Пространства совмещенных путей

Ибатулин Тимур
Пространства
совмещенных путей…
(о повести «Прыгалка» В.П.Крапивина)


День летит сквозь часы , как живой метеор ,
И сгорает в сигнале "отбой".
Мне опять не закончить с тобой разговор
И не встретиться нынче с тобой.
(Владислав КРАПИВИН
«Мальчик со шпагой»)


«Ночью штормило. К утру ветер угас, а к полудню сгладились и бежавшие с залива крутые волны. Однако за ночь они успели навалить на галечные пляжи под крутизной груды бурых водорослей. В этих грудах зеленели рваные лоскутки морской капусты. Горячее с утра солнце высушило водоросли, но только снаружи, а под верхним слоем они оставались влажными. Было приятно проваливаться ногами сквозь теплую сухость в сырую прохладу…»

Так начинается новая повесть Владислава Петровича Крапивина, книга с таким простым и таким по-детски притягательным названием:
«Прыгалка»…
Детство властно берет в свои объятья и память уносит вдаль, к тем берегам, что уже потеряли свои названия, они просто изгладились из памяти. Как бледнеет от времени старая краска на баркасе. Вокруг теплота солнца, и блики радости шедро раскиданные детством по волнам моря, и запах водорослей будоражит, торопит идти дальше… к приключениям и, возможно, к будущим друзьям. Что самое ценное в детстве – уроки, свободное время или секции? Нет. Главное это - Мировосприятие и Мироощущение! Оно совершенно особенное – взрослые уже не помнят, а дети… они не ценят. Как можно ценить то, что имел, имеешь и, кажется, будешь иметь всегда!

«…Марко шел и проваливался — где по щиколотку, а где и по колено. Плетеные башмаки он еще на школьном крыльце сунул в полупустой ранец и зашагал босиком сначала по плиткам поселковой улицы, потом по нагретым каменным окатышам на берегу и наконец — сквозь мочальные пряди морской травы.
Негромко плескала задремавшая вода, низко носились чайки, на камнях белели клочья высохшей пены.
Водоросли пахли как всегда — водорослями. То есть горьковатыми стеблями, йодом, солью, рыбой, и почему-то смолеными канатами, хотя никакой пристани рядом не было…
А еще пахло теплым ракушечником, деревом рассохшейся на берегу шлюпки, мидиями и всякой степной травою. Растет она высоко, за краем обрывов, но чувствуешь ее и здесь, у воды…
Этот запах был для Марко привычным, как сама жизнь...»

Удивительно, обычное описание природы, но захватывает лучше всякого лихо закрученного пролога - мягко и незаметно, с полным ощущением присутствия. Забегая вперед можно сказать, что в таком чувстве пространства проходит вся книга. Читатель не задумывается какого цвета скалы или море… он видит все собственными глазами, внутренним взором и конечно же, видит себя белобрысым, с босыми ступнями и, с царапинами от травяных колючек на ногах.
Я читал и смеялся, и затаив дыхание готов был расплакаться как ребенок на некоторых моментах книги, а потом уже не замечал, что плачу, а строчки бегут, бегут, бегут… Страница за страницей из меня уходила жизнь… Время в книге жило, и летело незаметно, как самая обычная жизнь – все самое простое и незатейливое с виду – пронзительными сполохами картин ложилось в душу. Прыгалка, как просто, но… Вы прочитайте повесть, и тогда поймете о чем я говорю. Получился мир переплетения чистых чувств, и простых, кристально ясных понятий: о дружбе, о добре, верности…

Фантазия так переплетена с действительностью, что нет настоящего или книжного – есть пространство, оно живет, дышит, окружает, и врастает в нашу с вами действительность. Создает тысячи незримых мостиков соединяя миры. Мы там, и мы здесь, и всем нутром мы там… Но часть сознания , в глубине знает, что это «там» давно уже разворачивается здесь, вокруг нас – в обычной серой жизни… мы просто не видим этого, как не видит за шорами боковой дорожки лошадь. Это можно назвать – пространства совмещенных путей. Владислав Петрович Крапивин называет это просто ДОРОГА.
Дорога это жизнь, и жизнь это дорога!
Я как рьяный читатель попробовал почувствовать-понять в чем заключена магия дороги? Оказалось, что каждый должен дойти до этого сам, но если ведешь себя в дороге правильно, то она сама стелется под ноги – как в сказке (поверьте это правда). Только есть несколько правил, которые мне открыла сама Дорога (эти правила вы незримо увидите во всех произведениях Владислава Петровича).

Правила дороги
1. Смотри на Мир радостно (как на него взглянешь таким он и будет – закон магии).
2. Старайся в дороге видеть все чему нужна твоя помощь (люди, животные, деревья, даже трава – все одинаково важно).
3. Смейся в лицо всем встреченным неприятностям – главное твое замечательное расположение духа и ИСКРЕННЯЯ доброжелательность ко всему (помните у В.П.Крапивина – «…Приключения — это сплошные неприятности, только про них почему-то потом интересно вспоминать…»

Можно много интересного рассказать о сюжете данной повести. Я не буду. Ведь книга новая и многие её еще не читали. Я завидую им белой завистью и с трепетом думаю сколько хороших минут у них впереди! Вот только… так быстро все прочитывается, и смотришь уже на других «…счастливые, у них все впереди!»

Вот и Вам я пожелаю – доброго Вам чтения! И если Вы сможете прожить хоть часть тех ощущений, что накрыли меня с головой, то как и я будете искать новые книги Владислава Петровича Крапивина.

Пять минут назад, когда я бродил по интернету в поисках эпиграфа я наткнулся на это: «В детстве все мечтают о чуде. Думаю, что оно было у каждого из нас — просто не все сумели его разглядеть. Поэтому в самых обычных историях, которые я рассказываю, происходит то, что называют чудом, а на самом деле это просто добрые дела, результат дружбы, верности, смелости»
(ВПКрапивин)
Разве это не ответ на все вопросы?
Удачи Вам на Дороге!


(о повести «Прыгалка» В.П.Крапивина)
21 ноября 2010 г.
Москва



ОБСУЖДЕНИЕ ПРЫГАЛКИ (с ответами В.П.Крапивина)
http://krapivin-ru.livejournal.com/878106.html





               
Владислав Крапивин
 Прыгалка


                Повесть 



                Медаль




Ночью штормило. К утру ветер угас, а к полудню
сгладились и бежавшие с залива крутые волны. Однако за ночь они успели навалить
на галечные пляжи под крутизной груды бурых водорослей. В этих грудах зеленели
рваные лоскутки морской капусты. Горячее с утра солнце высушило водоросли, но
только снаружи, а под верхним слоем они оставались влажными. Было приятно проваливаться
ногами сквозь теплую сухость в сырую прохладу.



Марко шел и проваливался — где по щиколотку, а где и
по колено. Плетеные башмаки он еще на школьном крыльце сунул в полупустой ранец
и зашагал босиком сначала по плиткам поселковой улицы, потом по нагретым каменным
окатышам на берегу и наконец — сквозь мочальные пряди морской травы.



Негромко плескала задремавшая вода, низко носились
чайки, на камнях белели клочья высохшей пены.



Водоросли пахли как всегда — водорослями. То есть
горьковатыми стеблями, йодом, солью, рыбой, и почему-то смолеными канатами,
хотя никакой пристани рядом не было…



А еще пахло теплым ракушечником, деревом рассохшейся
на берегу шлюпки, мидиями и всякой степной травою. Растет она высоко, за краем
обрывов, но чувствуешь ее и здесь, у воды…



Этот запах был для Марко привычным, как сама жизнь.



В апреле, когда он вышел из расхлябанного рейсового
автобуса на краю поселка Фонари, когда снова вдохнул здешний воздух, то чуть не
заревел. Весна была ранняя, безоблачная, он рывком содрал с себя куртку, поднял
лицо и зажмурился на солнце. «Господи, как я мог отсюда уехать?»



Но теперь и печали, и радость возвращения остались в
прошлом. Солнце было уже летнее, июньское…



Подсохшие водоросли ласково царапали ноги. Похожие на
стеклянную пыль морские блохи тысячами взлетали перед Марко, и среди них, как в
дождевой мороси, включались игрушечные радуги. Потом из коричневых стеблей
выбрался крохотный мелко-пятнистый краб. Засуетился, провалился в чащу, выбрался
опять. Перепуганно завертел бисерными глазами на стебельках. Марко двумя пальцами
ухватил его за панцирь, отнес к воде, посадил в тени сырого камня.



— Больше не суйся, куда не надо, малявка…



Второго такого же малыша Марко увидел посреди  похожего на драконий череп известнякового
обломка. В известняке были круглые, как следы от мячиков, углубления. Самое
большое из них пряталась в тени, и в нем еще не высохла вода. Там и сидел
крабёныш. Иногда пытался выбраться, но тут же соскальзывал. Марко помог и этому
бедолаге, пустил его прямо в маленькую осторожную волну: там сообразит, как ему
жить дальше…



Скоро на пути у Марко оказалась неровная стенка.
Невысокая — где по пояс, а где по колено. Приглядишься — и видно, что
искусственная кладка. Крупные брусья пористого туфа. Говорили, что это остатки
древнего пирса. Когда-то здесь была рыбачья гавань. Стенка тянулась от подножья
обрыва до  воды. Там она упиралась в
развалившееся приземистое строение — то ли остатки сторожки, то ли основание
маячной башенки.



Поселковые ребята знали, что во время шторма прибой
иногда забрасывает внутрь постройки всякие морские трофеи: сорванные с судов
спасательные круги, пустотелые стеклянные шары от сетей, разноцветные пластиковые
ведра с поплавками на ручках, шлюпочные анкерки и даже сдутые с неосторожных
моряков фуражки… Марко с разбега прыгнул на стенку и встал, размышляя.  Надо бы, конечно заглянуть в развалины: вдруг
повезет. Но в то же время желудок постанывал от голода. А стенка тем краем, что
у обрыва,  упиралась прямо в начало
крутой тропинки-лесенки, ведущей к Маячной улице, на которой дом Солончуков. А
в доме наверняка готова уха из пикши и вареники с начинкой из ранней черешни. До
развалин же, хотя и недалеко, но надо ноги ломать…



И все же исследовательский дух победил. Прыгая с камня
на камень по заросшему колючками гребню, проваливаясь ступнями в расщелины между
туфовыми брусьями, Марко двинулся на поиски добычи. Казалось бы, чего проще —
соскочи со стенки и, перепрыгивая через кучи водорослей, топай по гальке и песчаным
проплешинам. Но нет же, по верху интереснее. Попахивает приключением.



И настоящее приключение случилось.



 



 



До каменной хибары оставалось несколько шагов, когда
из нее донесся голос:



— Эй, браток…



Марко замер. Видимо, за ним наблюдали через щель.



Слово «браток» было понятное, но не здешнее. Если
взрослому нужен был мальчишка, могли окликнуть по-всякому: «хлопчик», «малец»
или уважительно — «дружище», или слегка насмешливо — «эй, школяр»… Если звали
незнакомые девчонки, то вполне «культурно»: «эй, мальчик…»  Если пацаны, то в зависимости от того, какие.
Или «стой, салага», или «подожди, корешок», или «тормозни, приятель»…



Впрочем, нынешний голос был хотя и молодой, но
взрослый.



— Браток, загляни сюда, дело есть…



В прошлом году Марко без боязни скакнул бы навстречу
зову. Раз есть у кого-то к нему дело! Но теперешние тревожные дни требовали
осторожности. Напоминание тому — темная груда крейсера, что неумолимо торчит
посреди синевы и солнечного блеска в миле от берега…



Марко не двинулся. Спросил громко, но вроде бы
равнодушно:



— Чего надо?



— Да подойди, не обижу! Не бойся!..



Теперь, если не пойти, 
это означало бы, что боится. В общем-то, в такой боязни не было ничего
постыдного. В нынешней блокадной обстановке!.. Но все-таки…



А голос донесся снова:



— У меня тут… затруднение…



Врет, небось. Проходимец какой-нибудь… Ну, а если
правда затруднение?



Ладно, в случае чего можно рвануть к лесенке со
скоростью газели. Фиг его кто догонит! А станет настигать — можно катнуть вниз
по ступеням пару тяжелых камней…



Марко прыгнул с брусков, опять увяз в груде водорослей,  пробрался к входу в хибару — тот был со стороны
моря. Не вход, а широченный пролом. Марко встал снаружи, заглянул.



В круглом помещении без потолка, привалившись к стене
спиной, сидел на каменном полу парень в камуфляже.



Камуфляж был синий, флотский. Треугольный вырез на груди
окаймляли края матросского воротника — тоже синего, с белой полосой. Этот
парадный воротник на походной робе выглядел нелепо. Еще нелепее казался черный
беретик с оранжево-зеленой кокардой и красным шариком на макушке.



«Нюшкин матрос, — понял Марко. — Наверно, с крейсера».
Только в НЮШе матросов одевали, будто детсадовских ребятишек для карнавала.



Матрос не выглядел пострадавшим, вполне здоровый вид.
На пятнистых коленях лежал черный тупорылый Б-2 с пистолетной ручкой и коротким
подствольником, из которого торчал похожий на толстую авторучку снарядик.  В общем, бравый и даже грозный морской
десантник из Независимых Южных Штатов.



Только лицо его не было боевым и грозным. Простецкое
такое, курносое, почти безбровое, с рыжеватыми ресницами вокруг светло-серых
глаз. Пухлые губы — в вопросительной полуулыбке.



— Понимаешь, браток, у меня проблема… — И смущенно
сморщил переносицу.



«С южного флота, а говорит, как северянин», —
мелькнуло у Марко. Он перестал бояться.



Да, у матроса был автомат, но у Марко проснулось
кой-какое гражданское самосознание. В конце концов, он на своей земле, соберись
тут в заливе хоть весь «нюшкин» флот (кроме крейсера, у них еще ржавый эсминец
и два пожарных катера).



Марко строго сказал:



— Что ты здесь делаешь?



Кажется, матрос глянул с пониманием. Ответил сразу:



— Что-что… Службу несу. Нахожусь в береговом секрете
по приказу его вельможности капитана второго ранга Перемоги. Веду наблюдение.



Марко полагалось бы сказать: «Мотай отсюда на свой
крейсер, здесь не ваша территория…» Но он почему-то лишь хмыкнул:



— За кем ты наблюдаешь-то? Ничего же не видать…



В самом деле, в стенах развалины со стороны берега светились
лишь две-три тонкие щели (наверно, в одну из них матрос и разглядел Марко).
Сквозь щели различимы были только голый пляж и пласты обрыва.



— Ну и черт с ним, что не видать, — охотно разъяснил
«наблюдатель». — Приказали, вот и сижу. К ночи шлюпка заберет, брякнусь на
койку в кубрике. Матрос лежит — служба бежит… Ну, сделай мне одно одолжение, браток.
Помоги.



Марко на всякий случай глянул назад и храбро заявил:



— Чегой-то я буду тебе помогать? Я житель Империи, а
не вашего «Нюша». Ты шпионишь за нами, а я тебе делай одолжения, да?



— Да не шпионю я за вами! Приказано только смотреть,
нет ли поблизости международных наблюдателей!



Представителей ОМН (Организации международного
надзора) одинаково не терпели обе стороны. Впрочем, в районе поселка Фонари наблюдатели
не появлялись.



— Их тут сроду не было, — хмыкнул Марко. И спохватился:
кажется, он выдал сведения, которые могут пойти на пользу «нюшкам»! Чтобы
отвлечь матроса от этой информации, он заговорил сердито и капризно:



— А помогать я не имею права! Нам в школе велели,
чтобы мы не вмешивались ни в какие военные дела. Ни на какой стороне!



Матрос лопатками оттолкнулся от стены. Сжал у груди
ладони. И лицо его стало почти умоляющим.



— Но у меня же не военное дело! Совсем личное! Надо
отправить письмо! У вас в Фонарях ведь работает почта, да? У тебя вся забота —
добежать да сунуть почтальону в окошечко… В ящик не надо, вдруг его редко
проверяют…



— Ага! А в письме какие-нибудь секретные планы!



Матрос обмяк, растопыренными ладонями уперся в пол.



— Ну, ты прямо… начитался книжек про Крымскую войну
или Робин Гуда… Кто сейчас отправляет секретные планы через почту? У меня
радио… — он хлопнул по оттопыренному камуфляжному карману на груди. —Что надо —
в один миг… А письмо… если хочешь, на, прочитай… — Из другого кармана он вынул цветную
картонку размером с открытку.



Это и была открытка, только двойная, сложенная
книжицей. На ней пестрела картинка с сельскими мазанками и пирамидальными тополями.
В углу желтела отпечатанная треугольная марка — «Пошта НЮШ». На марке — герб:
кукурузный початок, торчащий из раскинутых веером острых листьев (поселковые
мужчины, ухмыляясь, говорили, что и не початок вовсе, а… в общем, совсем другой
предмет). Все это мелькнуло у Марко, когда он приглядывался к написанному рядом
с картинкой адресу. Синие буквы были крупные и твердые: «Горелкиной Анне
Сергеевне, дом 2, ул. Ручейковая, г. Малогда, Новотомский регион, Империя»...
Марко дернуло за язык:
— Невесте, что ли?..
Глядя в сторону, матрос тихо сказал:
— Маме… И никакой военной тайны. Хочешь, почитай…
Он выдернул из щелки картонный язычок, раскрыл
книжицу, повернул к Марко. Четкие строчки читались так же легко, как и адрес:
«Мама, это я! Не бойся за меня. Телефон молчит, потому
что блокада. А так все хорошо и опасности нет никакой. Скоро все кончится, и мы
придем на базу. А осенью будет дембель, и я сразу приеду. Целую тебя и Сергейку.
Твой Володя».
Марко опустил голову, стал смотреть на босые ноги.
Зашевелил пальцами. Как умеют изводиться мамы из-за сыновей, он понял, когда
жил в столице. Дня не проходило без открытки или звонка… И все же он опять поднял
глаза. Сидели в нем остатки непримиримости.
— А если она… если мама твоя в Империи, ты зачем в
Нюшкином флоте? Такой «кукурузный патриот», да?
Матрос опять не рассердился. Свернул открытку, почесал
твердым уголком нижнюю губу. Невесело объяснил:
— А меня спросили? Я в Южный универ поступил, когда
все еще было спокойно, там знаменитый исторический факультет … А на втором
курсе вваливаются на лекцию трое с автоматами, подняли пятерых, отвели в
казармы. Кинули под ноги  военные робы:
«Одевайтесь! Долг студентов — защищать независимость нашего нового государства…
И не пикать, книжные крысы!»
— Но ты же, наверно присягу дал? А мог ведь отказаться…
— Двое отказались, — глядя все так же мимо Марко,
проговорил матрос Володя. — Где они закопаны, теперь не найдет никто… — И вдруг
шевельнулся, сказал уже иначе, живо и почти дурашливо: — Слушай, браток, а я
тебе заплачу за это… за почтальонство!
Марко готов был уж взять письмо, и этим «заплачу»
 нюшкин матрос Володя только повредил
делу. Марко сунул руки в карманы, растопырил локти, спросил с ехидцей:
— Правда, заплатишь? А что дашь?
— У меня есть… вот это… — Матрос завозился, достал
что-то из брючного кармана, протянул на ладони.
Это была белая блестящая медалька на синей ленточке,
сувенир для приморских туристов. С надписью по кругу: «Тарханайская коса. Южный
край».
Марко сморщил переносицу:
— Тоже мне сокровище. Этого добра в киоске на автостанции
полным-полно. За гроши.
Шевельнулось легкое злорадство. Приятно было ощущать
зависимость этого здорового парня с автоматом от него, от щуплого безоружного
Марко. И тот, видать, почуял это удовольствие вредного «братка». Но сдержался.
Объяснил примирительно:
— Одно дело в киоске, а другое дело — как бы в награду…
от человека, которому помог. Так сказать, за подвиг.
Марко стало неловко — и за матроса, и за себя. Набычился:
— Подумаешь, подвиг, добежать до почты… Давай письмо.
Матрос положил автомат у тяжеленных ботинок, толкнулся
спиной, быстро встал (оказалось, что Марко ему головой чуть выше локтя).
Протянул письмо. Марко взял, размышляя, в какой карман затолкать. Широкие
парусиновые штаны были короткими, до колен, однако больших карманов на них —
целых шесть: два на «корме», два спереди у пояса, а еще два пониже. И на рубашке
(тоже парусиновой) два нагрудных кармана. Все пустые… Марко решил, что лучше
всего — правый нижний, на штанах. Но матрос, кажется, не доверял широким
карманам без застежек (вдруг письмо вылетит?)
— Слушай, давай положим в ранец! Надежнее будет…
— Ну… давай.
Марко повернулся к матросу спиной. Володя отстегнул
крышку и через секунду щелкнул замком снова.  Хлопнул по пустой упругости ранца.
— Слушай, что скажу…
Марко оглянулся.
— Что?
Матрос опять протягивал медаль на ладони.
— Ты это… возьми все-таки. Не в награду, конечно, а
так… ну, на память, что ли. Поглядишь когда-нибудь, вспомнишь матроса Владимира
Горелкина, пожелаешь ему удачи…

Он смотрел серьезно, просительно даже. Наверно, для
него, для Владимира Горелкина было важно, чтобы местный «браток» взял подарок.
Может, примета какая-то. «Пожелаешь ему удачи…»
— Ну, давай, — опять сказал Марко.
Он зачем-то подышал на медаль, потер ее о левый нагрудный
карман и опустил в него металлический кружок с ленточкой.
— Ладно, я пошел…
— Постой… ты отправь письмо без задержки, ладно?
Сегодня…
— Сейчас и отправлю. — Марко мельком глянул в серые
нерешительные глаза и добавил чуть снисходительно: — Не бойся, правду говорю.
Честное слово…

Выпрыгнул из пролома, выпутал ноги из водорослей и
побежал вдоль стенки к обрыву (и знал, что матрос Горелкин смотрит ему вслед
через щель).

(продолжение последует - давайте поговорим в процессе... и, может быть, Владислав Петрович даст согласие на выкладывание текста поэтапно - благо он уже опубликован)