Судьба. Часть 2

                Часть 2.
                Встреча.

 Вблизи бункеров, что представляли собой вырытые в склоне холма землянки, с построенными из подсобных материалов тамбурами, никого не было.
- А, где люди? – оглядываясь по сторонам, спросила Лида.
- На работе, - ответила Надежда, и пояснила: - Все работают.
- А, мама?
- Здесь она твоя мама, здесь, - ответила Надежда, направляясь к крайним землянкам.
- А она, отчего не на работе? – забегая вперед, и заглядывая Надежде в глаза, спросила Лида.
Та, от ее взгляда на мгновение замялась, но затем, справившись с чувствами, ответила:
- Болеет она, оттого и не на работе. Впрочем, сейчас сама увидишь.
 Неожиданно, пронзительно остро Лиде вспомнились слова старухи Гулидиной – «Только это …, как тебе сказать. Вообщем с головой у нее не все хорошо. Нет, ты Лида не волнуйся, она нормальная. Только порой плохо помнит, что с нею было».
- Так, что с ней? – загораживая Надежде проход, спросила Лида.
- Погоди, - отстраняя ее, произнесла Миронкина, и громко прокричала: - Оля! Оля Кудрявцева – выходи! Затем подойдя к низкой, обрезанной на одну треть, двери крайней землянки, открыла ее и прокричала: - Ольга ты дома?
Тот час из глубины раздался голос мамы: - Дома я. Сейчас выйду.
- Мама!!! – захлебнулась в крике Лида, - Мама!!!
 Она рванулась к землянке, но не успела. Дверь широко распахнулась и, щурясь от дневного света, полусогнувшись, на пороге появилась мама. Дыхание у Лиды прервалось, а ноги, что еще минуту назад стремительно несли ее, приросли к земле.
- Здравствуй Надежда, - произнесла мама, не обращая внимания на Лиду.
- Что ты хотела? – пристально глядя на Миронкину, спросила она.
- Да вот… Ольга. Вот…, - Надежда, растерявшись, показала рукой на Лиду.
Мама безразлично посмотрела на нее, и, не проявляя интереса, спросила: - Кто это Надя?
- Как кто? Ты, что Ольга! Ты, что не узнаешь? Дочка это твоя! Дочка твоя вернулась!
От этих слов Надежды оцепенение у Лиды прошло, и она с криком: - Мама, - бросилась к матери. Та, отстраняясь от нее, глядя на Миронкину, неприязненно произнесла: - Нету, нету у меня никакой дочки! Ты же Надька знаешь. Знаешь, что мою дочку убили в лагере. Ты кого мне привела?
- Мамка! Мамочка! Это же я, - приседая от напряжения, кричала Лида, размазывая ладонями по щекам слезы.
 Мама смотрела на нее тусклым, отсутствующим взглядом. Ее темно-карие, такие же, как у Лиды глаза были словно подернуты матовой пеленой, и она – эта пелена, казалось мешала ей разглядеть Лиду.
- Ты зачем Надька, мне водишь чужих детей. Ты знаешь, что я не работаю. Мне самой есть нечего, а ты все водишь и водишь, - медленно, лишенным всякого выражения голосом произнесла она, обращаясь к Миронкиной.
- Оля, Олечка, опомнись, - ласково обнимая маму, произнесла Надежда, после чего сделала жест рукой Лиде, призывая ее подойти поближе. Неуверенными шажками Лида подошла к ним и остановилась.
- Ты же посмотри. Ты посмотри Олюшка, - произнесла Миронкина, привлекая Лиду к себе, - это же дочка, дочка твоя - Лида.
Недоверчиво поочередно глядя на Лиду и Надю, мама, сомневаясь, спросила у Нади: - Дочка?
- Дочка, дочка, - утверждающе кивая головой, сказала Надежда.
- А, не врешь?
- Ну, что ты Ольга! Как можно! – воскликнула Надежда.
- Ну, если не врешь, то пусть в дом проходит, раз дочка, - и она посторонилась, открывая проход в землянку.
 Видя то, что Ольга, пусть не узнав, но все же приняла дочь, Надежда, облегченно вздохнув, сказала:
- Вот и хорошо. Все образуется. Свыкнетесь вы друг с другом, и все будет хорошо. Потом вспомнив о работе, поправляя сбившийся платок, она торопливо добавила: - Я вечером к вам забегу.

 Низко нагнувшись, Лида шагнула через порог землянки и замерла. Тусклый, колеблющийся свет самодельной лампады был настолько слаб, что освещал только небольшой круг в центре подземного помещения.
- Чего стала, проходи, - подталкивая ее в спину, сказала мать, и недовольно добавила: - Иди дальше, я дверь прикрою. А то всю хату мне выстудишь. Лида, сделав несколько неуверенных шагов к центру,  вновь остановилась. Мать, закрыв дверь,  прошла в дальний угол к сооружению из перевернутых ящиков, служившей ей кроватью и, отвернув угол лоскутного одеяла, уселась.
- Еды я тебе не дам, - угрюмо посмотрев на Лиду, сказала она, - Самой мало.
- Мама, мне не надо. У меня немного есть.
- Вот и ешь свое, - произнесла она, и, встав с кровати, направилась в темный угол землянки.
- Ходят тут, ходят. Всё еду выискивают, - донеслись до Лиды ее неразборчивые бормотания. После чего она услышала легкое постукивание ложки о жестяную посуду.
- Хороший сегодня день, - ни к кому не обращаясь, нечленораздельно произнесла мать, пережевывая пищу.
- Очень хороший, - продолжила она, - Вот крыску сегодня поймала, очистков картофельных собрала. Обед сытный, с мясом.
 Слова мамы о пойманной крысе сорвали Лиду с места.
- Мама не ешь это. У меня тушенка есть американская.
В тусклом свете лампады Лида заметила хищный свет в глазах матери.
- Тушенка говоришь, - хитро улыбаясь, произнесла она, и, отставив в сторону жестяную банку, служившую ей посудой, спросила: - А мне ты дашь немного?
- Конечно дам мама, - произнесла Лида, поднимая с земляного пола свой узелок. Пока Лида развязывала тесемки, мама встала со своего места, и тихонько подошла к ней сзади.
- Покажи, покажи, что там у тебя, - заглядывая через плечо, жадно спросила она.
Развязав узел, Лида достала большую банку тушенки.
- Ишь ты, богатырка, какая! – восхищенно, с завистью глядя на банку, сказала мать.
- А, сколь мне-то дашь? Ложку дашь?
- Я все мама отдам! Все! Держи! – не в силах сдерживать переполнявших ее чувств, воскликнула Лида, протягивая матери банку.
- Это мне? – недоверчиво глядя на нее, произнесла мама.
- Тебе мама, тебе.
- Вся банка мне?
- Ну конечно.
- А, где ты взяла? Может, украла? Тогда я не возьму. Милиция придет и тебя, и меня  посадят.
- Да нет мама! Я не украла. Я ее с лагеря, с самой Германии везу.
 Мать, недоверчиво поглядев на Лиду, произнесла: - Так говоришь, не украла? Если не украла – я возьму. После чего крепко прижав банку к груди, направилась в темный угол землянки.
- Я ее спрячу, - донесся ее тихий голос, - спрячу, чтоб никто не нашел. И ты не гляди!
 Спустя несколько минут мать вернулась к освещенному месту в землянке. Вытирая тряпицей испачканные землей руки, она без особого интереса, спросила:
- Так ты говоришь, в лагере была? – и, не дожидаясь ответа, произнесла: - А, в каком?
- Мама, мамочка! Ты, что же совсем ничего не помнишь? Мы ведь вмести были с тобой в Эммендингене! А потом и в проверочном пункте были вмести. Только ты раньше прошла проверку, и тебя в июне отправили домой. А, мне до сентября пришлось там быть.
- В Эммендигене, говоришь? – не глядя на Лиду, произнесла мать, и медленно, тяжело  вспоминая, добавила:
- Я помню. Я там была. А, тебя я не помню.
- Ну, как же мама! Как не помнишь? Неужели даже не помнишь того, как тебя чуть было не расстреляли?
- Расстреляли? – тихо, как эхо отозвалась мать, - Это не меня расстреляли, это дочку мою Лидочку расстреляли в лагере.
 Беспомощно глядя на маму, Лида, взяв ее за руку, сказала: - Смотри, вот сюда смотри. Видишь, у тебя вывернута ладонь. Твоя рука попала в прокатный станок. Ее зажало и вывернуло. Тебе было очень больно.
- Было больно… - разглядывая изувеченную руку, тихо согласилась мать.
- Доктор Кох, Вальтер Кох, сказал, что рука сломана, и что ты не сможешь работать. А комендант лагеря, выслушав его по телефону, приказал расстрелять тебя. Он еще раньше говорил, что тот, кто не может работать, не должен быть обузой для Германии.
 Лида взглянула на мать. Лицо ее выражало чувство глубокого беспокойства. Она, то внимательно смотрела на Лиду, то озабоченно переводила взгляд на свою руку.
- А потом, потом ты помнишь, как тебя повели на заводской двор? А я тогда побежала за мастером Зибером. А потом я бежала во двор, где стояла ты. Ты вспомни! – уже кричала Лида.
- Охранник, которому было приказано расстрелять тебя, не успел выстрелить. Не успел потому, что я помешала ему. За это, и еще за то, что я бросила работу, меня посадили в тюрьму. Ну мама, мамка, да вспомни наконец!
 Ее крик растревожил мать. Внезапно она отстранилась, и, глядя на Лиду долгим тревожным взглядом, тихо спросила: - Кто ты?
- Мама, я – Лида! Вот смотри, - она торопливо начала закатывать рукав кофты на левой руке, - смотри мама! Вот видишь ожег! Я была маленькая, и ты нечаянно ошпарила мне руку кипятком из чайника. Помнишь?
 Мать пристально посмотрела на ее руку. Затем, словно не доверяя своим глазам, осторожно провела пальцем по месту старого ожога, и поднимая на Лиду глаза, шепотом произнесла: - Помню.
Затем, долгим взглядом посмотрев на дочь, она, тяжело вздохнув, выдохнула: - Доченька… Лидочка моя, наконец ты вернулась. 

 Громкий стук  и веселый голос Миронкиной прервал их разговор. Прикрывая за собой дверь, она радостно сказала: - С хорошей новостью вас девочки. Сегодня было заседание горисполкома. На нем принято решение пустить трамвай. Будем восстанавливать пути. А Фельдман наш, какой молодец. Он нам дом выбил. Почти не разрушенный двухэтажный дом на второй улице Фрунзе. После работы будем его восстанавливать. А еще обещали всем рабочую форму выдать. Так, что Ольга пора тебе начинать работать.
- Пора Надя, теперь пора. Дочка вот вернулась, нужно жить, - спокойным голосом ответила мама. Заметив произошедшую с Ольгой перемену, Надежда внимательно посмотрела на подругу, затем обращаясь к Лиде, спросила: - Признала что ли?
Лида, улыбаясь сквозь слезы, молча, кивнула головой.
- Ну, вот видите мои хорошие, как хорошо все получилось, видите, - привлекая к себе Лиду и маму, произнесла Надежда.
- Я ведь знала, что рано или поздно Ольга вернется в нормальное состояние, - продолжила она, утирая непрошенные слезы.
- А, знаете, что девочки, - неожиданно тряхнув головой, весело произнесла Надежда, - а давайте устроим праздник! Я сейчас сбегаю, раздобуду какой нибудь еды и вина. А вы подождите. Я мигом.
- Надя! – воскликнула Лида. Она хотела сказать Миронкиной о том, что немного еды у нее есть, но не успела. Дверь за Надеждой захлопнулась прежде, чем Лида успела закончить фразу. 
- Мама, а ты помнишь, как мы расставались? – спросила Лида, после ухода Миронкиной.
- Помню Лидушка, помню. Я теперь все-все вспомнила, после того, как ты показала мне свой шрамик от ожога. И как расставались, помню. И как бежала я вслед уходящей колоне, а ноги мои не слушались меня. Словно и не мои это ноги были. И как ты махала мне рукой на прощанье. Я теперь все помню, - торопливо говорила мать, гладя Лиду по коротко остриженной голове.
- Ой, доченька! – неожиданно воскликнула она, - Да ты, небось есть хочешь?
- Хочу мама, - откровенно призналась Лида, - с утра кроме хлеба, что Миронкина дала, ничего не ела.
- Я сейчас, сейчас, - засуетилась мать, направляясь к тому месту в землянке, где накануне спрятала банку тушенки.
- Сейчас я тебя накормлю, - донесся ее голос из темного угла.
- Не надо мама. Давай немного подождем. Сейчас Надежда придет, вмести, и поедим, - произнесла Лида. Отыскав взглядом свою котомку, она подошла к ней и, подняв с пола, поспешно развязала узлы тесемок.
- Смотри мама, что у меня еще есть, - весело произнесла она, доставая большую упаковку американских галет.
 Дверь землянки широко распахнулась, и на пороге появилась улыбающаяся Надежда. Вытаскивая из-за пазухи сверток и бутылку с мутноватой жидкостью, она весело пропела:
- Эх, на последнюю, да на пятерочку куплю я тройку лошадей…
После чего, насколько позволяла высота землянки, подняла вверх руку с бутылкой, и, приплясывая на месте, продолжила:
- И дам я кучеру на водку, эх погоняй брат поскорей.
Оборвав песню, она с сожалением произнесла: - Нет, кучеру я ничего не дам, денег не осталось.
После чего, сорвав с головы платок, тряхнув еще не отросшими толком рыжими волосами, сказала:
- Деньги – дело наживное. А, раз так - то и грустить о них не надо. Давайте девки водку пьянствовать будем!
- Надежда, ты так быстро убежала, что я не успела сказать тебе о том, что еда у нас есть, - произнесла Лида, показывая Надежде пакет с галетами и тушенку.
- Ух, ты! – увидев банку, восхищенно сказала Надя, - Да тут, если каждый день по ложке в суп ложить, на целый месяц хватит. После чего решительно отведя в сторону Лидину руку с банкой, сказала:
- Тебе с мамой еще месяц жить. А на карточки не попируешь. Так, что оставьте это богатство себе, а мы сейчас поедим, что бог послал.


Рецензии