Глава 1. Безмятежная осень 1956 года

начало: http://proza.ru/2012/07/07/552

    
  Видимо, и мать поняла, о невозможности совместного проживания. Скоро сняла комнату на втором этаже у аджарки, неподалеку от клуба железнодорожников в Бони, куда изредка стали ходить в кино, потому что здесь почему-то прокатывают фильмы прошлых лет, и не очень интересные. Путь в школу стал в два раза длиннее, но здесь не было мух, хотя из окна с одной стороны виден туалет и задворки соседних домов. Вид из окна второй боковой стены тоже был непригляден, утыкался в глухую стену соседнего, тоже двухэтажного дома, через проход к туалету, с растущей грушей и виноградной лозой на ней.

Раза три, вечером, в темноте, я залезал на дерево, срывал грозди очень вкусного винограда и зеленые груши. Мать редко покупала фрукты. Живя на юге, мы не могли позволить себе такую роскошь, хлеб был важнее. Я понимал, что у нас деньги только на самое необходимое, поэтому не просил. Хотя, с появлением Ивана Ивановича, мы стали жить сытнее. Я уже не голодал, но разнообразного стола не было.

    У хозяйки дочь студентка Тбилисского пединститута. Мать несколько раз писала за нее курсовую работу в благодарность за то, что та не особенно старалась нас поймать за приготовлением пищи на электроплите, которую часто включали за неимением денег на керосин, за которым еще нужно идти. Мать никогда не сталкивалась со счетчиками, и не понимала, что когда включает плиту, то счетчик начинает бешено вращаться. В договорную плату за квартиру входило лишь пользование лампочкой.

Комната большая, с тремя окнами на две стены. У третьей стены, смежной с хозяевами, под потолком стеклянный верх. Мне всё время казалось, что оттуда за нами подсматривают. Я тоже не имел представления о счетчике. Хозяйка, заметив убыстрившееся вращение диска, приходила к нам, чтобы застать врасплох, но мать успевала спрятать плиту с кастрюлей под кровать.

      Чаще, она присылала свою дочку, которая, якобы приходила к нам от скуки, мать занимала её разговорами, даже садились на кровать играть в карты. Изредка и я присоединялся. Через час студентка уходила, а мать включала плиту, чтобы доварить суп. Хозяйка понимала, что мы воруем, недовольно выговаривала матери, та как-то оправдывалась, я не слышал, меня не было рядом. Не пойман – не вор. Про совесть забывалось, как и про Бога. Зачем нужен Бог, когда есть молодой муж?

В седьмом классе мы уже учились в новом помещении, намного меньшим, чем прежнее, потому что многих не стало: Любы Яценко, Юли Пахомовой, Лисака и других.

Я и Славка сидим возле окна, выходящего на веранду, за которой видна обширная спортивная площадка. Парты стоят неправильно — свет от окон падает справа, затеняя выводимые слова. У глухой стены впереди нас – отличница и самая красивая девочка Нуца Зиракишвили, тонкие черты придавали овальному лицу невыразимую прелесть. Почти на Камчатке – Жанна Селезнева, которая нравилась именно русскими чертами, приятно на неё смотреть.

 С  девочками у нас нет общих интересов, играем всегда отдельно, не разговариваем, лишь иногда переглядываемся. Мы даже и не думаем с ними общаться. В этом повинна и общая закомплексованность, и местные грузинские порядки, девочка не должна дружить с мальчиком, каким бы  хорошим он ни был — общество не поймёт.

Учусь средне, никто меня не гонит, не заставляет. Как выучу, так и ладно. Двоек нет. Учиться легко. Любимый предмет – химия, сплошные четвёрки. Для пятёрок не хватало бойкого, уверенного ответа. Учительница миловидна и молода, недавно вышла замуж, скоро уйдет в декретный отпуск.

     Историю преподает наш классный руководитель Мичислав Доминикович, бывший фронтовик, на груди единственного костюма орденская планка. Плотный, как шкаф, среднего роста, лет пятидесяти, лицо грубоватое, но не без приятности, особенно, когда начинает общаться с тобой, что бывает очень редко.

Я не подозревал, что у меня уже плохое зрение: думал, так и должно быть. В Бони, возле к/т, неподалеку от снимаемой квартиры, увидел на противоположной стороне улицы мужчину и женщину, и пошел им навстречу, чтобы узнать время. Подойдя, не взглянув в лицо, спросил:
— Дядя, сколько время?

      И в эту же секунду, подняв взгляд, увидел недоуменный взгляд моего сверстника, если и старше, то на год, два. Мол, какой я тебе дядя? Я покраснел, что так оплошал. Мальчик сказал время, и я поспешил удалиться от своего позора. Последующие три года я не замечал проблем со зрением. Не было необходимости смотреть вдаль.

Читал всё, что попадалось под руку. Понравилась повесть С. Бабаевского «Кавалер золотой звезды» – легко написана, незамысловатый сюжет, приятно читать о процветании советской жизни после войны. В к/т города прошел фильм с таким же названием, где в заключительных кадрах показали колхозную свадьбу героев — стол заставлен снедью, бутылками и фруктами, и это в послевоенный голодный год! Все герои радостные и счастливые. И зрители наивно верили, что где-то там, в России, люди живут лучше нас.

       Знали, что Сталин любил смотреть «Кубанские казаки». Потом, лет через двадцать какой-то Зоил, пороча прошлое, злопыхательски написал, что все овощи и фрукты были сделаны из папье-маше, не могли найти натуральных продуктов. Кто-то поверил, подхватил. Ещё позже актеры, снимавшиеся в этом фильме, доказывали, что все плоды и фрукты были натуральными. У каждого своя правда.

 Взрослые зачитывались книгами Бубенова «Белая береза», Антонины Коптяевой «Иван Иванович» в журнале «Октябрь». Слышал восхищенные отзывы, принесли и мне. Я прочитал – восторга не вызвало. Заурядный быт советской интеллигенции, без ссор и потрясений.

Денег у мальчиков не водилось. Родители экономили на всем. Карманных денег мы почти не видели. Кто-то собирал металлолом: медленно волочили железки по асфальту к приемному пункту за три километра. Давали копейки за килограмм. Я не собирал. Не представлял, как это делается? По-моему, всё уже вокруг было дочиста вылизано, а торчащие из-под земли массивные искорёженные железки были не под нашу силу.  Лишь однажды в погожий день помог Славке оттащить железки на приёмный пункт в Бони, чтобы ему скучно не было. Бутылки никто не собирал, потому что никто не оставлял.

      В школе учителя никогда не требовали, чтобы мы на что-то принесли деньги, знали, не все могут позволить лишние расходы. Ученики ходили со своими чернильницами-непроливайками, которые всё же проливались и пачкали всё содержимое, редкий портфель внутри был без чернильных пятен. Поэтому чернильницы носили в специальных мешочках, поверх портфеля.

Некоторые ученики ленились носить чернильницы, рассчитывая на соседа по парте. Если же и он не приносил, то каждый раз оборачивались на заднюю парту, чтобы обмакнуть перо, что удобно при списывании контрольной работы: можно подсмотреть результат вычислений более сообразительного.

Физкультуру вел молодой, симпатичный аджарец, разбитной и нагловатый, почти не замечающий мальчишек, но вежливый с девочками. Ребята вскользь поговаривали, что он живет с некоторыми ученицами. Но все понимали, что это из области слухов, возможно, сказано из зависти, мы на это ещё не способны. Как-то он проверил наши способности в прыжках в высоту и в длину. Никто не показал хороших результатов, и он прекратил поиски талантов.

В ненастную погоду занимались в зале, играли в волейбол. Я же никогда до этого с мячом не играл, поэтому играл плохо, и стыдился этого, тогда как у ребят было больше практики. Прыгали через козла, я наравне со всеми. Но когда прыгали через длинного козла, я недостаточно сильно оттолкнулся, и копчиком ударился о край так больно, что сразу же получил стойкое неприятие подобных прыжков, даже через короткого козла.

    На встречу нового 1957 года мать и Ветохин ушли к знакомым. Я остался один. Невыносимо скучно. Зима теплая, бесснежная. Даже керосинкой не обогревались. Не спится. В моих окнах вид на стены соседнего дома с плодовыми деревьями, на некоторых висят золотые редкие фонарики несорванной хурмы. На улице редкие выхлопы взлетающих фейерверков. Слышится модная песня «Домино». Настроение не праздничное. Ко мне никто не приходит, и я не зову, понимая, что не каждой хозяйке понравится приход посторонних.

     Иногда ездил на велике к Славке. Он садился на свой подростковый «Орленок»,
 и мы устраивали гонки по дороге в Бони, которая с одной стороной ограничивалась высоким бетонным забором, ограждающим от нефтяных резервуаров, а с другой стороны – узким каналом с грязной водой. Когда проезжала грузовая машина, нам приходилось, чуть ли не прижиматься к бетонной стене, чтобы не быть задавленными. Благодаря тому, что диаметр колеса у дамского велосипеда больше, чем у подросткового, я легко выигрывал состязание.

продолжение следует: http://proza.ru/2012/07/14/343