Романтика уголовного мира ч. 2

. . . У «Шефа», как всегда, горел свет. Правда, в подъезде было темно, но до второго этажа Глеб добрался без приключений. Постучал в дверь. Как ни странно, дверь открыл «Шеф», и выглядел он никак не пьяным, но постаревшим.
- Проходи, раз пришёл – сказал «Шеф», пропуская гостя в дом.
Глеб прошёл.
- Иди на кухню, а я закрою дверь - соседи больно любопытные стали.
- Да, и у меня не ангелы живут – ответил гость.
На столе в кухне стоял пузырек украинской горилки, в четырёхгранной, зеленого цвета посудине. Маринованные огурчики радовали глаз, яичница, приготовленная загодя.

* * * 5 * * *

. . . У «Шефа», как всегда, горел свет. Правда, в подъезде было темно, но до второго этажа Глеб добрался без приключений. Постучал в дверь. Как ни странно, дверь открыл «Шеф», и выглядел он никак не пьяным, но постаревшим.
- Проходи, раз пришёл – сказал «Шеф», пропуская гостя в дом.
Глеб прошёл.
- Иди на кухню, а я закрою дверь - соседи больно любопытные стали.
- Да, и у меня не ангелы живут – ответил гость.
На столе в кухне стоял пузырек украинской горилки, в четырёхгранной, зеленого цвета посудине. Маринованные огурчики радовали глаз, яичница, приготовленная загодя.
Порезанные колбаска и хлеб лежали на продолговатой тарелке, на которую в праздники водружали один из народных салатов, типа «селедка под шубой», и зачем это вдруг селедке потребовалась шуба?
Никто видно не придавал этому факту никакого значения.
Но суть вопроса оставалась в следующем - «Шеф» был трезвым. И это было видно даже невооруженным глазом. Чисто выбрит (слегка пьян, можно было бы добавить, но это не так), его рубашка - а-ля семидесятые (с косым воротом), выглядела так, как будто бы сам Элвис Пресли преподнес ему её в знак уважения этим утром, затаив в материи свежесть утренней росы и солнечного света. Волосы, расчёсанные под пробор, легли явно без удовольствия, выставляя вперёд игривый юношеский чуб.
Глеб окинул взглядом кухню: она блестела, не оставляя следов сплетен и интриг, гласивших о пьяных дебошах хозяина. Краем глаза он заметил иконку в верхнем левом углу над столом, и фотографию в черной рамке на подоконнике, около которой стоял стакан с куском хлеба.
«Шеф» присел к столу, Глеб последовал его примеру. Гость достал из кармана пузырь и поставил его на стол, Артур не обратил на презент никакого внимания, скрутил пробку с горилки и разлил содержимое по стаканам, ровно на два пальца. Оба, как по команде, встали, каждый задумался о своём, а закончил Глеб молвя:
- За друзей. Пусть земля им будет пухом.
Выпили. Присели. И каждый задумался о своей не легкой жизни. Артур первым прервал молчание на правах хозяина дома:
- Глеб, я знаю, что ты ко мне пришёл не просто водки попить и заручиться поддержкой. Ведь в твоей стае хватает волков, способных перегрызть глотку любому щенку, нет здесь что – то другое, а что - я не могу понять. Открой глаза по старой дружбе.
- Странно, «Шеф», сколько я себя помню, ты не разу не спросил у меня совета, за всё то время, что мы друг друга знаем. С чего бы это, а?
- С того, что мной пытаются играть и неизвестно, что ставят на кон игроки, и в какой расклад меня запустит опытная рука шулера.
- Да, не похоже, что ты пропил свои мозги. Не похоже.
- А ты что ожидал? Что я не врублюсь в жужалово малолеток, которых ты ко мне прислал?
Гость врубился в тему, и надо было срочно менять позицию в отношении «Шефа», он ответил:
- Шеф, проехали непонятки, а расклад здесь такой…
…и после всего надеюсь на твою поддержку.
( После часового пояснения схемы, Глеб ожидал согласия зарвавшегося зека, но и «Шеф» был в этом деле не простачок, которому предлагали поиграть человеческими судьбами). Он знал, доверять «Зрячему» нельзя, как и всем остальным, но ответ оставался за ним и он ответил:
- Да. Я приму участие в этом раскладе.
Глеб ушёл, удовлетворённый ответом, но весь свой успех он ни как не проявлял, оставляя на лице гранитное спокойствие.
Артур закрыл дверь. Автоматически убрал посуду, открыл форточку, присел около окна и закурил, забросив ногу на ногу. Сизое облако поднялось вверх и поползло по потолку в противоположную от форточки сторону. Мысли быстро пролетали в голове, вращаясь, превращались в более изощренные и каверзные. Артур знал заранее, что при любом раскладе, спокойной жизни больше не будет.
«Либо ты, либо тебя». Завтра решало всё.
Не заметил, как стлела сигарета, закурил следующую, и вдруг раздался звонок в дверь…

. . . После восьмой ходки «Губарь» был не жилец - все мирские делишки перестали его интересовать, но в авантюры все же вмешивался, получая с этого не плохие барыши. Этот развод был плохо поставлен и срочно требовалось изменить план действий. Мысли бежали вперед и остановить их не было сил.
Он приподнялся с кушетки, острая боль пронзила левую сторону груди. «Губарь» осел, его свернуло. Вмиг отказали ноги, подкосившись рухнул на пол, сметая на своем пути всю ту небогатую утварь, которая создавала хоть какой-то уют и домашне – вольную обстановку. Сознание уходило, и он снова подумал о том, что стоит принять предложение от марухи с «Чермета» - жить в совместной хазе, чудом уцелевшей после смерти матери.
Вот перед глазами пробежал норвежский кот по прозвищу "Пират", прибившийся к «Губарю» после костромского этапа. Потом, как будто подошел первый терпила и поинтересовался, нужна ли помощь?
И перед черной глубиной небытия, он увидел мать. Она стояла перед «Крестами» в ожидании обещенного свидания с сыном. Он слышал биение её сердца, её дыхание и мелкую дрожь сухих пальцев рук. Он чувствовал её по знакомому запаху, напоминающий далекий миг детства. Слезы текли по её обветренным щекам и падали на мостовую, унося надежду увидеть сына хоть одним глазком…
Пелена сменилась сумерком и поглотила «Губаря», освобождая его от мирской суеты. Но это был ещё не конец, видно роль свою он не отыграл и приключения в бренном мире продолжались …

* * * «6» * * *

… «Шеф» поднялся и зашаркал к двери. Открыв её он увидел молодую девчонку, лет двадцати (что за глюки, вроде не много пил?). Но его мысли не закончили ход, из темноты подъезда вышел «Мустафа».
- Она со мной. Здрово «Шеф».
- Здрово, коль не шутишь, проходи. – ответил Артур, пропуская очередного гостя в дом.
М. – Слышал, «Комбинатор» откинулся?
Ш. – Нет. Но то же не плохая весть, в столь поздний час.
Выпьешь?
М. – Нет, не буду. Если только купчика забодяжишь, тогда
не откажусь.
Ш. – Отчего не забодяжить? Сделаем, а что будет твоя
молодуха?
М. – Лен, чай будешь?
– Да (тихо ответила девчушка).
Леха «Мустафа» - старый, уважаемый зек.
Начал свою уголовную карьеру с малолетки.
Воровство – главный конек его жизни. Так бы и воровал дальше, но старость не радость. Решил отойти от бурной деятельности на покой, поучая молодых, занимающих с годами эту нишу.
«Уроки мастерства» преподавал проверенным неоднократно людям. Простая шантропа в ученики попасть не могла, по одной простой причине, что не гнушалась ни чем, совершая любые подвиги, лишь бы выделиться из толпы.
«Мустафа» уважал: щипачей, домушников, фармазонщиков. Иногда в эту строку попадали и каталы, у которых перые три статьи были профессией.
К Артуру Леха относился больше с солидарностью и уважением. Этот не состоявшийся ученик в юности был очень резок по отношению к справедливости, и не смотря ни на что, слово пожилого урки ставил на первое место, не считаясь со своими эмоциями.
«Мустафа» очень сожалел, что все пошло не так, как могло было быть. Что Артур не сдержался и подрезал своего подельника .
На первой серьезной краже судили по трем статьям . Подельничек и вправду заслуживал такого обхождения за своё «помело», но «терпила» решил, что подставил его Лёха. И этот «чертила» сдал весь расклад на очередном допросе «куму».
«Мустафу» закрыли.
«Шеф» пошел в отказуху, чтобы не палить лишнего человека, а «терпила» - «пройдоха», узнав от «кума», что «Мустафа» на централе, решил избавиться от «Шефа» чужими руками.
Закинул «мульку» через баньщика. И в назначенный день, когда выводили в баню «строгачей», «Мустафа» (а он находился именно среди них) получил вместе с чистым бельём «анонимную» весточку от «друга»…

Находясь в лазарете, «терпила» зря времени не терял, а напевал свою историю в нужном для себя русле, буквально через какой – то месяц интерпритация его истории сильно отличалась от обыденной действительности, да и он сам поверил в свою правоту. Даже стал заговариваться на этой почве. Но не это главное…
…Прийдя после горячего душа в камеру, которая насквозь пропахла «Примой», потом, чифиром и сырым бельем, зеки затихли в ожидании чего – то большого и светлого. Так было всегда после омывания. Душа светлела и готова была унестись в неизведанные дали, подальше от мерзости , грязи , человеческого бытия .
Как только закрылась дверь за последним и «пупкарь» удалился от глазка, камера ожила.
Кто – то решал что после бани было бы хорошо перекусить, другой думал, что со свежестью бренного тела приходят свежие мысли и надо бы черкануть пару строк родным. Но основная масса занималась чифирным мационом. «Шнырь» стоял на стреме спиной к «кормушке», закрывая от любопытного взора «пупкаря» все тайные места и «нычки», «хаты» «шесть, восемь».
«Мустафа» развернул бельё и в уголке наволочки увидел хорошо упакованную «мульку», надорвал целофан и его взору предстала такая телега :
«День добрый! Часик в радость!
(Гласили первые строки этого письмеца, и что больше всего удевляло, какой должен быть радостный часик, в этом каземате?).
Извини заранее «зема», что не объявляю своего погоняла, т. к. не желаю быть истолкованным как интриган.
Слышал твои горести и печали, а ведь подвел тебя твой «заморыш».
(Вот здесь «терпила» и прокололся, только он знал, что «Мустафа» пару раз называл Артура так, как звал его отец в детстве, когда тот напортачит. Но в тот момент у Лёхи это слово забралось в тайный уголок серых клеточек и остовалось там до поры до времени).
И подельничка своего подставил под перо, по той единственной причине, что бухой пошел на дело.
Можешь верить мне, можешь нет, но и тебя он тоже сдал, потому что бухалово здесь, как золото там, да и ты сам об этом знаешь, просто не веришь и не можешь открыть зеньки на эту подставу…
На этом стоп!
С искренним арестантским уважением, Доброжелатель!»

P.S. Извини. Добавлю.
За пару недель, как тебя закрыли, “Шеф” бухал, а перед этим пропадал у оперов или еще бог знает у кого, но в хате его не было…
На этом все!

«Мустафа» был озадачен таким откровением от неизвестного земляка. Он даже не заметил, как подсел Серега «Куцый» с «Макаронки», и лишь только тогда, когда кружка с чифиром предстала пред его очи, он опомнился.
К. – Чаво там земляки пишут?
М. – Да прогон какой – то, за мою делягу.Фраерок доброжелательный шлет.
К. – Может мусорская прокладка?
М. – Может. Но обтрясти этот вопрос стоит, уж больно интересные факты всплывают.
К. – Слышал? Вчерась молодежь в хате «восемь, один» устроила поножовщину. Пока никто не знает , за каким бесом им надо было ворошить этот улей. Но ясно одно, скоро будут пресовать и, как всегда, строгочей не обойдет пилюля мусорская.
Серёга болтал о том - о сем еще минут двадцать. Мустафа все это время молчал, слушал и чифирил. Когда же Куцый сделал последних пару глотков и подал Лехе кусок глюкозы, у последнего созрел план действий…
…Через «баландеров» и «коневодов» были засланы малявы во все уголки централа к уважаемым арестантам, прояснить пару вопросов. «Почта» работала без перерыва на перекур. Иногда, не отрываясь от графика, во дворе появлялись «Пупкари» и был слышен слышан крик по обе стороны каменного Екатериненского каземата:
– «Контора» в «огороде»! «Контора» в «огороде»!
И как только пупкари удалялись с сорваным арестантским грузом, тут же слышалось:
– Девять пять, девять пять пробей огород.
Из – за решеток – ресничек выползали осколки зеркал, привязанные к ручкам для письма, изготовленные кустарно – камерными мастерами (из хлеба, сженки и человеческой слюны).
Один высовывал зеркало, а второй регулировал, вправо или влево. Для опытных коневодов это обычное дело, но для молодых, целое искусство.
Вот например, если вдруг застывший у стены пупкарь остался якобы не замеченным, то «контрольку» сразу же заменяли на вязанного «коня», грузя на него «бандюки» с чаем, глюкозой и малявы подельникам. Отправка коня сопровождалась бурной реакцией зеков, будто бы от удачной отправки почты зависила судьба всего многонационального населения централа, этим театром они пробуждали дикую реакцию пупкаря, владеть и царствовать.
Коневод голосил, что дорога свободна и он пускает два (а это значит, что пробный конь идет с левым грузом, а на контрольке висит «ценняк» который должен пройти без запала «Б/З»).
Если пупкарь не опытный, то он хватает крючком первое, что попадает под его цепкий взгляд. Страхующие коневоды создают «кипиш» по типу:
– Контора в огороде, или Менты на кразах спалили груз. И пока пупкарь довольствуеться своим уловом, под шумок пускают контрольку и прогоняют ценный груз по назначению.
На строховочном коне проходит бутор и записки в адрес ментов с шутками и насмешками, и если вдруг шутки были очень злыми, то всю хату ожидал шмон перед утренней поверкой. А вообще ценные малявы и воровские прогоны гонят по «кабурам», так безопаснее и надежнее, до тех пор, пока «стукачи» не сдадут эту важную дорогу общения для населения централа…
Уже на следующее утро у Лёхи было около десятка мулек от людей знающих проблему не по наслышке. «Шеф» был в курсе, что под него копают, но оставаться в стороне он не желал. По этому вопросу, который мог стоить ему жизни, он договорился на встречу с Мустафой в «предвориловке» (камера временного содержания, находящаяся на территории централа)...

* * * 7. * * *

Богато накрытая «поляна»: разносолы и фрукты - присутствовали на десертном столике в Вип – номере гостиницы «Десна».
Коньяк «Хенесси», Мартини «Биянко», Русская водка и Хванчкара, свежевыжатый сок апельсина, только что вынутый из холодильника, передовал аромат спелых цитрусовых трупиков, разнося по всему номеру вкус ушедшего лета…
Первый гость появился в шесть часов утра, тихо, с осторожностью и грацией дикой саблезубой кошки, осмотрел каждый угол этого убежища, как будто бы ожидал нападения из ниоткуда. Ничего, что здесь было представлено, не вызвало подозрения: самодовольная улыбка играла на его лице, когда он уходил, он исчез так же, как и появился, но в воздухе остался витать серый, мышиный запах.
Второй гость – был грубым бычком. Ввалившись в номер, он первым делом заглянул в бар, достал бутылку "Хенесси", свернул пробку, сделал пару глотков и огляделся. Вокруг царил покой и интерес к предстоящей встрече. Бычок ощутил внутри себя приятное тепло, как будто бы горячая, огненная лава обожгла гортань и, пробежав по пищеводу, провалилась в жаждующий халявы желудок. Он сделал ещё пару глотков и нехотя вернул бутылку в бар. Прошлепав по номеру туда и обратно, для приличия подняв скатерть, заглянул под стол и ничего подозрительного не обнаружив удалился восвояси.
Третья, была гостья.
Как белая бабочка она порхала от тумбочки к подоконнику, от подоконника к столу, стирая пыль, преземлившуюся на ровную поверхность всего за одну ночь…
…В 18 часов пожаловал «Кекс». Маленький, толстый, розовощекий мужчина лет шестидесяти. Он, как колобок, вкатился в номер и застыл, будто бы попал не туда. Но нет, он сразу же определился в своих желаниях и, достав свой черный мобильник, заказал номер в гостинице «Чернигов», и того рыжего парикмахера, который сегодня делал ему маникюр. От удовольствия «Кекс» аж причмокнул, но нужно дождаться итога встречи. «Кекс» вдруг вспомнил грубых бычков, которые обыскали его, прежде, чем впустили сюда. Дома, в Твери, ни одна падла из твердолобых не прикоснулась к нему даже пальцем, а здесь…
…Здесь он гость, и как ни странно, первый на всеобщей вечеринке.
В тот момент дверь распахнулась, на пороге появился «Вахид».
- Здравствуй, дарагой – приветствовал он «Кекса».
- Мы что первые?
- Да, но скоро все соберуться.
- Добро, хотя не по мнэ ждать, ой как не лублу я это дело.
Вахид прошел в комнату и присел на кожанный диван.
Рослый чеченец, был уважаемым гостем из Воронежа. Говорили, что к картам он отношения не имел, но любил их, как младенец молоко любимой матушки. Так же не был замечен и в игре, но страсть, как любил делать на чужих слабостях «боольшие ДЕНЬГИ».
Дверь открылась и в комнату вошел бармен, накрыл два столика, при этом предложил гостям выпить. Вахид отказался, а Кекс попросил «Хенесси» на два пальца. Если бы бармен мерил пальцами «Кекса», то вышло бы чуть меньше половины стакана, но бармен не расчитал аппетит потребителя, и «Кексу» досталась почти норма, налитого коньяка по меркам Брянских баров. Холдей удалился.
Его сменили: «Киля Орловский», «Саламандер Дятьковский»; «Клюв» – представлял Липецких, «Грог» – Тамбовских, «Махмуд» – Московских, «Крест» - Питерских , а так же наши старые знакомые Сухарь и Хруст.
Дежурное рукопожатие, обмен новостями ничего не значищими для прослушки, пару курьёзов из жизни якобы заезжих жиганов…
…Но вот наступил решающий миг для Хруста. Этого пацана знали. Кто по – наслышке, а кто воочию, но оценить мастера мог только мастер. Присели в «терц», пару – тройку раз катанули в «21 – но», закончили трехкарточным покером. «Крест» и «Грог» следя за игрой, не проронили ни слова, уж больно ловко малец справлялся в этом деле.
«Махмуд» же наоборот, решил высказаться:
– Люди! Сухаря мы знаем ни много ни мало, а порядка двадцати лет. Он один из немногих исколесил Россию с показательными выступлениями и вырастил подобающую себе смену.
Профессионализм не продашь, да и никто не зариться на чужое (Махмуд явно лукавил и Вахид уловил в его словах неправдоподобный элемент зависти). Мы рады, что юниор оправдал наши надежды и сопереживания. В добрый путь, Бродяга…
(В пору было апплодировать, но люди сдержались. Будто бы академик желал своему лучшему аспиранту долгих лет плодотворного труда и счастья в рамках науки).
Но все понимали, что сейчас «Хруст» должен сам решить, с кем ему остаться. Поехать повышать квалификацию или остаться здесь в провинции и разводить «лохов».
«Сухарь» держался, но в воздухе ощущалась напряженность. «Хруст» встал. Закурил. Взгляды следили за каждым его движением. Он затянулся, как будто бы эта затяжка была главным атрибутом сегодняшнего вечера, и подошел к «Кресту». Напряжение спало. Многие остались недовольными, но оставили это состояние души при себе, а для «левых», в мышиных костюмах он молвил:
– Простите меня, Люди, великодушно, но здесь моя Родина. «Сухарь» мне заменил отца и как уважающий себя человек, уважающий наш уклад, я должен позаботиться о его старости. Я знаю, что вы меня поддержите в любой ситуации, если б я отправился на гастроли или по другим каким-то делам, вряд ли мог вернуться назад, так что я остаюсь, потому что моя семья дороже всех благ мира.
…Спектакль был великолепно поставлен и воплощен в жизнь. Присутствующие удовлетворенно улыбались, но улыбку нельзя услышать. («Слухач» был шокирован таким раскладом, но работы не прекращал).
«Хруст» делал игру через три дня в «Метрополе» и день ему давали проститься с родными . . .
Встреча состоялась.
«Хруст» сделал все так, как условились.
«Сухарь» с «Грогом» отправились в кабак. Общие дела и т. п. Все разъехались, остался один "Кекс". Он вышел последним, сел в свой серебристый «Форд – Мустанг» и отправился в «ЧернигоФФ».
Номер сиял чистотой и умиротворением, в ценре стоял журнальный столик, а на нем, что за благодать, бутылка холодного шампанского, ваза спелых заморских фруктов и гроздь винограда малинового цвета, тянувшая на пару килограмм, но самое главное, тот «Рыжий Фрукт», главное приложение к данному натюрморту.
«Кекс» ввалился на порог и крикнул:
– Что, Папу некому встречать? Фрукт подошел к нему манерной походкой и «выплюнул» в лицо.
– Я уже заждался. Я думал, ты меня кинул! – его фальцет аж пел в предверии наслаждения.
К. – Папа никогда не обманывает малышей! Ты мне веришь?
– Да!!!
Его манера говорить пробуждала у постороннего человека отвращение и желание дать «Рыжему» в зубы.
К. – Папа принес тебе конфетку. Ведь ты любишь конфетки, маленький сладкоешька?
Ф. – Да, я люблю папину конфетку.
«Кекс» взял рыжего за волосы и опустил вниз, тот не сопротивлялся, а только с радостью опустился на колени, вжался лицом в пах вышестоящего и принялся судорожно растегивать брюки от «Армани»…
…Утром, после бурной ночи, «Кекс» не мог проснуться сам по своей воле, его разбудил тычок в спину чего то тупого и бестолкового. Он очнулся ото сна, взглянул вверх, и, привстав от неожиданности, ойкнул. Над ним возвышались люди в черных шапочках, именуемые в народе «Маски – Шоу». Таких он видел много раз, но чтоб они были у него в доме, это впервой.
Одна из шапочек рявкнула:
– Поднимайся свинья. Бегом.
«Кекс» не успел опомниться, как получил удар в челюсть. Кое-как в попыхах, натянув на себя свое супер – дорогое трепье он вылетел в корридор, неосторожно, с силой наталкиваясь на стены и сапоги. Браслеты защелкнулись у него на руках, и как по моновению злого колдуна, руки взлетели вверх за спиной, даже послышался хруст в плечевом суставе, неведанная сила понесла его прочь из этих мест…
Пять дней Кекса было ни слышно - ни видно, а на шестой в лесу был обнаружен обезглавленный труп, в коем в последствии опознали Кекса.
За трое суток «шапки» крутанули Колобка и выкинули перед рассветом в овраге на Верхнем Судке. Кроме Кекса, на нарах парились ещё четверо гостей.
Рыжий Фрукт получил не большую прибавку к зарплате, свободное место обитания и крышу.
Сухарь, Грог, Клюв и Киля были в увеселительных заведениях, когда к ним ввалились Маски – Шоу.
Клюв успел скинуть чек (герыча), у Кили нашли два грамма анаши, которую тот никогда не курил. Сухарь и Грог спалились на чеченских баксах, они были шокированны находками, но удивление не всплыло на их измученных лицах, и они, как и прежде, пошли в отказ.
Крест, Хруст, Махмуд и Вахид после встречи удалились восвояси, не привлекая внимания, растаяли в полумгле…

* * * 8. * * *

. . . Майор Фокинского РОВД, Лосев Александр Семенович , был явно не в духе в это туманное , июльское утро. Многие из его сослуживцев отправились с семьями на юг или просто в деревню к родителям, но только ему не везло в это без облачное лето. Ни выходных, ни проходных . Ни долгожданной рыбалки в Трубчевском заповеднике, ни охоты на уток в Погарском районе в ветвистых поймах Судости, ни заветной жаренки под пивко в подшефном хозяйстве УВД , в Дубровском районе, да просто хорошей баньки уже давно не было .
Дятел , подшефный опера Сергачева, дал полный расклад по хазе домушников на Менжинке. Устроили засаду, и часов в одиннадцать вечера приняли четырех пассажиров. Трое были под мухой , а четвертый – эпиллепсик , забился в конвульсиях , стал задыхаться , закатывать глаза . Действовать нужно было немедленно, было принято решение отправить задержанного на Больничный , под пристальный надзор сопроваждающих оперов . . .
….И что Александру Семеновичу сообщили утром ?
Что подозреваемый номер один по серии квартирных краж снова на свободе , а не седит в кабинете опера Сергачева и не строчит душещипательную явку с повинной .
А.С. : - Болваны . Моральные уроды . Это же надо , просрать плевое дело , взять четырех вмазанных торчков и медленно , методично их раскалоть.( Никто не думал перечить майору , все присутствовавшие на планерке опера знали начальника, и знали его жесткий характер . Так что надо было молчать, и все молчали ). Я что, невнятно объяснял, или вы думаете, что я с вами здесь шутки шучу ?
Нет братцы, не на того напали. Я вам устрою Кузькину мать, ишь ты, совсем дисциплина в строю расшаталась…
Шагая по своему кабинету взад и вперед огромными шагами , выкрикивая ругательства хриплым грудным голосом, Лосев подумал о том , что как же мрачно стало работать в отделе с молодежью . Первый , что у окна , Захварцов, был малым не глупым и, поэтому к своим двадцатисеми годам имел все , о чем майор в его годы только начинал мечтать.
Второй, Сергачев, но о нем позже . Третий на правах хозяина сидел развалившись за столом и считал подтеки на противоположной , недавно покрашенной стене . Вечный старлей , Коптев, ровесник Лосеву , а все старлей, да старлей . Слишком гордый и самонадеянный Коптев не хватал звезд с небес, и каждую свою звездочку зарабатывал кровью и потом .
За это его уважали , и не только сослуживцы .
Четвертый рядом с Коптевым на первый взгляд взболмошенный, с огромными, как у окуня, глазами опер из шестого отдела Вязов, то ли фамилия сказалась, то ли образ жизни, но при задержании того или другого он защелкивал наручники на запястьях задержанных так , что позже , они очень долго не могли прийти в себя и подписать протокол . Вязова перевели на землю, а привычки остались и, чтоб последний не наломал дров, его и преставили к Коптеву, так можно было быть спокойным хоть на эту смену . Пятый, правдолюбец, племянчатый сын прокурора района Павлюченкова. Ему бы прокурорскую пылюку глотать, ан нет, на романтику мальца потянуло.
Лосев уловил взгляд последнего и понял, что уже давно не ругается, а просто стоит и изучающем взглядом оценивает своих подопечных.
А . С . : - На чем это я остановился? А так вот, сорок восемь часов вам сроку и чтоб по истечению их я лицезрел этого наглеца у себя в кабинете, ясно?
Слабое : - Так точно - Раскатилось по кабинету.
А . С. : - Все. Идите работайте.
Как только дверь закрылась с обратной стороны, майор развязал галстук, бросил на спинку кресла и, усевшись в уже раскаченное кресло, через силектор, вызвал себе чашку чая .
День начинался не охти.
…Скорая прибыла быстро. Задержанный бился в конвульсиях, кто-то из ППСников, навалившись всем телом на него, насильно промеж зубов вставил аллюминивую ложку. Медсестра вколола какую-то гадость и тот стал угасать, только изредка правая нога отдавала чечетку уходящего приступа в небытие.
М . : - Быстро грузите его на носилки. Осторожнее. Голову держите, выше, выше. Вот так.
УАЗик впереди, за ним скороя и, заканчивая колонну, жигуль с тонированными стеклами.
Не проходя даже через приемный покой, задержанного поместили в отдельную палату, а у дверей выставили пост . Дежурный врач распорядился ввести инъекцию Антипеллепсина и Кофеина, и обязательно присутствующих оперов; на время отстегнуть наручник, тем самым нарушить инструкцию, но проявить минутную человечность .
Он узнал его, как только вошел в палату. Никита Безумный был еще тот овощ, еще в Курском СИЗО он отличился своей находчивостью. Этот трюк был отточен до мелочей. Какой спрос с больного, когда тот бьется у вас под ногами в припадке, того и гляди, что он ласты надует, тогда кипешь будет не детский.
Тогда в далеком 1980 молодой доктор, а ныне заслуженный, попал по распределению в Кемеровское СИЗО . Первых два дня было все ничего, но на третьи сутки Централ взбунтовался. Заключенные вырвались из камер, с каждой минутой
разъяренная масса росла , по железной лестнице слышался тысячный топот разъяренных зеков, пытающихся вырваться на свет божий. И ничто не могло сейчас встать пред ними преградой : ни приказы начальника СИЗО, ни автоматные очереди в воздух, ни ряды ссученных и конвоиров. Второй и третий корпус будто бы встали на дыбы, зэки кидались на решетки, стучали по ней пустыми кружками и другой посудой, выкрикивали, и просто кричали глотки на разрыв. Топот, звон, гиканье, гортанный крик – все это представляло собой ужасающую массу, в мгновение набирающую огромную силу.
Больничка, крест, лазарет – все одно и тоже место. Отдельностоящее двухэтажное здание времен Екатерины II, с обшарпанными от побелки стенами, торчащим наружу красным, буро – красным кирпичом. Подвал и частично первый этаж покрыты мхом. Отсыревший фундамент был питательным плацдармом для зарождения новой живой цивилизации под названием плесень.
На первом этаже венерические больные, а на втором – хирургия. Подранки, вскрывшиеся, тубики и др . Порхоменко Василий Сергеевич отвечал за весь корпус, не смотря на то обстоятельство, что находился здесь всего три дня, как будто кто-то неведомый разыграл его вслепую. Но на данный период времени об этом голова не болела или болела меньше всего .
Тем временем живая масса вырвалась наружу и неслась в неизвестность , сметая все на своем пути , несколько человек из охраны забарикадировались в хозблоке и взывали о помощи, но связь с внешним миром была прервана и рассчитывать приходилось только на себя.
Урки организовали штурм.
Кто – то поднес деревянную лестницу к пристройке хозблока, десяток человек взобрались на крышу и стали отрывать листы проржавевшей жести, тем временем на подмогу им взбирались все новые и новые кадры. Жесть с ужасающими звуками падала вниз, подобно запоздалому листопаду. Перья прогнившей пакли и руберойда летели по всему Централу, превкушая собой неминуемую расправу над мучителями, забившимися где – то внизу, в просторном чреве средь котлов и поварешек. Небольшими группками, кодлами, обдолбанные нелюди двинулись в сторону больнички . В сторону корпуса полетели половинники, жлезные трубы, не хитрая мебель камер. Зеки рвались на второй этаж, здесь под замком в кабинете главврача, находились: Промедол; Релиум; Феназипам; Тромал; Реланиум и другие снадобья, без которых жизнь была грустна и противна. Те, кто еще вчера взывал о помощи, валялся в ногах, умоляя дать ему хотя бы пол кубика обезболящего, сегодня в первых рядах выступал за «правое дело», поддерживая «братву» в благих намерениях. Сидельцы первого этажа открыли двери настеж и вся оголтелая шпана помчалась громить все на своем пути. Ломали шконки, разбивали окна, рвали белье и матрацы, жгли вату выкуривая медперсонал на улицу. Корень оставался в стороне, его приказы исполнялись бесприкословно, и на данный момент штурм больнички была его идея, плавно перекачавшая в массы. Шестерка с погонялом Сивый крутился вокруг пахана, как уж на сковородке. Свеже заваренный чифирь грел пахану руки. Плед, хронивший домашний покой , грел некогда массивные плечи и спину. Ну а мягкое кресло из хозяйского кабинета с тремя подушками давало на время расслабиться и не думать о геморрое. Со стороны Корень был похож на опального императора Банапарта перед Ватерлоо. В массивном, резном кресле ручной работы неизвестного автора, на трех атласных подушках сидел увядающий, хитрый полководец . Его оскал желтых прокуренных зубов не предвещал мира в этом уголочке загубленных душ.
Победный возглас слева оповестил что хозблок взят, и через мгновение на свет божий, под крики и матерную брань вывели колонну пленных , охранников и баландеров . По моновению руки пахана , баландеров отделили от общей массы и отправили обратно на кухню , а остальных повели к третьему корпусу , где в подвале распологались камеры «смертников» .
Вот и больничка сдалась .
Дохтура – лепилу , живодера, под белы рученьки потащили к пахану . У последнего, к аптекарю были свои предъявы , но какаво же было удивление Корня , когда перед ним бросили еще юного практикантишку .
К . : - Где лепила ? ( обратился он к братве ) .
Весельчак , подпрыгивая на месте , как будто бы невидимый кукловод, дергал его за ниточки , обратился к пахану :
- Акромя этого чудилы , тама никого не было . Хлопчики его то и сцапали , когда он барбитуру пытался спустить через толчок . Его хотели еще там порвать , но узнали что он твой кровник - отдали . А чо не он ? Тогда мы его забираем ?
Корень : - Я чо, дал на лепилу добро ? Или ты во мне увидел лошару ? ( Корень закипал . При этих словах он аж приподнялся с «трона» , его лицо перекосил злобный оскал, как у брянского волка , у которого отнимают законный кусок , но здесь было ни что иное , как попытка выкружить и, Весельчак нутром понял что, вот сейчас сломается его судьба ).
Корень : - Лепила мой , по всем раскладам и если возражений нет . . . ( он выждал минутную паузу , обведя всех собравшихся своим тяжелым взглядом , редко кто мог выдержать этот взгляд, и не заметив возражений продолжил ) . . . так тому и быть !
Но тут перед Корнем предстал молодой , никому из окружающих неизвестный , орловский арестант по прозвищу Корсар .
Корсар : - Корень . Ты, пахан авторитетный . На всех пересылках люди отзываются о тебе как о мудром , порядочном арестанте . . .
Корень поднялся во весь рост . Оттолкнув Сивого , который пытался ему помочь . Расправил свои сухие плечи и уронил свой взгляд на молодого оратора . Их глаза встретились . Одни хранили в себе юношеский задор и молодость , азарт и приключения . Другие – озлобленность , ярость, непримеримость к устоявшемуся гнилому мирку . Они мгновение сверлили друг друга, и никто из них не хотел сдаваться . Корень чувствовал , что в этом пареньке есть тот стержень, который дает арестанту толчок идти по жизни выбранным путем , до конца . На мгновение в нем , он увидел себя , в юности , но сдавать позиции он не имел права , иначе шакалы его разорвут , дай он слабину . А тем временем Корсар продолжил . . .
. . . если этот лепила не твой кровник , то оставь его арестантам , ведь другого лепилы здесь не найти , а мусора со дня на день начнут штурм и кто будет латать бродяг , если он будет у тебя ? ( Арестанты зашумели , да и Корень понимал что Корсар прав , но признать это не спешил и ждал где юнец сподкнется ) .
Корень : - И что ты предлагаешь ? - его голос , грудной баритон затаил усмешку . Корсар заметил измененную интонацию , но вида не придал и продолжил .
Корсар : - Больничку оставить под присмотром братвы из Курска и начать готовиться к надвигающемуся штурму .
В базар ввязался Герцог ( не состоявшийся цыганский барон ) .
16.) Герцог : - А что кроме Курских не кому за лазаретом приглядеть ?
Арестанты зашумели , начали спорить рамсить друг с другом , и весь этот поток энергии мог разразиться большой поножовщиной , чего Корень ни мог допустить , он зло выплюнул : - Ша , бродяги .
И ему вторили его сподвижники , успокаевая толпу .
Корень : - Если это бригада Никитки Безумного , то я даю добро ! Я знаю этого арестанта не по наслышке , и срок свой он тянет по понятиям , пусть и за лепилой присмотрит , дохтур и взаправду может нам вскоре сгодиться , так что кончай базарить братва . Пора красноперых встретить по всем правилам аристанского этикета .
Арестанты стали расходиться . Сивый передал лепилу Индейцу , подельнику Никиты и посеменил за своим паханом в сторону третьего корпуса , где сидели не только смертники и пупкари , но и сладенькие жучки – первоходки .
Никита собрал вокруг себя бригаду из бывших спортцменов , здесь был весь цвет : боксеры , каратисты , биатлонисты , и даже пятиборцы . Сам же Никита от патцанов не отставал , всего по немногу что жизнь давала он умел и главное умел всю эту массу удерживать вокруг себя . Патцаны ему верили как самим себе , знали что бригадир их не бросит в любой ситуации и не зависимо от обстоятельств , и он верил им , короче полная гармония . И сейчас они были все вместе , кроме тех что грели их с воли .
Лазарет был отдан Никите не случайно , два года назад при побеге с Нижневартовского этапа , он уходил с двумя авторитетами в связке . Одного из них он волок на себе , до ближайшего креста . При буче , на этапе , ВОХРовцы выпустили очередь в авторитета , и теперь надеяться можно было только на Божью благосклонность и воровской фарт .
Обь – матушка , преградила путь к отступлению и тогда , Хан – казанский авторитет , сказал : - Безумен ты парниша , коль ввязался в нашу делюгу . Но теперь деваться некуда . Заховайся здесь и Черепа береги , он человек в законе , братва тебе его не простит , да и мне тоже . А я возвращаюсь назад , чую мусора ползут по следу , часов пять – шесть покружу по кругу , а там как Бог даст , может и сорвусь . Все братка , давай краба .
Он протянул свою крепкую руку и обменялся с Никитой рукопожатием .
Как только Хан скрылся в кустарнике , Никита взвалил на себя раненого авторитета , и бросился в Матушку – Обь . Он ни на минуту не сомневался в своем выборе . Ведь еще не давно , заплывы на дальние дистанции – это был его конек . Так он выделялся из всех притендентов , на сердце той или иной красавицы . Но теперь от этого зависила его жизнь и жизнь авторитета . . .
. . . Он тогда выплыл , Черепа спас и братва ему за это была благодарна . А погоняло с легкой подачи Хана так и прилипло к Никите .
Здесь на оккупированной зеками территории и произошло их знакомство .
Позже они еще раз встречались , мельком в Курском СИЗО . Тогда , разыгранный приступ эпилепсии , вверг в недоумение конвоиров , они потеряли бдительность и в миг , стали заложниками своей судьбы . Но Никита играл отвлекающую роль , и это была не его примьера …
. . . А здесь , все было совсем по другому . Василий Сергеевич чувствовал что это тот шанс , который дала ему судьба , чтоб уровновесить весы справедливости . Он ждал этого шанса , с тех пор как Никита подставил спину , прекрывая его собой , под предательское перо Сивого , в ночь штурма на Кемеровском централе .
Он сделал что мог. Вместо Антипеллепсина ; - Глюкоза и молодильно – восстанавливающая капельница , а для желторотых оперков , расслабляющий чай .
В полночь Никита , был готов как огурец , к новым превратностям судьбы . Раскрыв фрамугу , взабрался на подоконник и шагнул в ночь .

.