право наследования

 
    Она сказала это обыденно, просто, словно бы мимоходом:  - Теперь ты бомж. - Констатация факта. Не более.
    Шептунов сидел на пуфе не шевелясь. Он смотрел прямо перед собой, слушал удары сердца.
    - Тебе врачи говорили не волноваться, ты знаешь, - сказала она, - поэтому прими как должное. Мы, с моим другом нуждаемся в жилье. Ты третий. Угадай кто лишний?
    - Я, - тихо, одними губами сказал Шептунов. Он еще подумал, что ее друг - высокий, поджарый, похожий на гончую. Глаза у него умные, пальцы нервные. То и дело барабанят по столешнице. И еще запах. Какой то горьковатый запах сигарет. Должно быть он курит. Совсем недавно, перед тем как войти, растер бычок в пальцах, отшвырнув щелчком в сторону. Сильный. И смелый.
    Шептунов нагнул голову, словно на плаху. Ему был виден собственный животик и такие несуразные ножки. Не то что бы совсем короткие, но...
    На минуту, на краткий срок ей вдруг стало жаль его. Она подошла поближе и погладила по голове. - Так бывает, - сказала она, - нам со Стасом негде жить. А втроем жить мы не можем.
    Ты понимаешь?
    Шептунов понимал. Он чувствовал запах её духов - низкий, женственный, тяжелый, нет, напротив, неправда, запах женщины бывает легкий, струящийся, небесный, невесомый, Шептунов не мог подобрать слова дальше, ком застрял у него в горле, так неправильно.
    - Неправильно, - сказал он, - вы решили за меня. А мне жить не так уж много. Второй инфаркт. Констатация факта.
    - Вот именно, - сказал она, - помни об этом.
    Ее друг сидел не шевелясь. Тонкие пальцы отбивали дробь по лакировке старенького кресла.
    - У меня есть барабан, - неожиданно сказал Шептунов, - я вам могу его одолжить.
    Неизвестно о чем подумал ее друг, но барабанить все же перестал. Ему было неловко. Как то все неправильно. Без боя. Без угроз. Там, в тюрьме тюрьмы все кажется проще. Ты сильнее - тебе подчиняются. Если равен - докажи это или выйди победителем или садись возле параши. Третьего не дано.
    Все просто. И ее муж, бывший уже, он также прост. Он слаб и показывает это. Самое место возле... От него запах, да, запах страха. Или нет, покорности. Таких называют обычно...
    - В шесть сорок у меня электричка, - сказал Шептунов. Я поживу пока у своего товарища по работе. Он поймет, наверное.
    - наверное поймет, - сказала она, - все понимают. Он ведь живет один, не так ли?
    - Один, - подтвердил Шептунов, - его жена... - Он хотел сказать, что она умерла от болезни которую нельзя вылечить, но не стал. Слишком сентиментально. Сердце начинает сбоить. А это не к добру, приятель.
    - Твое завещание уже у меня, - сказала она, - дарственная и документы на машину. Как бы у тебя ничего нет.
    Как бы нет, - эхом отозвалось в душе Шептунова, - как бы было и как бы нет. Это философия. ее понимаешь, когда стоишь на грани. На лезвии. На самом краю. Сделаешь шаг сам, или тебя столкнут, разница несущественная.
    Бомж так бомж.
    - По праву наследования ты первая, - сказал Шептунов, - бояться нечего.
    - О чем ты? - спросила она улыбаясь. - Она смотрелась в зеркало трюмо рядом с ним. Вот только тени под глазами и морщинки, - решила она, - их можно будет убрать. потом. После. Так устала от всего этого. Разводиться всегда неприятно. забирать принадлежащее по праву, словно оно тебе не принадлежит, нет, все таки принадлежит. Она это знает твердо. Рассусоливать не к чему. Слабый уступает место сильному. ее мужчина сильнее. Она это знает. А это мягкий как пуф. Он к ним не относится.
    Черт, а она ведь когда то любила его, - подумали они оба, разом и посмотрели глаза друг другу. Ее, карие, и его бледные, невыразительные, усталые, на долю секунды встретились и он не выдержав отвел, опустив взгляд и стал смотреть в пол.
    По полу бежала муха. Она могла бы полететь, но бежать быстро перебирая лапками было почему то интереснее.
    Шептунов поднялся с пуфа. Спина затекла. Простреливало в пояснице. Сердце ударило где то возле горла. В глаза потемнело, но он справился.
    - Ты куда? - Спросила она.
    - За лекарствами, - сказал он. - В той комнате мои лекарства.
    Вернулся неся коробку.
    - Может быть хотите чая. На дорожку? - спросил он садясь на пуф.
    - Чай? - Улыбнулась она красными губами, - разрешаешь?
    Он вздохнул. Лекарство действовало как то замедленно. Сердце успокаивалось, успокаивалось, он был спокоен. Слишком спокоен. Резко побледнел.
    накренился вбок. Выправился.
    Она ушла на кухню. Негромко загремел открытый холодильник.
    - Знаешь, я работал некоторое время следователем, - сказал он обращаясь к ее другу. С тех пор у меня осталась некоторая неприязнь... к жуликам и бандитам.
    Ее друг хотел было что то ответить, открыл рот и схватился за ручки кресла. Пальцы побелели.
    Из коробки с лекарствами прямо на него смотрел блестящий пистолет.
    - Я его взял из вещдоков, номер у него спилен, - пояснил Шептунов, - неизвестно сколько из него положили народу. Ты не знаешь? Вот и я не знаю.
    Знаю только, что если ты встанешь, то я нажму на курок. Если моя бывшая жена зайдет из кухни, я нажму на курок. И если меня прямо здсь и немедля хватит немедля удар, я тоже нажму на курок.
    Он сидел на мягком пуфе и ему нравилось наблюдать, как уверенность словно маска сползала с ее нынешнего мужчины, оставляя после себя страх и покорность
    
    У Шептунова сердце было изношенным, оно не раз давало сбои. Но за себя он был спокоен. Инфаркт уже миновал. И как делать алиби и скрывать состав преступления он знал досконально. И кроме того, завещание, так называемое право наследования за отсутствием наследников оставалось за ним.