Красавица и Чудовище

               
 
                Я не знаю, где он похоронил Нилариа. Мы много ругались, но он ни разу не упомянул этого. Еще несколько дней прошли на работе в ратуше. Где был Арканд это время? Я его не видел. Или не хотел видеть... Но пару недель и много ведер взаимных обвинений спустя мы поняли, что нужно вновь налаживать некое подобие нормальной жизни. А куда нам было деваться?
                В тот день он привел себя в порядок, и собирался ехать к матери. Я сидел с новыми образцами породы с рудников, и письмами от Дорилина и Макса, которые описывали мне две совершенно непохожие ситуации на заводе, и, не зная, о каком заводе идет речь, можно было подумать, что это два разных завода.
                - Я тебе много раз говорил за Адалиса, но ты мне не веришь. – Бальтонари поправил воротник, и приосанился перед зеркалом. - Человека испортили деньги. До того, как он стал у тебя служить, он был совсем другим.
                - Деньги не могут никого испортить, Арканд. Деньги - это увеличительное стекло, которое делает красивое еще красивее, а уродливое – еще уродливее. До того, как он стал служить в моих отрядах, у него не было возможности расцвести истинными красками. А деньги просто дали ему эту возможность.
                Он покачал головой, и хотел ответить, но тут в дверь ворвался какой-то заплаканный молодой человек в аляповатых брюках, с общим вызывающим жалость видом, и бросился ко мне в ноги с криком «Избавьте меня от этой жизни!». Он уцепился за меня, и не отпускал, рыдая в голос.
                - Вот! Доброе утро! – Разом выдохнул мой телохранитель с раздраженным лицом. – Мы только что об этом поговорили, Домиарн! Но явился очередной неудачник, и ты снова не упустишь случая, и сейчас на площади вырастет эшафот. Ты сделал это с Лари, ты сделаешь это с ним! А я ведь не прошу от тебя много. Я прошу тебя перестать строить из себя неизвестно что, чтобы от нас перестали шарахаться люди! Я просто хочу быть счастлив!
                Задрожав от радости при виде беззащитного юноши, и его готовности стать моей жертвой, я четко осознал, что если не возьму себя в руки, то потеряю любимого. Тогда я поднял молодого человека за плечи (он был таким худым... Я мог убить его одной волной энергии...) усадил на стул рядом, и протянул ему носовой платок. Его сознание было прорванной плотиной, из которой хлестало непонимание, боль легендарных размеров, а душа была покрыта шрамами попыток осмысления, которые рвались под напором очередной жизненной ситуации.
                - Счастье, Арканд, не существует само по себе. Это побочный продукт достижения цели. Искать счастья – это все равно, что искать молоток без намерения использовать его для постройки дома. Какая у тебя в жизни цель? 
                Взгляд Бальтонари застыл на мне, как будто его владелец разом замерз, и не мог пошевелиться.
                Я вывел юношу из своей залы, провел по галерее, и усадил в одной из гостевых комнат.
                - Я скоро приду, и мы поговорим, хорошо?
                Он молча кивнул, всхлипнув.
                Когда я вернулся, Арканд все также стоял с озадаченным выражением лица. При виде меня он нахмурился.
                - Я постараюсь не срываться в этот раз. Обещаю, что не выполню просьбу этого несчастного, и не трону его. А ты постарайся сегодня не напиваться. Ибо если хочешь, чтобы я начал бороться со своими проблемами, то пожалуйста, борись со своими.
                Мой любимый мужчина с готовностью кивнул, взял меч, поцеловал меня в щеку, и уехал. Я посмотрел ему вслед, и подумал, что он может выглядеть красивым, благородным, и даже великосветским, когда хочет. Но по большей части он предпочитает быть буйным, изодранным в бесконечных драках, и демонически враждебным ко всему живому кроме друзей-собутыльников, и то, только если они с ним соглашаются.
                Разом обессиленный всем этим, я вернулся к образцам. Гонец от Дорилина не мог ждать до бесконечности – нужно было хотя бы ответить ему на письмо. В конце была приписка: «Сколько занимает пиролиз древесины?». Это означало, что Дорилин не оставил мысли постройки кирпичных печей для производства собственного древесного угля. Сумасшедший. Просто сумасшедший.
                Внизу в дверь постучали. Послышался голос Намигура, разговаривающего с кем-то. Я оставил письмо, и спустился. В дверях стоял мужчина средних лет в добротной одежде. У него были карие глаза и безупречно ухоженная маленькая бородка.
                - Добрый день, я очень извиняюсь, что побеспокоил, не у вас ли Латурис? – Внимательные глаза гостя выражали искреннюю заботу. – Сказали, что он убежал вверх по холму, в ваш замок.
                - У меня. – Я кивнул.
                - Мне бы с ним поговорить... – Мужчина замолчал многозначительно, волнуясь, что я его сейчас прогоню.
                - Проходите. Он на галерее. Вторая зала слева.
                Незнакомец, полыхая невысказанными переживаниями, побежал на галерею. Дверь второй залы оказалась запертой. Я даже не знал, что там есть замок. Послышался быстрый стук, и просьбы открыть дверь.
                - Бесполезно, Тисейн, катись откуда пришел, меня уже забрал Чернокнижник! – Послышался глухой голос из-за двери.
                Я поднялся по лестнице, и с размаху толкнул дверь. Мы с Тисейном влетели в залу.
                Юноша сидел на полу, прислонившись к стене. Увидев нас, он выхватил из-за пояса небольшой кинжал, и с выражением страха и отчаяния на лице стал со всей силы втыкать его себе в левое запястье.
                Он успел ударить себя четыре раза, прежде чем я подбежал, и выхватил у него кинжал. И, хотя Латурис был уже весь в слезах и в крови, артерию он не задел. Я обхватил его запястье, и стал останавливать кровь.
                - Мальчик мой, что ты делаешь, я люблю тебя! – Тисейн опустился на колени рядом с юношей.
                - Отойди!!! – Латурис вырвался из моих рук, бросился было бежать, но споткнулся, и ударился об стоявшую рядом кровать.
                На лице Тисейна были боль и сострадание. Он встал, чтобы помочь юноше, и тут потерял человеческий облик, и стал совершенно омерзительным чудовищем трудноописуемого вида. Но только на секунду. А в следующую секунду прежний Тисейн уже помогал Латурису подняться.
                Последний обернулся ко мне с мольбой в глазах.
                - Послушайте, уважаемый, оставьте его в покое, и пусть он сегодня побудет здесь.
                - Я люблю его! Не понимаю, почему он так себя ведет! И я без него не уйду. – В голосе Тисейна прозвучала враждебность.
                - А я вас не спрашиваю. Приходите завтра. Тогда поговорим.
                Выставив Тисейна, я обернулся к Латурису.
                - Вы не знаете... Не знаете... – Он разрыдался. – Это монстр... Монстр... Между двумя монстрами я выбираю вас, потому что по крайней мере вас все знают, и вы не будете издеваться надо мной годами!
                Я тяжело вздохнул.
                - Так. У меня много работы. Здесь ты в безопасности. На кухне – служанка. Она тебя накормит. Я закончу работу, приду, и мы с тобой все обсудим. Если ты не хочешь больше жить, то ты пришел по правильному адресу. Только сегодня утром я кое-кому пообещал, что не лишу тебя жизни по крайней мере до тех пор, пока не постараюсь помочь.
                - Помогите мне своей секирой! – Юноша растер слезы по щекам. - Это чудовище найдет меня везде, и не перестанет мучать!!!
                - Хорошо, хорошо, завтра утром. – Я успокаивающе положил руки ему на плечи. – А пока предлагаю тебе поужинать.
                Вернулся к себе, и снова сел за письмо Дорилина. Но увиденное не давало покоя. Я сделал два вывода – Тисейн превратился в монстра не сразу, а только в присутствии Латуриса, и в этот момент он как личность просто отключился, а, очнувшись через секунду, не осознал случившегося. Это означало, что чудовище не существует само по себе. Оно каким-то образом привязано к жертве. Но как и почему?
                «Ты сделал это с Лари, ты сделаешь это с ним!». Нет, этого парня, и тем более сразу после Лари он мне не простит. Только я не вижу, как демагоги Арканд и Дар кому-то помогают. Они только горазды оспаривать мои методы помощи.
                Я написал Дорилину письмо, и отослал гонца. Гонцу Дорилина неслабо было уехать в ночь. Я не стал его удерживать. А сам понял, что валюсь с ног от усталости. Я пришел в залу к Латурису. Он спал на постели, даже ее не разобрав. Я лег рядом с ним, и настроился на его мысли.
                У каждого из нас есть воображаемые места, где нам нравится находиться. Мы любим мысленно строить себе дома, замки, и даже целые миры, где мы – часто не то, чем являемся в реальности. Я вошел в мир Латуриса. В своем воображаемом мире он был девушкой невероятной красоты в сверкающем расшитом платье.
                Девушка сидела у фонтана во внутреннем дворике огромного дома с колоннами. Дальние коридоры и комнаты за колоннами обволакивала темно-синяя дымка. Длинные каштановые волосы красавицы струились по плечам, и в них были заплетены огромные бриллианты на ажурных золотых ветвях. Ясно, что в реальности все это было бы невероятно тяжело носить на своей голове, но на то и удивительный воображаемый мир, где все – именно так, как тебе хочется, даже если это против законов физики и природы.
                Между колонн появился Тисейн – точь в точь такой же, как в жизни. В фантазиях Латуриса только он сам был чем-то другим, а вот Тисейн оставался самим собой. Он подошел к девушке у фонтана, опустился на одно колено, и протянул огромный букет роз. Она взяла розы, и поднесла их к лицу, плача от радости и любви, вдыхая сладкий аромат.
Потом опустила букет, чтобы увидеть лицо любимого, но вместо Тисейна, смрадно дыша, ей оскалом улыбался жуткий монстр. Девушка издала крик, и попыталась убежать. Но не смогла. Он держал ее за что-то. Я не разглядел, что это было.
                Латурис застонал во сне. Я открыл глаза, и коснулся его лба. Что еще можно увидеть?
                Вернувшись к фонтану во дворик, я застал девушку одну. Она плакала от пережитого ужаса, и громко вздыхала, думая так: «Получил по морде, и сбежал? Не удалось пососать крови? Обиделся? Но ты уже не увидишь моих слез, и я не стану молить о пощаде и прощении, как дура, как будто я в чем-то перед тобой виновата. Я ни в чем не виновата! И я больше не дам тебе пить мою кровь, и облизываться и урчать от наслаждения, повторяя про мою «вину», чтобы мои раны открылись шире.... Чудовище, палач. Твои леденцы закончились. И перестань биться головой обо все вокруг в отчаянии от ускользнувшей халявы. Ты всегда можешь меня бросить, и найти себе новую жертву там же, где ты нашел меня.»
                Самое страшное было в том, что девушка знала, что это только временная передышка. Монстр рано или поздно вернется, и она перед ним полностью беззащитна.
                Между колонн раздались шаги. Красавица подняла голову, и застыла в напряжении, глядя в плотную синюю дымку.
                - Латурис! Где ты была? Смотри, что я принес тебе!
                Девушка задрожала всем телом, и обернулась. Позади нее стоял Тисейн, в его глазах была любовь и забота, а в руках  - блестящее ожерелье ослепительной красоты и уникальной ювелирной работы.
                Тисейн надел ожерелье на шею Латурис, и она обняла его, не в силах сопротивляться его чарам и своей любви, и они закружились в танце вдоль колонн. Он – высокий, статный, и очень счастливый, и она – содрогающаяся от мысли, что превращение ее любимого в чудовище – это только дело времени.
                Когда я очнулся, за окном уже взошла полная луна. Один из них был тяжело болен. Все указывало на то, что болен Тисейн. Но анализ его поведения с другими людьми не выявил никаких аномалий.
                Аномалия в поведении случалась только в присутствии Латуриса. Он каким-то образом провоцировал альтер-эго Тисейна. Но как и чем? Получалось, что Тисейн превращается в монстра, чтобы указать Латурису, что с ним что-то не так.
                Выходила невероятная вещь – в своей бесконечной, негаснущей любви Тисейн был готов терять человеческий облик снова и снова, чтобы предупредить Латуриса о том, что ему нужно о чем-то задуматься, и что-то в себе поменять.