Из жизни птиц и людей или Летающее дерево

          Эпилог.
      Вчера болтали с литературной подружкой.  Девчушка сама как ручеек и журчит  голосом, как водичка по камушкам льется.  И мыслью  ручейком журчит. Журчали с ней журчали в унисон, хорошо у нас получается дуэтом. Иногда и я что-то успевала вставить свое штормовое и прибойное и тогда мой ручеек откликался звоном,  сразу же вникает и вливается свежей струей в мою идею. 

      А ночью, поскольку ручеек любит больше творить по ночам, журчать и носиться мыслию по ночным сетям, прислала мне весточку. Зацепила, значить я ее,  и  хочет чтоб я рассказ написала про «летающее дерево». 
    
      Рассказ под заказ. Прямо мысли мои читает ручеек, потому как была у меня идея,  вот если бы мне заказали какой-то рассказ, я б смогла бы его написать? И тут вот и пришел такой «заказ» от самого ручейка. Как говорила героиня из старой сказки и старого фильма  «спасибо, дорогая крестная». Заказ, как сказ мы будем воплощать и вещать.
Ну так вот…
                «Летающее дерево».
                Посвящается М-МН
      Нет-нет, это совсем не то,  что вы подумали, это не дерево, летящее по небу, посвистывая кроной и цепляясь корнями за кусты.  И не палочка, кинутая подальше,а потом принесенная собакой. И не  деревянный самолет, построенный на заре освоения человеком неба, аэроплан так называемый.
      
      Это нечто другое, совершенно необычное, но в то же время обычное. Только мы это перестали замечать.

      Дело было в Италии, но где, хоть тресни, не помню, может в Милане, может в Риме. Пожалуй,  в Риме. Потому что Рим сам по себе какой-то уж очень домашний и базалаберный... что ли... Там все настолько  пропитано историей, что ее уже не замечаешь, и житель Рима, встраиваясь в историю,  может просто выйти в домашних тапочка за газетой к кофе, шаркая  по древним мостовым дырявыми шлепанцами…  Для жителей Рима, наверное, так и надо жить, а иначе можно свихнуться и превратиться в безумного туриста, который таскает камни с Колезея, считая, что это те камни,  которые помнят те гладиаторские бои на которых присутствовали те императоры..Ну да,  конечно, эти камни завезли сегодня ночью из соседней каменоломни, сама видела...ну, или почти сама видела... 

       Или Рим, потому что все дороги ведут в Рим? И птичьи дороги тоже…Красиво...
Это был Рим. Точно. Вспомнила. Потому что это были мои римские новогодние каникулы…

      Ну так вот. Утро в Риме. После завтрака я выползла на улицу и опять стояла, наслаждаясь просыпающимся городом. Каждый город просыпается по-своему. Я видела как просыпается Париж, сидя на ступеньках Гранд Опера…Ну, а тут Рим. Рим так Рим.
Стою, жмурюсь. Хорошо.  Напротив, через улицу стоит дерево. Дерево как дерево. Корявое, раскидистое. Темное. Сонное.  Январь и в Риме январь. Пусть стоит.  Вдруг мимо проезжает машинка с сиреной. С такой «иу-иу-иу!!», торопится, требует, чтоб уступили дорогу. А вокруг и так пусто. Но он так, для себя, для своей важности. Несется,  и иу-иу-иу-иу! Я еду, еду, иу-иу-иу!

       И вдруг. От этого пронзительного и жизнеутверждающего « иу-иу!» корявое дерево через дорогу стало взлетать! «Проняло-то как дерево», пронеслось у меня в голове.  И я решила упасть в обморок, но падать было некуда – машинка уехала, кругом никого, а только историческая мостовая имени кого-то. Поэтому я только прислонилась к историческому зданию имени кого-то, и взяла свое сердце в руки, чтобы оно не потерялось на исторической мостовой и само не стало историей. Тем временем, дерево рухнуло вниз, а ввысь полетела крона. Не просто полетела, а еще зашелестела крыльями и защебетала. Потом крона потеряла свои очертания и стала, как облако быстро трансформироваться, не меня своих границ.  Я стояла столбом имени себя от изумления, что это? Кто это? Картинка отложилась в памяти и осталась надолго с вопросом,  что это было? Тогда кого-то об этом спрашивать было бесполезно, потому что это было не историческое действие и не историческое лицо.

        Ответ на этот вопрос пришел не так давно, после того как я стала жить вне города, за городом, на природе. И когда напротив моего окна в спальню у меня  появился особенный сосед - скворечник, тогда и ответ пришел сам собой. Это были скворцы.

        В этом скворечнике вот уже почти сто мильонов лет, до меня и после меня жили и будут жить скворцы. И теперь я точно  знаю, что это те, римские скворцы.

        Они прилетаю с последними февральско-мартовскими пургами и тут же начинают петь. Сидит такой взъерошенный скворец на голой веточке и заливается  скворцовой песенкой, чихает и кашляет, может горло прочищает от морской соли?
 
        Потом песенка у него меняется и он, то собачкой полает, то несмазанной дверью поскрипит, то задорно посвистит. Голос у него пронзительный и звонкий. Сидит, свистит от голода, поди.  А ты сидишь в теплом доме и смотришь на него и виновато думаешь:

- Чего тебя сюда принесло? Жрать нечего – вся земля еще под снегом, все букашки-таракашки спять под щепочками и под корой. На дереве ни одной гусенички, ни одного клопа мало-мальского и вонюченького. Ну, что ты тут делаешь, бедолага? Жалко же тебя. Вон,  перья все можно посчитать!
 
        А он не слышит меня, сидит на ветке – заливается себе. Потом слетит на землю пробежится по снегу, что-то там клюнет и опять на ветку, поближе к скворечнику. Сидит, знай,  посвистывает. А сердце-то у меня болит, глядя на горемыку – столько лететь, столько испытаний перенести и вот на тебе – холод, стужа, голод. Бежишь в магазин и ищешь булку попроще и побольше без консервантов, крупку какую-ни-какую и все это рассыпаешь под деревом, возле кормушек. Только скворцы на все эти угощения не падки, нос свой желтый римский благородный воротят, не до еды им. Ну и пусть, зато воробьи наши по-простому,  не теряются и тут же все склевывают,  а что не склевано, то снегом припорошится. Мне остается только сидеть и ждать когда весна все-таки наступит.

        И она все-таки наступает. И я ей радуюсь, наверное, не меньше,  чем скворцы. А тем хоть бы что, у них своих забот полон клюв. Песенка у них стала иной. Тогда они пели почти просто так, на авось, приманивали самочку. А теперь у них любовно-боевая песенка. Для скворчихи понежнее, а для соперников для отгона! А соперников все больше и больше прибывает. Новоприбывшим остается, то что похуже вот они и начинают к моему ветерану скворцу претензии предъявлять:
- А не пошел бы ты,  не погулял бы  в другой скворечник, тот который поменьше и без дна, на сосне который?

        И глазом на него – зырк!И крыльями растопорщится эдак "дыр-р-р-рдык".
        А тот ему скрипит в ответ грозно:
- Отвали! А то, как клюну больно! Не посмотрю, что ты такой сытый и гладкий! Это мой скворечник, я тут родился в пошлом году и вон та скворчиха -  моя! Мы с ней, когда летели сюда из Италии,  уже обо всем договорились, я ей про свой скворечник все рассказал, ей он тоже понравился. Я тут все знаю. Тут все мое - и береза моя, и скворечник на березе - мой, и гусеницы тоже мои! А ты лети мимо. И  забудь, что мы с тобой когда-то летали вместе по итальянским полям. Тогда мы были стаей, а теперь у меня есть дела поважней – потомство мое и семья моя.  Лети своими делами занимайся, ищи себе подружку и строй гнездо. Нужен совет, заходи, а своего скворечника  не дам!

         Молодой и отлетает, шумнув крылом напоследок. А куда деваться? Против спокойной мощи не попрешь. Сразу видно, что ветеран будет биться до последнего пера из своего крыла за березу, за скворечник, за родовое гнездо.

         Вот так, со всеми делами определился, кто нужен - рядом, кто лишний - пусть гуляет мимо. Теперь можно строить дом. В ход идет все. Для начала они, со скворчихой, выгребают старое прошлогоднее гнездо. Кстати, в этом скворечнике любит зимовать белка…бесплатная зимняя аренда. Даже хорошо, домик не пустует. Дом не должен пустовать, ему становится плохо и скучно от бессмысленной пустоты, без жизни.

         Строим гнездо вместе. Сосед же.  В ход идут сначала веточки от березы, наверное, потому что гибкие и душистые. Потом травинки, листики, мох, как антисептик  и….шерсть, вычесанная из моих собак. Скворцы понимают, что шерсть собачья самая теплая и надежная. И мы это понимаем, поэтому не выбрасываем вычесанную шерсть, а развешиваем  на деревьях, в сучечках распихиваем. Зимняя картинка – деревья в кормушках и шерсти…Чудесно!

         Ах, эти приятные семейные хлопоты! Как они сейчас прекрасны и чудесны, когда одномоментно можно гнездо вить, песенки петь и любовью заниматься. И все дружно и вместе с раннего утра, с первыми лучиками весеннего солнышка.

          Потом наступает затишье. Только шелест крыльев при подлете к скворечнику. Понятно, сидят на яйцах и кормят,  то ли друг друга, то ли сами меняются. Один сидит, пока другой кормится.  А весна тем временем начинает распускаться. Стали появляться прогалинки с цветочками, пухлые почки на всех деревьях,  нежно зеленые травинки и листики. Почему-то больше сорняков.  А также жуки, паучки и гусенички. Вредители. Кому вредители, а кому сытная еда...

          И вот тогда из скворечника начинают доноситься попискивания.  Птенцы появились.  Скворцы-родители чистюли. Скорлупки они выносят из гнезда подальше.  Чтоб было вокруг гнезда почище, и чтоб следы запутать, ворон обмануть. Вороны-то все знают, все понимают.  Где, в каком скворечнике птенцы вылупились. Сидят и высматривают, где  родители зазеваются и надолго покинут гнездо и тут же сразу - шурх! клювом в скворечник и…потом в Риме могут недосчитаться одного птенчика. Но мои римские скворцы шустрые ребята.

          Если вдруг появляется ворона, то римские скворцы поднимают такой гвалт, что бедная ворона, закрывшись крыльями только и успевает скатиться по веткам проч. Сядет в отдалении и ворчит:
- Фу, итальяшки-сквор-р-р-ряшки противные, понаехали тут. Бегают тут по лужайкам  моих таракашек собирают, птенцов кормят, понимаете ли, а нам самим жрать нечего…

          Конечно, вороне обидно, ей с таким клювом ни гусеничку не ухватить, ни клещика не подцепить, да и не поворотлива она, ворона-то. Вот и остается ей только качаться на ветке и ворчливо каркать, ждать. А ведь дождется когда-нибудь, когда начнут подросшие птенцы вываливаться из скворечников.

          А сейчас из скворечника раздается пока только писк. Но писк не просто писк, а только тогда когда подлетает к летку родитель. Тут сразу же начинается гвалт. Так и видишь, как там  открывается сразу же, как по команде,  пять клювов и все пищат. Родитель запихивает в каждый раскрытый клюв хоть крошечку, хоть лапочку, хоть усик какой-нибудь букашечки.  Все раздал и опять на лужайку – цок-цок бежит своими ловкими лапками. Тут клюнул, тут нырнул под веточку и вот у него уже полный клюв. На одну сторону клюва свисает червячок, на другой стороне - лапка кузнечика.

          Время идет и вот уже из скворечника вместо пищания слышится скрипение. Птенцы уже не пищат, они  скрипят, растут. А родители носятся и носятся по моему саду и огороду, чистят и вычищают все от вредителей. По веточкам яблони скачут синички. Собирают жучков и гусениц для своих птенцов. По лужайкам скворцы и дрозды. Сижу, на них гляжу и радуюсь: кушайте дорогие римские родненькие гости скворушки. Кормите своих птенцов, откармливайте своих деток вредителями всякими мне и моему саду на радость. 

           Потом скворечник опустеет. Птенцы встанут на крыло. Окрепнут, подучатся летать на долгие расстояния, отъедятся от пуза моих гусениц, всех съедят, а что не съестся, то в бабочки превратится.
       
           Потом соберутся в стаи и улетят обратно в Рим.  Все дороги ведут в Рим, и птичьи тоже. А там как раз урожаи богатые созревают, винограды всякие. И будут ждать мои скворцы в Риме, на каком-нибудь «летающем дереве» весны, когда по какой-то,  только им ведомой команде, по зову крови, что пора им в путь- дорогу собираться.  И в памяти всплывут родные стройные березы со скворечниками, которые терпеливо ждут их,  когда они будут строить свои гнезда  с собачьим пухом. Что вокруг берез их ждут  лужайки и сады с ядреными гусеницами. Что ждут их пронырливые воробьи и ворчливые вороны. И что все скучают по ним, когда холодно и вьюги задувают.  И чем сильнее вьюга дует, тем  больше радуешься за своих скворцов,  что скворцы в безопасности, что им сейчас  тепло. И точно знаешь, что они тоже скучают и ждут-ждут сигнала на вылет.
   
           И вот здесь в Италии, поднимая «летающее дерево» ввысь они шлют привет тому дереву, той березе со своим скворечником, скоречной березе. Что вот уже скоро, что уже вот-вот  они  прилетят и принесут с собой весну и радость новой жизни.  Осталось-то чуть-чуть.