Колбаса

Кому ничего, кому кукиш с маслом. А Таньке Крушининой и того и другого отведать пришлось сполна, хотя, в итоге, она оказалась в шоколаде.

Выросла Танька в семье своеобразной. Папа у нее был инженером-конструктором на заводе, а мама на том же заводе истопницей в котельной работала. Отец — двухметровый застенчивый красавец-интеллигент. У матери, серой мышки-коротышки, семь классов и иерихонская труба вместо глотки.

Что их свело и, главное, держало вместе, люди понять не могли. Но только вскоре молчун Николай Крушинин начал прикладываться к бутылке. А как напивался — гонял вокруг дома свою командиршу,да ножом размахивал, приговаривая:
— Убью… вот догоню и убью…

А просохнув, снова становился тихим «сраным интеллигентом», как звала его жена. и все что-то чинил в доме.А еще делал с Танькой уроки и плел ей косы... и был самым лучшим папкой на свете.

На заводе судачили, будто бы Надька Крушинина, несмотря на то, что с виду хабалка неказистая, в постели такое может, что за ней вприпрыжку самые первые мужики скачут. А этот ее инженеришка-конструктор просто слабоват в коленках стал, отсюда и скандалы. А со всеми этими скандалами до того Николай допился, что сначала его с работы выгнали, а потом и жена из дому. Ушел он жить в нетопленую дачку, да там и замерз…

Танька, в мирную пору получавшая от отца заботу, любовь и знания, а в буйную — страх, а от матери во все времена — окрики да попреки, выросла большой врушкой. В школе она еще как-то держала себя в руках, потому что особо врать было некому — все и так всё про нее знали. Но, поступив на вечерку в педагогический, Танька распоясалась и начала лихо заливать однокурсницам, что мама ее — выпускница МГИМО. А первый мамин муж был дипломатом в Америке. Но свалилась ей на голову неземная любовь. И ушла она, в чем стояла, к гениальному инженеру, от которого и родила Таньку. А инженер этот был очень талантливым и красивым, и добрым. Он шил Таньке платья и учил всему-всему-всему. Пока однажды геройски не замерз во льдах, спасая... ну, в общем, кого-то спасая. Теперь уж и не вспомнить. А маме пришлось стать истопницей. Но и у вагонетки с углем она говорила исключительно
по-английски и держала себя королевой.

В институт из своего дальнего Подмосковья моталась Танька четыре раза в неделю. И тратила на дорогу столько времени, что успевала написать шпоры по всем предметам. И были те шпоры так хороши, что однокурсницы делали вид, мол, верят в ее враки…

Помимо того, что работала Танька в своем городке секретарем директора школы, вечерами училась на истфаке в Москве, так еще два раза в месяц, в аванс и получку, закупала она колбасы в гастрономе у Казанского вокзала для всех материных подруг и знакомых. А мать, конечно, слегка на этом «наваривалась». Ну, а что делать, время было дефицитное. В родном городе на прилавках только куры синие. А как без колбасы докторской за стол сесть людям, к примеру, в праздник? А в оливье, ну, не курицу же эту класть? В будни в Москву не смотаться, а по выходным «колбасные электрички» разве что штурмом брать…

В очередной столичный вояж затаварилась Танька «Докторской», сбежав со второй пары и отстояв солидную очередь в магазине. Да довесочек и сожри с голодухи. К полуночи добралась до вокзала. А тащиться-то ей к головному вагону, а сумки-то тяжеленные, а перрон-то длиннющий. Хорошо, что до электрички время еще было. Едва дотопала, живот ей и прихвати. А на улице мороз — декабрь месяц, а назад-то уж сил идти нет.

Спрыгнула с перрона в темень Танька, метнулась к тупику и едва успела. И только успела, как кто-то хвать ее за мягкое место! Легонько так, будто погладил… Ужас обуял Таньку! Рейтузы натянула и бегом по шпалам к вокзалу.  Как добежала, опомнилась, глядь, а сумок-то у нее нет! Все там, в тупике, и бросила с перепугу. А в сумках колбасы на всю ее зарплату и кошелек, и конспекты, и документы.

И назад страшно, и с пустыми руками домой лучше не возвращайся — мать со свету попреками сживет. Не помня себя, добрела Танька до милиционера, дежурившего на вокзале, страсти свои ему поведала. Повела к месту преступления. А в тупике темень — хоть глаз коли. Дошли, он фонариком-то посвети, а там такое…

В общем, лежит поперек рельсов припорошенный снегом приличный, но вусмерть пьяный мужик — в дубленке и дорогом костюме, шапка пыжиковая рядом валяется. Вот только с лицом у него что-то не так. Это ж в темноте Танька аккурат там и присела, когда живот прихватило. Потому он рукой и отмахнулся, а она-то подумала, маньяк…

Милиционер поржал и велел Таньке лицо мужику снегом обтереть, да под руки его к вокзальному отделению милиции и поволокли. Сам бедолага на ногах не стоял и был в отключке. А милиционеру-то зачем возиться с этим мужиком душистым, когда есть на кого его сбагрить. Как до перрона дотащили, он документы у пьяного для вида проверил и давай хохотать по новой, аж до слез его пробрало:
 
— Гражданка, вы либо себе этого Уделанного забирайте, либо я вас за хулиганство на 15 суток арестую, и вся ваша колбаса будет конфискована, как вещдок.

Вроде шутил он, но только жалко Таньке стало несчастного мужика. Отца он ей напомнил и смерть его страшную. А время уж к электричке двигать — да не к той, на которой планировала, а к самой последней по расписанию. И какой там первый вагон — еле успели они с ментом пьянь бесчувственную в тамбур сунуть, да Танька следом вскочила, и состав тронулся.

Хорошо, что в том вагоне народу почти не было, а кто был, так сам сбежал. От умывания снегом-то много ли проку.

В общем, добрались до дому, мать в крик — пускать не хочет. А потом паспорт мужика того открыла и давай еще громче вопить:

— Горе ты мое, никто на тебя не зарится, так с улицы алкашей таскать начала! Это ж надо было так прицелиться, чтоб опять в сраного интеллигента попасть! Гляди сама, коль не веришь — Уделанный!

Танька взяла у матери паспорт, прочитала: «Удельный Павел Иванович…»

— Да не Уделанный, а Удельный, мама… Хватит твоей совести и одного замерзшего…

Как вдвоем мыли бедолагу в ванной да отстирывали, рассказывать не стоит. Потом в кухне на раскладушку его завалили, дверь диваном приперли снаружи, от греха, да и спать. Утром встали, видят чудо: стол на кухне накрыт — колбаска с глазуньей, какао наварено, и даже хлеб поджарен по-особому. И сидит за столом мужик вчерашний — красивый такой и молодой. Только шишка на лбу и фингал под оба глаза. Сидит, благодарит Таньку и Танькину мать и говорит, что помнит лишь, как упал на рельсы, и как холодно было. А потом в ванной…

Оказалось, что он — дипломатический работник, в отпуск приехал из Дублина, да зашел в гости в друзьям. Ну, а пить-то за границей по-русски разучился, вот и хлебнул лишнего. Думал, на улице протрезвеет… В общем, как забрел в тупик на вокзале и как сознание потерял, слава Богу, не вспомнил. Зато вспомнил, что жена ему в Ирландии с джазовым музыкантом изменила. Потому и напился, а так особо-то не увлекается, нет… И что вообще попросился он назад на родину, ну хотя бы лет на пять, подальше от позора…

Живет теперь наша Танька в Москве со своим Удельным, заканчивает МГИМО и готовится стать матерью, а заодно и за бугор собирается. Пять лет пролетели, как одна счастливая минута…

А муж любит ее всё сильнее: и за то, что она неисправимая фантазерка, и за то, что в отличие от матери, умеет быть не только страстной, но и сдержанной — без упреков, и за то, что жизнь ему спасла, не дав замерзнуть на улице.

Как не дала — это уже второй вопрос. Должна же быть у женщины ну хоть одна маленькая тайна.

Что до Танькиной матери, так она в Москву переезжать наотрез отказалась и из котельной уходить не стала — так и работает там, и все такая же горластая. И говорят, что таскается к ней туда кто-то из заводоуправления… с цветами… Чем они там занимаются и на каком таком английском общаются, народ не в курсе, но ходит Надька, как и прежде, задрав нос… Одно слово, королева…

24.05.2012
______________________
Все совпадения с реалиями случайны.