Много шума из ничего, 4-1

АКТ ЧЕТВЁРТЫЙ

СЦЕНА ПЕРВАЯ

В церкви.

(Входят Дон Педро, Дон Жуан, Леонато, Отец Франциск, Клавд, Бенедикт, Геро, Беатрис и свита.)

ЛЕОНАТО:
Итак, отец Франциск,  приступим. Обряд венчания скорее совершите, о долге же супругов им расскажете потом.

ОТЕЦ ФРАНЦИСК:
Сюда явились вы назвать супругою избранницу свою.

КЛАВД:
Нет.

ЛЕОНАТО:
Назвать её женою он пришёл, а вы, отец, их обвенчать.


ОТЕЦ ФРАНЦИСК:
Согласны с графом вы, синьора, обвенчаться?

ГЕРО:
Да.

ОТЕЦ ФРАНЦИСК:
А нет ли у кого-нибудь сомнений, мешающих святому таинству свершиться? Освободите душу от греха — скажите.

КЛАВД:
Ты, Геро, ничего не хочешь рассказать?

ГЕРО:
Мне, сударь, нечего сказать.

ОТЕЦ ФРАНЦИСК:
А ваше слово, граф?

ЛЕОНАТО:
Я смею за него ответить: нет.

КЛАВД:
Каков, однако, человек! Какие он поступки совершает! А главное — о том не сожалеет и не знает!

БЕНЕДИКТ:
Что это за тирада? Нам веселиться надо: ха-ха-ха!

КЛАВД:
Святой отец, вы не спешите. И вы, отец невесты, подождите. Вы с чистою душой мне дочь свою пред богом отдаёте?

ЛЕОНАТО:
В том виде, как мне бог её послал..

КЛАВД:
И чем же вам могу я за бесценный дар такой ответить?

ДОН ПЕДРО:
Да тем же даром и ответь, вернув его назад.

КЛАВД:
Советом принца пренебречь я не могу и плод гнилой торговцу возвращаю. Она — пародия на честь с румянцем девицы невинной! Умеет грех под правдою скрываться и на глазах у всех над честью измываться. Не правда ль: пламя на щеках — свидетельство достоинства девицы?
И вы, свидетели сего, уверены, что дева непорочна. Ан, нет! То — не свидетельство невинности самой, а языки жаровни ада, охватившие блудницу.

ЛЕОНАТО:
Что, граф, вы позволяете себе?

КЛАВД:
Я позволяю оказаться от руки, руки, меня ввергающей в распутство.

ЛЕОНАТО:
Вы, ввергнув юность в искушенье, лишив невинности её...

КЛАВД:
Прошу прощенья, наперёд я знаю ваши речи. Хотите вы сказать, что Геро мне до свадьбы отдалась, тем самым, не считая грех свой тяжким перед будущим супругом. Но нет же, Леонато, нет! Ни словом и ни делом я её не принуждал. Подобно брату и сестре мы проводили время. Не помышляли мы о близости ни в ласках, ни в словах.

ГЕРО:
И чем же я иначе проявилась?

КЛАВД:
А тем, что вы казались мне Дианой, сокрытой сферой от порока, зародышем чудесного цветка, готового пленить своей красотою мир. На деле ж — в страсти вы безумнее Венеры, а, может, даже — пуще сладострастной твари. 

ГЕРО:
В своём ли вы уме, такое говоря?

ГЕРО:
А вы-то, принц, как-будто в рот воды набрали?

ДОН ПЕДРО:
Сказать мне нечего — я друга обесчестил, ему такую пару подыскав.

ЛЕОНАТО:
Мне снится это? Или явь?

ДОН ЖУАН:
То, сударь, вам не снится — это явь.

БЕНЕДИКТ:
На свадьбу это вовсе не похоже.

ГЕРО:
Действительно! О, боже!

КЛАВД:
Скажите, Леонато, это я? И принц ли это вместе с братом? Лицо ли Геро предо мною? Не врут ли мне мои глаза?

ЛЕОНАТО:
Всё это так, и в то же время — нет!

КЛАВД:
Позвольте вашей дочери задать один вопрос. А вы ж родительскою властью заставьте дочь ответить только правду.

ЛЕОНАТО:
Будь пред отцом честна, как перед богом.

ГЕРО:
Спаси мя, господи! Как зверя затравили! На что ещё ответить я должна?

КЛАВД:
Ответьте, как по имени зовут вас.

ГЕРО:
А разве все не Геро называют? Кто может бросить тень на это имя?

КЛАВД:
Сама же Геро бросила на Геро тень позора. Кто прошлой полночью с мужчиной  вёл любовные беседы из окон спальни Геро? Коль девственница вы — ответьте.

ГЕРО:
Я в этот час ни с кем не говорила.

ДОН ПЕДРО:
Тогда вам просто веры нет. Вы, Леонато, извините, но ровно в полночь лично я ,мой брать и оскорблённый Клавд своими слышали ушами, как с вашей дочерью общался невоспитанный мужлан, стоявший под балконом. Из речи этого бесстыдного мужлана было ясно, что они встречались тайно и не раз.

ДОН ЖУАН:
Какой позор! Не только говорить и слушать не потребно то, чему найти эквивалента в речи невозможно,  не содрогнувшись от стыда. Как можно было допустить такое со стороны воспитанной синьоры.

КЛАВД:
О, Геро, Геро! Почему ж судьба не захотела, чтоб внешность в унисон с душою пела. Прощай бесстыдная краса, чистейший грех и срама эталон! Мои врата любви захлопнулись навеки, глаза для красоты ослепли навсегда и кроме зла в ней ничего не видят.

ЛЕОНАТО:
Ужели шпаги не найдётся грудь пронзить мою?

(Геро падает в обморок.)

БЕАТРИС:
О, боже, что с тобой сестрица?

ДОН ЖУАН:
Расплата возымела действие своё. Идёмте.

(Дон Педро, Дон Жуан и Клавд уходят.)

БЕНЕДИКТ:
Что с ней произошло?


БЕАТРИС:
Надеюсь, что не умерла. Но что ж вы, дядя, помогите. Очнись же, Геро! Ну, очнись! Святой отец и Бенедикт идите ж, помогите!

ЛЕОНАТО:
Возьми, судьба, тяжёлою рукою полог смерти и прикрой позор.

БЕАТРИС:
Приди ж в себя, сестрица!

ОТЕЦ ФРАНЦИСК:
Синьора, успокойтесь.

ЛЕОНАТО:
Она очнётся?

ОТЕЦ ФРАНЦИСК:
А отчего же нет?

ЛЕОНАТО:
А от того, что все живое на земле её отметило позором! Ей вынес приговор кровавый след румянца на лице. Сомкни же очи в вечном сне. Я сам бы пожелал тебе не жить, чем жизнь твою упрёками калечить. Страдал ли я, что бог других детей мне не дал? Страдал, но и одна —  мне оказалась не по силам. Зачем моим очам была всегда отрадой? Зачем подкидышем меня судьба не одарила? Тогда бы смог снести позор — его считая не своим, а инородным. Но ты, родная кровь, была превыше всех похвал, когда тебя боготворил я и любил, себя же — забывал при этом! И вот — ты в грязной плаваешь канаве. Не хватит океана самого отмыть тебя от дряни, а соли океанской — вылечить от порчи.

БЕНЕДИКТ:
Ах, наберитесь же терпенья.  Настолько сам я удивлён, что дара речи основательно лишился.

БЕАТРИС:
О, господи, её ж оклеветали!

БЕНЕДИКТ:
Вчера вы ночью вместе в спальне находились?

БЕАТРИС:
Вчера, по правде говоря, не вместе. Но все двенадцать месяцев подряд мы были неразлучны.

ЛЕОНАТО:
Ну, вот! Сие — есть подтверждение тому! В тисках железных корчится вина! Ужели венценосные особы будут лгать, а вместе с ними так её любивший Клавд, слезами омывающий позор своей невесты?  Пойдём же прочь! Пусть умирает!

ОТЕЦ ФРАНЦИСК:
Теперь прошу вас выслушать меня. Я был свидетелем всего и слова не промолвил, за девушкой несчастной наблюдая. То возмущением лицо её горело, то, будто угасая от бессилия, бледнело. Глаза, как молнии блистали и, словно, в пепел всю неправду обращали. Глупцом меня вы можете назвать, моей учёности и опыту не верить, проигнорировать мои года и сан, но эта девушка прекрасная невинна. Причиною всему — ужасная  ошибка.
ЛЕОНАТО:
Быть этого не может. Всё, что осталось ей — молчать и року не перечить. Молчание её красноречиво. Так почему же вы, священник, своим умением и саном проступка наготу пытаетесь сокрыть?

ОТЕЦ ФРАНЦИСК:
Кто вас, синьора, обвиняет?

ГЕРО:
Они, должно быть, знают. Я не знаю. Коль целомудрие моё нарушено каким-нибудь мужчиной, то пусть господь мне этот грех вовеки не отпустит! А если ты, отец, докажешь, что по ночам я тайно на свидание ходила и даже с существом неведомым ночами говорила, то можешь отказаться от меня, возненавидеть и убить!

ОТЕЦ ФРАНЦИСК:
Должно быть, обознались венценосные особы.

БЕНЕДИКТ:
Двоим из этой троицы  я верю беспредельно — они чисты и в помыслах  и  в деле. Что не могу сказать о третьем — Дон Жуане, охотнике до пьянства и ублюдке.

ЛЕОНАТО:
Коль правду говорят о дочери моей — своими же руками задушу, а коли честь её марают — ни перед кем, ни перед чем я не спасую. Пока струится в членах кровь, не одряхлело тело, пока лета не ранили мой разум, не оскудел сундук, не бросили друзья, средь них найду защитников достойных.

ОТЕЦ ФРАНЦИСК:
Уж коли так — осмелюсь дать совет: все видели, когда упала Геро, а по сему решили, что — мертва. Советую упрятать Геро, одеться в траур, имя Геро написать на склепе и все обряды погребения исполнить.

ЛЕОНАТО:
Зачем всё это? Есть ли в этом смысл?

ОТЕЦ ФРАНЦИСК:
Всё это для её же пользы: во времени растает клевета — останется одно лишь сожаленье. Не в этом, впрочем,  главная задача состоит, а в том, чтоб, через тернии пройдя, достичь заветной цели. Кончина девушки заслонит все нападки, а слёзы сожаления омоют клеветой запятнанную честь. Мы в жизни всё как должное берём, цену же настоящую с потерей узнаём. Вот так и Клавд, узнав о смерти Геро, былое в памяти невольно воскресит. Момент настанет Клавду оглянуться, в мотивы сладкие любови окунуться и воскресить волшебные часы. И если он действительно любил, то даже и в измене убеждённый, он пожалеет, что  любимую неверием убил. Пусть так и будет. Я надеюсь на успех. Жизнь нам готовит иногда такой сюрприз, которого никто не ожидает. А коль не оправдается расчёт, то с мнимою кончиной —  захоронят сплетни, а вы же — деву спрячете от толков и недобрых глаз  в обители какой-нибудь далёкой, где раны  постепенно заживут.

БЕНЕДИКТ:
Совет использовать вам надо, Леонато. И несмотря на то, что к принцу с Клавдом я привязан искренней любовью, но тайну вашу разгласить я не посмею.

ЛЕОНАТО:
Как утопающий хватаюсь за травинку.

ОТЕЦ ФРАНЦИСК:
Диагноз выявлен — назначены лекарства. Да будет смерть началом новой жизни. А свадьбы грустное начало — великим завершится торжеством.

(Все уходят, за исключением Бенедикта и Беатрис.)

БЕНЕДИКТ:
Душили слёзы вас всё время, Беатрис?

БЕАТРИС:
Я долго не утешусь, Бенедикт.

БЕНЕДИКТ:
Мне так не хочется расстроенной вас видеть.

БЕАТРИС:
Причём здесь вы? Мне плачется — я плачу.

БЕНЕДИКТ:
Уверен — оклеветана кузина.

БЕАТРИС:
Была бы благодарна я  тому, кто смело встал бы на её защиту.

БЕНЕДИКТ:
А есть ли способ дружескую помощь оказать?

БЕАТРИС:
Немало способов, а друга — не найду.

БЕНЕДКИТ:
А может ли на на подвиг сей рассчитывать мужчина?

БЕАТРИС:
Мужское это дело, но не ваше.

БЕНЕДИКТ:
Быть может, вам покажется и странным, но, кроме вас, на свете никого так не люблю.

БЕАТРИС:
Так странно, как и вещь, которую не знаю. И я сказать могла бы, что люблю вас, как ничто на свете. Не верьте мне, хотя я и не лгу. Ни в чём не признаюсь я, ничего не отрицая. Лишь сожалею о кузине.

БЕНЕДИКТ:
Клянусь мечом, меня ты любишь, Беатрис.

БАТРИС:
Уж лучше съешь, а не клянись.
БЕНЕДИКТ:
И всё же — я клянусь мечом, а кто не верит, тот отведает его.

БЕАТРИС:
А не подавитесь ли словом?

БЕНЕДИКТ:
Никогда! Люблю! Люблю тебя! И всё тут!

БЕАТРИС:
Прости же, господи, меня!

БЕНЕДИКТ:
За что ты просишь господа простить?

БЕАТРИС:
Некстати, Бенедикт, меня прервал ты. Хотела я  в любви тебе признаться.

БЕНЕДИКТ:
Так душу выложи свою.

БЕАТРИС:
Я вся охвачена любовью — мне чуждо что-нибудь иное в этот миг.

БЕНЕДИКТ:
Приказывай же мне — готов любое пожелание исполнить.

БЕАТРИС:
Тогда убейте Клавда.

БЕНЕДИКТ:
Ни за что!

БЕАТРИС:
Отказом вы меня сразили. Что ж, прощайте!

БЕНЕДИКТ:
Любимая, постой.
(Удерживает её.)

БЕНАТРИС:
Физически — я здесь, душою же — ушла. Не любите меня вы, отпустите.

БЕНДИКТ:
Беатрис...

БЕАТРИС:
Позволь же мне уйти.

БЕНЕДИКТ:
Помиримся сначала.

БЕАТРИС:
Дружить со мною — не опасно, не то, что биться с недругом моим.

БЕНЕДИКТ:
Ужели в недруги ты Клавда записала?

БЕАТРИС:
Не он ли, негодяй, скажи-ка мне оклеветал, презрел мою сестру и опозорил? О, почему я не мужчина! Как можно, бережно неся до свадьбы на руках свою любовь, в день свадьбы, злобою взорвавшись,  невесту бросить в пропасть клеветы, презрев при всём честном народе. О, почему я не мужчина, чтоб вырвать сердце этому злодею и бросить на съедение гиенам!

БЕНЕДИКТ:
Я умоляю, Беатрис...

БЕАТРИС:
Ну, надо ж выдумать такое — любезничать с мужчиной из окна!

БЕНЕДИСК:
Но, Беатрис...

БЕАТРИС:
Оговорили, оскорбили и убили! А за что?

БЕНЕДИКТ:
Беат...

БЕАТРИС:
Что с принцев, графов можно взять! Лишь родословная — и только! Конечно же — галантность не отнимешь! Ах, если бы мужчиной я была! Не помешало бы и друга мне найти, который бы мужчиной быть не отказался ради дамы! Ведь мужество — в учтивости погрязло, а храбрость — в  комплиментах захлебнулась, мужчины — превратились в словоблудов. Того сегодня почитают Геркулесом, кто  бьется не мечом, а словом. Но по желанию мужчиною не станешь! Придётся женщиною с горя умереть.

БЕНЕДИКТ:
Уймись же, Беатрис! Вот вам моя рука и сердце!

БЕАТРИС:
Любовь моя любви — не клятвы жаждет.

БЕНЕДИКТ:
Ты вправду думаешь, что Клавд оклеветал кузину?

БЕАТРИС:
Уверена до мозга и костей.

БЕНЕДИКТ:
Ну, что ж — я Клавда вызываю на дуэль! Целую руку и прощаюсь. Мне дорого заплатит Клавд за эту руку. Из мыслей Бенедикта не гоните, известий только добрых ждите. Утешьте милую сестру. Я должен всех оповестить о смерти Геро. Прощайте, Беатрис.
(Уходят.)