Коварство и немного любви

Любовь Отраднева

(в соавторстве с Naru Osaka)

Коварство и немного любви

Посвящается дражайшему соавтору

Канцлер Палпатин сидел в своих покоях и, как всегда, излучал безграничное понимание. Выслушивал молодого джедая, ловил каждое слово, готовился по-отечески утешить...
– Я стараюсь. Я делаю все, что могу, клянусь... Но иногда... Я просто не знаю, что мне делать. Наверное, мне не стоит так говорить, но временами он просто несносен...
– Я понимаю вас, мой юный друг. Вы не обязаны его любить, сердцу не прикажешь. Вы просто исполняете свой долг. А мальчику, видимо, нужно что-то другое. И вам тоже.
Оби-Ван Кеноби опустил глаза.
– Я дал слово и должен сдержать его...
Что ни говори, неприятно озвучивать мысли, не слишком-то достойные джедая, и Оби-Ван ни перед кем бы не стал этого делать. Но канцлер Палпатин – другое дело. Он всегда проявлял самое живое участие в том, что касалось Анакина Скайуокера, и только ему Оби-Ван Кеноби мог рассказать о своих проблемах.
Квай-Гон верил в него, но почему же не предупредил, что быть мастером так сложно!
А Палпатин готов был поддержать, проговорить с ним хоть до утра. Канцлеру было так приятно видеть, как этот мальчик, оставшийся без наставника, постепенно преодолевает свое недоверие к старому политику. Этим можно было прямо-таки любоваться...
Впрочем, глядя на Кеноби, Палпатин должен был признать – любоваться стоило не только этим. А и его таким еще юным лицом, на котором он изо всех сил старался не показывать своих чувств, морской то ли синевой, то ли зеленью глаз, стройной фигурой... Весь его облик дышал обаянием молодости, ведь перешедший только недавно из падаванов в магистры Кеноби был так юн... И неудивительно, что ему порой не хватало опыта, которого было в избытке у Квай-Гона. Рано и не вовремя покинул наставник своего ученика... Так что не было ничего странного в том, что время от времени Кеноби обращался за помощью к канцлеру – и тот никогда не отказывал.
– Не надо волноваться, друг мой. Я поговорю при случае с Анакином, – Палпатин улыбнулся теплой, ободряющей улыбкой, отразившейся в глазах цвета моря благодарным и чуточку хмельным блеском. В конце концов, что плохого в том, чтобы в процессе разговора осушить бокал-другой? Великая Сила простит.
– Спасибо, – Оби-Ван тщательно скрывал, как сильно ударило в голову это вино. Но щеки горели, а сознание туманилось... Слова канцлера эхом звучали в мыслях, не желая смолкать. Мальчику нужно что-то другое... И ему тоже... Да, наверное, это так, но что же такое нужно Анакину, чтобы... А он сам? Что ему нужно? Сейчас можно было признаться себе: главное, что нужно – это не чувствовать себя осиротевшим. Чтобы кто-нибудь согрел, погладил по голове и сказал: все будет хорошо...
Осторожное теплое прикосновение к руке показалось естественным продолжением этой мысли. Настолько естественным, что Оби-Ван не удивился, не отдернул руку – и лишь подняв глаза, обнаружил, что его рука покоится в ладони канцлера.
Вот теперь изумленно моргнул, попытался высвободить руку. Не получалось – так тепло, так уютно... Хотя, наверное, странно... А, впрочем, канцлер ведь не удивляется. Кажется, он понимает... Он всегда понимает. Почти как Квай-Гон... Оби-Ван легонько, словно благодаря за поддержку, сомкнул пальцы на чужом запястье.
– Магистр Кеноби...
– Да?
– Я знаю, вам очень тяжело и одиноко сейчас... Расслабьтесь и постарайтесь вытеснить эти мысли.
– Я стараюсь... – Оби-Ван улыбнулся чуть виновато: неужели все так заметно?
– Я помогу, – канцлер погладил его по руке и чуть потянул к себе. Кеноби, правда, показалось, что это он сам покачнулся... Наверное, вино... Интересно, с канцлером происходит сейчас то же? Ведь он и сам как будто подался вперед, стал ближе... Забавно. И хочется откинуться назад, расслабиться... И вдруг чувствуешь на талии поддерживающую руку... Надежную, теплую. Но... но...
– Что... – Кеноби приподнял вдруг отяжелевшие ресницы, смутно осознавая, что сейчас оказался почти в объятиях канцлера. Вернее, уже не почти...
Он недоуменно посмотрел на Палпатина. Тот как будто хотел что-то сказать, но слова никак не могли сойти с уже приоткрывшихся губ... И губы самого Кеноби тоже не успели закрыться. Закрылись только глаза... Потому что канцлер был уж слишком близко. И слишком неожиданно было прикосновение его губ – тепло показалось обжигающим жаром, а ласково-вкрадчивая осторожность поразила, как удар светового меча. По телу прошел трепет – и руки Палпатина успокаивающе привлекли ближе, а губы, словно получив наконец ожидаемое разрешение, стали настойчивее.
"Сила Великая, что же это... Что мы делаем... Что Я делаю?!" – только и смог подумать Кеноби, прежде чем его собственные губы поддались ласке.
Он стал отстраняться, но тело не слушалось, медовый яд словно проникал в кровь, а пальцы канцлера ласково зарывались в чуть отросшие волосы... Чуть ласковее, чуть ближе, и губы в губы чуть сильнее... Прикосновения чужого языка к своему – словно те же капли вина, но еще более обжигающие и запретные... Мысль отказаться, отвергнуть обернулась ответом на поцелуй, и тихим стоном, заглушенным бешеным стуком собственного сердца.
Палпатин внутренне торжествовал, наслаждаясь и тем, что он делал, и тем, с кем, и тем, как... Сопротивление сломлено, и какой же сладкой оказалась добыча!.. Причем сладкой – в самом прямом смысле. С чем сравнится вкус невинных, ни разу не целованных губ? Совратить такое создание, еще не осознающее, что происходит, так восхитительно... А потом можно будет еще и использовать. Но пока коварные планы подождут... Похоже, он и сам начал распаляться, а Оби-Ван в его объятиях – так просто горит... Сбившееся дыхание, затуманенный взгляд и бешено бьющаяся жилка на шее... Как же хочется припасть губами уже к ней, увидеть, как голова Кеноби запрокинется от новых ощущений... И Палпатин решился на секунду отстраниться от уже разгоряченных и покорных губ. Мягко, но и быстро, не давая опомниться, привлек еще чуть ближе, губами ощутил отчаянное биение пульса и новую острую дрожь, волной прошедшую по телу Кеноби... Но на этом касании полуприкрытые глаза Оби-Вана вдруг распахнулись почти испуганно, а с губ прерывистым выдохом сорвалось:
– Нет, нет... не надо...
Ледяной волной окатило разочарование. Но канцлер взял себя в руки – на первый раз и это много. Отпустил. Правда, не совсем – а то упадет еще мальчик-то... Ничего, сейчас повозмущается, а потом сам придет. За добавкой и продолжением.
Кеноби переводил дыхание, смотрел укоризненно еще затуманенными глазами – но не спешил освобождаться от обнимающих его рук... И Палпатин с удовлетворением отметил, что магистр, похоже, получил именно то, что ему было нужно – пусть он сам еще нескоро это признает.
– Садитесь, отдохните...
– Спасибо, канцлер, я лучше пойду, – Оби-Ван, похоже, стремительно трезвел, пытался выйти из-под власти и вина, и недавно случившегося... Правда, второе оказалось труднее первого – случившееся до сих пор горело на губах, пульсировало под кожей, растекалось предательской теплой истомой по телу... Оби-Ван попытался отстраниться, и Палпатин не стал удерживать. Для этого время еще придет.
– До встреч, магистр Кеноби. Если вам опять будет тяжело – я буду рад вас выслушать и помочь.
"Нет, нет, никогда!" – мысленно вскричал Оби-Ван, но, конечно, это было не более чем самообманом... Единственным средством прийти в себя. Даже проверенные джедайские методики не желали успокоить, стереть случившееся из памяти. Оби-Ван корил себя так, как наверное, не сумел бы и Квай-Гон, будь он жив... Больше всего за то, как жаждало всего этого, грешного, постыдного, не только его тело, но, хуже того, его душа... Душа, похоже, слишком истосковавшаяся по теплу, пониманию... ласке? Последняя мысль неизменно вызывала румянец на щеках и смутное томление – как будто слабый отголосок случившегося. Так же нельзя, нельзя! Это неправильное утешение... но другого-то нет!
И, наверное, надо было взять себя в руки. Собраться и быть сильным, каким его хотел видеть Квай-Гон, и не нуждаться ни в каком утешении... И он пытался. Он почти уверил себя, что сможет, но все это неожиданно легко разрушил его собственный падаван.
* * *
Канцлер сдержал свое слово и вызвал Анакина к себе – поговорить. О чем был разговор, Кеноби не расспрашивал, но, судя по сияющей мальчишечьей физиономии, нотаций с вкраплениями цитат из Кодекса Джедаев ему не читали. Но прежде, чем Оби-Ван сумел это уточнить, Анакин сообщил, что канцлер хочет поговорить с магистром "о чем-то очень важном". Кеноби покраснел. Отчаянно, по-мальчишески, если не по-девчоночьи, и только понадеялся, что несносное создание не заметит. Но раз зовут – надо идти. И он будет сильным, и от вина откажется, и...
...И, представ перед канцлером, Кеноби понял, что ему придется постараться насчет последнего условия – не слишком расслабляться и доверяться. Потому что Палпатин держал себя совсем не так, как можно было ожидать. Он был таким же, как прежде, и ни одна черточка его лица не выдавала, что между ними в прошлый раз... случилось что-то предосудительное. Тот же понимающий взгляд, располагающая улыбка, готовность выслушать и помочь... Только вот жаловаться Кеноби было если только все на то же по второму кругу. И он ждал, что же такого важного собирается сказать ему канцлер... И надеялся, что разговор будет не о нем, потому что воспоминания о случившемся лезли в голову неотвязно, и Кеноби не поручился бы за свою реакцию, если бы разговор свернул на него... Но канцлер внимательно посмотрел, вздохнул и... попросил о помощи. Это слегка удивило, но все же Кеноби учтиво поинтересовался, чем может помочь главе республики.
– Будьте так любезны, магистр, не откажите съездить со мной в одно место. На одну далекую планету. Мне нужен ваш свежий взгляд на тамошние события...
Он немного помедлил и добавил:
– И было бы лучше, если бы эта поездка осталась в тайне. Не хотелось бы все афишировать... слишком рано.
Кеноби мысленно выдохнул – все-таки, работа, тут времени не будет думать о глупостях...
– Разумеется, я рад помочь вам... А, если не секрет, куда мы направимся?
– Далеко отсюда, почти за Внешнее кольцо... На окраинах государства нарастают возмущения...
Кеноби нахмурился. Дело серьезное, может, стоило бы выбрать для этого кого-то более... опытного? Но озвучить эту мысль он не успел.
– Я рассчитываю на вас, магистр Кеноби.
Показалось – или слово "вас" прозвучало с еле заметным нажимом? В любом случае, отказ был бы не к месту. И, в конце концов, канцлер имеет полное право просить его об услуге, особенно после того, как сам столько раз оказывал ему поддержку...
Они полетели на следующий же день, оставив Корусант в неведении, а персонально юного Скайуокера – в радости по поводу внезапных каникул.
* * *
Путь был неблизкий, и Оби-Вану, как всегда в долгом полете, становилось не по себе. Даром что летел пассажиром, а пилот не лихачил... И как Оби-Ван не старался скрыть это, но канцлер заметил.
– А вам не нравятся полеты, магистр?
– Ну почему же... – покачал головой Оби-Ван.
– По вам заметно, вы нервничаете...
– Только когда приходится самому садиться в кресло пилота. В этом я и правда не силен...
– Ну, значит, сейчас вам не нужно волноваться, верно? – а в глазах читалось: довезем в целости и сохранности. Взгляду канцлера и его обещаниям верила вся галактика, что же тут говорить об одном магистре Ордена...
И Кеноби в самом деле начал успокаиваться, расслабляться и даже задремал... И сквозь дремоту подумалось – неужели это все из-за того, что канцлер рядом? Но сейчас эта мысль не удивила, не взволновала – словно так и надо... И начало видеться что-то приятное, успокаивающее, такое, что и медитации никакой не надо. И Оби-Ван сам не заметил, что дремлет, положив голову Палпатину на плечо. И не видел странной улыбки, игравшей на губах канцлера до самого конца полета.
* * *
И вот наконец они добрались... куда-то. Оби-Ван никогда здесь не бывал, планета была очень зеленой, мягкая трава лугов так и манила к себе... Все выглядело таким спокойным и мирным, но Оби-Ван, помня слова канцлера, смотрел на все настороженно. Как будто боялся, что откуда-нибудь выскочит неведомая опасность, прислушивался, ища ее в Силе... Сила пока молчала... вернее, не совсем молчала, но вела себя как-то странно, и Кеноби не мог понять, в чем дело... но это было явно не предупреждение об угрозе.
– Неужели здесь назревает заговор? – спросил он.
Палпатин странно усмехнулся в ответ.
– В самых красивых и тихих уголках галактики бушуют самые сильные страсти...
Впрочем, тут страсти если и были, то лишь готовились закипеть. То тут, то там слышались разговоры о том, что в республике явно не все в порядке, и Орден вон обленился совсем, а уж пора бы... Чего именно "пора", понять не удавалось, разговоры смолкали на самом интересном месте.
Палпатин несколько раз ронял загадочные фразы – мол, следить надо зорче и менять кое-какие косные подходы...
– И что же стоит изменить, по-вашему? – поинтересовался Кеноби уже вечером, отдыхая вместе с канцлером после утомительного "хождения в народ". – Вдобавок, вот уж не думал, что об Ордене такое говорят... Обленился! Что же нам, войну организовать, чтобы убедить всех, на что мы способны?
– Лучше не организовать, а предупредить, прежде чем развалят державу. И... может быть, стать ближе к этому самому народу.
– Ближе? И как можно это сделать?
– Не отстраняться от живой жизни. И... не судить строго ближнего.
Оби-Ван хмыкнул, представив, какие лица будут у магистров в Совете, если он вдруг решится им такое сказать... И Палпатин, кажется, угадал его мысли.
– И самое важное при этом – начать с себя самого...
– С себя? – Кеноби улыбнулся. – Скажите честно, я правда так сильно отстранился... от живой жизни?
– О нет, поверьте, вы не безнадежны... Я убедился в этом...
Оби-Ван незамедлительно смутился. Показалось, что канцлер намекает на то недавнее, грешное... И почему он все время вспоминает об этом, ведь канцлер ведет себя так, словно уже забыл об этом... или нет?
– Чем же я убедил вас?
– Вы... очень живо на все реагируете. Слушайте свое сердце. И только его.
Нет, вдруг понял Оби-Ван, не забыл. Больше того, вот сейчас он смотрит таким знакомым всепонимающим взглядом и... вспоминает это? Или читает отражение воспоминаний в его собственных глазах?
– Никогда не бойтесь делать то, что вам хочется, – продолжал канцлер мягким, обволакивающим голосом.
– Но... нельзя же все время идти на поводу своих желаний!
– Нельзя, если они могут причинить вред другим. Но разве вы когда-нибудь желали подобного? Не могу припомнить... – канцлер улыбался, и можно было подумать, что он, читая во взгляде Кеноби нахлынувшие воспоминания, просто успокаивает его – мол, не надо изводить себя, ничего страшного не случилось. Но... Кеноби и сам не понимал, что "но", покачиваясь на волнах вкрадчивого голоса:
– Ваши желания, магистр Кеноби, никогда не причинят никому вреда. Скорее уж наоборот. Я это знаю... по себе.
И это были неправильные слова, и надо было сказать об этом... Только, наверное, не стоило ради этого делать шаг вперед, оказываясь к канцлеру так близко, что следующие слова обдали жаром:
– Чего вы хотите сейчас?
Кеноби моргнул – и не ответил. Потому что с губ рвались слова еще более неправильные. Любви и понимания, вот чего...
А вкрадчивый голос все звучал:
– Впрочем, вы можете не отвечать, я и так догадываюсь об этом... уже давно.
Он что, читает мысли? Владеет Силой? Или это он, Кеноби, так отвратительно владеет собой? Какой позор...
И если бы канцлер сейчас улыбнулся так знакомо и сказал что-то о том, что всегда готов помочь – это помогло бы взять себя в руки, отрезвило, встряхнуло. Но вместо этого Палпатин сказал совсем другое.
– Лучше жалеть о сделанном, чем о несделанном, поверьте мне...
– А вы... жалеете? – как под гипнозом, еще шаг навстречу.
– О сделанном – никогда.
– А о несделанном? – голос упал до шепота, громче не нужно, ведь канцлер так близко, что можно различить свое отражение в его глазах... Вот только еще чуть ближе... совсем чуть-чуть, на полшага...
– Да, пожалуй... Я сожалею о том, чего не сделал...
О чем именно – не сказал, да и не понадобилось.
Руки уже легли на плечи, канцлер потянул его к себе... И снова это тепло, в котором словно тает желание сопротивляться, и губы сами раскрылись навстречу губам, таким же мягким и осторожным, как в прошлый раз... И как же до стыдного легко и быстро вспомнилось все, о чем надо было забыть – как встретить, как ответить... И как упоительно позволить ласковым рукам обвить шею, зарыться в волосы...
Палпатин внутренне ликовал. Мальчик, похоже, не замечает, что он немного сбавил напор, позволив ему перехватить инициативу... но зато как перехватил! Похоже, не забыл прошлого раза, снова хочет того же... и чуть больше. Грех отказать. И можно, и нужно целовать каждый кусочек кожи, который сейчас открывают его строгие полумонашеские одежды... А мальчик так и трепещет в объятиях и, не получая ни мгновения, чтобы очнуться, опомниться, сам тянется за лаской. Закинул руки на шею – пока только чтобы удержаться на ногах... Ничего, время ответов еще придет, и скоро, а пока – еще парочка влажных прикосновений губами, прижать чуть посильнее, взглянуть в приоткрывшиеся затуманенные глаза – и понять, что огонь разгорелся по-настоящему и отступать бессмысленно... Да и самому одежда уже начинает казаться неуютной и лишней.
Только все-таки не спешить совсем уж, не стоит, лучше дразнить, заманивать, пока разоблачаешь обоих... Чтобы мальчик по-прежнему не успевал опомниться, но сам молил бы безмолвно: скорее же...
Одежда с тихим шорохом оседала на пол, открывая жадному взгляду Палпатина тело, один взгляд на которое вырвал у него стон вожделения пополам с восхищенным вздохом.
Тут бы век любоваться, ласкать только взглядом, но этого канцлер позволить себе не мог. Да и выдержки не хватило бы... Ни ему, ни тем более Кеноби – первые ощущения всегда самые сильные... Руками по нежной молодой коже, ласково, словно усмиряя, а на самом деле усиливая чувственную дрожь... А в глазах цвета моря уже бушуют шторма и бури... Палпатин вдруг ощутил желание заглянуть в эти глаза в тот миг, когда молодой джедай достигнет первой в жизни вершины удовольствия. И он это сделает – поистине, это будет прекрасное зрелище... Так, кажется, он что-то пропустил? А, мальчик уже пытается, пока еще робко и неумело ответить на ласки. Пока еще просто повторяет его собственные касания и, надо признать, делает это совсем неплохо для первого раза... И даже в том, что иногда сбивается, есть своя особая прелесть... Правда, надолго это затягивать явно не стоило – в глазах уже темнело от желания.
Откинувшись на спину под ласками Палпатина, Кеноби распахнул глаза, глядя в лицо своего соблазнителя с нетерпением и страхом.
– Я... – только и сумел выдохнуть он, догадываясь, что ему предстоит, боясь этого и отчаянно желая.
– Не говори ничего. И не бойся, просто доверься мне...
Последние, самые откровенные ласки – чтобы настроить, подготовить, разжечь... Опять немного затянуть, чтобы мальчик забыл о страхе и сам подался навстречу, торопя сладкий миг собственного падения. И лишь получив это безмолвное разрешение – наконец-то вступить во владение таким желанным телом... Ощущение невероятное, словно бы и для самого это впервые – и дрожь, и невероятная сладость первого слияния с терпким привкусом боли. Но боли так мало, она растворяется в желании почти без остатка. Кеноби хрипло постанывает, ищет губами губы, словно просит – я уже переступил через запреты, дальше веди меня сам, укажи дорогу к тому, о чем я только слышал... И Палпатин ведет. Осторожно, неспешно возводит все выше, по пути стараясь запомнить каждое содрогание, каждый вдох, каждое чувство, с такой ясностью отражающееся на лице, лишенном сейчас обычного джедайского спокойствия. И это так упоительно, что впору забыть обо всем и дать торжеству триумфа поглотить себя самым сильным наслаждением из всех возможных... Но рано, рано. Сначала довести его. Чтобы переступить черту было обжигающе сладко, чтобы наслаждение пронзило тело дрожью, взметнулось бешеным цунами в окончательно замутившихся глазах, вырвалось долгим пронзительным стоном... А насытившись всем этим, можно и себя отпустить, и стон походит на торжествующий смех, и тело жадно льнет к телу, и в голове лишь одна мысль: "Наконец-то... Мой... Мой!!!"
* * *
Палпатин не знал, сколько времени он лежал, отдыхая, на бурно вздымающейся груди. Он почти заснул, да и сердце Оби-Вана, кажется, забилось в прежнем ритме, но тут что-то словно вырвало из забытья.
Палпатин приподнял голову – и встретил растерянный взгляд сине-зеленых глаз.
– Что? Не переживай, все хорошо... – хотя сейчас слова нужны меньше всего, лучше обнять, погладить по голове...
Оби-Ван вздохнул.
– Сила Великая... – прошептал он, не отстраняясь от объятий. – Что мы натворили...
– Ничего кошмарного, наслаждайся. Никто не узнает, никто не осудит...
– Но ведь это же... – Кеноби не договорил, может, потому что не нашел слов, а может, потому, что все мысли перебил невесомый поцелуй в плечо…
– Что? – еще один поцелуй, ощутимее и чуть ниже.
– Это же нарушение клятвы!
– Ерунда, ты же не давал обета безбрачия, – и снова, и снова касаться губами его прекрасного тела, – твоя плоть имеет право на наслаждение...
Судя по ответному вздоху, Оби-Ван все же сомневался, что имеет право на ТАКОЕ наслаждение.
– И дарить его ты тоже волен, – ласковая рука нарочито лениво спускалась вдоль дорожки поцелуев. – Не укоряй себя напрасно, ты ведь не ребенок, которого за любой проступок могут наказать родители... Ты мужчина.
Интонация, с которой прозвучало последнее слово, вызвало новую волну смущения.
– Ты давно уже решаешь все сам и только сам. А теперь – тем более. Но не бойся, я не оставлю тебя. Никогда.
И не хотелось признаваться даже себе, но ведь именно по этим словам Оби-Ван тосковал со дня гибели Квай-Гона... А тело, кажется, и подавно не имело ничего против недавно испытанных чувств и ощущений... и такого близкого тепла, к которому можно прильнуть, ни о чем не волнуясь. И Кеноби стал понемножку успокаиваться, расслабляться и снова задремывать – с улыбкой на губах и слезинками на ресницах...
Палпатин осознал, что снова любуется им – что не мешало, однако, раздумывать на куда более серьезные темы. Ведь соблазняя молодого магистра, он преследовал далеко идущие цели, а не просто устраивал себе волнительное любовное приключение... Конечно, заполучить потенциального Избранного – самая заманчивая перспектива, но, что ни говори, это не так уж просто. Анакин еще ребенок и во многом зависит от наставника. А вот собственно сам наставник – совсем другое дело... Каким бы он ни был правильным – он очень зависим от чужого мнения и сам нуждается в опекающей фигуре. Не то что своевольный Анакин – тому, конечно, тоже нужна отеческая забота, но это совсем другое дело. Вряд ли он позволил бы прибрать себя к рукам, да еще и в самом буквальном смысле. А Кеноби, судя по всему, будет только рад – если повести дело, как надо. И полезно, и приятно. Главное – не напугать, не оттолкнуть, не дать узнать лишнего. Наоборот, надо привязать к себе как можно крепче. Навсегда. Чтобы не пожелал вырваться из объятий, в которых теперь заснул так безмятежно... Но тут уж канцлера учить не приходилось. Даже не используя свою ото всех скрываемую Силу, он умел открывать людям врата блаженства. А здесь об использовании Силы и думать не стоило – держа в своих объятиях джедая, совсем ни к чему раскрывать свою истинную сущность ситха. Может, удастся обойтись и вовсе без этого. Ведь и так уже ясно... да что там, просто видно – проснувшись утром в объятиях канцлера, Оби-Ван захочет повторения, хотя бы для того, чтобы убедиться, что все случившееся ему не приснилось... И Палпатин постарается убедить его в этом так, чтобы на Корусант магистр Кеноби вернулся совершенно другим человеком.
* * *
Так и случилось, пусть перемены и не всякому были очевидны. Но тот, кто пригляделся бы повнимательнее, сразу заметил бы: Оби-Ван повзрослел, словно бы другими глазами стал смотреть на многие вещи... Обрел спокойствие, сдержанность, посерьезнел. В словах и во взгляде появилось подлинное джедайское благолепие. Вот только знал бы кто, чем оно на самом деле вызвано... Ведь все чувства, которые мешали его достичь – затаенная неуверенность, тоска по учителю и проснувшаяся чувственность – успешно "гасились" в объятиях канцлера. А тот был только рад принять на себя все страсти молодого магистра – ласкал, нежил, любил до полного изнеможения. И нашептывал обессиленному и умиротворенному Оби-Вану медово-сладкие речи. И Кеноби готов был душу продать за Палпатина – да, в общем-то, уже и продал. Но цена его вполне устраивала, так стоило ли переживать?
А время летело – быстрее, чем хотелось бы. Правда, Оби-Ван замечал это не столько по себе, сколько по своему ученику – отчаянный мальчуган превратился в не менее отчаянного юношу. Безусловно талантливого, но... совершенно безбашенного и, как иногда грешным делом казалось Оби-Вану, – просто любящего потрепать учителю нервы. Правда, нервы у Кеноби за это время стали крепче – притерпелся, что ли? Или реально повзрослел – все-таки, признаки этого были в буквальном смысле слова, налицо...
– Должен заметить, ты невероятно возмужал! – на глазах теряя недавний официальный вид, канцлер притянул Оби-Вана к себе. – Тебе так идет...
– Спасибо, – Оби-Ван сам очень гордился недавно отпущенной бородкой и отросшими волосами.
Сам он про себя отметил, что канцлер напротив почти и не изменился за эти годы. Странно, но, как часто с улыбкой говаривал Палпатин неизменно краснеющему при этом Оби-Вану – можно ли позволить себе стареть рядом с таким прекрасным во всех смыслах слова магистром Кеноби?
– У тебя, как я вижу, все в порядке. Как там Анакин?
– Да как обычно, глупости творит и считает меня занудой и завистником.
Оби-Ван вздохнул и добавил:
– Особенно сейчас. После того, как мы снова встретились с сенатором Амидалой, он как с ума сошел!
– Влюбился, – сразу поставил диагноз канцлер.
– Что?! – Кеноби предпочел сделать вид, что ослышался.
– Ну перестань, неужели ты сам не понял? Мне казалось, ты должен замечать подобные вещи...
Понизившийся голос подсказал Кеноби, на что именно намекает канцлер. И в подтексте явно прозвучало: не тебе их осуждать, мальчик мой любимый... И это было правдой, приходилось признать, но...
– Если бы дело было только в этом. Но после второго покушения на жизнь сенатора Совет всерьез забеспокоился. Теперь наша задача – отыскать убийцу...
Палпатин проницательно взглянул на него:
– Хочешь сказать, что выполнение этой задачи поручили тебе?
– Да, именно так. А это будет нелегко.
– Что, никаких зацепок?
– Почти... И к тому же... мне ведь придется улететь...
Может, Кеноби и хотел сказать, что боится оставить ученика без присмотра, но канцлер прекрасно понимал: Оби-Вана страшит разлука с ним... Да и самому, если честно, не очень-то хотелось его отпускать. Особенно на задание, которое могло бы пролить ненужный свет на тайные планы канцлера. Кажется, надо было самому сдавать исполнителя Совету, а Оби-Вана оставить при себе. Тем более что исполнитель уже все равно сыграл свою роль. Или может быть, стоит действовать немного иначе?
– Но пока еще ты здесь, – произнес он вслух. – Оставайся до утра, а там... Кто знает, может, что-то и переменится...
* * *
Дождь лил сплошным потоком – это было видно даже на голограмме. Магистры смотрели то на промокшего насквозь Оби-Вана, то друг на друга, и наконец Йода изрек:
– Доставь его сюда – мы допросим.
– Да, магистр! Я найду его и вернусь!
Голограмма погасла. Магистры переглянулись снова. Что-то определенно было не так, но увы, не видна взгляду Темная Сторона...
Тем временем Оби-Ван с явным удовольствием захлопнул дверь, отрезавшую его от дождевых струй.
– Вернулся? – донеслось до него.
– Да, я здесь, канцлер. Все прошло так, как вы и планировали.
– Чудесно... Иди ко мне, ты совсем промок...
Ответом ему был только вздох, полный желания и счастья. Промокший плащ был небрежно сброшен, и через секунду полулежавший на постели канцлер прижал к себе Оби-Вана, нежно отводя ото лба мокрые пряди.
– Ты дрожишь... – прошептал он, осторожно пробуя вкус дождя на губах Кеноби. – Ничего, я тебя согрею...
– Ах... Мне и так надо бы гореть от стыда... за обман... – выдохнул Оби-Ван, позволяя увлечь себя на постель.
– Не думай об этом. Главное, эту сволочь мы обезвредили. Расслабься!..
– Но надо же, я и не ожидал, что... так быстро... – Кеноби еще умудрялся вставлять слова в перерывах между поцелуями.
– Считай это моим подарком, – лукаво улыбнулся Палпатин. – Хотя ты сделал мне куда более ценный подарок – возможность скрыться ото всех, и вместе с тобой...
– Нет, это безумие какое-то... Так ведь нельзя делать дела, тем более выполнять свой долг...
– Во первых, свой долг ты выполнил, обезвредил убийцу... А во-вторых – почему же нельзя? Кажется, юный Анакин на Набу как раз сейчас доказывает обратное...
– Бесстыдник малолетний, – не удержался Оби-Ван. – Не брать же с него пример... – хотя очень хотелось, да именно это уже и происходило... И поэтому мысли менялись на удивление быстро.
– Да и незачем...
"Действительно, незачем. У меня свой пример, и следовать ему – одно удовольствие... "
Особенно в мягкой постели и под шум дождя... И можно не стесняясь стонать в голос и даже шептать разгоряченными губами всякие глупости, на которые никогда не решился бы... Признаваться в любви, обещать себя навечно... Сбиваться с привычного "вы" на нежное "ты"... И молить не отпускать – никогда, никогда! И льнуть к горячему телу, дарящему запретное, но такое желанное наслаждение, словно желая слиться с ним всей кожей... всем своим существом... А потом, обессиленно откинувшись на подушки и все еще содрогаясь от испытанного удовольствия, слышать, ощущать теплый шепот:
– Мальчик мой... Мой любимый, нежный мой мальчик...
И от одного этого можно сойти с ума, унестись вместе с возлюбленным в космические дали и не вернуться больше никогда... И с губ срывается ответное:
– Сердце мое...
…Способность мыслить здраво вернулась еще нескоро, а когда все же вернулась, то мысль о том, что Анакин, вполне возможно, мог сейчас на Набу схожим образом нарушать устав, не вызвала прежнего благородного негодования. В конце концов, каждый имеет право на счастье – вот к какой мысли пришел сейчас магистр Кеноби. И если даже в Ордене и узнают, и Анакину придется расплачиваться за свою пылкую натуру – это точно случится без участия магистра Кеноби. А то нечестно выйдет... И вдобавок, Оби-Ван предчувствовал – скоро начнутся события, на фоне которых "преступление" Анакина будет сущим пустяком, а то и вообще пройдет незамеченным.
* * *
И это предчувствие не обмануло Кеноби. События и впрямь завертелись, да такие, что на их фоне никто даже не заметил исчезновения Анакина неизвестно куда. Оби-Ван, признаться, догадывался об истинном положении вещей, тем более что и сенатор Амидала вдруг перестала показываться широкой общественности, да и вообще кому бы то ни было. Ну и ладно, может, оно и к лучшему. Пусть будут счастливы. Хотя, признаться, порой Кеноби все-таки не хватало падавана – слишком уж жаркие времена настали... Но, кажется, он и сам закалился в пламени разыгравшейся войны – ведь именно ему доверили спасение плененного главы республики...
Честно говоря, Оби-Ван сам вызвался на это – впервые в жизни. Но что оставалось делать? Для него ведь Палпатин был не просто главой государства, но и самым дорогим человеком на свете...
Ничего. Он сумеет, он справится. Пусть даже один. Не настолько же он прогневал Великую Силу, чтобы та его покинула... Видно так и было – пройдя сквозь огонь и железо, он все-таки добрался до цели. И меч его обрушился на того, кто смел угрожать Палпатину. В конце концов, мелькнуло в голове, Кодекс не нарушен – это же произошло в бою, а не подло, исподтишка... Но об этом можно было подумать и позже. Оби-Ван бросился к пленнику.
– Все хорошо? – и едва смог не добавить: любимый.
– Да, все в порядке... Я знал, что ты придешь.
На памяти Кеноби, канцлер никогда еще так счастливо не улыбался. И хотелось, тая от счастья, броситься в его объятия. Но на это, увы, времени не было, надо было срочно уносить ноги, и к тому же, оставлять надолго республику без канцлера – это не дело. Особенно, учитывая, что даже в Силе творилось ситх знает что... Как будто этот самый ситх был где-то рядом. Или... действительно был? Да нет, быть того не может...
– Что случилось? – поинтересовался канцлер. – На тебе лица нет!
– Почувствовал возмущение в Силе, – выдохнул Кеноби. – Такое мощное... И никак не могу понять, чем оно вызвано...
– Я сам не могу, – попробовал успокоить его Палпатин. – Ситхи коварны до невозможности.
– Ситхи? – Оби-Ван вздрогнул, как ужаленный. – В том-то и дело, я чувствую себя так, словно ситх совсем рядом со мной!
– Такого быть не может, радость моя! Он далеко, просто силен безмерно...
– Даже если далеко, все равно в этом нет ничего хорошего... Значит, ко всем проблемам добавится еще и эта!
– Я разберусь. Ты же знаешь, я умею... Особенно если ты рядом со мной. Вместе мы со всем справимся, поверь.
И то ли возмущение в Силе миновало, то ли просто очень хотелось поверить словам самого близкого человека – но Оби-Ван облегченно выдохнул, и его голова сама склонилась на плечо Палпатина.
– Я верю...
– Вот и чудесно, мальчик мой...
Определенно, впредь стоило быть осторожнее. Кеноби не должен ничего почувствовать. И никто не должен догадаться, что под знаменем борьбы с ситхами главный ситх захватит галактику. Палпатин собирался совершить невозможное – стать ситхом без ученика. Нетрадиционно, конечно – зато уменьшается вероятность быть убитым во сне... И это кроме всего прочего. Только бы получилось до конца играть Оби-Вана втемную. Это ведь гораздо лучше, чем возиться со своевольным и влюбленным Избранным. Влюбленный Кеноби в этом смысле гораздо предпочтительнее – хотя бы потому, что его влюбленность направлена не на кого-то постороннего... Ничего, держать себя в руках, быть осмотрительнее, и внимательнее к Оби-Вану... И желательно под любым предлогом держать его ближайшее время при себе – совершенно не нужно, чтобы канцлерский любовник пострадал в ходе выполнения плана. Не отпускать от себя и непрерывно отводить глаза... Намекать на грозящую ему опасность и повторять, что доверяет только ему... Гладить, зашептывать... чтобы мальчик решительно все блаженно продремал. А еще лучше – сладко проспал в его объятиях, утомленный бурной страстью.
…Собственно, так и произошло. Обессиленный и счастливый Оби-Ван крепко спал, когда был отдан роковой приказ. А когда проснулся – практически все было кончено. И оставалось только свалить все на подлых ситхов, кого-то там показательно расстрелять и укрепить единоличную власть. А потом объявить любовнику:
– Теперь ты – последний из джедаев. И на тебе лежит ответственность за юную поросль.
Конечно, Оби-Ван был потрясен резкими переменами, гибелью друзей и соратников... Будь он чуть повспыльчивее, Дарт Сидиус в тот момент легко мог бы обзавестись учеником... Но Оби-Ван оставался собой даже в такой ситуации, и чувство ответственности взяло верх. И, к тому же, Палпатин добавил – уже гораздо менее пафосно:
– Ты же видишь, что произошло... Я не справлюсь со всем этим один. Помоги мне, любимый...
И Кеноби впервые понял, разглядел: Палпатин немолод и безумно от всего устал... И так захотелось хоть чем-то помочь, облегчить его бремя, попытаться сделать то, что сам Палпатин не раз делал для него...
Он поймал руки Палпатина и нежно сжал их.
– Конечно. Я все сделаю. Все, что смогу. Не беспокойся...
И канцлер – уже без пяти минут император – не сомневался, что так и будет. Влюбленный джедай горы свернет, чтобы поднять Орден из руин и воспитать новое поколение...
* * *
И пока все получалось так, как и планировал император. Оби-Ван очень старался, спрашивал строго, но воспитывал малявок в почтении к императору. И получалось неплохо – во всяком случае, император, лично проверявший работу новой академии, остался доволен.
Гораздо больше, чем лояльность молодых джедаев, волновала Палпатина позиция некоторых сенаторов. Ведь не всем понравилась резкая смена государственного строя, и они не стеснялись заявлять об этом вслух – порой слишком громко...
Особенно бесила одна рыжая бесстыдница. У этой девчонки с Чандриллы хватило бы харизмы и властности сколотить вокруг себя мятежную группу. Чтобы самой замахнуться на трон. И это если еще и не происходило, то было настолько близко, что поневоле забеспокоишься. И тем самым растревожишь своего ласкового и такого послушного джедая...
– Тебя что-то тревожит, я же чувствую... В чем дело? – в голосе и во взгляде искреннее беспокойство и, может, самая капелька обиды: теперь возможность увидеться выпадает реже, чем хотелось бы, и не слишком приятно, когда что-то отвлекает внимание возлюбленного.
– Да сенаторы. Напустили, понимаешь, баб в политику, Амидала хоть не хотела, а эта...
Он не договорил, но Оби-Вану не потребовалось уточнять, кто "эта" – вслух, по крайней мере. Он все же был джедаем, а мысли и эмоции Палпатина сейчас говорили сами за себя.
– Чувствую, она непременно что-нибудь затеет... и явно не одна, – пробормотал император. – Сторонники найдутся, дай только время...
– Замуж бы ее надо, – бросил Кеноби. – И отправить куда-нибудь в глушь, чтоб по уши в хозяйстве и не до глупостей!
– Хм... Замуж, говоришь? – Палпатин усмехнулся, но по глазам было видно, что он всерьез задумался над этой идеей – настолько серьезно, насколько это вообще возможно, когда магистр Кеноби вроде бы невинно гладит тебе плечи, а на деле, хитрец, кажется, взялся расстегивать с помощью Силы застежки на его одежде.
– Знаешь, а мысль неплохая... Только вот, чтобы заставить эту девчонку утихнуть, потребуется муж ей под стать, а с этим...
– Да, с этим определенно проблемы... – вздохнул Кеноби. – Тут нужна сильная и властная натура...
– Сильная и властная... – приподнял бровь Палпатин. – Где же настолько сильную найдешь? Проще самому на ней жениться, чтобы никогда не упускать из виду...
Палпатин старательно прятал улыбку, глядя, как меняется в лице Оби-Ван.
– Ну ты же не собираешься всерьез... – он даже руки на груди скрестил, прекратив свои милые шалости. – Она не простит тебе измены, и фиктивный брак ее не утолит... – и взглядом закончил: а фактического не прощу уже я...
Уже одно это зрелище дорого стоило, но Палпатин, все с тем же серьезным видом, снова подался к Оби-Вану и проникновенно произнес:
– Я же обещал, что никогда не оставлю тебя... Разве я собираюсь нарушать свое слово?
– А я не собираюсь быть третьим лишним, – только в случае с Оби-Ваном можно было поставить рядом слова "смиренно произнес" и "отчеканил". Палпатин внутренне рассмеялся, как же мгновенно его нежный влюбленный магистр превратился в праведника! Внешне, потому что внутри-то сейчас бушует буря, это очевидно... Но, пожалуй, не стоило перегибать палку.
– Ладно, ладно, извини, не стоило так шутить. Больше не повторится...
– Шутить?! – Оби-Ван недоверчиво воззрился на Палпатина. Тот рассмеялся уже вслух.
– О, мой прекрасный и ревнивый джедай, как же ты меня любишь! Ну, прости же меня... Я не удержался... Я готов загладить свою вину хоть сейчас и любой ценой, но... Может, ты закончишь то, что начал?
Судя по взгляду сине-зеленых глаз, слов было недостаточно. Палпатин обнял Кеноби, зарылся пальцами в волосы и прижался губами к шее. Через мгновение джедай сладко вздрогнул, а Палпатин, с явной неохотой оторвавшись от желанного тела, шепнул:
– И все же – ты подал изумительную идею, радость моя... Этой девчонке нужна властная натура... Ты хорошо разбираешься в этом, – голос Палпатина понизился до страстного шепота. – Ты же сам любишь властных и сильных, верно?
– Только... одного... – выдохнул Оби-Ван, окончательно освобождая императора от одежды.
…И он любил так же, как любили его – самозабвенно, неистово, жарко... А Палпатин, поддразнивая и лаская, ведя все выше и выше, горячо шептал:
– Скажи, что прощаешь меня... Ну же, скажи...
– Прощаю... О да, прощаю... – это за секунду до взрыва, потому что сдержаться уже нельзя...
А потом, когда умиротворенный и счастливый Кеноби спал, держа императора в поистине собственнических объятиях, сам Палпатин даже в эти сладкие минуты не позволял себе до конца погрузиться в дремоту, раздумывая о том, с кем надежнее всего будет связать рыжую потенциальную смутьянку... Нужен свой, лояльный человек, но чтобы она никоим образом не почувствовала вмешательства империи в свою личную жизнь... И где же найти такого? Рядом с ней же, в сенате? С одной стороны – рискованно, с другой – естественно... Надо приглядываться к каждому. И сначала, наверное, все-таки поискать в сенате. Разумеется, очень осторожно. А если не получится... что ж, галактика велика.
* * *
В сенате жизнь шла своим чередом. Каждый занимался тем, что ему было ближе и дороже. Некоторые даже влюблялись до сумасшествия – в коллег. Кто-то – взаимно, а кому-то об этой взаимности оставалось лишь вздыхать, глядя издалека...
Палпатин сразу понял, на кого направлен страстный взгляд темнокожего сенатора, земляка ныне покойного магистра Винду. Вот только рыжая девчонка с Чандриллы смотрела, как правило, совсем в другую сторону... Что поделать, политика – требовательная возлюбленная и не терпит соперников.
Ну что ж, парню надо помочь. Он сам-то мирный, лояльный, а страсти направляет в другую сторону. Может, и Мотма в его постели забудет обо всем?
И поскольку вложить в упрямую рыжую голову нужные мысли было затруднительно, следовало заняться напрямую тайным воздыхателем. Дать надежду, обещать помочь... А уж он-то не подведет, стоит только прислушаться к его чувствам... Да просто заглянуть в глаза – взгляд точь-в-точь такой же, как у томящегося желанием и нежностью Оби-Вана... Забавно, но именно Кеноби посоветовал, улучив подходящий момент, лично побеседовать с "намеченным объектом".
– Вы, наверно, думаете, сенатор Макендзи, что ваши чувства совсем безнадежны? – Палпатин, как всегда, улыбался с безграничным пониманием.
– Увы, если бы я только думал... Но я отчетливо это вижу!
– И вы опустили руки, даже не попробовав с ней объясниться? Зря. Вдруг все окажется не так, как вы представляете? Такие женщины, как она, редко выставляют свои личные чувства напоказ, но это не означает, что их нет.
– У нее на уме только политика...
– Возможно, так она маскирует собственную неуверенность. В том, что может нравиться...
– Но разве это возможно... В ее возрасте и с ее внешностью?
– Ей двадцать девять лет, сыну двенадцать – вечное напоминание об ошибках молодости. Она стесняется своих веснушек и думает, что ее время уходит... И очень хочет это скрыть.
– Но... Это же не так!
– Вот и докажите ей это.
– Вот прямо так подойти и сказать?..
– Можете написать письмо.
– Думаете, это поможет?
– Должно. При условии, конечно, что вы вложите в письмо все свои чувства. Искренность никогда не оставит женщину равнодушной.
– Ну что ж, я попробую... Спасибо вам за ваше участие!
…Писал он прямо на заседании, зачеркивал, рвал листы и начинал заново... Порой казалось, что он не найдет нужных слов – и тогда он выискивал взглядом в толпе свой "источник вдохновения". И описывал ее красоту, стараясь не выходить из рамок и не давать воли разыгравшемуся воображению... А воображение, признаться, разыгралось, да еще как... Потому что слова императора до сих пор звучали в ушах, и хотелось верить, что все не безнадежно...
И вот наконец, радуясь, что темная кожа скрывает румянец на щеках, Мбонго Макендзи осторожно запульнул послание по адресу. Как в школе, честное слово... И, видимо, те школьные навыки еще не потерялись – попал точно в цель. С замиранием сердца наблюдал, как Мон осторожно разворачивает послание, скользит взглядом по строчкам – и с каждой секундой румянец на ее щеках становится все ярче.
Она шумно вздохнула и уставилась на темнокожего сенатора. Возмущенно, но куда как больше изумленно. И Макендзи не отводил глаз, с трепетом ожидая конца заседания – хотя и шевелилось смутное нехорошее чувство, что ожидает его как минимум пощечина.
Но был только обжигающий взгляд. И полные достоинства слова:
– Я надеюсь, сенатор, вы бы не унизились до столь глупой шутки?
– Разумеется, нет. И это не шутка.
– То есть вы в самом деле считаете, что я заслуживаю всех этих комплиментов?
– Я считаю, что вы стоите намного большего, поверьте мне...
– Мне приятно, бесспорно... Я польщена, благодарю.
Сердце как-то болезненно екнуло – понимал, что это глупо, но все же в глубине души надеялся на что-то другое... Однако набрался смелости заглянуть ей в глаза, угадать ее мысли. Она трепетала внутренне, спрашивала себя – неужели правда? И рассматривала его – явно благосклонно... Он, похоже, нравился ей – хотя бы внешне, уже неплохо... Может, он даже улавливал от нее, своими невеликими способностями к Силе, первобытный женский импульс: от него стоит родить! Если бы она сама могла сейчас ощутить его чувства к ней... Хотя, может, они бы ее смутили... Но вот она улыбнулась ему – как-то непривычно робко, совсем по-девчоночьи. И тут же привычно взяла себя в руки:
– Ну что ж, ваша смелость заслуживает награды.
Сердце Макендзи снова екнуло. Неужели...
– Давайте для начала куда-нибудь сходим, познакомимся поближе, – продолжала Мон.
– К-конечно! – вот он, долгожданный шанс! Наконец-то выпал, и уж теперь-то Макендзи его не упустит...
* * *
И через пару дней Палпатин с удовлетворением отметил, что его план срабатывает. С заседаний эти двое уходили только вместе, а восторженно-влюбленный блеск во взгляде Макендзи понемногу начал появляться и в глазах Мон...
И вот однажды, перехватив очередной "обмен взглядами", Палпатин понял – сенатор Макендзи вознамерился перейти к решительным действиям...
– Сегодня я буду спокоен, – сказал он Оби-Вану. – Этой ночью госпоже сенатору явно будет не до бунтарских идей...
– Главное, чтобы потом она не взялась за старое... когда пройдет хмель, – но скептицизм Кеноби был скорее привычной данью чему-то. Он-то знал, как долго может длиться то, что люди зовут хмелем...
– Не волнуйся. Чувствую, Макендзи постарается, чтобы она не опомнилась от своего счастья как можно дольше. Вдобавок, насколько я знаю данного сенатора, он сделает все, чтобы не выпустить свою любовь из рук...
– О чем это ты?
– Он увезет ее к себе, думаешь, ему нужна политика? А у них там жизнь интересная, сплошная борьба за выживание, она полюбит этот край, станет там всем родной матерью, потому что она любит Макендзи и любит трудности...
– ...и самое главное, не будет создавать трудностей тебе? – усмехнулся Оби-Ван. – Надо же, как ты угадал...
– Я же политик. И, смею надеяться, немного разбираюсь в людях...
– Это верно. Но все-таки, – Оби-Ван странно сверкнул глазами, – кое в чем ты ошибся.
Палпатин удивленно приподнял брови.
– Неужели?
– Да, – Оби-Ван шагнул к нему. – Эта ночь будет для вас очень неспокойной... мой император.

Июнь-сентябрь 2011, май 2012