У границы

                Всего—5,8 стр.
                рассказ, основанный на реальных сновидениях          

     Я совершенно не понимаю, зачем я поехал в этот поселок, которого даже нет на карте, потому, что он, скорее всего, не существует вообще, поехал в этот мифический поселок Сафарово, находящийся где-то за Выборгом у самой финской границы и поехал с почти незнакомым мне человеком, но зато сразу же подкупившим своей природной открытостью, идущей словно из самой глубины души, имеющим такую хрестоматийную бороду, но не торчащую кое-как лопатой, как у позднего Льва Толстого, а культурно подстриженную, в стиле не то Чехова, не то Бунина… А каким хорошим и покладистым он был человеком! Я говорю «был» не потому, что сейчас он стал плохим, или же, умер, а потому только, что теперь, когда все так запуталось, я не могу уже сказать, где он и жив ли еще, и кто он, и что он вообще за человек!..
     Познакомились мы незадолго до этой злополучной поездки чисто случайно в одном литературном клубе, о котором здесь нет смысла подробно говорить. Не то, чтобы Петр Иванович был литератором или даже писателем — нет, он был прежде всего читателем и особенно — слушателем, и это тоже странно, потому что в таких местах собираются, как правило, люди хоть что-нибудь пишущие. Но зато каким он был слушателем! Бывало, когда читались какие-нибудь интересные для него стихи или проза, он весь подбирался,  вытягивался, и, затаив дыхание, слушал и слушал. Сперва мне, да и другим, казалось, что он делает это из скромности или из желания понравиться (многие литераторы редко так внимательно слушают своих сотоварищей), но потом я понял, что это у него выходило совершенно искренне и непроизвольно.
     Когда мы, наконец, отправились, то поехали почему-то на автобусе, хотя быстрее и логичнее было бы добраться до Выборга на поезде, но Петр Иванович особенно на этом настаивал. «Вы увидите, какие там виды открываются!» — с воодушевлением убеждал он меня, — «там совершенно особенная природа, а из поезда ничего этого не увидишь — там либо одни леса, либо поселки да садоводства…»
    И мы выехали из Парголово через Сертолово на обычном рейсовом автобусе, и поначалу я не понимал, что же необычного в открывавшихся за окном видах, но вскоре и впрямь началось что-то странное — такого необычного пейзажа я не видел и даже не предполагал здесь увидеть. Сперва шел обычный карельский лес, но вдруг за Черной Речкой сосновые шпалеры отступили, и я увидел большую долину с невысокой растительностью, а затем, за новыми поворотами, открылись и вовсе необъяснимые виды: справа за шоссе образовался глубокий каньон, а далеко внизу и впереди развернулись какие-то холмы с синеватыми рощами и перелесками, причем можно было проследить три-четыре плана удаления, как на картинах Иоахима Патинира, Яна Брейгеля Бархатного или Руланта Саверея. Но я до этого точно знал, что никаких каньонов здесь нет и быть не может!..
     Когда мы приехали в Выборг, Петр Иванович предложил немного передохнуть, и мы прошлись немного по городу возле вокзала, зашли в какое-то кафе и перекусили. Я все порывался осмотреть Выборгский замок, который виднелся в отдалении, но Петр Иванович сказал, что это нас надолго задержит, и что лучше это сделать на обратном пути… Затем мы вернулись на вокзал, и он пошел покупать билеты на поезд до этого самого Сафарова. Но тут неожиданно возникла заминка: поселок этот находился в приграничной зоне и ему не хотели продавать билеты без специального разрешения, но Петр Иванович так задушевно упрашивал кассиршу, что она в конце-концов согласилась — наверное, ей частенько приходилось с этим сталкиваться, поскольку местные жители не считали нужным обзаводиться для себя какими бы то ни было справками, показывая обычно паспорт с пропиской. Но когда Петр Иванович показал ей свой паспорт и мой в придачу, то оказалось, что у нас с ним один и тот же адрес, хотя он со мной вовсе не жил, но я, естественно, не сказал этого вслух.
     — Так вы что же, живете в Сафарово? — спрашивала Петра Ивановича кассирша.
     — Да конечно живу!
     — А прописка-то ленинградская! (так тогда назывался наш город).
     — Да, я долго жил в Ленинграде, а из Сафарово выписался…Там же есть штамп!.. А теперь снова еду, у меня там дом остался,  огород, знаете-ли. Надо посмотреть, что и как, не украли ли чего…
    В конце-концов ему продали два билета, и мы поскорее отошли от касс. Но сразу уехать не удалось, поскольку ближайший поезд отменили, и нам пришлось ждать еще пол-часа. Когда мы, наконец, сели в электричку, то Петр Иванович, повеселев, сказал: — Ну,  теперь уж скоро приедем! Вы,  Алеша,  увидите, как там у меня хорошо!..
    Когда поезд тронулся и пересек Выборгский пролив, оставляя слева суровый замок, обрамленный двумя мостами, и, миновав бастионы Анненкорна, пошел по острову вдоль сплошного массива парка Монрепо, я во все глаза уставился в окно, потому что никогда еще не видел Выборга с этой стороны и не подозревал, как он может быть красив. Миновав второй мост, поезд снова въехал на архипелаг и через несколько минут остановился на станции Селезнево. Это, как сказал мне Петр Иванович, был последний сравнительно крупный поселок на пути к границе.  Миновав ничтожное Кравцово, мы вышли на станции Лужайка, дальше которой электрички не ходили, но вокруг, насколько это можно было заметить,  вовсе не было никакого поселка,  а находился только какой-то местный магазинчик, да несколько заурядных домиков в отдалении, за которыми высились лишь вековые ели. 
   — Ну, и где же ваш поселок? — в недоумении спросил я. Мне уже начинало казаться, что Петр Иванович что-то напутал — а если б я не знал его до этого как в высшей степени порядочного и честного человека, то мог бы подумать, что он специально заманил меня на какую-то глухую станцию, но для чего? Никаких особенных денег и ценностей у меня не было, и он об этом знал…
     — А недалеко поселок, Алеша, я разве вам не говорил? Он не у самой станции находится, нужно пройти вот немного… А автобусы здесь не ходят, так что придется пешочком… Да вы не сомневайтесь, я не обманываю вас!
    Мне и впрямь стало немного стыдно, что я позволил усомниться в честных намерениях Петра Ивановича, и вскоре мы уже бодро шагали по проселочной дороге, ведущей прямо в неприветливый лес. Странно только,  что на самой станции и близ нее нам почти никто не встретился, но Петр Иванович объяснил это тем, что поселок маленький, а живет в нем еще меньше, так что никто просто так не ходит туда-сюда, только в магазин за хлебом  да продуктами.  А сам поселок хороший, тихий, дома все финские еще с той поры остались, а один из них — его, и при нем участок в 20 соток, а можно и больше отхватить, никто проверять не будет — вокруг ни души и только брошенные деревни…
    Между тем было уже около шести часов вечера, но августовские дни длинные, так что мы считали, что еще день. Вскоре высоченные ели отошли в сторону и мы вступили в какую-то лощину, поросшую редколесьем и кустарником. Стало даже теплее, поскольку теперь солнце не заслонялось высокими деревьями. Когда дорога взошла на небольшой холм, то вид, открывшийся с него, был не менее интересен, чем тот, который мы наблюдали по дороге в Выборг, только разве что меньшего масштаба — мы, действительно, находились в большой лощине или долине, вокруг которой росли сплошные хвойные деревья, но никакого жилья не было и в помине! Вскоре мы по шатким мосткам перешли небольшую речку, и Петр Иванович сказал, что сейчас чуть в стороне будет старая помещичья усадьба, и действительно, вскоре за редкими деревьями мы увидали небольшой каменный двухэтажный дом с черепичной крышей и зияющими глазницами окон. Несмотря на полное запустение, дом этот выглядел так живописно и даже уютно, что оставалось только предполагать, как он выглядел в прежние времена, когда в нем жили хозяева. И тут Петр Иванович вдруг предложил осмотреть этот дом, вернее — показать его мне, поскольку сам он частенько туда заходил, используя его как охотничью избушку. И странное дело, вместо того, чтобы скорее идти в пресловутое Сафарово и добраться туда до темноты, я, словно поддавшись некой магии одинокого живописного дома в не менее одинокой и живописной местности — с легкостью согласился. И мы двинулись к заброшенному дому, свернув с прежней дороги на совсем уж узенькую тропку. Но чтобы подойти к нему, нужно было, оказывается, миновать целую систему каких-то заросших прудов со сгнившими сваями по довольно шатким мосткам. Я опасливо по ним ступал, но Петр Иванович все успокаивал меня, что тут, мол, не глубоко, хотя мне вовсе не улыбалась перспектива искупаться в незнакомых полуболотных прудах. Но когда мы добрались до самого дома, то я увидел, что перед входом был еще какой-то ров, окружавший дом со всех сторон и через него не было никакого перехода.
    — Да это крепость какая-то! — воскликнул я не то от удивления, не то от досады.
    — Да, именно крепость! — согласился Петр Иванович — так, знаете-ли,  безопаснее, —заметил он, словно жил здесь, — погодите-ка! — и, отлучившись в близлежащие кусты, он вернулся оттуда с несколькими длинными и крепкими досками. Когда мы их установили, то двинулись прямо к входу. Входная дверь, как ни странно, не только была на месте, но была еще, кажется и заперта. Петр Иванович шел первым, а я за ним, и когда он ступил на бетонную плиту бывшего крыльца, доска спружинила, и я, поскользнувшись, упал в ров. Было, действительно не глубоко, но вода была странно-холодная, и дно было такое вязкое, что я чуть не завяз, как в болоте. Но Петр Иванович вовсе не бросился мне помогать,  так как на узких досках это было невозможно, и он тоже упал бы в воду — он только ободрял меня и подавал ценные советы, как мне скорее выбраться. Благодаря этому я вскоре и выбрался на крыльцо, но промокнув до последней нитки. Петр Иванович принялся меня утешать:
    — Ничего, сейчас камин затопим, согреетесь, у меня есть тут один обжитой уголок!
   Когда он отпирал дверь, я лишь заметил, что в дом можно забраться и через окно, на что Петр Иванович ответил, что это не так-то просто, что надо сперва преодолеть ров,  а это и по мосткам нелегко, как я только что сам убедился, да потом, — это никому не нужно — все местные и так тут периодически бывали, а других здесь нет,  да и про дом больше никто не знает…
    Внутри, к моему удивлению, было довольно чисто, хотя сразу бросалось в глаза, что дом не жилой. По чугунной витой лестнице мы взошли на второй этаж и там Петр Иванович проводил меня в жилую комнату, где стоял диван, стол, несколько стульев, кровать, а в углу — была свалена какая-то охотничья амуниция. Одно окно было затянуто полиэтиленовой пленкой,  а у  второго он пленку отогнул, чтобы было светлее, и затопил камин, который сразу придал комнате жилой и уютный вид. Мне пришлось снять с себя почти всю одежду, и я почувствовал, что в комнате довольно холодно.
    — Ничего, это потому, что здесь давно никого не было, — молвил Петр Иванович, —сейчас камин разгорится и станет теплее…
     Вскоре стало, действительно, теплее, и мне было только неловко сидеть перед моим сопутником в трусах, которые я наотрез отказался снять. Петр Иванович развесил мою одежду возле камина на каких-то импровизированных веревках, и она должна была вскоре высохнуть.
    Время было около восьми вечера, и Петр Иванович сказал, что нам придется здесь заночевать — до поселка еще прилично идти, а вечером лучше по лесу не шататься, мало ли чего…
    — Но ведь здесь никого нет! — удивился я, — только местные жители!
    — Так-то оно так, но лучше все-таки переждать… Место здесь слишком пустынное, да и звери кое-какие водятся…
    Я хотел было сказать, что не надо было вообще сюда заходить, что идя прямой дорогой,  мы бы уже, наверное, дошли до Сафарово, но почему-то передумал. Мне начинало казаться, что Петр Иванович заранее собирался заночевать в этом доме, но почему же он не предупредил меня? И здесь я впервые засомневался в его честности. Но нельзя было сказать, чтобы я заподозрил его в чем-то нехорошем — я все-таки успел его достаточно изучить, чтобы решиться на такую поездку, но мне стало казаться, что у него могут быть от меня секреты, и что мы идем в это Сафарово вовсе не только для того, чтобы погостить в его домике и насладиться нетронутой природой. 
    Когда стемнело, то я заметил, что неплохо бы поужинать чем Бог послал, на что Петр Иванович сказал, что на ночь вредно много есть, а утром он сам приготовит нам завтрак. Мы попили пустого чаю и легли спать, но я долго не мог заснуть на новом месте. Мне чудились всякие посторонние шумы то из дома, то снаружи, но постепенно усталость взяла свое, и я медленно погрузился в сон, словно в какое-нибудь местное озеро, которое на самом деле оказалось болотом.
     А утром выяснилось, что Петр Иванович исчез. Вернее,  в нашей комнате его не было, а когда я встал и осмотрелся, то заметил на столе записку: «Алеша! Ради Бога не обижайтесь на меня, но я вынужден отправиться на разведку местности, т.к. мне кажется,  что мы заблудились. Оставляю вам кое-какие продукты и чай из своих запасов. Постараюсь скоро вернуться».
     — Что за ерунда! — пробормотал я, перечитывая записку во второй и в третий раз, —какая разведка местности? Он что, разыгрывает меня? Ведь он сам говорил, что знает здесь каждую тропу, и вчера, вплоть  до поворота к этому дому, мы же шли верно!?
     Но упоминание о еде меня взбодрило, и я тут же почувствовал сильный голод. Заварив чай, я с жадностью набросился на консервы, сыр и колбасу, но их оказалось вовсе немного. И тут вдруг мне пришла странная мысль: а зачем это Петр Иванович оставил мне свои запасы, если он обещал скоро вернуться? Значит, он в этом вовсе не был уверен, и скорее всего, мне придется его ждать неопределенное время… А вдруг он совсем не вернется? Что я буду здесь делать? Хорошо еще, что мы не успели зайти слишком далеко (как мне тогда казалось)!
     «Да нет же! — вновь говорил я себе,— с какой стати ему меня бросать? Какая ему от этого выгода? Да еще и продукты оставлять? Если б он захотел меня ограбить, то мог бы это сделать ночью, когда я спал, но у меня и взять то нечего!.. На убийцу и злодея он не похож… нет, не может быть!» Размышляя таким образом, я подошел к окну и, отогнув полиэтиленовую пленку, которую мы закрепили на ночь, стал обозревать окрестности. Было тихое солнечное утро. С высоты я заметил вокруг дома остатки фруктового сада и даже полузаросшие дорожки, на что не обратил внимания, когда мы шли сюда. Далее тянулась эта странная система запруд, а еще дальше, километрах в трех, видно у самого края  лощины, виднелась сплошная стена  хвойного леса.
     И тут я невольно стал вспоминать сон, снившийся мне в эту ночь. Мне снилось, будто бы я ехал на телеге по лесной дороге с каким-то бородатым старцем, и чем дальше мы продвигались, тем уже становилась дорога, выше и мрачней деревья. Вот над нами уже почти сомкнулись высокие и мрачные ели. Всю дорогу мы молчали, и лишь когда лес стал гуще, старец туманно намекнул мне,  что впереди нас ждет какая-то встреча, возможно и опасная. И далее мы ехали, еле пробираясь сквозь нависшие черные ветви, и наконец, лошадь уже не могла дальше идти, и тогда мы оставили ее и пошли пешком. И тут из-за поворота мимо нас вдруг пролетела стрела, но так неестественно медленно, словно в замедленном показе кинофильма… Вскоре мы заметили за тесно сомкнутыми деревьями бревенчатую хижину,  и в ней-то и должно было находиться что-то для нас важное, но что там было, я не помнил… Затем — старец исчез, а я с какими-то неожиданно появившимися людьми стал переносить небольшие кованые сундучки из хижины в лодку. Да, недалеко за хижиной был пологий спуск, деревья редели, и начиналось не то большое озеро, не то даже море с удобными бухтами. Все было окрашено в сумеречно-закатные тона и это усиливало состояние тревоги и неизвестности… Через некоторое время мы уже плыли по бухте, лавируя между подводными и надводными камнями. Вокруг меня возникли какие-то матросы в тельняшках и белых панамах, напоминающих головные уборы американских моряков. А затем вдруг возник образ какой-то воинской части под Петроградом — не то мы приплыли туда, не то — это уже новый сюжет сна, но ее ненастоящность ощущалась даже во сне: вся служба состояла из долгих и бессмысленных рапортов нижестоящих военнослужащих вышестоящим, а на выходные всех отпускали по домам…    
     Я безуспешно прождал Петра Ивановича часа три, пытаясь как-то соотнести сон с реальностью. За это время я обошел весь дом, и первый этаж тоже. Нигде, кроме этой комнаты на втором этаже, не было никаких признаков жизни. В конце-концов я решил возвращаться на станцию. Но это оказалось не так-то просто. Во-первых, когда я стал переходить злополучный ров по скользким мосткам, то чуть снова не свалился в воду. Во-вторых, когда я, как мне казалось, пошел по дороге, ведущей к станции, то вскоре вместо этого забрел в какие-то заросли с мелким кустарником, так что дальше и пройти было нельзя. Пришлось возвращаться. Но это легко сказать! Обратно-то дороги точно не было и мне пришлось идти наугад. Проклиная все на свете, я снова вернулся к проклятому особняку, самый вид которого показался мне уже зловещим. Мне вдруг показалось, что я сам не смогу выбраться из этого заколдованного места! У дома я еще раз покричал Петра Ивановича, но только глухое эхо отзывалось мне в ответ. Было уже три часа дня, и мне вовсе не хотелось ночевать здесь еще одну ночь. Успокоившись, я попытался точно вспомнить, как мы сюда шли и как сворачивали — направо или налево. Я всегда прекрасно ориентировался на местности, но здесь у меня почему-то не получалось. Я снова неспеша, словно боясь ошибиться, двинулся от дома к той дороге, по которой мы сюда пришли. Пока я шел правильно: другой тропинки от главного входа в дом не было, и вскоре я вышел на ту самую дорогу. Но здесь нужно было точно решить — направо идти или налево. Я был уверен, что направо, но чтобы вновь не ошибиться, я повернулся так, как мы шли вчера,  и тогда мы повернули налево, значит — я был прав. И с легким сердцем я зашагал по дороге к станции. Но вскоре снова зашел совсем не туда — опять в какие-то запутанные кустарники, и был вынужден вернуться к повороту на злополучное имение. Но к самому дому я не пошел, поскольку понял, что сбиваюсь с дороги уже после того, как выбираю правильное направление к станции. Значит — нужно шаг за шагом вновь пройти начало пути и выяснить, почему я захожу в какие-то ненужные заросли. И вскоре я понял свою ошибку: дорога, по которой мы шли к повороту на имение, действительно раздваивалась, но это раздвоение было заметно только тогда, если идти обратно. Собрав остатки сил, и поминая недобрыми словами Петра Ивановича, который так и не появился, я двинулся по правильной дороге, и вроде шел верно — по крайней мере местность мне показалась знакомой. Вскоре лощина закончилась, и я вступил в сплошной лес, но так и было, когда мы шли сюда: сперва был лес, а потом — лощина. Через некоторое время я заметил впереди себя двух человек — мужчину с бородой и с ним — девочку. Очевидно, это были местные грибники. Нагнав их, я спросил, верно ли я иду к станции, и они ответили, что верно. У меня отлегло от сердца. Поблагодарив их, я прибавил шагу, не обращая уже внимание на то, что мужчина этот, в общем, был похож на пропавшего Петра Ивановича, только вот немного постарше…
     Еще через час я вышел, наконец, к станции. Было пять часов не то дня, не то вечера. Купив в местном магазине пива и булку, я пошел смотреть расписание, и оказалось, что поезд будет довольно скоро. Взяв билет, я уселся на одну из скамеек на платформе и стал пить пиво. Все было хорошо, мне не нравилось только то, что на станции почти не было народа, и я на этой платформе был как на ладони. В те времена не было принято проверять документы у случайных прохожих, но все-таки, здесь — пограничная зона, хотя я до сих пор не видел ни одного милиционера и ни одного пограничника. Вскоре из Выборга пришла электричка, и здесь она после недолгой стоянки должна была идти назад. Когда я сел в вагон и окончательно успокоился, то мне вновь пришли мысли о Петре Ивановиче. Зачем ему было обманывать меня? Ведь теперь это стало очевидным! Не может быть, чтобы он заблудился в местности, в которой вырос и знал все тропинки… И вдруг я понял, в чем дело! Ну конечно! Он просто ушел к финской границе, намереваясь ее перейти! Вся наша поездка в его пресловутое Сафарово оказалась лишь маскировкой, и, скорее всего, такого поселка вообще не существует! Теперь мне становился понятным наш незапланированный поворот к заброшенной усадьбе — мы именно к ней и шли, чтобы переночевать! Вернее, Петр Иванович шел, чтобы рано утром, со свежими силами перейти границу у реки… Но как же он ушел, почти налегке, и удалось ли это ему?! Впрочем, это уже не мое дело, но я решительно не понимал лишь одного: зачем ему понадобился я, неужели одному это проделать было не легче? Двое ведь привлекают больше внимания! И тут я вспомнил странную историю с нашими паспортами, вернее то, что наши адреса совпадали! Может быть Петру Ивановичу был нужен мой паспорт, вернее то, что мы как-бы родственники… Но ведь и без этого можно было обойтись!
     Так или иначе, но больше я никак не мог объяснить эту странную историю, да к тому же  почувствовал, как устал, и, прислонившись головою к оконной раме, задремал. Может быть, потом я по-настоящему заснул, потому,  что приснилось мне следующее:  будто я работаю в каком-то музее, и мне поручают отыскать некий поселок около города, но ни на одной карте его нет. И я, смеясь, говорю кому-то, что послал подальше тех, кто дал мне такое задание, а мне говорят, что отказаться от этого не так-то просто… Затем — я и мои друзья стоим в каком-то холле перед входом в большой зал. Ко мне подходят еще люди, мы здороваемся и вдруг я вижу свою давнишнюю любовь — Элеонору С. в легком белом платье; я подхожу и говорю ей что-то, но разговор наш не клеится — мы обижены друг на друга из за того, что долгое время не могли увидеться… После этого — какой-то провал, и далее я вижу,  как мы с какими-то людьми все же едем отыскивать этот злополучный поселок, который мне поручили найти. Ехать далеко, но виды открываются совершенно необыкновенные. С шоссе мы сворачиваем на грунтовую дорогу, и она все петляет. Чем дальше мы идем, тем мрачнее и выше подходят деревья с обеих сторон. Дорога начинает идти в гору. «Ничего себе,— думаю я, — недалеко от города!». Затем дорога делает крутой поворот, деревья расступаются, и мы вдруг видим, что стоим на высоком каньоне, а далеко внизу простирается залитая солнцем  долина в голубовато-зеленоватых тонах с виноградниками, белеющими домиками крестьян, с какими-то загадочными строениями у самого горизонта. Все удивлены и молча рассматривают открывшуюся панораму. Затем все они куда-то разбредаются, а я остаюсь с какой-то женщиной 30-35 лет. Мы о чем-то беседуем, рассматриваем долину, затем я ее сильно обнимаю и целую, а что было дальше — не помню…
     И теперь, невольно окидывая взглядом все это непонятное и невероятное происшествие, я невольно начинаю сомневаться в реальности Петра Ивановича, и в то же время все более и более проникаюсь мыслью о нашем внутреннем с ним родстве — совершенно необъяснимом, но от этого не менее реальном и важном для меня. И еще — меня не покидает почему-то одна мысль, могущая показаться многим либо смешной, либо претенциозной — мысль, что теперь я невольно должен жить за себя и за Петра Ивановича, хотя он вовсе не обязательно погиб; жить в этой жизни, потому как в другой, где бы она не проходила — ни он, ни я в этом бы вовсе не нуждались.

                Набросано в нач. 90-х гг. Окончено в дек. 2004               


Рецензии
Мудрёно. Фантастично!

Тульский   02.10.2018 20:52     Заявить о нарушении
На это произведение написаны 2 рецензии, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.