Художник Гниль. Альтернативное начало I

Авторы идеи:
Анна Вышинская
Нери Нейтрал



1
Тяжелые капли разбивались о грубое лицо работника железнодорожной станции. Закончив обход и проверку всех вагонов паровоза с красной звездой, он на ногах, налитых свинцом, и исполненный гордостью за свое пролетарское происхождение и доверенный ему почетный труд, отправился домой, под меланхоличный дождь, в духе ушедшей эпохи печальных строк поэтов-белоэмигрантов.
Когда его жесткие очертания размылись сумерками и туманом и совсем пропали из виду, асфальт, терпевший уже сутки удары капель монотонного и неутомимого дождя, начал странным образом ворочаться. Точнее – одна его область, диаметром не более 10 сантиметров… Вскоре этот небольшой кусок, источающий резкий запах дегтя, поднялся немного вверх небольшим конусом, а по прошествии еще нескольких минут – материализовался в довольно высокого человека, сгорбившегося от страха незнания возможностей обретенного тела, которое никак не хотело ему повиноваться. Хлестко бившие капли причиняли ему боль, но, не пытаясь избежать, он изучал ее. Рожденному из асфальта существу было неприятно находиться на провинциальной железнодорожной станции, наполненной призраками слез и радостей, прибывающих и уезжающих с тяжелыми чемоданами офицеров уже с проседью в волосах, их жен с выбившимися из платка прядями, заносчивых студентов, ворчливых старух, докучающих своими наполовину выдуманными воспоминаниями. Все они, сами того не желая, остались здесь навсегда.
На следующий день, одетый в серый дешевый костюм гражданин, легко слившись с толпой, вошел в вагон паровоза, отправлявшегося в Ленинград, и занял свое место, немного неуверенно, будто извиняясь за свое присутствие. Его растерянный взгляд, подозрительное удивление самым обыденным вещам, отталкивало, вызывало у окружающих неприязнь, подобно той, что вызывает городской сумасшедший, блажной, толкующий о раскаянии и наполняющий город в веселой житейской суете чем-то пугающим.
Гражданин в сером костюме под градом пристальных взглядов пассажиров, уже заметивших его странности, вышел на мокрую от октябрьского дождя платформу не спеша, волоча за собой отчего-то нывшую и немного еще пахнущую дегтем ногу.   
В одном из Ленинградских буржуазных салонов с огромными витринными окнами он приобрел фрак в английском вкусе, в одной из кофеен выпил чашку espresso и скривился от непривычного ощущения и крепости напитка, в одном из театров раздражал зрителей своими несдержанными репликами в ответ на речи актеров.
И сейчас вас, наверное, интересует, откуда у материализовавшегося из асфальта гражданина имеются средства на фрак, билет на паровоз и прочие блага России 1925 года.
Его рождение было неслучайно. Кто-то вложил в его сознание некие правила социального поведения, названия предметов, действий. Но эти знания были столь ничтожны, что их не хватало, чтобы казаться адекватным. В силу этих обстоятельств, ему неведомо было, что такое отказ. И наш герой просто подошел к проходящей мимо даме, явно выбивавшейся своим внешним обликом из вокзальной толпы. Слишком не по-советски, слишком вычурно, слишком дорого… Слишком. Она, с глумливой улыбкой на красных губах, ловила на себе восхищенные и осуждающие взгляды. Платье, повисшее на острых плечах, немного открывало ноги в шелковых чулках, шляпа-колокол бросала тень на густо накрашенные черным глаза, длинная нить жемчуга на холеной шее, ломаные, совсем не пластичные движения. Человек в сером подошел к этой не то актрисе, не то сумасшедшей, и попросил немного денег. Его наивная просьба весьма позабавила иностранку (она премило грассировала и произносила слова с акцентом) и дама легкими движениями изящных пальчиков отсчитала достаточное количество бумажных банкнот.
И вот, наш герой, прогуливаясь по Невскому, поглощал с невероятной скоростью все знания, приобретаемые в процессе пути. Он внимал мимо проходящим людям, прищурившись хищно и с любопытством читал надписи на вывесках, изучал этот едва знакомый ему мир педантично, присматриваясь и мгновенно запоминая. Вот прохлада осеннего сквера, и солнце цепляется за ветки деревьев, застревая в листиках, бросающих ажурную тень на лица умиротворенно прогуливающихся горожан. Вот какой-то мужчина лет 30-ти что-то вкрадчиво и деликатно объяснял молодой женщине с глубоким томным взглядом и искривленными страдальческой улыбкой губами. Человек в сером, взглянув на пару, прислушался к голосу женщины: «Вы сейчас похожи на хирурга, что старается аккуратно, не навредив, ланцетом и щипцами прооперировать безнадежно больного, уже украдкой придумывая сочувствующие слова для его родственников…»
Человек в сером почувствовал смысл фразы, и познакомился с новыми человеческими чувствами, и продолжил свой путь…
В таком познании прошла неделя. Затем месяц. С каждым днем ему все меньше нравился этот мир, окромя радостей выцветали из гаммы человеческих чувств и переживаний обиды и пороки. Он читал газеты, повествующие о жутких экспериментах ученых, пытающихся вывести этакого гибрида человека и обезьяны, который стал бы идеальным солдатом. Его повергали в шок заспиртованные пальцы, которые должны были доказать отсутствие души у человека априори, и другие опровержения «поповских теорий», стихи рваные, клочками, странные стихи, вроде «Я люблю смотреть как умирают дети…», и всюду этот заполняющий все на свете красный-красный цвет…
   Человек, нарекший себя Художник Гниль, разочаровался в фантастических постройках из камня и стали, развеял иллюзии и стал искать утешения, пока, наконец, его ноги в избитых ботинках не привели его на ту же железнодорожную станцию, а от нее – в призрачно темнеющий в морозном уже ноябрьском тумане лес. 



2
Стоял жаркий июльский зной, все вокруг замерло, казалось, от палящего рассвирепевшего огненного шара, что и не думал сходить с белого полотна неба, несмотря на то, что стрелки вокзальных часов, тоже, вероятно, уставшие от жары, ползли к римской восемь. Пусто на железнодорожной станции, только лишь одинокая сгорбленная под тяжестью дыма заводов фигура удалялась по пыльному асфальту. В осанке человека все же чувствовалась гордость, похожая на пролетарские лозунги на алом фоне революции.
Зной достиг своего апогея, в страшном танце последним ударом обрушившись на стальные рельсы. Кажется, они сейчас начнут плавиться… ржавеющий металл будто немного ожил… Едва заметная раскаленная капля появилась на полированной колесами паровоза поверхности. Очень медленно, подобно долго развивающейся смертельной болезни, выползло аспидом некое существо… С каждой секундой оно приобретало все более человеческий вид. И было оно точь-в-точь как знакомый нам ранее человек из асфальта. Только лишь кожа его все еще отливала ржавчиной, запах вокруг него тяжел и горяч, тело его было немного больше по объему и массе, отчего он казался физически сильнее.
Он почти высвободился из объятий раскаленной стали, и усмешка скривила его лицо. Глаза нехорошо сверкнули, по телу пробежала судорога. Это доставило ему наслаждение – ведь это доказательство того, что он настоящий, он живой! Распрямившись, он вдохнул и сделал тяжелый шаг. В пору было бы ему театрально, гротескно, как настоящему злодею, расхохотаться прямо в небо, ощущая в цепких руках власть… Но Ворог, а такого было его имя, всего лишь порадовался своей анонимности, и пустился в путь по шпалам, прямо на кровоточащий огненный шар.