Естественный способ существования

Естественный способ существования


Где-то в серой вечности. Точно – в четверг,
в середине июня тире июля,
наблюдая, как мимо промчался век,
вдруг почувствовал – сволочи, обманули.
Ведь его изобилие вовсе не
означает свободы по умолчанию,
и идти, в общем некуда, хоть вовне,
хоть вовнутрь. Одно лишь качание
с пятки на носок и обратно, но
не движенье куда-то, пустое стремление.
Впереди песок без следов, песок
позади тоже чист. Как наваждение
это самое действо – туда-сюда,
и чего потом, что в сухом остатке?
Что начислено? Да так, ерунда,
на носке дыра да мозоль на пятке.
А ведь ходики-то ничего не простят,
все припомнят, но не подскажут звоном,
время выйдет, закончится променад,
и себя обнаружив опять на знакомом
месте – уж плачь не плачь, хоть рубаху рви,
хоть бы кровь пролей, хоть залей глазницы,
а в итоге – немного тряпья и трухи,
да стихами исписанные страницы.

07.06

Знаешь, как это – ливень с грозою в ночном Стамбуле,
аэробус триста двадцатый, свистя турбинами,
катился по полосе, и вдруг молния
ударила прямо по курсу. Взлет прерван и пиявка трапа
присосалась к люку затяжным французским засосом. Встреча
одиноких сердец снова отложена на неопределенное «Ждите».

К северу – Черное,  к югу – Мраморное, чуть поодаль гонит волну
Средиземное. Тяжесть серебряного браслета в моей руке
предназначена, чтобы ранним утром
сковать твои заспанные запястья
обещанием чувственности, но и она
тоже отложена на неопределенное «Вскоре».

Сладко пахнет в кафе. Над чашкой черного
кофе a-la Turkiye аромат Азии.
От хронического переутомления
сон пропал. Видимо, сглазили
рейс SU двести седьмой. На колени
опускается пальцев сплетение,

стиснутое спазмом одиночества.
Отражаясь в бесконечном стекле вокзала,
призрачно шевеля губами, отражение сказало:
«Сбывшееся пророчество - обыденность одиночества».

07.06

Почти Италия. Неловкий разворот
коротконогих женщин перед входом
не то в бутик, не то в sortie la dame.
Дрожание ресниц, осыпанная пудра,
неведомый мотив для обещанья глаз.
Почти Италия, но северная слишком.
Грассирующих «р» в помине нет, а «г»
дает понять различие в широтах.

А также и во всем ином. К инжиру
не подают бумажной толщины
нарезанный хамон, едят всухую
не запивая кьянти остроту
приморской кухни. Но, признаться ради
сугубой истины, живут. Живут неплохо.

Почти Италия, а в чем оно почти?
В отсутствии гондолы на канале
или в отсутствии канала и гондол?
Спагетти тоже здесь привычная еда
в личине макарон по-флотски. Вина тоже,
по большей части хороши, и боле
того вполне доступны алчущим сеньорам.

Смириться бы мятущейся душе
и принимать что есть, не применяя
избитых штампов: «хорошо, где нет…»
и далее. Да нет, совсем неверно –
лишь там, где есть, когда и почему,
где наслаждение граничит с болью,
лишь там и хорошо. И главное – понять.
И – важно – вовремя. Не усомняясь боле.

08.2006

Корделия, какого ты рожна
Не пьешь вина и не танцуешь танцев?
Сегодня искры сыплются из пальцев,
А завтра – боже! – сыплется песок,
И седина, мешая соль и перец,
Посеребрит висок.
Уже не до забав. Танцуй, покуда
В бокале есть вино, и запах лоз
Преобладает над отдышкой тлена.
Танцуй, пока колени под рваньем
Куда прелестней вялой кожи в шелке
И ужасы морщин еще вдали,
Почти не видны и неощутимы.
Танцуй, и вовлеки в свой хоровод,
В круженье юбок, в перезвон мониста,
В горячий запах танцовщицы, в
Ласкающее взглядом сумасшествие.
Зови, придут. Поверь, они придут,
Чтоб разделить чужое восхищение
И сладость крови – юной и хмельной,
Пускай чужой. Делиться не греховно.
Когда есть что делить, от дележа
Имеешь не убытки, но – восторги.
Танцуй, Корделия, какого ты рожна
Еще трезва и не отбила ноги?!

02.2007

Одинокий белый фонарь на левом крыле
Боинга семьсот пятьдесят семь.
Ловлю на слове – в моей поэзии
тема дороги стала преобладать
над темой времени. Что означает – сей

путь превратился во времяпровождение
или же в процедуру перемещения
меж часовых поясов из одной реальности в другую.
Где мир ислама замещает византийскую синекуру,
а полумесяц мечети восстает на фоне Девы Марии
и святого креста.
Где-то здесь пролегает черта –
то ли на судьбе, то ли в сердце, то ли в сознании.
Произошедший из православной среды
в самом средостении Азии –
здесь и навсегда сокрыто противоречие.

Попытаюсь тебе объяснить,
но мое наречие
на другой стороне от твоего понимания.
Что я есть для тебя? Боюсь, только страдание,
круто замешанное на парадоксальности
того, что, собственно, и есть я.

Крик души, наверное,
не может содержать в себе никакой учтивости.
Но – я не то, и не это; и не Восток,
и, уж конечно, не Запад. Так однозначен
наш старый мир. Возможно, я – это новый мир
Neue Welt, Yeni Dunya или же New World.
Может быть, я и есть поворот от Европы к Азии,
или наоборот,
но для тебя это совершенно неубедительно.
Что совсем неудивительно,
ибо наши миры, к сожалению,
не имеют точек пересечения.

Наверное, только столоверчение
есть единственная тончайшая связь
между мной и тобой.
Достаточно ли духовного превращения
для твоего совращения?

Эта мысль преследует мое воспаленное воображение.
Похоже, достаточно.
Но суть этой связи сверх моего понимания.
где-то на грани сознания
бьется серебряной рыбкой мысль –
жизнь это лишь созерцание
помноженное на разность свободы с желанием.
Хотя мне вполне достаточно для осознания
И одного отрицания.

19.07.2007 Баку-Москва, рейс 854

Это очень естественно – серый рассвет
Бессонницы. В чайнике больше нет
Чаю. В кружке кругами расходятся
Волнами по воде следы одиночества.
Ярко-оранжевые лучи всплывающего где-то за морем светила
Не достигают глазного дна. Тьма охватила
В венах застой остывающей крови.
Все кругом, утомившись, уснуло, кроме
Кроме двух воспаленных глаз
И одной руки с распухшим суставом
От вечной сырости в этом унылом месте.
Черт возьми, за плечами уже полвека,
От Сибири до самого сердца Европы
Из сожженных мостов можно сложить дорогу,
Замостив ее обещаниями и проклятиями.
Так вот взял и ушел от себя, но не пришел к Богу,
И, похоже, никуда не пришел, хотя потратил
Массу времени и калорий, а на билетах потерял состояние.
Сам против себя устроил великое противостояние –
Самому себя проще поранить в сердце.
Хорошо еще, что Земля вертится,
А вернее – вращается,
как-то сама по себе, а моя дорога кончается.

12.2007

Наступило вчера,
Неизбежно пришло. Я-то знаю, но я не нарочно.
Это точно вчера, это время прошедшее, точно.
Я сейчас в самолете, в полете, в пути,
Ты же приземлена, при себе и при детях, прости,
Это, право же, я не нарочно.

Наступило вчера,
Это было не днем и не ночью.
Это стало реальностью, бухало ритмом в крови –
Время `оно закончилось,
Новое стало урочным,
Не успев развернуться, оно уже стало прошедшим,
Превратившись в бэкграунд февральской любви,

Или как там назвать,
Эту вечность из нашей реальности,
В бесконечности или в астральности,
нежность кожи на запах, и вкус,
И дрожание век, и искус.

Но - прошло, и не надо возврата,
Чтобы не порождать плагиата,
Чтобы снова осмыслить – и все,
Где касаются губы ее
Исключительной чувственной сладости.

Что ты помнишь?
Я помню о радости,
О слиянии, злости в глазах,
Если что-то не то. Помню страх,
Если что-то не так. И биение сердца.

Понимаю – банально,
Но верится
Турбулентность в полете и жизнь,
Где бросает, да так, что держись,
Непременно закончится, если
Остаемся пока еще вместе.

01.2008 Москва-Тель-Авив

Можешь пробовать эту книжку с любого места и понемногу,
Как настоящий опорто или белый мускат Красного камня.
Жизнь утратила привкус азарта и из разновидности спорта
Приобрела послевкусие сорокалетнего арманьяка.

Так что мелким глоточком с большими паузами,
Чтобы хватило еще и на затяжку сигарой.
Будто в старом кино, жизнь состоит из казусов
И раскадровок. Аккорд гитарный

Уже сменился распевом органа
И а-капелла грегорианских монахов.
В этом божественном ракурсе странный
Но предсказуемый финиш дороги выглядит крахом

Мечты. Вот, не сбылось, и видимо, не воплотится
Почти ничего из представлявшегося вероятным.
Кругом одна суета, как перепугавшаяся птица –
Только силуэт и хлопанье крыльями.
И все понятно.

01.2008 Москва-Тель-Авив

Похоже, это судьба.
Она права, несомненно.
Иглой отравленной в вену
Неспешно входит она.
Лишает мыслей и сна
Дней одинаковых смена,
Их череда неизменна
И быстро сводит с ума.

И только капли на стекле.
Рисует линии дождь.
Цвета неоновых реклам
В них преломляются вкось.
Песчинки времени смываются
Потоками воды.
Слова банальные становятся
Неодинаковыми.

Похоже, не удалось
Удачно начатой теме
Пробить рутинности стену
И повседневность рассечь.
Нагромождение рифм
Размыло смысл. Удивление
Погребено под руинами
Мечты. Разорванный ритм.

И все же падает слеза
На лист. И пальцы дрожат.
На грязный снег спадает луч,
Прорвавшийся из за туч.
И орхидеи лежат,
как будто бабочки слетелись
Из тропических лесов
В витрины пыльных магазинов
Лоскуточками снов.

Закрой глаза и смотри –
Внутри переотражений
Уверенности и сомнений
В них больше нет. Не грусти.
Забудь злословье молвы.
Крушенье мифов и мнений
Предстало, как откровение,
В кружении головы.

02.2008

Видимо, верно
Мыслить уверенно
И без дураков.
Но, к сожалению,
Для изложения
Недостаточно слов

Из одного языка.

Пытался что-то там понять,
Знал истины наперечет.
Да только времени река
Куда-то не туда несет.

Что несомненно –
Выглядит скверно:
выход невидим.
Если послушать, 
Этот бездушный
Мир неисправим.

Безысходность.
 
А время, будто лимузин,
Летит под гору кувырком.
И вот, добрался до седин,
В душе оставшись дураком.

Может, недаром
Волчьим оскалом
Искажено лицо.
Скажи на милость,
Быть приходилось
Ангелом и подлецом

Подчас.

Устали ноги жизни крест
Носить, с сомнением борясь.
Где впопыхах искал чудес –
Нашел осколки, хлам да грязь.

02.2008

Понемногу вернулось ощущение времени,
Жизнь представляется не мельканием
Сцен и событий, негативных, как правило,
А разворачивается прямо перед глазами
Из свернутой ленты, в которой, что важно,
Есть и конец, и начало.
Утки в Новодевичьем пруду
Снова вывели полосатых утят.
Из окна, откуда царевна Софья взахлеб закричала,
Увидав, как рубят голову любовнику
По приказу родного брата Петра,
После этой и многих других жестокостей
Получившем имя Великого,
Свисает свежая зелень вьюнка.
Воздух по-майски прохладен, даже знобит слегка,
Но непонятно, то ли из-за погоды,
То ли от запаха крови и слез.
Вот ведь вопрос:
Неужели нельзя творить историю
Веселясь и не учиняя кровопускания?
Нет, увы, история есть тесто,
Замешанное вместо дрожжей на страдании
И на отрицании.
Золото куполов в небесах возвышает,
Но не оставляет сознание
Того, что святая земля под ногами
Похрустывает от обломков костей,
И слышится лязг мечей.
И только в своей белокаменной нише
Уснула навеки, теперь уже в вечной схиме,
Самая первая насельница этого места,
Еще не превращенного именем доброго бога в тюрьму.
История не пощадила ее могилы –
Плита разбита, но имя осталось:
Елена Девочкина. Какая малость,
Только имя и прозвище в самом начале ленты,
Которая есть история,
И которой чужды сантименты.

05.2008 Москва, Новодевичий

Эта часть жизни, ее поэзия
Исчерпала рифмы. Как странно вышло –
За неполных два года, прошедших вместе
На одном дыхании, из под крыши
Одного отечества, бросив вещи,
К берегам, до белой пыли развеянным ветром,
Перенесся, так и не ощутив победы
Путевой звезды над песками бессмертия.

Май догнал в пути, где-то между гор и морем
на алтарь весны водрузив не свечи
белые каштанов, а экзотичных
канделябров жакаранд и олеандров
распустив соцветия.
Терпкий запах йода от волны прибоя
Проникает в горло поглубже даже
Горлового пения. Там, где зноем
Истекает камень древней стены, где двое –
Ричард Львиное Сердце и Беренгария,
Неподалеку от моря
будто бы сочетались браком,
И не разделив ложа,
Перешли прямиком из-за стола в легенду,
Там, где кошкам и старым ослам строят приюты,
Считая благом
Помогать тому, кто просить не в силах
За отсутствием голоса –
Отыскалась гавань,
Или, вернее, залив с галечным пляжем
И старинным домом над ним.

Петухи, как стражи,
Предупреждают о рассвете утром,
Если еще спится.
И звонит колокол на Святом Андрее.
На Омониас улице – в переводе – Согласия –
Только кошки не могут жить в перемирии,
Остальным удается. И час за часом
Зной стекает с крыши благоуханным мирром.
 
Нет, и здесь, впопыхах порою
Промелькнет и сгинет, следа не оставив,
Нечто важное. И приходит пора
Сожаления. Небо, однако, не давит,
Занимая свое место где-то высоко,
Не достань рукою.
Здесь душа тоже болит, не скрою,
И болит о разном, но этот камень,
Что ее давил, где-то в другой вселенной
Потерялся и, может, песком рассыпался.

Очарованных мало везде, и даже,
Утверждать осмелюсь – их род повывелся
Повсеместно. 
Но когда на ладони, даже смотря внимательно,
Не находишь линии жизни и сердца, холма Венеры и прочего,
Убеждаешься – мир – чертовски странное место,
Где случается все, чего не захочется.

06.2009 Писсури