Попутная песня

Когда Полина Трошина вошла в темный зал, хор уже стоял на сцене в свете софитов, и стало понятно, что опоздание ей выйдет боком. Впереди темнели спины преподавателей - Александра Сергеевича, Евгения Ивановича, Вячеслава Кирилловича и завуча Стогорского. Избегая скорой расправы и стараясь не шуметь, Поля села в ряде от них и приготовилась слушать "Попутную песню" Глинки, где должна была петь сейчас вторым сопрано. Хор стоял понурый и представлял из себя кучу недовольных девушек с некоторыми вкраплениями певцов мужского пола. Одеты все были в парадное - белый верх, черный низ. Первый ряд диссонировал длиной юбок.
- Взять бы и отрезать по линейке, чтоб ровно было, - сказал Вячеслав Кириллович.
- По чьей ровнять будем? По юбке Коробановой? - поинтересовался Александр Сергеевич.
Коробанова стояла в микроюбке, которая едва прикрывала исток ног.
- Не годится, - возразил Вячеслав Кириллович, - у Коробановой ноги узловатые, я бы на ее месте - по щиколотку носил.
- Ты и так по щиколотку носишь, - заржал Евгений Иванович, намекая на коротковатые брюки Вячеслава Кирилловича.
- Попросишь еще у меня взаймы, - обиделся тот.
- Товарищи, хватит ссориться, - официальным тоном сказал Стогорский.
- Что-то первый ряд у нас не породистый, - расстроенно произнес Александр Сергеевич.
Стогорский вдруг повернул голову в сторону Полины, и она от испуга бесшумно съехала по креслу на пол.
- Я не вижу Трошину. Опять не пришла? Пора меры принимать, охренела девушка.
- Вот у кого ноги, - заметил Александр Сергеевич. - Я ее тоже сегодня не видел.
Полина сидела между рядами и не знала, что ей дальше делать. И чего она сразу в хор не прошла? Сейчас обнаружить себя уже не было никакой возможности.
Однако преподаватели опять обратили внимание на сцену.
- Глянь, а Аллахвердиева сегодня вроде даже кофту постирала, смотри, какая белая, - голос Евгения Ивановича опять сорвался на смех.
Аллахвердиева слыла неряхой и виртуозной пианисткой в одном лице. Первое ей прощали за второе.
- Наверно, взяла у кого-нибудь взаймы, - опять прыснул Евгений Иванович.
Полина высунула голову из-за спинки кресла, хотела подняться, но передумала и поползла по проходу к входной двери.
"Чего петь-то не начинают? - думала она. - Я могла бы под шумок свалить."
Как будто прочитав ее мысли, Стогорский, хорошо поставленным голосом, крикнул в сцену:
- Оля! Тарандина! Где концертмейстер, в конце концов!?
Тарандина была вечная староста и профсоюзный лидер. Полина услышала стук каблуков и голос Тарандиной:
- Узнать, Анатолий Петрович?
"Наверное, на авансцену выскочила от усердия," - догадалась Полина, подползая к концу ряда.
- Да, пригласи уж, пожалуйста, Ларису Михайловну!
- А и правда, где Лариса? - послышался бас Александра Сергеевича.
- Пудрит носик, - опять заржал Евгений Иванович.
Лариса Михайловна была хозяйкой носа, про который говорят - бог семерым нес, а одной достался.
Опять застучали каблуки Тарандиной:
- Идет! - крикнула Оля в зал.
- Наконец-то! - театрально отозвался Стогорский.
В это время Евгений Иванович вполголоса рассказывал анекдот. Поля разобрала последнюю фразу - доктор, это вам - и под дружный смех подумала:"О боже! Бородатый какой!"
На сцене хор уже шумел, как улей.
- Гарина, смеяться будешь на техзачете! - привычно пригрозил Стогорский.- А тебе, Сидоров, видимо, в армию захотелось? Ты и так на грани отчисления!

Кабинет Анатолия Петровича, с вечно распахнутой дверью, находился напротив входа в училище, Стогорский, как цепной пес, наблюдал за всеми входящими-выходящими и некоторых "облаивал". Полину он всякий раз приглашал к себе, сгибая и разгибая указательный палец, та шла гордо подняв голову и выражая своим видом независимость и презрение к завучу. Обычно он делал выговор за короткую юбку, начиная его с одних и тех же слов - все училище в курсе, какого сегодня цвета у вас трусы. Однажды Полина поинтересовалась, нет ли претензий к их чистоте, за что выслушивала целый час нотации. "Нахальная особа"- с этим Поля категорически была несогласна, "минус юбка, минус мозг"- а сам пялишься, злорадно думала Полина, "цветок в пыли"- тут она томно опускала глаза, это ей было по нраву, "стыдно от ВОВ"- как-то загнул Стогорский, Поля вытаращила глаза, но Анатолий Петрович скороговоркой расшифровал - от ветеранов Великой Отечественной. Смех ее согнул попалам, а на глаза выступили слезы. Стогорский с ангельским терпением дождался конца приступа и продолжил:"жертва собственной глупости"- тут Поля мысленно соглашалась с завучем, столько глупостей за короткое время жизни не натворил, наверное, никто.

Процокали каблуки Ларисы Михайловны.
- Ты руками махать пойдешь? - спросил Александр Сергеевич у Евгения Ивановича.
- Может, ты?
- Я - "Дубинушкой" буду, - многозначительно сказал Александр Сергеевич.
- Осторожно, не сломай! - Евгений Иванович, смеясь, пошел на сцену.

Полина ждала первых аккордов, она выглянула из ряда и скосила глаза. Лариса Михайловна внимательно смотрела в сторону дирижера. Евгений Иванович взмахнул руками, Лариса Михайловна застучала по клавишам. И завеселился, заликовал весь народ. Поля в полуприсяде гусиным шагом засеменила к двери, но в это время увидела, как в замедленной съемке, поворачивающуюся голову Стогорского, привставшего с кресла Александра Сергеевича и скорбный силуэт Вячеслава Кирилловича. Вместо того, чтобы встать и побежать, Поля упала на четвереньки и быстро выползла из зала, добежала до лестницы, стремительно съехала по перилам и выскочила на улицу. Убегая, она слышала, как открылось окно на втором этаже, и Стогорский прокричал:"Трошина, вернись!"
- Ага, вернись, я все прощу! - пробормотала под нос запыхавшаяся Полина, прибавила шагу и запела вторым сопрано:
Дым столбом – кипит, дымится
Пароход…
Пестрота, разгул, волненье,
Ожиданье, нетерпенье…
Веселится и ликует
Весь народ.
И быстрее, шибче воли
Поезд мчится в чистом поле.