В плену либеральных штампов

Рецензия на научные работы М.Р. Деметрадзе «Модель институционализации девиантного поведения в обществах традиционного типа (на примере России)», «Особенности технократического традиционализма в государственном управлении в современной России», «Перспективы развития институтов гражданского общества в современной России», «Правовой анализ консервативного традиционализма социально-экономической политики в современной России», «Социокультурная методология  как приоритетное направление социально-гуманитарных наук постсоветского пространства».

Серия работ рецензируемого автора – М.Р. Деметрадзе – посвящена одной проблеме – попытке проанализировать и объяснить то, что она называет «девиантным поведением», а на практике – консерватизм массового сознания, низкий уровень политической и коммуникационной культуры  - сохраняющимся в современной России влиянием традиционализма, пережитков «традиционной культуры», препятствующих процессам политической и социальной модернизации. Сама по себе проблема является чрезвычайно актуальной и интересной, находящейся в фарватере современной общественно-политической мысли. Ее так или иначе касаются и профессиональные политологи, и социологи, и многочисленные публицисты. Одни из них склонны преувеличивать влияние традиционализма на менталитет и общественные процессы россиян. К подобному преувеличению нередко склоняются аналитики, придерживающиеся либеральных взглядов, для которых отсталость и косность российского большинства являются удобным объяснением пробуксовки в стране рыночных реформ, противоречивости процесса развития политической демократии. С другой стороны, аналогичного подхода нередко придерживаются отечественные радикальные консерваторы (например, А. Дугин), постоянно в своих публикациях и выступлениях воспроизводящий тезис о неизменности и постоянстве основных мифов и архетипов, образующих матрицу традиционного российского менталитета (т.н. «Россия-2»), которую лишь «надо разбудить» для реализации идеи «консервативной революции». Другим вариантом подобного комплекса рассуждений является идея «советского человека» (Ю. Левада, Л. Гудков), как носителя «общественно-политической девиантности», лживого и лицемерного приспособленца, саботирующего все «прогрессивные реформы». Из видных публицистов, сторонников теории засилья «русской архаики»,  можно упомянуть известного кинорежиссера А. Кончаловского, снявшего на этот сюжет серию документальных фильмов.  В то же время, при всей кажущейся убедительности данной позиции, далеко не все социологи ее готовы разделить. Можно в этой связи упомянуть исследования Н. Тихоновой, О. Шкаратана, а также автора этих строк, специально изучавших социокультурную природу современного массового консерватизма, и пришедших к выводу о том, что в современной России влияние традиционного общества ограничено его периферией – национальными окраинами, сохранившими систему горизонтальных тейповых и земляческих связей, составляющих основу традиционализма, а в коренной России – удаленными от мегаполисов небольшими городскими и сельскими поселениями. Что же касается российского консервативного большинства, то влияние традиционализма на его сознание часто ограничивается декларируемыми ценностями и установками, что не мешает их носителям на практике более или менее успешно адаптироваться в современное массовое общество. Что же касается «пробуксовки» демократических и рыночных реформ, то ее причиной являются не столько ценности, несовместимые с модернизационными реформами,  сколько состояние институциональной среды. Впрочем, ставить точку в этом споре, безусловно, рано, и поэтому любые новые исследования с новыми аргументами можно только приветствовать.
Что же нового вносят в этот крайне актуальный дискурс работы рецензируемого автора? На мой взгляд, весьма немного. Автор не ссылается на результаты исследований, своих и коллег, не формулирует новых исследовательских гипотез, а просто утверждает тоном, не терпящим возражений, как постулаты, весьма спорные научные истины. А в качестве авторитетов ссылается опять-таки не на российских исследователей, отдавших время и силы исследованиям трансформации ценностей в постсоветской России, а на классиков зарубежной социологической и философской мысли, иной раз весьма отдаленных от нас во времени. Складывается впечатление, что автор просто не знаком с работами современных российских политологов и социологов.  При этом весьма вольно обходится с трактовкой известных в науке терминов и понятий.
Для М. Р. Деметрадзе – традиционное общество является источником всего мыслимого и немыслимого зла, а носители его ценностей «не способны и не желают пользоваться либеральными и демократическими процедурами…». Она отказывает им в социокультурном статусе, сводя человека традиционного общества к «существу биологическому или социальному». Стоит ли говорить, что это крайне вульгарная трактовка традиционализма, создававшего на протяжении столетий основы всей современной культуры, и светской, и религиозной. Более того, сравнивая социокультурные механизмы, развитые в традиционной общине, и атомизированное состояние современного «квазитрадиционалистского» большинства, все больше убеждаешься в эффективности традиционалистских форм коммуникаций. Научный анализ в работах М. Р. Деметрадзе подменяется призывами, адресованными непонятно кому: «разработать, искоренить, поставить во главу угла, осознать, преодолеть». При этом все плохое, как выражается автор, «девиантное», такое как «приспособленчество», «расточительство», «этноцентризм», «фанатизм», «патернализм», «двойные стандарты» - все это пережитки консервативного традиционализма. Каких-либо доказательств, убедительных или неубедительных, искать в трудах М. Р. Деметрадзе бесполезно.  Впрочем, автор, видимо, рассматривает в качестве подобного доказательства не без остроумия подобранный набор мифологем и народных поговорок и пословиц, отражающих «девиантный» русский менталитет, своего рода народную мудрость. Можно согласиться, что в них заключена «народная мудрость, неписаные законы традиционной конституции, обладающие большей силой, чем писаные законы, и формирующие паттерны поведения и традиционный стиль жизни русского общества». Но интерпретация этих поговорок М. Р. Деметрадзе на редкость прямолинейна. Ну неужели, действительно, такие пословицы как «Бог даст день, даст и пищу», «Когда будем помирать, тогда будем горевать», «Поживем – увидим» и т.д. «отражают приспособленческий тип традиционной социальной жизни и традиционной культуры»? А -  «Там хорошо, где нас нет», «Терпи, казак, атаманом будешь, «Всяк кулик свое болото хвалит», «От добра добро не ищут» - «отвечают типу традиционной  культуры этноцентрического фанатизма»? Честно говоря, прочитав такое, можно предположить, что автор таким образом пытается пошутить. Но нет, все на полном серьезе. Такие образцы «вульгарной социологии», которые демонстрирует автор, заставляют нас вспомнить об уровне научной полемики 20-х – 30-х годов прошлого века. В работе постоянно говорится о «центральной зоне традиционных социокультурных ценностей», которые и определяют нынешнюю «девиацию», но в чем конкретно состоят эти ценности, в чем проявляются и куда эволюционируют – об этом нет ни слова. Когда же автор пытается экстраполировать свои рассуждения на текущую политическую ситуацию, они выглядят еще менее убедительно. Пытаясь любой ценой читателя, что современная Россия погружена в мрак традиционализма, автор утверждает, что «отношение людей ко времени – акцент на взгляд в прошлое»; «оценка будущего – будущее – это повторяющееся прошлое»; «тип лидера – глава государства с традиционными взглядами, твердая рука, отец народа»; «основа идеологии – значение имеет только прошлое и «важно чтобы нас боялись» и т.д. И это в стране, в которой как показывают конкретные исследования, большинство современных граждан вообще не знает собственной истории, прошлого (в отличие, кстати, от либеральной и прогрессивной Европы, в которой «жизнь прошлым» как-то не мешает прогрессу и демократии). В общем, вместо пусть и спорных, но хоть чем-то подтвержденных гипотез, набор штампов из общелиберального арсенала, совершенно игнорирующих реальные социокультурные процессы, происходящие в стране. Наверное, М.Р. Деметрадзе не сможет оспорить тот факт, что современное национальное государство, включающее в себя механизмы поддержания общенациональной гражданской идентичности, во многом по своей идеологии и организации противостоит традиционной общности. Эти механизмы составляют основу и американской и европейской государственности, с их четкой фиксацией того, что принято называть национальными интересами. Но нет, и это оказывается «девиацией». Как пишет автор, «дезинтегративная форма девиации опирается на чувство причастности большинства к ценностям центральной зоны, направляемым политиками и базирующимся на «идентичности традиционной национальной культуры». Она удовлетворяет чувству самобытности, стремлению к «особой роли» группы и требованию «защиты национальных интересов страны». Все это порождает изоляционизм в политике, а также мессианизм и образцы для подражания – государственнические формы поведения индивидов, выступающих в роли «патриотов». Так что, вот, оказывается и чувство патриотизма является по М.Р. Деметрадзе, традиционалистским пережитком. Рассуждения про «законы предков», которые якобы определяют жизнь современных россиян, может быть и уместны для отдельных этнических общин на Кавказе или в Средней Азии, но совершенно несостоятельны в отношении основной массы россиян, которые давным-давно ушли от традиционной земледельческой культуры, абсолютно атомизированы и индивидуализированы, и демонстрируют совершенно рациональное отношение к тем же политическим процессам (так при всем высоком уровне поддержки российской верховной власти во главе с В. Путиным, как это показывают наши исследования, эта поддержка носит абсолютно рациональный характер безо всякого обожествления «вождя нации»).   И ценности индивидуальной свободы у россиян отнюдь не ниже среднеевропейского уровня, другое дело, что эти ценности не реализуются в форме политической демократии, но причины этого лежат на поверхности, и чтобы их понять, нет никакой надобности пускаться в рассуждения о «бегстве от свободы как социокультурной фрустрации». Можно согласиться с М. Р. Деметрадзе, что «в результате отсутствия четкой системы социокультурных норм в обществе парализуется институциональное пространство, что приводит к социальной атомизации – разрыву связей между обществом и государством». Однако ее выводы о том, что неработающие социокультурные нормы замещаются традиционными ценностями в таких конкретных формах как «жертвенность, смиренность, послушность, терпимость, абстрактность, обособленность, агрессивность, пассивность, миссионерство, изоляционизм, приспособление» совершенно несостоятельны. Поэтому складывается впечатление, что рецензируемый автор просто плохо знаком с объектом своего анализа, т.н. «русским консервативным большинством», формируя свои суждения на основе крайне поверхностных публицистических штампов, а не серьезных социологических исследований. Неверный диагноз – и неверные рецепты. Вместо специальной программы «преодоления консервативного традиционализма» на основе  новой, специально разработанной (наверное, самой М. Р. Деметрадзе) теории «человеческого фактора и человеческого потенциала» – теории трансформации традиционного человека в современного гражданина – современным россиянам необходима программа прямо противоположная – формирования новой общности, современной политической нации, артикулирующей долгосрочные национальные интересы, и реформирование под эту новую общность всей архаичной институциональной среды. Кстати, «либерально-демократические идеи постепенно сместились на периферию политической жизни», совсем не только потому, что «такая ситуация вполне устраивает правящие круги, вполне осознанно культивирующие идеи «преемственности» традиционных ценностей и традиционной политической культуры вообще, а именно – культуры патерналистско-подданнической», а именно по той причине, что оказались несостоятельными в отношении национальной государственности, приведя общество к глубокому ценностному расколу и атомизации.  При этом можно согласиться с М. Р. Деметрадзе в ее саркастической критике имитационных политтехнологий, однако и сводить их исключительно к «обеспечению и  закреплению традиционалистских форм политических традиций в современной России», исторически не точно, если вспомнить, что расцвет политтехнологий пришелся еще на середину 90-х, и был использован в своих целях «демократами у власти»  (вспомним хотя бы президентскую кампанию 96 года).
В работе, посвященной правовому анализу социально-экономической политики, М. Р. Деметрадзе совершенно справедливо констатирует многие проблемы (что, впрочем, уже давно стало общим местом). Действительно, «приватизация, главная составляющая форсированного курса рыночной экономики, породила не только социальное неравенство, но и правовой беспредел в государстве, что обеспечило воспроизводство традиционализма в новых условиях уже преступными методами: рэкет, рейдерство и т.п.», а «за последние годы в России только усилились государственный патернализм и злоупотребления при распределении бюджетных средств, что с неизбежностью влечет банкротства предприятий и снижение роли среднего класса». Однако причины этого вскрываются весьма поверхностно. Легко все «валить» на пережитки прошлого, по худшей традиции советской пропаганды: «негативные формы традиционализма, доставшиеся России по наследству с царских и советских времен, такие как расточительство, обман, приспособленчество, иерархичность, взяточничество, коррупция, чинопочитание, мифологизм и т.д. способствуют устойчивости деструктивного традиционализма, который пронизывает все сферы жизнедеятельности общества, охватывает все социокультурное пространство и вызывает системный институциональный кризис в политических, правовых, экономических, социальных и культурных процессах». При этом совершенно игнорируется роль в этой деструкции самих революционных реформаторов, в историческое одночасье уничтоживших пусть плохо, но все же работавшую институциональную среду, заставив общество самоорганизовываться на примитивной, часто архаичной основе, по праву силы, а не по праву закона.
В одной из рецензируемых работ М. Р. Деметрадзе пытается решить на дисциплинарном уровне следующую весьма амбициозную задачу: «повернуть социально-гуманитарные науки лицом к обществу, поставить в центр исследования человека и его запросы и объяснить ситуацию в различных сферах жизнедеятельности человека», для чего, по мысли автора, необходимо четкое следование «социокультурной концепции, дающей полную информацию о реальности социокультурного пространства, обеспечивающей связи функций институтов с повседневной реальностью общества и разрабатывающей механизмы непосредственного вмешательства либо подключения науки в эти процессы». Можно полностью согласиться с автором о необходимости интенсивнее использовать социокультурный подход к решению экономических, социальных и правовых проблем, в то же время, как мы имели возможность убедиться выше, сама М. Р. Деметрадзе, пытаясь на практике реализовать подобный подход, часто демонстрирует исследовательскую беспомощность, методологическую несостоятельность и крайне приблизительное знание предмета своего научного исследования.
Подытоживая рецензию, отметим, что, пожалуй, единственным позитивным фактором данных работ М. Р. Деметрадзе является весьма актуальная и научно перспективная проблема, - изучение феномена современного традиционализма и посттрадиционализма и их роли в современной России. Однако механический перенос представлений о традиционализме, полученных, вероятно, автором в совсем иной этнической и социальной среде, на Кавказе, где агрессивный и пассионарный традиционализм действительно является насущной проблемой, на жизнь современной посттрадиционной России, представляется малопродуктивным. Некритическое использование разного рода клише и штампов о характере русского социума лишь уводит в сторону от тех реальных проблем и процессов, которые происходят в стране. При этом автор даже не утруждает себя не только собственным социологическим анализом, но и вторичным осмыслением тех огромных исследовательских пластов, которые накоплены российской социологией за последнее десятилетие (причем, часто с принципиально различных научных позиций, в том числе и идеологически близких к автору).