Глава 12

            ГЛАВА 12


                Заканчивался 1995 год.  Несмотря на то, что новостные телевизионные программы больше походили на сводки из зоны боевых действий, Максим продолжал работать таксистом. Нередко оказывался на грани – рискуя попасть в хронику чрезвычайных происшествий. Алексей Николаев чуть не поплатился жизнью столкнувшись с наездом со стороны очередной криминальной группировки. Крепкие ребята в спортивных костюмах и кожаных куртках решили установить свой контроль над городскими бомбилами. Бомбилами теперь называли таксистов. Первые рэкетиры, крышевавшие таксистов, относились к Николаеву с уважением, как к бывшему «афганцу», что-то человеческое в них ещё оставалось. И процент от выручки с Алексея брали минимальный. Извращённое, но всё же понятие о долге и чести. На этот раз вымогатели заломили цену, Николаев достал из бардачка юбилейный вымпел, который ему подарили сослуживцы, по случаю вывода наших войск из Афганистана. Показал вымпел быковатым парням в спортивных костюмах. Они только скривились в ответ:

          – Ну и чё?

          – Не стану я платить, я уже рассчитался по своим долгам.

          Алексей понял сразу, что с этими договориться не удастся, и всё же уступить не мог. В молодые годы он был задирой и хулиганом, но никогда не был бандитом. Эти выродки вызывали у него отвращение. Он знал, что будет дальше. Как и положено по классике криминального жанра, из-за спины здоровенного парня выскочил шакалёнок Табаки, вырвал вымпел из рук таксиста и втоптал в грязь со словами:

          – Ты этой тряпкой задницу себе вытри.

          Верзила сбил Николаева с ног, без лишних разговоров. Трое его подручных стали пинать лежащего на земле таксиста. Больше других старался тот, когда Алексей окрестил про себя шакалёнок Табаки. Верзила отошёл в сторону и закурил. Он был у них за старшего:

          – Ну хватит. Стопэ! Ша, говорю! Смотри, чмо, если завтра денег не будет, окажешься у нас в вечном рабстве. Понял.

          Чёрный «Мерседес» остервенело рявкнул двигателем, и засвистев шинами сорвался с места. Когда автомобиль с бандитами уехал, таксисты подошли к Алексею. Они помогли ему подняться. Николаев оттолкнул их и спрятал в карман куртки истрёпанный вымпел. Хотелось завыть побитой собакой, но Лёха ограничился тем, что грязно выругался, проверяя языком все ли зубы на месте. Теперь криминальная обстановка в стране менялась буквально каждый вечер. То, что раньше уже считалось беспределом, на самом деле оказалось лишь лёгкой прогулкой. Николаев не обижался на коллег, ввяжись они в драку, могло быть только хуже. С отморозками лучше не связываться, такие ни перед чем не остановятся. Соберут всю банду, и отделают каждого в отдельности так, что мать родная не узнает. Денежный оброк ещё повысят.

          Матвеев подъехал к вокзалу после драки. Он видел, как поднимаю с земли Николаева с заплывшим глазом и разбитыми губами. Алексей сплюнул сукровицу, Максим протянул ему свой носовой платок:

          – Держи. Что случилось? Кто это тебя так? Клиент?

          – Нет. Ты их видел, на чёрном мерседесе несколько дней здесь крутились! Уехали уже. Этому беспределу не видно конца.

          – Кавказцы?

          – Нет русские шакалы.

          – Слышал Витьку Мальцева нашли с проломленным черепом? Машину угнали.

          –  Думаю, это их рук дело. Конченные отморозки.

          – Говорил, дураку. Зачем тебе новая тачка. Пережди. Потом купишь.

          – Я ему тоже самое говорил.

          – Жалко. Говорят, у него трое детей.

          – Трое.
 
          Максим протянул Алексею пачку сигарет, закурили.

          – Видок у тебя, конечно. Дома перепугаются.
         
          – А! Ерунда. Читал вчера своим сказку «Иван-царевич и Серый Волк». Дочка спрашивает. А почему же царевича родные братья убили? Я даже растерялся. Мишка меня выручил. Он говорит, потому что злые были. Написано сказка ложь, да в ней намёк добрым молодцам урок. Будешь добрым, и твоя сказка будет всегда хорошо заканчиваться. Смотрю на Мишку и удивляюсь, правильный парень растёт. Хорошо быть ребёнком. Ведь я в той сказке заметил другое. Иван-царевич использовал своего друга, Серого Волка. С его помощью украл красавицу невесту, коня златогривого, Жар-Птицу. Присвоил себе всё. Подельники выходит они были.

           – Ну, ты даёшь! Это же сказка. Дети всё правильно поняли.

           – Дети, просто, многого ещё не видят. А я не хочу быть подельником. Плачу бандитам, значит соучастник.

           – Алексей, выкинь ты из головы такие мысли. Мы с тобой честно делаем свою работу. Ты даже не представляешь, как я тебе благодарен, что помог мне тогда. Реально на краю стоял. Чуть руки на себя не наложил. Нет, пока есть на Земле такие люди, как ты – жить можно. Если так рассуждать, то и меня в злодеи можно зачислить. Я же зарплату своей группе так и не выплатил. Обманул своих товарищей.

            – Это другое.

            – Вот видишь! Всё ты понимаешь. Брось дурить.

           – Не дурь это, Максим. Устал.

          Николаев достал афганский вымпел из кармана, вздохнул. За себя ему не было обидно. Он пожил. Детей родил. Ему было жалко парней, вернувшихся на Родину в цинковых гробах. За что погибли? Ради таких вот шакалов Табаки? Где справедливость?

          – Нет, Макс, ты как хочешь. А я в Австралию подамся. Может, я не догоняю, объясни. Ты же умный человек. Когда это всё закончится и ради чего я должен это терпеть?

          – Не знаю, Алексей. Когда-нибудь должно закончиться. А почему в Австралию?

          – А чем я хуже кенгуру. Не хочу, чтобы мои дети, как у Витьки Мальцева без отца росли. Во, полюбуйся.

          И быстро зыркнув по сторонам, открыл дверцу своей машины и достал из-под водительского кресла пистолет.

          – Боевой. С армии оружие терпеть не могу. Эти суки меня пинают, а я вдруг понял, что не выстрелю. Ни за что не выстрелю. Не смогу. Зачем таскаю его с собой, выбросить надо.

          – Конечно, выбрось от греха подальше. Не дай бог, тебя же из него пристрелят. Или кого другого, а пальчики твои. Серьёзно, Алексей, закинь где-нибудь в воду.

          – В Афгане всё по-другому было. Там фанатики прут валом, с перепугу палишь в белый свет, как в копеечку. До сих пор помню тошнотворный запах крови, перемешанной с пылью, и ужас. Но там другое дело. А теперь дожили. На родной земле кровью умываемся.

          Алексей убрал пистолет обратно под сиденье:

          – Сам знаешь, какой я крутой перец был в институте. И чего дураку спрашивается не хватало! Думал, всё мне в этой жизни трын-трава. Нет, Максим. Всё. Хватит испытывать судьбу. Две войны для одной жизни, это уже слишком. Вчера залётные какие-то всю выручку вымели подчистую. Домой пришёл с пустыми карманами. Палёнкой у Арчи в долг заправлялся. А сегодня эти суки наехали.

          – А я заплатил. Они с утра здесь ошивались.

          – Я же говорю нечем было. Только в обед с Арчи рассчитался, я ему ещё за масло должен был.

           – Пистолет выбрось. Считай легко отделался, а если бы эти сволочи машину обыскали.

           – Выброшу.

          Матвеев хорошо понимал товарища. Каждый выход на работу превращался в русскую рулетку. Сначала одного таксиста в год убивали, теперь каждый месяц труп. Максим слушал друга с нарастающим чувством тревоги, у самого на душе кошки скребли и было муторно. Николаев продолжал свою мрачную исповедь:

          – Всё, баста, решено. Продам квартиру, дачу, машину и в Австралию, к аборигенам. Пошли они к чертям собачьим. Всю жизнь горбатился. И вот на тебе. Посмотри. Руки трясутся. Озверели все – одни доллары в глазах. Только и слышишь дай-дай. Помяни моё слово, эти суки долго здесь не продержатся. Новые объявятся.

          – Объявятся. Я слышал, что у них уже с кавказцами тёрки идут, – согласился с товарищем Матвеев.

          – Не выйду больше. Не могу, спёкся. Стоит перед тобой шваль подзаборная, а я унижаюсь как дурак. А что делать? Распахнули куртки, открыли багажник, а там, мать честная! Чего только нет. Уроды обвесились автоматами с ног до головы, супермены хреновы. Ладно, бывай. Смену доработаю и всё.

          Матвеев пожал Николаеву руку:

          – Бывай!

          Хлопнув друг друга по плечу, разошлись. Максиму хотелось оглянуться, возможно больше не увидятся, но удержал себя, говорят примета плохая. Горько усмехнулся: «Эх, жизнь моя жестянка. В приметы стал верить!». Умел бы ругаться, рубанул бы матом. Мысленно пожелал Алексею удачи, а под сердцем зашевелился уже подзабытый мертвенный холодок животного страха, что ждёт его впереди – неизвестно. Было жаль терять друга. Это была настоящая мужская дружба без лишних слов и объяснений. Наверно, так и должно быть. Достаточно, просто знать, что где-то на земном шарике есть человек, готовый в любую минуту подставить плечо. Если кто-то тебе объявит войну. Но войны никто не объявлял, примета времени – нападать исподтишка на безоружных, или стрелять в спину, используя оптический прицел. Люди чувствовали себя бесправными мишенями.

                И Николаев тоже уходил, не оглядываясь. Он сказал, что хотел, и немного стеснялся своей откровенности. Сутулая фигура быстро растворилась в морозных сумерках.
               
               Николаев тоже считал Матвеева своим другом. А ещё в самые отчаянные моменты жизни он вспоминал другой вечер. Перед армией Лёху с дружками случайно занесло в храм. Парни продрогли на морозе и зашли погреться. Они остановились у входа переминаясь с ноги на ногу и осматривая низкие своды древнего храма. Сладковатый запах ладана и потрескивание возожженных свечей. Хорошо, спокойно и даже радостно вдруг стало. Батюшка выдержал паузу, чтобы юноши успели согреться, но не успели выскочить обратно. И обратился к ним бодрым голосом:

               – Эй, горемычные! Оттаяли. Ну идите сюда. Подойдите, подойдите ближе, не бойтесь. Я не кусаюсь.

               Священник знал, что правильно выбранная интонация имеет решающее значение. Бабушки прихожанки расступились, освободив путь к аналою. Настоятель был уверен, что его старушки не будут сетовать на то, что прервал литургию и остановил ненадолго службу ради трёх шалопаев. Слово горемычные зацепило парней. Николаев был одет в японскую куртку, только что вошедшие в моду варёные джинсы и сапоги-дутыши. Он сделал шаг вперёд и сказал:

               – Почему это горемычные? Слово то какое. Где только выискали?

               Батюшка был ненамного старше трёх друзей-приятелей и это удивило студентов. Зачем в попы подался? Делать больше нечего что ли? Они нехотя прошли вперёд. Несмотря на фасонистый вид и задиристость в голосе Алексея, священник сразу почувствовал к этим парням симпатию, и был уверен, что эти случайные прохожие готовы его слушать. По соседству с храмом общежитие медицинского училища, парни провожали своих подруг. Городской транспорт вечерами ходил с большими интервалами, ухажёры долго стояли на остановке, изрядно продрогли и решили погреться в храме. Других приличных заведений в округе не было. Неподалёку имелась пивная, в которой по вечерам стоял дым коромыслом. Для чужаков совать туда свой нос опасно не только для печени, но чревато тяжёлыми последствиями для всего организма. Благодаря этим обстоятельствам и случилась нежданная встреча под сводами старинного храма.

               Между тем священник продолжил говорить свою проповедь:

               – У одних совесть толстая книга, у других тоненькая брошюрка, у третьих чистый лист. Так кто же из них человек совестливый? Тот, у кого больше страниц, подумали вы. А вот и нет. Совесть есть совесть! Просто обстоятельства жизни разные. Каждому Господь посылает испытания в меру его сил. И когда мы начинаем роптать на свою судьбу, что-то нас не устраивает в своей жизни. Нам кажется другим достаётся всё легко и просто. К примеру, кому-то из знакомых повезло выиграть автомобиль. Почему не мне. Сосед новую квартиру получил, сослуживец пошёл на повышение. Поводов для зависти много можно наскрести. Своим роптанием мы восстаём против Господа. Об этом следует помнить. Несите свой крест с молитвою, и благодарить Бога за каждый прожитый день.

               Батюшка осенил всех крестным знамением, и обратился к студентам:

               – А вы трое, идите сюда. Дело есть.

               Отец Михаил пригласил их в трапезную, пили чай с простыми ватрушками и малиновым вареньем, и долго беседовали.

               – Кто из вас крещёный? – спросил батюшка.

               Выяснилось, что из троих приятелей, только Алексей был крещён. Бабушка уговорила внука креститься. В то лето на Лёшку сыпались неприятности одна за другой. Он катался на лошади и повредил руку, потом чуть не утонул, прыгая с тарзанки. Бабушка решила, что это знаки свыше и уговорила Лёшку пойти в храм, пообещав дать за это десять рублей. Кто же откажется получить ангела-хранителя и ещё десятку в придачу. Когда Лёшка вернулся домой, отец рассвирепел, увидев крестик:

              – Это ещё что такое? Мы здесь на копры молимся. Сам без креста и сыну носить не позволю. Снимай сейчас же!

             Мать пыталась возразить:

             – Ты чего кричишь. Пусть носит пока на каникулах. В школу пойдёт и снимет.

             – Снимай я сказал. Я коммунист или хвостик поросячий.

             – Да какой ты коммунист, молчи уж.

             – Что?!

             Лёшка видел, что назревает скандал, и закричал:

             – Да хватит вам. Мам, я сниму. Не надо только орать.

             Лёшка даже знал зачем отец это делает. На самом деле, ему не было никакого дела до нательного крестика, Николаеву-старшему был нужен повод для скандала. После семейной ссоры отец уходил из дома и появлялся только на следующий день. Мать плакала, и зарёванная уходила на работу. Она работала дежурной медсестрой в больнице. Алексей снял крестик и больше о нём не вспомнил.

             Отец Михаил подарил Алексею новый крестик, другим парням советовал обязательно креститься. Потом батюшка отвёз студентов до общежития на своём горбатом Запорожце. Подаренный крестик до сих пор хранит буйную голову Лёхи Николаева. Вскоре его забрали в армию и служить он попал в Афганистан. После дембеля Алексей заходил в том храме, но отца Михаила там уже не было. Новый настоятель сказал, что нет больше отца Михаила, а есть иеромонах Рафаил. Принял постриг и несёт своё послушание, где-то на Соловецких островах. Николаев собирался навестить батюшку, но всё никак не складывалось. Женился, работал таксистом. Лёха едва мог вспомнить имена тех своих приятелей, с которыми занесло его зимним вечером в маленькую церковь на самой окраине города. Не встречался он больше и с подругой, которую провожал, а вот беседа с батюшкой и чаепитие в храме остались в памяти. Мягкий свет, потрескивание свечей и особенную сердечную доброту отца Михаила. Голос батюшки окутывал и согревал, как греет материнская забота любимое дитя. Николаев не мог сформулировать, что же произошло с ним в тот вечер. А сегодня твёрдо решил, что съездит к отцу Рафаилу. Про Австралию это он так с горяча сказал. Жена звала, но Алексей не соглашался.         

          Большой город с какой-то заполошной суетой готовился к встрече Нового года. Нарочито громко и напоказ, как это бывает в многочисленной, но не дружной семье. То тут, то там вспыхивали ставшие уже привычными разборки, нередко звучали выстрелы. От шальных пуль гибли случайные прохожие, но всё это уже мало кого потрясало. Даже самые неравнодушные среди горожан устали сокрушаться и затаились. Страна напоминала живущую по звериным законам волчью стаю. Говорят – в роду не без урода. И эти уроды сбились в бандитские группировки и стали промышлять разбоем. Агрессивная часть бывших советских граждан переродилась в вурдалаков. Причём сделали это так быстро, что другая часть таких же бывших советских граждан долго не могла поверить, что так бывает. И задавалась вопросами. Как же так? Вчера секретарём партии был, а сегодня барыга каких свет не видывал. Разве так бывает? Люди, что вообще происходит? Убийственный аргумент в виде автомата Калашникова оказался достаточным основанием считать себя умнее других. Вошли в моду пиджаки алого цвета. Над храмами с протяжной грустью плакали колокола и обильно мироточили иконы. Испуганные прихожане всерьёз ожидали конца света. Биржа тщеславия поглощала заблудшие души. Страна с разухабистой лихостью погружалась в беспросветную пучину. Мрак и отчаяние царили вокруг.

          Простившись с Алексеем, Матвеев почувствовал, что сильно проголодался и направился к ларьку с шаурмой. Послышался глухой удар. На переходе безвольным мешком лежало тело. Шапка и очки в роговой оправе отлетели Матвееву под ноги. Мёртвый мужчина крепко зажал в руке купленную только что новогоднюю ель. Лицо его было спокойным и как будто бы счастливым.

            Вереница «Мерседесов» с наглухо тонированными стёклами, не снижая скорости промчалась мимо. Из крайней машины послышался надоевший до тошноты голос модного шансонье, его примитивный шлягер повис блатными нотками в воздухе. Братва уже начала справлять Новый год. Им было что праздновать, игра в новую русскую рулетку приносила в криминальную казну неплохие дивиденды. Барабан нагана крутился у виска, но они об этом не хотели думать.

          Прохожие торопились проскочить мимо мёртвого человека, который минуту назад спешил домой с новогодней елью. Его наверняка ждут. Матвеев передумал идти за шаурмой, поднял очки покойника, положил ему на плечо и вернулся к своей машине. «Какой ужас. А ведь я обрадовался тому, что этот человек мне совершенно незнаком», – подумал Максим.

           Развесёлая компания на «Мерседесах», как ни в чём небывало, вывалилась из авто у модного ресторана. Крепкие парни смеялись и обнимали друг друга. Шансонье, уже не в записи, а в натуральном виде, горланил с эстрады любимую песенку криминального хозяина города. Гуляли с надрывом, как последний раз. Бандитов не точила мысль, что рано или поздно этой безудержной вакханалии придёт конец. Каждый надеялся на свою фортуну. Смертоносный механизм даст осечку, и пуля конкурента пролетит мимо. Не было ещё в стране силы способной навести закон и порядок. Бандиты гуляли открыто на показ.
         
          День не задался с самого начала, и Матвеев решил раньше вернуться домой. Завтра ещё отработает смену, и поедут в деревню встречать Новый год. Не доезжая до ресторана, Матвеев снизил скорость и нырнул в левый ряд. Такие сборища нередко заканчивались стрельбой и можно легко попасть под перекрёстный огонь. Отъехал немного и вздрогнул от громких хлопков, как будто получил выстрел в спину, а это всего лишь фейерверк. Разноцветные огоньки рассыпались по небосводу известив простых горожан, что надо держаться подальше от этого места. На чужом пиру похмелье бывает особенно горьким.