Дети крапивы

У стихов нет возраста. Годы считают только поэты. Сегодня у Иосифа Бродского их насчиталось бы ровно семьдесят два.
 Получилось так, что сам я жил одновременно, но в некой иной плоскости с поэтом. Лет до трицати я даже  не слышал его имени. Рождественский, Ахмадуллина, Евтушенко были на слуху, уже открыли заново Ахматову и даже произнесли имя - Николай Гумилёв. А Бродского не было.
 Рядом жили и я даже слышал их - наши белгородские и воронежские поэты Чернухин, Алейникова, Прасолов. Я за руку здоровался с живой легендой - Анатолием Жигулиным.

 -Холодный сентябрь сорок пятого год,
Победа гремит по великой Руси!
Завяла ботва на пустых огородах,
Увяз студебеккер в дорожной грязи...

 В Харькове я видел его вживую и слышал - Бориса Чичибабина! Он стоял на сцене худой, как похоронные дроги, и не читал, а укорял  зал :

 -Я так устал, как раб или собака,
Сними с меня усталость, матерь смерть.

  Рядом со мной, на соседней улице, жил однокурсник Николая Рубцова и сам великолепный поэт Владимир Кобяков.
  Поэзия окружала меня. Я жил и дышал стихами.
  А Иосифа Броского не было.
  Нет, где-то что-то такое слышал, в смысле  - есть такой гад, вроде Солженицына. Анисоветчик и уголовник. А я привык верить сказанному. Ну - гад и гад.
 А потом внезапное озарение, как молния. Сначала прочёл стихотворение, а потом глянул на автора. Он - Бродский...
  Но позвольте - разве гад может написать такие стихи? Я ведь всем верил, а пуще прочих - Пушкину. А Пушкин сказал, что гений и злодейсто - вещи несовместные. Значит - Броский никакой не гад, а самый настоящий гений.
 Стихи был в журнале "Звезда" и назывались "Сретенье".

 ...А было предсказано старцу тому,
О том, что увидит он смертную тьму,
Не прежде, чем сына увидит Господня.
Свершилось!
И старец воскликнул :
 -Сегодня
Реченное некогда слово храня
ты с миром, Гоподь, отпускаешь меня,
Затем, что глаза мои видедели это
Дитя.Он Твое продолжение и света...

 Не знаю, наверное - упало стихотворение на подготовленную почву. На Сретение у меня - день рождения, и я очень ревностно отношусь к этому дню.
 И Бродский сразу же стал мне близким и почти родным. И я начал искать его стихи и все о нём. С тех пор Бродский на моей книжной полке стоит недалеко от  Библии.
 Но если думаете, что это мой любимый поэт - я  бы не подтвердил. Один из любимых, вернее. Хотя бы потому, что я не считаю Бродского русским поэтом.
 Он - поэт, пишущий на русском языке. Он зародился и развивался вне колыбели русской литературы. Бродский - не национальный, а наднациональный поэт.
 Ему достался сложный путь. Но это совсем не та дорога, что прошли русские поэты-мученики. Бродский родился и взрослел в пеленах сообщества людей, чувствующих себя всюду дома и отовсюду гонимых. Там умеют с младых ногтей заметить и поддержать гения. И у Бродского всегда был надёжный тыл, и каждое его личное падение непременно оборачивалось общей победой этого тыла. А мученическое продвижение творчества выдавалось почти за мессионерство в среде дикого и непросвещенного народа.
 Бродского первой поры "сделала" среда, окружение поэтов пледы Кушнера и Рейна. Без них он ни за что не смог бы добиться стречи с Ахматовой, а после этой встречи уже то же окружение ставило их имена рядом.
 Так делался Бродский, а окончательно   вылепили из него литературного кумира, переселив за океан.
 Я уже упоминал, что люди окружения Бродского отовсюду гонимы - и всюду свои. За океаном нас с вами никто не ждёт, будь мы хоть семи пядей во лбу. Бродского ждали, и сразу сделали центром окололитературных скандалов и событий. И каждую строку, написанную и с завыванием прочитанную им, отныне преподносили, как гениальную.
 Околобродское окружение сумело доказать миру, что центр настоящей русской литературной жизни отныне не в России, а в Америке.
 Люди этого окружения стали живой рекламой Бродского. Он   сделали его поэтом мировой величины. И не стихи, а окружение возвело  Бродского в разряд Нобелевских лауреатов.
 Думаю ли я, что Бродский не достоин Нобелевской премии? Нет,не думаю. Полагаю, что он её честно заслужил. Да, стихи его выходят за рамки традиционной русской поэзии. Он создал свой стих, свою школу:

...Спи.
У истории русской страницы
Хватит для тех, кто в пехотном строю
Смело входил в чужие стоицы,
Но возвращался в страхе в свою
                (Жуков)

 И в этом его заслуга и величие. Он утвердил российскую поэзию на мировом пьедестале.
 Но это,повторюсь, не русская поэзия. К несчастью , русские поэты  рождаются не в пеленах общих забот, а в деревенской крапиве. И чем талантливее поэт,тем меньше надежд на то, что ему устроят встречу с Анной Ахматовой. В тюрьму его посаждят запросто, а вот за границу выпустить - шалишь!
И неважно, что ты современник Бродского и даже талантивее его. Важно, что рядом с тобой нет ни Кушнера, ни Рейна. А есть Софронов и Прокофьев, которые скорее утопят тебя, чем позволят доплыть до берега. И по мне, написавший вот эти строки поэт :

 -Господь с тобой! Мы денег не берем!
-Что ж, говорю, - жалаю вам здоровья!
 За всё добро расплатимся добром,
 За всю любовь расплатимся любовью...

 достоин двух Нобелевских премий.
  Его запретное   имя я тоже услышал поздно. Только, в отличие от Бродского, наш поэт в опале и нынче.
 А это значит, что в отношении Нобелеских премий у нас огромные возможности!