Неизбежное

        Что-то изменилось, и изменилось очень резко, только я не могу понять, что именно. Просто внезапно я осознаю, что не слышу ничего, даже потрескивания углей в костре. Тишина опускается мне на плечи и ласково, но решительно закрывает мне уши руками, мягкими и сухими ладошками. Закрывает мне уши и ведёт вглубь леса, беззвучно рассказывая мне, что здесь, в этом лесу, живут ответы на миллионы вопросов и ключи к разгадкам величайших тайн. Но их не может найти никто. Не может найти потому, что в глубине души боится этого. Боится правды. Боится, что полученные знания сбросят на него неподъёмный груз, что тяжестью своей вдавит в землю и оставит в темноте без движения навечно. Боится гибели от рук абсолютных истин. Боится.
        Тишина говорит, что страх глуп. Что он ошибается. Что он близорук и истеричен, поэтому любое попавшееся ему на глаза размытое пятно, пропустив сквозь битую призму фантасмагории, принимает за смерть. За пугающий и неотвратимый итог. И страх надеется не просто отсрочить грандиозный финал, а избежать его, пытается сыграть бесконечный каданс. Он не желает наступления коды, но её близость жизненно необходима ему, поэтому раз за разом в наркотической мазохистской ломке он ползёт к воображению и требует вновь подарить ему повод проявить себя. Он постоянно жаждет новой возможности спастись, вырваться из лап фантомной опасности. Опасности, порождённой лишь паранойей – их с воображением тандемом.
        Тишина говорит, что я не храбрец, просто страха со мной нет. Она говорит, что их борьба за меня началась ещё много жизней назад и закончилась лишь сегодня, и что небывалых усилий стоила ей эта победа. Что она с момента моего рождения искала брешь в монолите разделявшей нас с ней стены, и теперь, сумев взять реванш после многих лет поражений, она уверена, что никогда больше страх не качнёт чашу весов в свою сторону. Никогда больше он не потревожит меня. Тишина отныне будет моим единственным и постоянным спутником. У неё появилась, наконец, долгожданная возможность проводить меня туда, где на вопросы каждого разума в каждом из миров есть ответы.
        Место нашей встречи осталось далеко позади. Я не заметил, как, ступая по сырым мхам и коврам из хвои, перешёл границу между привычным до отвращения и новым, полным невообразимых и ошеломляющих откровений, миром. Поначалу ответы, прячась в тенях деревьев и заросших бурьяном оврагах и внимательно изучая меня, опасливо держатся вдали, но, постепенно привыкая к чужаку, коим я для них являюсь, осторожно покидают свои укрытия. А когда Тишина показывается из-за моей спины, они с улыбками мчатся к нам. Они доверяют Тишине. Они любят её. По-матерински поприветствовав каждый из ответов, она представляет им меня. Теперь все они желают коснуться меня, с нетерпением дожидаясь своей очереди. Они светятся изнутри, они похожи на звёзды. Их лучи даруют мне озарения, о которых я ни разу в жизни не смел даже мечтать, озарения, по сравнению с которыми осознание смысла жизни и разгадка тайны сотворения вселенной – ничто. С каждым пережитым мгновением сокровищница моих знаний расширяется и пополняется, а перспектива превратиться в первого и единственного Хранителя великой правды возбуждает и вызывает приятное волнение. Но секунды сменяют друг друга всё реже, минуты растягиваются в бесконечность, и вот уже чувство эйфории уступает место нежеланию продолжать принимать ответы, которые бесконечными потоками стекаются ко мне со всех сторон.
        Во мне закипает гнев. Слишком навязчиво и грубо мне преподносят дар всеведения: вместо аккуратной сортировки и раскладывания по полочкам знания сваливают в кучу, подобно ненужному хламу заталкивают в переполненный сундук.
        Хватит, кричу я сияющим ответам. Дайте мне перевести дух, молю я их, позвольте немного передохнуть. Но они глухи к моим словам. Мой обессиленный разум не в состоянии более контролировать тело, и я падаю наземь. Шёпотом я прошу Тишину помочь мне, прекратить пытку моего сознания. Она садится рядом, кладёт мою голову к себе на колени и говорит, что я должен потерпеть ещё немного, но мириады звёзд движутся к нам со всех концов бескрайнего леса, и я начинаю думать, что не сумею вынести прикосновения каждой из них. Я слишком слаб, а пути назад уже нет. Ответы будут тянуться ко мне даже после того, как последние силы покинут меня, и я умру. Я точно знаю, что умру.
        Тишина наклоняется к моему лицу и начинает петь. Её голос – самое прекрасное, что я когда-либо слышал в своей жизни, он ясен и чист, будто слеза. Хрустальные переливы незнакомого языка даруют покой и затмевают страдания моей души. Я уверен, что после этой песни меня не станет, но я так же уверен в том, что вместе с жизнью окончатся и мои муки. Преисполненный чувством благодарности, я даже не пытаюсь бороться с навалившейся на меня усталостью, а, едва заметно улыбнувшись, закрываю глаза и добровольно ступаю в пропасть небытия.
        Как я был глуп, наивно полагая, будто Тишина, которая ждала нашей встречи задолго до моего появления на свет, Тишина, каждое прикосновение и слово которой выражало её светлую любовь ко мне, посмеет лишить меня жизни. Она прекрасно знала, что мне предстоит испытать, когда вела меня сюда, но не могла, не должна была и не хотела лишать меня возможности стать Хранителем. Она вовсе не планировала вмешиваться, но жалость не позволила ей просто смотреть, как мой разум подвергается жестокому истязанию. Она не посмела прервать процесс моего просветления, но спасла меня иначе, спасла песней. Эта песня не принесла мне быстрой смерти, о наступлении которой я молил судьбу каждый раз, когда от прикосновения очередного сияющего ответа терял способность дышать. Эта песня не убила меня. Лишь усыпила.
        Колыбельная.
        Я не имею понятия, сколько времени проспал. Я открываю глаза и ещё долго лежу без движения, глядя на тяжёлые грязно-серые тучи, а, наконец, поднявшись, тут же снова падаю. Слабость одолевает – голова кружится, земля уходит из-под ног, меня знобит. В моём изнасилованном сознании бьются в диком танце отзвуки самодовольно и нагло поселившихся там озарений. Нахально скалясь, издевательским тоном они спрашивают: ты ведь рад, что мы здесь, не так ли?
        Во время просвещения каждое новое откровение трогало меня за самое сердце, но я, не успев осознать его, тут же получал следующее. Я был перенасыщен знаниями, и этим объяснялось непередаваемое душевное состояние, в котором я пребывал. Теперь же, уже став Хранителем, я воспринимаю их как должное. Они не вызывают у меня ни малейшего удивления, и я только не могу взять в толк, как не понимал всех этих вещей раньше. Это же всё так просто и очевидно. Величайшие умы с начала времён и по сей день бьются в наглухо запертую дверь дома, где живут разгадки, не замечая при этом, что все окна в нём открыты.
        Передо мной стоит звёздочка, самая маленькая из всех, что мне довелось увидеть сегодня. Слишком юная и слабая, она вынуждена была ждать, когда сквозь меня пройдут её более крупные и сильные соратники. Робко поглядывая на меня, она какое-то время смущённо молчит, но вот, наконец, осмеливается задать мне вопрос. Она спрашивает, приму ли я её. И я утвердительно киваю в ответ.
        Жестокий и подлый удар в спину, но удар настолько аккуратный, что даже не был замечен мной – вот о чём рассказывает мне маленькая звёздочка. И, даже уверенный в справедливости её слов, я, тем не менее, в отчаянии схватившись за голову, пытаюсь убедить себя, что это неправда. Этого не может быть, повторяю я вновь и вновь. Это не так.
        Отрицание. Все через это проходят, говорит Тишина. Она садится напротив и повторяет мне то, что я только что узнал от звёздочки. Повторяет, чтобы я смирился с этим.
        Страх ни за что не оставил бы меня по собственной воле, но ему был отведён строго ограниченный запас времени – он мог сопровождать меня только до определённого момента, поворотного момента. Момента моей гибели. Зная, как тяжело мне будет воспринять это известие, Смерть приняла облик Тишины, явилась мне воплощением добра и дружелюбия, стараясь осторожнее и мягче подвести меня к осознанию собственной кончины. Её забота о моём душевном равновесии объясняется безграничной любовью ко мне, и я чувствую, что любовь эта искренна. Но ничто не оправдает Тишину и её подлый обман. Её предательство. Я так и говорю ей об этом. Я проклинаю её.
        Тишина плачет, горькие слезы бликуют на её щеках. Она спрашивает, за что я ненавижу её, за что? Ведь она так любит меня. Она говорит, что много лет считала дни до нашей встречи, ждала. Она говорит, что я разбиваю ей сердце.
        Её мольбы не действуют на меня, я непоколебим. Она понимает, что я навсегда для неё потерян, и оставляет меня. Прежде чем скрыться в роще, Тишина оборачивается и, глядя на меня полными слёз глазами, произносит последнее слово. «Прости».
        Я остаюсь один, но знаю, что это ненадолго. Маленькая звёздочка успела рассказать мне ещё кое-что: она сказала, что я вовсе не единственный такой. Не единственный Хранитель.
        Я медленно поднимаю ладони к глазам.
        Мои руки светятся изнутри.