Прости сорока

Солнце пекло немилосердно. Воздух был сухим, раскалённым. Высоко в небе парил коршун,  время от времени взмахивая большими крыльями. По чистой небесной лазури изредка проплывали идеально белые, пушистые облака. От слабого дуновения ветра пшеничное поле переливалось волнами, словно бескрайнее море.  Играющий ветерок то замирал в колосьях, то тихо, будто перешёптываясь, шелестел ими.

По полевой дороге ехала подвода. Лошадью неумело управлял вихрастый мальчуган лет десяти с ласковым именем Егорка. Он то и дело дергал за вожжи, строжился.  Животина же не обращала на его окрики никакого внимания – уставшая от повседневной работы, она двигалась медленно, а когда наступала в застоявшиеся,  с затхлым запахом лужи, изредка потрясывала своей гривой.

В телеге лежал мужчина, облокотившись на правую руку. Его седая голова,   морщинистый лоб, жилистые натруженные руки, уставший взгляд выдавали его немолодой уже, переваливший полувековой рубеж, возраст. Шрамы и рубцы на левой руке были как зарубка в памяти о пережитом испытании, как отголосок недавней войны.

Он смотрел на новоиспеченного кучера, своего сынишку, слегка улыбался, когда тот шумел на непослушную лошадь. Сам же не вмешивался в работу извозчика. Лошадь это сразу поняла и передвигалась по-прежнему. Парнишка сразу  понял, что одним криком ничего не добиться и обратился к отцу:
- Батя, она меня не слушает и не хочет бежать. Даже суслики вон  перебегают дорогу без боязни. Что делать? Дай мне бич.

- Не шуми на нее, сынок. Она уже отбегала своё, устала от тяжёлой работы. Нам ехать недалеко, так что пусть отдохнет, да и спешить некуда, до захода солнца времени много.
По правую сторону дороги, в ложке, стояла одинокая, раскидистая береза внушительных размеров. Любопытный Егорка опять с расспросами:
- Батяня, смотри, среди поля растёт одно дерево, почему одно-то?..
- Видать, раньше здесь колок берёзовый был, а люди вырубили его, вот и осталась одна берёза. Одиночество, сынок, никого не красит, будь то человек или животное. Или дерево вот – стоит одно – одинёшенько и никуда ему не деться – прочно вросло корнями в землю.
- Так можно же другое дерево посадить, - предложил сынишка.
- Можно, но, как видишь, никто не посадил, знать одинокая судьба у этой берёзки.
- Я вот подрасту, батя,  и посажу рядом молоденькую берёзку.
- Хорошо, сынок, я был бы рад за тебя.

В беседе время прошло незаметно. Егорка не дёргал за вожжи, не торопил время и лошадь. Не спеша, подъехали к берёзовому колку. На подъезде их встретила своим стрекотаньем сорока. Иван, так звали Егоркиного отца, от трескотни встрепенулся как от выстрела, резко соскочил с повозки и стал осматривать деревья. Заприметив на одной берёзе гнездо, стал нашаривать топор в телеге. Молча, с суровым взглядом, побежал к дереву. Цепляясь искалеченной рукой за ветки, добрался до гнезда. Сорока кружила вокруг березы, стрекотала пуще прежнего. На ее шум налетело много птиц. В воздухе  стояла такая трескотня, словно велась стрельба из оружия.

Иван топором разворотил гнездо и сбросил его с дерева вместе с содержимым.  Слез с дерева и, понурившись, подошел к подводе.  Сынишка молчал, смотрел на отца испуганным, растерянным взглядом. В его глазах застыл вопрос – «зачем ты это сделал?» Отдышавшись, Иван закурил самокрутку. Присел.
- Ну  что, сынок, молчишь?  Напугался? Я до войны на сорок и внимания-то не обращал, а после пережившего случая на фронте не  могу слушать их стрекотню - всю душу наизнанку выворачивает, и воспоминания не дают покоя.
Какое-то время сидели молча. Егорка долго мялся, отгоняя надоевших комаров, затем, говоря почти шёпотом, робко попросил:
- Расскажи, батя.

Иван вздохнул. От волнения у него чуть заметно подёргивалась щека. Опустив голову, начал медленно рассказывать: « Вот уж пятнадцать годков  минуло  с той поры, а помню всё до мелких подробностей. Как скоротечно время, безумец тот, кто думает иначе. Воевал я тогда в полковой разведке. Однажды, глубокой осенью, нашу разведгруппу из пяти человек направили в тыл противника  с заданием - подорвать мост и взять «языка». Всё шло хорошо, было пройдено основное расстояние. Чтобы выйти к назначенному месту, оставалось преодолеть небольшой, но сложный участок – немцы кругом. И тут, как на грех, увязалась за нами сорока, стрекоча, как из пулемёта. Я в группе был старше всех, поэтому подсказал командиру - давайте сделаем привал, затаимся,  а то ведь выдаст нас эта стрекотунья. Не поправишь потом беды-то. Командир со мной согласился, но команду на привал не отдал, кратко ответив:
- Да, может, обойдётся.

Спешил командир до наступления темноты выйти к мосту, а как оказалось позже, на тот свет. Прошли около трехсот метров, не больше. Сорока, стрекоча, перелетала с дерева на дерево – никак не отставала от нашей группы. Я уж и кусок хлеба ей бросил, чтобы отвлечь, да куда там.

Неожиданно слева раздались автоматные очереди, сразившие сразу двоих разведчиков.  Завязался бой, переползая от дерева к дереву, вели ответный огонь стрелковым оружием и гранатами. Немцев было явно больше нас, да и место для боя неподходящее. До глубокого оврага было метров сто, и эти метры казались нам тогда, сынок, длинной дорогой жизни. Медленно отползали к этому оврагу, лишь он один был нашим спасением.  Уже почти добравшись до него,  я приподнялся и тут же ощутил резкий, обжигающий толчок в левое плечо. Кубарем скатился вниз, в кустарник.
В глазах потемнело от боли, рука не слушалась. До самых сумерек, пока солнце не скатилось за лес, немцы все вели беспорядочную стрельбу по кустарнику оврага. Однако спуститься вниз не решались, видно, тоже боялись.  По удаляющимся голосам было понятно, что они уходили. Совсем стемнело. Стояла такая тишина, как будто ничего не произошло. Вдруг я отчетливо услышал шорох, а затем голос:  ''Мужики, кто живой, отзовитесь? – по голосу узнал Суланова.
- Старшина, я здесь, - откликнулся я. 

Суланов был совершенно невредим. Сняв с меня маскхалат, телогрейку, затем и гимнастерку, сделал мне перевязку.  Боль была невыносимой, рука горела огнем.
- Да, Иван, много ты потерял крови, отдохни немного, а  я пойду к месту боя, надо разведать обстановку.

Возвратившись, сообщил о гибели остальных разведчиков:
- Вдвоем мы с тобой остались. А ты знаешь, Иван, почему меня пули не берут?
- Просто  везучий, вот и все, - с трудом ответил я.
- Нет, у меня молитва есть и я крещеный. Мне молитву мать дала, когда уходил на войну, - пояснил старшина.
Выбравшись из оврага,   взяли направление к своим,  и только к утру, когда уже светало, добрались в полк.  По дороге не раз вспоминали проклятую сороку, войну и прочее…

В том бою, сынок, потерял я своего лучшего друга - земляка. Три года вместе шагали по дорогам войны. На родине у него остались сиротами два сына. Как мне его потом не хватало. Помню, всегда меня он подбадривал: ''Держись, земляк-  два раза не умирать. Счастлив будет тот, кто переживет эту войну, дотянет до Победы''.

От горьких воспоминаний меж бровей Ивана залегла глубокая складка.
- Батя, а в разведку ходить страшно? - поинтересовался Егорка.
- На войне всегда страшно, не знаешь за каким поворотом дороги тебя смерть поджидает. Это сейчас много талдычут о бесстрашии. Страх - отец разведки. Бесстрашный человек  опасен в бою, а в разведке тем более. Когда мы отправлялись на задание, нам всегда командир полка задавал вопрос: ''Страх не забыли взять?».    
После всего услышанного из уст отца, Егорка затаил злобу к этой птице. И если выпадал случай, крушил жилища сорок в отместку за отца и его друзей.

…Прошли годы.  Вырос Егорка, стал зваться Егором Ивановичем, молодым отцом семейства. Жена знала о его отношении к сорокам. Семья выписывала журнал ''Юный натуралист''. Однажды жена  предложила почитать очередной номер журнала. Из его  середины  выглядывала открытка, закладка, видимо. Егор Иванович стал пролистывать журнал и на  указанной закладкой странице  увидел статью ''Сорока'' с рисунком этой птицы. Да, так  она и называлась. Прочел текст на одном дыхании.

В нем  рассказывалось о подростках, которые, обнаружив гнездо сороки, стали лазить на дерево и забирать кладку яиц, но каждый раз оставляли одно. После неоднократных таких разорений птица оставила гнездо. Пацаны разыскали ее новое гнездо и повторили свои проделки. Когда в очередной раз забрались на дерево для проверки гнезда, то обнаружили в нем безжизненную сороку.

У одного  из этих мальчуганов не было отца, и он помогал матери заготавливать сено для продажи, чтобы купить ему велосипед. Когда приехали за сеном, оказалось, что его похитили. Покупка велосипеда стала неосуществимой  мечтой. В ту ночь приснилась этому мальчугану сорока, которая злорадствовала: ''Это я сделала, чтобы сено украли, за то, что ты меня погубил''. Этот сон он запомнил на всю жизнь и, уже будучи взрослым мужчиной, написал небольшой рассказ в детский  журнал.

Егор Иванович, насупившись, долго сидел над раскрытым журналом, глядя в одну точку. К тому времени не было отца, умершего от фронтовых ранений. Его вдруг одолел жгучий стыд за прежнее жестокое  отношение с птицами, вспоминая обиду отца. Разные мысли вертелись в голове. ''А  может эта птица предупреждала  разведчиков об опасности, грозившей им '' - думал он.

Известно, что зло порождает зло, но как мы мало делаем, чтобы дарить добро, не можем забыть обид. А нужно сделать самое простое и нужное – простить тех, кто делал нам больно.