База

База.

- Псс… псс… э… - взволнованный голос из темноты.
В дальнем конце коридора пискнул лифт, быстрые шаги по вычищенному полу. Я оторвался от монитора.
И понял, что это не сон.

За 19 часов до этого…

На дне пивной кружки остатки пены, фисташки разбросаны по столу. Она подсела.
- Проблемы? – улыбка. Голливуд. И ноги – шикарные бедра, шпильки. Мне плевать, у меня отец умер. Не сегодня. Когда угодно, только не сегодня, и даже самые красивые ноги не заполнят едкую пустоту. Не знал такую раньше. Жизнь кажется фильмом, просто смотрим, думая – ничего с нами не случится: катастрофы, теракты, сибирская язва. Как больно и приятно разочаровываться в наивном этом мнении. Начинаешь чувствовать себя мудрее и… живее. Отвечу, не надо обижать девушку.
- Сегодня знакомиться настроения нет, - чего я, как школьник, даже сейчас, в почти тридцать, полупьяный и грустный ищу взглядом на дне кружки? Как иногда бесят эти игры, иногда хочется сказать – я люблю тебя, хочу тебя! Нет, мы играем, всегда играем в долгом фильме под названием жизнь.
- Понимаю, - хлопает ресницами. – Второй день дождь… гроза. Вы необычный. Здесь другой контингент.
Знаю, не надо смотреть через плечо на задымленный бар с бильярдными столами и двух безбородых байкеров с бутылками пива «Bud». Ты здесь тоже ярко смотришься в коротком платье, с ухоженными волосами.
- У меня отец умер, - всё-таки начал с ней играть. Хочу, чтобы пожалела. Внутри, на дне, как гром снаружи, прозвучало желание.
- Соболезную, - плохо играет. Не верю. Встает и уходит. Шпильки стучат меж столами. Как правильно. Мудро. Это последнее, что я помню, дальше разум рисовал мне картинки, размытые барабанящим за окном дождем.
Пиво, много пива, байкеры улыбаются мне, сидя за стойкой. Я их очень люблю - кажется, меня поняли. Картинки тают; дождь, размывающий их, не утихает, китайской пыткой заколачивая гвозди в мозг.

Я открыл глаза от холода и тут же закрыл от дождя. Мерзкие капли брызжут в лицо, я встаю, нога поскальзывается на грязи. Где я?! Ночь, идет дождь, земля и трава, раскаты грома, вспышка рожденного грозой света показала забор с металлической сеткой и колючей проволокой. Снова вспышка, забор вокруг меня, я в поле. Ночь! Дождь!
Я упал. Зубы стучат. Холодно.
Допился. Смешно. Потом резко не смешно. Поднялся с колен; всё тело сковано, болит, резкие судороги проходят по нему, как раскаты грома. Что за одежда на мне? Черный комбинезон. Номер - семь, ноль, четыре. Этого не может быть, такого не бывает. Институт, общага, первый секс, работа два через два, «Лансер» в кредит – я простой человек. Всего этого нет! Я всего этого не хочу! Может быть, меня избили и выкинули в поле байкеры? Забор срастается со строением, и дверь, как на подводной лодке: без углов, с крутилкой в центре. Фильм ужасов. Режиссер кричит: «Мотор!». Оглушающие раскаты грома.
Фильм ужасов.
Потому что мне страшно. Потому что мне надо идти к двери.
Страх съедает изнутри, как болезнь, но я иду; знаю, даже на грани обрыва, куда падают все несбывшиеся мечтатели, знаю суровую жизненную правду, далекую от офисного планктона вроде меня – страх нужно побороть. Человек, поборовший страх, вышел из пещеры и начал пахать землю. А я вошел в пещеру, где воет сирена и красный свет аварийный ламп бегает от пола к потолку.
Повеяло могильным холодом. Коридор и двери, два лифта – один грузовой. Теплей не стало. Позади дождь и мокрые следы с ошметками грязи.
Кто играл в «F.E.A.R», меня поймет – такое же место, лаборатория, бункер, везде темно, и страх не игровой, настоящий. Страх от невозможности всего этого. Со мной. В голове вспыхнул темный бар, красотка, шпильки. С каждым шагом вглубь коридора всё больше хотелось её ещё раз увидеть, сказать ей нечто важное.
Первая попавшаяся комната: офисные столы и перевернутые стулья. Два монитора светятся, куча бумаг: доклады, рапорты…
Моя фотография. Здесь. Безумие.
Сергей. Всё верно: рост, вес, возраст. Откуда взяли?! Телефон… симка. «Контакт» действительно читают. Электронные письма за год. В мониторе папки, файлы. Дрожащая рука щелкнула мышкой. Я дышал быстро, боялся за сердце. Закрой глаза и спи. Сон. Я больше не пью.
- Псс… псс… э… - взволнованный голос из темноты. Ноги от страха подломились; хорошо, что сзади стул. Я оторвался от монитора. В дальнем конце коридора вежливый писк лифта, быстрые шаги по вычищенному полу. Шаги решительные, как у военных. Но голос из темноты напугал ещё больше.
Ученый - мужик старше меня, плешивый, косоглазый, в белом халате. Выглянул из-под стола, призывая рукой. Будто я сам не хочу под стол!
- Сергей, да? – знает моё имя. Страшный, с черными глазюками, как у хомяка. Смотрит в пол. - Ты очков на столе не видел?
- Какие на…
- Тсс…
Шаги свернули, затихают. Писк лифта.
- Я… проснулся на улице. Что происходит? Где мы? Ты хоть понимаешь, мужик, что…
- Да не болтай ты. Тихо…
- Рот не затыкай.
- Они вернуться сейчас.
- Кто?
- Слили нас. Восемь лет работы коту под хвост? Кто-то сверху брякнул.
- И чё?
- И всё, - ученый не сдержался – фыркнул громче обычного. - Слили нас, понимаешь, слили. Тебя, меня… Тебя вообще в первую очередь. Пошли. Куда ж очки делись?!
Пополз на четвереньках в коридор; ничего не боится.
- Стой!
Не слышит. Уполз и всё.
- Эй…
Пополз и я.
Труп лежит за поворотом, ко мне спиной. Молодая женщина в белом халате, черные волосы вылезли из-под синей заколки.
- Ты, главное, доберись до прессы… Нет. Лучше просто живи. Живи и всё. Забудь эту грозу проклятую, - бубнит что-то ещё. Уполз на лестничную площадку, дальше – в подсобку. Я - за ним. Сзади, далеко, правда, опять шаги. Ищут кого-то? Хотя, понятно, кого.
- Видишь решетку? Вынимай.
- Не вижу.
- Да вот же. Стой! Подожди ты! Потихоньку. Вылезешь – беги в сторону леса. Всё равно куда-нибудь доберешься.
- Погоди, а… Москва то где?
- Километров сто. Залезай.
- Ты первый.
- Не… - мотает головой. – Лезь.
- А ты?
- Не…
Темно. Издалека гул вентилятора, под ногами щелкают стальные пластины.
- Так чего здесь случилось то?
- Слушай, давай ползи уже, а! Оно тебе надо?! Меньше знаешь, крепче спишь.
- Уверен, что я усну теперь?
Вздыхает, поглядывая на распахнутую дверь. - Слышал, что бывает, когда в человека молнией бьет?
- Что «бывает…»? Умирает.
- А вот и нет. Многие выживают. А ещё бывает, к глухим слух возвращается, языки начинают знать. Древние.
- Ты вообще про что сейчас?
- Мы тут… - на дверь со страхом смотрит. – Мы тут изучали таких вот… уникумов. Ну, понимаешь, тех, в кого молния попала.
- Я то здесь причем? – ей богу, в морду дам. Крыса лабораторная.
- Да как сказать…
- Как?
- Ну, короче, не только изучаем мы. Производим ещё. Понимаешь? Привозят сюда разных, гостей столицы в основном, а мы их на улицу, под грозу. Кого-нибудь да и бахнет. Мы его на анализы, тесты разные проводим. Постановление пришло сверху - создать отряд таких вот бойцов, тех, кто от удара молнией способности получил. Ну, и ты… тоже сюда попал.
- Чет я не помню, чтобы в меня молния била.
- Ты записи на компьютере не видел чтоль? Шарахнуло тебя, и память отшибло.
- Так я ничего не чувствую. Никаких способностей.
- Так не все чувствуют. И получают тоже не все. Изучать надо, а мы тебя только запустили, тут эти…
- Кто «эти»?
- Ну, спецназ, - скрипит зубами, объяснять устал. – Положили всех. Свидетелей ликвидировали.
Ну, бред же! Полнейший бред. Даже бить дурака косого не хочется.
- А ты то чего со мной не идешь?
Шаги близко, ступеньки считают. Не успеем! Пополз в темноту, плевал я на косого. На правительственные разборки тоже плевал. Я жить хочу, просто жить. И выбраться из этого страшного сна. Как бы ещё выбраться? Поворот, темнота; ударился лбом об угол. Впереди тусклый свет, увидел стенки туннеля. Как таракан, на корячках ползу вперед. Может и вправду молния в меня ударила? Ничего не помню. Впереди свет. Решетка. Голова в шлеме.
- Второй сектор - чисто! Две группы на нижний этаж! – трещит рация. За спиной «Винторез», стоит посреди коридора в камуфляже. Меня не видит, я над ним.
Двигаться нельзя. Страшно. Локтем поведешь, металл щелкнет. Руки дрожат, по-настоящему. Последний раз так на ГОСах дрожали. Опять эта баба перед глазами, её ноги. Ведь умру, и всё - не сон. Может такое быть, запросто может: спецназовец, ученый, гроза. Закрою глаза и проснусь утром.
- Седьмой! Первый уровень – чисто! Подгоняйте машину! – сквозь динамик сухой голос.
- Понял! – устало ответил салага. Поплелся куда-то.
Я тихо воздух выпустил. Знаю их – не люди. Роботы. Как можно так служить стране? Слепо. Бездушно. Ненавижу такую армию. Ненавижу и боюсь.
Снова шаги, металлический туннель приглушает их. В решетке мелькнули две фигуры в камуфляжах. Тащат…
Косого тащат.
Стеклянные глаза ученого увидели меня через решетку, белый халат в крови. Когда его нашли? Как нашли? Как убили? Почему я выстрелов не слышал? Тело не подчинялось, но я сдвинулся с места. Пополз по темноте, как котенок в материнской утробе. Натыкался на углы, металл подо мной прогибался, я замирал и не дышал, но…
Тихо. Очень тихо.
Среди тишины пришел запах грозы. Свежий, живой. Я давно не плакал. Страшно и стыдно мужику плакать. Принижает нас, равняет с бабами. Даже слезы радости нам противопоказаны. Свет лился из-за угла. Как и шум дождя.
Обоими ногами выбил решетку. Дождь, холодный душ посреди залитого ночью поля. Вспышки молнии. Теперь родной, наверное. Побежал по высокой траве, окунаясь в дождь. Запах сводит с ума, сводит с ума тяга жить, творить, верить.
Человек проходит через ад и очищается, понимая, как много вокруг него прекрасного и живого, бесценного, того, что продаем за копейки, гоняясь за миражами из тщеславных мечтаний.
Я жив. Решетчатый забор утонул в ночном горизонте. Скорый бег бросает в чащу. Расцарапал лицо; бегу, бегу, бегу!
Найдут. Бумаги с данными остались на столе. Всё осталось. Я понял, почему косой не полез в вентиляционные шахты – некуда идти. Как и мне.
Вышел на шоссе. Машина засвистела тормозами, свет фар выцепил меня из темноты обочины. Окатило водой придорожной лужи.
- Жить надоело?! – щетинистый водила с сигаретой в зубах опустил стекло, глядя на меня, как на йети. – Че под колеса лезешь?!
- До Москвы. Приедем, рассчитаюсь.
- Залазь, - после паузы вздыхает водила.
Не верю в произошедшее. Не верю до сих пор. Не верю, что выжил. Думаю, виноват алкоголь. Эта мысль посещает всё чаще. Мы приехали, я пошел домой за деньгами. Ключ лежит в секретном схроне.
В квартире темно и тихо. Тикают часы.
Отец сидит привычно в кресле с бахромой, читая газету. Очки повисли у него на длинном носу. Взгляд встретил меня в прихожей. Я медленно сполз по стене, не в силах что-либо сказать или сделать. Забыл про деньги, про ночь в лаборатории. Меня снова ударила молния, на этот раз изнутри.
- Ты меня видишь? – со свойственной ему простотой и деликатностью поинтересовался отец.
Я молчал.
- Невероятно, - папашка встал. – Сынок… я только сейчас понял.
Я тоже понял.
Понял, о какой сверхспособности, подаренной молнией говорил косой ученый. Он, наверное, ещё не догадался, почему не может выйти из лаборатории.
Ему суждено бродить в ней вечно.

Тимофей Верхов (14.05.2012).