Опера Призрака 19-20

Глава XIX

Оранжевые отблески пламени, бушевавшего в жарко натопленном камине, отбрасывали причудливые тени, казалось, предметы обстановки комнаты живут своей непостижимой жизнью и даже пытаются общаться, передавая друг другу последние новости о ее обитателях. Бордовый занавес кроватного полога едва уловимо колыхнулся, еле слышно треснул фитилек ночника, слабо сверкнул угол позолоченной рамы с портретом дамы преклонных лет в напудренном парике – собственно, только парик и неестественно белое лицо и можно было различить в полумраке, все остальное тонуло в тени, - с негромким, но явственно слышимым в сонной тишине спальни щелчком сдвинулась стрелка на циферблате каминных часов.
Дремавшая с чуть приоткрытым ртом и склоненной на левую сторону головой в неудобном кресле с жесткими подлокотниками и невысокой спинкой женщина вздрогнула, открыла глаза, выпрямилась на заскрипевшем сидении и прислушалась.  Чуткий слух сиделки уловил неглубокое поверхностное дыхание за пологом, она поднялась, сделала три шага к камину, близоруко щуря глаза и стараясь рассмотреть, где находятся стрелки часов. Половина третьего. Следующая инъекция только в пять утра. Женщина поправила немного сбившийся крахмальный чепец, повела худыми плечами, зевнула, прикрывая рот ладонью, и вернулась на свое место. Тяжелая духота спертого и пропитанного запахами лекарств воздуха нагоняла сон, бороться с ним было совершенно невозможно, тяжелые веки – сколько их не три – все равно закрываются…   
Мадам Жильбер резко подняла голову и ощутила пробежавший по позвоночнику неприятный холодок: в ничем не изменившейся комнате, тем не менее, что-то произошло – здесь побывала смерть. Многоопытная сиделка почувствовала это мгновенно, хотя не могла бы объяснить, как она узнала, что пациент скончался, ведь она даже не успела  прислушаться к звукам из-за полога. Да, вот теперь она слышит, что никаких звуков нет. Особых эмоций на вытянутом худом лице мадам Жильбер не отразилось, только чуть резче обозначились носогубные складки, а тонкие губы непроизвольно поджались. Жаль, конечно, что граф оставил этот бренный мир – ее услуги оплачивались весьма неплохо. За два месяца она сумела отложить целых сто пятьдесят франков! Но главную награду она получит чуть позже… если справится с несложным заданием и будет молчать как фамильный склеп графской семьи.
Не торопясь и не медля, привычно экономя движения, женщина встала, откинула полог кровати и наклонилась над неподвижно лежащим под одеялом телом, коснулась запястья жутко исхудалой руки. Пульс отсутствовал. Отпустив руку пациента, сиделка достала из кармана фартука маленькое зеркальце, наклонилась к изголовью и приложила стекло к еще теплым губам. Поверхность осталась незамутненной. Зеркальце скользнуло обратно в карман, а мадам Жильбер засунула руку под подушку, на которой лежала голова покойного, и вытянула из-под нее потрепанную тетрадь. Увеличив пламя ночника, чтобы можно было рассмотреть, где начало, а где конец записей, она быстро пролистала свою «добычу» и аккуратно вырвала три листка из разных мест: почти в начале, где-то в середине и ближе к концу. Читать текст она, очевидно, не собиралась, а просто свернула вырванные листы и убрала их в тот же карман фартука, после чего вернула тетрадь на место, поправила голову мертвеца на подушке и уверенным шагом направилась к двери.

*   *   *
- Месье Луи, месье Луи… это срочно… просили немедленно передать…
Серый сумрак раннего февральского утра с трудом просачивался в занавешенные окна и был не в силах разогнать темноту в глубине спальни хозяина самого претенциозного особняка на авеню Трюден. Эрик пошевелился, приподнялся на локте и велел камердинеру подойти.
– Что там, Жан?
– Вот этот пакет, месье Луи.
– Да, спасибо. Зажгите свет и принесите мне кофе, пожалуйста. 
Архитектор сел на постели и распечатал конверт, в нем обнаружились три сложенных пополам тетрадных листа, исписанных почерком, который на первый взгляд можно было бы принять за три разных, а кроме того небольшой клочок бумаги, содержавший сделанную второпях расписку, и ресторанный счет. Лебер углубился в чтение, однако, судя по тому, что на его лице так и не появилось заинтересованного выражения, ничего особенно любопытного там не нашел.

*     *     *

Мадам Арвиль отложила историю болезни нового пациента, точнее пациентки, изучению которой посвятила почти всю вторую половину дня. Случай оказался запущенным и сложным: заторможенные состояния, спутанность сознания, нарушения речи и зрения, временами мадемуазель Лелюш совершенно забывала родной французский и начинала говорить и читать исключительно по-немецки, периодами совершенно неожиданно вдруг возвращаясь на несколько часов или дней в нормальное состояние. Жюли удалось наблюдать фазу перехода от одного состояния к другому во время последнего визита в дом банкира Лелюша и уговорить отца, все еще тяжело переживавшего смерть скончавшейся полгода назад жены, поместить дочь на некоторое время в клинику. Супруга известного психиатра откинулась на спинку кресла и вздохнула, порой ей начинало казаться, что взваленный на женские плечи груз руководства психиатрической клиникой все же чрезмерно тяжел… и она так соскучилась по Шарлю! К счастью, господин профессор уже ступил на палубу океанского лайнера и через неделю будет в Париже. Жюли улыбнулась фотографии мужа, стоявшей в скромной рамке на углу рабочего стола, и собралась подняться, чтобы отправиться на вечерний обход. В дверь негромко постучали, старшая сестра милосердия мадам Тисо – она исполняла обязанности секретаря мадам Арвиль – появилась в проеме открывшейся двери.
– К вам посетитель, мадам.
Жюли хотела ответить, что сможет принять визитера примерно через час, но секретарь назвала имя.
– Хорошо. Передайте доктору Борелю, чтобы начинали обход без меня.
Мадам Тисо кивнула и пропустила в кабинет высокого мужчину лет тридцати пяти с весьма запоминающейся внешностью, одетого дорого и со вкусом, после чего плотно закрыла дверь в кабинет.
– Добрый вечер, Эрик. Что-то случилось? – не без тревоги в голосе спросила Жюли. – Садись, пожалуйста.
– Добрый вечер, Жюли. Нам нужно поговорить о… нашем подопечном.
Лебер расположился в кресле, его лицо выглядело усталым и озабоченным: сейчас он сожалел, что не все рассказал сестре друга в их последнюю встречу около месяца назад.
– Ты слышала, что граф де Шаньи, наконец-то, оставил наш бренный мир?
– Да, я видела некролог. И что будет теперь?
– Теперь нам остается ждать, пока предсмертное признание Филиппа де Шаньи не окажется на столе у Жоржа, - невесело усмехнулся покровитель Гранд Опера. – Рано или поздно это произойдет, полагаю, довольно скоро…
– Предсмертное признание графа? – Жюли вскинула глаза на собеседника. – Это твоих  рук дело?
Эрик коротко кивнул.
– Ты с ума сошел. А если экспертиза обнаружит подделку?
– Не думаю. Я постарался учесть замечания Дюрана по поводу писем Дени.
Со времени побега Рауля де Шаньи Жюли Арвиль и Луи де Ларенкур возобновили довольно тесные дружеские отношения, насколько позволяла их профессиональная занятость и необходимость не слишком афишировать встречи. Именно подробный рассказ любопытной исследовательницы человеческих душ о том, каким образом ей удалость раскрыть тайну двух Призраков, натолкнул Эрика на мысль избавиться от непрошенного претендента на должность оперного приведения путем его оправдания в глазах закона. Мадам Жильбер была не единственными человеком, которого Лебер временно устроил в дом умирающего графа…
– Думаешь, Жорж поверит? – с сомнением покачала головой Жюли.
– Одному письму не поверит, но есть другие, пусть косвенные доказательства. Впрочем, я хотел поговорить о другом… Когда я придумал этот план и предпринял шаги к его осуществлению, он казался мне наиболее удачным способом решения проблемы. С тех пор кое-что изменилось… и я не уверен, что все это будет иметь хоть какой-то смысл.


*     *     *

– Так-так..., - Жиль Андрэ потер согнутым указательным пальцем правой руки подбородок и прошелся туда-сюда вдоль своего стола, остановился и посмотрел на полнеющую женщину лет сорока, неуверенно топчущуюся посреди директорского кабинета. – Сколько, говорите, пропало костюмов, мадемуазель…
– Мадемуазель Жерарда Кокар, месье директор. Два костюма пропало, черный плащ, шесть сорочек, жилеты, галстуки… Я-то по началу подумала, что костюм позабыли в прачечной или в гримерной где… ну, когда одного не досчиталась. А дальше - больше. Вор в опере завелся, вот что я скажу.. уж поверьте моему слову! Надо бы в полицию заявить, эдак он весь гардероб перетаскает, а я виноватая буду… Я в театре восемнадцать лет служу, господин директор,  и так благодарна вам и месье Фирмену за новое назначение…
– Да-да, я помню, вы отлично справляетесь.
Жиль Андрэ взял из коробки сигару, откусил кончик с помощью каттера-гильотины, уселся в кресло и, вращая табачную палочку вокруг оси, аккуратно прикурил от длинной деревянной спички. Выдохнув дым, директор задумчиво посмотрел на старшую костюмершу.
– А скажите, дорогая мадемуазель Кокар, вы не думаете, что вещи похитил… хм… Призрак? Театр вновь полон слухов…
– Призрак, месье? – Жерарда вскинула подбородок. – Да ни за что в жизни! Господин Призрак никогда не был вором. Да и не станет он носить платье с чужого плеча!
В подслеповатых глазах женщины появилась такая твердость непоколебимого убеждения, что Жилю оставалось только хмыкнуть.
– Ну, что ж… Вы правильно поступили, что сообщили мне о пропажах. Мы разберемся. Только, мадемуазель Кокар, лучше не рассказывайте обо всем этом в театре… не надо…
– Да, я понимаю, месье директор.
 Отпустив костюмершу, Андрэ глубоко задумался.

*     *     *

Криво отбитый осколок большого зеркала отражал исхудалое гладковыбритое лицо мужчины неопределенного возраста, в свете оплавленных свечей оно казалось бледно-желтым, под лихорадочно блестящими глазами залегли глубокие черные тени. На столе и на полу валялись клочки кое-как обкромсанных длинных сильно спутанных светлых волос, остатки которых торчали на голове неровным ежиком.
Отложив большие портновские ножницы, Рауль де Шаньи протянул руку к открытой бутылке коньяка, сделал изрядный глоток прямо из горлышка, задохнулся и закашлялся.
– Черт бы побрал этот промозглый холод! – выругался он. – Но вы ошибаетесь, господа, все ошибаетесь… я выберусь из этого ада и исчезну как… Призрак!
Хриплый смех гулко отразился от стен пещеры.

Опубликованное во всех газетах объявление о помолвке покровительствующего Гранд Опера графа де Ларенкура с примадонной Кристиной Дае, состоявшейся в день премьеры «Искушения святого Антония» во время торжественного ужина этой самой премьере посвященного, поначалу вызвало дикий приступ ярости виконта. В бешенстве он разбросал свой примитивный скарб, перевернул стол и распинал по углам служившие ему ложем ящики, после чего, обессиленный, опустился на каменный пол и принялся истерично хохотать, пока из глаз не брызнули слезы.
– Она выходит замуж… ха-ха-ха… за покровителя оперы… ха-ха-ха… снова… ха-ха-ха… А как же Призрак, Кристина? Ты забыла о Призраке!!! Нееет… он не умер… теперь я знаю, Призрак не может умереть… ха-ха-ха!!! Я еще устрою тебе и твоему фальшивому графу хороший сюрприз!
 Кое-как отсмеявшись и отдышавшись, пленник оперного подземелья поднялся на ноги, вернул в нормальное состояние стол и подтянул к нему один из ящиков. Усевшись на жалкое подобие стула, он уронил всклокоченную голову на скрещенные на столе руки и просидел неподвижно около четверти часа. Именно сейчас он осознал ужасную истину: он, виконт Рауль де Шаньи, и есть Призрак Оперы! Ему казалось, будто он провел в этом холоде и мраке долгие годы, хотя точно знал, что прячется здесь немногим более полутора месяцев. Но если он – Призрак, то почему бы ему не потребовать от дирекции выплаты жалования? Сумасшедшая мысль вызвала очередной безумный приступ хохота. Вот оно, вот решение! Он скопит денег и ускользнет отсюда на свободу. Деньги решают все! И плевать он хотел на предательницу Кристину и ее не в меру талантливого избранника, отомстить он успеет… когда-нибудь, потом. А сейчас ему нужно выбраться из проклятого подвала и покинуть Францию, избежав нежелательной встречи с полицией. И его никто не должен узнать… Но как добиться денег от Андрэ и Фирмена? Рауль поднял голову, вскочил с ящика и принялся расхаживать по своему жалкому обиталищу. Чем дольше он пребывал в одиночестве, тем чаще заговаривал вслух сам с собой или с воображаемыми собеседниками.
– Вы ведь не любите иметь дело с полицией, господа? Я помню, не любите. Без меня вы бы и пальцем не пошевелили, чтобы поймать того… который… а, пропади пропадом! Призрак, призрак… как выглядел Призрак? Не знаю, не знаю…
Виконт замер на месте, его взгляд сосредоточился на одной точке, в памяти всплыло отчетливое видение трехлетней давности: скользнувшая в комнату Кристины высокая черная тень в плаще с капюшоном, последовав за которой, он столкнулся лицом к лицу с костлявым существом, чей оголившийся в ходе борьбы череп жутковато поблескивал во мраке освещаемого лишь светом уличных фонарей помещения.
Задавшись определенной целью, достижение которой манило сладким обещанием свободы и безопасности, а также элементарных человеческих удобств, Рауль стал более смел и решителен. Глубокой ночью он выбирался из подвалов и проникал в служебные помещения театра, откуда ему удалось натаскать в свое логово массу мелких, полезных вещиц, также не оставив без внимания гардеробные. Эти вылазки будоражили кровь и постепенно начали доставлять какое-то болезненное удовольствие. Лишь иногда сердце сжималось от внезапно накатывающего панического страха: это возвращалось почти забытое ощущение слежки. Быть может, само здание Гранд Опера присматривается к своему новому Призраку?

Три глотка коньяка подействовали благотворно, совсем заледеневшие, было, пальцы немного согрелись. Но больше пить не стоит, а то рука будет нетвердой. Располосовать себе голову виконту не хотелось. Он заменил две свечи, чтобы лучше видеть свое отражение, достал из ящика, куда складывал ночную добычу, второй кусок зеркала, долил в оловянную миску воды. Намоченная холодной водой и намыленная голова нестерпимо мерзла, едва сдерживая дрожь, Рауль стиснул зубы и начал сбривать волосы острым лезвием узкого ножа. 


Глава ХХ

Мелкая снежная крупа покрыла нетолстым слоем ступени служебного выхода, Кристина поскользнулась, подошва изящных сапожек поехала по оледеневшему камню, но тут же ее поддержали надежные руки Эрика. Стараясь отворачивать лицо от колючих порывов ветра, она улыбнулась нахлынувшему ощущению тепла и защищенности, тех самых, что почувствовала впервые, когда правивший лодкой таинственный учитель велел ей закутаться в его огромный плащ, чтобы не причинить вреда голосу. Каждый раз, исполняя партию Эльзы на сцене, она вновь переживала чудо – первый спуск в «замок» маэстро-волшебника. И как же сладко было осознавать, что теперь они будут вместе, вместе навсегда!
Лебер проводил невесту до кареты, помог ей устроиться на сидении и плотнее укутал в пушистую шубу.
– Поцелуй за меня Анри Виктора, мой ангел.
– Ты приедешь сегодня?
– Я постараюсь. Но ты ложись отдыхать, не жди меня. Спектакль тебя утомил… Ты прекрасно пела сегодня!
– … тогда душу и тело вручу я свободно, – негромко пропела примадонна Гранд Опера. – Я не устала Эрик, я никогда не устану ждать тебя. А этот дуэт, маэстро, я обожаю петь именно с вами!
Их глаза просияли друг другу, Эрик поцеловал руку Кристины, потом закрыл дверцу и, недолго проследив взглядом за удаляющимся экипажем, вернулся в здание театра.
 Реакция на постановку «Искушения святого Антония» оказалась неоднозначной: критика восхищалась новым словом в музыкальном искусстве, публика вежливо хлопала магнетически завораживающему творению знаменитого маэстро, а, покинув стены Оперы, зрители переводили дух и пожимали плечами: мрачный и излишне философичный сюжет одного гения в сочетании с идеально соответствующей ему партитурой другого давили на сердце неподъемной гранитной глыбой. В то же время «Луиза Миллер» и «Лоэнгрин»  - в обоих спектаклях главную партию сопрано исполняла мадам Дае – пользовались неизменным успехом. Впрочем, дирекция театра не слишком сомневалась в том, что любая постановка, так или иначе связанная с именами эпатажной пары, обеспечит аншлаг. Фортуна, наконец-то, вернула свою благосклонность, и жизнь  деловых партнеров могла стать прекрасной, если бы не одно более чем досадное обстоятельство.
– Прошу, месье Фирмен.
Граф де Ларенкур вернул ручку в подставку позолоченного прибора и протянул подписанный чек финансовому директору.
– Вы очень щедры, ваше сиятельство, – вежливо, но без лишнего подобострастия ответил тот.
В уголках губ архитектора, композитора, художника и профессора физики мелькнула легкая усмешка.
– Месье Андрэ, – покровитель Оперы чуть повернулся в кресле в сторону второго администратора, – я собираюсь снять «Святого Антония» через две недели, пяти спектаклей будет достаточно.
Противостоять безапелляционному тону Лебера и его деньгам было невозможно, однако Жиль Андрэ все же попытался возразить.
– Но, маэстро, ваша музыка восхитительна!
– Возможно. И тем не менее не стоит перегружать репертуар произведениями, требующими чрезмерных интеллектуальных усилий от публики.
Кривая саркастическая усмешка вполне откровенно демонстрировала отношение маэстро к уровню эстетического и умственного развития посетителей храма бельканто.
– А что бы вы посоветовали поставить, граф? – поинтересовался как всегда в первую очередь озабоченный кассовыми сборами Ришар Фирмен.
– Поставьте «Севильского цирюльника», – великодушно разрешил человек, чье слово давно стало последним во всех вопросах, касающихся художественного руководства театром. – Маэстро Райер одобрит выбор, я полагаю.
Фирмен бросил вопросительный взгляд на партнера, Андрэ заметно оживился и радостно закивал.
– Да, да! Вы как всегда правы, маэстро. «Цирюльник»! Конечно же, «Цирюльник»! Публика будет в восторге. Ведь мадам Дае исполнит партию Розины?
– Нет, - спокойно и уверенно отрезал Эрик, охлаждая пыл седовласого директора. – Розину исполнит мадемуазель Грануар, ее голос сейчас в достаточно хорошей форме.
Жиль внимательно посмотрел на неуступчивого маэстро, иногда этот человек начинал пугать повидавшего виды дельца. Андрэ пришло в голову, что Лебер вполне может заставить примадонну разорвать контракт с театром. С одной стороны, это было бы крайне нежелательно, а с другой… В душе директора боролись противоречивые чувства.
– Мадам Дае… хм… не будет участвовать в новых постановках? – осторожно спросил он.
– Почему же, месье Андрэ? Будет. В театре не должно быть только одной примадонны, эта порочная практика может привести к непредсказуемым последствиям. Вы согласны? – Жиль неуверенно кивнул. – К тому же, никому не следует браться за партии, не соответствующие диапазону  голоса.  Мадам Дае исполнит роль Маргариты в «Фаусте».
Жиль смутился: он совершенно позабыл, что Розина - партия меццо.
Манера его сиятельства графа Луи де Ларенкура высказывать свои пожелания относительно дальнейших планов работы Гранд Опера порой несколько шокировала обоих администраторов, но он никогда не ошибался, а дело прежде всего. Пока Лебер не смотрел в его сторону, финансовый директор на секунду возвел глаза к потолку, а после спросил:
– И когда мы ставим «Фауста»?
– Заказывайте афиши на 14 февраля, месье Фирмен. Мне пора, господа, час поздний, - Эрик поднялся и удостоил вежливым кивком каждого из собеседников. – Разрешите откланяться…
Директора встали, чтобы проводить маэстро. В приемной раздались возбужденные голоса, громкий стук в дверь заставил всех троих удивленно переглянуться. Фирмен решительно преодолел расстояние от стола до двери, отпер и распахнул ее.
– Что произошло, месье Дешан? – спросил он у едва не сбившего его с ног секретаря.
– Призрак, господин директор! – выдохнул тот. – Вот он говорит, что только что видел Призрака…
За спиной секретаря переминался с ноги на ногу, комкая в трясущихся руках кепку, какой-то рабочий, лицо его было бледным, волосы на висках прилипли ко лбу от струящегося по лицу пота.
– Зайдите в кабинет, милейший, – позвал перепуганного рабочего Андрэ, – и расскажите, что вы видели.
Бедняга повиновался.
– Кто вы? – спросил его элегантный господин, на щеке которого был заметен след старого ожога.
– Я… я… Симон Журден… осветитель, месье… я гасил лампы под сценой… а он… он… он появился из темноты, когда я шел обратно… Это ужас, ужас!!!
Зубы несчастного осветителя отстукивали мелкую дробь, он тяжело дышал и облизывал пересохшие губы.
– Дайте же ему воды, Дешан, – велел секретарю Фирмен. 
– Успокойтесь, дорогой мой, успокойтесь, – ласково проворковал Андрэ и сам пододвинул с трудом державшемуся на ногах рабочему стул.
Секретарь налил воды, Журден старался выпить ее, при этом пролил не меньше четверти стакана на свою блузу.
– Как выглядел Призрак? – задал очередной вопрос покровитель Оперы, когда рабочий слегка отдышался и несколько пришел в себя.
– Череп, обтянутый желтой кожей… пустые огромные глазницы… черная дыра вместо носа… он сказал… сказал… что вы должны заплатить ему… жалование…
«Вот для чего виконту понадобились гримерные карандаши, – вспомнил Лебер. – Месье де Шаньи делает очевидные успехи…»


*     *     *
 
О ночных вылазках и перевоплощениях Рауля де Шаньи Эрику рассказал Дануа. «Штатный» Призрак Оперы продолжал носить в подземелье продукты и газеты, – в одежде и предметах первой необходимости освоившийся в новом статусе житель оперных подвалов, как видно, уже не нуждался, – и заодно присматривать за «конкурентом».
– Я сам чуть не испугался, месье граф, когда увидел голый череп. Этот человек настолько худ и бледен, что похож на настоящий скелет… и совершенно безволосое лицо…
– Бровей тоже нет? – слегка удивился Луи Лебер.
– Нет, – отрицательно покачал головой Дануа и, осмелев, задал давно вертевшейся на языке вопрос. – Вы знаете, кто он?
– Да, Жан-Поль. Его обвиняют в убийстве, которого он, скорее всего, не совершал. Однако будьте предельно осторожны, мне кажется, у него начинает мутиться рассудок.
– Похоже на то, - согласно кивнул бывший служащий компании Клонье и де Шаньи. – Он часто говорит сам с собой, правда, не всегда можно разобрать слова.
– Старайтесь услышать как можно больше. Я дам вам другую маску, в ней вас будет почти невозможно заметить.
 
*     *     *

Расположившись в кресле, Эдмон Лефевр терпеливо дожидался появления Франсуазы. Наконец-то, она согласилась поужинать в дорогом ресторане и тем самым «придать их отношения гласности». Он отметил, что былая роскошь гостиной мадам Жири основательно поблекла – администрация не спешила заботиться о ремонте не пострадавших во время пожара помещений. Все же ему следует уговорить ее переехать к нему, главному балетмейстеру театра не пристало ютиться в трех небольших комнатках по соседству с юными ученицами консерватории и балетных классов. Бывший директор Гранд Опера мягко улыбнулся: в его распоряжении есть лишь один аргумент, с помощью которого можно рассчитывать на положительный ответ. Пусть будет так! Благодарение небесам за то, что иногда, простив великий грех глупости, они предоставляют нам второй шанс…
– Франсуаза!
Такой он не видел ее никогда. Уложенные в высокую прическу роскошные волосы, элегантное темно-вишневое вечернее платье по последней моде, подчеркивающее изящную фигуру бывшей прима-балерины, бриллиантовое колье – его недавний подарок, она надела его впервые.
– Я почти готова, Эдмон.
Следом из спальни вышла Жерарда, она несла меховое манто и расшитый мелким бисером ридикюль в тон платья.
– Спасибо, мадемуазель Жерарда, – Лефевр взял манто из рук костюмерши, набросил на плечи своей царственной возлюбленной и надел свое пальто.
Они вышли все втроем, – скромная подруга мадам Жири собиралась вернуться в свою комнату, – освещение в коридорах жилой части было приглушено, но местами из-за закрытых дверей слышались голоса или раздавался смех.
Откуда-то донесся топот бегущих ног, – акустика ночной Оперы до странности обманчива, и порой бывает трудно определить, где находится источник звука, – из-за поворота выскочил ответственный за установку декораций рабочий сцены.
– Что вы здесь делаете, Жильбер? – ледяной тон госпожи балетмейстер буквально пригвоздил нарушителя ночного покоя к месту.
– Мадам, мадам!!! Там… там Симон видел Призрака!!!
– И вы решили перепугать весь театр? Где Журден?
– Он побежал в приемную…
Мадам Жири смерила смущенного рабочего холодным взглядом, которым всегда умела остужать разгоряченные головы. 
– Отправляйтесь к себе и не устраивайте паники. Журдену просто показалось.
– Ступайте, ступайте, друг мой, – поддержал ее бывший директор, – администрация разберется.
– Как скажете, месье Лефевр, – Жильбер служил в театре еще до появления новых директоров, покачав головой, он повернулся и пошел обратно.
Заявив, будто осветителю померещилось, Франсуаза покривила душой: во-первых, Призрак в Опере действительно был, а, во-вторых, многодетный отец семейства и честный трудяга Симон Журден спиртного в рот не брал, это вам не какой-нибудь горький пропойца Жозеф Буке. Присутствие в подвалах здания скрывающегося от правосудия виконта де Шаньи, как ей казалось, объясняло ночные блуждания маэстро по театру в неподходящем для покровителя Оперы обличии. Месье Лебер, как видно, не хотел оставлять соперника без присмотра. Но почему он не выдаст виконта полиции? Жених Кристины, несмотря на всю свою гениальность, человек весьма странный, и этот факт заставлял мадам Жири испытывать чувство мучительной тревоги за судьбу бывшей воспитанницы. Уж не помешался ли граф? Вновь пугать служащих театра теперь, когда дирекция итак заглядывает ему в рот и ловит каждое слово…
– Узнаем, что случилось? – предложил Лефевр. – Иначе ты будешь беспокоиться весь вечер.
– Да, Эдмон, идем, – Франсуаза стремительно двинулась в сторону административного крыла.
Лефевр поспешил за ней, а следом пошла и ставшая молчаливой свидетельницей всей сцены Жерарда. Они оказались в приемной как раз в тот момент, когда осветитель, отвечая на вопросы Лебера, описывал внешний вид встреченного им пугала. Дверь в директорский кабинет была открыта настежь, всех находящихся в нем было прекрасно видно и слышно. Франсуаза глубоко вздохнула и постаралась ничем не выдать своего удивления и даже некоторого замешательства.  Похоже, она снова ошиблась… Что бы она не думала об этом загадочном человеке, маэстро никоим образом не мог быть тем… существом, кого четверть часа назад встретил в подвалах здания бедняга Журден.
– Месье Лефевр! Мадам Жири! О, мадам, вы великолепны! – Андрэ увидел их первым и пошел навстречу, не забыв приложиться к ручке. –  Вы уже слышали? Что вы на это скажете?! Проходите, прошу вас. Мадемуазель Кокар, и вы здесь? 
– Простите, господин директор, – извинилась костюмерша, и сделала шаг назад, собираясь уйти.
– Нет, нет, останьтесь, – Жиль вспомнил недавний разговор о пропаже костюмов из вверенных заботам мадемуазель гардеробных. – Вы можете нам понадобиться.
Фирмен был впечатлен прической и нарядом мадам Жири не меньше своего партнера,  он рассыпался в комплиментах Франсуазе и с чувством потряс руку Эдмону.
– Очень кстати, Лефевр! Быть может, вы посоветуете, что нам делать с этой вечной проблемой?
Поздоровавшись с присутствующими, бывший директор лишь неопределенно пожал плечами, в свое время его взаимоотношения с консультантом, к счастью, не вылились в форму конфликта.
– Добрый вечер, дамы, месье Лефевр, – маэстро отвесил легкий поклон прибывшим, но не сдвинулся с места и вновь перенес внимание на жертву мистификации. – А кроме черепа, что еще вы видели: туловище у Призрака было?
Хозяева кабинета жестами пригласили гостей занять удобные для них места и послушать продолжение рассказа. Лефевр усадил мадам балетмейстер в кресло, Жерарда пристроилась на стуле, однако все мужчины, кроме осветителя, оставались на ногах. По знаку Фирмена, секретарь вышел и прикрыл за собой дверь.
– Было, наверное… вроде на нем был большой черный плащ со стоячим воротником… да, точно с воротником… я не видел нижней части… ээээ… черепа, – в присутствии большого количества людей Журден почувствовал себя лучше, его повествование стало более связным. – Да, рта-то я не видел, а голос слышал, сиплый такой… будто простуженный. Передай, мол, директорам, пусть заплатят мое жалование и без глупостей, не то они… ну, то есть вы… сами знаете, что случится. Я не вру, господа… Клянусь Пресвятой Богородицей, так все и было!
Осветитель перевел дух и, наконец-то, вспомнил про имеющийся в кармане синий платок, достав который, он утер мокрое лицо.   
– Хорошо, хорошо, милейший, мы вам верим, – озабоченно сказал Андрэ. – А теперь идите домой, отдохните, выспитесь… и не рассказывайте всем подряд о встречах с Призраком, так оно будет спокойнее. Вы живете не в Опере?
– Нет, господин директор, мы с семьей снимаем квартирку за вокзалом Сен-Лазар, и близко и цены не слишком высокие…
– Вот-вот, идите к семье, – подхватил Фирмен. – Дешан!
Секретарь появился на пороге, финансовый директор распорядился проводить Журдена до выхода из здания театра и подать в кабинет напитки.
Получив ответы на свои вопросы, Эрик вернулся в кресло, которое покинул, собираясь отправиться на бульвар Опиталь, куда теперь ему ехать, видимо, не придется. Эдмон опустился на небольшой диван у стены, оба администратора заняли кресла за директорским столом. Минуты на две в кабинете повисла напряженная тишина, отчетливо стал слышен треск поленьев в жарко пылающем камине.
– Итак, ОН вернулся. Это невероятно, господа, невероятно! – всплеснул руками Андрэ. – Но вот чего я не понимаю… Почему Призрак решил уведомить нас таким образом? Лучше бы он прислал очередное письмо!