Клепсидра

   Медленно-медленно струилось время в большой клепсидре. Я с удовольствием наблюдал, как прозрачные капли настоящего становятся зеленоватым от света лампы прошлым. Слишком часто, пожалуй, стал я предаваться созерцанию уходящего времени, хотя и работаю Хранителем часов в доме мастера-часовщика, господина Дю-Руа. Но раньше я лишь изредка останавливался у сосуда с водой, беглым, лишённым настоящего понимания, взглядом выхватывал падающие капли. Только сейчас, после того как мастер открыл мне секрет Вечности, я начал придавать своему занятию большее, сокровенное значение.
   - Знаешь ли ты, мой друг, сколько мне лет? – лукаво улыбаясь, спросил меня однажды господин Дю-Руа.
   - Вы выглядите едва ли на 60, - неуверенно ответил я. Тогда я ещё мало разбирался во времени, потому и возраст людей для меня всегда оставался загадкой, я никогда не мог определить навскидку, сколько человеку лет.
   - Ошибаешься. В ноябре мне стукнет 317.
   Я, конечно, не поверил. Бессмертные только в сказках бывают.
   - Вы, верно, пошутили, мастер, - улыбнулся я.
   - Нет-нет, что ты! Я не шучу. По крайней мере, когда говорю о своём возрасте. Почему, по-твоему, я стал часовщиком?
   - Я не задумывался об этом. Наверное потому, что любите копаться в часовых механизмах.
   - Действительно, изначально мне просто нравилось разбирать и собирать часы. Я горел этим с детства, и умел тогда разобраться в любом механизме.
   Мне посчастливилось попасть в услужение к одному господину, месье Ларужу. Он содержал лавку по ремонту часов. Тогда это было весьма прибыльное занятие, ведь тогда механизмы были очень несовершенны и дороги. Месье Ларуж гнался за деньгами. Так что нам обоим повезло: он получил опытного работника, который за свой труд требовал только кров и стол, а у меня появилась возможность заниматься любимым делом.
   Я провёл у того человека несколько лет, прежде чем со мной случилось нечто невероятное, хотя и обычное, как я теперь понимаю, в нашем ремесле чудо. Я стал частью часового механизма. Как сейчас помню, что в тот день мне не удалось проснуться…
Я долго работал над одним сложным старинным механизмом, мастерским ювелирным произведением. В эту работу я вложил всю свою душу. Те часы отставали в год всего на 17 секунд, - отличный результат по тем временам. Я засиделся допоздна, не заметил, как на дворе пропели первые петухи. И меня сморила лёгкая дремота.
   Тогда мне приснилось, что все детали этих часов внезапно начали от меня разбегаться во все стороны. Ну и страху же я натерпелся, это был самый жуткий кошмар, который я когда-либо видел. Они всё вырывались из рук, так и норовили убежать от меня в самые тёмные углы каморки. Я принялся ловить их, и умудрился собрать все. Но одна самая маленькая стеклянная деталь прыгнула мне в рот, и я случайно проглотил её. А она приблизилась к моему сердцу и вошла в него. В этот момент я почувствовал в груди болезненный укол и, наверное, умер. Нет, конечно, умерла только какая-то моя часть, которой это и было суждено от рождения. Поэтому не проснулась именно эта, смертная моя частичка.
   На столе передо мной лежали разобранные часы, хотя я помню, что до того, как задремал, я их полностью собрал. Все детали механизма были старательно разложены на столе. Странно, что меня это вовсе не удивило, а ведь никто не мог разобрать часы: рабочую комнату я запираю изнутри, чтобы никто мне не мешал. Напротив, я обрадовался, что мне снова предстоит их собрать. А ещё меня нисколько не насторожило отсутствие маленькой стеклянной детали, а ведь я всегда был очень внимателен по отношению к мелочам. Но в тот момент я совершенно не замечал отсутствия детали и собрал часы без неё. С тех пор это самые дрянные часы в мире, в день они сбиваются, порой, на целую минуту.
   Сейчас осколок в груди напоминает о себе каждый раз, когда я занимаюсь часами. Если я делаю очень хороший механизм, старательно отмеряющий время, это покалывание скорее приятно, если же я работаю над плохими часами, то и сам начинаю ощущать, что организм мой уже плох, и только одно не даёт мне желанной смерти: пока в мире есть отстающие часы, то время, которое они недомеряют, переходит ко мне. Возраст – тяжёлый груз. Я не могу сказать, что столь причудливый вид бессмертия претит мне, отнюдь. Но, прожив столько лет, я хочу всё же узнать, что ожидает человека за смертной чертой. Я не просто верю, я совершенно точно знаю, что небытия нет, за порогом – другая Вечность. Лишённая материальности, она ещё более чудесна, чем жизнь в человеческой оболочке. К сожалению, дело всей моей жизни стало для меня и возможностью и препятствием к жизни новой. И если, всё же, когда-нибудь отстающих часов не останется вовсе, если это недомерянное время перестанет питать мою Вечность здесь, я с удовольствием перешагну порог…

   Тишина, которая хлынула в комнату, когда замолчал господин Дю-Руа, показалась мне особенно густой. Первое время я даже не слышал тиканья многочисленных часов, что находились у нас в доме. Моё воображение рисовало, как многочисленные капельки, - секунды и минуты, которые не успевают отмерять все часы в мире, стекаются в одну точку, складываются в одну жизнь.
   - Скажите, мастер, а где сейчас те часы?
   - В моём кабинете, конечно. Ты видел их, и не раз восторгался их красотой, изящной кованой решёткой над механизмом, но никогда не просил покопаться в них. А я всегда ожидал от тебя этой просьбы. Может, ты найдёшь, какой детали в них недостаёт, и всё-таки починишь их толком. Я ведь до сих пор не разобрался, что же это была за маленькая стеклянная деталь. Если у тебя это получится, ты окажешь мне маленькую, но неоценимую услугу.
*  *  *

   После того разговора я по-новому взглянул на своё ремесло, сложные часовые механизмы, которые я всё чаще собирал, доставляли мне большое удовольствие, а самым приятным было то, что мои часы редко отставали больше чем на три секунды в месяц. Я разобрал и собрал старинные часы из кабинета господина Дю-Руа, и проделывал эту операцию много раз, но так и не понял, что же за детали, маленькой стеклянной, в них недоставало. Сколько бы я не корпел над ними, они всегда отставали на одну минуту за день.