СВЯТ ТОТ, КТО СВЯТ. Современная сказка

 1.
Ведь ужрались же вчера, до поросячьих соплей. Нет, неймётся Марату и Нинке, секса в полпятого утра захотелось. Стонали так, что.... Лежал, отвернувшись к стене, ворчливостью себя истязая.
Лучше бы с часик поспал ещё. Без того встаём ни свет, ни заря, чтобы первыми дворы микрорайона обойти, жестяные банки из под пива собрать. Дельце копеечное, но, как говориться, лишний рубль карман не оттянет.... Тут дошло, что на промысел не пойдём сегодня. Сон, как рукой сняло.
Молодые после забав дрыхли, как младенцы, молочка из груди насосавшись, а я вентилятор изображал. Крутился в кровати, усердно пододеяльник и простыню на себя наматывая, пока будильник не прозвенел.
 Нинка пожарила курицу. Нашли мы её вчера ещё, в баке мусорном. Всего лишь чуть припахивала. Нина - в мастерстве поварском дока! - с вечера обмыла её в уксусе, замариновала и в холодильничек спрятала. Благо закуси в тот день, кроме этой родственницы птичьего гриппа, мы навалом надыбали. Люди зажрались, что только не выкидывают.
 Да-а-а, лафа вчера пёрла, как смех из развеселившегося юродивого. День настолько урожайным был, крестьяне бы иззавидовались. Мусорные баки от деликатесов лопались. Капусты трёхлитровку нашли, почти и не кислая. Чуть вздутую банку тушенки надыбали: не оттого, что протухла, а от вмятины на боку. Яиц десяток. Кто-то не донёс до холодильника, грохнул, когда из сумки вынимал, да так и выкинул в мешке полиэтиленовом. Главная ценность - форели килограмма полтора. Голова у одной надгрызена была. Как не понять, кошка добралась. А хозяева - вот недоумки! - побрезговали и выкинули всё. Поморничали, как Нинка сказала. Её и жарили…. Тьфу ты, не Нинку, ясен день - форель.
 Объедушечки те ещё были. От наслаждения чуть не мурлыкали. И не только от рыбки деликатесной. Водяры вчера Марат купил. Не палёнки дешевой. “Искристой”, три пузыря. Правда, как выяснил, где деньги он на пир взял, взвыть захотелось. Сдержал себя. Ни к чему праздник портить.
Тепло посидели, задушевненько, ежели со стороны взглянуть. Да только радость от застолья хорошего в клочья рвала тоска. Как ни сшивали её тостами, речи пустыми оказывались. В душу не западали. Отчаяние, упрямо смехом гасимое, наружу рвалось.
 Герик распространять друзей моих замутили. В середине застолья Марат тайну свою страшную открыл. И про то, чем заниматься будут, и как, без стеснения выложил.
 Схема проста. Продавцы героина чисты, как стёклышко. Деньги лишь собирают. Наркотики, на дозу единую, в пакетики малюсенькие расфасованные, у пешек. У таких, как Марат и Нина. Но и они с покупателем дела не имеют. “Посылки” готовят. Сколько надо покупателю пакетиков, столько и скидывают в тайники. А они хоть где могут быть. Под деревом, в пакете из-под молока. В крапивы зарослях. В подъезде, за почтовым ящиком. Около мусорки, в скомканном листе газеты. В трубе полой, коих полно в ограждениях…. Да мало ли где. Летом, любой лопушок - схрон. А зимой и того проще, сугробов приметных немерено.
 Марата проболтался, что учили их три дня.... Впрочем, это и без слов Марата знал. Напкозёры же не прямым текстом приказы пешкам раздают, шифруются. Трёп по сотовому у них давно уже не в почёте. Менты не вовсе тупоголовые, концы с концами сводить научились. Распечатку с разговорами к делу подшить не проблема. В моде сейчас у поганок этих язык жестов. Вот тут ментам облом полный. Разные продавцы дури для передачи одних и тех же сообщений разные жесты могут использовать.
 Смолчал я вчера. А вот утречком, как курицу уминать начали, мозги друзьям попытался прочистить.
- Подстава это. - заговорил хмуро. - Носом чую, подстава. Наркоторговцам слить кого-то надо, провал очередной изобразить, а ментам галочку в отчёте поставить. Снова на нас, бомжах, отыграются.
- А может, и нет, - задумчиво произнёс Марат.
- А с совестью как?! - взорвался я. - Людей гробить собственными руками не зазорно будет?!
- Много нас люди жалеют?! - огрызнулась Нина.
- Не мы - другие найдутся! - отрезал Марат, пряча взгляд.
- Откажитесь! Очень прошу!!!
- Поезд ушел. - поморщился Марат. - Согласие своё мы дали, аванс пропили.
- Деньги найдём, чтоб откупиться. Не проблема. А то и слинять можно, в другой город.
- Иван, что ты пургу гонишь! От них не так-то просто убежать. Через ментов найдут. И удавочку накинут, чтобы другим неповадно было в прятки играть.
- Придумать можно что нибудь, было бы желание.
- Поздно думать, Иван, - вымученно улыбнулся Марат. - Увязли мы. Я в карты фарт свой проиграл, любому не западло сдать меня, если ногами скать начну. А дурёха эта от меня ни на шаг. Голову добровольно под топор сунула.
- Сам дурак! - сверкнула глазами Нинка. - И как полюбить такого смогла?!..
 Ох, и заныло сердце, от беды предчувствия.
 Они же, как семья для меня. Они же меня... из лап смерти выдернули!
 Замерзал я. И замёрз бы, благополучно. Сам смерть искал. В мороз лютый клопомора выпил изрядно, (самогонки, то есть, неочищенной, спиртом техническим приправленной), и в сугроб залёг. Вшивого и вонючего, затащили в свою “берлогу” эти бомжата сердобольные. Месяц дерьмо из под задницы выгребали, с ложечки кормили, почерневшие руки и ноги мазали чем-то вонючим, пока кожа клочьями слазить не стала и новая не народилась, нежно розовая.
 Глотку за них любому порву. Хотя… - и чего егошусь! - не только я, ни один бомж против власти и преступников, в банды организованных, по воле собственной не попрёт. Скорей проглотит обиду. Пусть даже если подавится. Терпению нас жизнь хорошо учит.
 Разве что втихую ментам напакостить смелости хватит. Дверь поджечь, гвоздём машину поцарапать довольно опасно, а вот у порога нассать... ха, запросто. К одному такому, особо вредному, пять раз в подъезд ходил... - отстал ведь! Не только ко мне, ко всем бомжам более почтительно относиться стал.
 - Марат, где точка твоя расположена? - поинтересовался невинно.
 - Это тебе знать ни к чему, - отрезал он.
 - А мне без разницы. Хоть в деревнях промышляйте. Только, вот если в центре, это одно. Прибыльно это. В клубе популярном - тем более! За месяц карман от денег лопнет. А если здесь, в нашем квартале, где этот мент правильный, Гвоздь обосновался, проще сразу сопли на кулак про запас наматывать. Вычислит. И нары продавливать пошлёт.
 - Не-е-е, - протянула Нина, - в хорошем месте. В низине. У “Алёнушки”. Там менты прикормлены. И нарков там, как чертополоха в поле. Со всего города стекаются.
 Марат посмотрел на неё строго, но не прикрикнул, как обычно. Плеснул водки в стаканы. По чуть-чуть. На самое донышко…. А больше и не было. Почти всё вчера оприходовали.
 - За удачу! - выкрикнул он. Тихо добавил: - Она нам понадобится.
 - Иван, если что…, - замялась Нинка. - Ну, мало ли что…. В общем, посовещались мы и решили, те деньги, что накопили, твоими будут. Поднапрягись, жилы порви ещё чуточку и комнату себе купи. Может тебе удастся пожить по-человечески.
 О том подумал, что и они опасность чуют. Пробурчал:
 - Нашла время мокроту разводить!
 - Иван, - сморщила носик Нина, - мы тебя любим. Ты нам вместо отца стал.
 - Всё, хватит сопли жевать! Уматывайте! - грубо ответил я и включил телик, чтоб слёз моих они не заметили.
 А они собираться начали. Нина наштукатурилась. Кофточку новую надела. Даже утюгом по юбке прошлась. Да и Марат прибарахлился. Лучшие джинсы, которые пуще глаза берёг, на худую задницу натянул. И рубашку, под бархат седой которая, одел.
 Нинка кокетливо плечами повела.
 - Как я выгляжу?
 - С точки зрения бомжа - полный отстой! - неуклюже пошутил я. Спохватился и польстил: - Хоть сейчас свадьбу играй! Только фаты не хватает.
 - Нам роль влюблённых предстоит играть.
 - Да-а-а! - насмешливо протянул я. И схохмил: - Понятно теперь, к чему нужна была утренняя репетиция.
 Нинка весело рассмеялась.
 - А ты чем займешься?
 - За похмелом схожу. А там… видно будет.
 - Пока!
 - Три пуха, три пера! - снова схохмил я. В следующую секунду стал серьёзным: - Берегите себя!
 - Много не пей. - рассмеялась Нина. - Увижу мешком пыльным из-за угла пришибленным, уши оборву!
 Лишь ушли они, я тотчас щетину недельную с морды соскоблил, торопливо её водой сполоснул, абы как полотенцем по коже прошелся и под кровать нырнул. Ящичек вытащил, аж с угла самого.
 Думал барахлишко то не пригодиться никогда, ан нет, и ему время пришло свет повидать. Ящичек этот я ещё весной на мусорке надыбал. В нём гадость какая-то была в тюбиках и баночках, два женских парика, три мужских, молью побитых, борода кудлатая и пять накладных усов. Зачем в “берлогу” притаранил, ума не приложу. Нинка быстро разобралась, где клей, а где пудры разные и макияжи. Недели две они придуривались, перевоплощались в героев разных, даже сценки передо мной разыгрывали, а затем забава приелась.
 Парик... решил не одевать - у самого пакли до плеч! А вот усы приклеил. Пушистенькие такие, как у добрых дедушек, пшеничного цвета. На подбородок бородавку фальшивую прилепил. Лоб и щёки жидкостью смазал, которая, высыхая, морщины создаёт. Робу одел, в каких сварщики щеголяют, и ботинки армейские. (Их у хозяина “берлоги” позаимствовал, из шкафа железного, что наверху). Волосы под кепку неприглядную спрятал. В зеркало взглянул - красота! Мать родная, была б жива, не признала бы. Вылитый Джеймс Бонд, косящий под работягу.
 Неприметным работяга тогда только становится, когда не праздно шастает, а несёт что-то, для дела якобы нужное. Не особо ценное. Внимания особого не привлекающее. Как наверх поднялся, на технический этаж, решил образ труженика дополнить. Не долго думая, подобрал с пола двухметровый обрезок дюймовой ржавой трубы, моток медной проволоки. Лишь за дверь шагнул, нос к носу столкнулся с двумя молодчиками, с колючими глазами, с синевой наколок на руках. Они ошалело уставились на меня, переглянулись и, не сказав ни слова, юркнули в кусты.
Я не придал значения этой встрече. А их глазами, как позже выяснилось, взглянула на меня смерть, да не узнала.

2.
 До “Алёнушки” я дошел за треть часа. Марата и Нину увидел почти сразу, случайно. Они сидели в девятке синего цвета и о чём-то разговаривали с водителем. На меня не обратили внимания. Так что, наблюдательный пункт я спокойно выбирал. Спокойно и рассудительно. Обосновался за деревьями, у фонтана. Закурил. Трубу и проволоку рядышком на скамейку положил, якобы дружбанов поджидаю, с коими вместе заботу о людях творить предстоит.
 Ждать долго не пришлось. Вот вышли друзья мои из машины. Отошли от неё шагов на двадцать. Следом выбрался продавец, тучный детина с отёчным лицом, лет тридцати. Он присел на лавочку, неподалёку от меня. Десяти минут не прошло, к нему подошли три подростка. Я не видел, как передавали они деньги. Зато видел отчётливо, как потёр толстяк тыльной стороной ладони жирный подбородок, стремительно выбросил вверх три пальца и дважды смахнул с правой руки невидимую соринку.
 Нина порылась в сумочке, зажала в кулачке небольшой бумажный свёрток. Марат приобнял её и, смеясь, они пошли по дорожке вглубь сквера. У второй скамейки остановились. Нина бросила свёрток в урну, намеренно промахнулась. Как ни в чём не бывало, они дальше пошли. Вскоре вправо свернули, на тропинку. Сделали круг и вернулись на площадь перед “Алёнушкой”. В летнем кафе взяли по бутылочке пива. Глаз не спускали с работодателя.
 Подростки присели на ту скамейку минут через пять. Один из них поднял свёрток, сунул в карман и…, произошло то, чего я больше всего опасался. Менты выпрыгнули из кустов, словно блохи из запаршивевшей собаки. В мгновение ока скрутили мальчишек. А рядом вьюном вился хмырь худой с телекамерой. Журналюга, поди. Из тех, кто до фактов жареных охоч.
 В это же время, к Марату и Нине подошли четверо в гражданском. Один из них козырнул удостоверением…. Больше всего меня возмутило поведение продавца. Он сидел на скамейке, обмахиваясь газетой, словно не случилось ничего. Как только “луноход” с мальчишками и друзьями моими отвалил, Иуда этот сладко потянулся и, с довольной улыбкой на губах, заковылял к своей машине…. Значит, в сговоре с ментами был. Если б доброжелатель наводку дал, капнул куда надо, прежде всего его б захомутали.
 Уж что-что, а номер машины запомнил.
 Ублюдку этому вряд ли хребет сломать удастся. Менталитет мой не тот, на мокроту никогда не подпишусь. Да и не он, скорей всего, операцию по отбеливанию оборотней в погонах разрабатывал. Значит и жестокости такой не заслуживает. А вот машину его…, ха, подрывное дело не ведомо, ясен день, но бензинчику под капот плеснуть и спичкой чиркнуть даже я смогу, подвернись случай удобный. А случай удобный…, я ж его, гада, хоть год пасти могу. Хоть десять лет! Дело за малым. Координаты его узнать.
 Я рванул в ближайший магазин. А там, прямым ходом к товароведам. И морду кирпичом:
 - Девчата, мне телефоном нужно воспользоваться. Дело срочной важности.
 Набрал номер другана своего, ещё со школьных лет. О том, что я в бомжи подался, он не подозревал даже. В цивильном к нему приходил. Раза три в год точно встречались. Мне даже врать не приходилось особо. С друзьями такими не трёп больше ценится, а соприкосновенность душ, родственность идеалов. А разговор, что ж тут непонятного - для фона. Чтобы водочка мягче горло смазывала.
 - Артур, ты?.. Как, разве Игорь Матвеевич на гастролях?.. Нет, не отец мне твой нужен. К тебе дело имеется. Сверхсрочное. Пробей-ка по компу, узнай, кому номерок синей девятки принадлежит…. Хорошо, перезвоню.
 - Что случилось? - закудахтало бабьё.
 - Хмырь один, сварочник из-под носа умыкнул. Хорошо ещё, продавщица из киоска номер машины запомнила.
 Бабы ещё больше загалдели. Советовать начали, чтобы в милицию немедля обратился.
 - Мы козла этого сами найдём! На всю жизнь отучим сварочники воровать! - героем посмотрел я на них.
 Ага, держи карман шире! Герой - кверху дырой, как бомж знакомый, что у вокзала пасётся, говорит.
 - Дядь Вань, такого номера в гаишной областной базе данных нет, - огорошил меня Артур, когда позвонил ему минут через пять.
 Пришлось улыбку товароведам изображать, шоколадку пообещать и спешно из магазина ретироваться…. Содержимое флакона настойки боярышника, (пойла для джентльменов с помоек, для деревенского отстоя и опустившихся пенсионеров), слегка меня успокоило. Но не настолько, чтобы руки перестали дрожать. В первом встречном киоске, торгующем бытовой химией, я купил пластмассовую бутылочку с синеватой жидкостью - стеклоочиститель. Спрятавшись от людей в ближайших кустах, влил эту гадость в себя. Занюхал рукавом робы и понял, что вполне способен рассуждать здраво.
 Марат и Нина копили деньги на покупку комнаты, чтобы легализоваться. Чтобы, как твердили они, зажить по-человечески…. Новоселье отложить придётся, к сожалению. Свобода важней.
 Тысяч двести, а может и того больше, лежало в тайнике. Вполне хватит, чтобы выкупить друзей, не дать бездушной машине правосудия перемолоть их души.

3.
 Я поспешил в “берлогу”.
 Подобных будок, размером четыре на четыре метра, в любом городе пруд пруди. Они чуть ли не в каждом дворе: мало кто из горожан знает, для чего предназначены. Наша стояла на школьном дворе. Её удачно прикрывали заросли сирени, даже днём войти не замеченным не проблема. Но мы, если честно, понапрасну туда-сюда не шмыгали - таились. К тому же, усердно смазывали солидолом петли раз в месяц, чтоб не скрипели.
 В будке стоял не работающий трансформатор и пара силовых щитов, заросших паутиной. В металлическом шкафчике висело три комплекта различной спецовки, которой давно уже никто не пользовался. У стены горкой лежал металлолом, покрытый толстым слоем пыли и ржавчины. Навести порядок…, делать нам больше нечего! Нинка лишь “тротуар” промывала, дорожку до лестницы, да место, где мы переодевались.
 Мы жили в подвале. Широкая лестница вела на бетонную площадку, площадью раза в два больше будки. Мы называли её, в шутку, станцией метро. С одной стороны площадки трубы водо и теплоснабжения проходили, с другой - разбегались в разные стороны, в низкие туннели, обложенные красным кирпичом, связки силовых кабелей, висящие на ржавых крюках. Из них то, из тоннелей этих, делали к нам набеги крысы. Мы пробовали выторговать у хозяина разрешения поставить решетки, но….
 - Что-о-о!!! Очумели?!!! Совсем приборзели?!!! - заорал он, глаза выкатив. Разве что пену бешенства у губ не изобразил. А когда в руки ему сунули пузырь водяры - кстати, классной водяры! - урод этот вздохнул тяжело и сказал почти душевно: - В моё положение войдите. Случись что, из-за решеток этих, мне голову скрутят. Вон ультразвук продаётся, им зверюшек своих гоняйте.
 Прибор тот мы купили, но в последнее время он стал не совсем эффектным. Не действенным, то есть. то ли диод-триод, какой, сгорел, то ли крысы пообвыкли - к пищалке ухом человека неслышимой приноровились. Наведываться начали. У нас пропитание искать принялись.
 Вообще-то, жильё наше было вполне приличным. Не комната в гостинице, ясен день, но и удобствами не обижены. Вода была. Холодная и горячая. И свет. А это - первостепенное. И даже туалет был. Роль его исполнял стул с отпиленными наполовину ножками, с настоящей крышкой от унитаза вместо сидения. Отгорожен стул был от жилой зоны двумя одеялами. Чтобы сходить по большому, (да и по маленькому тоже), пару мешков для мусора, (для надёжности), нужно было пришпилить к сидению. По окончании процесса мешки снимались, узлом завязывались. Выкидывали мы их по очереди. Вонизма была, да и пердёж невольный скрыть затруднительно, но это лучше, чем маяться от природной необходимости кишечник и пузырь мочевой от дерьма высвободить. Сами знаете, коль прижмёт, не постесняетесь в людном месте присесть, то дельце обделать. Вот и мы, друг друга не особо стеснялись.
 На площадке этой стояло две кровати. Даже мне Нина меняла раз в неделю постельное бельё. Не лень ей было таскаться пару раз в месяц в прачечную. Рядом с раковиной мы оборудовали душевую кабинку. Всего лишь натянули на рейки цветную плёнку, да от смесителя шланг с воронкой подвесили. Вода стекала по бетонному полу, к трубам, и благополучно, не образовывая излишней влажности, впитывалась в землю. Нинка даже на меня прикрикивала, особенно в жару - фу, воняет, как от бомжа, бегом мыться! Она приучила нас “проветривать” бомжовскую одежду: мы вешали её на плечики, на первом этаже, на натянутую проволоку. Там же переодевались в домашнее. Тимур любил спортивные костюмы, а я предпочитал разгуливать по “берлоге” в халате. Было их у меня, отнюдь не новых, штук восемь…. А где вы видели, чтоб на мусорки выбрасывали товар с магазинным ценником? Хотя…, и такое бывает.
 Нинка без стеснения вопила на нас, если выпивали мы чаще двух раз в неделю. Я с лёгкостью нарушал этот запрет, хотя и старался не нажираться особо, а вот Марат…, он был охоч выпить, но не мог и без секса. Этим Нинка крепко его держала, чуть не сказал - за яйца! Как пьян он был, как с бодуна спать ложился, она отворачивалась к стенке и на любые его домогательства, на слова ласковые, которые разжалобили бы скалу гранитную, отвечала угрюмым ворчанием.
 Стены мы украсили картинами и разными безделушками, найденными на мусорках. Пол услали коврами и ковровыми дорожками, хоть и старыми, но уют создающими. В изголовьях стояли торшеры, провода змеями вились к тройной розетке удлинителя, который Марат подсоединил к одному из силовых кабелей. От этого же кабеля провод шел на потолок. От него свисали три лампочки: пара на двести ватт, которые мы постоянно, день ото дня то вкручивали, то выкручивали, накинув на руку тряпку, чтоб не обжечься; одна, которая горела постоянно, даже когда спали, ватт на двадцать пять, а может и того меньше. Давно пора было оборудовать их выключателями, но Марат ленился, а я об электричестве знал лишь, что оно в проводах наших имеется.
 Главной драгоценностью был телевизор. Вполне приличный Samsung. Маленький, но показывающий идеально. Единственная вешь не с мусорки. Его Марат и Нина купили на свои кровные. После удачной летней халтурки.
 Ах, да! Почти не с мусорки был холодильник, сверху до низу обклеенный наклейками от жвачек. Эту пародию на роскошь нам подарили. Вернее, Нинке его сплавили жильцы квартиры, чтобы самим на мусорку не тащить. Она подрядилась им обои поклеить, а они…, ну, да это не важно. Тары бары растабары не будем разводить.
 Платили мы за жильё полторы тысячи. Не мало, конечно же, но если учесть, сколько оплачивают квартиранты за полуторку…, по-божески. Хозяин появлялся раз в месяц, брезгливо забирал деньги, старался с нами не общаться особо. Мы были не в претензии. На глаза ему, даже если видели во дворе близлежащего дома, старались не попадаться. Впрочем, туда мы не часто заглядывали. Мусорки перед тем домом были для нас под запретом.
 Я сразу почуял неладное, лишь открыл двери будки. Уходя, как обычно, я вывернул большие лампочки. А тут, свет из подвала ярчайший, словно молодёжь раньше меня вернулась, жизнь прожигает. Как подошел к лестнице, похолодел. Всё шмутьё раскидано, кровати перевёрнуты, один из торшеров разбит, телевизор на боку пол пролёживает…. Разгром полнейший.
Я бросился к тайнику. Перелез через трубу с горячей водой, нагнулся над второй, в месте искомом пошарил рукой и не обнаружил свёртка с деньгами.
 - Суки! Уроды! Я же поубиваю Вас! - проорал я.
 Самое страшное - таяла, на нет сходила надежда спасти друзей. Без денег не вытащить их из тюрьмы, а деньги…, эти скоты удачно провернули сразу два дельца: слили ментам Марата и Нину, да ещё и ограбили их. И тут я понял, что мне грозит смертельная опасность. Наркоторговцы не должны оставить в живых свидетеля. А свидетель их дельца грязного и канал возможной утечки тайной информации - я.
 Прыти такой от себя не ожидал. Трубу перемахнул, словно кошка лужицу. Наверх ласточкой вспорхнул. В мгновение содрал с себя робу сварщика, одел бомжовский наряд, сбежал вниз, чтобы взять кой-какие вещички и… замер.
Куда я пойду?
Вычислят. В любом случае, вычислят.
То ли от выпивона, то ли от прыткости не по возрасту, то ли от стресса, навалилась такая усталость, что я покачнулся. Последним усилием воли поставил свою кровать на ножки, бросил на неё матрац и повалился замертво.
 Нестерпимо захотелось добавить. Выпить, то есть. И тут… взгляд мой скользнул по кирпичной стенке, к которой пришпилена, была, связка кабелей. Сейчас они лежали на полу, под мусором. На кой то ляд грабители вывернули часть кладки. Рядом валялся брошенный ими лом. Но не это привлекло моё внимание. Из земли торчало горлышко бутылки. Целое горлышко. Залитое, как показалось мне, сургучом.
 Конечно же, я раскопал бутылку. Вымыл её в раковине. С любопытством принялся рассматривать. Стекло отливало чернотой. Зеркальной чернотой. На поверхности спиралью шла выпуклая надпись, выполненная замысловатыми иероглифами. На крышке золотом горел оттиск печати: чёрная летучая мышь на фоне заходящего солнца…. Ба-а-а!!! Если это вино, то несомненно коллекционное, подумал я, ножом обстучал “сургуч” и скрутил крышку. Что-то ударило меня в грудь, я отлетел к стене, изрядно приложился к бетону затылком и, потеряв сознание, упал на кровать.
 Когда очнулся, увидел перед собой тщедушного старика, без усов, но с маленькой, седой бородкой. Одет он был в халат, которому позавидовал бы арабский шейх. Ткань расшита в узоры забавные, серебряными и золотыми нитями. Голову старика украшала белоснежная чалма с огромным прозрачным камнем над лбом и с пушистым птичьим пером сбоку. Но больше всего уморили меня его туфли, с загнутыми носами. На каждой ноге старикашки словно бы по модели лодки старинной было одето. Помню фильм один, про старинных мореплавателей, про Одиссея кажись, так там….
 - Ты не из цирка сбежал, случаем? - подал я голос.
 Старик не ответил, смотрел на меня холодно и надменно.
 Больше в помещении никого не было. Если это он меня приложил с такой силой, то… не иначе - ниндзя. Иначе, откуда в нём сила такая? И ловкость? Ведь незаметно ж подкрался!.. Ха, с чего бы ниндзя в городе нашем объявиться?! Да ещё в одежде такой нелепой.
 - Драться то к чему? Больно же! - повысил я голос.
 - Кто ты, о жалкое подобие человека, живущее в грязи и питающееся падалью?! - прогрохотал старик, откуда только мошь такая в голосе взялась.
 - А может я отшельник святой. Грехи свои тут замаливаю, - зло ответил я и тут… увидел бутылку.
 Она лежала на боку. Судя по тому, что не натекло лужицы, этот хмырь, этот сморчок сушенный, клоуном разрядившийся, пока я был в отключке, содержимое её вылакал.
 Один!
 Моё вино выпил!
 Моё коллекционное вино!!!
 Этого я стерпеть не мог. Тут уж я взревел благим матом.
 Уж простите, даже сейчас не решаюсь повторить те слова, что вырвались у меня в гневе из глотки. Полагаю, их литературный перевод... будет более уместен:
 - Ештвою свет ети!!!..

 Конечно же, выматерился я более грязно. Только природная скромность не позволяет мне привести в рассказе этом те слова, что произнёс. Реакция старика была более чем странной.
 - Ты близок был с матерью своего бога?! - вскричал он, вполне правдоподобно изобразив на лице изумление.
 - С чего ты взял? - только и смог я произнести.
 От неожиданности такой я даже о вине коллекционном, о том, что дорогостоящая бутылка пуста, забыл. А придурок этот, по цирковому вырядившийся, заулыбался подобострастно.
 - О благороднейший сын своего отца, позволь поинтересоваться, сколько лет тебе от роду?
 - Сорок пять.
- Сорок пять?! - Мысль какая-то скреблась в нём когтями крысы. В следующую минуту стал он мельче, незаметнее. И… вдруг засмеялся, мелко и подхалимски: - Прости великодушно недостойного целовать пыль с твоих ног за то, что не сразу понял он, что родился ты за сорок пять лет до вашей, так называемой нашей эры.
- ?!!!
- Я оценил твою скромность, господин! Готов поверить, что ты отец своего бога!
 - Отец кого?! - Алкоголь вдарил мне в голову, но не до такой же степени, чтобы не оценить абсурдность происходящего. - Ты говори, да не заговаривайся! - пробормотал я. - Магдалина эта…, а может не Магдалина…, Мария…, ну, в общем, жена Иосифа, непорочно зачала.
 А недоумок этот заулыбался хитро.
 - Это гениально, господин! Надо же выдумать такую отмазку!!!
 - Чего?! - выпучил я глаза.
- Прости, господин! Судя по лицу твоему, я ляпнул что-то не то? В мире вашем я несколько минут всего, быть может, не совсем верно использую общепринятые слова…. Ты учи меня, господин!
 Пришло время удивляться мне. Кем бы ни был мой собеседник, он вёл себя неадекватно. Словно убедить меня пытался, что это не его, а меня пора отправлять в психушку. Причём, тотчас.
- Похоже, у тебя не все дома. - пробормотал я.
- На Земле у меня нет дома, господин, кроме вот этой бутылки, - с дрожью в голосе, печально произнёс чудик этот.
Стоит ли ссориться с сумасшедшим?
- В бутылку и я иногда заглядываю, что греха таить, - миролюбиво произнес я.
Старик упал на колени, согнулся в поклоне, словно тряпичная кукла, и припечатал голову к бетону так, что я подумал, как бы не разбился красивый камень на белоснежной чалме. С лёгкостью юноши он вскочил на ноги, протянул в мою сторону худые руки и торжественно провозгласил:
- О, ты ещё более велик, господин! Я не смел подумать, что тебе подвластно это умение джиннов. Отныне я твой слуга, на веки вечные!
- Глюк…, ха, мог бы сразу догадаться, старик этот - глюк, - почесал я в затылке. - Не хрен было стеклоочиститель пить. Хватило б боярышника флакушки.
- Я не Глюк! - возмущённо воскликнул старик. - Меня зовут Фархад. А если господину моему в радость будет узнать полное имя моё - Фархад ибн Сорейхан оф Гонрриф Магоир Гоусингфруй.
- Вот и пришло время розовых слоников, - пробормотал я, холодея от страха.
- Господин, чем опасны для тебя розовые слоники?! - услышал в ответ.
- Чем?! - переспросил я и выкрикнул. - Полный звиздец это, понял! Психушка по мне плачет, понял! И жить мне осталось…, нормально жить, всего ничего.
- Знай, великий и могущественный чародей Фархад слов на ветер не бросает! Господина своего розовым слоникам он в обиду не даст! - грозно произнёс мой собеседник и заговорил проникновенно, прижав ладони к груди. - Каким бы ни был ты могущественным, с моей помощью станешь ещё более сильным и более богатым. Вдвоем мы справимся с любой бедой. Повелевай!
И тут я понял, как можно отличить видение-привидение от человека. Или…, по крайней мере, в пользу обратить.
- Ты бы Фарид….
- Имя моё Фархад! - грозно рявкнул старик, тотчас трусливо отпрянул и отвесил мне полупоклон. - Господин, называй меня так. Да усладится слух мой от почтительного отношения ко мне и моему скромноиу имени.
- Замётано, - бодро кивнул я головой и, сглотнув набежавшую слюну, подмигнул чудному старикашке: - Обмыть бы знакомство наше не мешает.
 - Обмыть?!!! - Казалось, собеседника моего хватит удар. - Господин! О, мой великий и чистый душой господин! Разреши сомнения мои! Наполни чистотой своих помыслов разум мой! Не дай утонуть в печали! Ответь мне неразумному, чем знакомство наше нечистым тебе показалось?!
- Кончай придуриваться! - разозлился я. - Деньги у тебя есть?!
- Деньги? Прости, господин, я не знаю, что это такое.
- На какие шиши живёшь?
- Ах, это! Господин, у меня в несметном количестве серебро и золото, алмазы и сапфиры, руби….
- Знать бы, где ты их прячешь? - перебил я. Сказал ехидно: - Ты бы мне, от щедрот душевных, горсточку сапфиров-алмазов отсыпал. А то поиздержался я в последнее время. А может, за пазухой у тебя, случайно, золота самородок завалялся, а? Килограмма так на полтора. Он был бы мне весьма кстати.
Старик невозмутимо сунул руку за отворот халата, достал булыжник грязно-жёлтого цвета. Сунул его мне в руки. Из кармана халата, который казался пустым, он вынул полную горсть сверкающих искристо камушков, высыпал их на порыжевшую от времени клеёнку.
- Где фокусам таким научился?! - вытаращил я глаза.
- Господин мой, что за смысл спрятан в слове этим странном, слух царапающим - “фокус”?
- Хорош заливать! Так я тебе поверил, что всё это настоящее.
- Это ничтожно малая часть роскошей моих, о, отрок, сомневающийся в богатстве моём и могуществе. Даже если б я засыпал драгоценностями всю эту весьма вместительную комнату, их поубавилось бы у меня не намного.
- Почти верю, - кивнул я головой.
А старик не на шутку разошёлся. Гнев не уставал изображать.
- Те вещи, непристойно нечистые и ломаные, рваные и старые, что валяются в беспорядке на полу, о, неверящий отрок, я могу в миг один не только расставить по местам, но и сделать новыми, обтянуть лучшими тканями, ублажающими взор, украсить ещё более драгоценными каменьями, а грязь превратить в чарующий блеск пыли брильянтовой.
- Где грязь увидел?! - рявкнул я, решив с глюком особо не церемониться. - Где?! Три дня назад пол мыли! И вещи мои не смей оскорблять! Мне они такими нравятся, какие есть. Уборку, коль вызвался, позже сделаешь. Сейчас сгоняй-ка, раз богатый такой, бутылочку “молочка из под дикой кобылы” принеси. Градусов так под сорок. Глядишь, разговор более конструктивным будет.
 - Слушаюсь и повинуюсь! - радостно воскликнул старикашка и… исчез. Лишь туфельки, осыпанные стекляшками дешёвой бижутерии, с загнутыми носками…, ах да, носами, сверкнули напоследок в воздухе почти у самого моего носа.
 - Коперфильд недоделанный, - пробормотал я и задумался.
 Ведь знал же - знал!!! - что всё увиденное и услышанное наваждение, но не удержался от искушения, надкусил чуть самородок. Металл был мягким, отливал желтизной. И камешки…, как настоящие…, как…, как…. Ох, наградил бог искушением!
 Я повалился на кровать.
 Всегда засыпал мгновенно, а тут…. Лампочки выкрутить, что ли? Нет, не люблю крыс. Когда пищать и бегать начинают по “берлоге”…, противно. Свет хоть немногого, но пугает их.
 Я пытался вспомнить что-то важное, связанное со стариком, какую-то сказку, которую читал в детстве, (в общем, дурь очередная из башки пёрла), и не мог заснуть.
 Не выдержал пытки такой, встал. Самородок положил под матрас, в изголовье. Камешки завернул в тряпку, зарыл в землю. Там, где нашел эту чёртову бутылку.

4.
 - …О презренный раб своих страстей, о господин мой по воле нелепого случая, открой глаза свои и удостоверься в моём добром к тебе отношении!
 В первое мгновение я подумал, что голос этот мне снится. В следующее - вскочил с кровати. Старик маячил передо мной и хитро улыбался.
 - Принёс? - спросил я, сглотнув слюну.
 - Ты отправил меня за тем, чего нет.
 - Чудило, так самогон в народе кличут.
 - Знаю. Сейчас премного всего знаю о мире вашем страстями и подлостью пренаполненном. И ругательствам вашим обучен. И как в бутылку заглядываете вы, люди - о, скверные рабы привычек!!! - премного надивлён. Я взор свой и разум свой зрелищами пьянства и непотребностей разных утомил.
 - Кончай словами сыпать! Пузырь принёс?
 - Не время ублажать себя скверными потребностями, - услышал в ответ.
 - Трубы ж горят.
 Старик испуганно оглянулся, окинул взглядом водопроводные трубы.
 - О, коварный отрок! Ты снова чуть не ввёл меня в заблуждение!
 - Мог бы пивка..., хотя бы пивка принести. Сейчас бы бутылочку холодненького, запотевшего….
 Старик сунул руку за пазуху и достал бутылку. Настолько картинно покрытую капельками воды, что казалось, встряхни - дождь пойдёт. Протянул мне. Я обтер ледяную влагу рукой, взял со стола ложку, сковырнул с помощью её пробку и с жадностью припал к горлышку.
 - Уф. Вот кайф, так кайф! Ты настоящий Коперфилд. Так неприметно спрятать пузырёк под халатом, а затем достать его, росинки единой не потревожив, может только такой волшебник, как он.
 - Имя моё Фархад! - гневно прорычал старик и загрохотал так, словно во рту его спрятан был милицейский матюгальник. - Ежели тотчас не признаешь ты, о, неблагодарный отрок, что нет на Земле волшебника могущественнее, чем тот, что стоит перед тобой, я превращу тебя…. Прости, господин, за гнев мой, - вдруг, залебезил он. - Я клятву свою забыл, быть слугой твоим верным. Впредь не верь угрозам моим, какими бы страшными они не были. Волос с твоей головы упасть не может по моей злой воле. Повелевай, да будут разумны твои повеления и наполнены благоденствием.
 - Лады. И ты меня прости, - оживился я. - А за пиво спасибо. Мог бы парочку прихватить. Хочешь, глотни немного.
 - Не угодно ли господину моему скосить глаза свои невидящие чуть вправо, - угрюмо произнёс старик.
 Бутылка чуть не выпала из моих рук. Если бывали Вы в музее восковых фигур, вполне представить можете двух уголовников, что повстречались мне утром у будки. Одна из фигур словно бы кралась ко мне, зажав в руке финку. Другая приподняла ногу для шага, да так и замерла в необычной позе.
 - Пока ты спал, я познавал мир. Почувствовал опасность, грозившую тебе, вернулся и обездвижил их, - горделиво произнёс старик.
 - Спа-спа-спас-сибо! - с трудом пробормотал я.
 - Ты вправе выбрать для них самую лютую смерть. Они недостойны жалости. На их совести семь загубленных жизней.
 - Н-не надо. Тут н-не на-надо ник-никого убивать. Их бы… ку-куда нибудь.
 - Куда?
 - Ку-куда по-подальше.
 - Слушаюсь и повинуюсь, - провозгласил старик и “восковые” фигуры исчезли.
 - Н-ну, ты и скор на расправу. Я г-глазом моргнуть не успел….
Подожди, а куда ты их дел?!
 - Я забросил их в пустыню, которой дали вы имя Гоби.
 - В Гоби?! Они ж погибнут там, без воды и пищи.
 - Несомненно.
 - Мы не должны убивать!
 - О, каким золотым должно быть сердце того, кто думает с добротой об убийцах своих! - вдруг, расплылся в улыбке старик. - Я позабочусь о том, чтобы их, обессилевших в странствиях, отчаявшихся и поверивших в близость смерти, нашли люди и спасли. Большего снисхождения к этим выродкам злобнейшего из злобных шакала и ядовитейшей из ядовитых змей, не требуй от меня, господин.
 Ба, я начал верить в глюки…. Что ж, явление закономерное. Глюки всегда захватывают в плен воображение жертвы и всегда убеждают её в собственной правдоподобности.
 - Расскажи мне о себе и друзьях своих, - перебил мои мысли старик, - да будет долог рассказ твой и поучителен.
 - Отстань…. Позже, - пробормотал я, думая о другом.
 Можно ли избавиться от глюков?.. Ха, в том состоянии, в котором нахожусь из-за адской смеси в желудке настойки боярышника и стеклоочистителя, вряд ли. А вот в пользу обратить, чтоб не чудища мерещились, а удовольствия разные…, реально.
 - Как долго ждать мне соизволения выслушать тебя? - снова подал голос надоедливый старик.
 - Позже. Чуть позже. - пробормотал я.
 - Я буду терпеливо ждать, - вздохнул старик. Позволь напомнить обещание твоё, когда от дел более важных избавишься.
 - Да, да-да, напоминай….

5.
 Я попросил Фархада доставить в “берлогу” из ближайшего магазина ящик бутылочного пива, (желательно крепкого), и пелядь.
 - Кто такая пелядь и как она выглядит? - спросил он.
 - В магазине узнаешь, - отмахнулся я.
 - Не будет ли она мешать благоразумной беседе двух столь уважаемых собеседников, как ты и я?
 - С чего бы?
 Пиво джинн принес, а вот рыбу…. Я от смеха чуть не лопнул, когда поведал он о своих приключениях.
Со всей серьёзностью он повествовал:
 - Я ходил по магазину, спрашивал каждого: о, многоуважаемый покупатель, где найти мне госпожу Пелядь? А они шарахались от меня, как от заражённого страшной и неизлечимой болезнью. Тогда звать я стал громко: госпожа Пелядь, где Вы, госпожа Пелядь?! Звал долго и безутешно, пока не подошла ко мне дородная, обхвата могучего торговка, с лицом рябым, как яйцо голубя. О, как напугала она меня! Было в её взгляде столько силы, что я готов был от страха сквозь землю провалиться. О, она нагнала на меня ещё большего страха. Сказала строго: прекрати орать, или сейчас милицию вызову! И добавила она слова непонятные: понаехало тут, шутов балаганных. И тогда схватил я ящик с горьким и противнейшим из противнейших напитков, который зовёшь ты пивом, и поспешил к тому, к кому испытываю вопреки здравому смыслу любовь и уважение. Не изволь гневаться, о, нетребный любитель пива, крепость зелья этого я не решился проверить. Достаточно того, что познал я вкус его мерзкий. А за Пелядью, коль нужна тебе она непременно, нижайше прошу тебя, сам сходи.
 - Балда! Пелядь, это рыбка такая, копчёная. С пивом, самое то.
 - Рыбка?! - вскричал старик. - О, что за ужасный мир! Он живёт несуразностями! Прости, господин, будет тебе рыбка! Самое то, с пива ящиком!
 Тотчас появился передо мной на столе огромный осётр. Длиной метра полтора. Он лоснился от жира и издавал запах…, обалденный запах…. Эх, жаль, никто сторонний закусь такую на столе моём не видел. Вот подивились бы! А то и подавились, забыв от зависти слюну сглатывать.
 Я ничуть не обеспокоился, что пиво Фархат из магазина слямзил. Украл, то есть. И не только потому, что события этого, как подумал я, на самом деле не было. Посмотрите, владельцы магазинов на джипах и мерсах асфальты рассекают. Они в жизнь претворили поговорку народную: курочка по зёрнышку клюёт и сыта бывает. По копеечке, по рублику собирают с обездоленных, в карманы свои складывают. Богатством кичатся, А в благотворительность - играют. Сегодня свят не тот, кто свят, а кто громче о святости своей на каждом перекрёстке кричит.
 Я рассовал бутылки по холодильнику, лишь парочку оставил на столе. Отыскал зачёрствевший кусок хлеба. Вооружился ножом и разрезал рыбину пополам.
 - Фархат, угощайся. Тебе что передать, голову или хвост?
 - Я больше любитель сладостей, названий которым нет в языке вашем, - ответил он.
 Тотчас, наша старенькая клеёнка исчезла со стола, вместо неё возникла скатерть расшитая, как халат джинна, под серебро и золото. Бутылки и рыба при этом даже не дрогнули.
 Эх, нет добра без худа! Кайф сломал, чёртов старик. Не жизнью наслаждаться придётся, а следить, как бы жирное пятно не поставить. На скатерти такой не пожрёшь. С неё кушать надо, чинно и благородно.
 А тут, и вовсе настроением помрачнел. Как увидел, что рыбка успела уже скатерть загадить. Из разрезанного брюха чуть ли не лужа натекла водицы грязной, с жиром вперемешку…. Знал - мираж всё! А всё равно - вот чёрт! - неприятно.
- Разве не услаждает полотнище это взгляд твой?! - заметил моё
 замешательство Фархад.
 - Ты не расстраивайся только. Я ж не думал, что так выйдет, - ткнул я пальцем в пятно. - Я…, я постираю! У нас и порошок стиральный есть.
 - В том нет нужды. Как закончим трапезу, ткань будет новее новой.
 Джинн щёлкнул пальчиками правой руки и тут, в миг один, стол перед ним уставился золотыми и фарфоровыми тарелочками, чашечками, мисочками, замысловатыми салатницами, солонками, ложками и ложечками. Даже тонкие заострённые палочки, предназначенные для ковыряния в зубах, материализовались вместе с деревянной коробочкой, искусно резьбой изукрашенной.
 Ха, халва, к тому же сорта не лучшего…, ха, орехи с мёдом…, ха, ха-ха, печенюшки разные и пироженки - где ж деликатесы, которым названия нет в языке нашем?
 Фархад улыбнулся мне.
 - О, господин мой, не желаешь ли утолить голод пищей, более пользительной для здоровья, услаждающей вкус и ласкающей взгляд!
 - Что я, ребёнок маленький, сладостями зубы портить, - отозвался я, отправляя в рот огромный кусочище осетрины.
 Старик окинул опасливым взглядом свою жратву, хмыкнул, улыбнулся чему-то, неторопливо принялся за еду.
 Я трижды бегал к холодильнику за очередными порциями драгоценной влаги, дважды в туалет, чтобы от влаги этой, переработанной, избавиться, руками рвал на части осетрину, урчал и рычал от удовольствия, а старик, отправив в рот пару ложечек орешков с мёдом, отщипнув лишь по кусочку малому от трёх печенюшек, сидел молча и рассматривал меня с какой-то затаённой грустью.
 Уж не я ли ему аппетит сбил?!
 Вскоре старик ёрзать стал, словно первоклассник перед переменой.
 - Чо тебе не сидится? - буркнул я. - Туалет вон, за одеялами. Не стесняйся.
 А он заявил:
 - Да будет известно тебе моё нетерпение.
 - О чём ты.
 - Господин мой, ты рассказать намеревался о себе и друзьях своих, да будут лица их всегда довольными, а души наполнены счастливым смехом безмерной радости.
 - Сейчас, вот до кондиции дойду и… - и, подражая джинну, выдал следующие перлы, - …и развёрзнутся уста моей словоохотливости.
 - Я терпеливо ждать буду, мой господин, когда наполнишь ты себя этим мерзким напитком, которое пивом называется, и сможешь в поводу коня повести, именуют которого дивной повестью жизни твоей прежней, - услышал в ответ.
 Да-а-а! В красноречии с ним мне не сравниться. Скорей из-за упрямства, я слова не сказал, пока не допил из открытой бутылки пиво.
 - Фархад….
 И тут…, это ж надо уродом таким быть! Я чуть не подавился куском осетрины, когда дошло до меня, что я вчистую забыл о своих попавших в беду друзьях.
 Слышал как-то, кажись Нинка балаболила: бывает такое, что от стресса, когда в башке перемкнёт соображаловку, память возьмёт, да слизнет событие какое запредельное. Не поверил…. Я постучал себя кулаком по лбу
 Нет, помню всё. Уже помню.
 А отключился…, стоит ли себя за это пенять? К тому же, старик уборку сделал, на свои места вещи расставил, пока я спал…. А говорил - путешествовал, мир познавал?!
 А может….
 - А ты…, ты это…, правда, джинн?!
 Старик воздел руки и возопил:
 - О, горе мне, если даже тот, кого спас от смерти неминуемой, кому продемонстрировал чудеса своего могущества, источает неверие.
 - Какое же тут горе?
 - Неверие того, кому пообещал быть слугой верным, подтачивает мои магические силы, неразумный отрок!
 - А что ты умеешь делать?
 - Всё.
 - Всё? Всё-всё?!
 - Знай же, я ложь сказать могу только по просьбе того, кому слугой являюсь.
 И тут, дошло до меня, как до жирафы, что шанс у меня появился Марата и Нинку спасти. Надо только рассказать всё джинну. Пожалостливей. Если мультик тот, про Алладина, если сказка та, про старика Хоттабыча, не совсем врут…. Ё-моё! Фархад же машиной боевой может быть! Круче Терминатора!!!

6.
 Я начал рассказ с себя. О том, что с детства мечтал стать знаменитым музыкантом. Пианистом. О том, как вскружила голову голубоглазая девчонка. Рассказывал о свадьбе, подробно и красочно. О том, как нес возлюбленную на руках к обрыву у реки.
 - Это любимое моё место. - говорил её с улыбкой. - Смотри, как красив мир. Мы словно парим над ним. Ланка, любимая моя, хочу, чтоб любовь наша была такой же прекрасной! Спасибо, что согласилась быть моей женой.
 Мы действительно были счастливы. Родилась дочь. Затем, через год, сын. Для более полного счастья не хватало лишь денег. Когда сыну исполнилось пять лет, двоюродный брат жены уговорил поехать с ним в соседнюю область, поработать в бригаде шабашников, коровники ремонтировать.
 - Не бойся ты за пальчики музыкальные. Мы тебя стены штукатурить поставим. За пару месяцев на старенький “Москвич” заработаешь.
 За время, пока меня не было, жена нашла любовника и… всё пошло кувырком. Ради детей мы сговорились жить вместе, но та атмосфера, что отличает счастливую семью от неблагополучной, пропала. Всё чаще мы ссорились. Всё чаще я приходил домой пьяным, а то и вообще не приходил ночевать, зависая у таких же алкашей, считая их лучшими друзьями…. Друзьями по несчастью. У каждого их них были проблемы. Я выл вместе с ними, над своими.
 Выяснилось, что Ланка меня никогда не любила. Замуж вышла из-за того только, что испугалась остаться в старых девах. И вот, на беду мою, встретила мужчину своей мечты…. Женатого, кстати.
 Пару раз я ему морду намыливал, раз он мне наподдал хорошо, но этим Ланку вернуть не удалось. Словно с цепи сорвалась, в любую минуту свободную к нему мчалась. И врала мне…, скорей для проформы врала: ах, у подружки задержалась, ах, у нас шейпинг сегодня был, ах, собрание затянулось, ах….
 Меня выгнали из филармонии. За пьянство. А затем… случилось страшное. Я повредил на стройке руку.
 - …Вот, смотри, - демонстрировал я джинну средний палец левой руки, - не сгибается. Удобно лишь жест неприличный показывать.
 - Говори, говори Иван. Повесть жизни твоей удивительна и горька. Я хочу вместе с тобой испить печаль твою.
 Более благодарного слушателя в жизни не видел. Джинн сидел напротив, шмыгал носом, вытирал слёзы огромным цветастым платком, который вынул прямо из воздуха, и не сводил с меня искренне печальных глаз.
 М-да….
 Я нашёл в себе силы бросить пить. Причём, не с помощью кодирования и лекарств разных. Просто сказал себе - хватит!
 В последующие лет восемь квартиру в музей полезных вещей превратил. Машину купил, престижную. А по путёвкам куда только не ездили. Даже в Англии побывали, не говоря уж о Турциях разных и Египтах.
 - Вы идеальная пара, - говорили друзья.
 А мы спали в разных комнатах. Ланка всё так же бегала к своему хахалю, который и не думал бросать собственную семью, а я, временами, бордели проведывал. Как-то в квартиру зашёл, которую проститутки для нужд собственных сняли и…, нос к носу столкнулся с дочерью. А вечером, (жизнь и не такое откалывает), узнал, что сын наркотой балуется. Деньги и до того пропадали, да я значения особого не придавал. Мало ли, сам куда сунул и забыл. А тут, за руку его в воровстве поймал. Ну и раскрутил на правду, естественно. С помощью ремня....
 В этот день напился основательно. Ходил по квартире и орал, что вещи - хлам. Сжечь их нужно, либо неимущим раздать. А главного, чем семья крепка, у нас нет, и никогда не будет. А когда рушить стал всё, что под руку попадётся, Лана перепугалась, санитаров из психушки вызвала. Да только держать меня в ней не стали. Доктор их главный, как о проблемах моих проведал, сам в сейф полез, спиртяги достал, минералкой разбавил и со мной за жизнь мою непутёвую выпил.
 - Приходи, если что, - заявил он. - Отлежаться, нервишки успокоить. Понимаю я тебя, прекрасно понимаю, Нет в жизни ничего более страшного, чем быть одиноким в окружении близких людей.
 С тех пор пить я стал основательно. Втихую. Шума не поднимая. Не потому не вякал, что жены боялся, а оттого, что понял, бесполезно моралями собственными счастье утерянное подпирать. Дети выросли. А жена…, горбатого, как говорится, могила исправит.
 Дети всё больше самостоятельность проявлять начинали. На любое замечание - да пошёл ты! А сами, где пожрали, там и посуду грязную оставили. Как кукушата, из гнезда семейного последнее счастье выкидывали.
 - Они ради меня палец о палец ударить не хотят, а я, что, должен им пятки лизать?! Не будет этого!!! - не раз жене заявлял.
 - Буду я, как же, делать что-то! Хватит, поездили на мне! - заявлял ей, не настолько уж голос повышая.
 И лодырничал, хотя трудолюбивей меня раньше был разве что Господь Бог.
 Ланку жаль было, чисто по-человечески.
 В последние полгода нашей совместной жизни приходила домой сгорбившись, словно ношу непомерную несла. Уходила в свою комнату и до полуночи безучастно смотрела телевизор. Грязью заросли…. А может, потому сломалась, что любовник её бросил? Узнал вскоре, молодуху он нашёл. Хотел морду ему за это намылить, да дошло, сколь нелепым этот мой поступок будет. Ха, вообразите только, муж любовнику жены шею намыливает, за то, что он её бросил…, абсурдней ситуации не представить.
 Ссоры начались, когда женушка выгнать меня из квартиры вознамерилась - вперилось ей, что я во всех её бедах виноват. А куда я пойду? Квартиру матери, после её смерти, сестра моя младшая заняла. Замуж вышла. Детей кучу нарожала. Гость я - в радость. А вот жить постоянно - врага лютее не будет, чем сестрёнка родная.
 Как-то, после ссоры очередной, когда выкрикнул я, что никуда не уйду, и словом нехорошим жену обозвал, сын в охапку меня схватил, из квартиры на руках вытащил и пинками спустил с лестничного пролёта. Он же за время это на голову меня перерос, жлоб тот ещё стал, попробуй-ка сопротивление оказать…. Как скитался я, с полчаса джинну варежку разевал. Не привирая ничуть. Ад тот навечно в память врезался.
 Рассказал я Фархаду, как спасли меня от смерти Марат и Нина. Как болячки мои целили. И о том рассказал, как, лишь ходить начал, стырил у них деньги и пропил. А они заявили, что всё, что в “берлоге” имеется - общее и воровством то воровство не считается. Пошептались о чём-то и схрон свой показали, а в нем не деньги - деньжищи были.
 - Надо будет на что-то срочное, не стесняйся, бери, - сказал мне Марат.
 А Нинка добавила:
 - Знай только, мы несколько лет во многом себе отказывали. Деньги эти из дерьма по копеечке выковыривали. Чтобы жильё купить, зажить чтоб по-человечески.
 Как ушли они на вечерний промысел, я гипопотамом ревел. Самыми грязными словами себя обзывал. Слёзы те разбудили всё, что в душе таилось. В самых глубинах её. Не поверите, за три дня поседел. Беда до конца сломить не смогла, а добро надломило во мне что-то. Оно же и вылечило. И силы жить дало.
 О Марате я почти и не вспомнил ничего. Даже национальность этого выходца из южных стран не знаю. Таился он, какую-то беду в себе держал. А вот о Нинке многое что выложил. Она мне тако-о-ое порассказывала, всё поведать - уши в трубочку у безжалостных самых свернутся.
 Из неблагополучной семьи она. Мать и отчим алкаши. Ладно бы это, полбеды, отчим приставать к ней начал. Добился своего, ей семнадцати не исполнилось - снасильничал. Слиняла она из дома. А позже, к Марату прибилась. Пригласил он её на ночь, чтоб было с кем кровать разделить, да влюбился.
 И о том рассказал я уливающемуся слезами джину, как Марат меня всё чаще отцом стал называть.
 - Отец, не выпендривайся, раком есть кому стоять. Нинке не за падло самой пол помыть….
 - Отец, я тебе папиросы купил, твои любимые, “Беломор”….
 - Отец….
 Не раз слезами умиления уливался.
 Джинну сказал весьма весомо:
 - …Знаешь, Фархад, я, как жить стал с ними, не падаль, человека в себе видеть стал!!!
 И, конечно же, во всех подробностях рассказал я джинну о последних событиях. И, конечно же, с просьбой обратился:
 - Ты верни мне Марата и Нину. Я тебя очень прошу - верни!!!
 - Я не знаю их. И не знаю, откуда их можно вернуть.
 - Их же, что я, не говорил разве, менты сегодня сгребли, за распространение наркотиков. В кутузке парятся, что неясного?!
 А он сказал:
 - Иван, дай мне руки твои.
 Я протянул ладони, трясущиеся, жирные и грязные от рыбы. Джин схватил их, сложил воедино, ладонь к ладони, и провозгласил:
 - Клянусь садами страны Эфгонии, вход в которую находиться в высях заоблачных, которой владею я беспредельно со дня своего рождения, ты ещё будешь знаменитым музыкантом! Я исцеляю палец твой, которым любишь ты знак неприличный показывать! Я дарую рукам твоим лёгкость и подвижность, какой не было ни у одного музыканта в мире!
 - Спасибо, но…, наверное…, мне это уже не нужно, - сказал я и тут…, ба-а-а, чуть не заплясал от радости.
 Мой инвалидик, по которому не мало слёз пролил, шевелился. Более того, боль в суставах исчезла, следствие артрита, а может другой какой болезни.

7.
 Наслаждаться чудесным исцелением мне долго не пришлось.
 - Господин мой, у нас гости, - сказал Фархад.
 - Кто?
 - Трое у врат стоят. Обеспокоены пропажей дружков своих, убийц коварных.
 - Нужно лампочки выкрутить, чтоб свет не заметили! - забегал я по комнате.
 - Они врата “берлоги” нашей, да будет ей процветание и покой, взломать хотят.
 - Блин! - воскликнул я. - Мы можем удрать по тоннелю. Доберёмся до ближайшего колодца и….
 - Не было такого, чтобы могучий и всемогущий джинн Фархад удирал от врагов и никогда не будет!
 - Но….
 - Подожди, не мешай! Я уже многое о них знаю. Хотелось бы узнать больше…. Да, это они, презренные наркозёры, которые слили друзей твоих ментам! Мы впустим их, сами распахнем врата!
 - Ты что, сдурел?!
 - Не мешай!!! Не тебе учить меня, как нужно вести переговоры с коварными и злыми врагами!
 В одно мгновение исчезло из комнаты всё наше шмутьё. Туалет и тот исчез. И пиво. И осётр, вместе со столом. Помещение увеличилось втрое. Пол мозаикой покрылся, под старину. У стены бассейн материализовался, с кувшинками и двумя лебедями. Там, где стоял раньше телик, кровать из-под земли, из бетона, то есть, вынырнула. Огромная, как плац армейский. Со столбиками резными и чёрными по углам, которые паутину серебристой тончайшей ткани, полога то есть, удерживали. Сбоку, чуть ближе ко мне, трон материализовался. К креслицу широченному, золотом и…, гад буду, не иначе, как слоновьей костью обделанным, (тьфу ты, украшенным, то есть), пять широченных ступенек вели. В мгновение одно, с троном рядом круглый мраморный столик возник. А на нём блюдо золотое материализовалось, каменьев драгоценных полное. А камушков в нём…, раз в пять поболе того, что я в земельку припрятал.
 Фархад удовлетворённо фыркнул и повернулся ко мне.
 - Взойди на трон, о, мой достопочтимый господин, смирно сиди и не мешай мне дело спасения друзей твоих творить.
 Помешаешь тут! Моргнуть попытался - куда там! Затылок и тот не удалось почесать, словно рук лишился. Ноги, меня не спросясь, сами по ступеням к трону запрыгали. И задницу в креслице то роскошное кинули. Только и мог, что глазами водить из стороны в стороны.
 Если думаете, что на этом мои мучения кончились - ошибаетесь! Следом две девахи по бокам нарисовались. Ох, и фу-у-урии! Одеты в ткань прозрачную, все прелести напоказ.
 - Иван, рот закрой! - рявкнул джинн. - Насладиться прелестницами этими позже сможешь. Я гостей впускаю.
 В руках девчат палки длинные появились, с листьями какими-то на концах, резными и продолговатыми. Они тотчас принялись меня ими обмахивать. А я... я со стыда чуть не сгорел. Сидеть на троне в одежде бомжа, с высокомерно задранной головой и с дебильно открытым ртом, который никак не реагировал на моё желание захлопнуть его…. Окончательно устыдиться не успел. Трое резво по ступенькам лестницы спускаться начали, да застряли посередине.
 - Не хрена себе, бомжи живут! - коротко хохотнул один из тех, что сзади шел.
 - Заткнись! - осадил его коротышка с аккуратной бородкой, одетый в приличный костюм.
 Сопровождавшие - амбалы те ещё. Под Котовского бритые. Под два метра ростом. Мускулы - морскими узлами завязаны…. Ясен свет, когда серого вещества в бестолковке не хватает, такие вот недоумки мускулатуру качают. Хоть чем-то надо выделиться. Порой сдаётся мне, тренеры разные ради хохмы таких вот уродов яйцеголовых ваяют. Как Цирателли величественные монументы, ради собственной славы.
 - О, поганые наркорёры, признаю в вас тех, кто друзей моих, Марата и Нину, сдал на растерзание страшным и коварным ментам! - громовым голосом произнёс джинн.
 - Кто ты такой? - спокойно спросил хорошо одетый наркозёр: очевидно, не последняя пешка в наркосиндикате. То бишь, в преступном сообществе том.
 - С тобой, наркозёр позорный, говорит Фархад, великий и могучий, непревзойдённый в могуществе своём, да устрашится каждый, кто услышит имя его!
 - Уже поджилки трясутся, - ухмыльнулся главарь.
 Он окинул помещения быстрым, цепким взглядом, но, в отличии от шестёрок, даже тени удивления не мелькнуло на его лице. Те же беспрестанно вертели лысыми бестолковками по сторонам, бесстыже пялились на девчат, словно на стриптиз пришли - чуть слюни не пускали от вожделения.
 - Тебе пристало бояться, наркозёр позорный! - рявкнул Фархад, выдержал паузу, словно актёрствовал по системе Станиславского, и высокомерно произнёс: - Но тебе, ничтожная козявка, повезло. Сегодня я невероятно добр. Я готов заключить с тобой договор и осыпать дарами несметными!
 - Забавный ты, старик, только напрасно в дело это влез. После тех оскорблений, что мне нанёс, вряд ли чем жизнь себе купить сможешь, - холодно сказал “гость” и пробормотал под нос: - Интересно, очень интересно события разворачиваются.
 Джинн с важностью павлина подошел к столику.
 - Я дарю вам блюдо это златое, полное каменьев драгоценных. Дарю тем, кто промыслом нечистым занимается. Дарю тем, кто ширяться заставляет слабых и безвольных, кто ведёт себя словно жестокий палач, которому надоело просто рубить головы. Дарю тем, кто страждущих блаженство познать садит на ту иглу, на кончике которой живут тысячи тысяч бесов. О, да, я благосклонно подношу дары эти вам, позорные наркозёры, вместо того, чтобы заставить в муках познать раскаяние, ибо нет у меня сейчас времени вникать в дела ваши мерзкие и суд свой вершить. Более того, обещаю до вечера шести часов не предпринимать против вас никаких действий. Но если друзья наши, Марат и Нина, в означенное время не будут здесь - трепещите! В гневе я ужасен!!!
 Главарь невозмутимо взял из рук Фархада дары и сказал:
 - Не надо пустых угроз. Пожалуй, мы рассмотрим твоё предложение….

8.
 - …Дурак! Ох, и дура-а-ак! - вопил я, бегая туда-сюда по комнате, беспорядочно размахивая руками. - Это ж надо быть таким идиотом! Ну и дура-а-ак!
 Девки с визгами убежали за кровать, выглядывали, строили рожицы испуганные.
 - Господин мой, чем не угодил я тебе?! - Джинн истуканом стоял посередине комнаты.
 - У тебя мозги заплесневели за годы, проведённые в бутылке! Это ж надо так лопухнуться!
 - О, гнев небес моей души, хотя бы на минуту прекрати метать гром и молнии, объясни мне неразумному, в чём пред тобой я повинен?
 - Девок своих убери! Не хрен им торчать здесь!
 - Слушаюсь и повинуюсь.
 - И лебедей этих грёбаных! Развел, понимаешь ли, сырость!
 - Слушаюсь и повинуюсь.
 - И облик прежний “берлоге” верни!
 - Слушаюсь и повинуюсь.
 - Где пиво моё?! Я тебя спрашиваю, где пиво?!.. И рыбу верни!.. Вот, так-то лучше!
 - Господин мой….
 - Ты что не понимаешь, что друзей моих они никогда не отпустят?! Ни-ког-да!
 - Не будет этого, господин.
 - Прекрати, не называй меня больше господином!
 - Слушаюсь и повинуюсь, господин.
 - Я друга в тебе хочу видеть, а не слугу! Понял?! Как другу говорю, мы в большой жопе! Лопухнулся ты, по-крупному!
 - Что не так я сделал, гос…, друг мой?!
 - Всё, всё сделал не так! Пойми, они не успокоятся, пока из нас последнее не вытряхнут. Ты им с лёгкостью миллионное состояние на блюдечке с золотой каёмочкой…, тьфу ты, вместе с золотым блюдом преподнёс. Они ж не дураки, смекнут, что камешков этих у тебя куда больше, чем им подарил.
 - Так оно и есть. Ничтожно малую часть им отдал, от того, чем владею.
 - Вот-вот! Этой ничтожно малой части им будет ничтожно мало. Захотят всем владеть.
 - Не может этого быть, мой госпо…, друг мой!
 - Может! Ещё как может! Побомжевал бы с моё, стократно умней бы стал! Ладно, коль в штаны обделались, не о туалетной бумаге ж думать. Как отмыться, обмозговать не мешало бы.
 - Но я…, и ты тоже, давно уже не избавлялись таким позорным способом от….
 - Про то для образности я ляпнул, неужели не понятно? - чуть более миролюбиво сказал я
 - Мне не нравится такая образность! - проворчал джинн.
 - Мне многое не нравится, но я молчу!
 - О, словами играющий, как мячиками, о, укор моей совести, укажи свой путь, выложенный лепестками роз, без камешка единого и шипов.
 - Распыли те драгоценности, в дерьмо их преврати…, нет, нельзя этого делать…. Чёрт, нам в ту игру играть предстоит, что ты предложил. Да, вот что, Фархад, ещё столько же преподнесём им, когда Нинку с Маратом приведут, а там видно будет. Про роскошь былую скажем, декорации мол. Из картона и фанеры. Студенты тут фильмы снимают. Проглотят.
 - Ты не по годам мудр, - усмехнулся старик.
 - А куда они денутся, когда вечером этот свинарник увидят. Фархад, нам бы с мусорок картона сюда натаскать не мешало. Фанеры, если найдём. Под лестницей сложим. На верхних листах намалюем что-нибудь. У Нинки и краски есть, акварельные. Ты б переоделся в грязное, помог мне….
 - В том нет необходимости. Допустим, сможешь ты убедить их в бедности своей. В моё богатство они уже поверили. К тому же у врат в “берлогу” охрана выставлена из семи прислужников, вооружённая железными кривыми штуками, именуемыми пистолетами, что плеваться огнём и свинцовыми пулями могут.
 - Вот не хрена себе! - пробормотал я.
 - О достойный быть великим притворщиком, ты прав, я лопухнулся. Но, стоит ли унывать по тому, что может лишь смех вызвать?
 - Какой смех?! Взвыть впору!
 - Доверься мне, о, мой нетерпеливый друг. А сейчас, и впрямь, не пора ли отдохнуть нам от забот. Не придут в “берлогу” нашу до вечера наркозёры, а время есть, чем занять. Коль пожелаешь ты, верну я сюда прелестниц юных, слова ласковые умеющих говорить, искусно массаж умеющих делать и кое-что такое, что даже у тебя, искушенного в любви, вызовет румянец щёк. Позволь и ложе, для сладкой любви предназначенное, воротить сюда. А сам я, с твоего позволения, слетаю на часок в страну свою Эфгонию, о которой изболелось сердце моё. Я не был в ней семь тысяч лет.
 У меня челюсть отвисла. Запретить старику родину проведать, на которой не был он семь тысяч лет…, это ж чурбаном бесчувственным быть нужно. Я кивнул головой. Старик тотчас исчез. А меня атаковали, с воем радостным и смехом, те фурии. На кровать поволокли…. Впрочем, против я не был. Против стал, когда от утех устал. Ох, и стервы! Баб, в постели более неутомимых, не видывал. Я же вскоре со страхом на них смотреть начал. Хорошо Фархад вернулся, от домогательств их наглых меня спас.
 - Вижу, не нужны тебе больше эти проказницы, - сказал с улыбкой.
 Девчонки исчезли, вместе с кроватью.
 Я оделся, хотел поблагодарить джинна…. Ах да, не за то, что от очаровашек этих избавил - за удовольствия. И…, снова, дар речи потерял. Ноги подкосились, на пол шлёпнулся. В медузу превратился беспомощную, головой только и мог вертеть по сторонам. Подумал, очередная проделка коварного джинна, но тут в комнате появился маленький, толстенький человечек.
 - Ну, здравствуй Фархад! - весело рассмеялся он.
 - Кто ты?! - рявкнул джин.
 А толстяк снова рассмеялся.
 - Неужели не признал?
 - Маг?!
 - Он самый.
 - О горе мне! Неужели племя твоё поганое не вымерло?
 - Как видишь.
 - Что нужно тебе от меня?
 - Смирения и покорности.
 - Я не принадлежу себе. Я слово дал, быть слугой этого человека до скончания его века.
 - Ой, ли?! От слова этого он тебя освободил, когда другом попросил называть. Ты мне принадлежишь отныне. Вернее, магам.
 - Зачем нужен я вам?!
 - Разве забыл ты, зачем магам нужны джинны?
 - О, горе мне!
 - Нет - радость! Предстоит тебе найти и освободить из заточения братьев своих и сёстер, оставшихся в живых. Не закончилась энергия жизнеобеспечения в шести сосудах. Отыскать их сможешь только ты.
 - Чтобы сделать их рабами вашими?!
 - Помощниками. Времена изменились, Фархад. Нам не рабы нужны, помощники в делах наших.
 - О, лжец….
 - Тебе ли не знать, маг не может быть лжецом перед джинном!
 - Твоя правда. Маг не может лгать джинну, - опустил голову Фархад и раболепно пробормотал: - Как зовут тебя, незнакомец? И могу ли я встретиться и поговорить с мудрым Каозарногормолсхаром.
 - Маг с этим именем умер около пяти тысяч лет назад. Фархад, не осталось в живых ни одного мага, которого ты бы знал. Моё имя…, извини, здесь смертный находится, при котором не могу я имя своё назвать. Зови меня - Колобок. А сейчас, прими информацию, которая поможет тебе сориентироваться. Помни, маги не лгут джиннам.
 - О, мой господин, прости меня за неуважительное отношение к тебе. - Воскликнул мой джинн минут через пять. - Отныне признаю я власть твою надо мной и обязуюсь повиноваться тебе.
 - Повелеваю: иди за мной!
 - Не могу, мой господин.
 - Что за чушь?!
 - Этот смертный нуждается в моей помощи.
 - Я приказываю тебе идти со мной.
 - Не могу исполнить приказ твой, господин. Этот смертный назвал меня другом. Я не вправе не помочь ему.
 - Да-а-а?!
 - Он мой друг, господин.
- С каких это пор у джиннов друзья заводиться стали среди смертных?! Твоя активизация…. Гм…, интересное дельце!!!.. Фархад, я вник в ситуацию. Чисто по человечески тебя понимаю. Даю тебе сутки, для того, чтобы уладить дела на Земле.
 - Спасибо тебе господин. Но, я могу не успеть.
 - Слишком долго мы ждали твоего появления. Нам не хотелось бы терять время твоё на дела посторонние.
 - Я постараюсь успеть, господин.
 Маленький человечек исчез. А я обрёл способность управлять своим телом и говорить.
 - Кто это был?! - спросил грозно.
 - Мой новый господин, - ответил джинн. - Он добрый и хороший. Я буду рад служить ему.
 - Наверное, я поспешил освободить тебя?! - сказал я зло. - Зря назвал другом?!
 - Иван, если бы ты не освободил меня от слова тебе данного, он бы тебя убил….

9.
 Я выпил не менее четырёх бутылок пива, больше не лезло…. Чёрт, чем бы заняться?! К великому сожалению, телевизор не работал.
 - Ты бы отремонтировал его. - обратился к Фархаду.
 - Друг мой, я не настолько хорошо познал твой мир, чтобы разбираться в устройстве этого ящика с большим, спящим глазом, с множеством мелких вещей внутри, неизвестно для чего предназначенных.
 - В нём поломка-то пустяковая, скорей всего. Грабители, когда уронили, встряхнули чего-нибудь.
 - Ничем не могу помочь, - поджал губы Фархад.
 - Слушай, а не сыграть ли нам в шахматы?!
 - Я не знаю такой игры.
 - Хочешь, научу? Всё польза будет. А то киснем, как капуста в кадке.
 Я пулей слетал за доской. Высыпал на стол фигуры, предварительно сдвинув в сторону деликатесы старика.
 - Вот, смотри, это король. Вот королева. Вот….
 - Ты смеёшься надо мной, о, насмешливый друг! Как может быть королём кусок дерева, крашеный чёрным?! Как смел ты, сравнить королеву….
 - Балда! Так фигуры называются….
 С трудом удалось объяснить старику, что офицер - это офицер, тура - турой является.
 - Что за конь такой, на горе седоку?! - смешил он меня. - Что прыгает он из стороны в сторону, вместо того, чтобы ровно ходить?! Нам ли норов его не укротить?!..
 Наконец, фигуры были расставлены для настоящего сражения. Сделан первый ход…. Ха, я поставил джинну детский мат.
 - О, коварный отрок, не для того ли выдумал ты игру эту, чтобы унизить меня?! - взревел он раненым медведем. - В веки вечные не было такого, чтобы в играх я проигрывал.
 - На то и игра, чтобы в ней кто-то выигрывал, а кто-то проигрывал. Ты бы извилины поднапряг, в шахматах думать надо. Как насчёт ещё одной партейки?
 Старик был мрачнее тучи. Проигрывал партию за партией, но играть с ним становилось всё труднее. Седьмую он выиграл и просиял лицом.
 - О, мудрый отрок, сколь забавна и для ума пользительна игра эта! Расставляй же скорей фигуры!
 В следующей игре он разгромил меня в пух и прах.
 - Друг мой, - заулыбался он радостно, - ты бы извилины поднапряг, в шахматах думать надо.
 Если Вы не играли ни единого разочка с гроссмейстером, который к тому же изо всех сил стремится выиграть, меня не поймёте. Я был раздавлен.
 - Всё, хватит на сегодня, - сказал я решительно.
 - О, мой друг, ты не можешь отказать мне в удовольствии выиграть у тебя ещё раз…. Хочешь, я сам расставлю фигуры?
 Пытка эта могла бы длиться вечно, джинн не отстал бы от меня в любом случае, если б не одно событие.
 - Иван, у меня для тебя радостное известие, - заявил он. - Твоих друзей освободили, вот только почему-то увозят их в противоположном от нас направлении.
 Я не стал допытываться, как Фархад увидел то, что взору смертного не доступно. Выложил опешившему джинну всю правду жизни. О том говорил, что если раньше Марату и Нине от наркоторговцев в стране нашей спрятаться было бы затруднительно, то теперь, когда пронюхали они о богатствах несметных, которые якобы у нас есть, сделать это практически невозможно. Найдут. Из под земли достанут.
 Говорил минут десять, не меньше.
 - …А тебя они постараются превратить в дойную корову, - так закончил речь свою, достойную паникёра.
 Старик съёжился, испуганно таращил из-под чалмы маленькие глазки. И тут, понял я, чем он напуган. Не смог сдержать смех.
 - Это я так, в переносном смысле сказал.
 - О чём ты, о, тревога моего сердца.
 - О том, что в корову превратят.
 - Не томи, выкладывай, куда перенесут они меня, когда превратят в корову. Об испытаниях новых лучше знать заранее.
 Не менее десяти минут доказывал я обалдевшему старику, что противники наши не владеют волшебством.
 - О! Сколь коварен ваш язык! У меня нет столько богатств, сколько в нём подводных течений, рифов и острых камней, способных увлечь на дно хлипкое судно исследователя. Только сейчас понял я, что, отправляясь в путешествие по его изучению, нужно быть сверх меры бдительным.
 - Язык, как язык, - пожал я плечами.
 Не хватало ещё в эти дебри лезть. И без того заумностей столько услышал - за жизнь не расхлебаю. Я достал из холодильника пару бутылок пива.
 - Присоединяйся, - сказал джину. - Пожуешь печенюшек, глядишь - полегчает.
 - Друг мой, оставь меня в печали. Я должен обдумать слова твои.
 На рыбу я смотреть не мог. Столько сожрал, что от одного лишь добавочного взгляда на неё могло наступить несварение желудка. Странно, но и пиво в меня не лезло. Я глотал его, а оно икотой отзывалось…. Печенюшку попробовать, что ли?
 - Колобок! - вскричал Фархад, заставив меня выронить кренделёк из сушёного теста, от которого едва отгрыз твёрдокаменный, приторно сладкий кусочек.
 Толстячок материализовался тотчас, а я утратил способность двигаться.
 - Есть ли в мире этом место, где друзья мои могли бы чувствовать себя спокойно? - выкрикнул джинн.
 - Сколько угодно.
 - О, мой справедливый повелитель, ты должен помочь мне! Найди дворец достойный друзей моих, оформи на них до шести вечера загранпаспорта и открой для них счёт в банке, который пополнялся бы постоянно, не взирая на траты.
 Ого! Это ж, с какой скоростью идёт активизация, если старик, несколько часов назад не знающий, что такое деньги, заговорил о счёте в банке?!
 - Уж не поменялись ли мы местами? - недовольно произнёс толстяк. - Уж не считаешь ли ты меня джинном, который обязан быть в твоём услужении?!
 - Я всего лишь прошу тебя, мой господин! Нижайше прошу - не себя ради!!!
 - Я выполню твою просьбу.
 - Справишься ли?! Не нужна ли тебе моя помощь?!
 - Спешишь усомниться в могуществе магов?
 - Что ты, господин. Я всего лишь обеспокоен судьбой друзей моих.
 - Рад за тебя, Фархад. Теперь вижу, сработаемся мы.
 Толстячок исчез, а старик посмотрел на меня сияющими от счастья глазами.
 - Иван, спешу поделиться с тобой радостью своей безмерной. Мой новый господин может быть для меня не только повелителем, но и другом.

10.
 - О, горе мне! - Вскричал старик.
 - Что, на сей раз, стряслось? - спросил я, не особо обеспокоившись.
 - Друзей твоих приковали наручниками к железной кровати и пытают!
 - Что?! - подпрыгнул я, чуть стол не опрокинув. - Пытают?!!!
 - Наркозёры жестокие и позорные бьют их дубинками резиновыми, обо мне спрашивают, о том, где богатства храню я, и откуда в подземелье нашем лебеди с бассейном взялись. О проститутках каких-то речь там идёт и о роскошной кровати. Наверное, о той, друг мой, что явил я взору твоему, на которой познал ты блаженство любви с моими невольницами, с двумя из сотен нескольких, коими владею я вот уже семь тысяч лет.
 - Прекрати трёп! Друзей спасать надо, а не балабольством заниматься! - выкрикнул я и невольно подумал, что в игры те озорные играл я с таки-и-ими старухами, что…, кроме меня вряд ли кто-то ещё перепихивался с подобными старушенциями на нашей грешной Земле, со дня её создания Всевышним.
 Тьфу ты, какой только мерзости в башке не проявится!
 - Что замер?! - прикрикнул я на джинна. - Самое время блеснуть своими способностями!
 - Горе мне! Я дал наркозёрам слово до шести вечера не вмешиваться. Всё, что угодно, сделать могут они с друзьями нашими, а я могу лишь слёзы лить и проклинать тот миг, когда дал то обещание.
 - Подожди, а если ты этого…, как его, Колобка вызовешь?!
 - Это тоже будет моим вмешательством!
 - Абсурд, какой-то.
 - Иван, уйди прочь с глаз моих, не пережить мне твоих упрёков в лопухнутости моей.
 - Они убьют их?
 - Этого не произойдёт.
 - Ты уверен?
 - Тот, кто приходил к нам за дарами моими, приказал в живых их оставить и не калечить.
 - А после шести вечера ты их сможешь спасти?
 - О, да! Я тотчас перенесу их сюда. Я залечу им раны. Я сделаю так, чтоб забыли они муки свои.
 - А вот последнего делать не стоит. - задумчиво произнёс я.
 - Неужели ты зла желаешь друзьям своим?!
 - Нет, зла я им не хочу. Но история эта должна быть для них хорошим уроком. Чтобы впредь Марат не садился в карты играть на интерес. Чтобы остерегались в беду попасть.
 - Ты жесток, Иван, но в словах твоих мудрость старца, познавшего жизнь.
 В следующие полтора часы мы почти не разговаривали. Я мерил шагами комнату, а Фархад сидел на табурете, словно сонная курица на насесте. Я обрадовался даже, когда загрохотали по лестнице туфли очередной делегации. Впереди очкарик тот, в очках золотых, вырисовался. За ним - пятеро шестёрок. Двое с автоматами Калашникова. У троих, пистолеты в руках.
 Вошли они в “берлогу” нашу, как хозяева. Очкарик обвёл комнату взглядом: вида не подал, что удивлён переменами. Трое об изменениях не ведали, а потому вели себя равнодушно. Зато два бритоголовых, те самые, челюсти распахнули так, что кулак влезет.
 - Старик, - заговорил очкарик спокойно, - твои друзья у нас, в надёжном месте. Если до завтра, до шести вечера, ты не передашь мне дары свои, в десятикратном размере, они умрут.
 - Крысы вы, - задумчиво произнёс Фархад и гневно выкрикнул: - А потому, быть вам до конца жизни жалкими, серыми крысами!
 Автоматы и пистолеты “гостей” попадали на половики. Одежда плавно опустилась на пол. Из складок её, выбралось шесть здоровенных крыс. Меня аж передёрнуло от омерзения. А зверюги эти, жалобно пища, бросились по лестнице вверх.
 Я слова сказать не успел, материализовались в “берлоге” Марат и Нина…. А больше не помню ничего. Очнулся в другом месте, на веранде огромного дома. Рядом, на полу, лежали мои друзья и жалобно стонали.

11.
 Живём мы в Майами. Не во дворце, ясен свет, но и лачугой трудно назвать дом наш из восьми комнат, с двумя туалетами и ванными комнатами.
 Изредка, раза два-три в год, Фархад навещает меня. Уже в традицию вошло: в кабинете моём тотчас появляется ящик пива. Того самого. Дешевого самого, “Жигулёвского”. Каждая бутылка искрится капельками измороси, взгляд не оторвать. Стол застилается скатертью, сотканной из золотых и серебряных нитей. Осётр на ней возникает, во всей красе своей и величии. Противоположный край стола уставляется мисочками разными, с орешками с мёдом и с мёдом орешками, с печенюшечками разными и твёрдокаменными завитушечками. Начинается пир.
 Я о жизни своей толкую. Фархад о своей рассказывает, в мире магов. Простите уж, о том поведать Вам не вправе. Не моя тайна. Счастлив он. И я счастлив. А это, в застолье нашем, основа.
 Джинн всегда уговаривает меня поиграть на пианино. Просьба эта мне в радость.
 - Ты усладил мой слух зачаровывающими звуками музыки. Ты замечательный музыкант, - каждый раз говорит он.
 Нет комплимента слаще!
 Ах, да! Старик без конца уговаривает меня сыграть в шахматы.
 - О, мой друг! Ты выиграл у меня некогда шесть партий, я выиграл у тебя шесть партий. Не угодно ли разрешить наш спор, выявить сильнейшего?!
 Не угодно….
 А недавно у меня Игорь Матвеевич гостил. Друган мой. Да, тот самый, сынок которого, Артур, мне про номер синей девятки прознавал. Высоко Игорёха взлетел. Оркестр собственный. По миру колесит, русские таланты бомондам заграничным показывает. Вот и завернул в Майами, благо концертных залов тьма и все лучшие. Конечно же, как афишу увидел, к себе его вытащил. Не в гостинице же ему жить, коль я есть.
 Как увидел он пианино эксклюзивное в моём кабинете, припух.
 - Кого-то играть учишь?
 - Да нет, сам иногда балуюсь.
 - У тебя же палец….
 - Вылечил вот.
 - Сыграл бы…. Извини, за любопытство, ты же….
 - Игорёк, не мечи икру! - расхохотался я. - Надежды и сейчас подаю.
 Сбацал я ему “Полёт шмеля”, в собственной вариации. Даже Фархаду так не играл. Пот ручьём лил от напряжения сверхчеловеческого. А потом…, водкой друга три часа отпаивал, вместо валерьянки. Заклинило его, только и талдычил:
 - Ты преступник! Такой талант нельзя прятать!
 Ага, напоказ…. Как же…. Возможно, кто-то ждет, не дождётся, когда я морду свою из норы высуну. Не за себя страшусь, жизнь свою я почти прожил….
 Подождите, прервусь на минуточку, идёт кто-то. Ногами по паркету шаркает…. Ха, это Нинка! Она в последний месяц беременности уточкой переваливается, характерно шлёпанцами полы полирует.
 А вот и сама. Животина выпирает, словно двойня в нём.
 - Я тебе уши оборву, понял! - заорала на меня. - Сколько раз говорить можно, чтоб не курил в закрытом помещении!
 - Кондиционер же….
 - Кондик твой дым не прибивает даже. Вытяжку ставить надо, - проворчала она. И наклонилась. И в щёку поцеловала. - Папулечка, чо ты такой непонятливый?! Ведь инфаркт же был!
 Не объяснишь ей, что ещё неделю назад Фархад сердце залечил. Не знают они о джинне.
 - Зачем пришла?
 - Ты б присмотрел за Аликом. Прошвырнуться по пляжу захотелось, а сынулю, в жарынь такую, ни к чему с собой брать.
 - С внуком завсегда в радость поиграть, - ответил я. - Подожди, какого хрена вам на пляже делать?!
 - Жарко же.
 - Уж не купаться ли вздумала?!
 - Пап, мне ж не семнадцать лет, ответ перед тобой держать.
 - А если схватки в воде начнутся?!
 - Ты меня за бестолковку не держи. Не впервой рожать буду.
 - Знай, утопишь внучку, прибью, А верхогляда этого, Марата, в первую очередь прибью, так и передай ему! Вздумала, видишь ли, беременной купаться, а он не чешется, о потомстве только в кровати думает.
 - Ворчун ты мой ласковый! - затормошила меня Нинка, волосы взъерошила.
 - Ладно, иди уж. За мальца не беспокойся. С дедом он, как за стеной каменной, - улыбнулся я.
 Ну вот…, ох уж эта Нинка, вечно не вовремя высовывается.
 С мысли сбила.
 О чём же ещё сказать хотел Вам?.. Во, вспомнил! Напоследок убедить хотел Вас в своей правдивости. Посудите сами, я же мог бы, если бы ради гонорара писал, действие это в повесть агромаднейшую развернуть. В архиагромаднейшую!!! Ради выявления моралей разных, столкнул бы лбами ментов и другана своего, Фархада. И с налоговой…, и там полно тех, кто варежку на каравай чужой разевает.
 Да вот же, вот пример конкретный - мелочь, а подумать так дюже приятственно! - я же к своей мамзели, к “благоверной” своей подкатить бы мог на белом “Мерсе”, в полкилометра длиной, в смокинге и с сигарой в зубах. Деток моих - тех, прошлых, от жуткого желания тотчас унаследовать это папашино достояние - кондрашки б поударяли.
 Да я…. Да я бы….
 Не было.
 Чего не было, того не было. На страницах этого рассказа, глубоко и во всех отношениях правдивого, поведал о том лишь, что сам испытал.
 Есть ещё одно доказательство моей правдивости. Но оно…, гм, для одного человека. Для того, кто клад мой найдёт. Самородок, что под матрасом спрятал, давно уже кто-то слямзил, так полагаю, а вот камешки драгоценные…, и по сей день, счастливчика дожидаются. Найдёте, не жадничайте особо. В благотворительность и Вам не грех поиграть.
 Да, вот теперь, пожалуй, обо всём перетёрли, что темы этой касаемо. Разве что напоследок штришок малюсенький добавить, о котором тотчас забудете…. Ведь забудете же?!
 Любите друг друга - это главное!!!