Любовь

         Николай Соломонович Бук, кончив жевать, глухо прокашлявшись, поднялся из-за стола, взял в одну руку хрустальную зелёную рюмку, в другую - мельхиоровую вилочку из стандартного набора на двенадцать персон и постучал ими одна об другую, раздался мелодичный звон, разговоры стали стихать, все оборачивались к нему, на раскрасневшихся лицах появлялось внимание.
         - Я вот что хочу сказать уважаемой публике,- дёргая жирными, блестевшими губами и важно сверху оглядывая застолье, произнёс он.- Настала, наконец, та минута, когда необходимо ещё раз решительно напомнить всем нам, собравшимся здесь, по какому случаю оказались мы за этим прекрасным, дружеским столом... Прошу же наполнить бокалы!- полуфальцетом чуть-чуть нервно вскричал он, и, всемогуще, как маг, играя бровями, наблюдал, как бутылки, сверкая, переворачивались, и бокалы толкались, темнели.
            - Я с удовольствием напомню уважаемой публике,- снова начал он, когда голоса, наконец, утихли,- что мы имеем счастье чествовать сегодня дорогую именинницу, сотрудника нашего отдела статистики Нину Зюзину!..- Все издали приветственные возгласы и захлопали, с набитыми ртами уставились на Ниночку, которая, застенчиво опустив глаза, чертила пальчиком линии на белой узорчатой скатерти. Щёчки её покраснели, как пунцовые шарики.
           - Я,- продолжал Николай Соломонович, смешно и грозно шевеля носом и щеками,- как начальник нашего отдела и просто старший товарищ не имею ни малейшего права отмалчиваться, и вот я поднимаю свой бокал за здоровье, за успехи, за счастье - твои Нина! Пусть же исполнятся все твои желания, пусть тебе всегда светит звезда удачи и пусть в семейной жизни тебе сопутствует уют и достаток...
           Здесь, в скобках, следует отметить, что Ниночка была уже второй месяц замужем; молодой её супруг со взъерошенными волосами в синем, нелепо съехавшем на бок галстуке - также сотрудник вышеназванного отдела - находился в эту торжественную минуту рядом с ней, сидя по левую руку её, и криво, некрасиво улыбаясь, высматривал, какой бы грибок из голубенькой пиалки подцепить вилочкой. При упоминании семейной жизни он вздрогнул, по-птичьи клюнул носом и влез локтем в майонез, рука его с бледным дрожащим запястьем повисла в воздухе, пугливо посыпал мелкую дробь кашля из себя. Ниночка зло и колко ущипнула его под столом, испустив в него короткий, но испепеляющий взгляд.
          - Не будем останавливаться,- с едва заметной иронией в голосе , видя с высоты своего положения то, что другим видеть  было не дано, говорил дальше Николай Соломонович, могущественно продолжая играть бровями,- не будем останавливаться на деловых качествах нашей именинницы - все мы знаем, как старательны и трудолюбива Нина. Хотелось бы сегодня, в этот, как говорится, торжественный момент подчеркнуть, что наша Ниночка - просто замечательный человек, умница, женщина в конце концов, и все мы,- Николай Соломонович обвёл суровым взглядом застолье,- сотрудники отдела статистики нашего института благодарим судьбу за то, что рядом с нами, сугубо деловыми, зачастую грубыми людьми, есть эта светлая душа...
          - Молодой человек!- взволновав брови и выстроив из них какую-то немыслимую комбинацию, выкрикнул Николай Соломонович, обращаясь к страдальчески задёргавшемуся на стуле мужу Нины.- Я ни на минуту не сомневаюсь в том, что вы непременно, как супруг, счастливы и полными, так сказать, глотками пьёте из благоухающей чаши любви; и я хочу дать вам настоятельный совет, дружище: несите ваше чувство к жене высоко, как светоч, как направляющую десницу всех ваших поступков, относитесь всегда к ней с подобострастием, с самопожертвованием, берегите её, потому что любящее женское сердце очень хрупкое, и пустым словом или даже подозрением можно легко разбить его. Будьте же оба счастливы!- Николай Соломонович высоко поднял свою рефлёную рюмку, синим и жёлтым засверкавшую под люстрой.- Итак - за вас, за тебя, Нина!
          Бокалы повсюду зазвенели, все выпили, крякнули и принялись могуче закусывать. Зашипела вода. Выпил и Николай Соломонович и, скушав овощной голубец из цветастой тарелочки, бросил полный некоторого смысла взгляд на Ниночку, тем самым весьма взволновав её; игриво взметнув тонкую чёрную бровь, Ниночка послала ему едва заметный воздушный поцелуй. Публика набросилась на стол и гремела ножами и вилками. Внутри Николая Соломоновича, толкая его настойчиво в сердце, стали расходиться горячие круги.
       - Ещё два слова, друзья, па-апрашу!- волшебные волны, достигнув шеи, жарко затем ударили в голову.- Я ещё не кончил!- Все, жуя и двигая ушами, с интересом оборачивались. Николай Соломонович решительно потребовал наполнить всем бокалы. Он поднялся, с грохотом отодвинув стул.
       - Любовь!- вдохновенно воскликнул он, и на лоб ему из-за уха съехала жидкая седая прядь.- Я хочу выпить за любовь! Друзья мои! Куда бы мы с вами не посмотрели (Николай Соломонович в упор, пьяно и сладко посмотрел на Нину), куда бы не завела нас суровая правда жизни - везде, как спасительная волшебная палочка, как перст самой судьбы, перед нами предстаёт любовь. Да-да! И пусть у нас загрубевшие, убитые жизнью сердца, и души, переставшие верить в добро,- едва только коснётся нас своими могучими крылами любовь, как оттаивает лёд, небо освобождается от туч, и предстаёт перед нашими глазами мир, полный чудных красок, и наши души наполняются чувствами, доселе неведомыми...- Николай Соломонович в порыве поднялся на носки и готов был ещё выше лететь, к самому потолку.- За любовь, за это магическое, божественное чувство! Выпьем!- он разом проглотил рюмку и, хлопнув ею о скатерть, победно оглядел застолье. Публика закричала ура и зааплодировала. Дамы бросали на него восхищённые взоры.
       - Спасибо, спасибо...- в глазах расчувствовшегося Николай Соломоновича заблестели слёзы.
       Когда еду перестали есть, и курильщики, возбуждённо переговариваясь, удалились на лестницу, столы быстренько сдвинули, устроив площадку посреди комнаты , и, потушив свет, поставили музыку. "Трам-парам, пам-тарам"- зазвучали призывно тарелки и саксофоны, и все, выстроив круг, затанцевали, громыхая каблуками и тряся причёсками. Объявили белый танец, и к скучающему у окна Николаю Соломоновичу устремились сразу все дамы. Танцуя, он громко хохотал и говорил смущённым женщинам на ухо пошлости.
       В одиннадцать гости, устало гогоча, начали расходиться, и Николая Соломоновича не досчитались. Все с испугом и недоумением бросились его искать. Скоро обнаружили его на балконе за развевающимися на ветру атласными шторами во фривольно  распущенном на груди галстуке, глубоко и сбивчиво дышащего; рядом с ним находилась сконфуженная Нина, юбка на которой подозрительно высоко была задрана. Николай Соломонович, ни на кого в особенности не глядя, прокричал злым, срывающимся голосом, что так нельзя, что от назойливого внимания порядочному человеку нигде не спрятаться, стремительно направился в гардеробную и, схватив в охапку плащ, не попрощавшись, выбежал.
       Он взял на пустой и мокрой после дождя улице такси и уже через пять минут поднимался по парадной лестнице своего громадного, с гранитной облицовкой старого дома в центре города. Было поздно, лифт отключили, и Николай Соломонович, тяжело шагая вверх по мраморным ступенькам и держась одной рукой за стену, другой за грудь, недовольно хмурился.
       В квартире у него было темно и остро пахло валерьянкой. Но кухне жёлто-зелёной тревожной волной горел свет.
       - Жень?- с нарастающим беспокойством позвал он жену.- Ты, что ль?
         Из кухни, на мгновение заслонив собой свет, в длинном, глухо запахнутом на груди халате, вышла жена, Евгения Самсоновна, гневно шевеля густыми чёрными бровями.
      - Где ты был?- наигранно-слабым голосом, всхлипывая, спросила она.
       - Совещание, знаешь,- пугливо втянув голову в плечи, сказал Николай Соломонович.- Ох, и надоело...
       - А-ну, дыхни,- Евгения Самсоновна громадными грудью и животом нависла над ним.
      - Да ты что?- присев, Николай Соломонович задержал дыхание, отступив на шаг, возмущённо засверкал глазами.- Не веришь?
      - Изверилась.- Евгения Самсоновна решительней придвинулась к нему и, схватив его за пиджак, подтянула к себе; принюхивающийся её пробитый крупными ноздрями нос оказался у самого подбородка мужа.
        Николай Соломонович грубо оттолкнул её руки и затрясся.
      - Не сметь!- бледнея, закричал тоненьким, гадким голосом он.- Не доверять ближнему своему это низко и пошло!
       Николай Соломонович в сердцах метнул портфель на полку, сбросил с себя плащ и швырнул его на крючок.
        - Что происходит, Коля?- спросила тихо Евгения Самсоновна, и у неё задрожали губы.
       Николай Соломонович страшно закричал. Он кричал о том, что есть предел терпению, что у всякого мужчины есть достоинство и честь - да-да!, что он не позволит издеваться над собой по всякому мелкому поводу...- и так далее в таком духе.
       Евгения Самсоновна, закрыв лицо руками, зарыдала. Николай Соломонович заперся в ванной комнате, сильно включил воду, чтобы не слышать, как плачет жена, сел на какую-то железяку и просидел таким образом очень долго, глядя прозрачными, наполненными слезами и беспредельным отчаянием глазами в одну точку. Когда он вышел, в доме было тихо. Монотонно стучали в прихожей часы.
        Он лёг в постель так, чтобы не касаться жены, стараясь не слишком качать диван, и закрыл глаза. В ушах его тотчас призывно зазвучала музыка: "трам-парам...", и перед мысленным взором замелькали женские ноги и заколыхались полуоголённые пышные груди. "Любовь, эх!.."- навстречу им широко улыбаясь, подумал он, вздохнул и тотчас уснул, продолжая во сне куда-то бежать и с кем-то весело разговаривать.
   

 
                1991