейным обстоятельствам молодой вдовой.
  Только казалось.
  Была гроза. Тяжелые, мрачные, с металлическим отливом тучи угрожающе нависли над деревней. Стена дождя была настолько плотной, что вместо ближайших тополей будто бы плясали размытые тени неведомых адских созданий. Густые, мощные раскаты грома моментально следовали за белесыми зарницами молний, врывающихся сквозь плотную темноту в старую усадьбу.
  Снизу - с первого этажа - послышался ворчливый скрип дубовой входной двери с проржавевшими, давно уже не смазанными петлями,  сразу же слившийся с рокотом громового предупреждения бушевавшей грозы. В шуме дождя, в неравномерных мелких ударах капель о крышу трудно было различить скрип половиц, глухие, шаркающие шаги. Из-за приоткрытой двери, ведущей на лестницу, протянулась в комнату по паркетному полу с истершейся лакировкой полоска неровного, подрагивающего янтарного света. Дверь тихо приоткрылась.  От резного шкафа с подернутым патиной молочно-мутным зеркалом, от стола с ромашками, от пыльного продавленного кресла, настолько потрепанного, что бывшая хозяйка не сочла нужным его забирать, от стоявшего посреди комнаты стула без сидения пролегли, дрожа и причудливо извиваясь, насыщенные черные тени. Мужчина средних лет в мокром насквозь грязно-сером пальто, таких же брюках, сапогах до колена, черной фетровой шляпе с широкими полями, с ничем не примечательной сумкой на плече и керосиновым фонарем в руке уверенно зашел в комнату. Снял верхнюю одежду, бросил ее на стул, поставил фонарь к букету ромашек, а сам устроился в кресле. Фонарь моргнул пару раз и потух. Мужчина чертыхнулся, полез в карман, покопался, вытащил коробок и мятую пачку сигарет.
Чиркнувшая спичка на мгновение осветила его немолодое небритое лицо, глубокие морщины на лбу, иссиня черные волосы, в которых серебрились две снежно-седые пряди, рассудительно смотрящие серые глаза, пронзительный взгляд которых не раз заставлял людей ежиться и отгонять от себя вездесущие мурашки. Затлел конец сигареты. Мужчина вальяжно потянулся, сделал пару затяжек, откашлялся. Стальные нотки его голоса как нельзя кстати вписались в атмосферу грозы в старом поместье.
  - И долго ты будешь прятаться?
  Всполыхнула особенно яркая, с голубоватым отливом молния. Раскат грома разлился по усадьбе. Сильный порыв ветра хлестнул по окну струями ледяного дождя, ослабел, неожиданно рванул еще сильнее, заставляя стекло испуганно дрожать. Раздался треск древесины, грохот - один из тополей не выдержал напора стихии, сдался, упал, ломая слабые веточки в своей кроне, пачкая мокрую листву в лужах, в грязи размытой проселочной дороги.
  Ответа же мужчине не последовало, и он продолжил, все так же четко, решительно.
 - Тебе не надоело? Если бы не твое упрямство, мы могли бы избежать бессмысленной потери времени, моего глупого ожидания милости с твоей стороны. Если ты думаешь, что я сдамся лишь из-за того, что ты скрываешься, когда я прихожу - ошибаешься. Я буду являться сюда из раза в раз, изо дня в день, и когда-нибудь я добьюсь своего!
  Было заметно, что он постепенно выходит из себя, хотя и старается сохранять самообладание.
  С потолка, из-за неопрятно обструганных досок посыпалась пыль, еловые иголки, скелетики из прожилок истлевших листьев. Мужчина вскинул голову, с недоверием оглядывая потолок - не может быть, чтобы она сдалась так быстро.
В этом он оказался прав.
  Сжав в кулаке подлокотник кресла, он заговорил, тщетно пытаясь прогнать из голоса нетерпение и ледяной холод.
  - Черт. Я не буду обвинять тебя в убийстве того парня. Не буду, слышишь? Просто послушай внимательно. Большего  я от тебя просить не собираюсь. Выслушай до конца, и тогда решишь.
  Мужчина уставился в пол, на чистый паркетный прямоугольник, где когда-то лежал ковер.
  Ее нужно было выманить.
  В то же время, ему нужно было попросить ее об услуге. Никогда еще он не чувствовал себя настолько странно.
  Он начал свое повествование, четко осознавая, что выглядит крайне глупо: говорящий в пустоту, старающийся заглушить молотивший по стеклу дождь. Однако упорства ему было не занимать.
  - Жил-был маленький мальчик...
  ...Ему никогда не было интересно. Он был младшим сыном бизнесмена средней руки, имел двух братьев и никаких увлечений. Он жил в загородном коттеджном поселке километрах в ста от столицы, учился там же. Изредка он ходил гулять по лесу, собирал травы для знакомой медички и грибы для наркоманов, отлынивал от учебы и не видел в жизни смысла. Так продолжалось из года в год, одно и то же, одно и то же всегда. Мальчик превратился в весьма привлекательного юношу и стал кадрить местных девок. Вот он уже "лучший парень на селе", а ему все так же скучно. Ему нечего делать, некуда идти, у него нет цели и смысла.
  И вот тут на сцене появляется она.
  Скромная деревенская девчушка, веселая, смелая, умная... Добрая.
  И она его пожалела. Пожалела всей душой, всем сердцем.
  А он, в ответ, влюбился.
  Его жизнь обрела смысл, впервые за столько лет. Ему захотелось жить, радоваться, ловить каждый момент.
  Спустя пару месяцев он заболел. Смертельно.
  А сейчас ему как никогда нужно Время. То самое, упущенное за предыдущую жизнь. Время, чтобы любить...
  История, получившаяся несколько ненатуральной из-за скепсиса рассказчика, оборвалась. Громыхнуло еще раз, но уже как-то глухо, без сдавших свои позиции агрессии и буйства.
Небо побледнело, размылось, окрасилось из насыщенного темно-синего в блекло-серый. Капли уже не молотили с такой силой. Стихало.
  Она шла бесшумно, казалось, скользила над полом белой тенью. Хрупкая маленькая девушка в белесых одеждах, босая, с распущенными грязно-русыми волосами до полу. Ее лицо не выражало ровным счетом ничего; из-под опущенных век были видны поблекшие глаза лазурно-серого цвета.
  Молчание длилось несколько бесконечно долгих, липких, тягучих минут.
  Мужчину не взволновала ее отстраненность. Ему нужно было ее выманить, и это получилось - следовательно, половина работы сделана.
 - Ты мне поможешь?
  Тишина.
  Девушка вскинула голову, отбросила назад спутанные волосы.
 - Пошли, - ее голос был больше похож на шелест вороха старых газет с чердака.
  Мужчина беспрекословно подчинился. Про себя отметил, что внешне она совсем, ни капли не изменилась - только глаза еще больше потускнели.
  Ее походка была легкой, невесомой, под ее ногами лишь изредка скрипела доска или шуршали листья. Он же шел тяжело, если не сказать грузно, и все думал - думал обо всем подряд, о судьбе, о совести, о Времени... что-то не давало ему покоя.
  Были ли совпадением эти два кардинально противоположных другу заказа: смертоносный и спасительный, от озлобленной вдовы и от безутешного папаши? Как ехидно судьба пошутила, сведя их в один дом, к одному человеку.
  Мужчина глубоко вздохнул, скривился.
  Наконец они оказались в просторной комнате, некогда бывшей столовой - это выдавал огромный обшарпанный стол с кривыми, плохо сбитыми стульями вокруг него. Одно из окон было разбито, древесина пола под ним темнела влажным бесформенным пятном.
  Девушка поежилась, подошла к покосившемуся стулу, сняла с него сиденье, вынула из какой-то щели ключ. Все так же не говоря ни слова, отправилась обратно вглубь дома.
Мужчина холодно глянул на нее и, тоже молча, проследовал за ее размывающимся в темноте коридора силуэтом. 
  Спустя несколько минут они поднимались на чердак. Девушка вспорхнула по лестнице, не сорвав ни одной паутинки и даже не потревожив толстый стой пыли, шатко пристроившийся на крутых ступенях.   Было странно, что в недавно покинутом доме были такие забытые всеми места.
  Всеми, кроме нее.
  Мужчина взобрался вслед за ней. Он давно уже разучился удивляться мелочам, особенно таким пустяковым.
  Сомнения, колыхнувшиеся где-то на невероятной глубине его души, отступили. Он выполнял заказ -вернее, заказы, - а в таких вещах нельзя сомневаться. Сначала он воспользуется ей, а потом уберет, как бы это не было неприятно. Как бы это не бередило его старые раны - пусть. Он сам на это подписался.
  В конце концов, он не был виноват перед ней за то, что уже произошло.
  Тусклый свет просачивался сквозь мутно-серый туман туч, проникал в чердачное помещение сквозь старые мансардные окна. Мужчина прикрыл глаза рукой и прищурился, привыкая к освещению. Здесь было неуютно и тесно, пахло сыростью и ветошью. По стенам грудились горы брошенного, бесполезного хлама, от старых детских игрушек и покореженных велосипедных рам до изящных предметов интерьера позапрошлого века, на которых еще оставался налет былой роскоши. На всем этом изобилии стояло клеймо ненужности, клеймо жестокое и глубоко въевшееся.
  Девушка пробралась к  висящим на одной из стен часам с маятником. Открыла ключиком стеклянную дверцу, из-под которой бросились врассыпную крохотные паучки, будто черные пылинки сажи. Постояла, подобравшись, настороженная, словно на краю пропасти, пристально глядя на тонкие часовые стрелки.
  Уж они-то были ей знакомы, как ничто другое в этом мире. Уж их-то насмешливые изгибы стойко вгрызлись в ее память, и ничто уже не смогло бы их выбить из закоулков ее пыльного подсознания.
  Мужчина сделал несколько шагов вперед. Она сглотнула, беззвучно проговорила что-то. Он, как это ни удивительно, полностью разобрал ее слова.
  "Я надеюсь, тебе это действительно важно."
  Важно. Важно ли ему... Ей-то через несколько минут будет уже все равно.
  Она поднесла дрожащую руку к стрелкам, отдернула, снова поднесла. Закрыла глаза, резко обернула короткую стрелку против ее хода. Повернула время вспять... Бледное симпатичное личико исказилось гримасой боли. Не физической, нет - душевной. Такова плата, и они оба это знали.
  Где-то невероятно далеко, в сотнях миллиардов километров, в одной малоизвестной клинике среди врачей случился переполох. От таких болезней не вылечиваются, нет, никогда. И это известно всем, а диагноз был перепроверен трижды, так что никаких шансов не было у того парня... Но приборы исправны, и показывают одно и то же. Смерть, покряхтывая, потирая прострел в спине, жалуясь на радикулит и ворча что-то под нос, уходила.
  Около поместья уже почти развиднелось.
  Он одним стремительным рывком подскочил к ней сзади, перехватил ее под горло. Нож молниеносно скользнул ему в руку. Осталось только чиркнуть один раз, и она даже не успеет понять, что гибнет. Хотя что смерть для нее, растратившей свое Время на других девчонки.
  Она ахнула. Глухо, безнадежно, отчаянно. Страшно. Она любила его когда-то, когда эмоции еще теплились в ее тщедушном тельце и тающей душе.
  Он медлил. Он действительно был виноват, хоть и не хотел этого признавать. Не желал, просто не желал.
  Мужчина разжал руки, выронил нож. Плавно осел на пол, закрыл лицо руками, словно стараясь спрятаться от всей той грязи, что родилась благодаря его стараниям. От всего этого склизского зла, коему он своими руками открыл дорогу в мир.
  Подобные мысли не были для него в новинку, но сейчас ощущение необратимости совершаемого и уже совершённого стало до невыносимости ярким и четким. Такие думы имеют обыкновение со временем притупляться и перестают казаться правильными и единственно верными, и вскорости эта мгновенная вспышка отчаяния и раскаяния, столь непривычного для него, сотрется из памяти, сгладится, и все потечет своим чередом, циклично, непрерываемо. И его обычный цинизм вернется на свое обжитое, законное место, холод снова появится во взгляде, помыслы станут тверды и непоколебимы.
  Потом. Не сейчас.
  Девушка так и осталась стоять в той же позе спиной к нему. Ее била мелкая дрожь, волосы растрепались и рассыпались по лицу.
  - Ты такой же, как они все?.. - фраза, сказанная полувопросительным тоном, резанула его слух. Эта надежда, глупая, бессмысленная, ничем не оправданная, наивная надежда в то, что он "не такой", отчаянно выплеснулась в этот вопрос и разбилась о ледяной берег его взгляда.
  - Даже хуже.
  Ему было больно. Кто бы мог подумать... Кто бы мог подумать тогда, давным давно, за далеким туманом времени, во что выльется их мимолетное знакомство. Однако у него не было никакого желания что либо вспоминать, особенно в этот момент. Он продолжил, пытаясь вырваться из этого цепкого ощущения собственной отвратительности, перебить его чем-то, заглушить:
  - И уж ты-то должна была бы это знать. Уж ты, - моя напарница, - как никто другой должна была бы понимать всю мерзость моего существа. Разве ты сама не была такой же, как я сейчас? До того, как, - он запнулся, кашлянул, тут же продолжил, - как ты стала такой? Разве нет?
  Он еще помнил ее злой девочкой, хладнокровной, сосредоточенной, готовой отправить в небытие любого, кто посмеет чем-то ее задеть. Еще не забыл он и их совместную слаженную деятельность, отточенную, как лезвие ритуального кинжала. И до сих пор не мог понять, что могло заставить ее так резко, кардинально поменяться тогда и откуда взялись эти её.. способности. Что произошло? Ответа на этот вопрос, заданный невероятное множество раз на разные лады, он так и не нашел.
  Она развернулась. Присела на корточки, прикрыла оголившиеся тощие коленки подолом мешковатого платья, глянула на него. Их взгляды соприкоснулись, и мужчину дернуло, словно кто-то неведомый пустил сквозь него электричество. А девушка все смотрела и смотрела на него пристально своими пустыми глазами. Радужка в них стала блеклой, как бывает у столетних стариков, а зрачок сузился так, что походил на острую сторону толстой швейной иглы. Она прошептала: "Конец здесь."
  Он удивился, но не подал виду. Ему хотелось, чтобы она поведала ему все, и побоялся спугнуть ее сиюминутное расположение. Она продолжила, вопреки его опасениям.
  - Ты ничего не знаешь, - в ее голосе скользнула горечь. - Я тогда действительно его убила. Того парня. Это был заказ, а я была слишком принципиальна и самонадеянна. К тому же мне хотелось насолить тебе.
  Ее отрывистая речь ничуть не походила на ее прежнюю манеру разговаривать. Он промолчал. Она снова заговорила:
  - Если бы ты мог знать... Убивая других, сокращаешь свой срок. Грядет искупление, оно придет ко всем, - она произносила каждое слово все быстрее и быстрее, словно боялась не успеть, словно это был последний ее шанс поделиться с кем-то. Он нахмурился, еле удержался от брезгливой гримасы - она напомнила ему сумасшедших пророков и цыганок-гадалок.
  - Почему ты мне все это говоришь?
  Девушка судорожно глотнула воздуха.
  - Ты не понимаешь, - она сказала это с таких отчаянием, что ему стало совсем не по себе. Он не мог понять, что способно до такой степени сдвинуть кому-то мозги набекрень. А она все говорила и говорила, бредила.
  - Я попробую объяснить. Эта сила, эта  возможность влиять на время с каждым обращается по-разному. Чем хуже ты был, тем.. А, посмотри на меня. Погляди, кем я стала. Гляди в мои глаза. Они тусклые. У того парня они были лишь немного светлее, чем у других. У него была жена и славная дочка. Время не смогло его съесть. А меня оно проучило. Чем больше ты убил, тем больше ты спасешь. Спасешь за свой счет. Спасешь. Время. Время, сила.. Время. Оно... Оно проучило меня.
  Ее речь стала совсем невнятной, бессвязной, а тело опять начало сотрясаться мелкой дрожью. Она все шелестела какие-то слова, заглядывая своими пустыми глазами ему в душу. Мужчине было неуютно и непонятно под ее взглядом, он хмурился, смотрел на нее исподлобья - складки морщин бороздили его высокий лоб.
  Ее речь проникала в его сознание, минуя органы слуха. "Тот парень погиб. У него еще было Время. У меня его мало. Мало. Я хочу, чтобы ты понял. С этим надо заканчивать. Ты поймешь."
  Внезапно она вскочила, бросилась к часам, распахнула стеклянную дверцу. Закусила подрагивающую губу, сжала зубы изо всех сил. Тонкая струйка крови побежала по ее точеному подбородку.
  Мужчина хотел вскочить, остановить ее - тело отказалось подчиняться ему. Он действительно понял все, до конца, до последней капли; его осенило внезапной вспышкой, и этой же вспышкой сковало, словно ледяными оковами.
  Девушка резко дернула часовую стрелку против хода, открутила несколько оборотов. Он отчего-то подумал, что в ее характере еще осталось что-то прежнее. Она отшатнулась, сделала пару неверных шагов, начала оседать, хватаясь за старинную мебель.
  Сквозь бледные, неплотные тучи пробилось солнце, и в чердачное помещение ворвался его свет, обмазывая своей молочно-желтой краской стены и фигуры. Пылинки закружились, зарезвились в танце, освещенные прожекторами лучей.
  Девушка упала на грязный пол. Ее русые волосы разметались ореолом вокруг нее, лицо застыло фарфоровой маской.
  Мужчина тяжело поднялся, подошел к недвижимому девичьему телу, опустился перед ним на колени. Провел рукой по замершему личику, закрыл остекленевшие, выцветшие практически до белизны глаза. Устало поднял голову, долго, пристально посмотрел на часы.
  Теперь они принадлежали ему.
  Вернее, он - им.

•••

  У Лиса было заперто. Я поколотила в дверь, стукнула ее пару раз ногой и сдалась. Еще вчера мы договорились, что пойдем в усадьбу именно сейчас, а его нет и нет. Нечестно. Я сказала: "Блин". Лис от этого не появился, зато возникла из ниоткуда его бабушка, всплеснула руками, воскликнула: "Ну как ты можешь говорить такие слова!". Я потупилась - не люблю такие моменты. Да какая им разница, как я говорю! Старшие вон тоже так говорят, а то и хуже. Но это большой  секрет.
  Лисова бабушка продолжила, сказала, что, мол, Лис наказан - сидит  теперь взаперти на втором этаже их дома. Я сказала ей: "Спасибо", и подождала, пока она уйдет.
  Потом покричала Лису. Он появился в окне, высунулся - видимо, встал на табуретку, коротышка, - заорал, чтобы я его не ждала.
  Я расстроилась, но не подала виду. Пусть думает, что я и без него прекрасно справлюсь. Хотя на самом деле мне было боязно. Дом страшный, заброшенный, и я согласилась на эту затею, только чтобы  побыть подольше с Лисом - он очень милый. Ну и любопытно, в конце концов! Но страшно. Стремно, как говорит мой старший брат.
  Об этой усадьбе ходило по поселку множество легенд. Однажды соседка ворвалась к нам, рыдая от счастья - мол, ее дочь вылечилась от страшной болезни, а до этого она пришла в тот дом и попросила помощи. Кто-то думал, что она не просто попросила, а принесла в жертву свою собаку. Ну, зарубила. А иногда там пропадали люди. Еще мама рассказывала, что, когда мне было года четыре, она лично там видела какую-то тощую женщину с волосами до полу, которая посмотрела на нее странными белыми глазами и убежала вглубь дома. А мои подружки клали под порог записочки с желаниями, но внутрь заходить боялись. Потом говорили, что исполнялись желания-то. Однако, поди проверь.
  Я пошла к усадьбе. Было солнечно и сухо. Вокруг красиво и плавно кружились разноцветные листья. Мне захотелось покружиться вместе с ними, но тут я сообразила, куда  направляюсь, и желание сразу пропало.
  Дом был похож на скелет многоглазого существа из мультиков. Окна пустыми глазницами смотрели на меня - запугивали. Вокруг дома-скелета взмывали вверх  желтые  тополя, которые на фоне ярких, цветастых кленов смотрелись скучно и блекло.
Я долго переминалась с ноги на ногу, вздыхала и ежилась на крыльце этого старого, огромного, страшного здания. От стен пахло сырым весенним лесом и немного - грибами. Я надавила рукой на огромную резную дверь, и она противно заскрипела-задребезжала. Странно - ни двери, ни окна не  были заперты или заколочены.
  Скрип двери утих, и тут из внутренностей дома послышался шорох. Я, оцепенев, сделала шаг назад и уткнулась спиной во что-то теплое. Прямо у меня над ухом раздался булькающий хрип. Я завизжала, бросилась вбок, наскочила на перильца. Оглянулась.
  Лис стоял, согнувшись вдвое, и беззвучно трясся в хохоте.
  - Трусиха! Ну куда бы ты сунулась без меня? - его вопрос меня смутил. Лис старше меня на три года - ему одиннадцать. Я очень часто стесняюсь, когда мы разговариваем, и этот раз не был исключением. Он засмеялся, махнул рукой, сказал: "Пошли".
  И мы пошли.
  В доме были сумерки. Сырость расползалась из черных углов и заполняла все помещение. Я испуганно жалась к коротышке Лису. Он хихикал и говорил, что я трусиха. Он был прав.
На самом деле, бояться было нечего. В этом доме жили только легенды да мифы, и никого больше. Сюда даже пьяницы не заходили. Я пыталась убедить себя в том, что не случится ничего плохого, но у меня не получалось. Мне все время мерещились шорохи, чужие шаги, скрип дверей, подвывания то ли ветра, то ли мертвой соседковой собаки.
Лис забавно рассказывал о том, как он выбирался мимо бабушки. Он очень хороший рассказчик, у него всегда получается заставлять людей смеяться над его словами. Сейчас его талант почему-то отказался работать. Я, конечно, засмеялась, но тихо и не по-настоящему.
  Мы шли по коридору с высоченным потолком и облезлыми, плешивыми стенами. Мне уже начало казаться, что тут пространство смыкается в кольцо, и мы идем по кругу. Так было в какой-то книжке. Может быть, ее автор был здесь?
  Внезапно впереди появилась дверь, и это впечатление исчезло.
  Мы вышли к большой лестнице. По нашему плану мы собирались обшарить весь дом, осмотреть его внутренности, начиная с самого начала. Сейчас же мы шепотом посовещались и решили, что лучше сразу отправиться наверх, а на обратном пути уже походить по первому этажу.
  Лестница хрипло скрипела под нашими ногами. Похоже, по ней давно уже никто не ходил.
  На втором этаже мы заглянули в пару комнат без мебели, посмотрели в окна на тополя. Лис расчихался, сказал: "Аллергия, Тимонь, не волнуйся". Я и не волновалась особенно, больно надо.
  В следующей комнате мебель была. Возвышался в углу большой зеркальный шкаф, рядом с ним стояло кресло со столом. В глаза сразу бросились ромашки в стакане, стоявшем на столе. Лис тихонько воскликнул: "Ну, наконец-то хоть что-то интересное!", потер руки и смело вошел внутрь. Я прокралась вслед за ним. Он подошел к креслу, подвинул его, плюхнулся. Улыбнулся. Я подошла к шкафу и провела рукой по его мутному зеркалу. Оттуда из-за моего отражения выглядывала старина.
  Из щели между шкафом и стеной отделилась тень. Это был мужчина возраста моего папы, с темными волосами и жутким выражением лица. Я шарахнулась. Лис вскочил, случайно сбил со стола стакан с ромашками - послышался звон битого стекла, - схватил меня за руку и бросился бежать. Я зацепилась взглядом за пустые, белесые, страшные глаза этого мужчины-призрака. Мне неожиданно показалось, что у него на губах промелькнула улыбка. Тут Лис силой вытащил меня из комнаты, промчался по коридору, кубарем слетел по лестнице, волоча меня за собой.

•••

  Мужчина наклонился, аккуратно подобрал все разлетевшиеся по полу ромашки, стряхнул с каждой из них налипшую грязь, осторожно сложил букетик на шершавую поверхность стола. Вышел из комнаты, вернулся с новым, абсолютно таким же, как предыдущий, граненым стаканом. Бережно поставил растрепавшийся букет в чистую воду.
  Тяжело вздохнул и прислонился к стене.
 
  Все возвращается на круги своя.