Амстердам. В поисках эпитетов

Изначально этот город не был предметом наших чаяний и воздыханий. Возможно, не понаслышке зная, что такое жить в городе на воде, какова настоящая цена романтического образа таких городов – большую часть года постоянная сырость, ветра, холод, грязная вода, миазмы и испарения, а в Амстердаме еще и мощная злачная составляющая, - мы не планировали провести в нём больше нескольких часов.

В силу собственной неискушенности, несмотря на относительно зрелый возраст, одной из задач поставили  - хотя бы вдохнуть этот сладкий запах марихуаны (на кофишоп <coffeeshop> времени не было), а второй (в силу, наоборот, искушенности и некоторой степени выпендрёжа) – найти дом Рембрандта, в котором он так недолго был счастлив с Саскией. Таким образом, сложить наш локальный пазл – Леуварден – Амстердам.

Задав навигатору адрес дома, поехали через дамбу, намного более короткую, чем  тридцатикилометровая дамба Афслёйтдейк, остановившись на ней пару раз, чтобы полюбоваться морем – озером и яхтами на горизонте.

В этот раз навигатор вел себя ответственно, поэтому уже около восьми часов вечера мы медленно катились по одной из многочисленных набережных Амстердама, пытаясь найти место для парковки. Нашли довольно быстро, но пространство было столь малым, что одна из нас вынуждена была выйти вместе с сумками и фотоаппаратурой, а вторая мастерски вписалась задним ходом в это прокрустово – амстердамское ложе. Забегая вперед, скажу, что, когда мы, решив обе поставленные задачи, отъезжали от стоянки, на наше место пытался встать автомобиль с местными номерами гораздо меньших размеров с водителем – мужчиной. Он сдался с первой попытки.

Помнится, в самых младших классах нашей родной советской школы было такое задание. Показывалась картина маслом (естественно, репродукция) и требовалось ее описать, добавляя как можно больше душераздирающих подробностей из жизни персонажей.  Для описания того, что мы увидели, этот приемчик подходил идеально. Узкие каналы, пересекающие друг друга под разными углами. Не менее узкие набережные, пересекающие друг друга, если и под теми же углами, то иногда в разных плоскостях с резкими перепадами высот. Стоянки велосипедов от одиночных, небрежно прислоненных к перилам мостов, до многоярусных, исчисляемых сотнями. Стоянки автомобилей по обеим сторонам набережных. Если набережная не имела парапета, то некоторые машины стояли на ней с колесами, наполовину висящими в воздухе. Непрерывно движущиеся автомобили, велосипедисты, пешеходы. Домашние животные, любовно выгуливаемые хозяевами в этом Содоме. На узком тротуаре – масса горшков с цветами, пальмами и цветущими деревьями, выставленными жильцами, видимо, для красоты и уюта. Баржи, стоящие на приколе, в которых живут граждане, о чем говорит мебель, тусящая на проезжей части, и веревки с сохнущем бельем под носом у прохожих. Плывущие по каналам с дистанцией в несколько кабельтовых прогулочные пароходики с компаниями – у каждой, естественно, своя музыка в широком смысле этого слова. Ну и, наконец, - то, собственно, зачем едут, летят, плывут сюда туристы, – масса кафе под открытым небом, где столики стоят плотно, в несколько рядов, практически на проезжей части, густо усаженные половозрелым народонаселением в основном мужского пола жуткой наружности. Лица в целом спитые, прокуренные, отягощенные знаниями и умениями определенного рода. Зато решение задачи понюхать марихуану не потребовало от нас никаких усилий.

И все же, и все же… Даже в этом, таком живом своей порочностью городе мы успели увидеть два сверкнувших солнечных просвета. Это стая белых лебедей, медленно плывущих по каналу и даже время от времени чем-то кормящихся в этой воде. Они не уронили своего достоинства и не расплескали спокойствия даже, когда какой-то гигантский черный ворон, стоя на набережной канала, стал хрипло скандалить, заявляя свои права на их добычу. И второе: на абсолютно голой земле между набережной и баржей лежала птица – мать (по-видимому, утка) с крошечными утятами. Никого не боясь и не обращая ни на кого внимания, они занимались своими делами – ели, играли, росли. Видимо, был и третий просвет – ведь кто-то из людей кормил их.

Решить вторую задачу оставалось делом техники. Быстро перейдя улицу, подошли к дому Рембрандта (это была его единственная собственность за всю жизнь, которую он, бедствуя, продал в конце жизни, и, всё же, умер в нищете, пережив всех своих детей). Дотронулись до его теплых камней, отметили со вздохом два, зажавших его слева и справа, новостроя, и пошли к машине, остановившись один раз у столика на тротуаре, чтобы посмотреть, как пара человек неприятной наружности сворачивает косячки.

Наша программа была полностью выполнена.

Безусловно, мы осознаем, что подход наш к посещению Амстердама, не только весьма субъективный, но и близкий к эпатажу, сильно повлиял на поиски эпитетов для этого, вне всякого сомнения, замечательного места на земле. Но, «принимая во внимание, что всякое наблюдение страдает от личных качеств наблюдателя, то есть что оно зачастую отражает скорее его психическое состояние…», думаю мы имеем право на этот ракурс восприятия.

И последнее, что запомнилось, – то ли город не хотел нас отпускать, не показав всех своих прелестей, то ли наш навигатор слегка растерялся и потерял ориентацию в пространстве. Но он закладывал круг за кругом все по одним и тем же местам: мимо столиков, стоящих на тротуарах и прогуливающихся толп молодых людей, становящихся с каждым нашим кругом, все менее лояльными. Мы уже с трудом, вязко, двигались сквозь толпу. В конце концов, не обращая больше внимания на навигатор, в панике, рванули, куда глаза глядят, и чрево города, сладко рыгнув, отторгло нас.