Мирабелла Озерова
ВЫ МОЖЕТЕ БЫТЬ СВОБОДНЫ
Глава 1. КОНЕЦ «ЗОЛОТОГО ВЕКА»
- А по-моему, розовый цвет не должен исчезать из женского журнала никогда! Даже при самой брутальной моде, при самых, как это вы сказали? «Деловых» временах? Так вот при них ещё больше нужна нам та сластинка, та блёстка лёгкости, которая отличает нас от противоположного пола!
Это были последние слова Алтеи перед тем, как в освещённый ничего не подозревающим солнцем кабинет ворвались допотопные захватчики в современных костюмах. Громкими криками, напоминающими одновременно команды погонщиков скота и армейские приказы, всех-всех-всех - журналистов, фотографов и главного художника Алтею принудили покинуть оторопевший кабинет, звенящий угрозами этаж и самоё здание девятнадцатого века, содержавшее в своих изразцово-барельефных внутренностях издательский дом «Золотой Век».
Таблички с этим названием, впрочем, уже не было. Прямоугольник растерянно стоял посреди каменной стены, ожидая, что его наготу с минуты на минуту прикроют какой-то другой надписью, но тщетно – чудесный образец заказной архитектуры новый владелец определил под слом. Современность подчеркнула расчётливым ногтем стоимость клочка земли в этом районе и повелела вознести здесь небоскрёб. Работники издательского дома передавали траурную весть из уст в уста, утешая друг друга здравым размышлением, будто бы среди офисов новостройки обязательно будет один-два редакционных, а стало быть, работу можно не вычёркивать из списка своих ежедневных морок. Некоторые даже гордились тем, что вскоре получат возможность смотреть на город свысока, но их нервные перемигивания разбивались об одинокую фигурку, стоящую с задранной головой в немом прощании с домом, увитым вдохновением. Алтея знала историю здания вовсе не потому, что была художницей. Она ещё в школе, до выбора профессии, до интереса к «Золотому Веку» и его гнезду увлеклась биографиями великих архитекторов, музыкантов, танцовщиков, книжных иллюстраторов.... Маленькие витые колонночки говорили ей о любви так же откровенно, как свившиеся руки богатой наследницы и одарённого иммигранта, нечёткого на всех фотографиях. Эхо панно повторяло сюжетами все терзания, все обречённые на примирение ссоры, все пылающие утра и белеющие ночи, выпавшие на долю тайных любовников. Этот дом был бы хорош и сам по себе, профессионал поразился бы уравновешенности переливающегося через край декора, а неиспорченный искусствоведеньем малыш потянул бы к его сладостям руки, но дом был ещё и живым воплощением любви, от которой ничего больше не осталось – ни самих участников трагикомедии, ни их детей, ни могил, на которые несуществующие дети несут и сегодня небывалые цветы в воображении Алтеи.
Сирена оповестила все соседние кварталы о прибытии машины, решившей увезти бывшего владельца бывшего издательства. Он придерживал сердце в груди, чтобы оно не соскочило с носилок, а его дочь, высокая, тонкая и нервная, пританцовывала в бессилии, как оленёнок, и глаза Брониславы были ещё более оленьими, чем обычно. Алтея подошла со словами:
- Ведь его увезут в ту больницу, которой он делал пожертвования? Тогда не о чем беспокоиться, они его из гроба подымут!
Папина любимица бросила на крошечную художницу полный ненависти взгляд и укорила:
- Как ты можешь!
- Я говорю, как есть, ничего же обидного....
Алтея и Бронислава редко понимали друг друга, но дочь издателя никогда не доводила до ссоры, потому что знала – её подруга-открытие однажды произведёт фурор. «И я хочу быть в первом ряду, когда эта бомба взорвётся!» - говорила она. Единственная из детей своего отца, Бронислава переняла его умение отыскивать таланты. Чувствительность камертона, казалось, была заложена в её костях, тонких и светлых, почти просвечивающих на солнце, в пальцах, успевающих погладить кошку, пробегающую, как дрожь, и в парадных голенях гарцующей породистой лошадки, которые были намного длиннее обычной голени обычного белого человека. Если она указывала на булавочное личико в углу фотографии, статист вскоре получал главную роль, а если чьё-то имя казалось ей любопытным, можно было не сомневаться, что оно прогремит.
Папаша кудесницы-дочки с плотным удовлетворением улыбался, как будто обходя великолепную, выращенную им тыкву, когда думал о передаче в столь надёжные и ухоженные руки издательского дома «Золотой Век» - и сердце его поразила в тот апокалиптический день именно мысль о Брониславе. Сам он был достаточно стоек и думал даже, что это присуще каждому, кто выстоял в борьбе с ненастьем юности и вошёл в пору закалённой зрелости. Ему было невдомёк – обычный человек не тратит столько сил на исполнение одной мечты за другой, обычный человек предпочитает, вяло ткнув пальцем, объявить мечту нежизнеспособной, улечься к солнышку пузом и посмеиваться над своей детской «глупостью», поливая грязью тех, кто на «глупостях» зарабатывает миллионы. Отец белокурой Брониславы, впрочем, тоже мог со знанием дела порассуждать о «глупостях» - зачем было ввязываться в производство фильма, разведение лошадей, исследовательскую экспедицию, конкурс изобретателей или ту цирковую историю, о которой трубили все газеты?! Все эти предприятия заканчивались разорением и новым витком разочарования в людях, все они ложились на сердце пласт за пластом, после каждого фиаско приходилось отстраивать заново и свою империю, и стену вокруг глазастой мальчишеской души, но каждый вечер воспоминаний отец и дочь завершали выводом – выведенные лошади того стоили! Каждый взлёт хоть немного перевешивал тяжесть падения, дозы счастья от любимого занятия всегда хватало, чтобы сквозь безденежье пробраться к следующему. Да и опыт кое-что давал – теперь финансовая соломка была подложена заранее, а дети приготовлены к вероятности получить на праздник устные поздравления вместо фотосессии с любимой футбольной командой.
Бронислава даже находила интересным время от времени поиграть в бедность. В детстве она, бывало, заворачивалась в драгоценное восточное покрывало и математически делила несколько хлебов на множище голодающих, вдохновлённая, видимо, историей из пошло иллюстрированной книги (даже заигравшись, она не представляла в роли голодающей себя). В школе спокойно носила уродующую форму, сочинённую для того, чтобы молодые некрасивые училки чувствовали хоть в чём-то превосходство над остроумными, желанными и беззаботными ученицами. Вне школы Бронислава одевалась так, чтобы не вызвать зависти ни у одной простушки-дурнушки (о, эти вылизанные маслами руки, безупречно прямые, тонкие светлые волосы, летящие за хозяйкой вместе с призраком смытого вчера аромата, это лицо, утыкавшееся вечером в нежную и свежую наволочку, эти диснеевские глаза со всевозможностью в сверкающих зрачках – какую неутомимую зависть вы продолжаете и по сей день вызывать в неухоженных головах золушек, не имеющих даже комнаты, чтобы хлопнуть дверью после ссоры с мачехой!). Повзрослевшая Бронислава нашла своё тайное счастье в том, чтобы покупать вещи знаменитостей и ходить с потрёпанной, скажем, сумочкой, переполняясь внутренним сиянием. Она верила, что приобретает часть великого человека, так как чуяла свою связь с вещами и почитала туфли чуть ли не первородным продолжением ног. Иметь то, что носила любимая актриса, - всё равно, как если бы она по-дружески предложила обменяться на вечер одеждой. Как будто у Брониславы больше друзей, чем на самом деле. Но друзей тайных. В отличие от братьев и сестёр, эта серьёзнейшая дочь своего отца любила в своём богатстве именно тайну.
Алтея открыто презирала привычку прибедняться и не замечала, что сама частенько прикладывается к той же бутылке. Ах, как сладко гению творить в келье, упиваясь своей невидимостью и предвкушая удивление мира, когда грёзы наконец выпорхнут из серой, под кожу подделывающейся мягкой папки прямо на пахнущие типографией страницы! Талант возвышал Алтею над простыми смертными так же трепетно, как танцовщик возносит балерину к вершинам аплодисментов. Для Брониславы похожее чувство заключалось в простой, никогда не произносимой фразе: «А ведь я здесь всех могу купить....».
Существовала и третья вариация на ту же тему - неостудимая, как талант, и интимная, как деньги. Работавшая интервьюершей чернокудрая Лилия скрывала своё тайное удовольствие пуще всех. Она была настоящей женщиной. В том состоянии игривости, бескомпромиссности, ревнивости, какое немногих из нас охватывает пару раз за жизнь, она пребывала всегда. Купив в один день в одном и том же отделе чулки с кружевом вместо шва, они с Алтеей преследовали противоположные цели – художница прикрывала сексуальной одеждой своё нежелание растрачивать душевные силы на обольщение кого бы то ни было, а писака-задавака вцеплялась в каждую новую вещь, подолгу размышляя у зеркала, какая поза и какая из натренированных улыбок лучше оттенит вот тот завиток, похожий на знак вопроса.
Эротизм Лилии был направлен на собственное тело, на туфли, повторяющие его изгибы, и на те мускулистые руки с рельефом вен и бессолнечным следом от часов с турбийоном, которые могли страстным и властным движением очертить вышеупомянутые изгибы в скомканной темноте итальянского театра.
Руки принадлежали Эмилю. Он работал на такой же должности в таком же, зеркально обставленном кабинете, только брал интервью исключительно у представительниц прекрасного пола. Считалось полезным, если промеж банальных вопросов проскочит искра обольщения, и Эмиль искрил, как исправная молниеносная машина Тэслы. Лилия по себе знала, что вреда от перестрелки смущёнными смешками – не больше, чем естествоиспытателю, одетому в сорокакилограммовую броню и сидящему в электропроводящей клетке. Секс проскользит по поверхности, как миллионы вольт – по металлу доспехов, не дотронувшись даже до кожи, что уж говорить о душе, о чувствах! Лилия могла даже припомнить случаи, когда натуральнейшее сидение на коленках воркующих пижонов не затрагивало ничего, кроме её репутации. Она равнодушно вела любовную игру и распалялась только от того, как это выглядело со стороны. Ей нравилось будто бы смотреть фильм со своим участием, но роль свою она играла с насмешкой великой актрисы, сумевшей синхронизировать томные вздохи с движением пятки, всласть расчёсывающей комариный укус на колене. Таково было её представление о порядочности. Никогда не отдаваться, но подглядывать за собой отдающейся. Раздваиваться в те моменты, когда, говорят, и двое становятся одним. Было подозрение, что она любит только себя и все жаркие взгляды посылает вовне лишь для того, чтобы посыльные возвращались с ответом: «Да, прекрасна!», но разве любить себя – так уж запретно?
В час заката (красивого до неприличия, если учитывать, что только-только закатился «Золотой Век», и не успел ещё остыть след машины, уносящей его создателя) Алтея в фиолетовом дизайнерском шедевре из шершавой ткани в тон облакам и черноплащная с алой изнанкой Лилия сидели на леденящей скамейке в мало кому известном уголке ближнего парка. Здесь, упиваясь иллюзией природной наготы, можно было отобрать у центра города все его бряцающие орудия пыток и в тишине съесть то, что было взято на обед, да за делами забыто. Этим юная троица занималась под прикрытием кустов ежевечерне, и сейчас художница с интервьюершей медлили доставать свои вегетарианские котлетки, поджидая торопливых шагов третьей составляющей обычного финала дня.... Но нет, шагов не было. В суматохе никто не заметил, куда делась душа издательства, божественная Бронислава.
- Она не придёт уже больше никогда, нас объединяла только работа, - высказалась Алтея, приступив-таки к трапезе.
- А мне ещё как-то надо сказать Эмилю, - ответила своим мыслям задумавшаяся Лилия.
Почти муж отсутствовал. В соседнем городке был двухдневный конгресс, на который удалось заманить какую-то особо скрытную персону, и Эмиль, видимо, со всех сторон её интервьюировал, как мог. Связи с ним не было никакой. Лилия усмехнулась этой своей мысли. У неё не было связи с Эмилем с самого начала их связи. Он был удобен тем, что сразу записался в официальные женихи (хотя Алтея несколько обесценила сей статус, мимоходом сказав, будто Эмиль просто не хотел вкладываться в красотку, которая не будет ему принадлежать). Лилия нуждалась в назначенной дате свадьбы вовсе не потому, что мечтала добиться уважение консервативных старух, и не из-за манящей перспективы сняться в белом платье, так оттеняющем загар. Дело в том, что Лилию не уважали те, кому она отдавала всю себя. Сколько раз, просыпаясь с новым любовником, она слышала фразу: «Как ты могла!», исходящую от ничуть не изнасилованного, вполне способного к обороне мужлана, ещё вечером напиравшего и умолявшего, хитря и пускаясь в откровения лишь бы добраться до вожделенной тёплой складки, сочащейся грядущим удовольствием. С тошнотой в горле и диагнозом в каракулях венеролога это всё-таки можно было как-то пережить, залакировать бампер глянцем работы в журнале или конфеттийной россыпью покупок, но была у Лилии страсть не менее крепкая – заботиться и угождать, а уж получать тапком в нос за поднос, уставленный лакомствами, было совсем непереносимо.
Вопреки уверениям пишущих дам, в организме человеческого самца всё устроено неправильно – желудок впадает не в сердце (коего учёные до сих пор не обнаружили), а в нервный центр. В него же вливаются ушные и зрительные канальцы, подсоединяется насос полового корневища. Опытный наблюдатель знает, что даже присутствие в некотором отдалении прекрасной дамы вызывает у слабонервных «рыцарей» гомерический хохот (на этом эффекте построены комедийные карьеры Мэрилин Монро и Любови Орловой), а приближение объекта страсти выливается в нервный скрежет зубовный и тик. Попытки же встать рядышком под ручку и сделать несколько шагов в одном направлении заканчивались для Лилии настоящими самцовыми истериками.
Появиться с ней на людях до Эмиля не решался никто. Самцы считают себя безгрешными и яро противятся грязным совратительницам. Если бы Лилия при всё той же присущей ей пожароопасности выглядела замухрышкой, любой из отвергнувших её переменил бы своё жестокое отношение и с удовольствием продолжал бы вкушать запретные плоды килограммами, выставляя обществу невзрачную мордашку замарашки, в которой уж точно никто не опознает ненасытную любовницу – а значит, репутация была бы спасена, можно было бы в глазах потенциальных подстилок и запасных аэродромов оставаться свободным и завидным.
Почему Эмиль отличался ото всех остальных – Лилия предпочитала не задумываться. Наверняка имел какую-то выгоду. Всё-таки просачивалась эта мысль иногда – но тогда Лилия убеждала себя, что «выгода» это изобретательные ежевечерние забавы и ежеобеденный экстаз вкусовых сосочков. Она не понимала, не видела без очков, что Эмиль, как и все его подлые собратья, получая удовольствие, думает, будто дарит его во много раз больше. Ему казалось возможным пожирать изготовленные Лилией блюда, не скрывая шевелящихся от жадности ушей (она сама опрометчиво умилилась во время их первой совместной трапезы, а потом не просто горько жалела о сказанном, но даже откладывала в сторону пухлый свой кулинарный мешок, когда вдруг за наполнением эклеров являлись ей трепещущие мясистые уши, будто кивающие каждому куску и протягивающие мочки за новой порцией).
Поздним вечером нашлась Бронислава. Она вошла в огромный лофт еле песочного цвета, положила со спокойным, как всё примелькавшееся, звоном связку ключей, оглядела ставшие вдруг заметно тихими шторы, стены, лестницы и ковровые покрытия, взгляд ударился в новинку – «Гимнастов СССР» Жилинского и нашёл хоть какую-то опору. Оригинал купить не удалось (предпоследняя неудача отца), но подлинное искусство хорошо и в копиях. Даже слепок с него несёт радость первооткрывательства и энергию всемогущества. Репродукция была увеличенной, чтобы хватило на всю неохватную двухэтажную стену, и каждый цвет вдавливал пространство с той первобытной простодушностью, с какой автор вдавливал краску, одушевляя, сантиметр за сантиметром, внешний молчаливый мир кистью внутреннего. Бронислава залюбовалась и невольно забылась, а ей хотелось помнить о главном каждую секунду, ей верилось, что мысль о выздоровлении должна своим уверенным течением вызвать ответное течение жизненных сил в немолодом человеке, лежащем на двенадцатом этаже среди белого и химического пустынного пейзажа палаты.
С полчаса она простояла в оцепенении на полосатом коврике, который он покупали вместе, прежде чем поняла, что этот вечер добьёт её. Кроме тревоги, мерцающей красным крестом, Брониславу снедало и то страшное чувство изнасилованности, которое в ту же самую минуту на разных концах города заставило выгнанных сотрудников издательства смочить слезами ужин или уткнуться в анилиновую параллель телеэкрана, или неожиданно поперхнуться словами посреди оптимистического пересказа событий хохочущей семье. Блондинке и наследнице было тяжелее всех в тот вечер – ни журнал о моде, ни издательский дом «Золотой Век» она уже не могла унаследовать, хотя вряд ли во всей истории человечества можно сыскать наследницу более достойную. Этот факт, сваливший отца, охватил судорогой и дочь. Все клетки в её теле воспламенились, во всех заколотилось отчаянье, раскачивая решётку, и Бронислава ощутила то, что чувствует нога, которую, бывало, отсидишь и не заметишь. Она была органом, который сжали, не обращая внимания на мурашки, потом иглы, потом холод. Она была камнем – и каменной рукой всё же набирала номер, спасительный номер, заклиная свои пальцы шевелиться быстрее, пока общая дрожь не заметила вышедшую из повиновения руку и не заставила молекулы воды в ней взрываться со всеми в унисон на адской сковородке паники.
- Атэа, прыжжаи! – заплетающимся языком выковеркала Бронислава, только теперь догадавшись, что в гости к ней прибыл, вероятнее всего, инсульт.
Алтея, не расслышав толком «приезжай» или «прощай», на крыльях великой обеспокоенности прилетела в дом, где до того бывала лишь однажды – на дне рожденья босса и друга, блондинки и писаки, самого хрупкого существа на данный момент в данной точке земного шара. Они болеутоляющим образом обнялись, чего не делали прежде никогда, и Брониславе показалось, что подруге это было даже более необходимо, чем самой сломленной дочери сломленного отца. Она уже почти совсем хорошо говорила. Алтея всё равно заметила, но не стала раздувать из мухи слона и требовать его немедленной госпитализации. Самое опасное миновало. Теперь можно было сойти с полосатого коврика и приготовить чай – спасение ото всех бед.
Глава 2. Х-ЛУЧИ РАДИЯ
- Придёт сейчас один человек. Он узнал, что нас отправили под снос, и спрашивал, чем может помочь. Я придумала передать в больницу картину, которую наконец доставили. Мы всё размышляли, какую раму подобрать.... Очень весёлая, сама увидишь, вон там стоит, в упаковке, можешь разорвать.
Алтея подошла к тому, что издали приняла за обёрточную бумагу с почтамта. На самом деле нежность, бархатность и аристократическая дороговизна скромного оттенка отличала ту чудесную бумагу, по которой на почтительном расстоянии пробегали монограммы владелицы галереи.
- Такую красоту разрывать рука не поднимается, - с благоговеньем произнесла художница, поглаживая одним пальцем аккуратно завёрнутый уголок.
- А я помню, что ты фанатка бумаги, её верная поклонница и столь же верная повелительница! Разверни и возьми себе.
Алтею не надо было просить дважды. Если чему-то полезному её и научила нужда, так это умению принимать. Обёртка всё равно пошла бы в мусорную корзину, а в умелых руках это ого-го! И тоненькие пальчики принялись распутывать тщательно запутанные узелки. Бронислава приняла живейшее участие в обсуждении сортов обёрточной бумаги - серой, как мышь, чёрной, как ночь, коричневой, как корка хлеба.... Она радовалась тому, что план удался – во время разговора хотя бы какая-то часть её мозга не думала о папе. «Если так и дальше пойдёт, возможно, я и не сойду с ума», - думала наследница, оставшаяся без наследства, но тут новая волна отчаянья накрывала её с головой, она откашливалась от солёного сердца, застрявшего в глотке, но лишь больше хлебала того несовместимого с дыханием газа, который слезоточивые жертвы определяют стёршимся ныне словом «ужас».
- Я жила ради журнала мод, - сокрушалась она. – Папины партнёры даже название отобрали.
- Это символично. Под брендом «Бог» и раньше расползалось по миру чёрт знает что.
- Мне не жаль репутации католического бога, мне жаль того бога, которым я провозгласила моду. Мне бесконечно жаль, что теперь поклоняться красоте я буду только у зеркальной дверцы шкафа. А вдруг.... Оооо! А вдруг мои читатели по-прежнему будут покупать журнал, думая, что это я редактирую? Что это мой вкус? Они будут предавать меня, Алтея, думая, что поддерживают! Предавать, переворачивая каждую страницу!
- Кстати, внизу наверняка появится надпись «Переверни, пожалуйста, страницу». Вот жуть!
- Такие журналы не должны продаваться за пределами умственно отсталых школ и умалишённых домов.
- Я уверена, твои читатели сразу заметят разницу, ведь и художника прежнего там не будет.
- Ой, я совсем забыла о тебе! Ты-то что будешь делать теперь? Хочешь, напишу тебе рекомендательное письмо? Сейчас-сейчас....
- Не ищи ручку, я не верю в рекомендации. я хочу, чтобы мой следующий работодатель имел свой взгляд на искусство. Я хочу, чтобы оценили мою работу, а не то впечатление, которое произведёт твоя гербовая бумага (надо признать, неплохая, я возьму?).
- Сколько я видела талантливых людей, на которых никто не обращал внимания, пока прямо пальцем не укажешь!
- А я, может, не хочу, чтобы меня «открывали», я не Америка!
- Надеешься на свой талант.... – начала было Бронислава.
- Я хочу его проверить! Я столько лет служила своему таланту, что пора узнать, какую службу он сослужит мне.
Позвонил, постучал, появился обещанный гость. Его тёмные глаза и её серо-зелёные, в оправе, встретились, как магниты, но тут же оттолкнулись. Радий успел пробормотать какое-то приветствие, Алтея не успела ничего. Она была как будто сражена чем-то мифическим, краснофигурным и эпохальным. Отвернулась, вгрызлась ногтями в неподдающийся узелок и даже против обыкновения подсунула под себя ноги. Со стороны можно было решить, что она собирает все конечности под панцирь в ожидании удара.
Бронислава наоборот приободрилась, вспомнила, что не напудрена. Мужское общество держало её, как в корсете, в приподнятом настроении. Убежав на второй этаж в поисках некой вещи, по её разумению необходимой в больнице, она неблагоразумно оставила ковыряющуюся в районе солнечного сплетения Алтею с диким зверем в джинсах и помеси футболки с водолазкой (любопытной вещицы, которую обе подруги видели исключительно в женских коллекциях).
Радий уселся на диван, точнее, овладел диваном в такой опасной близости от якобы занятой художницы, что концы её каштановых волос, вьющихся медью, из золотых превратились в огненные и обожгли спину - что не ускользнуло от внимания гостя. Слегка тронув кудри на позвоночнике, он проследил, как пружина скользнула по ожидающей спине, а потом протянул руку, чтобы помочь распутать узел. Алтея хотела было мурлыкнуть: «Не надо», но внутри вспыхнула искорка «надо», а мгновением позже было уже безвозвратно поздно. Вот и вторая рука присоединилась. Окружённая незнакомцем со всех сторон, бледная крошка вовсе перестала различать, что откуда выходит, где потянуть, а где ослабить. Чистые, с правильными ногтями и хорошей кожей, мужественные руки со знанием дела сновали над пылающим вулканом, прикрытым упакованной картиной. Каждое их движение передавалось через бумагу телу Алтеи, подбородок задевал макушку, спина ощущала жар чужого тела и каждую ворсинку на ткани, его прикрывающей. Будто для того, чтобы дать место манёврам упорных пальцев, воспламенённая нимфа подалась назад и отставила руку, коснувшись ноги ночного гостя. На его груди и шее остался отпечаток, фантомная боль неудовлетворённости, когда он встал, чтобы высвобождённую картину победно продемонстрировать Брониславе, так и не нашедшей искомого.
- Представляешь, никого не допускают в палату, а Радий знает того, кто пронесёт эту картину, только вот как её повесить, чтобы шума не наделать? – со старательной весёлостью щебетала Бронислава, пока взмокшая Алтея гасила сияние лба о холодное окно.
- Её можно просто поставить, пусть стоит на столике (или что у них там?).
Алтея медленно подошла к двум симметрично стоящим безлицым диванам под белого страуса и теперь смотрела сверху вниз на низенький столик с датскими печеньями и китайскими чаями.
- Буриданов осёл, выбирай скорее, куда сядешь, - засмеялась Бронислава, впервые за вечер действительно забыв о своей беде.
Радий потянулся к отливающим шелковизной бёдрам, возвышающимся над подлокотником, и усадил Алтею, как куклу, с размаху на диван, причём ноги её по законам особого притяжения оказались у него на коленях. Она против собственной воли захохотала – не от смеха, а как будто от щекотки.
- Ноги беру в аренду! – заявил Радий и отказался отпускать их с серьёзностью пса, а миг спустя приспустил один носочек.
- Ну не наадо! – вскричала неожиданно Бронислава. – Только не в моём доме!
- Дуэнья! – ругнулась Алтея.
- Я лучше знаю, что тебе полезно.
Член Радия усмехнулся, насколько мог в тесных джинсах.
- Обязательно надо спугнуть жучка! – не в шутку упрекнула Брониславу Алтея.
- Жучок пока не уползает, - довольно произнёс Радий, сжимая стройные ноги, собравшиеся будто уходить, и доставляя этим неслыханное удовольствие обладательнице тонких щиколоток.
- А как же картина? – растерянно спросила блондинка.
- Да, точно, я же обещал, - мгновенно переменился развращаемый совратитель.
Пожав на прощание ноги, он ушёл с зудом и картиной делать приятное папе Брониславы. Обе подруги помрачнели. Обе вспомнили, что причин веселиться нет, зато есть причины плакать. Но обе постарались поддержать на плаву настроение. Радий вызвал такой аппетит, что пришлось поужинать ещё раз, чтобы только обсудить его рокерский голос, аккуратные ушки и фарфоровый завод. Чем больше они смеялись, тем неумолимее становилась знакомая Алтее холодная дрожь. Она спросила:
- Можно твой ноутбук одолжить на ночь?
Бронислава сделала огромные глаза и мультяшным голосочком спросила:
- Ты собираешься смотреть порнушку?
- А у тебя нет порнушки? Тоже мне, хозяйка!
- Всё есть, бери, угощайся, - протянула Бронислава дорогой бронзовато-розовый ноутбук, неосторожно держа его двумя пальцами.
Утром, когда она открыла его и вошла в свой привычный мир, обнаружились две вещи. Первая вещь выросла в саду-дзен, где до этого, она точно помнила, было ровно четыре росточка-младенчика. Теперь младенцы светились улыбками тинейджеров и вели хоровод вокруг великолепного фиолетового крокуса. Такое чувство, что кто-то их поливал и удобрял, а сделать это можно только в том случае, если заработаешь очки в боях. Все простые уровни Бронислава прошла, запнулась на сложных, но они, видимо, оказались по зубам Алтее. Некоторая ревность колыхнулась внутри Брониславы, как бывает у хозяев, когда любимая собачка с хрюканьем вылизывает новую гостью. Ещё масштабнее оказалось второе открытие – художница умеет писать. Новенький файлик свободно расположился прямо посреди рабочего стола. Он чувствовал себя как дома в чужом компьютере, и Бронислава, открыв страницу с сиреневыми буковками, убедилась, что он имеет на это полное право. «Буквально одна мысль», которую уже два дня собиралась записать Алтея, выглядела так:
Наверное, в каждом третьем фильме, документальном или художественном, можно услышать музыку Георгия Свиридова. Она легка, отлично подходит в качестве саундтрека, имеет послевкусие звонкого зимнего катка в Москве первой половины прошлого века, где погода – как на картинах Юона, а настроение – как хотелось бы, чтобы было всегда. Главное достоинство композитора – краткость. Как и в писательском деле, здесь нужно не просиживать восемь рабочих часов, вымучивая ту самую строчку, без которой ни дня, а просто жить своей жизнью, время от времени припадая к бумаге, сжав в горячем кулаке неостывшее вдохновение. И потом ещё иметь мужество не мусолить удачную фразу, переходить к следующей на вдохе, вовремя завершив фрагмент.
Каждую иллюстрацию к пушкинской «Метели» хочется назвать маленькой прелестью, перекатывать в наушниках, танцевать. Под Свиридова прекрасно танцуется - ещё одна причина его популярности, но популярность эта была бы неизмеримо больше, если бы кто-то обратил внимание на исполнение.
Чудесный маленький триптих на слова Есенина называется «Отчалившая Русь», а стоило бы употребить здесь слово «опечаленная» или даже «отчаявшаяся», потому что в предписанном исполнении музыка пропадает. Баритон с оркестром – пластилиновый бой насмерть. Лужёная глотка всегда переорёт рой молчаливых музыкантов в чёрном, но будет ли это уважительно по отношению к слушателю? В триптихе Свиридова есть сказочность, за которую во всём мире ценят русскую музыку, а в баритоне есть ушная назойливость, за которую во всём мире высмеивают русскую оперную школу, так давайте их не смешивать! Доверим один фрагмент тенору, другой – сопрано, третий – хору. Так и слова будут чётче слышны, что немаловажно, когда воспринимаешь стихи на родном языке и желаешь всё-таки отличать на слух поэзию Есенина от итальянской оперной абракадабры. Но лучше всего произведение звучало бы в устах цыганки вроде Валентины Пономарёвой, сумевшей облагородить даже бездарно сыгранную бесприданницу в «Жестоком романсе». К волшебной атмосфере, созданной Свиридовым, как нельзя лучше подходит прочувствованное исполнение и голос, идущий от сердца к сердцу, не на показ выпевающий есенинскую природу.
Прецеденты смены пола уже бывали в русской музыкальной истории, порою настолько удачные, что сегодня трудно представить любимого колоратурными сопрано «Соловья» в мужском исполнении, а ведь поначалу было только так! Можно пожелать наконец «Отчалившей Руси» счастливой встречи с тем, кто возьмётся за неё с умом и откроет заново благодарным ушам нашим.
- Я знаю, что нам всем делать дальше! – воскликнула Бронислава, как только Лилия подошла к телефону.
- Продолжить спать? – зевнула разбуженная совушка.
- Мы создадим новый глянцевый журнал, заработаем кучу денег и спасём редакционное здание!
- Если меня разбудить и спросить моё мнение, то я скажу так: теперь, когда мы в нокауте, ни один дизайнер не пригласит нас на дефиле, ни одна бриллиантовая фирма не даст рекламу, ни одна начинающая актрисуля не закажет нам платное интервью. О чём мы будем писать?
- Обо всём! Обо всех культурных явлениях, о классической музыке, например. Ты заметила, что подлинно великие имена сегодня прозябают на жёлтой бумаге под махрящимися обложками? А видела хоть раз чёрно-белые репродукции цветных картин? Люди, ищущие встречи с культурой, вынуждены терпеть такое неуважение! Молодёжь, протягивая руку к достижениям прошлого, отдёргивает её из-за нравоучительного тона искусствоведов! Надо о русской классической культуре писать так, как пишут в американских глянцевых журналах!
- И кто будет писать! – не рассчитывая на ответ, спросила Лилия.
- Автор в данный момент лежит у меня на диване! Замечательный автор!
- О, поздравляю, ты уже спишь с авторами? Или делаешь авторами тех, с кем спишь?
- Злыдня!
- Я шучу, чтобы не заплакать. Рекламу-то никто в такое издание не даст. Покупательная способность любителей искусства в нашей стране крайне низка. А богатые предпочитают китч и чернуху.
- Нуу.... – растерялась новоиспечённая редакторша новоиспечённого журнала. – Мы сможем окупиться, если обойдёмся без офиса и массы сотрудников?
- Жаль тебя разочаровывать....
- Меня моя судьба уже так разочаровала, что дальше некуда!
- Дай закончу. Киоски и книжные магазины берут триста процентов. Издательский дом «Золотой Век» выигрывал только потому, что на первом этаже был магазин, а само здание стояло в центре города.
- Да, стояло.... – чуть не расплакалась Бронислава. – Ой, мне кажется, я больше не могу плакать!
- Отлично. Как раз то, что надо.
- Я всё равно попробую. Представь себе – живопись, графика, архитектура, скульптура, музыка, поэзия, рассказы....
- «Рассказы пишут читатели. Примите участие в борьбе за набор сковородок!».
- Зря ты так относишься к рассказам, - обиделась Бронислава. – Мы сегодня будем обсуждать, что и как делать. Ждём тебя в моём лофте, не отказывайся сразу, мы будем ждать в любом случае!
Она поспешила отключить телефон и спустилась, чтобы посмотреть, не проснулась ли Алтея на диване с имитацией пупырьев, который пришлось для мягкости удобрить сложенным вдвое одеялом. Гостья была в ванной. Отличная минута для того, чтобы оглядеть жилище новым взглядом. Взглядом, ищущим офис для редакции. Если закрыть стеклянную дверь, ведущую на кухню, и отбить запах карри, вполне можно принимать посетителей. Главному художнику проекта, конечно, не понравится спать на том же диване, где сиживал рекламодатель, а значит, нужно поставить один в угол, а другой – поближе ко входу, у окна.
Бронислава ещё раз похвалила себя за то, что настояла когда-то именно на ковровом покрытии, по которому она с лёгкостью подвезла диван на ножках-полозьях к новому месту его проживания. Идеально. Говорят, если сидеть напротив человека, возникает подсознательная конфронтация, а если рядышком на мягком диванчике – он согласится на всё.
- Бронислава, это чудо! – крикнула Алтея, распахнув дверь ванной. – Я хотела кое-что записать, но настроения не было, а этот твой вчерашний гость меня так вдохновил! Он муз, не иначе!
- Осторожней с музом, я его давно знаю. Позабавится и забудет.
- Ну, хоть позабавится. А то мне всё какие-то незабавные попадаются.
- Это ты попалась, а не он, - закатила глаза Бронислава.
- Всё понятненько. Надо было сразу повесить на него предупреждение: «Занято».
Бронислава хотела что-то ответить, но сильная досада яростно приказывала молчать и не ухудшать ситуацию. Симпатия к Радию чесалась в сердце давно. Накануне вечером к ней добавилось собственническое чувство. Такой же собственностью Бронислава считала и Алтею, так что если бы эти непокорные бунтовщики обрели друг друга, дочь миллионера потеряла бы сразу двух придворных развлекальщиков, да ещё и удостоверилась бы, что джентльмены не всегда предпочитают того, кого положено!
Проиграть маленькой шатеночке было бы убийственно для самооценки блондинки подиумных параметров. Но и отбивать красавчика только во имя победы не хотелось – ведь он всего лишь нравился, не больше. Бронислава жаждала любви с первого взгляда, а Радия впервые она увидела в том возрасте, когда десятилетняя пропасть кажется бездной. Его упругие мышцы она разглядела гораздо позже, на игре в теннис вчетвером, а каламбуристые фразы, которыми он тогда славился, хоть и вызывали у неё одобрительное прихрюкивание, но казались порой слишком мудрёными.
Умом Бронислава понимала, насколько хорош этот галантный экземпляр. «Не для тебя» - шептало сердце.
- Мы будем ждать кого-нибудь, или вся редакция в сборе? – спросила главная художница, за одну ночь, как по волшебству, переквалифицировавшаяся в эссеистку.
- Даже не знаю, как сказать. Я позвала Лилию, и я буду ждать её, хотя она считает идею дурацкой.
- Дурацкой?? – подскочила Алтея.
- Если бы она так сказала, мне было бы легче. Я бы поняла, что это всё эмоции. Но в том-то беда, что наша опытная специалистка всё беспристрастно разложила по полочкам и при помощи голых фактов доказала глупость моей авантюры.
- Тогда ждать не имеет смысла, - весело сказала Алтея, открывая тетрадку формата А4 со спиралькой, заготовленную специально для журнальных идей.
Глава 3. КАК НАПИСАТЬ ЕГО ИМЯ?
Лилия в плаще с зебровым принтом появилась лишь тогда, когда отличными, запоминающимися, интригующими, спорными и просто неплохими темами были забиты уже две линеистые страницы. Под мышкой у неё скрывался небольшого размера журнальчик «Звёздная карусель».
- Изучаешь стратегию конкурентов? – кивнула на него самопровозглашённая редакторша.
- Да нет, - удивилась Лилия. – Просто взяла почитать в дороге, путь-то до тебя неблизкий.
- Это просто ты далеко живёшь, - засмеялась Бронислава без намерения обидеть.
- А я, наверное, снова перееду к родителям, - призналась интервьюерша, обычно вызывавшая на откровенность других.
- Бросаешь своего неблаговерного? – с облегчением выдохнула блондинка-собственница.
Брюнетка несколько раз садилась на диван, вскакивала, топталась на месте и только где-то через минуту сумела вымолвить:
- Похоже, что Эмиль от меня уйдёт, если я не найду работу.
- Прямо так и сказал? – вытаращила глаза независимая Алтея.
- Не так, конечно.... – замялась полуброшенная полужена.
- Он бы так никогда не сказал! – с надеждой взвыла Бронислава, которая лично принимала его на работу в издательский дом.
Лилия не передала дословно. Да и кто бы поверил? Наглаженный денди, который выбрасывает одежду раньше, чем она успеет примелькаться коллегам, пользовался неограниченным доверием у всех, окромя Алтеи. Даже родители Лилии во всех спорах вставали на сторону жениха, поэтому её решительное заявление по поводу возвращения в гнездо было настоящим блефом. Они бы сразу отправили непутёвую дочь мириться с достойнейшим из достойнейших. Мама бы всунула пирожков для усмирения «праведного мужнина гнева», а папа и вовсе мог бы позвонить дорогому Эмилю, чтобы вместе снисходительно посмеяться над вспыльчивой дочуркой.
Никто не верил, что гладко выбритый белобрысый прибалт при галстуке может быть исчадием ада за закрытыми дверьми съёмной квартиры на окраине. Он занудничал, как старушенция перед телевизором. Он орал, как продавщица в отделе сарделек. Он врал, как вороватый воспитатель в детском саду. Он молчал, как участковый при угрозе очередного заявления от пострадавшей. Он смотрел криминальную хронику по ночам, а днём высмеивал любимые передачи Лилии - одним словом, не докатился этот тип светлой наружности только до рукоприкладства и анекдотов про насилие. Никто бы не поверил невесте - она и молчала, надеясь хотя бы дожить как-то до статуса жены, а потом уж развестись, оставив иностранную фамилию. Ей казалось, что с такой фамилией уважать её будут больше (в России действительно так повелось). Но было и ещё кое-что. Родителям хотелось показать, что она уже отпочковалась. Что их малышка-дочь – сама по себе и имеет собственную ценность. Собственную – пусть и добытую посредством брюзжащего метросексуала.
- Лилия, - встала Алтея. - Я не знаю, нужен ли тебе твой капризулька, но работа тебе нужна в любом случае. Помнится, ты какое-то время собирала рекламу? Это именно то, чего нашему «Другу» не хватает.
- О каком друге речь? – вдохновилась Лилия, бессознательно принимая роскошную позу номер три.
- Наш журнал называется «Лучший друг девушки», - с гордостью сообщила редакторша. – Глянцевый кусочек мечты для тех, кто создаёт красивую жизнь своими руками.
На глаза Лилии попался анонс в тетрадке: «Полярные мнения о потеплении климата и похолодании отношений, уменьшении доходов и увеличении груди».
- Круто! Я вижу, тут уже темы перечислены.... На чём вы без меня остановились?
– Топчемся на обложке, - отложила список тем художница. - Итак! Звезды телеэкрана у нас нет! Но есть свои, доморощенные звёзды. Предлагаю снять Брониславу и поместить на обложку. Это я могу прямо сейчас и абсолютно бесплатно, если только ты не запросишь огромный гонорар у самой себя.
Длинноногая блондинка с такой улыбкой разглядывала носки, будто ей впервые в жизни предлагали стать моделью. Резко подняв голову, она сказала чрезвычайно трезво:
- Ну и кто купит журнал со мной на обложке?
Лилия помахала в воздухе глянцевым изданием конкурентов. На этой неделе «Карусель» оседлал бабьего рода актёр, чей образ жизни пагубно отразился и на лице, и на карьере.
- Считаешь, этот уродец более привлекателен?
- Он больше привлекает внимание, - вздохнула Бронислава. - Все журналы используют звёзд для приманки вовсе не из-за их неземной красоты. Считается, что читатель тянется к знакомым лицам. Он может их не слишком жаловать, но они входят в каждый дом через экран телевизора и создают ощущение безопасности, семьи, чего-то привычного, без чего нельзя обойтись.
- Не для таких мы работаем, - возразила Алтея, явственно припомнив свою бабку. – Не для тех, кто боится незнакомых, ярко раскрашенных лиц. Кстати, можно и без этого обойтись. Как ты думаешь, не снять ли мне тебя сзади?
- Мммм, все подумают, что это какая-то скрытная знаменитость позировала! Откроют наш журнал и станут искать, где разгадка тайны.... – расфантазировалась сверхновая модель.
- Вот именно поэтому «Лучшему другу девушки» необходима целлофановая упаковка, - обратила внимание Лилия, перепуганная тем, что кто-то пролистает все страницы прямо в магазине и уйдёт, не принеся прибыли.
- Мне всегда кажется, что в запечатанном журнале какие-то сюрпризики, пробнички, - мечтательно пропела Бронислава.
- Велико будет разочарование, когда пробничков внутри не окажется, - спрогнозировала художница.
- Деньги-то уже будут уплачены, - отмахнулась расчётливая Лилия.
- А первое впечатление останется, - не унималась Алтея.
- К следующему номеру рассосётся!
- По-моему, Алтея мечтает бесплатно раздавать наше детище, - догадалась Бронислава.
Алтея, конечно, хотела зарабатывать деньги своим трудом, но она ничуть не меньше хотела, чтобы её искусство было доступно бесплатно для тех девчонок, которые толпятся в книжном магазине и никогда ничего не покупают. Она сама получила художественное образование, перелистывая дорогущие мелованные альбомы дрожащими пальцами под прикрытием потока посетителей. Чтобы прекратить преждевременный спор, Алтея предложила:
- А давайте прямо сейчас снимем фото для обложки, пока у нас есть и блондинка, и зебровый плащ.
- Мой плащ? – испугалась владелица стильной обновки.
- Ты сама проследишь, чтобы с ним ничего не случилось, - успокоила фотографиня, снимая с вешалки предмет вожделения модниц.
- За зебровыми вещами сейчас охотится добрая половина города, - поддержала идею Бронислава.
Алтея с широчайшей улыбкой принялась развивать мысль:
- Вот именно, добрая половина охотится за зебровым узором, а злая половина – за настоящими зебрами. Спасём животных! Когда в каждом киоске будут видеть нашу обложку, все-все-все поймут, что принт на хлопке выглядит не менее роскошно, и переплавят пули на аксессуары!
- Ну, насчёт каждого киоска на каждом углу.... – начала было Лилия.
- Давайте уже меня фотографировать! – громко и неестественно перебила Бронислава, показывая кулак и выпучивая глаза за спиной художницы.
Алтея увидела, что отразилось на лице брюнетки и оглянулась на блондинку, но та успела быстренько принять подиумную позу и прикрыть светящейся на свету прядью свою лёгкую сконфуженность.
Включили для бодрости духа «Another One Bites The Dust». Сначала решили поставить модель на фоне колоссальной репродукции Жилинского. Если б только не было десятков фотосессий с известными картинами, которые, несомненно, даже самый невнимательный читатель запомнил, листая другие журналы!
- Мы должны кардинально отличаться ото всех, - уверенно декларировал главный художник.
Редактора усадили на диван в неудобную позу, позволяющую скрыть лицо, но даже со спины было видно, что это лицо болтает без умолку.
- Хорошо, плащ с принтом по твоему разумению должен заставить читательниц отказаться от кожи и меха, но диван-то! Ты посмотри на диван! Если бы я не знала, что это имитация, я бы решила, что это настоящий страус. А на столике стоит стеклянная вазочка, как две капли воды похожая на скрученный кусок лакированной крокодиловой кожи. Даже если мы добавим пояснительную надпись, её никто не станет читать, все побегут в магазин за белыми диванами с большими пупырьями, и эти диваны, уверяю тебя, будут из настоящего страуса!
Алтея попробовала снять Брониславу у широчайшего окна с урбанистическим видом, потом – среди никелированных плоскостей космической кухни, после – в туалете, с рулоном бумаги на уровне лица. Получилось ооочень современно и слегка шокирующе, что приветствуется в глянцевой индустрии, но....
- Это будет Эллен Фон Унверт, - однозначно высказалась Лилия.
Художница опустила камеру. То же самое вертелось в голове у неё самой. Эллен Фон Унверт была самым любимым фотографом художницы, но раньше как-то удавалось избегать её влияния, хотя живость, сексуальность, яркие и чистые краски в творчестве Алтеи играли главные, лукавые юношеские роли. Если честно, право оформлять обложку она не задумываясь передала бы своему кумиру, потому что фанатическое обожание собственных произведений легко уживалось в её душе с преклонением перед чужим талантом. Одно невозможно представить без другого, ведь художественные способности произрастают из художественного вкуса, и поделочников, вроде Энди Уорхола, легко отличить именно по тому, что они часами молятся не на Мадонну Бенуа, а на портрет в обрамлении купюры.
Три сотни снимков спустя все поняли, что надо было брать первый. Не на шутку уставшая Бронислава рухнула на диван раздора со словами:
- Это же естественно – если я стою спиной к фотографу, значит, я должна что-то рассматривать, а какая картина достойна рассмотрения больше, чем «Гимнасты СССР»?!
- Да, рассматривать маленькую картиночку было бы не так выгодно. Её бы и не видно было из-за твоей спины, а эта увеличенная копия как будто окружает тебя! – не в первый раз за фотосессию восхищалась Лилия.
- Ещё один кадрик, - принялась упрашивать Алтея свою начальницу-модель. – Ничего, что макияж растекается, ты же спиной стоять будешь. Я думала, мы просто сэкономим на визажисте, а оказывается, отсутствие в кадре лица модели даёт возможность продлить съёмку хоть до бесконечности!
- Не хочу до бесконечности! – проворчала, вставая, чуть-чуть отдохнувшая блондинка.
- На этот раз встань так, чтобы был зрительный контакт с гимнастом, который склонился впереди.
- Как это возможно? Он смотрит прямо в камеру, - веско заметила Бронислава.
- Встань как можно ближе, пусть кажется, что он смотрел на тебя и только-только перевёл взгляд на фотографа.
- А получится?
- Я сделаю!
И она это сделала. Позже, разглядывая все варианты обложек, Алтея поняла, что анатомический театр искусств должен начинаться с высокохудожественной вешалки. Да, именно Жилинский!
Хлопнула входная дверь – вернулась Бронислава, проводившая Лилию. Она, не особо рассчитывая на ответ, спросила:
- Не видела журнал? Наша растяпа где-то здесь оставила «Звёздную карусель».
- Когда найду, обязательно положу на видное место, - пообещала художница, пододвигая поближе к модели ноутбук с результатом фотосессии.
Пока Бронислава наслаждалась, Алтея, обняв руками живот и согнувшись, пробралась мимо неё в ванную. При более пристальном наблюдении можно было бы заметить прямоугольную загадку, выделявшуюся под тонким разоблачающим трикотажем. Когда щёлкнула щеколда, из-под водолазки выпорхнула «Звёздная карусель». Строго говоря, конкуренции быть не могло между патриархом индустрии и новорождённым, не вставшим ещё на ноги «Лучшим другом девушки». У него и лица-то не было!
Этим как раз предстояло заняться Алтее. Придумать шрифт для названия - узнаваемый и красивый, необычный и пропорциональный, в общем, самый-самый.... В основу которого всё равно уляжется шрифт существующий, выверенный проектировщиком далёкого прошлого. Увы, во всех областях искусства нот всего семь.
- У тебя там что, серьёзные проблемы? – раздался взволнованный голос из-за двери.
- Неприличные вопросы задаёшь! – отбилась художница, без малейшего шороха достав листы, заранее спрятанные в пластиковой корзине для грязного белья.
Шрифтов было несколько десятков, они плодились и размножались с прыткостью библейских персонажей, а на роль главного героя выбрать было некого. Пройдясь накануне по образцам туда и обратно, Алтея в нерешительности остановилась на
Аrial
Bookman Old Style
Courier New
Garamond
Impact
Tahoma
Она написала шесть вариантов названия рождающегося в муках журнала – и все они не шли к кристальному образу в её голове.
Лучший друг девушки отличался простотой – а ведь это проект не для простушек
Лучший друг девушки нравился на странице, но совершенно терялся при увеличении
Лучший друг девушки радовал кругленькими уголочками, вот только имел оттенок ретро
Лучший друг девушки расползался книзу и мало гармонировал с фигурой предполагаемой идеальной читательницы
Лучший друг девушки в профиль был неотличим от титров гангстерских фильмов
Лучший друг девушки существовал как факт, но не нёс никаких эстетических ощущений
К тому же эти шрифты нелестно преображались при переодевании в кириллицу.
- Скажи мне, кто твой «Лучший друг девушки».... – пробормотала Алтея вслух, перебирая шестёрку листков и сравнивая их с обложкой всемирно известного журнала-трендсеттера «Звёздная карусель».
Хуже всего выглядели буквы «ш», «и», а также её краткая, но ничуть не более талантливая сестра «й». Сколоченные из одних палок, они довершали картину унылого собрания вертикальных прямых, выстроенных в два ряда, как будто для фотографирования в дембельский альбом. Алтея крутила их и так, и эдак, отходя всё дальше от эталонной надписи на журнале-патриархе. Никто не помощник первооткрывателю – а художница была именно Колумбом в тот момент, когда сочиняла изящное начертание для самого длинного названия в мире глянцевых имён. В глубокой задумчивости она провела черту маркером по притихшей бумаге, под чертой прописными буквами повторила «трудное» название....
Вот! «И» прописное! Как английское «u», и круглее, и приятней!
В секунду Алтея довершила то, что снедало её столь долго! «Ш» превратилась из грубой вилки в улыбку Чеширского Кота, проявилось сказочным образом и настроило под себя остальные буквы. Изобрести свой собственный шрифт – непостижимо! Можно теперь добавлять это редкое умение к резюме – хотя зачем резюме главному художнику величайшего журнала всех времён и народов? Алтея улыбнулась, прочувствовав всем телом, что никогда, никогда больше не придётся ей рассылать десятки cover letters с CV, надеясь на отклик и зная, что он не придёт!
- Брониславушка, получилось! – выкрикнула графическая художница, распахнув дверь совмещённого санузла.
Брониславушка с опаской спросила, что именно так удачно вышло в туалете, и получила в ответ свежайшим шрифтом писанное «Лучший друг девушки». Ещё до того, как пальцы её коснулись листа, прозорливая дочь издателя мысленно отметила эскиз одобряющей печатью.
- Теперь ты обязана вознаградить себя! – торжественно объявила она взмокшей от самовосхищения героине вечера.
Вознаграждение? Хмм.... Первая мысль была тёплой, сердцебьющейся и на стенках расширившихся лёгких отзывалась мужским силуэтом – Алтея стряхнула её в такелажный ящик подсознания.
Вторая мысль была о насущном.
- Мне нужен шампунь.
- В награду за подвиг шампунь не покупают! – выпучила глаза блондинка. – Это всё равно, что на праздник дарить сковородку!
Алтея умолчала о тех днях, когда полезные в быту подарки (сапоги, стол, словарь) были пределом её мечтаний. За шампунем пошла тайком.
Бутик сиял в ночи негасимым светом волшебства. И впрямь, разве это не чудо, что кто-то решил круглосуточно продавать косметику, духи, скрабы для кутикул из вишнёвых косточек?! В любой час современный человек может явственно осознать, что жизнь пуста без любимого аромата, - и неспящий бутик явит спасение со скидкой по вторым вторникам!
- А что это у тебя такое красивенькое в ванной стоит? – спросит наблюдательная Бронислава.
И Алтея ответит:
- А это шампунь с зайцем.
- Заячий шампунь?
- Если найдёшь неумытого зайца, я его простирну, а вообще этот значок обозначает, что ни одно животное не пострадало.
И всё будет хорошо, все будут целы-невредимы.... Только вот чего ожидать от средства, не проверенного на кроликах? Алтея уже становилась жертвой жесточайшей аллергии и знала, как долго и болезненно отходит от шока её чувствительная кожа, но рискнуть надо было. Что такое небольшой зуд по сравнению с жизнью зверька?!!
И вот эксперимент над подопытной шатенкой окончен. Надо только выйти из ванной и высушить волосы, перебирая их руками и прислушиваясь к ощущениям. Алтея вышла, завернувшись в белоснежное полотенце, которого Брониславе не хватило бы, чтобы прикрыться. Капли покапали чуток, потом затихли, будто ожидая ответа на вопрос: «Ну как?».
Бронислава выключила телевизор на финальных титрах и повернулась.
- Что с твоими волосами? – закричала она.
- Что? – испугалась шатенка.
- Они как будто для рекламы ретушированы!
- Ты, кажется, говорила, что не стоит покупать себе в награду шампунь, - напомнила польщённая красотка.
- Будем считать, что награда – новый блеск волос!
- И спокойствие за кроликов. Вот что действительно приятно моей голове, - самодовольно улыбнулась художница, зелёная как никогда.
Такая же улыбка в тот же самый момент царила на лице Лилии. С чёрными кудрями, задорно выглядывающими из-под косынки, в обтягивающей футболочке и капри, нажимая на кнопку пылесоса босой ногой, она чувствовала себя идеальной домохозяйкой с цветной рекламы пятидесятых годов. Не слишком уютная съёмная квартира, где хозяйка запрещала клеить обои и скатывать ковры, выглядела всё же очень неплохо после того, как каждого уголка коснулись заботливые руки. По дороге Лилия благоразумно купила ароматическую свечу с запахом дорогих возбуждающих духов, но ей хотелось, чтобы зажёг её Эмиль. Он не спешил с собеседования, как будто не слышал призывного бульканья овощного бульона у подножия каннелони, под завязку набитых жареной морковкой с луком!
В замке заскрежетал ключ. Судя по звуку, человек за дверью медлил, чтобы дать время для первого хода белой пешке с чёрными кудрями. Чернокудрая пешка тоже старалась угадать настроение того, кто открывал замок, по тональности ключа. Наконец дверь открылась, и Лилия выпалила:
- Бронислава берёт меня в свой новый журнал!
- Ты моя умница, - промурлыкал Эмиль с тайным облегчением.
Лилии понравилось слово «моя», и горячая волна прокатилась в предвкушении ночи. До чего же хорошо успевать и то, и другое, и третье, да ещё и умело подбадривать после собеседования близкого человека, которому попалась какая-то насиликоненная перфекционистка с завышенными требованиями к работникам! Честно говоря, за такую заоблачную зарплату, как назвал Эмиль, Лилия без споров согласилась бы работать столько, сколько хотела силиконовая трудоголичка. Даже рот открыла, чтобы спросить телефончик, но тут же поняла, что это будет расцениваться как предательство. Жаль. Работа-то интересная, а у журнальчика дочери разорённого богача так мало шансов! Хотя ещё рано говорить. Шансы есть всегда. И не нужна никакая космическая зарплата, если на другой чаше весов повисли, отчаянно цепляясь за край чаши, дружба и любовь! Да, в такие моменты Лилия чувствовала, что любит Эмиля, и это было беспримесное чувство, точное и верное....
- Что-то мы весь вечер обсуждаем скучные вещи, - спохватился почти муж.
- Ты прав, милый, не надо столько внимания уделять начальнице, которая упустила уникального сотрудника.
- Да я не об этом, - нервно ответил на комплимент неудачливый соискатель. – Ты меня сегодня заставляешь придумывать какие-то глупые темы на обложку....
- Нет, лапочка, глупых не надо, нужны такие, чтобы читатель мимо не прошёл! Чтобы схватил журнал и побежал скорее читать! Нет, сначала пусть забежит на кассу и заплатит....
- Да кому это всё нужно? Глянцевых журналов – миллион!
- А глянцевых журналов про искусство пока нет, - как можно более мирно парировала обиженная Лилия.
- Потому что это занудство! Мамаши детям за каждую прочитанную страницу учебника платят, а читателям вашим кто будет платить за такое мучение?
- Вот увидишь, мы разбогатеем, - соблазнительным голосом произнесла разгорячённая брюнетка, садясь к спорщику на коленки, чтобы там елозить, как ему нравится.
- Разбогатеем? – ответил заинтересованный баритон.
- Ещё как, - шепнула Лилия, проведя по его губам кончиком острого, с блеском металла, ногтя.
- А до тех пор я буду выслушивать весь этот бред, связанный с журналом? – повысил голос холодный блондин. – Да у вас даже название слишком длинное. Кто его запоминать будет?
Соблазнительница встала, взяла телефон и блокнот, задумчиво отошла к окну. Когда она оглянулась, чтобы проверить, не переменилось ли настроение будущего мужа, он уже ушёл спать.
Ароматическая свеча молча стояла на подоконнике. Кому она нужна?! Не стоит кусок воска таких деньжищ! Даже если бы у интервьюерши была высокооплачиваемая работа – всё равно не стоило бы её брать. Впрочем, нет таких вещей, которым нельзя найти применение. Бронислава жаловалась, что в её домашнем офисе из-за близости кухни всё время слюнки текут – вот и пригодится респектабельный ароматизатор. Немного провокационный запах, конечно.... Но и журнал не для фригидных, засушенных в бутоне фанаток консерватории!
Глава 4. НУЖДА В НЕПРИНУЖДЁННОСТИ
Настроение улучшалось со стремительностью светящихся точек на скоростном шоссе под окном. Блокнот жёг руку, и Лилия, взглянув на часы, решилась. В полвторого прилетал один политик, у которого было заманчивое и денежное предложение. Он просил позвонить сразу, ночью, если деловая брюнетка, известная ему по рекламной компании «Соцпроекта», не будет спать. Она не будет спать, судя по всему, ещё долго.
- Слышу мужской голос. Любовнику названиваешь? – ухмыльнулся Эмиль, разбуженный колокольчиком смеха с кухни и раздосадованный не тем, что ему мешают спать, а способностью его малышки столь бурно отзываться на чужие шуточки.
- Это для журнала, - громким шёпотом сообщила Лилия, зажав трубке уши горячей рукой.
- Ну-ка, ну-ка? – отнял телефон ревнивец.
К счастью, политик как раз передал трубку жене, и квакающий голос принялся читать предвыборную программу в заспанное ухо блондина, покрасневшего до корней волос.
Мир в намечающейся семье был восстановлен, но свеча с ароматом дорогого журнала всё же перекочевала в редакционный лофт.
Подошедший в послеобеденное время, но по виду совсем не отдохнувший политик производил впечатление маленькой сушёной корюшки и говорил столь же красноречиво. Ценители прекрасного вряд ли относились к его целевой аудитории, и трудно было предположить, по какой причине этому тазожабренному существу понадобилась реклама в глянцевом журнале, да ещё и с фотосессией. Причина появилась собственной персоной минут через сорок (когда отказавшаяся от кофе и прессы корюшка уже начала каменеть, сидя на краешке стула в траурном безмолвии). Причина имела габариты дивана и штамп в паспорте, навсегда связавший её с рыбообразным политиком.
- А я слышала, будто они развелись, - ни с того, ни с сего огорчилась Бронислава, подглядывая в щель между рустикальными твёрдыми шторами, в дуэте с трёхметровой стеклянной дверью отделяющими кухню от гостиной.
- Разводятся и женятся, разводятся и женятся, - сообщила осведомлённая Лилия. – Он после последнего расставания обнаружил, что ни на что не способен без локомотива, вот и прицепил свои вагоны к привычной юбке.
- А точно он мечтает о политике? – недоверчиво выпучила глаза Бронислава, почти пробив своим удивлением стеклянную дверь, за которой Алтея беззвучно спорила с комическим дуэтом.
Диванообразная тётя в костюме из диванной ткани никак не хотела позировать для фотографии в стиле casual. Её мощные руки, похожие на подлокотники, упёрлись в бока, а муж упёрся в спину. Вся вместе эта живая конструкция упёрлась против того, чтобы сесть на пол и с нескрываемым аппетитом съесть вегетарианские бутерброды (бутерброды – собственность стилиста).
- На мировом уровне, правда?! – бодро и громко восхитилась Бронислава, входя в заколдованный круг застопорившейся фотосессии.
- Нас тут пытаются принизить.... – начала было «первая леди».
- Всего лишь посадить на пол! – рассмеялась блондинка, тряхнув волосами. – Современные политики обожают близость к народу!
- Народ что, на полу сидит по-вашему? Народ – сидит?
Замешательство фотографа и автора идеи разбавила Лилия, которая не могла оставаться в стороне:
- Здорово придумано! У всех других партий совершенно одинаковые плакаты, люди на фоне флагов, а у вас будет нечто запоминающееся, стильное.... Честно говоря, молодёжь на вас пока слабо реагирует, так что вы вовремя решили переставить часы и пойти в ногу со временем! Итак, ковровое покрытие чистое, мы вас оставим с фотохудожником, не будем мешать!
Лилия взяла за локоть Брониславу и увела её, не дожидаясь вопросов со стороны дорогих клиентов. Политическая корюшка послушно опустилась на мягкий синтетический газон цвета дюн и прислонила хребет к стене. Вторая половина ещё раз критически осмотрела фотографа, в глубине души содрогнулась от того, что унижается перед той, кто моложе и ниже ростом, но всё-таки согнула ноги-сардельки и почти упала на своего бывшего-будущего-настоящего мужа.
- Жевать мы ничего не будем, - за себя и за того парня отказалась пародийная «первая леди».
Хорошо. Бутербродов эта парочка и не заслуживает, зато заслуживает фотограф.
- Хорошо, кто из вас кому положит голову на колени? – уверенным голосом произнесла Алтея.
Лечь на пол для негибкой политтёти было бы слишком. Она прислонила напряжённую спину к стене и судорожно вжала голову благоверного в свои подушки-телеса. Теперь можно было снимать. Но снимать было страшно. Алтея и не думала, что простая перестановка слагаемых может вызвать такое интимное чувство, как будто она - всемогущий врач, склонившийся над голыми беззащитными пациентами. В такой момент художник способен подарить вечную жизнь своим моделям. В такой момент нельзя не задуматься, кто эти модели. Лени Рифеншталь вовремя не задумалась – и вот нам всем.... Поэтому Алтея не прикасалась к политике до сего дня. Талант – грандиозное оружие, и носитель его должен соблюдать осторожность. Фредди Меркьюри всегда избегал агитации, и за эту фотосессию по головке бы не погладил. Алтея внезапно почувствовала его изящную руку на своих волосах, и горячий прилив внутри её пальцев как-то самовольно нажал на кнопку.
Вот оно. Компромисс для бескомпромиссного художника – двойной портрет, по которому не определишь, кто изображён, и уж тем более не разберёшь, стоит ли за этих людей голосовать. Чистое настроение. Образ. Стиль. Светотени. Явное мастерство автора и полная ничтожность фамилий портретируемых.
- Как, уже всё? – зашевелился диван, втискивающийся в политику.
- Часто так бывает, что первый кадр самый лучший.
- Но ведь мы не успели принять правильное положение! – кипятился диван.
- В этом вся прелесть!
Хотя, конечно, ничего прелестного не было ни в кадре, ни за кадром.
После того, как дорогих гостей выпроводили, Алтея почувствовала сильную головную боль и обезвоживание. Съела заготовленные бутерброды. Пока жевала, мигрень прекращалась, потом – снова за своё.
- Я же не пачкаюсь в грязных делишках! Или я уже запачкалась? Эта съёмка была ошибкой? Да? – спрашивала она больше у самой себя.
- Такая красота не может быть ошибкой! – отвечала Бронислава.
- Мне иногда кажется, что вся красота – ошибка. Мутация, не свойственная жестокому миру. Исключение из правил.
- Из правил, придуманных людьми без вкуса! – фыркнула утончённая дочь миллионера, всегда устанавливавшая свои правила игры.
- Ты не понимаешь. Ах, если бы ты была там, с ними! Что-то странное случилось, быть может, из-за сидения на полу, а может – всегда так бывает, когда фотографируешь людей.... Мне показалось, будто я одна из них.
- Из их партии?
- Нет-нет, как будто я вместе с людьми.
- Даа, я же забыла, ты высшее существо! – прошептала Бронислава с явной улыбкой и тайной серьёзностью.
Ночью Алтея всё ещё перегружала снятое из фотоаппарата в компьютер. Она так засиделась не из-за технических трудностей и не из-за особенной прелести этих звенящих одиноких часов, когда физически чувствуешь, что заполняешь всю комнату, и только в этой комнате горит жизнь среди спящих окрестностей ночи. Алтея нашла много интересного. Она совершила открытие, не выходя из-за стола. Даже не выходя за пределы самой себя – а разве не там производятся самые интересные раскопки?!
Вместе с предвыборными фотографиями на неё свалились инопланетные пейзажи и таинственные композиции в стиле современной живописи. А ещё было видео. Из этих-то блестящих импровизацией кусочков она и составляла первый в своей жизни клип. Музыка и изображение у неё совпадали с точностью до сотой доли секунды, а иногда так ловко не совпадали, что рождалось головокружение. Она шлифовала снова и снова, подрезала хвостики, то и дело удивляясь – нет, не своему открывшемуся дару, а тому, что другие монтируют без фантазии, без тонкого понимания времени и без чувства танца, которое, наверное, как раз было причиной успеха великой и могучей Лени Рифеншталь. Кадры танцевали. Получалось кино.
Алтея с тем ощущением огромности в груди, которое парусом вспенивалось от дуновения вдохновения, сразу после клипа приступила к рассказу. Подушка недоумевающе поглядывала на неуёмный свет лампы и снова зажмуривалась - каштановые бурные локоны ещё нескоро приникнут, чтобы ласкать её. Алтея задержалась, вообще-то, только на минутку. Она хотела быстренько записать идею рассказа, но одной строчкой обойтись так трудно!
Повествование взяло верх над автором. Во-первых, новорождённый оказался не рассказом, а диалогом. Во-вторых, вместо оды любительскому видео зиял юмор. Алтея знала это за собой, но никак не могла исправиться – все её философские рассуждения и грустные истории выливались в хохот над клавиатурой. Вышло так -
Экстравагантно одетая дама крутит в руках фотоаппарат.
Она: Ух ты! Вот это зверь-машина! Сколько кнопочек! Не удивлюсь, если этот аппарат ещё и со встроенным блендером…. Ну-ка, ну-ка, что это за красная кнопочка? Всю жизнь мечтала нажать на красную кнопку! Уау, да тут видео! Нажму на красную кнопочку и устрою культурный взрыв! Где-то у меня был один кинематографический телефончик, да всё не находилось повода им воспользоваться…. (Достаёт из кармана телефон и жмёт кнопки на нём.) Тээкс, Ромуальд Виссарионович – ассенизаторские работы, Иезекиил Утрамбовский-старший – сбор макулатуры…. Оо! Реджинальд! У нашего найдёныша-Рэкса свой собственный мобильный номер? Собака не отходит далеко от дома, вполне может пользоваться стационарным…. И кто его телефон записал сюда? Неужели сам? Я всегда знала, что собаки умнее людей! Ах, вот и то, что надо. Алло?
Она прикладывает телефон к уху, и тут же спадает пелена со стоявшего рядом всё это время двухметрового куба. В нём – часть квартиры известного актёра, бонвивана и сластолюбца, коллекционера барочной мебели и пластмассовых растений в горшках. Сам он сидит в кресле с королевской спинкой, одной рукой подносит к носу пластмассовую розу, а другой – держит трубку телефона под старину.
Он: Хэллоу!
Она: Добрый день, это артист Сластолюбцев, в девичестве Жабохвостиков?
Он: Каких хвостиков?
Она: Жабо-хвостиков – у нас все его помнят под этой фамилией. Так вы это он?
Он: Нет, что вы, я его агент.
Она: Нет, агента я снимать не буду.
Он: Оо, так вы режиссёр! Так бы сразу и сказали! Я всегда, когда звонят поклонницы, притворяюсь собственным агентом. Остроумно, не правда ли?
Она: Очень. Я могла бы трубку повесить.
Он: Но ведь не повесили же! Подсказало чутьё режиссёрское, что на проводе Сластолюбцев собственной персоной! Ваша проницательность преодолевает километры! Вы, кстати, какой режиссёр – маститый или подающий надежды?
Она: Я, скорее, начинающий….
Он: Аа, молодой режиссёр в драных джинсах…. Я не занимаюсь благотворительностью.
Она: Не вешайте трубку, я заплачу!
Он: Обожаю молодых режиссёров с их современным виденьем! О! Насчёт виденья – кто у нас будет оператор? Снимаем на плёнку, на цифру, на 3D?
Она: Оператором буду я, а снимаем на фотоаппарат.
Он: Да ты сдурела совсем!
Она: Не «ты», а «вы»!
Он: Я-то не сдурел ещё, чтоб на фотоаппарат сниматься!
Она: Зато оператору платить не надо – вам же больше достанется.
Он: Оо, какая хорошая идея! На всех фестивалях дают призы именно таким картинам – никакого украшательства, никаких спецэффектов, только суровая правда жизни, непричёсанный быт, дрожащая камера, кадры не выстроены, бывало, посмотришь такой фильм и думаешь – тьфу ты, какое современное кино!
Она: То есть вы согласны сниматься?
Он: Милая моя, из любви к высокому искусству я согласен на всё!
Она: Только во время съёмки кричать придётся погромче, микрофон в фотоаппарате слабенький, да и ветер туда задувает. Если тихо говорить, ничего не будет понятно.
Он: А настоящее кино и не должно быть понятным.
Она: Всё-таки хотелось бы что-то донести до зрителя….
Он: Тогда несите поп-корн! Это зрителю придётся по вкусу, а слова всё равно в кинозале не слышны – оборзевшая публика целуется, болтает, пинает стулья, иногда дерётся….
Она: Зачем же тогда сценарии пишут?
Он: А я не знаю, зачем. Всё равно половину слов запикивают, а то, что остаётся, - чушь собачья.
Она: О, хорошо, что напомнили, у меня есть на примете одна собака, кажется, говорящая, будет сниматься с вами….
Он: Да ты сдурела совсем!
Она: Не «ты», а «вы»!
Он: Я-то не сдурел ещё, чтобы нарушать главное актёрское правило – с детьми и животными не сниматься!
Она: Да-да, я слышала, они так естественно себя ведут, что профессиональные актёры выглядят непрофессионально.
Он: Как говорила моя наставница, выглядеть непрофессионально могут только высокие профессионалы.
Она: А вы высокий?
Он: А в театральное училище маленьких не берут, любезнейшая!
Она: Такой большой – и испугался маленькую собачку! Я же сама вас видела в фильме с собакой!
Он: То было в Голливуде…. Там каждая собака имеет личного агента, телохранителя, стилиста и адвоката. Вот её адвокат и отсудил у меня миллион долларов за сексуальные домогательства.
Она: Вы приставали к собачьему адвокату????
Он: Если бы приставал, он бы не обиделся. Но этот злодей заявил, что я его игнорирую как мужчину – значит, у меня не традиционная для Калифорнии ориентация. Стали за мной следить. И как только я один раз погладил собачку – посадили за решётку и взяли штраф в миллион долларов.
Она: А у вас были такие деньги?
Он: Ну я же снимаюсь всегда за большие деньги.
Она: Всегда-всегда?
Он: Я же сказал – благотворительностью не занимаюсь. Я высоко себя ценю.
Она: А как же мы с вами договорились?
Он: Вы обещали заплатить….
Она: У нас за неимением денег все расчёты производятся в вегетарианском эквиваленте. В этом году у меня морковь не уродилась, так я морковку покупаю у соседей, у Харперсбазаровых, за листья мангольда, аспарагус и топинамбуры.
Он: То есть, кроме мангольда, аспарагуса и топинамбуров, ничего нет?
Она: Есть.
Он: Вот то-то же, я всё-таки народный артист России!
Она: Вам хотела заплатить картошкой….
Он: Да ты сдурела совсем!
Она: Не «ты», а «вы»!
Он: Я-то не сдурел ещё, чтоб за ведро картошки продавать свой бессмертный талант!
Она: Ну почему же за ведро? Я не жадная.
Он: Беспокоят тут всякие великого артиста Сластолюбцева, актёра, каких мало осталось на земле русской….
Она: Да я и сама теперь вижу, что не стоило звонить. Если бы вы были настоящим актёром, перво-наперво спросили бы, о чём кино.
Он: Ну, и о чём же?
Она: О добром отношении к животным, о поэзии, дружбе и верности.
Он: Да что ж вы сразу не сказали? В такую картину я даже свои собственные деньги вложу!
Она: Отлично, теперь позвоню руководителю оркестра, попрошу для нас записать «Нюрнбергских мейстерзингеров». Картошки хватит на всех!
Перечитав печальное повествование о трудностях начала пути, Алтея осталась довольна и до утра улыбалась подушке, а блестящие светлые кончики волос сладостно обвивали все её уголки.
Глава 5. ПРО ПРОШЛОЕ
Через день предстояла другая фотосессия, её плоды не предполагалось печатать в виде плакатов, но Алтея беспокоилась даже больше. Снимать соседку! Ох, тяжело.... С тех пор, как внучка сбежала от бабки в лофт богатенькой подружки, соседка, вроде бы, уже и не была соседкой, но ведь когда-то же придётся вернуться.... Алтея не хотела думать об этом дне. И ещё меньше ей хотелось, чтобы её при каждой встрече ругали за «излишне творческий подход», как случалось в школе. Да нет, формулировка будет ещё, пожалуй, покрепче – соседка-верстальщица углядит в минималистическом стиле съёмок для «Лучшего друга девушки» нежелание тратиться на фотошоп. Точно.
Был случай не так давно, даже не случай, просто несколько коротких разговоров под рекламным щитом, когда художнице пришлось столкнуться нос к носу с так называемым «общественным вкусом». Один из жильцов дома, вымаливая прощение жены, заказал повесить напротив окон её портрет в вензелястой рамочке, обильно засиженной бабочками, звёздочками, выспренними розами и простомордыми ромашками. Сама виновница торжества была настолько окомпьютерена, что поначалу несколько других, не похожих друг на друга женщин признали на фотографии себя и настороженно оглянулись на невинных супругов. В наиболее выгодном положении оказались те, у кого не было мужа для публичного раскаивания - можно было вообразить огромный плакат подарком тайного поклонника.
Но кто бы чего ни воображал, весь двор сошёлся во мнении, что это апофеоз красоты. Слово «апофеоз», конечно, вслух не произносилось, но настоящие слёзы умиления крупного, сериального калибра ещё целый месяц вызывали трепещущие на ветру стихи с рифмой «милая-красивая» и батальон парусников, лишённых всяческих аэродинамических качеств.
Соседка Алтеи, о которой вознамерилась писать сама Бронислава, была в первых рядах тех, кто нёс венки комплиментов к постаменту рекламного щита. Такого человека просто невозможно фотографировать для журнала, разве что журнал будет этнографическим, ибо представители дикого племени обывателей принимают перед округлившимся глазом объектива вид полинезийских туземцев – прямой взгляд в камеру, никакого движения, руки по швам набедренных повязок. Иные предложения они встречают смешками и фразой: «Я ж не модель!» с таким выражением физиономии, будто модели пересекают верхнюю границу зла, вскидывая руку или ногу. Алтея, взяв в руки всё своё красноречие, шла на абордаж, пытаясь отговорить Брониславу писать о соседке, но в ответ слышала:
- А как же нотка скандальности? Некоторая перчинка? Без этого не обходится ни одно издание!
- Аха, некоторые буквально закармливают читателя острым перцем, потом ни есть, ни спать невозможно!
- Зато какие тиражи! – сверкала глазами Бронислава.
- Зачем я тебе только рассказала про неё? – в картинной позе бухнулась на диван шатенка, сокрушённо взлохмачивая свои переливающиеся локоны цвета норки.
- Потому что это интересно. Не каждый день женятся люди с сорокалетней разницей в возрасте! А если женятся, то часто даже я сквозь розовые очки могу разглядеть, как деньги выпархивают из кармана того, кто старше и начинают гнездиться там, где меньше складок, морщин и пигментных пятен. В данном же случае мы имеем дело с настоящей любовью! Вспомни все романтические фильмы – как важно героям знать, что их любят не за красоту, удачливость или жилплощадь! Обмениваясь кольцами, молодожёны не могут проверить свои чувства и на несколько волшебных мгновений очутиться в ситуациях болезни, бедности, горя....
- А моя соседка в этом живёт каждый день, - перебила Алтея таким голосом, что Бронислава просто обязана была понять неуместность своего восторженного тона.
Но Бронислава отказывалась трезво оценивать реальность. Розовые очки, которые она позволяла себе носить, были ничтожны по сравнению с теми огромными клоунскими очками, которые незаметно для неё самой примостились поверх первых. Может быть, дело было ещё в том, что оба её родителя обеими руками голосовали за юные тела в своих предпенсионных морщинистых постелях. Эти юные тела шли на контакт по зову тщеславия, им освещал дорогу «высший свет», разворачивалась перспектива выгодных знакомств, и никто в современном купи-продай обществе не мог сказать, что они ступили на кривую дорожку.
- Есть некоторый сорт людей, с которым ты близко не знакома, Бронислава, - произнесла Алтея. – Эти люди бросаются в объятия стариков и старух от отчаянья.
- Припоминаю, как отчаянно ты набросилась на Радия.... – пропела ехидна.
- Он не старик, он всего на десять лет меня старше! – покраснела шатенка, спеша прикрыть щёки волосами, ликующими при звуке знакомого имени.
- Вот и твоя соседка воспринимает так же....
- Мужа своего! А пока не состою ни в как....
- Ахааааа!!!!!!! – взвыла страшным голосом разоблачительница. – Ты сказала «пока»! Я же знала, что у тебя на него планы!
- Забирай себе, - отмахнулась подсудимая.
- Нет уж. Если бы я хотела, я бы на него насела покрепче гораздо раньше, да и не стала бы вас знакомить ни в коем случае, потому что вы созданы друг для друга. Каждому, кто видел вас рядом, невооружённым глазом видно, какая роскошная выйдет свадебная фотография!
- Больное место! – закричала художница. – Ради удачной фотографии я готова на всё!
Алтея так раскочегарилась во время спора, что сбросить скорость сразу не получалось, и она решила записать все аргументы в виде статьи для журнала. Коротенькая статейка наклёвывалась, десять тысяч знаков уж точно. Неплохо было бы поместить её напротив интервью с любительницей стариков. Точнее, любительницей одного старика. Сравните два полярных мнения, уважаемые читатели! Заигралась Алтея в «за» и «против», закончила писанину в час ночи. Пошла ли она спать? О нет! Во-первых, идти никуда не надо было, так как печатала она в постели, а во-вторых, вдохновение всучило ей чёрную гелевую ручку и приказало делать иллюстрации. Дремотный взгляд художницы-самоучки небывалым образом контрастировал с бодрым, уверенным движением руки. Она вспомнила выражение «талант не пропьёшь» и поняла, что может работать в любых условиях и в любом состоянии. Люди, устроенные иначе, всегда мешались на пути её дарования. Среди множества одинаковых, как под копирку, невнятно-женских персонажей ей вспомнилась одна любительница запертых кабинетов, на чьём высокомерном лбу как будто на веки вечные повисла табличка «Do not disturb»....
Несколько лет назад, специально для знакомства с роднёй, приезжала Танюха-Два-Уха, девочка абитуриентских лет из тьмутаракани. Она уже через минуту общения призналась, что без ума от дальнеродственной кузины и взялась помогать художнице, обещавшей прославить весь род. Алтея и не знала, что ей, оказывается, столько нужно помощи – бегать в магазин за маркерами, менять зааквареленную воду, выискивать камни в глине, да в конце концов, соединяться с галереями посредством нелюбимого телефона! Танюха всё это делала с нездоровым рвением, граничащим с безумием. Отгоняла народ от мастерской. Отбирала предложения в обход кузины. Писала от её имени и с её адреса безграмотные, злые, а порою и просто странные коммюнике. Когда Алтея заметила неладное и попросила больше ей не помогать, было уже поздно. Танюхе так понравилось важничать в художественной лавке и наводить жесточайший порядок в мастерской, что она возомнила себя художницей. Падение нравов довершила передача для домохозяек. Одетая в жабо ведущая, подмигнув криво накрашенным глазом, пропела: «Почему бы вам не доказать свою самостоятельность, став яркой личностью? Запишитесь на курсы английского языка или интерьерного дизайна! У вас всё получится!». Танюха словно ждала, когда её выключатель повернут. Она бросилась в креативчик с полоумной самоуверенностью бабы Вали, накануне пенсии решившей оседлать Художественную Академию. Больше всего ей нравилось стоять у нетронутого холста с кистями, красками, в разлетаистом облачении «настоящего художника» и ждать вдохновения, а потом кричать, что снова ей не дали сосредоточиться, отвлечься от суровой обыденности, может быть даже уединиться – ибо более всех прочих ей мешала натурщица. Одиночество – вот к чему по-настоящему стремилась Танюха, не терпевшая даже родственников, покуда они не становились ей нужны. Воображая жизнь художницы, она строила минималистическую стену квартиры без признаков жизни, потом анонимную езду по свету с выставками без вернисажей, а в старости – бетонный дом на краю света. Процесс живописанья её не занимал. Но это ничего. В век постмодернизма картиной считается всё, что намазано красками на холсте, а художником - всё, что шевелится (возможно, следующей звездой поп-арта будет брандспойт?). Танюха это быстро поняла. К тому моменту, когда Алтея устала ждать звонка насчёт обещанного контракта, загребущая родственница уже подписала контракт вместо неё и выступала с перформансами, включающими разбивание яиц о мольберт и посыпание их перцем. Зрители чихали и аплодировали. Алтея по-прежнему ничего не знала. Вечерами она жаловалась Танюхе на успешных конкурентов:
- Ты не думай, что я завидую. В этом мире должно хватать места для разных художников. Но только для талантливых. А сейчас красоту гонят, освобождая место для злобных цветов и уродливых линий.
- Как ты права! – вылупив глаза, кивала Танюха.
- Кто придумал арт-терапию? Больные люди выплёскивают свои проблемы на холстину, а потом галереи у них эту жижу покупают и забрызгивают нас больным искусством!
- Точно подмечено, - поддакивала Танюха.
- Откуда они только берутся, эти колчерукие поп-артисты? Кто-то же их покупает? Ведь забесплатно у нас не проживёшь, нужны деньги хотя бы квартиру снимать, не говоря уже о банальных фетуччини на ужин.
Танюха едва сдерживалась, чтобы не озвучить простую схему паразитирования плохой художницы на хорошей. Ничего, она ещё напишет целый учебник о том, как втиснуться в захламлённую комнатишку, где уже и так с трудом выносят друг друга бабка и внучка. И о том, как притворяться душевно чистой провинциалкой, чтобы клянчить деньги на мелкие расходы, попрекая родню своей «честной бедностью». Как заполучить в союзницы бабку, а потом вдвоём требовать от внучки-вегетарианки колбасы. Как втихаря выносить из квартиры и где продавать взлетевший в цене советский фарфор. Это всё так мило выглядит в мемуарах!
К счастью, до создания мемуаров мурка не докатилась. Её популярность не пережила срока годности продуктов, облепивших холсты «нетривиального открытия галериста Чушкина». Из грязи – в грязь. Осенью Танюха вспомнила, что собиралась куда-то поступать,. У Алтеи дольше жить было нельзя. Несмотря на защиту бабки, провинциальная приживалка подвергалась изысканным насмешкам каждый день. Ей-то самой было всё равно, она не страдала от того, что рядом со столичной кузиной бросалась в глаза её неотёсанность, но бабка считала иначе. Если первое время после приезда Танюхи вежливые хозяйки старались не тревожить её своей многолетней враждой, то к сентябрю тарелки уже летали по всем траекториям и частенько попадали в дорогую гостью. В общем-то, и это не стало причиной отъезда – жертве обстрела было не привыкать. Алтея сама сказала ей уехать. Именно сказала, а не попросила или не спросила окольными путями, когда же в путь-дороженьку.
- Очень грубо, - буркнула бабка уже потом, после всего.
- А грубая лесть не казалась тебе грубой, - отозвалась шутливым дружеским тоном Алтея.
- Не так уж у нас и тесно, - важно произнесла бабка, как всегда, отвечая не внучке, а невидимому, видимо, более достойному собеседнику.
- Ещё бы, столько вещей пропало! – засмеялась Алтея, втайне довольная, что пыльные советские уродцы покинули книжные полки.
- Как ты можешь подозревать сестру?! – вернулась бабка к своему обычному монотонному гневу.
- Она не сестра мне, она сестра какого-то твоего знакомого, которого ты считаешь родственником. Почему-то.
- Ты всегда только врёшь и врёшь, как тебе не совестно?! Танечка – дочь Надюши, твоего дяди жены!
- Мой дядя умер, а Танюха – от первого брака, её старший брат как-то тебя нашёл лет двенадцать назад и заказал купить лекарства, редкие и дорогие, но они оказались биологически активными добавками на гомеопатической основе, разве ты не помнишь? – начала выходить из себя внучка бабушки, туговатой не только на ухо.
- Врёшь и врёшь, бессовестная! Это же он, благодетель мой золотой, лекарства доставал для меня!
- БАДы? – спросила Алтея, опасаясь, что действительно сходит с ума и всё путает.
- Печёночные! У меня ж тогда печёнку прихватило, он мне в больницу всё-всё приносил, золотой мой! Руки бы ему целовала!
Внучка выставила вперёд руку.
- Можешь целовать мои. Это я тебе всё-всё приносила в больницу, - каменным голосом произнесла она.
- Ой, ну враньё на вранье! И кто ж тебя вырастил такой? Вроде, нормальную воспитывали, в детстве послушной была, со всеми соглашалась....
- Неправда!
- А теперь бабуленька плохая! – причитала старушка, откусывая какой-то гнутый крендель.
- Память у тебя плохая, вот что.
- Оскорбления круглосуточно! – выла бабка. – Круглосуточно!
В последнее время она полюбила это слово. Надпись горела всю ночь на новеньком магазинчике под её окном.
- Да что ж ты орёшь? Ты на пожаре? Хорошая у тебя память, хорошая! Такая хорошая, что помнишь даже то, чего не было! Я помню гораздо меньше, да и то хотела бы забыть....
За утренним соком Бронислава похвасталась Алтее, как будто речь шла о третьем лице:
- Быстро у меня контора работает! Открываю глаза – сразу оказываюсь на летучке среди своих многочисленных авторов и иллюстраторов, да ещё получаю свежие буковки с картинками, будто ночью какое-то волшебство происходит! Как плодотворно заканчиваются наши споры, всем бы так!
Художница не успела остроумно ответить на увесистый комплимент – телефон запел, как горн. Звонила причина спора. Она, в общем-то, должна была звякнуть перед фотосессией, но не в такую же рань! Оказалось, превозносимый за рассудительность старый муж не может участвовать в съёмке для журнала.
Когда художница-фотографиня услышала это, в её голове возник контраргумент, одним махом разрушивший весь оптимизм по поводу неравных браков. Старый муж умирает раньше. Он и так-то, бедненький, в неволе мало живёт, а если ещё и разница в возрасте колоссальная, то вдовой можно стать уже в тридцать пять. Бронислава с посеревшим лицом положила трубку.
- Мне очень жаль его, - искренне проговорила Алтея.
- Его? Он с молоденькой сбежал! С ещё более молоденькой!
- Она ему, наверно, ребёнка родить собирается....
- У него недавно родился.
- Тогда я вообще ничего не понимаю!
- Мы не поймём никогда этот странный пол. Поэтому он и называется противоположным. Единственное, что мы можем, так это помогать друг другу. Предлагаю покинутой молодой мамаше заказать вёрстку нашего журнала. Заплатим пощедрее, но это не будет выглядеть, как милостыня. И нам польза, и она не обидится.
- Стараться будет! Когда хорошие отношения с заказчиком, когда испытываешь благодарность, невероятно хорошо выполняешь работу! Сама себе удивляешься!
Почувствовав прилив великолепного настроения, Бронислава решила, что именно теперь готова посетить отца. Оптимизмом хотелось делиться щедро – в голове у неё даже возникла старинная картинка, изображающая сеятеля с лубяной круглой коробочкой на лямке. Такую лямку всегда бы тащить!
В палате было тихо и солнечно. Голубые облака плыли по синему небу на половине окна, где была шторка, и обретали свой естественный цвет, дойдя до неприкрытого прямоугольника идеально чистого, прозрачного стекла. Картина с танцующими мексиканцами стояла на видном месте и блистала маслом, как только что написанная. Над постелью разорённого богача стояли двое из тех немногих, кто по-прежнему держал его имя в переменчивой телефонной книге. Разговаривали приятными голосами, и обсуждаемая тема от этого казалась тоже приятной.
- Радий хочет подарить мне курс реабилитации в Швейцарии! Я там буду кататься, как сыр в шоколаде! Как ты на это смотришь, дочь?
Дочь посмотрела на Радия.
- Я считаю, дорогие подарки можно принимать только от самых близких, - чуть помрачнела Бронислава.
- Вот и мне не хотелось бы быть в долгу.
- Это я перед вами в долгу! – заспорил Радий.
- Из тех, кого я тогда набрал, больше никто не считает себя моим должником, - проговорил падший столп города не то ностальгически-мечтательно, не то всепрощающе, не то с горечью.
- Нас могла бы рассудить Алтея, - внезапно сказал Радий и как будто бы сам удивился тому, что его голосовые связки произнесли это вслух.
- Так вы знакомы?
- Они более чем знакомы, - закивала головой дочь драгоценного пациента.
- Правда ведь, она подлинная редкость? – засветился пациент. – Настоящей пчёлкой была в «Золотом Веке», а теперь согласилась пожить у Брониславушки, круглосуточно её поддерживает, новый проект вместе готовят, хлопотушки!
- Так вы живёте вместе? – заинтересовался Радий.
- Неограниченный контакт с основным автором! – бодро откликнулась притворщица, чтобы избежать расспросов о приступах паники.
- Никто не знает, где она живёт на самом деле! – открыл тайну бывший начальник Алтеи. – Даже документы в издательстве оформляли как-то запутанно. Зарплату переводили чёрт знает куда....
- Это потому что она не признаёт пластиковых карточек и всяких бюрократических бумажек. Скажи спасибо, паспорт не выбросила. Пока.
- Прячется от бывшего мужа? – выдвинул версию Радий.
- Нет, уж этого точно никогда в её жизни не было! – прищурилась специалистка по сованию носа в чужие дела.
- Почему ты так думаешь? – забеспокоился отец специалистки. – Хорошенькая, умеет одеваться....
- Уж я-то знаю, она всё время в высших сферах. Если займётся с утра вырезанием, может запросто пропустить и обед, и ужин, и звонок самой королевы! Что говорить о звонках менее значимых персон?! Да она на свидание не пойдёт, если начнётся передача про малоизвестного декоратора Головина!
Бронислава давала себе отчёт в том, что утрирует, но когда ещё представится случай отбить Радию аппетит к стягиванию носков с ног Алтеи (и ног, между прочим, не таких длинных и загорелых, как у некоторых близстоящих личностей)?! Сквозь размышления она услышала слова:
- Ну что ж, дочь, так как я выписываюсь, картину верни на место. Когда приеду из Швейцарии, сам повешу у себя в квартире, а пока пусть радует посетителей вашей домашней редакции!
- Я донесу, - вызвался Радий, обнимая длинный узкий шедевр жизнерадостного художника, никогда не бывавшего в Мексике.
- Ещё чего! – схватилась Бронислава за свободный край картины.
Она не могла допустить, чтобы он провёл ещё хоть минуту в обществе Алтеи, а он не мог позволить ей самостоятельно нести целую группу танцующих мексиканцев. Мужской напор победил – единственный случай, когда можно сказать: к счастью.
Поднимаясь в золотистом лифте стиля ар-деко на последний этаж, прекрасная блондинка изо всех сил пожелала, чтобы лофт ждал сексуально небритого гостя пустым.
При этом страшно не хотелось избавляться от ближайшей подружки и сотрудницы насовсем. Не нужно было также, чтобы Радий ей разонравился – иначе с кем обсуждать его насмешливую походку или насыщенные, постоянно меняющие выражение глаза? Просто пусть несколько часов художница где-нибудь поищет вдохновения – подальше от сгустка материи в дизайнерских джинсах, который посылал маленькой шатенке молнии и вызывал в ответ гром, аукающийся во внутреннем ухе подруги-собственницы.
Территория была свободна. Бронислава уверовала в свои магические способности, и её не смог бы разубедить даже хрустальный шар, если бы она исхитрилась в нём разглядеть мысли жертвы колдовства. Просто-напросто Алтея решила поискать к шампуню кондиционер из той же серии – вот и вся магия.
Если бы волшебный шар передавал не только изображение, можно было бы определить, что в бутике, как всегда, царили ароматы и музыка, специально написанная для этой сети магазинов. Мягкий свет из-под полок ласкал гранёные и обтекаемые флаконы, яркие гламурные лампы улыбались с потолка. Посетительницы передвигались от соблазна к соблазну, словно золотые рыбки в аквариуме, и только одна из них, с лицом, занавешенным волосами, судорожно уткнулась в угол, как будто ей было плохо.
- Лилиана? – удивлённо поприветствовала Алтея Лилию.
- Ой, я спешу, прости, - бочком двинулась к выходу сконфуженная интервьюерша-рекламщица.
Алтея не дала ей сбежать. Просто схватила за локоть и спросила, почему она сама на себя не похожа. Лилия зашептала на ушко:
- Я работаю. У меня встреча сегодня с богатенькой тётенькой. Она хочет рекламировать какой-то благотворительный центр детского творчества, у них очень много щедрых спонсоров. Надо произвести впечатление, чтобы лакомый кусочек не уплыл к конкурентам. А духи кончились, представляешь? Именно в этот день! Хотела тут чем-нибудь надушиться, да вот видишь....
Не дослушав, решительная шатенка направилась к полочке со знакомыми звонкими бутылочками, хранящими звонкие ароматы. Тут же между ней и полкой возник джинн – долговязая продавщица в плохо сидящем костюме. Стоило потянуться к флакону, как она перехватывала драгоценность, которую охраняла не хуже бультерьера, и выпрыскивала вожделенную жидкость на одну из тех тонких бумажек, что стояли в стакане, вызывая отталкивающую ассоциацию с зубочистками.
Клиент не мог войти в непосредственный контакт с товаром. Лилия подняла брови и пожала плечами, как бы говоря: «Ну вот, кукиш нам без масла!», а Алтея в ответ на этот жест взяла её за запястье и велела продавщице побрызгать туда. Приняв самый напыщенный вид, какой только может принять перед дылдой человек на голову ниже, она посмотрела на неё сверху вниз и добавила:
- Духи пахнут на бумажке совсем не так, как на коже. Даже на разных людях они выглядят по-разному. Кроме того, перед покупкой рекомендуется проверить запах в течение нескольких часов, проследить его эволюцию. Если вы работаете в таком месте, то просто обязаны знать это.
Продавщица с неуверенной улыбкой трясла головой, пока Алтея обезглавливала один флакончик за другим, приговаривая:
- Запомни, за левым ухом у тебя мандариновый, за правым – черничный. Может, ручкой подписать?
Лилия вынесла хохот на улицу, и уж там дала себе волю.
- Я боялась, что ты для достоверности начнёшь действительно подписывать, где что!
- Так вот как ты обо мне думаешь?! Я же помню, что тебе надо сегодня произвести впечатление.
- А может быть, вместе пойдём? Эта богатенькая содержательница одарённых детей обещала принести фотоальбом. Увидишь всё своими глазами и сразу начнёшь придумывать, как оформить рекламу.
- Я не придумываю, - огорошила художница.
- Как так? – испугалась рекламщица, решив, что прикормленный гений собрался расправить крылышки и накакать на совместный проект.
- Я беру и делаю. Никогда не задумываюсь, не создаю эскизов, не черчу вспомогательных линий, и вокруг моего ведра не валяются скомканные бумажки, потому что я всегда попадаю в цель.
- Вот-вот, очень убедительно, ты всё повтори для неё! – воскликнула Лилия, стараясь придать своему голосу покровительственный тон, как часто случается, когда люди натыкаются на нечто большое и необъяснимое.
Алтея усмехнулась.
В кафе, где должна была ждать благотворительница, сидели только парочки. Чтобы взгляд не цеплялся за них, две благоухающие дивы шагнули в ад зала для курящих, но за бамбуковой шторкой, к их радости и удивлению, не оказалось ни единой курящей души.
Столики были такие же квадратные, как и в чистилище, но только из рябчатого кориана, который привёл художницу в уныние. Уйдя от визуального безобразия подальше, а именно в туалет, она нашла там подлинное отдохновение для ценителя иллюминаторно-круглых зеркал, полупрозрачных дверец с подсветкой, плитки цвета бордо-металлик и огромных окон с кирпичной стеной вместо перспективы.
Тем временем появилась благотворительная дама, пусть и с опозданием на четверть чашки, но всё же появилась. Её волосы впитали немодный блондинистый оттенок больничных стен, а одежда была хоть и дорогой, но плохо подобранной – все вещи одной марки. Разговор начали без Алтеи. Обмен зубастыми улыбочками – тоже. Важная тётя с сумочкой из дохлого крокодила передала Лилии фотоальбом, где авторы соседствовали со своими произведениями, и трудно сказать, что повергало в шок сильнее.
- Дебилы всем нравятся, - светским тоном рассказывала попечительница. – Галереи выставляют с удовольствием их мазню, а донаторы покупают игрушки, бытовую технику, лекарства, конечно.
- Дети такие милые, - пробормотала Лилия, не уточняя, что далеко не все, и уж точно не эти.
- Уродцы! – просто и ясно определила патронесса. – Глаза у них закатываются, слюни текут, и это ещё самое невинное.... Но мы должны помогать убогим. Точнее, помогать тем, кто хочет им помочь. Найти богатого человека, отвезти его к детям, объяснить, что всё зачтётся на том свете. Они же, к счастью, все верующие. Точнее, воцерковлённые. Это такая партия – можешь верить или не верить, а голосуй, как все.
Лилия улыбалась непонятно чему. Никакой радости у неё не вызывали ни дети, уверовавшие в свою уникальность, ни тётка, продающая размазню по цене шедевров. Между прочим, не такая уж она и тётка – просто причёсана старомодно, одета в костюм и обладает крупными формами. Явно не забегала в бутик за щепоткой пыли, чтобы пускать в глаза. Даже можно сказать, изуродовала себя для солидности.
- И сколько дорогая редакция получит за разворот? – поскорее спросила Лилия, допивая чернейший кофе.
- Это же благотворительность! – устыдила её заказчица. – А к вам я обратилась потому, что в вашем журнале работает моя сестра, она говорила, что рекламный отдел не откажет. Бедные дети ждут помощи, вашей и ваших друзей!
- Бедные? А минуту назад они были страшными.... – принялась размышлять оппонентка.
- Страшные и бедные! – вскричала оскорблённая благотворительница.
- Страшно бедные, - ухмыльнулась вернувшаяся Алтея. – У меня сегодня просто вечер неожиданных встреч. Я тебя не узнала, Танюха-Два-Уха, богатой будешь. Или ты уже? Ухи-то где, сбрила, что ли?
- А я думала, это Брониславы сестра, - заоглядывалась Лилия, ища сходства.
- Она сестра тому, кто ей полезен, - с удовлетворённым предчувствием в голосе констатировала не сестра и даже не кузина уважаемой попечительницы.
- Алтеюшка, зайка, я всегда говорила, что ты самый полезный член семьи! – кивнула непонятливая Танюха-Хирургия-На-Оба-Уха.
Художница заметила дрожь в руках, и села, чтобы скрыть это под столом.
- Я тебе никакая не Алтеюшка. И я не верю, что ты можешь без отвращения заниматься с детьми рисованием, хотя работку ты, надо признать, выбрала по себе. На фоне слабоумных хорошо выглядишь, да? И подарки любишь получать. Представляю, как ты выклянчиваешь дорогущий ноутбук для больного ребёнка! Он и не понимает, куда там нажимать, зато спонсор понимает не больше, а уж ты давно поняла, куда нажимать, лисичка-сестричка. Как же ты их всех убеждаешь, что нужен ремонт в офисе, нужен блендер?
- Сами несут, - с гордостью заявила Танюха.
- Грехи замаливают?
- Хотят и замаливают. Что такого?! – отвернулась благотворительница.
- Передай святому Петру, что взрослым здоровым людям ноутбук нужнее. И доброе отношение тоже.
Алтея так резко встала из-за стола и исчезла, что Лилия ещё какое-то время пребывала в оцепенении, не зная, как завершить встречу. Пришлось так же молча ретироваться.
Глава 6. ВАН ГОГ ПРИНИМАЕТ ГОСТЕЙ
Завалились в «редакцию» с духоподъёмным кульком свежеиспечённых сушек, чей радушный горячий аромат заставлял оборачиваться прохожих, бесчувственно прошедших бы мимо самой Мэрилин Монро. Радий обрадовался сушкам, а ещё больше обрадовался тому, как удачно столкнулся в дверях с пышущей румянцем Алтеей. Он собирался уходить, но пришедшие хохотушки в четыре руки упросили его остаться, подзабыв, что их редакция – на самом деле квартира, принадлежащая Брониславе. Хозяйка не слишком обиделась. За те несколько часов, что она провела наедине с красавчиком, она сама себе разонравилась. То забрасывала какие-то неуклюжие мячи, то шарахалась от ложных подач, в общем, тенниса не выходило, потому что подспудно мучительно хотелось поло.
На протяжении вечера она пристально наблюдала за своим многолетним знакомым, но на этот раз (по многочисленным просьбам хозяйки лофта) он вёл себя настолько прилично, что она не смогла определить степень его интереса к Алтее до самого конца.
- Не трудись, Бронислава, меня проводят, - обворожительно улыбнулась Лилия, стоя в дверях с Радием. – Вот если бы ты журнальчик мой нашла....
- О! Точно! Мы же его давно откопали! – воскликнула быстроногая блондинка и убежала на кухню, надеясь, что на нём не осталось никаких пятен после того, как его читали за едой.
Воспользовавшись моментом, Радий наклонился к Алтее и прошептал:
- Предлагаю завтра в музей. В два часа возле золочёной пустышки.
Его язык проник в её ушко и со знанием дела описал виток, достойный «Формулы-1» по уровню адреналина. Алтея чуть вскрикнула от неожиданности и удовольствия, но Лилия, к счастью, обратила свой слух в сторону победного восклицания Брониславы, нашедшей «Звёздную карусель» девственно чистой (если не считать того, что там было написано).
Под «золочёной пустышкой» подразумевался новодельный храм, которому весёлая компания, кушая сушки, придумывала издевательские названия. В ходе чемпионата по остроумию кто-то вспомнил, что рядом с несчастным уродцем находится музей, а в музее – Ван Гог. Там, конечно, ещё много всяких достойных товарищей, и имена их перечислялись с восхищением, но именно Ван Гог толкнул Радия, будто биллиардный шар. Надо же докатиться до такой идеи - пригласить художницу в музей! Сверхоригинально, нечего сказать! Впрочем, Алтея не задумывалась, много ли фантазии было вложено в приглашение – её больше взволновало то, что было вложено в её раскалённое маленькое ушко.
Щедрый макияж, повязка, толстая байкерская куртка, платье из лепестков, высокие сапоги, полностью скрывающие колготки. Она вышла из метро с бьющимся в экстазе сердцем, но всё же отвлеклась от внутренних переживаний и заставила себя охадиться, обратить внимание на весёленькие юные листочки, на лоснящихся голубей, на отличную погоду, которая весьма кстати, если надо будет долго ждать на улице.... Да, несмотря на железную репутацию Радия, жертва его чар была готова к тому, что придётся наматывать круги вокруг золочёной пустышки. Он может опоздать, а может совсем не прийти – об этом стоит помнить и особенно не надеяться, не то потом утонешь в разочаровании.
Уголки античных губ опустились, но тут же воспряли, когда из-за поворота показался знакомый притягательный силуэт. Наблюдательным глазам (в особенности, если это глаза художника) по движениям частенько удаётся определить, как долго ноги топчутся на условном месте. В данном случае этот глубокий анализ не пригодился – даже начинающему колористу цвет лица Радия красноречиво говорил обо времени, проведённом на ветру, и о горьком сожалении, что желание пощеголять в тонкой стильной куртке превозмогло здравый смысл. Цветов в руках не было. Ну, постараемся без обид. Хорошо, что вообще пришёл.
Сквозь все залы они прошли, держась за руки. Постояли у крошечной статуэтки боевой наездницы. Радию хотелось намекнуть, кого она ему напоминает, но вместо этого он почему-то стал рассказывать про автора, который, с одной стороны, воспевал утончённый эротизм, а с другой – рассаживал своих гостей за двумя столами, в зависимости от того, кто из них был истинным арийцем. Ангел и бес, да и только! Но Алтея не узрела в мировоззрении Франца Фон Штюка никакого противоречия. Противоречивы взгляды на художника:
- Красота изогнутого полуобнажённого тела в некоторых странах так же осуждается, как в современной Европе – разделение гостей по национальному признаку.
- Ты ещё скажи, что они передерутся, если их посадить за один стол!
- В общем-то, так и происходит на протяжении истории. Все народы тыкают друг друга соломинками, обстреливают горохом, и достаётся больше тому, кто ближе.
- Но мы всё ещё сидим за одним столом, - умиротворяюще произнёс Радий.
- Однако некоторые заграбастали себе чужие стулья и регулярно льют из супницы борщ, так что единственная надежда прекратить безобразия за столом – если еда кончится, и наступит конец света!
По весёлому тону Алтеи невозможно было понять, всерьёз ли она рассчитывает на Апокалипсис как на спасение. Её уже занимало другое – картина, изображающая в натуральную величину балерину, у которой виднелась резинка чёрного чулка. Спутнику ракурс тоже понравился, но он решил употребить момент для того, чтобы выведать секретную информацию. Он не мог рассчитывать на то, что новая знакомая будет с ним откровенней, чем с подругой, у которой живёт. В закромах имелась, однако, идейка использовать её привычку всё отрицать.
- Необычное пристрастие, - начал он невинным тоном. – Мне кажется, или на обложке вашего журнала модель тоже отвернулась от зрителя?
- Именно так, но композиция совсем другая.
- Это говорит о скрытности характера, - продолжал плести паутину паук.
- Я скрытная? – затрепетала в ловушке цокотуха.
- Никто ничего о тебе не знает, даже самые близкие, - обхватил её ухоженными лапками паук.
- У меня нет настолько близких знакомых, - решительно вскинула голову муха, делая вид, что она не чувствует сжимающихся объятий, разгоняющих электричество по венам.
- А если появятся? Ты бы могла связать свою жизнь с тем, кого совсем не знаешь?
- Я открыто высказываю своё мнение по любому вопросу, я не скрываю своих предпочтений – вот в этом я, а не в фактах биографии, цифрах, географических координатах....
- Нагоняешь туману на какое-нибудь совсем простенькое, неинтересное прошлое, - продолжал дразнить хищник.
- Думай так.
- Или в тумане скрывается что-то опасное? – плотоядно улыбнулся паук.
- Если ты так обо мне думаешь, то я не стану включать тебя в круг ближайших знакомых.
Она нырнула, выскользнула из обвивавших её колец и убежала, громко стуча каблуками. Вслед ей смотрительница швырнула горсть ругательств, но затихла под устыжающим взглядом темноглазого серьёзного брюнета.
Алтея остановилась только тогда, когда оказалась у обещанного Ван Гога. Освежающий, утренний, неограниченно радостный и вскользь печальный, он смотрел одновременно с нескольких картин и как будто разговаривал с одинокой пришелицей в пустом зале. Она оглянулась – погони нет. Нет никого в пределах видимости, и можно подойти, погладить, поздороваться с выпуклыми красками.
Отпечатки пальцев Ван Гога, поверх них отпечатки пальцев Алтеи. Как хорошо, что она встретила его одна, без свидетелей, без помех. Прямой контакт, равнозначный контакту с внеземной цивилизацией. Вот ещё немного – и можно ощутить себя.... Но тут под мышки просунулись обычные трёхмерные руки, в макушку уткнулся подбородок, смешной умоляющий голос пропел:
- Включии меня!
Алтея не сразу вспомнила, что вечность назад отказалась включить вожделенного наглеца в своё ближайшее окружение, а когда вспомнила, упрямо сжала губки. Тогда он придумал раз в две минуты на разные голоса выть, пищать, рычать:
- Включи меня!
Посетители музея опасливо отходили, заслышав странную реплику, смотрительницы разражались гневными речами, несравнимо более долгими и громкими, чем коротенькие два словца, якобы мешающие публике благоговеть и восторгаться. Наконец Алтея перестала сдерживать улыбку и сказала:
- Неужели ты не видишь, что ты давным-давно принят в самый ближний из всех возможных кругов?!!
- Вижу, - честно ответил принятый. – Я просто придуриваюсь.
К тому времени, когда паук и муха вышли на улицу, он уже догадался, кто на самом деле в их паре муха.
- Ты не муха, - возразила Алтея.
- Это радует.
- Ты мух! Сначала я считала, что ты мой муз, но теперь вижу, что ты типичнейший мух!
- А потом ты из меня сделаешь мусс, такой сладкий и мягкий, - обречённо прожужжал мух.
- Рабочий мул тоже пригодится! – шлёпнула мула хозяйка.
- Я буду лучше котом Муром! – продолжил игру превратившийся в кота мул, сделанный из мухи, бывшей прежде пауком.
- У меня буквы кончились, - с загадочным видом остановилась Алтея.
- А у меня – нет. Зайдём в кафе?
Не дав прекрасной спутнице опомниться, галантный кавалер чуть ли не вальсом ввёл её в расписные старинные двери, незаметным движением отодвинул стул, усадил своё сокровище и придвинул стул обратно. Самого большого и разукрашенного куска кокосового торта ему показалось мало – его аккуратная кофейная ложечка проворно перегрузила к Алтее все орешки, чернослив и шоколадную винтушку с пирожного пылкого ухажёра.
Надолго ли хватит этой пылкости – размышлять не хотелось. Наслаждаться моментом особенно хорошо умеют те, кому радость выпадает не так уж часто, и польщённая Алтея откусывала впечатления большими кусками, стараясь тщательно запомнить подробности – эти наброски пригодятся во время долгой зимы одиночества и ненужности. Их можно будет развесить на стене отчуждения и напоминать самой себе: «А ведь было же и такое, погляди-ка, вправду было!», чтобы не сойти с ума, как боялась, оказывается, не только Бронислава.
Все мыслящие существа в той или иной степени боятся обезуметь от невостребованности, но в то же время тайно уповают на то, что в искривлённой сумасшествием реальности всё будет казаться более лёгким и менее безнадёжным. Правда – вот что нас угнетает. Неприкрашенную правду без подсластителей и консервантов не под силу вынести никому, и поэтому мы бросаемся в горячечную галлюцинацию любви, мы прижимаем к лицу лицо, мы закрываем глаза и предаёмся поцелую, мы открываем глаза и с радостью младенца, спрятавшегося в «домике», отмечаем, что лицо, которое мы назначили прекрасным, закрывает полмира, нам закрывают уши любимые руки, и без звука любимые губы называют уши любимыми, а другого нам и слышать не надо, но закрытые уши и закрытые глаза не спасают от вторжения объективной правды, как не спасает воображаемый домик младенца, играющего на рельсах. Поезд не останавливает тяжёлый скорый ход.
Такие мысли высвечивал беспощадный проектор на задней стенке черепной коробки Радия. Такие мысли выбило на камне время и опустило на сердце художницы. А всё-таки им было хорошо вдвоём.
- Я сразу не купил букет, мы же сначала в музей собирались, - сказал Радий, когда вышел из кафе и огляделся в поисках цветочного киоска.
- Да ну, зачем же губить живые розы.
- Аха, значит, розы? – хитро улыбнулся черно-бурый лис.
- Но только если там найдутся бледно-фиолетовые, средневековые, как изображали прерафаэлиты!
- Мне нравится, что ты чётко выражаешь свои желания.
Алтеей двигало беспокойство – что скажет Бронислава, когда увидит подаренный Радием букет? Нельзя пользоваться гостеприимством человека, с которым не можешь поделить самца. В квартиру к бабке возвращаться было бы губительно и для художницы, и для её художественного проекта. Она бы отказалась от цветов совсем, если бы перед внутренним взором не вспыхнул образ идеального букета, такого, ради которого можно что-нибудь и приврать лучшей подруге.
Бледно-фиолетовые розы, похожие на пионы, в киоске были. К ним нашлись подходящего оттенка пятнистые лилии и забавные орхидеи.
Да, ради этого ансамбля стоило вытерпеть заунывное «Включи меня» на протяжении стольких залов! А главное – Бронислава ничего не спросила. Наверное, поняла, что такую композицию никто, кроме Алтеи, не составил бы. Решила, наивная, будто у безработной художницы есть деньги на орхидеи! Разумеется, когда твои карманы полны, трудно представить такую фантастическую вещь, как обычный пустой карман в чужой куртке.
Бронислава догадалась обо всём позже. Когда обнаружила в своём ноутбуке невесть откуда взявшийся текст:
Узнавать картины Ван Гога надо раньше, чем его историю, иначе будет слишком больно. Сами по себе они – ода жизни, к ним тянутся руки, к ним тянутся взгляды. Истинный ценитель никогда не уйдёт из музея, не перелапав всё, что нельзя, и Ван Гога трогать приятнее всего, потому что он сделал то, что каждый тщетно пытался выполнить в детстве. Он перенёс радость палитры, кишащей упитанными червячками, прямиком на холст, кажется, даже без участия кисти. В каждой его линии – добрый тюбик краски, даже одно воспоминание уже рождает где-то внутри запах мастерской со свежими деревянными мольбертами, сырыми тряпками, запах свободы, запертой в тихой комнате, а уж когда стоишь перед картиной в музее, такое чувство, что находишься в гуще оркестра, и со всех сторон как грянет сейчас многонотная душа художника, поднимет, взвихрит до небес – но плавными уверенными движениями память, как ловкая медсестра, спустит с потолка обезумевшего от счастья ценителя, подложит вместо подушечки белую прямоугольную таблетку, то есть, табличку, где ясно сказано: это последний год жизни Ван Гога, и он сидит взаперти, даже если гуляет по саду, не любимый никем, без спасательного круга друзей, извечно отдающий, но никогда не принимающий ничего, кроме лекарств. Безжалостная подпись гласит: этот белый фон – на самом деле больничная стена, и вот теперь-то, как вглядишься, видишь точно нездоровую желтизну, висящую в воздухе даже над бескрайними полями. Да это и не поля вовсе – разве бывает в полях электрический свет и воздух, дышащий через форточку? Это, наверно, тряпичное покрывало. Или вязаное – вон как нитки торчат! Пока не напишешь, подобно Магритту, на картине слово «картина», никто и не поверит тебе. А если ты веришь в то, чего не видят другие, например, в себя, лежать тебе в психушке! До конца дней твоих! Не умеешь продавать своё искусство, значит это не искусство! Врачу виднее, он собственным портретом закрыл дырку в курятнике, не пожалел лица своего. А может, он специально там повесился, курам на смех или в назидание – как товарищ Сталин в кабинете? Ван Гог смеётся. Каждой клеточкой своего искорёженного болью тела и каждой молекулой каждой картины – не пикселем и не байтом, у настоящих художников всё выпирает, всё трёхмерно и как будто специально не приспособлено для копирования, как не приспособлен и сам автор.
- Такого больше не будет, - качают головами зрители.
- Но я есть! – орёт в ответ полотно. – Мало вам, что я сохраняю и длю по сию пору хотя бы один момент из жизни Винсента Ван Гога? Неповторимый – и всё же зависший во времени, цените хотя бы его!
И в настоящий момент во всех музеях мира живой Ван Гог снова и снова вдавливает свои пальцы в сырость, раздвигая стены буйнопомешанных домов, где искусство содержится под строгим надзором, эта краска тепла от его тепла, от его тела, снова и снова живого тела, но всем нам, оставшимся по эту сторону гармонии, от присутствия гения только страшнее. Потому что мы начинаем догадываться, начинаем распознавать истинную цель творчества. Мы вспоминаем, что оно доступно только слонам, обезьянам и людям, то есть животным, осознающим смерть. Киты, не имеющие пальцев, сочиняют и перенимают друг у друга песни – и в этом творчестве спасаются от страха смерти (по количеству самоубийств можно понять, что вокал помогает хуже изобразительного искусства). Так и художник запечатлевает не столько бизона, сколько сам факт – сегодня мы видели бизона. Это дневник. Это вновь и вновь утверждение своего присутствия. Пока доисторические охотники гонялись за утолением каждодневного голода, художницы расписывали пещеры, глядя в глаза вечности – и мы теперь именно с ними здороваемся за руку, осязая почти свежие отпечаточки пальцев. Кажется, цель достигнута, и все художники живут рядом с нами, но беда в том, что на самом деле искусство ещё никого никогда не спасло. Солнце меркнет, а с ним и мы, смертные. Творчество летит заряженной стрелой из «отчего» к «зачем», тетиву натягивает авторский страх смерти, а поразить надобно страх зрителя, но любое произведение сиюминутно, даже Кёльнский собор простоит лишь до той минуты, пока турист не отвернётся и не уйдёт искать пиццерию. Мы пожираем глазами кино и упиваемся музыкой, считая, что становимся от этого лучше, что погода делается краше день ото дня – но ведь за окном всегда весна, если круглый год сидишь взаперти, будто пойманный мишка. Всё, что нас спасает – спасает лишь до завтрашнего дня, а он так же пуст жизнью и так же полон искусством, как день вчерашний, когда Ван Гог был жив, пил чай с жёлтым лимоном из синей кружки и верил в собственное бессмертие, в собственную ненапрасность. Безумец!
Только две вещи могли вдохновить Алтею на подобную выходку – муз и музей. Вот ведь только накануне художница спрашивала, где можно посмотреть Ван Гога, а теперь уже пишет о нём, да ещё так, что ясно – смотрела его не на экране компьютера. В оригинале! И вместе с Радием. Только его волны так волнуют девчоночку, что приходится дрожь стирать о клавиатуру ноутбука. Последнее доказательство - букет.
- А ты ревнуешь, - сказала вслух сама себе Бронислава.
- Я просто знаю, что ничем хорошим их преступная связь не кончится, - деловито ответила её вторая грань.
- Хватит болтать! Нам велено разговаривать только с реально существующими людьми! – проворчала ещё одна скрытая сторона Брониславы и повернулась на бок.
- Тогда признай, что неправильно относишься к Алтее!
Действительно, какое-то совершенно новое чувство выросло так же незаметно, как таинственный крокус в саду-дзен, и его следовало вырвать с корнем незамедлительно. Бронислава прекратила болтовню с самой собой и перешла к беседе с собственной совестью. Где-то через полчасика совесть убедила свою хозяйку, что всё в порядке. Если бы предмет спора тихонечко приоткрыл дверь, можно было бы расслышать вальяжный голос, профессорским тоном рассуждавший:
- Единственная польза старения – с годами постепенно избавляешься от пороков. Если так пойдёт дальше, двухсотлетие встречу в нимбе! «Поднимем чашу доброты» и отпразднуем расставание с ревностью. Дорогая ревность, ты была моей тайной спутницей на протяжении долгих лет, но сегодня я выкидываю тебя из окна своего лофта, потому что ты не стоишь моих терзаний. Я знаю, мне будет трудно теперь, ведь у нас была глубокая привязанность – ты находила во мне благодарную жертву, а я в тебе – возлюбленную мучительницу.
Брониславе так захотелось записать пышную фразу, что она повернула к себе ноутбук и сразу потеряла желание творить, снова наткнувшись там на файл «Ван Гог. Я жив!».
Глава 7. ШОК БЫВАЕТ НЕ ТОЛЬКО РОЗОВЫМ
Самолечение не помогло. Бронислава открыла свою фотографию, потом фотографию соперницы, которая и не задумывалась о соперничестве. Что нашёл в ней Радий? Неужели он принадлежит к тому типу извращенцев, которых возбуждают очки?
Идеальная блондинка со стопроцентным зрением вспомнила, как когда-то сходила с ума по мальчику-очкарику. Он умел таким жестом снимать очки во время урока, что это казалось стриптизом. Его глаза вспыхивали ярче других, а модная оправа придавала стильности, когда усредняющая бурая форма убивала стиль всех прочих одноклассников. Оххх, похоже, что и Бронислава заразилась той же бациллой симпатии к очкам!
Стараясь переключиться, она закрыла ноутбук и принялась делать уборку на столе. Этот маленький столик был придуман и куплен для одной-двух чайных чашек и незначительной книжки карманного формата, а в итоге ему пришлось переквалифицироваться в основной редакционный полигон. Под проворными пальцами хозяйки мелькали визитки, тетрадка с идеями, несколько ручек разных цветов, бутылочка с эфирным маслом апельсина для бодрости и эстамп с маячком для отдохновения. Несколькими слоями глубже нашлась брошюрка, о которой Бронислава давно забыла.
Ей была не очень приятна бывшая однокурсница, которая принесла этот информационный проспект, вот и не хотелось о нём вспоминать. Всё равно в журнале «Лучший друг девушки» не было места для рекламы медицинских услуг.... Настойчивый глаз на обложке требовал хотя бы пролистать странички прежде, чем отправлять брошюру в корзину, а воспоминания об однокурснице – к берегам забвения.
Так-так-так, «медицинский центр «Окула» поможет при близорукости и дальнозоркости». Выглядит солидно. Звёздные клиенты. Интересно, сколько можно было бы выручить за рекламу? Ой, а может быть, в качестве оплаты вот этот милый улыбающийся доктор Резо сделает операцию? Надо предложить Алтее! Она не имеет права упустить такой блестящий шанс!
- Я бы не назвала это блестящим шансом, - час спустя с сомнением листала брошюрку художница. – Понимаешь, вся моя личность сформировалась вокруг того, что я в мельчайших подробностях привыкла разглядывать насекомых. Они стали мне очень близки благодаря близорукости. Да и травинки, на которых я вижу каждую пору....
- У них разве есть поры?
- Кажется, это как-то иначе называется (устьица?). В общем, растения дышат ими так же, как мы. Я в иллюстраторы пошла потому, что рамки страницы малы, и всё в них должно быть соразмерно буквам. Я в детстве придумала миллион разнообразных жучков....
- Да, я видела твои жестяные герметичные коробки с работами. Их так много, что хватило бы на несколько жизней нескольких художников, а я тебе предлагаю начать ещё одну жизнь, возможно, даже родиться заново, перейти от миниатюр к крупным формам! – восторженно махала руками Бронислава, чтобы воздушные потоки донесли до упрямицы все плюсы предложения.
Алтея взяла время подумать. Она, быть может, в последний раз выстраивала вдоль краёв блокнотного листочка чёрно-белых жуков и остановилась лишь тогда, когда поняла, что составляет рамочку. В неё надо бы поместить какой-то объект покрупнее. Чёрная гелевая ручка остановилась, как сороконожка, которую спросили, с какой ноги она шагает. Впервые остановилась, впервые задумавшись. Как можно с таким зрением переходить от малого к большому? Повернув голову в сторону колоссальных «Гимнастов СССР», Алтея окончательно приняла решение.
Ехали на какой-то незнакомой лупоглазенькой красной машинке. Чтобы отбить чувство палача, везущего лучшую подругу на базарную площадь, Бронислава уговорила Лилию присоединиться «моральной поддержки ради». Благодаря ей напряжения не чувствовалось. Она расспрашивала:
- Откуда такая роскошь?
- Это не роскошь, - отвечала из-за баранки Бронислава. – Эту машину я буду рекламировать на страницах нашего журнала, и мне поручено к ней сегодня присмотреться. Вечером надо вернуть, но мы всё успеем. Доктор Резо режет быстро, операции делает – как пирожки печёт!
Алтея подумала, что мало подумала. Но было поздно – лупоглазенькая машинка притормозила под вывеской клиники «Окула». Из дверей вышел человек с большой профессиональной телекамерой и занял позицию, ожидая тех, кто топал следом.
- Оо, - похвалила себя Бронислава. – Про доктора Резо снимают передачу! Надеюсь, он освободится к тому времени, как мы договаривались?
- Он освободится нескоро, - засмеялась утробным смехом Алтея.
Доктор уже не улыбался рекламной улыбкой – его вели в наручниках. Лилия перепугалась, представив, что могло бы случиться, если бы главный художник журнала сейчас лежал под наркозом. Брониславу не просто кольнуло чувство вины, а пронзило насквозь. У Алтеи же свалилась гора с плеч.
Потом, в фиолетовом парке с прозрачными звёздами, когда она со свойственным ей юмором пересказывала историю Радию, они впервые поссорились.
- Как ты могла без меня всё решить? – захлёбываясь от волнения, вопрошал он.
- Я всё решаю сама, - гордо отвернулась она, балансируя на бордюре.
Радий прижал её к себе и молча рассматривал полуулыбку ненакрашенных губ, пока скачущий с ветки на ветку взгляд Алтеи не упёрся в его тёмные глаза, отчего-то становившиеся светлее в темноте. Очки она по привычке сдвинула на голову, как ободок. От этого волосы принимали форму законченной причёски, а образу в целом добавлялась изысканная спортивность – будто бы большие стёкла призваны защищать от снега в Аспене или от воды во время дайвинга.
- Правильно, смотри на меня, а не на звёзды, - тихо произнесла чудом спасшаяся пациентка клиники «Окула».
- Я не люблю звёзды, они слишком неизменны. Если верить, что каждым из нас управляет своя звезда, можно с ума сойти от того, как они взирают свысока. Как прямы их лучи! Нет ничего прямее луча звезды на тёмном небе, и если эти лучи указывают нам путь, разве не страшно, что мы не можем свернуть с него?
- Ведь есть и блуждающие звёзды....
- Они ещё хуже. Венеру в древности откровенно называли Люцифером.
- Давай спустимся с небес, мне холодно, - попыталась Алтея сбить побежавшие мурашки.
Они обнялись крепче и продолжили обычный приземлённый спор о делах насущных, укрываясь от тысячи небесных глаз под добрыми весенними деревьями и в объятиях друг друга.
- Я бы сначала собрал информацию про доктора.... – не унимался Радий.
- Я думала, если уж Бронислава ему доверяет, то можно смело идти. Теперь-то, конечно, вижу, что это так же глупо, как доверять всем тем певичкам, которые снялись для его рекламы. Теперь они отсуживают деньги на поправку здоровья....
- Ты, кажется, только мне не доверяешь, - с нежной укоризной Радий потёрся щекой о щёку Алтеи. – И множество тайн хранишь.
- Я тебе просто хотела сделать сюрприз.
- И тебе совсем-совсем не хотелось, чтобы я тебя отвёз и привёз?
- Хотелось. Но Лилия сказала, тебе станет противно, я буду у тебя ассоциироваться с больницей и слабостью. Она-то своего полностью избавила от решения проблем. И по хозяйству всё делает до его прихода. Как в сказке – пока Иван-дурак спит, Василиса выполняет волшебные задания!
- Я не хочу, как в сказке, я хочу быть рядом с тобой, - признался Радий. – Например, сегодня ночью Иван-дурак не хотел бы засыпать один....
- Меня ждут, киска, - пробормотала Алтея, растворяясь от желания.
- Давай хотя бы воспользуемся тем, что твои губки сегодня не накрашены, - шептал питон, сжимающий кольца. – Наша ревнивая подруга не увидит никаких следов.
Алтея послушно выполнила во рту Радия обязательную программу языком. Его губы поставили ей шесть баллов. Они расстались, и ночь была так же пуста, как день. Только ей удавалось скрывать это во мраке.
Окно не спало. Бронислава ждала, как сверхопекающая мать. Подозревая, где (и с кем) её чадо, наседка, чтобы отвлечься, с головой ушла в работу. Для общего проекта оказалось полезно, что она в тот вечер нарушила данную утром клятву лечь спать раньше, чем Жизель Бундхен. Надев бирюзовую водолазку с белой юбкой-карандашом и изрядно накрасившись, она расположилась на диване с пупырьями, чтобы несколько часов, пропуская воистину кинематографический закат, писать и звонить нужным людям. Надо было охватить тех, кто, возможно, ещё не знал о падении дома «Золотой Век» - и она охватывала изо всех сил.
На не придуманную пока фотосессию получили приглашения две модели – одна не следила за новостями в силу отдалённости от родины, другой мешал бежать в ногу со временем возраст.
Сама Бронислава тоже нуждалась кое-в-каких приглашениях, но парочку стульев у подиума пообещали только на конкурсе швей да в доме одного опального дизайнера (бедняга наступил на больную мозоль главе корпорации и испарился из телефонной книги каждой модницы даже раньше, чем был уволен).
После долгих и почти безнадёжных гудков закадычная когда-то подруга шёпотом пообещала одолжить для съёмки настоящее платье от Эльзы Скьяпарелли – свои руки, ноги и связи она одолжить не могла, так как родители запретили ей якшаться с дочкой разорённого издателя.
Через пять минут позвонила подруга подруги и заказала прослезившейся от умиления Брониславе рекламу магазинов «Дешёв Co» и «Ich деловая».
Ещё через минуту редактор «Лучшего друга девушки» имел счастье познакомиться с персональным стилистом, который изнывал в неизвестности и готов был заплатить немало за то, чтобы свой единственный недостаток исправить.
Последним клиентом стала жена писателя, обладавшего всеми возможными премиями, но не обладавшего достаточным талантом, чтобы привлечь и удержать читателя. Так жалко его стало! Разорённая, но щедрая Бронислава чуть не предложила семье страдальца стопроцентную скидку на рекламу (как выяснилось позже, без такой скидки заказать рекламу писатель не мог).
В награду за труды она сделала себе сразу два подарка – записалась на индивидуальный подбор упражнений и в кружок садомазохистов.
Эстафета перешла к Лилии. Кипы бережно сохранённых журналов прошлых лет перекочевали с антресолей на рабочий стол и скрыли её от посторонних глаз почти целиком. Она всегда тщательно готовилась к интервью, но на этот раз предстояли две волшебные встречи – с легендарным платьем Эльзы Скьяпарелли и чуть менее легендарной моделью Дариной. И оно, и она когда-то просто отказались стареть. Да разве могла бы покрыться пылью вспышка света? Цвет «розовый шок» и шокирующая асимметрия лица манекенщицы удивляли снова и снова, как удивляет истинный талант или переменчивый пейзаж. Перед глазами Лилии вставали все фантастические придумки остроумной Эльзы, озадачивая, почему спустя годы имя её ограниченной современницы, засушенной фригидной Шанель оказалось более известным. Ведь смешные чудесные вещицы Скьяпарелли сегодня носят даже панк-рокеры!
Просматривая знакомые с детства фотографии, потерявшая загар белокожая брюнетка вспоминала фантастические полёты, в которые отправлялась вместе с ними. Как пёстрые ковры-самолёты, как чёрно-белые птицы, страницы несли её в край томных ресниц и позвякивающих украшений, к струящимся водам юбок-макси и деграде застывшего навечно заката.
Всею чувственностью своею она была обязана читанным-перечитанным журналам, принесённым с маминой работы, из парикмахерской, куда послы моды попадали путями таинственными и даже сказочными.
- Развлекаешься потихонечку? – спросил Эмиль.
- Работаю.
- Отличная работа – журналы ворочать!
- У тебя, кажется, футбол.
Эмиль нехотя плюхнулся у телевизора, прекрасно понимая, что игра ему не нравится, ещё меньше нравятся ухоженные футболисты, выделить из них хороших игроков не получается, правила весьма туманны. Он обычно болел за компанию, а одному кричать перед экраном как-то несолидно. Он не мог нащупать внутри себя ту лампочку, которая по всеобщему мнению должна загораться у него при звуках футбольного гимна. Были только две лампочки – одна выражала желания желудка, а другая сигнализировала о половой нужде. У наутюженного денди, увы, отсутствовала даже та область мозга, которая отвечает за подбор носков, и самой страшной тайной его было не равнодушие к спорту, а полное непонимание мужской моды. Он слыл щёголем, в основном, благодаря старушкам, вздыхавшим вслед его аккуратному пробору и идеальным стрелкам. Они искренне считали чистоту одежды залогом душевной чистоты – и делились своими суждениями с окружающими.
Лилия поймала себя на том, что вместо поисков занимается мысленным раздеванием парочки теннисистов из прибалтийского журнала. При своём-то натуральном прибалте под рукой! Она по-змеиному подплыла к нему в полутьме и опустилась на подлокотник кресла.
- Ты мне мешаешь, - обдал змейку ледяным равнодушием заинтригованный Эмиль.
- Неужели их игра интересней нашей любимой игры? – пропел обволакивающий голос.
- Займись лучше своей любимой работой, - не поворачиваясь, оттолкнул томную брюнетку возбудившийся упрямец.
- Ты же знаешь, какая у меня любимая работа, - намекнула упорная искусительница.
Ответа не последовало. Эмиль молча сражался с жесточайшей похотью, уставившись в зелёное поле, ставшее синим не то от помех, не то от напряжения, дошедшего до глаз. Лилия заперлась в ванной и открыла свой верный рабочий блокнот на самой первой странице. Тысячу лет назад, когда Алтея дарила его, она записала стихотворение, которое особенно нравилось имениннице. Серебряные буквы плясали по фисташковому фону, сливаясь в буквы:
МОЯ ЛЮБИМАЯ ИГРА
Моя любимая игра –
Любить и ждать, что ты заметишь,
Лежать и ждать, что ты ответишь,
Трезвонить с ночи до утра.
Моя излюбленная боль –
Калечить сердце ожиданьем,
Переполнять себя страданьем –
Моя излюбленная роль.
Кричать, не открывая рта,
Следить, глаза не открывая,
И пламенеть, свой жар скрывая,
Как будто в теле заперта.
Звучать, как музыка из зала,
Глухих ударов ритмы в грудь
Вколачивать кому-нибудь,
Как мне природа наказала,
Чтоб ты наказан был и смят
Своею ревностью, как бурей,
И чтобы зубы жадных фурий
Вонзать в твой сон, когда все спят, -
Вот каково влюблённой тени,
Любимой – но всегда не теми.
Было подозрение, что это стихи Алтеи. Неужели и она переживала такое? Впрочем, художнице, владеющей всеми цветами, должна быть знакома и неограниченная гамма чувств....
Тень Радия метнулась от двери, Алтея погасила румянец и нажала на кнопку звонка. Бронислава открыла с улыбкой и сразу же забросала свою главнейшую сотрудницу «редакционными» новостями.
- Дарина согласилась, представляешь? Она же была легендарной моделью ещё до нашей эры! Только такая роскошная женщина сумеет правильно показать платье от Эльзы Скьяпарелли.
- А у нас есть Скьяпарелли? – удивилась ценительница ретро.
- У нас есть столько всего! – захохотала и закружилась Бронислава. – Я приняла решение тряхнуть стариной! Стряхну пыль с тех милых вещиц, о которых ты не имеешь понятия! Косметичка Джуди Гарланд! Перчатки Энн Бэкстер! Не знаю, как назвать вот это украшение на шею, но его заказала сама Эвита!
По мере того, как азартная коллекционерка, сидя на полу, раскладывала свои сокровища, Алладин в юбке подбирал слова и наконец вымолвил:
- Эва Перон дорого обошлась своему народу.
- Нуу, тебе что, не нравится? – обиженным голоском спросила хозяйка аукционной горы.
- Я просто не представляю, какой понадобится свет и какие ухищрения, чтобы все эти вещи казались новыми.
- А если снять издалека? Дарина - в полный рост....
Сняли. Получилось. Автосалон выдал на целые сутки очередную машину, на этот раз сахарно-розовую, и Дарина в платье цвета «розовый шок» буквально опутала её сетью изящных поз с лёгкостью юности и профессионализмом зрелости.
Фотосессия оказалась идеальным заменителем пресных рассуждений на тему возраста, обязательно присутствующих в меню любого глянцевого журнала. Лилия с винтажными драгоценностями и Бронислава с гроздью сумочек глазели на счастливую модель, на фотографа во всём жёлтом с ног до головы, на стену, раскрашенную граффити, и не могли поверить, что они не в модном клипе.
- Сколько получит эта засушенная богиня? – не отводя глаз, прошептала Лилия.
- Один.
- Один миллион? – захлопала брюнетка накладными ресницами.
- Один парик Элизабет Тейлор.
Глава 8. НЕВОЗМОДНО!
Разгорячённая успехом фотосессии и приятно удивлённая ходовыми качествами сладко-розовой машинки, Бронислава распахнула ноутбук и с разбегу вскочила в интернет. В почтовом ящике (голубовато-сером в стильную полосочку) лежало письмо. Вторая из найденных моделей, шестнадцатилетняя покорительница бразильских подиумов в издевательской манере сообщала, что на родину вернулась бы только ради «настоящего крутого журнала с настоящим крутым гонораром» и прикладывала вместо пламенного привета любительскую фотографию с попойки в своём бунгало. Редактор помрачнел, как туча.
- Что там? – обеспокоилась Лилия, решив, будто чувствительную блондинку огорчили интернет-новости.
- Фото дня выбрали неудачно.
- У нас нет времени разглядывать забавных крольчат, - напомнила Алтея. – Сегодня финал конкурса юных дизайнеров, надо одеться.
- Как ты умеешь всё подать под шикарным соусом, - улыбнулась Лилия. – Эти твои так называемые дизайнеры учатся в ПТУ.
- Знаменитые колледжи тоже по сути ПТУ!
- И где ещё человек может научиться шить? – поддержала Бронислава Алтею. – Мы сегодня, может быть, откроем сверхновую звезду модной индустрии!
Но главным звёздами вечера, по стечению обстоятельств, стали сами первооткрывательницы. Шёл дождь, и когда у парадного входа дома моделей остановилась стильная восклицательно-розовая машинка, к ней метнулся мальчик модельной внешности с огромным чёрным зонтом. Из дверей выглянуло несколько ответственных голов, прибывающая толпа раздвинулась, в туманном воздухе пронёсся стон облегчения. Алтея в огромных леопардовых очках, с колоссальными пластиковыми бусами и переливающимся лаком высоких сапог, стройная Лилия с упругими формами в атласном бюстье и изящными ногами в армейских ботинках, Бронислава меж слоёв бронзовой органзы, полуприкрытой вторым платьем, - их проход по изрядно намокшей ковровой дорожке привлёк внимания больше, чем последующее дефиле. В фойе Алтею схватила под локоть боевитая дама и зашептала:
- Мы уже думали, что придётся начинать без членов жюри!
- Мы просто зрители, - пыталась объяснить Лилия второй распорядительнице вечера.
Третья, складывая в карман телефон, подошла с таинственным видом и отвела группу модниц в уголок между статуей музы и перилами мраморной лестницы. Она шептала:
- Из-за дождя случилась авария, члены жюри попали в затор, а мы уже маринуем за кулисами несколько занятых исполнителей и множество конкурсантов. Нам нужны хоть какие-нибудь люди, которых не стыдно посадить за стол жюри! Не волнуйтесь, призы распределены заранее, вам даже не придётся оценивать дизайнеров, просто улыбайтесь в камеру!
- Лучшие умы журнала «Лучший друг девушки» непременно придут на помощь, - помпезно произнесла Бронислава и сложила лиловые губы в улыбку, достойную обложки.
Атмосфера в доме моделей всегда домашняя. Здесь можно по-дружески поболтать, обменяться мнениями и прогнозами, узнать много нового, похвастаться гардеробом и спеть хором в музыкальных паузах. Когда звёздочка-певичка решила посвятить песню троим присутствующим в зале мужчинам, Алтея вместо припева «Старого клёна» лирическим сопрано затянула:
- Старый хрен, старый хрен, старый хрен стучит в окно!
Повторяя «старый хрен», она комично показывала одними глазами поочерёдно на каждого из троих, и столик жюри кувыркался со смеху. В довершение всего, она серьёзно пояснила:
- Как же я могу петь «клён», если это ярко выраженные три тополя на Плющихе?
Давно не юные тополя, к счастью, как и другие зрители, не могли слышать комментариев шутницы благодаря громкости колонок, да она и не позволила бы себе испортить кому-нибудь настроение. Единственное, что было плохо на празднике моды, так это сама мода. Каждый раз, когда на сцене появлялась очередная модель, «члены жюри» выносили вердикт:
- Сын Маккуина.
- Внучка Лагерфельда.
- Двоюродная сестра Донателлы Версаче.
- А это просто Валентино в чистом виде.
- А это – не в чистом. Это Валентино Юдашкино.
Больше всех и «Лучшему другу девушки», и публике понравился «племянник Ямамото» с Урала, которому не досталось даже утешительного приза. Бронислава подошла к нему за кулисами, но его широченная улыбка исчезла, как только он понял, что жюри – поддельное, а журнал – новорождённый.
- Может быть, мальчик просто не понял, что мы предлагаем бесплатно о нём написать? – предположила Лилия, когда редактор вернулся не солоно хлебавши.
Но ей он тоже отказал.
- Чёрт с ним, с этим зазнайкой! – ругалась она в машине. – Я, конечно, ругаю тех, кто со всеми стремится дружить, лестью прокладывая путь, но можно хотя бы проявить вежливость, когда тебе протягивают руку!
- Ничего-ничего, - грозным тоном вторила Алтея, разглядывая подарочный набор от дирекции. – Мы так стильно напишем про победителей конкурса, так хорошо представим их и их модели, что он локти будет кусать!
- Только он даже с искусанными локтями останется интереснее, чем наши победители, - добавила дёгтя Бронислава.
- Предлагаешь на коленях его уговаривать? – удивилась гордая художница.
- Нет. У нас был договор с устроителями конкурса, и мы договор исполним. Ни больше, ни меньше. Среди награждённых этого сноба нет, не будет его и на страницах «Лучшего друга девушки». Он нам не друг.
Холодные, со звоном расставленные слова главного редактора подействовали отрезвляюще, и редколлегии удалось избавиться от осадка с привкусом провинциальной гордыни.
Прежде, чем вернуть усталую сонную машинку в автосалон, завезли Лилию в её съёмную квартиру на окраине, где самым дорогим, наверное, всё же было собрание старых журналов, а не молодой красавец-блондин. В какой-то передаче советовали не стыдиться знакомить безработного мужа со своими успешными друзьями, и вечер был для этого самый что ни на есть подходящий.
Бронислава и Алтея, предупреждённые о трудностях безработного денди, старательно обогнули все острые углы, подбросили в затухающий семейный очаг бодрого хвороста надежды на лучшее, поворковали почти совсем непринуждённо и умчались догонять свет собственных фар. А Лилия осталась наедине с занудой. Он снял и аккуратно сложил улыбку, которую носил на людях, потом уткнулся в газету со словами:
- Показала мне?
- Ты не доел свой ужин, я подогрею, - решила не поддаваться на провокации утомлённая красотка.
- Продемонстрировала мне за один вечер всё сразу! И на модные показы она ходит, и на бесплатных машинах разъезжает, и друзья-то у неё сплошь богатые! Особенно та, что помельче.
- Это наш великий главный художник.
- Худоожница! По италиям разъезжает, пейзажики пописывает, а в основном, отоваривается в бутиках тамошних!
Лилия знала, как пройдёт остаток вечера, но на этот раз не ввязывалась в обычную перепалку, полную насмешек, обвинений, оправданий. На показе ей удалось незаметно обменяться телефонами с неземным синеглазым красавцем, работающим на подиуме. Это успокаивало нервную систему, но, как выяснилось, напрочь лишало сна. Она ворочалась рядом с хладнокровным прибалтом и в полудрёме старалась превратить его прискучившее дёргающееся плечо в то тренированное и мужественное плечо модели, к которому ей так хотелось прильнуть среди гула, аплодисментов и музыки.
Утром она продолжила погружаться в мечты о подиумном мачо, синхронно с миксером утопая в густой влажной нежности, - и чуть не забыла, что пора писать интервью, взятое на скорую руку у легендарной манекенщицы Дарины. Дело предстояло не из лёгких. Если бы извилины её мозга сохранили ту же гибкость, что тело! На все вопросы старушка отвечала «да» или «нет» - ну разве этого ждёт читатель от кумира поколений?! И светит ли вообще нам читатель?
Лилия в сотый раз рассчитала, сколь малы шансы появиться на свет у журнала, не принадлежащего ни к одному из крупнейших конгломератов, и удивилась, как это её, столь прагматичную особу, удалось увлечь завиральными идеями. Самое странное, что наваждение было приятным. Лилии нравилось чувствовать чужой азарт и пускать его по своим венам, а атмосфера в лофте-редакции была прямо-таки алхимической. Казалось, что из сплава самых доступных элементов на глазах рождается нечто большое, что поразит мир. Она не стала будить Эмиля, надела платье-футляр с разрезом и пошла к «Лучшему другу девушки» пешком. Путь предстоял неблизкий, но в глубине сознания, на мягкой ребристой травке с мятным ароматизатором паслась надежда вовсе не дойти до лофта. Вдруг позвонит синеглазый властелин подиума и куда-нибудь пригласит? На этот случай Лилия и надела туфли с каблуками в пятнадцать сантиметров. Шла неудобно. Долго. Зря.
Дошкандыбала по булыжной мостовой как раз вовремя – ко второму завтраку, а в царстве Брониславы это означало вегетарианское меню в расчёте на крепко поселившуюся у неё Алтею. Низкокалорийный салат с бессычужным сыром прекрасно вписывался в невесомый интерьер, полный стекла и неправильных форм, повторяющих линии природы. Лилия подумала, что была бы счастлива остаться здесь навсегда, но следующая догадка сбила эту идею с ног – да ведь через неделю здесь заскучаешь, как в женском общежитии!
- Так значит, ты будешь писать про Дарину на моём ноутбуке? – повторила Бронислава, означая начало рабочего дня.
- Да, но она так мало сказала при том, что я так много готовилась! – предупредила интервьюерша.
- Отлично, сделаем тогда так, как делают наши конкуренты. Поместим серию фотографий с небольшими репликами на каждой странице. А перед ними ты опишешь своё впечатление от первой встречи, - весело разбросал всё по полочкам редактор.
- Нельзя назвать это первой встречей, - задумчиво произнесла брюнетка, наматывая локон на палец. – Я с детства встречала её в журналах мод и воспринимала, как....
- Образец для подражания! – засмеялась Алтея. – Ты и сейчас копируешь её жест!
Лилия отпустила глянцевитую чёрную прядь и сказала:
- Неужели все эти знаменитости такие глупые? Сколько раз я читала интервью, где почти ничего не находила, кроме описания одежды, макияжа и места встречи со звездой! Это всё было только прикрытием голого факта – говорить не о чем!
- А многие люди так и живут, - принялась философствовать художница. – Покупка мебели или пластическая операция становятся новым этапом семейной жизни. Люди от покупки до покупки отвечают на вопрос: «Как живёте?» приземлённым словом «зарабатываем». Заработали на квартиру – зарабатываем на машину – будем зарабатывать на отдых от бесконечного зарабатывания.
- Тебе же нравится ездить на машине? – утвердительно спросила Бронислава, тактично обходя квартирный вопрос.
- Но я бы никогда не купила груду железа, которая загрязняет воздух, а на свалке начнёт загрязнять землю. Я и квартиру бы не стала покупать. Если бы были деньги, я бы открыла приют для кошечек и собачек, а жила бы у тебя, потому что так веселее.
Она не лукавила, и остальные члены «редакции» это знали. Бронислава предложила:
- А давайте сделаем что-нибудь полезное прямо сейчас!
- Да, я думаю, не в деньгах дело, а в желании каждой отдельной личности, - отбросила скептицизм оживившаяся Алтея. – Можно брать уличных животных, отмывать их и дарить знаменитостям!
- У всех звёзд уже есть породистые собачки, - огорчилась Лилия.
- Дворянская порода лучше всех!
- А если их раскрасят известные дизайнеры? – додумалась Бронислава.
- Это же не плюшевые игрушки, - испугалась за маленьких и больших братьев Алтея. – Оставим вопрос открытым до тех пор, пока журнал не приобретёт влияние в обществе.
- Будем жить и зарабатывать на устройство приюта!
Зелёная мечтательница не заметила ехидства редактора – или решила не замечать.
А редактор уже мчался на новенькой, синенькой с искоркой, тачечке к старинному другу – опальному дизайнеру Гальюну. Железный жучок затормозил, Бронислава сверилась с адресом. Не может быть – приглашая «сделать несколько кадров в доме Гальюна», его верная помощница имела в виду обычный жилой дом, а не Дом Моды!
Страдалец находился в тренажёрном зале. Известный своим скульптурным телом, он в изгнании стал посвящать ему ещё больше трудов. Завидев Брониславу, он закричал:
- Мы им всем устроим дефиле! Посмотри-ка на эти радующие глаз мускулы (он с довольной улыбкой поиграл ими) – разве осмелится кто-то сказать, что я не на коне?!
- Да, велотренажёр вполне заменяет коня, - подтвердила старинная подруга, с восторгом отметив, как по-кавалеристски спешивается великий дизайнер.
- Представь, этот жестокий поворот судьбы открыл мне глаза на толпу лицемеров, которой я был окружён! Все меня бросили! Все! Осталась одна-единственная помощница, только она меня понимает, и я на ней скоро женюсь!
Гальюн женился так же скоро, как вылетали обещания. Бронислава никогда не задумывалась о сексуальной ориентации всегалактического талантищи, но тут вдруг сказала:
- Мне не верится, что ты создан для этого.
- Должен же я как-то отблагодарить девочку? А лучшее, что у меня есть, это я сам! – захохотал Гальюн, и вправду отличавшийся от многих своим умением щедро благодарить за малейшую помощь.
- Пойдём скорее снимать твою новую коллекцию, мне уже не терпится! – запрыгала на месте длинноволосая блондинка, на этот раз готовящаяся к роли фотографа, а не модели.
Гальюн повёл её в свой будуар, и оставил наедине с одеждами, расположившимися в разных позах тут и там. Уходя, он промурлыкал:
- Я только приму душ, а массаж перенесу на потом. Моя невеста и в этом мастерица!
С его уходом в будуаре стало нечеловечески тихо. Целая вереница кремов против старения взирала на Брониславу круглыми глазами в ожидании идей. Но идей не было. Она просто принялась щёлкать платья и костюмы, как их разложил создатель. Интересно, дизайнер просто разбросал по комнате свои шедевры, а они будто начали пляску! В повороте драпировки фотограф находил больше грации, чем выдаёт заправская балерина на гала-концерте перед высокопоставленными гостями. Какая непридуманная продуманность!
- Не вижу твоих фирменных мехов, - заметила Бронислава, когда Гальюн вернулся в одних стрингах и принялся вворачиваться винтом в платье невесты.
- Теперь мехов не будет по финансовым причинам.
- Главному художнику это понравится, - улыбнулся редактор, нацеливая фотоаппарат на «невесту» в чёрных кружевах и мантилье, застывшую на фоне окна.
- Главный художник здесь я! – закапризничала «невеста», и подарила фотографу самый лучший, эмоциональный, откровенный кадр.
Наскоро проглотив три чашки чаю с капустными пирожками и расцеловавшись с дизайнером, Бронислава, не теряя ни секунды, перешла к следующему пункту своего плана.
Дома, у смежных дверей которых остановилась синяя искорка, были менее модными, но более успешными. «Дешёв Co» настойчиво предлагал линялых тонов кофточки послушным девочкам, которые с летних подработок отчисляют деньги в пенсионный фонд. Магазин «Ich деловая» предназначался для их старших сестёр, уже достаточно смелых, чтобы всунуть ноги в бесформенные офисные брюки, спроектированные асексуальными немцами и сшитые торопливыми китайцами.
Получив, как договаривались, куль там и тюк сям, Бронислава погрузила материал для съёмок в синенькую новенькую машинку и разрыдалась, едва отъехав. Она впервые в жизни почувствовала, что такое бедность. Глазами, носом, нутром. Хотя в магазины она вбегала, как ныряла, хотя старалась задерживать дыхание и не смотреть по сторонам, опасный дух проник в неё сквозь поры и злорадно продолжал отравлять атмосферу, вываливаясь из шуршащего полиэтилена ядовитыми рукавами-щупальцами.
Красители, которые производитель считал «весёлыми», без тени улыбки находили в виде километровых луж на реке Амур. Человека, совершившего экономную покупку в любом из магазинов сети, ждал не только розыгрыш практичных мелких призов, но и крупный счёт от аллерголога. Алтея незамедлительно выбросила бы оба мешка – и не на помойку, а в шкаф виновнику. Поэтому обойдёмся без неё. Снова редактору работать фотографом! Но как же обойтись без моделей? Опять раскладывать одежду в экстатических позах? Но рыжий свитер физически не сможет принять соблазнительное положение, а Брониславе вряд ли удастся создать столь же волнующую ауру дороговизны, какая царила в будуаре известного эстета.
Пик-пиик прервал раздумья бедного редактора. Смахнув слезу, Бронислава прочитала напоминание о кружке «Умелые руки», в который должна была пойти впервые. Нажала на газ. Помчалась вперёд и вперёд, по пути раздумывая, чем бы таким приправить пугающую одежду, чтобы совершенно отвлечь внимание от её бессчётных минусов. Нужна экстраординарная обстановка. И нереальные аксессуары. И яркие люди – если кто-то вообще согласится нацепить на себя такое....
И не такое согласились нацепить на себя участники собрания в садомазохистском клубе «Умелые руки». Костюмы из латекса, сбрую, съедобные трусы, чёрно-красное бельё с шипами держали в руках хихикающие обыватели, подписавшие согласие, но ожидавшие, что кто-то другой начнёт неистовство порока первым. Сквозь загадочные тёмные шторы в освещённую свечами комнату с атласными кушетками проник улыбающийся солнечный луч. Руководительница «Умелых рук», доминантная дама с чертами крупно высеченными, высечь никого пока не сумела. А прошло уже минут пятнадцать, что в пересчёте на неловкость равняется вечности. Жёнам обещали, что уютное межсемейное садо-мазо-сборище станет надёжной превентивной мерой против скуки в семейной жизни. Мужьям обещали, что они смогут здесь поменяться ролями с жёнами. Одиночкам не обещали ничего особенного, но их было большинство. И никто не хотел начинать первым. Бронислава по-школьному подняла руку и спросила:
- Ролевые игры приветствуются?
- Да-да! – обрадовалась дама, оказавшаяся слишком пассивной, чтобы называть себя доминантной.
- Тогда давайте поиграем в офис? – оглядела присутствующих Бронислава. – Я как раз везу из магазина целую кучу офисной одежды, могу из машины принести и всем раздать. Только я бы вас всех хотела сфотографировать.
После последнего слова только-только просветлевшие лица вернулись к хмурому отрицанию. Послышались нервные смешки. На помощь пришла руководительница, объявившая голосом профессионального массовика-затейника:
- Фотограф-порнограф и групповая съёмка! Тема задана! Отлично! И не бойтесь быть скомпрометированными! Мы собрались здесь, чтобы раскрепоститься! Мы все в этой скучной жизни настолько серьёзны, что нам не помешает чуть-чуть подпортить репутацию!
Тётеньки и дяденьки переглядывались, и каждый пытался понять настроение остальных. За непристойной экипировкой отправились к машине два добровольца. Один, правда, по дороге чуть не сбежал, но сопровождавшая их доминантная дама была рада пустить в ход плёточку и вернуть паршивую овцу в благовоспитанное стадо.
Уловка помогла. Причём помогла всем. Бронислава щёлкала кадр за кадром, дама щёлкала плёткой, товарищи садомазохисты щёлкали орешки эротических заданий. В офисной атмосфере эта публика чувствовала себя как рыба в воде – рыба, конечно, с шипами и в чулках. Обыватели, пришедшие за экзотикой, вспомнили возбуждающие эпизоды из самых банальных будней. Садисты взбодрились, ощутив себя снова злыми школьниками в форме. Мазохисты поняли, что нигде им не причинят столько боли и унижений, сколько на работе. Фотоаппарат раскалился и в многократном усиливающемся оргазме не успевал смыкать дрожащие створки объектива.
- Кончили! – объявила строгая воспитательница, запыхавшись впервые с тех пор, как перешла работать в кружок художественного садомазохизма из детского садика.
Когда синяя искристая машинка доставила Брониславу к следующему пункту списка, она уже подготовила речь, при помощи которой надеялась так же весело уговорить сняться вторую группу непрофессиональных моделей. Не тут-то было. В отделанном под японский домик центре йоги царили куда более строгие порядки, чем у милейших садомазохистов. Групповые занятия проходили в полной тишине, при выключенных телефонах, фотоаппаратах и камерах. Всему виной – авторская методика гуру, совместившая йогу с пилатесом и ещё одним секретным ингредиентом, который повар хранил в секрете. Выносить за пределы лжеяпонского домика разрешалось только тайные знания и гимнастические умения. Никаких карандашных набросков!
Молчание быстро утомило Брониславу. Быстрее, чем упражнения, показавшиеся чересчур лёгкими и до странности знакомыми. Судя по серым лицам вокруг, в других участницах таинства точно так же боролись подозрения и тщеславная тяга ко всему элитному.
Из-за запрета на разговорчики в строю пришлось перезнакомиться со всеми на улице, после окончания тренировки. Самыми дружелюбными оказались две старшеклассницы, мечтавшие о модельной карьере. Они не просто с готовностью приняли предложение Брониславы, но и решили им воспользоваться без отлагательств – в квартире одной из них.
Перейдя дорогу и очутившись в доме восторженной школьницы, Бронислава поняла, что не ошиблась. Замечательный заряд несли красочные постеры на стенах, мохнатые тапки с ушами, зверята на всех-всех-всех цветных карандашах в стакане! Читатель улыбнётся, когда откроет журнальный разворот, уносящий в пору бесконечных влюблённостей и одной настоящей вечной любви, растворившейся вместе со звуком школьного звонка!
Девчонки решили сниматься в разных комнатах, потому что, по словам гуру, никто не должен видеть упражнений, подобранных для каждой из них индивидуально. Читатели «Лучшего друга девушки» не в счёт.
Снимались по очереди – пока одна позировала, завязавши конечности узлом, другая завязывала на голове платье. Они вообще много интересного придумали, чтобы скрыть неоригинальность предложенных вещей. Скручивали в виде поясов и шарфиков, всовывали руки в штанины, а ноги – в рукава, выворачивали и переворачивали. Жаль будет ту покупательницу, которая посетит унылый магазин «Дешёв Со» под впечатлением от жизнерадостной фотосессии! Где искать ей инопланетянский цветок-брошь? Не писать же под фотографией, что селекционерка-старшеклассница вырастила его из колготок, скреплённых булавкой....
Глава 9. ПРОКРАСТИНАТОРЫ С КРОСТИНИ
Когда Бронислава вошла в свой лофт, она всё ещё болтала с девчонками по телефону, нахваливая их смекалку и спортивную подготовку. Лилия и Алтея, казалось, так и не вставали с тех пор, как она их оставила. Это была не совсем правда. В пылу работы пышущая страстью пишущая художница проверила выключенный телефон и с уханьем в сердце узнала, что кое-кто звонил ровно двадцать раз, но всё же решила сначала довести до конца совместный с интервьюершей труд – они вместе решили сочинить приятное дополнение к фотосессии с участием Дарины.
- И что же у вас получилось? – спросила Бронислава, приберегая на потом рассказ о своих приключениях.
Алтея прочла вслух:
- Бывает ли мода на немодные вещи? Винтаж отвечает на этот вопрос стильно. Сегодня принято восхищаться платьями «из сундука», музыкальные группам не дают покоя ностальгические мелодии, ювелиры копируют украшения полувековой давности, в витринах бутиков пестреют смешные шляпки, а рассуждения о прелести былых времен – самый шик в среде интеллектуалов. Погоня за новизной настолько утомила маститых художников, что многие из них просто плюнули на последние тенденции, вспомнили молодость и – породили новую тенденцию. Моду помнить.
Вещи с прошлым всегда приковывают внимание, а человек, собирающий их, вызывает уважение. Разумеется, это не относится к барахольщикам, которые накапливают в своем доме груды старомодного хлама. Противоположный полюс – коллекционирование антиквариата – тоже мало общего имеет с винтажным интерьером, так как дома истинных ценителей старины выдержаны в едином стиле, напоминающем о запылённых музеях. У нас же на повестке дня – искусное комбинирование свежих веяний и подзабытых ретро-находок.
Надо сказать, что игра в винтаж весьма опасна и требует огромного вкуса в сочетании с недюжинным чувством юмора. Зачастую, даже очень дорогая винтажная вещь может выглядеть дёшево и своим присутствием отравлять вам жизнь, быть может, даже на подсознательном уровне. Другой минус новомодного дизайнерского стиля состоит в том, что энергия вещи с богатой историей может оказаться губительной.
Покупая старинное зеркало, вы, конечно, надеетесь, что в него смотрелась великосветская барышня, собираясь на бал, но вполне вероятно, что отражающая поверхность становилась ежедневным свидетелем чьих-то переживаний. Отсюда вывод – есть вещи, которые должны быть новыми, незамутненными чужой энергией. Кроме зеркала, в этот ряд можно поставить кровать. Все религии мира говорят об особой роли сна и призывают защищать его от посторонних влияний.
Также откажитесь от искушения использовать антикварную посуду. В лучшем случае она годится для того, чтобы тихонько стоять за стеклом, но уж никак не для дружеских вечеринок – все-таки годы не идут на пользу не только людям, но и фарфору. К счастью, некоторые заводы вовремя сориентировались и начали выпускать так называемые реплики – копии старых сервизов.
Самым любимым предметом мебели для фанатов винтажа стало кресло, продавленное какой-нибудь особой голубых кровей. Щеголяющее гобеленовой обивкой и позолоченными ножками в виде львиных лап, оно способно стать центром внимания вашей урбанистической гостиной, а вы всегда будете чувствовать себя в нём одновременно уютно и величественно – чего никогда не сможет вам предложить строгий кожаный диван.
Наиболее подходящими аксессуарами являются свечи. Классические, длинные и тонкие – если у вас найдется пара канделябров в стиле ар-нуво, или же ароматические пузатики с запахом ванили – если вы привыкли обходиться без подсвечников.
Мода на винтаж особенно порадует счастливых обладателей люстр со стеклянными или, на худой конец, пластмассовыми кристалликами. Они сегодня на пике популярности, как и всё прозрачное, сверкающее, играющее в радужных лучах
Вашу кухню, несомненно, украсит самовар, чьи блестящие бока забавно сочетаются с ультрасовременными формами никелированной кухонной утвари, а бронзовый кофейник придаст экзотичности любой обстановке.
Смело используйте в интерьере мелкую скульптуру. Белоснежный гипс выглядит графично и в то же время ненавязчиво, поэтому гипсовые предметы искусства никогда не выходят из моды, привнося штрих изящества в пестроту художественного беспорядка, свойственного таким творческим натурам как мы с вами. Можно вдоль книжных полок поставить статуэтки античных богинь – обнажённых или задрапированных в ниспадающие одежды в зависимости от ваших личных предпочтений. Хотите поразить гостей? Среди порхающих нимф поставьте бюст Ленина. Просто в исполнении и бьёт наповал. А главное, с юмором, на котором как раз и основывается винтажный стиль.
Вообще данное направление хорошо именно тем, что позволяет всевозможные игры с вещами, с их фактурой и цветом. Здесь почти нет правил, а значит, вы смело можете воплотить любые безумства, не выходя за рамки вкуса. Единственной проблемой остаётся трудность поиска ретро-безделушек в стране, которая постоянно вырывает из почвы свои корни. Винтаж более популярен в землях, изобилующих сокровищами ушедших поколений. У нас подобные вещи доступны лишь клиентам антикварных салонов.
Однако, если даже вы просто достанете с балкона старое кресло-качалку и украсите его бисерной подушечкой, пылившейся на антресолях, дыхание традиции коснется и вашего интерьера.
- Этому опусу мы дали название «Завинти!», - с гордостью сказала художница-описательница.
- А кто из вас придумал разругать мои диваны? – обиделась Бронислава.
- Это не про твои диваны, а про жёсткий диван в моей съёмной квартире, - пояснила Лилия.
- Тебе всё остальное понравилось или нет? – прямо спросила встревоженная Алтея. – Мы подумали продолжить тему старых и красивых вещей, но при этом не хотелось писать отвлечённо, свысока. Надо иногда разговаривать с читателем, правда?
- Интерьер, конечно, вещь практическая, тут и дружеские советы уместны, и обращение прямо к читателю. Гораздо хуже, когда такие приёмы встречаются в статьях про кино или музыку. Нам теперь главное баланс не нарушить. «Лучший друг девушки» в настоящий момент идеально сочетает чувство собственного достоинства с уважением к читателю и тонким юмором.
- Говоришь, как на пресс-конференции, - важничающим тоном пробасила Лилия.
Бронислава приняла это за комплимент. Ей нравилось воображать ситуации, где можно почувствовать значимость своей персоны, и пресс-конференция была частой декорацией её девичьих грёз. Основание собственного издательского дела могло сделать мечту реальностью, но иногда ей казалось, что она счастлива и так – фантазируя, разговаривая с несуществующей публикой, играя....
На следующий день вместе с первыми лучами персиково-розового удивлённого рассвета пришёл заказанный на дом гуру. Небольшой лысый гуру совершенно обыденной внешности, но зато с чёрными глазами, в которых светилось нечто, что ученики и последователи трактовали по-разному, распознавая то магнетизм, то мудрость, а то и жадность. Солнце решило спрятаться под одеяло облаков.
Алтея, помня о главном условии гуру, оставила Брониславу с ним наедине, перед уходом шепнув, чтобы следила за каждым его движением. Она опасалась, что учитель приворовывает в богатых домах, а наивная блондинка решила, будто Алтея ей велела как можно внимательнее повторять упражнения.
Стройная и подвижная шатенка в дизайнерских штанах с драпировкой спешила на свидание с брюнетом в стиле Фрэнки Морелло, который иногда вспоминался как тёмный шатен. Давненько не виделись! Надо проверить, какого на самом деле цвета у него волосы.
Алтея была довольна собой, по привычке смотрелась во все витрины и выбрала такой маршрут, чтобы их попадалось как можно больше. Это была улица бутиков и утопающих в роскоши отелей, довольно тихая и весьма пустынная. Каждого прохожего можно было заметить издали и успеть разглядеть, но Алтея, во-первых, сдвинула очки на лоб, а во-вторых, была слишком занята позированием и соревновалась в этом искусстве с собственным отражением. Она обратила внимания на иностранку с фотоаппаратом лишь тогда, когда серый день зажгла вспышка. Сфотографировав шатенку в красной куртке и штанах с турецкими огурцами, немка опустила взгляд, чтобы проверить, хорошо ли получился снимок, и не увидела изменившегося лица объекта съёмки.
Алтея была близка к обмороку. Яркий блонд кудрей, широчайшая улыбка бывшей модели – Эллен Фон Унверт! Эллен Фон Унверт! Эллен Фон Унверт!
Справившись с изумлением, Алтея достала свой фотоаппарат и подошла с дилетантским вопросом, какой режим лучше выбрать для пасмурной погоды. Она изо всех сил напрягла актёрский мускул, чтобы притвориться, будто не узнала икону глянцевого мира. Она умоляла своё сердце не стучать на весь мир. Но когда божественные пальцы нашли подходящий режим съёмки, их обладательница улыбнулась Алтее – и она не сумела сдержать ответной улыбки. Она глядела в глаза Эллен Фон Унверт и старалась запомнить рельеф этого лица, хорошо знакомого по двухмерным портретам в журналах, но в трёх измерениях производящего совсем новое впечатление.
Когда смотришь на свет, а потом отводишь взгляд, перед глазами какое-то время ещё держится сияющий призрак. Богиня ушла – Алтея всё стояла в зеркальном коридоре витрин. Таяла волшебная картинка. Последней, как положено, оставалась висеть в воздухе улыбка. Когда и она слилась с темнотой дня, художница развернулась и побежала обратно, в «редакцию». Чтобы не взорваться от впечатлений, надо непременно ими с кем-то поделиться!
Дверь лофта оказалась запертой изнутри на цепочку – гуру уже несколько часов обучал Брониславу индивидуально подобранным упражнениям в обстановке несоразмерной секретности. Алтея знала, что их ни в коем случае нельзя отрывать от дела, но архитектура квартиры была такова, что открывшуюся дверь Бронислава углядела сразу и сама подбежала отцепить цепочку.
- Как ты вовремя! – зашептала она. – Мурыжит меня битый час, выручай! Не могу никак этого гуру выключить!
Однако мучителя выкуривать не пришлось – он исчез, едва завидев маленькую шатенку. Гуру боялся чужаков больше, чем боялись его. Он обладал кое-какими навыками гипноза, но убедить в своём могуществе мог только одного человека за раз. Если кроликов было больше, чем удава, удав уползал в нирвану и отказывался отвечать на вопросы. Он боялся, что его будут обсуждать. Боялся неповиновения. Групповые занятия в пустом зале с его портретом на желтоватой стене вели совсем другие люди, а сам он за бешеные деньги проводил индивидуальные занятия – и в эти священные часы маленький мужчинка ощущал себя большим.
Вообще-то это нормально. Каждый стремится возвыситься над самим собой, и если человек не полирует свои таланты, не тренирует мускулы, не обучается языкам, он своё естественное стремление переплавляет в неестественную жажду возвышаться над другими. Так получаются истеричные водители, врачи-взяточники и изобретатели авторских методик.
- Я себя после этой пилатес-йоги чувствую, как после метро, - простонала Бронислава, захлопнув дверь за гуру.
- Метро дешевле, - отозвалось одно полушарие мозга Алтеи, пока второе ощупывало идею о фотосессии в метро. – Ты знаешь, кого я встретила сегодня?
Брониславе казалось, что знает. Утихшая было ревность шевельнулась в своей берлоге и приготовилась сосать всё ту же лапу, но её огорошили слова:
- У нас теперь есть фотография Эллен Фон Унверт!
- Как? – не поверила своим перетренированным ушам блондинка.
- Она помогала мне настроить фотоаппарат и для проверки нажала на кнопку. У нас есть кусочек улицы, моя нога и локоть.
Бронислава посмотрела. Оторопела.
- Действительно. Я сначала подумала, что ты ошиблась – мало ли ходит по нашему городу похожих людей, но по фотографии очевидно, кто снимал.
- Супер, правда? Поместим на обложке завлекательную надпись: «Фото Ellen Von Unwerth»! Много фото или одно – не разберёшь, удобное слово!
- Как бы нам под суд не попасть.... – закусил губу редактор.
- Всё в порядке, ведь она сама мне отдала эту фотографию.
- Ты точно знаешь, что это законно? – внимательно посмотрела на главного художника Бронислава.
Алтея была совсем не уверена, но кивнула так медленно и серьёзно, что нелегкомысленная блондинка с решительным вздохом потянулась к ноутбуку.
- Опубликуем тогда ещё кое-что.
На экране развернулось письмо, которое прислала из-за границы зазнавшаяся юная модель. Картина попойки в её доме могла стать отличным орудием мести – и жертва предоставила оружие сама!
- А стоит ли выставлять на показ всех этих непотребных друзей, все эти мешки под глазами и заплетающиеся ноги? – принялась размышлять художница, лишённая мстительности. – В нашем журнале должны быть красивые иллюстрации.
- За красивые иллюстрации отвечаешь ты, а за честные – я. Вот, кстати, посмотри, я наснимала девчонок из секции....
Алтея с интересом углубилась в разглядывание, издавая то и дело одобрительные звуки. Брониславе было лестно, что она, непрофессионалка, заслужила высокого отзыва: «Охухм» и поощрительного мычания.
- Только почему они в одних и тех же позах? – задала простодушный вопрос ветеранка фотосессий.
Бронислава пересмотрела снимки и узнала те «индивидуально разработанные» упражнения, которые всё утро отрабатывала с властным и беспощадным гуру.
- Персональный подбор упражнений оказался такой же иллюзией, как бумажные стены псевдояпонского домика, - дикторским голосом отчеканила разочарованная Бронислава, на ходу сочиняя ругательную статью про великого гуру.
- Быть может, упражнения похожи потому, что вы все относитесь к одному типажу? Длинноногие блондинки с тонкими костями и неразвитой мускулатурой....
- Да, мы принадлежим к одной стихии, но к разным созвездиям!
- Ты бы ещё зодиакальную диету составила! – фыркнула Алтея.
- Ничего ты не понимаешь, гуру нам рассказывал не про знаки Зодиака, а про созвездия, на небе их восемьдесят восемь, и встретить в одном месте двух людей своего созвездия почти невозможно.
- Для тебя, как видно, невозможного нет, - постаралась закрыть тему пропавшая возлюбленная, которую, судя по отчаянному миганию телефона, разыскивал Радий.
Она втихаря от ревнивицы вынесла телефон на кухню, закрыла стеклянную дверь, включила радио, открыла воду, чтоб била по железному дну раковины и только тогда, когда надежда Радия вспыхнула в самый последний раз, тихонечко ответила:
- Даа?
- Не «да», а «когда»! – с ходу стал дразниться прекрасный принц. – Когда придёшь? Сейчас ты где? За тобой приехать?
- Не надо, я стою на кухне и сейчас пойду на работу, в гостиную.
- Я думал, с тобой что-то случилось, ты же пропала на полпути к моему дому! – сквозь помехи слышался голос Радия.
- Что там за треск у тебя? – попыталась скрыть стыд непостоянная шатенка.
- Это я волосы на себе рву!!!!
Алтея мысленно окунулась в его ухоженные чуть вьющиеся волосы и сквозь прихлынувшее вожделение ощутила досаду, что не может вспомнить точно их цвет, хотя прекрасно помнит тонкий дорогой запах.
- Ты обещала прийти в любую погоду, - говорил в трубку прекрасный принц, сброшенный с коня.
- Да, погода ни к чёрту! – охотно согласилась «предательница», радуясь, что можно сойтись хоть в чём-то.
- Ты сказала, что изменишь планы только в том случае, если встретишь по дороге Тьена или Эллен Фон Унверт!
- Правда? Я это предвидела? – напрягла память Алтея, пребывая в восхищении от открывшегося дара предвиденья.
- И кого же из них ты встретила?
- Ты не поверишь.
- Я всё так замечательно приготовил, - перешёл к уговорам не теряющий надежду ромео.
- Постельку постелил свеженькую? Всем вам одного и того же надобно! – гневно завершила разговор джульетта, накануне ночью его постельку изрядно помявшая (пока что только во сне).
Выключая воду и радио, открывая стеклянную дверь и пытаясь определить, не подслушала ли разговор подозрительно притихшая Бронислава, Алтея думала с улыбкой – до чего же всё-таки встревоженный голос был у Радия!
А ещё она думала, как не расплескать впечатление от неожиданной встречи, как донести до читателя. И чем больше она размышляла, тем больше осознавала, что звонок вожделенного брюнета смыл свежую акварель утреннего чуда. И лицо Эллен Фон Унверт стёрлось, и сама вероятность правдивого события показалась нереальной. Просто шла по улице и мечтала – а подвернувшаяся немка сделала размытый снимок, вот и всё.
Вроде бы горевшая нетерпением Алтея отступила от рабочего стола, пошла приготовить чаю, долго-долго отмывала заварочный чайничек из тончайшего, будто бы взвихрённого стекла, потом никак не могла остановить свой выбор на подходящем случаю сорте чая.... Кофе! Да-да, именно кофе! Говорят, от него можно похудеть. Только надо выпивать столько, что никакое сердце не выдержит. Или всё же не кофе? Алтея открывала поочерёдно серебристые створки полочек, шкафчиков, холодильника, посудомоечной машины. Здесь она остановилась, заподозрив, что на самом деле мается от скуки. При этом скучает по работе. А за работу садиться боится. Поэтому ищет здоровую альтернативу, натыкаясь всё время на нездоровую – кофе, зелёный чай, зелёный кофе. Ещё пирожные где-то мелькнули.... Алтея взглянула в сторону «редакции» и обнаружила, что требовательная начальница освободила для неё ноутбук и смотрит выжидательно, но при этом наивно.
- По-моему, мы должны произвести спасательную операцию, - додумалась Алтея. – Здесь пропадают всуе кростини и пирожные. Только мы с тобой можем их спасти!
- Спасти, то есть, съесть? – изумилась парадоксу Бронислава. – Хорошо, давай их спасём. Съедим. Всуе.
Спасательная операция была проведена блестяще, как положено в глянцевом издании. С огоньком ароматизированной свечи и шиком шоколадно-апельсинового кофе.
- Поздравляю с первым заседанием клуб прокрастинаторов! – не то с упрёком, не то с юмором сказала Бронислава.
- Если мы ненадолго засели на диване, это ещё не значит, что у нас заседание клуба лентяек, - пробурчала сквозь вязкую сладость любительница миндальных картошек.
- Лентяями пусть называются те, кто не может подобрать слова более респектабельного. Да и заметь – мы с тобой не просто тянем время, а используем его с толком. Не дали продуктам пропасть, освободили место в холодильнике, набрались сил и эндорфинов, чтобы смело приступить к работе!
- Мы набрались жиров и углеводов, - трезво констатировала Алтея.
Бронислава поставила поудобнее свой рабочий инструмент, но решила использовать ноутбук всё в тех же гнусных прокрастинаторских целях.
– Ещё один способ с пользой тянуть время! – колокольчиком залилась она, открывая сайт своего лучшего друга среди дизайнеров. – Я так старалась покрасивее снять новую коллекцию Гальюна, что просто обязана проверять каждый день, что пишут его поклонники обо мне!
На тёмно-синем фоне фотографии из мглистого будуара выглядели суперпрофессионально. Загадочные полутени, присмиревшие цвета вступали в полемику с прежними коллекциями маэстро, но комментарии модниц подтверждали, что смена направления своевременна. Только одна строчка нарушала гармонический строй комплиментов. Некая Таню$ha обвиняла фотохудожницу в том, что она яро бросается помогать своим опустившимся друзьям, в то время как её журнал проявляет жестокосердие по отношению к больным детям.
- Это что? – не поняла Бронислава.
- Это никакая-мне-не-родственница-Танюха, - ответила Алтея пластмассовым голосом. – Она мстит за то, что мы не приняли бесплатно рекламу её благотворительного фонда.
- Нам надо срочно измыслить что-то не менее благотворительное. Скажем потом, что не могли заняться детьми потому,....
- Да просто потому, что коллекционеры должны приобретать настоящее искусство, а не каляки-маляки!
- Неет, «Лучшему другу девушки» нельзя ссориться с теми, кто покупает каляки-маляки. Мы тогда всех богатых рекламодателей потеряем, - со знанием дела сообщила Бронислава.
- Быть может, лучше привить им вкус?
- Бесполезно. Лучше придумай, чем мы таким благотворительным заняты, что у нас не остаётся времени на больных детей.
- Котопёсий приют мы пока открыть не можем, а важнее этого в голову ничего не приходит, - погрустнела Алтея.
Бронислава взяла под мышку заветную тетрадку на спиральке и отправилась на второй этаж, пообещав вернуться через полчаса с горой самоцветов блестящих идей. Алтея склонила голову над компьютером. Так клуб прокрастинаторов естественным образом пришёл в упадок. Зато родился опус
VON PHENOMENON
Группа Duran Duran настолько безупречна, что даже в знойных джунглях гуляет, натянув стильные штаны из кожезаменителя, - неудивительно, что именно ей принадлежит один из лучших клипов за всю историю музыки «Electric Barbarella». Он нравится абсолютно всем, даже одиннадцатилетним пацанам, которых вообще ничем не прошибёшь, тем более девчачьими фэшн-глупостями, но тут же «ух ты, робот!», да ещё красивенький какой, из разряда моделей, а не из модельного ряда научного журнала. Автора клипа прославили совсем другие издания. Титаны глянца бьются за право ласпластать свои страницы перед Эллен Фон Унверт, потому что этот фотограф лучше всех в мире работает с цветом. Сочность, не доходящая до лашапелевской избыточности, лёгкая размытость границ (дозволенного), далёкая от лагерфельдовской дождливости, - вот за что мы любим блондинку с фотоаппаратом. И ещё, конечно, за умение работать с моделями. В народе бытует мнение, якобы между художником и объектом съёмки должно искрить, на деле же весь заряд уходит в искру, а на плёнку попадает лишь тусклый отблеск вожделения толстого дядьки-фотографа. Когда снимать берётся бывшая модель и ныне действующая красавица, происходит нечто необъяснимое, она словно проецирует себя на всех, кто попадает в объектив, она переносит в кадр свою довлеющую сексуальность, направленную в пространство мимо зрителя. Отстранённо-сексуальные члены Duran Duran вместо того, чтобы обращаться к нам с экрана, как делается в большинстве клипов, просто живут в нереальном мире, просто идут в магазин, просто покупают себе заводную домоправительницу – а мы приглашены лишь подглядывать и фантазировать. Песня «Electric Barbarella» под стать – заводная, электронная, стильная и отполирована так, что каждая нотка как бы бросает через плечо: «Да я ничего особенного и не делаю, я сама по себе такая». Стиль Барбареллы точно ухвачен – даже тот, кто в жизни не видывал культового фильма 60-х, наткнувшись на его кадры в лабиринтах очередной выставки дизайна, томно стонет от радости узнавания этого чудного пластикового мира. Но если оригинальная «Барбарелла» была плодом мужских эротических грёз, то её приемница хороша именно своей самостоятельностью. Эта машина больше не собирается никого обслуживать! И выглядит она блестяще для себя, а не для других, пусть даже эти «другие» - лакированные куклы Duran Duran.
Ничего Алтея в этом эссе не сказала, о чём хотела бы. Описание первой встречи с Эллен Фон Унверт она заменила на воспоминания о первой встрече с её творчеством, чтобы оставить необыкновенное впечатление себе в единоличное пользование. Да, конечно, такие волшебные утра остаются в вечности только тогда, когда делишься ими с читателем, но должны оставаться вещи неописуемые.... Крылья этой бабочки и без того были потрёпаны очередной ссорой с Радием, надо постараться её больше не тревожить, а то вдруг в следующий раз не прилетит на зов памяти?
Глава 10. БЛАГОТВОРИТОЛЬНОСТЬ И БЛАГОТВАРИТЕЛЬНОСТЬ
Алтея поднялась по стеклянным ступеням и осторожно постучала в дверь Брониславы, боясь спугнуть её мысли. Страждущая сочинительница задвинула под кровать россыпь журналов, в которых тырила идеи, взлохматила тонкие волосы и выглянула с видом человека, упустившего вдохновение по вине чужой нетактичности.
- Ну как? – больничным шёпотом поинтересовалась Алтея.
Бронислава протянула тетрадку с барановым стадом каракулевым.
- Оо, как много ты придумала!
- Это не я придумала, - открыла карты хитрюга, отступив перед искренним восхищением Алтеи. – Это всё, что я нашла у наших конкурентов по теме «добродетель». И знаешь, что я обнаружила? Советы раздают люди, способные на словосочетание «беречь экологию»! Это же наука, как её убережёшь и от кого? И плохой наука экология быть не может....
- В отличие от алгебры или истории.
- Ещё киноведенье поплохело в последнее время, - понеслась Бронислава.
- Пойдём, попрокрастинируем со свежезаваренным чаем и просмотрим твои записи, - предложила Алтея.
Если честно, пить захотелось сразу после кофе, но оторваться от написания эссе о любимом клипе было бы поступком, достойным лодыря высшей категории. Алтея не была трудоголичкой, просто страшилась остановиться и внезапно увидеть всю эфемерность проекта, которому отдавала силы. Она была тем подзабытым героем сказки, который засеивал поле, не оглядываясь. Вопреки намереньям, при полном отсутствии какого бы то ни было дохода она не искала работу, а вкладывала каждую минуту жизни в ненадёжный проект лучшей подруги – потому что в сказках побеждает тот, кто верен другу.
Денег она никогда не считала. Не помнила, где они лежат. Не знала, сколько их. С некоторых пор она боялась запустить руку в карман и не найти ничего. О, как мучителен был тот памятный вечер, когда наивная и нетактичная Бронислава заставила её купить шампунь! Как трудно с тремя купюрами в кармане взять с полки товар более дорогой, но зато не испытанный на животных! Подобные страдания и бесподобная гордость за себя отличали разве что ранних христиан, крепче льва передо львом, упорней толпы перед толпой и навеки сильнее римлянина-варвара.
Авось помогал Алтее. В кармане деньги не переводились – как она была уверена, лишь благодаря тому, что не знали счёта. И работа над журналом продолжалась. Завтрашний день не существовал.
- Скоро конец света, - своевременно напомнила улыбающаяся Бронислава. – Надо запастись энергосберегающими лампочками. Напишем, что в нашей редакции горят только такие.
- Зачем? – покосилась художница на стильные прозрачные люстры, выстроенные в ряд.
- Вместо помощи больным детям мы будем заботиться об окружающей среде.
- А чем тебе не угодили нормальные лампочки?
- Не знаю, говорят, они вреднее.
- Чем? И те, и другие сделаны из стекла.
- Стекло все хвалят, это экологически чистый материал, - с видом знатока произнесла Бронислава.
- ....Который пролежит на помойке тысячи лет, не разлагаясь!
- А, вспомнила, - хлопнула себя по лбу исследовательница. – Они потребляют меньше электричества и дольше служат.
- Не замечала.
- Взрываются, может, и быстрее обычных, но энергии берут меньше, это заметно по их тусклому свету.
- В таком случае лучше включать сразу два светильника, - заметила Алтея.
- И на эти два светильника потребуется в два раза больше алюминия! Чёёёрт, один вред выходит....
Алтея тем временем делала заметки для «Лучшего друга девушки»: «Что за тусклые светила науки разработали энергосберегающие лампочки? Их настойчиво рекомендуют внезапно позеленевшие голливудские звёзды, чей жизненный путь ярко освещает калифорнийское солнце. Когда оно закатывается за горизонт – они закатываются в ночной клуб, а сидели бы дома с книжкой, быстро бы поняли, что читать и одновременно экономить электричество вредно для здоровья....». Она оторвалась, чтобы выдвинуть очередное дурацкое предложение:
- Быть может, проще выйти на улицу и перевести через дорогу инвалида?
- И написать об этом? Написать как об уникальном случае? Это нормальный поступок, а писать о таком ненормально. Инвалидам, наверное, хочется чувствовать себя такими, как мы. Чувствовать нашу поддержку, а не жалость. Обеспечивать же их должно государство.
Бронислава умолчала о том, какой жуткой ревностью была обуреваема в одно памятное лето своего детства. Родители (тогда ещё семейная пара) ввязались собирать подарки инвалидам к первому сентября. Сметая с магазинных полок голубые и розовые линейки, они отмахнулись, когда у Брониславы кончилась паста в ручке. Развозя целыми днями подарки чужим детям, они не находили часа для собственных отпрысков. Считалось, что светловолосые хорошенькие братья-сёстры уже и так слишком много получили от жизни. Постепенно они и сами начали в это верить. Однако горечь отторжения засела в каждой очаровательной головке, которую хоть однажды не погладили, предпочтя ласкать раздувшийся череп калеки. За что? Почему? Чем красота хуже уродства? Все эти вопросы без ответов завершились одним огромным непониманием, как парад заканчивается появлением слона. Инвалиды не пошли осенью в школу. Они все, оказывается, обучались на дому, и маленькой хромоножке ни к чему был тот красивенький пенал с блёстками, который Бронислава лично пожертвовала, представляя, как та будет хвастаться им перед одноклассницами! Зачем вообще пенал тому, кто не выносит карандашей за пределы квартиры? Мать утверждала, что это помогает инвалидам ощущать себя настоящими школьниками. Отец предположил, что они бы скорее ощутили себя школьниками, ежели бы их пустили в школу. Старшая сестра, которая уже тогда соображала лучше всех, спросила, как себя чувствует неграмотная китайская девочка, собирающая пеналы на фабрике за два цента в день. Бронислава во время спора живо представляла себе всех участников экономической цепочки и пришла к выводу, что на планете Земля в школу ходит только она одна, да и то без пенала. Лишь закадычной подружке поведала тогда Бронислава о своих сложных взаимоотношениях с благотворительностью – но наткнулась на мину отвращения. Подружка, увы, была из семейства лицемерных миллиардеров, о которых весьма точно говорили, что «они накормят голодающих африканских людоедов бифштексами из тех, кто не делает взносы в фонд». С тех пор приходилось таиться.
- Ты знаешь, однажды я разбудила собачку, - прервала Алтея раздумья редактора. – Она уснула в тени киоска, а потом тень отодвинулась. Было градусов тридцать, я боялась, будет солнечный удар. Но собачка встала, она оказалась на редкость большой, встала и перешла в тень. Она как-то сразу поняла, о чём я её прошу, я так боялась, что она меня не поймёт. Потом принесла тарелку с холодной водой. А есть она не стала.
- Ну конечно, в жару никому есть не хочется, - уверила подруга, не позволяя себе думать о плохом.
- Я потом ревела всю ночь, потому что ничем больше помочь не могла.
На длинных густых ресницах Алтеи заблестели слёзы. Она прикрылась чайной чашкой, и Бронислава с тяжёлым сердцем обратилась к своему списку.
- Для собак и кошек мы обязательно что-нибудь придумаем, а пока можно сэкономить на телевизоре и холодильнике.
Алтея умела жить и без того, и без другого. Без интересных передач её ум притуплялся, а без мороженого в морозилке жизнь приобретала с каждым днём всё более бедный привкус. Вместо того, чтобы восхвалять аскетизм, она сказала:
- Я у тебя такие хорошие английские каналы смотрю! Их польза перевешивает вред, потому что я одновременно могу наслаждаться музыкой, получать языковую практику и изучать тенденции в оформлении рекламы.
- Немаловажно для главного художника журнала, - согласился редактор.
- Заставки меня даже вдохновили на серию маленьких картиночек, которые будут вверху страниц обозначать рубрики.
- Цветных или чёрно-белых? – испугалась Бронислава.
- Тебе решать. А что, цветная печать нам не по средствам?
Пауза. Как сказать удобней?
- Ты у нас мастер чёрно-белой графики, так не изменяй своему стилю! – улыбнулась светящаяся оптимизмом блондинка.
- Дешевле выйдет, если делать интернет-издание, - рассудила художница, не желая сбрасывать со счетов свои цветные работы.
- Ты сама говорила, что нет ничего романтичнее живых страниц!
- Говорила.
- А в интернете ты редко бываешь и не слишком его уважаешь.
- И это правда.
- Но для меня важнее всего, что напечатанным буквам можно верить! – воскликнула Бронислава. – У меня на каком-то подсознательном уровне недоверие к интернету, а я хочу, чтоб читатель принимал наш журнал близко к сердцу!
- Прижимал его к сердцу....
- Давал почитать хорошему другу....
- Давал повод встретиться, чтобы вернуть журнал....
Алтея расцвела желанием придумать повод для встречи с Радием, но хотелось всё-таки, чтобы он первый сочинил повод. Хотелось знать, что она ему больше нужна. «Больше не нужна» - говорило молчание телефона.
Алтея ненавидела молчащие телефоны, опасалась телефонов звонящих и терпеть не могла беспокоить по телефону малознакомых людей. Лилия считалась весьма знакомой, но тем не менее набирать её номер всегда было как-то неудобно. И возможно, из-за той ауры занятости, которую она создала вокруг своей персоны, казалось, что у неё всегда занято. Бронислава заметила взгляд, быстро прочитала мысли:
- Спросим, что предложит Лилия?
Она была за свою жизнь интервьюершей, рекламщицей, но экспертом по экономии электроэнергии – никогда.
- Если в доме много света, веселее на душе, - после раздумчивых гудков сказала телефонная трубка. – Но я попробую отключить холодильник и посмотрю, что получится.
- Лужа получится! Сначала все продукты оттуда выешь и лёд вытащи! – одновременно, перебивая друг друга, предупредили трубку члены редколлегии.
- Только я бы не советовала хвалиться этим перед читателями. Сразу станет ясно, что у нас редакция, совмещённая с кухней.
- У нас в издательском доме стоял холодильник, - вспомнила дочь основателя «Золотого Века» с дрожью не то ностальгии, не то обиды.
Все вспомнили неповторимую домашнюю атмосферу, царившую там, вздохнули и решили - в новом издательстве должен витать дух деловитости. Ни одна читательница никогда не узнает, что безупречные во всех отношениях авторы, как простые смертные, порой запихивают в рот необъятное пирожное с вишенками в ликёре.
- Слушайте-слушайте, - обрадовалась трубка. – Мы будем бороться за то, чтобы здание издательства не сносили! Устроим демонстрацию и разрекламируем новый журнал. Я берусь это устроить. Да, ещё можем экономить воду.
- Не мыть фрукты и ходить грязными? – фыркнула блондинка-чистюлька.
- Мыться в раковине вместе с посудой, - тут же поступило хозяйственное предложение.
- Я слышала, японцы всей семьёй моются в одной бочке, - продолжила Лилия. - Если мелкие – все вместе, если крупные – по очереди.
- Йо, чья это выпавшая челюсть меня укусила? – принялась пародировать японский акцент хохотушка Алтея. – Надо сделать карикатуру! Лилия, а ты не знаешь, зачем экономят воду?
- Нуу, - замялась она. – Чтобы меньше мыла попадало в реку?
- Там столько кислоты, что немного щёлочи не помешает. А ты, Бронислава, как думаешь?
- Я слышала в Африке нехватка воды, но не представляю, каким образом наша экономность поможет. По-моему, им там ни жарко, ни холодно, когда мы вертим ручки крана.
- За что ни схватишься, всё оказывается с червоточинкой, как экологически чистые яблоки, - качала головой Алтея.
В конце концов договорились до того, что во имя природы не стоит выпускать «Лучшего друга девушки» - не рубить леса ради целлюлозы, не выливать в реки хлор после отбеливания бумаги, не отравлять воздух бензином, развозя по киоскам свеженькие, пахнущие вредной типографской краской, такие родные журнальчики....
Эта картинка была слишком восхитительна, чтобы вот так просто отказаться от мечты. Алтея медленно и значительно сказала:
- Кажется, мы наткнулись на истину.
Бронислава взглянула искристыми карими глазами. Лилия прислушалась на том конце провода.
- Наша цивилизация слишком стара. Жить в гармонии с планетой уже не получится. Мы привыкли выдирать из её недр металлы. Мы не можем без света, без воды, без журналов. Интернет и телевиденье призывают нас экономить электричество – а это то же самое, что на дерево прибивать табличку: «Берегите лес». Наш мир похож на пожилую красотку, которая вынуждена вкачивать всё больше ботокса и силикона. Наша улыбающаяся культура оплывает с каркаса золотых нитей. Можно двигаться только вперёд, изобретать другие способы омоложения, использовать ту же самую науку, которая повергла нас в чёрную дыру зависимости. Природа давно побеждена. Не надо уповать на то, что она спасёт нас. Она, быть может, и мать нам, но мать, теряющая силы. Если у нас получится дать жизнь журналу, мы должны постараться привлечь учёных. Рассказывать об искусстве, конечно, очень важно, и я люблю это делать, но оно принадлежит прошлому. Искусствоведы исследуют то, что создано, а учёные – что можно создать. Пока мы только пишем, иллюстрируем, всеми силами сохраняем красоту, но потом непременно надо будет подумать и о тех, кому красотой наслаждаться. Наши потомки не должны страдать из-за того, что одноразовая посуда удобнее глиняной. Пусть у них будет возможность всё сдавать в переработку – бумагу, стекло, пластик, металлолом. Мы должны переплавить мироустройство, переработать привычки людей! Когда каждый фантик будет на счету – будет на счету и каждая живая душа. Когда лишних вещей не будет – не будет и лишних людей. Когда любое неудачное изделие возможно будет просто переделать – быть может, мы научимся исправлять любые ошибки?
Город не слышал полудетского голоса Алтеи, город усаживался к экрану, чтобы похохотать хором с закадровым смехом, город надеялся, что где-то для него работают электростанции, растут хлеба, плывут облака, на которые неохота смотреть, и невидимые миру ламы молятся за него, вместо него.
Глава 11. СТИХОДУРЕНЬЯ
Радий создавал свою часть всеобщей картины, передвигаясь с карандашом от эскиза к эскизу на фарфоровом заводе - том единственном, о котором знали Бронислава и её отец. Остальные были рассыпаны по всему миру. Трудолюбивым мастерам богатых и бедных стран они давали одинаковую возможность зарабатывать прилично приличным делом. Радий вдумчиво принимал решения, не навязывая единые стандарты. Изделия его фирмы были сделаны из традиций разных земель точно так же, как авторы были слеплены из разного теста, - и всё же что-то общее просматривалось в физиономиях фарфоровых соусников, фаянсовых чудищ, глиняных свистулек, одобренных Радием. Та же неуловимая искра мудрости и доверчивости, открытости и загадки, которая поразила его в маленькой стройной шатенке, встреченной не так давно в продуманно-отстранённом лофте среди лаунжа, прозрачных стеклянных отражений, холодных бокалов и возбуждающих запахов свечей и карри.
В отличие от Алтеи он не знал, что они, оказывается, поссорились. Он занимался новой коллекцией, держа в сердце возможность позвонить ей в любой момент. Он держал наготове трубку. Он держал её в своих объятиях. Он просто не выпускал её ни на секунду из своих мыслей, и когда требовалось выбрать оттенок краски для ободка, звонкий голос в голове умолкал лишь на время, а бумажная фигура слонялась тенью, не уходя со сцены сознания, лишь чуть отступая. Сквозь окружающую реальность перед Радием проступали её глаза. Такие до Алтеи носил только Бажов. Голубые, серые, зелёные - смотря на что они смотрели. Такие глаза позволяют не просто чувствовать природу, а сливаться с ней, поглощать её узоры, резьбу её листьев, вышивку цветов, лубочную роспись птичьих трелей.
Хотелось бы посмотреть, как засмеются глаза Алтеи, когда она узнает о маленькой шалости, которой баловал себя Радий во время их встреч. Подавая ей куртку в музее или в кафе, даже «просто любуясь» серебристой вешалкой в лофте, отлитой под форму заинтересованного фаллоса, он ухитрялся подбросить в карман деньжат. Собственная пронырливость дарила Радию блаженство, и ему до боли в пятках хотелось поделиться секретом – но именно с той, от которой он этот секрет хранил за семью печатями молчания. Когда-нибудь, потом-потом, когда уже отгремят бури первых перевёрнутых подносов и отбарабанят первые шаги детей, он, конечно, расскажет ей, как пользовался каждым шансом, как младенчески радовался удаче, как выбирал купюры не слишком мелкие (чтобы пачка была тонкой) и не слишком крупные (чтобы чужаки незаметно влились в коллектив). Она широко откроет рубиновый рот, достанет ресницами до изогнутых чёрных бровей, шлёпнет благоверного по заднице, но тут же восхитится ловкостью любимых рук.
А если они послезавтра расстанутся - что ж, останется щекочущее воспоминание.
Алтея про Радия забыла. Все силы она бросила на спасение бывшего здания редакции, которое уже, признаться, похоронила. Лилия вдохнула в неё надежду, пообещав поднять свои стародавние знакомства – и её голос действительно раздался в нескольких объединениях, защищающих памятники архитектуры. Кто-то бросился убеждать чиновников, кто-то отважился использовать своё положение в обществе, кто-то полез искать юридические дыры, сквозь которые можно было бы протащить каменное здание с витыми колонночками и кокошниками над каждым окном. Остальные готовили демонстрацию.
- Тут надо учесть чужие ошибки, - с прищуром полководца инструктировала Лилию Алтея. – Собери всех самых красивых, ярких и молодых, иначе нас примут за стаю брюзжащих пенсионеров, которые утром не с той ноги встали. Зелёное движение сейчас переживает упадок как раз из-за того, что самые ярые агитаторы не вызывают симпатии. К ним не хочется присоединяться. Они лезут на трибуну, желая подчинить публику, но не слышат собственных лозунгов. Просто хотят бороться – и просто борются. Веганы порицают вегетарианцев, голубые зелёные презирают натурально-зелёных....
- А есть ещё один крайне неприятный сорт людей, - сказала Бронислава, ставя на стеклянный столик пиццу. – Они мясо из меню исключают исключительно ради здоровья, а вовсе не от любви к животным. И йогой занимаются, не понимая, что это такое, не стремясь к просветлению, даже свысока посматривая на древнее индийское учение.
Никто не стал острить по поводу гуру. А стоило бы. Бронислава переживала свою ошибку в темноте одиночества, и так не хватало солнечного дружеского смеха, способного осветить волнующий резкий профиль, сделать его нестрашным.
- Подвожу итог, - встала Лилия. - Надо показать, что старинная архитектура нужна молодому поколению, что мы выходим на демонстрацию не от озлобленности и не от нечего делать. Нас ведёт любовь и хороший вкус. Приводим весёлых, здоровых, модно одетых, чтобы разбавить толпу старушек в чёрном, которых пришлёт общество охраны памятников. Я пошла.
Она отдала честь и промаршировала к двери. Бронислава уселась рассылать туманные приглашения – если назвать мероприятие флэш мобом, многие согласятся участвовать. Алтея продолжала стоять у стеллажа, перелистывая американские книжки одну за другой. Занятие это захватило её и никак не отпускало. Подобный магнетизм встречается разве что у словарей, куда степенно полезешь за одним термином, а вынырнешь с целой связкой блещущих влагой слов, отфыркиваясь, потеряв маску, в восторге с ног до головы!
- Сегодня нам сделают сайт, - между делом оповестила главного художника Бронислава.
Сердце Алтеи ёкнуло. Неужели всё-таки печатать оказалось слишком дорого? Судорога отозвалась во всех стеклянных поверхностях и даже на поверхности воды в вазе.
- Не пугайся, печатная версия выйдет потом, зато журнал уже будет широко разрекламирован при помощи сайта. Пока что нужно разместить там фотографии здания, кое-что про архитектора, я припомню забавные истории, которые случались в издательском доме, опишу ту неповторимую домашнюю атмосферу.... Как бы больно мне ни было....
- И мне непросто пришлось на моей единственной в жизни демонстрации, - призналась Алтея. – Вроде бы боролись за права животных, но многие принесли лисьи воротники. Поливали их зачем-то краской. Да ещё ветер какой был! Простудили меня. Эффективнее было бы, если бы мы просто каждый день жили зелёной жизнью и рассказывали об этом без назидания. Быть может, кто-то стал вегетарианцем вслед за Бернардом Шоу, а кто-то «позеленел» от любви к Брижит Бардо. Не думаю, что орущие массы привлекают достойных последователей или всерьёз меняют жизнь. Сказать честно, наше здание может спасти только взятка.
По виду Брониславы было понятно, что она об этом уже крепко подумала. Нерешительно, но всё же она спросила:
- Разве ты не против этих махинаций?
- Против. Руками и ногами. Никогда в жизни во взяткообмене не участвовала. Как хорошо, что у нас всё равно нет таких денег, иначе мы бы сейчас стояли перед неразрешимой дилеммой!
Обе задумались. Бронислава высчитывала, сколько у неё осталось на счетах, плюс сколько можно раздобыть, переставляла слагаемые так и этак, но каждый раз итог равнялся отказу от «Лучшего друга девушки».
Алтея же, со свойственной ей скоростью переключилась. Англоязычные стихи уносили её на той самой лодке, в которой когда-то Кэрролл катался с незапамятными нимфетками и ещё одним ценителем юных ив.
- Я такой хороший стих перевела! – блеснули русалочьи глаза Алтеи, когда взгляд её наконец вспорхнул с нетронутых страниц.
- Правда? Покажи!
- Я его в уме перевела, - сказала художница, мысленно добавляя к столбику картинки.
- Тогда декламируй, - отодвинула Бронислава компьютер.
- Я не читаю вслух стихов, они тихи, стихи тихи. И внутренни. Вот проза рождена для воздуха, для выдоха, для гроз. Это очевидно.
- Это не очевидно, это слышно невооружённым ухом, - скаламбурила любительница поэзии.
- Я запишу, а ты посмотришь, подойдёт ли к нашей теме. Помнишь, мы говорили о правильном отношении к инвалидам? Не будем доказывать, что они такие же, как мы. Они другие, надо только понять, какие - другие. Как они чувствуют. Очень трудно научиться чувствовать, как другой человек, а стихи нас сразу окунают в другого.
- Ты не разглагольствуй, а пиши! Или боишься моего литературного суда?
- Как ты догадалась?! – опустила ресницы Алтея.
- Если мне не понравится, уж у меня хватит такта тебя похвалить, - подмигнула Бронислава.
- Нет-нет, ни в коем случае! Ты ещё по доброте душевной в журнале напечатать вздумаешь, и я опозорюсь!
После споров-уговоров, ультиматумов, жеманничанья, отшучивания, отпихивания редактор таки вырвал из ледяных рук переводчицы следующий измятый клочок:
Мои глаза слепы. Пусты и безразличны.
Но пальцы, как гонцы, несут за вестью весть.
Я вижу, не смотря. На всё, что мне привычно,
Не стоит и смотреть, коль скоро руки есть.
Прослеживаю смысл средь многоточий Брайля,
Застёжки башмаков, улыбку мягких губ.
И шёлковые нити на лбу перебирая,
Замечу, что сегодня костюм твой смят и груб.
Тот мал. А тот велик. А этот долгоногий.
То крутолобый мяч. То небосклон пологий.
Мохнатый горб горы. Печальная вода.
Рукам известно всё, что я могу потрогать.
Для них снежинка – талая звезда,
А мёд порою так похож на дёготь.
Как жаль, цветов во тьме не распознать.
Об этом ты – лишь ты! – сумеешь рассказать?
- Как точно подмечено про мёд и дёготь! Уау! – взвизгнула Бронислава, пожимая руку автору. – Мне и со стопроцентным зрением их порой не различить!
- У автора немножко иначе, - созналась переводчица. – Можешь сама проверить, сколько тут осталось от оригинала.
Алтея протянула толстую книжку с талантливыми иллюстрациями на умопомрачительной бумаге.
- Американский учебник? - удивилась Бронислава. – Как мудро придумано – проходить в школе этот стишок! Поэтесса не так известна, как наши классики, зато намного добрее Некрасова и Есенина. Пусть их критики обсуждают, а на уроках было бы полезнее обсуждать твоё стихотворение.
- Тебе правда понравилось? – со вниманием замерли зрачки Алтеи.
- Ещё как!
- Тогда стой здесь.
Бронислава, в общем-то, и не собиралась никуда сбегать, но послушно застыла в ожидании посреди гостиной. Художница достала иллюстрированную рукописную книжицу, сшитую нитками. Вечная спутница обеспечивала ей то же чувство родины, что коллекция журналов - Лилии. Смешные стиходуренья Алтея пристрастилась сочинять за партой. Одноклассники с учителями стали прототипами целого паноптикума персонажей, но никто из них об этом, к счастью, не догадывался – иначе шаловливого Пушкина в юбке ждала бы общешкольная слава с ношением на руках, свистом и последующим сожжением на костре.
- Только учти, это не для печати! – строго сказал автор, передавая книжицу с материнской нежностью.
На обложке чёрно-белый директор с непомерно увеличившимся ухом открывал парад в странной позе – он подслушивал, что творится в классе. Бронислава улыбнулась и прочла:
ПРОСТИ, ПОЭЗИЯ!
Стиходуренья учеников спецшколы-лицея им. г-на Джугашвили.
Дорогие лицеисты! Вот и нашлись наконец спонсоры, которые оплатили публикацию ваших стихов, а также моё лечение от облысения. Думаю, многих из вас эта новость порадовала, потому что лысый директор не станет рвать волосы, огорчённый вашим поведением, а просто накажет виновных или отдаст на съедение уборщице. Так вот радуйтесь, что я такой добрый, и только попробуйте мне ещё раз повесить на дверь расписание приёма коньяка!! Возвращаясь к теме поэзии, хочу привести строки, принадлежащие моему скромному перу:
Лицей милей всего на свете
Выпускникам и малышам –
Уроки кончены, но дети
Домой, как видно, не спешат.
Галдят девчонки, как трещотки,
Резвясь, играет детвора.
Пора бы новые решётки
Установить вокруг двора.
А теперь оставляю вас наедине с прекрасным.
Ваш любимый директор А.А.Натощак.
ПЕРВЫЙ БАЛ – ВЫПУСКНОЙ
(стихи выпускницы, пожелавшей остаться неизвестной)
Красивые девчонки
На улице стоят,
А я сижу в сторонке,
Плюю на всех подряд.
Наряжены красотки,
В салонах завились,
А у меня кроссовки
Сегодня порвались.
Красивые девчонки
Наморщившись стоят –
Проел им все печёнки
Мой жалобный наряд,
Но вышвырнуть бродяжку
У них причины нет,
Ведь мы в одной упряжке
Учились десять лет.
Красивые девчонки
На улице стоят.
Оглохли чувства – звонкие
Монеты говорят.
Я мимо еду гордая,
Замужняя жена,
И половина города
Мне в руки отдана.
Красивые девчонки
Застыли и стоят
В хвосте всё той же гонки,
Что десять лет подряд.
НА ЛОНЕ ПРИРОДЫ
(Отчёт для стенгазеты о поездке в лес заслуженного работника просвещения классного руководителя девятого класса-А Ж.П.Клизменной)
Роняет лес багряный свой убор,
Краснея, как стыдливая невеста.
Автобус был заказан и шофёр.
Пришли-то все – не всем хватило места.
Захлопывая перед носом дверь,
Шофёр над малышами потешался,
И как припоминается теперь,
Как раз тогда Васильев потерялся.
Петров и Снегирёв отстали позже –
Те долго за автобусом бежали,
И их непоэтические рожи
Мне наслаждаться осенью мешали.
Белову уронили из окна,
Когда автобус ехал через речку.
На браконьера выплыла она.
Надеюсь, что ружьё дало осечку.
Затормозив в непроходимой чаще,
Недосчитались трёх учеников.
Водитель, подозрительно молчащий,
Лишь облизнулся – да и был таков.
Оставшись без автобуса в чащобе,
Мы наслаждались лесом, как могли.
Использовав все спички (то есть, обе),
Зануду Иванова подожгли.
Уютно у огня расположась,
Мы дротики в Лисицыну бросали,
Но я могу поклясться, побожась, -
Не мы её к берёзе привязали.
Отличницами голод утолив,
Мы сшили из Медведева палатку,
И детского шампанского налив,
Засели ждать подмоги с шоколадкой.
Спасателей ждала я целый час,
Но мой характер не сломить невзгодам.
Я так скажу: вы мне доверьте класс,
Я научу его любить природу!
БЫВШАЯ УЧЕНИЦА ЗАГУЛЯНСКАЯ О ПЕРВОМ СЕНТЯБРЕ
Я приехала в школу
На машине с водителем,
Меня вёл участковый,
Так как нету родителей.
Ну, привёз – так привёз.
Без улыбки, без слёз,
Без цветов, но зато
В почти новом пальто.
БЫВШАЯ УЧЕНИЦА ЗАГУЛЯНСКАЯ ОБ ОСЕНИ
Перемены всё короче,
А уроки всё длинней,
Под конец курить захочешь,
Прям, как стадо лошадей.
ЛЮБОВНАЯ ЛИРИКА
(автор – мальчик на букву Г.)
Никогда не узнает
Зазноба моя,
Почему получает
От меня пенделя.
Мои чувства ранимы,
Как дельфин средь акул,
И надёжно хранимы,
Чтоб никто их не пнул.
ПРИЗНАНИЕ
(мальчика на букву Ж.)
Я вот такой красивый,
Похож на Элвиса Пресли.
Это провозгласила
Практикантка в учительском кресле.
Она мне двойку влепила,
Оставила после урока,
А потом такое творила,
Что достойна тюремного срока.
СТИХИ О
Меня никто не любит.
Со мной никто не дружит.
И если я повешусь,
Не сразу обнаружат.
Я глупое животное
И, кажется, урод.
Меня на деньрожденье
Никто не позовёт.
Но мой дружок собачка
Облизывает руки
И всё-таки скучает,
Когда со мной в разлуке.
ТАНКА К СЕНТЯБРЮ
(Танька Танкова)
Медленная процессия –
Дети хоронят каникулы,
Молча впрягаются в строй.
Сколько букетов по осени,
Столько детей замучат весной.
САМОДЕЯТЕЛЬНОСТЬ УЧИТЕЛЯ ФИЗКУЛЬТУРЫ П.С.НЕБАЛУЙ
Поздняя осень. Дети уснули
Сном утомлённых солдат в карауле.
Только учитель всегда на посту –
Затем и свисток во рту.
Дети во сне по свистку приседают,
Виснут на брусьях и мячик кидают.
Что ж ты проснулась и будишь ребят,
Лишь только я тронул твой зад?
АНОНИМНОЕ
(тридцать подписавшихся)
Каждую осень в злом сентябре
Кладбищем пахнет на школьном дворе.
Пахнет цветами. Их жизнь оборвали,
Чтобы назавтра в помойке найти....
Завтра мне в школу не в чем пойти,
Так как цветочки бюджет подорвали.
СЕКРЕТЫ ШКОЛЬНОГО ПСИХОЛОГА
Все девчонки лечат нервы
У психолога Петрова.
Он в профессии не первый
И не тянет на второго.
Он психолог, если честно,
Никакой. Но сплетник классный –
Слушать очень интересно
О проблемах нашей классной.
УРА! КАНИКУЛЫ!
На лето задали читать
Томов примерно двадцать пять –
Не есть, не пить, ночей не спать,
Чтоб их хотя бы пролистать.
Без них откуда нам узнать,
Что думать и о чём мечтать,
Что говорить, о чём молчать.
Всё лето будем изучать,
Кого любить и с кем дружить....
Но вот вопрос – когда нам жить?
ВЕСЁЛЫЕ ОБЪЯВЛЕНИЯ ПРЕДСЕДАТЕЛЯ РОДИТЕЛЬСКОГО КОМИТЕТА КАРМАНОВОЙ
1
Кто деньги сдаст на Новый Год –
Мешок гнилых конфет получит,
А тот, кто деньги не сдаёт,
Получит в рыло. С новым годом!
2
Кто много денег сдаст на Новый Год,
Получит роль снежинки или волка,
А кто не сдаст – верёвку принесёт
И будет украшать собою ёлку.
3
Тому, кто мало денег
Сдаёт на Новый Год,
Дадим мы в руки веник –
Пускай себе метёт.
Коль беден, так работай,
Придётся привыкать,
Ты завтра нечистоты
Наймёшься убирать.
Хоть бедность это грех,
Я поздравляю всех.
Богатых – с Новым Годом,
А бедных – с новым потом!
ОДА НА СМЕРТЬ ПРЕДСЕДАТЕЛЯ РОДИТЕЛЬСКОГО КОМИТЕТА КАРМАНОВОЙ
(обнаружено на стене лицея через неделю после убийства)
К нам из органов пришли
И сказали: «Дети,
Возле школы труп нашли.
Кто за зло ответит?»
Зло ответило за зло.
Зло лежит за школой.
Тётке сильно повезло –
Мой кулак тяжёлый,
Сразу вырубил её,
Биться перестала,
На французское тряпьё
Кровушка хлестала.
Кто имел на тётю зуб,
Даже не всплакнёте.
В дохлой шубе дохлый труп.
С Новым Годом, тётя!
ВРЕМЕНА ГОДА
Я не люблю директора и осень
За холодок, бегущий по спине.
С зимой и классной отношения не очень.
Весна и алгебра всегда понятны мне.
А лето я люблю за дух свободы,
Что позволяет школу не любить,
Но летом практика. И мы в любое время года
Должны в застенках молодость губить.
- Теперь ты познакомилась с моей тёмной стороной, - произнесла сочинительница, польщённая хохотом редактора.
Она аккуратно спрятала заветную книжицу между железных коробок, в которых хранила свои аппликации и плёнки. Бронислава, просмеявшись, принялась читать подбадривающую лекцию о том, что смешное и серьёзное друг другу не мешают (даже наоборот), о средневековых шутах и ренессансном упадке юмора, о вагантах и миннезингерах, умело сочетавших латынь с порнографией....
- Слушай, - перебила Алтея. – А вдруг вся-вся поэзия появилась только для того, чтобы можно было высказать неприличное приличными словами? Нефритовые жезлы, отражения в воде....
- А это что обозначает? – вытаращила глаза Бронислава.
- Спроси у китайского поэта, - был дан таинственный ответ.
Безумно захотелось прилечь на рельефное тело Радия. Алтея слишком долго играла роль Мехтгильды Магдебургской – монастырь и страстные стихи неумолимо раздирают на две части и душу, и тело. К чему отказывать себе в удовольствии вскарабкаться на толстый, обвитый венами нефритовый столб и медленными рывками сползать, истекая болью экстаза? Красавчику-брюнету, быть может, не покажешь своих школьных стихов, не позовёшь на архитектурную битву, но утолить любовную жажду его порочные руки и язык способны лучше, чем язык любовной лирики из книжного шкафа. Вот только удобно ли ему звонить с непристойным предложением? Всё-таки Радий – не мальчик по вызову. «На что он ещё годен?» - пронеслось в голове тающей шатенки. Даже смешно – претендует на главную роль в её жизни, а сам болтает о звёздах, как делают все проходные персонажи.
Глава 12. ПЕРЕОДЕВАНЦЫ
Лилия задавалась тем же вопросом – стоит ли звонить? С тех пор, как она обменялась номерами с синеглазым подиумным богом, в её отношениях с Эмилем наступила идиллия. Как раз потому, что грела возможность от прибалта удрать. Но с каждым днём соблазнительная бумажка остывала всё больше, Лилия теряла уверенность в своих чарах, самец-модель и не думал звонить, тщетно ищущий места Эмиль после периода подъёма потихоньку возвращался к своему обычному плаксивому состоянию.
Жаждущая любви брюнетка обмозговала ситуацию в последний раз, в последний раз ничего не решила, натянула чёрные сеточки поверх красных колготок, зевнула, отпахнула штору и увидела скачущую синичку. Эге, да это ж прямое указание беречь синицу в руках! Жаль. Лилия уже буквально видела, как появляется с синеоким мачо среди знакомых, приглашённых помитинговать. Можно было бы неплохо поднять свой статус, невзначай роняя фразу: «Работает в доме моды» и принимая позы на фоне его мощного плеча. Эмиль всё равно не хотел идти. Он мог бы даже не узнать. А если бы и узнал – Лилии вдруг стала безразлична его реакция, ведь столько людей завертелось вокруг неё и её телефона! Целая солнечная система с планетами да звёздами. Да-да, кое-кто обещал пригласить и звёздочек - некоторые полезут спасать даже дом позапрошлого века, лишь бы попасть в новости. Их лучше выставить вперёд, если демонстрацию начнут разгонять. Лилия была довольна собой и своей предусмотрительностью. Она подошла к круглому зеркалу, выпучившемуся как-то бесстыдно в узкой комнате, состоящей из одних углов. Нет. Всё-таки она была чуть больше довольна собой, чем своими организаторскими способностями.
Способности Лилии и неумолимое дружелюбие Брониславы привели к каменному чудо-дому самых разношёрстных защитников – трясущихся от негодования старушек-активисток и трясущихся от холода модниц, болтающих школьников и болтающихся безработных, смелых дизайнеров и тех, кто смело носил их одежду. Гальюн вытанцовывал от нетерпения, поджидая Брониславу и с криком, напугавшим многих, бросился к ней, уже целуя на лету воздух, как только из конца улицы двинулся плакат, который она несла на пару с Алтеей. Аршинные буквы оповещали собравшихся, что лучший друг старинной архитектуры – «Лучший друг девушки». Многие, правда, ничего не поняли и заоглядывались, стараясь вычислить, откуда прибудет обещанный друг. Наверное, ждали кого-то, с ног до головы усыпанного бриллиантами.
- Брониславушка, ну как вы там, придумали для меня спецпроект? – подошли ножки-соломинки в зауженных джинсах.
Худосочный юноша был тем самым персональным стилистом, с которым договаривались давно, но о чём – память умалчивала.
- Может, я сам что-то предложу интересненькое? Вон в том неприглядном углу, возле урны, стоит подходящий материал. Как ты считаешь, уместно прямо здесь произвести некоторые манипуляции с этим сырьём?
- Это не сырьё, а будущая верстальщица нашего журнала, - хихикнул главный редактор.
- Да ты что! – всплеснул руками стилист. – В таком случае ей не отвертеться! Стиль и вкус спешат на помощь!
- «Красота спасёт мир»! – откликнулся густой бас из толпы.
- Красота спасёт красоту! – скандировала Алтея.
На плечах сексапильного качка в прикиде от Дина и Дэна загорелась фигурка рыжекудрой бестии, кричавшей:
- Долой дискриминацию красоты! Меня вчера не взяли на должность секретарши, потому что у начальника жена ревнивая!
Налакированный народ завыл. Одна из школьниц продолжила:
- Меня училка терроризирует из-за цветных колготок!
- Я хотел купить красивую машину, но меня уговорили взять практичную, - жаловался какой-то подкаблучник.
- А на нашей фабрике шьют самую уродливую в мире обувь, и мне всё время стыдно, - делилась убитая горем женщина.
Каждому оратору подвывала толпа, и всё больше прохожих подходило, чтобы послушать о дискриминации красоты. Подошла также невзрачная особа с ухмылкой злоумышленницы и Алтея услышала за спиной:
- Я по вашему сборищу пройдусь как следует.
- Танюха?
Трое основательниц журнала разом повернулись и увидели мстительную провинциалку, вечно гоняющуюся за деньгами, полезными знакомствами, мнимой самореализацией.
- У меня теперь псевда-аним, - протянула она. - Положение обязывает – я пишу про кино в новой газете.
Алтея бросилась с кулаками отстаивать кино. Танюха-Два-Уха, уворачиваясь, орала что-то неразборчивое, и существовала опасность, что она вот-вот перейдёт к ругательствам в адрес родителей кузины, которых не позволялось обсуждать никому.
Но вдруг злодейка преобразилась. Она резко развернулась, поправила растрепавшиеся редкие волосы и за долю секунды состроила некое подобие снисходительной улыбочки, в то время как Алтея на скорости разъярённого быка летела прямо на камеру, которую, в отличие от Танюхи, не увидела вовремя.
Именно этот кадр застиг врасплох Радия, который набирал номер своей душеньки, краем глаза поглядывая в телевизор. Холодный пот не успел выступить лишь потому, что репортаж мгновенно оборвался, и дикторша невозмутимым голосом принялась разделывать команду ватерполистов.
- Какие ватерполисты? – вслух негодовал Радий, зачем-то стуча по телевизору. – Что там было дальше?
Телефон не отвечал. Он плакал один в пустом лофте – отправляясь в опасный крестовый поход, заботливая мамочка оставила его, чтобы не разбить.
Зато она разбила камеру. Дорогущую телевизионную камеру. И её уже почти арестовали, как вдруг произошло чудо – со стороны показалось, будто бунтарку всосало в выросшую из воздуха машину, которая тут же испарилась. Рёбра Алтеи сжимали тёплые руки, она лежала на коленях возбуждённого брюнета, и ветер ликовал в лёгких, а смех вышибал слёзы.
- Из нашей глины сделана, - похвалил водитель, сверкнув чёрными очками.
А Радий произнёс своим самым нежным голосом успокаивающую банальность:
- Ты в надёжных руках, киска.
- На этот раз я мышка, - промурлыкала стопроцентная киска, закидывая руки за голову.
- Почему ты не позвала меня на ваше народное гуляние? – лениво ругался Радий, пока Алтея поглаживала его брутальную щетину на остром подбородке.
- Потому что тогда ты не пришёл бы мне на помощь, глупышка.
- Так ты планировала угодить в камеру?
Зеленоглазая умница оставила очки по той же причине, что телефон. Только их в случае чего восстановить было бы ещё труднее – во всём мире вторых таких не было. Долгую историю своих культовых леопардовых очков Алтея бесконечно могла пересказывать подругам, но опасалась, что мужского внимания хватит только на первые полчаса. Подумав, кошка-мышка ограничилась коротким, как в новостях, заявлением:
- Я её не видела. Я сегодня без очков. Думала, так буду лучше смотреться в кадре.
Водитель громко захохотал. Радий пояснил:
- Я ему уже рассказал, как увидел тебя в репортаже. Ох, лохматой фурией оказалась моя любимая. Хорошо, что у тебя такая буйная грива, всё лицо было закрыто, опознать невозможно!
- А ты думаешь, меня станут искать? – изобразила испуг беглянка, переваривая и лаская внутри слово «любимая».
- Тебе просто необходимо залечь на дно в моей постели.
- Я лучше залягу на белый диван Брониславы, чтобы доделать наш проект, - серьёзно ответила художница.
- Неблагодарная.
Он всё же был очень рад, что она не бросает начатого и хранит преданность другу. Проводив героиню дня до двери лофта, Радий направился в одно местечко, наслаждаясь послевкусием приключения и поздравляя себя с очередным успешным финансовым вливанием в карман красной куртки.
Алтея бродила по ковровому покрытию, цепляясь взглядом то за солнце в окне, то за открытую книгу, полную непереведённых стихотворений. Не знала, куда себя деть. Не знала, радостно ей или тревожно. Не сиделось. Думалось о нём. И обо всём произошедшем, но как-то недоверчиво думалось. Рука тем временем открыла ноутбук – интересно, как там дела на сайте?
Модницы продолжали в сети разговор, начатый на баррикадах. Дискриминация красоты оказалась животрепещущей темой, и Алтея с ликованием в сердце поняла, что из такого множества посетителей уж дюжины две наверняка добрались и до её произведений. Отзывов о текстах и иллюстрациях было только четыре, зато все отличные! Художница-эссеистка запрыгала на месте и захлопала в ладоши – им нравится! Не просто каким-то случайным типам, гуляющим по интернету, а девчонкам со вкусом! Когда-нибудь, значит, придёт и такой день, когда получится заработать известность и деньги! Мдаа.... Добрые отклики не стоят ни гроша. Алтея отошла от ноутбука, и её взгляд потемнел. Она решалась сделать то, чего не делала со времён краха «Золотого Века». Посмотреть правде в глаза. Пересчитать оставшиеся деньги.
Ей помешал ураган, распахнувший дверь. Он состоял из хозяйки лофта, брюнетки-интервьюерши, верстальщицы-геронтофилки и худосочного юноши, делающего первые шаги на минном поле дендизма. Увидев Алтею, четвёрка запыхавшихся коней поприветствовала её хоровым «Гип-гип-ура!».
- Нам расспрашивали, но мы тебя не выдали, - первым делом объявила Бронислава. – А что за машина тебя увезла?
Она действительно не догадалась, кто выступил в роли спасителя? Или просто хочет, чтобы Алтея перед всеми вслух произнесла имя Радия? Насмехаться будет, это точно. Стилист исправил положение, прошептав с заговорщическим видом:
- Разве вы не поняли? Это был принц!
- Конь у него какой-то дешёвый, - сморщила нос верстальщица.
- Это машина его водителя.
Фраза, которой заневестившаяся скромница намеревалась отбиться, вызвала новый взрыв интереса и всплеск комментариев. На счастье, снова выручил стилист:
- Мы ничего не успеем! Давайте скорее займёмся делом.
Дело предстояло непростое. Бронислава любезно согласилась предоставить свои вещи для фокусов с переодеванием, самоуверенный юноша брался обеспечить магию, верстальщица отдавала в аренду своё среднестатистическое тело, альт Лилии исполнял партию скептика, а Алтее предлагалось снимать катавасию на видео – специально для сайта.
Распахнув пальто стыдливым жестом, подопытная явила миру синие джинсы и клетчатую блузку. Её, конечно, и выбрали-то для проекта за то, что она была усреднённой моделью человека, но всё же.... Этот карнавальный костюм ковбоя проехал по пыльным дорогам девятнадцатого, двадцатого и двадцать первого веков, его носили мужчины и женщины, дети и старики, он стёрся сам и затирал каждого, кто помещался у него внутри. Стилист опешил. Он метил в ведущие одной из тех передач, где при помощи утягивающих трусов и нетактичных шуточек исправляют любое уродство. Он отказывался верить в реальность, где деним сочетали с клеткой. Среди общего молчания первой ожила Алтея. Из вороха поясов Брониславы она выбрала самый широкий и серьёзный, с тяжёлыми крупными заклёпками, напоминающими бутылочные крышки. Обмотав им то, что крупная оптимистка называла талией, художница отошла и нажала на кнопку фотоаппарата. Теперь наряд верстальщицы кричал: «Да! Это именно ковбойский образ! И целью был именно он!». Раздались аплодисменты, а сама жертва магического преображения гадала, кем же надо быть, чтобы носить такое. Но молчала. Невыгодно ссориться с Брониславой и компанией.
Стилист решил записать на камеру свой глубокомысленный монолог о правильном подборе одежды и в поисках достойного антуража обратил внимание на букет, стоящий в вазе-аквариуме. Только сейчас Алтея обнаружила, что Радий в этот день впервые оставил её без цветов. Он, конечно, примчался её спасать, не теряя ни секунды, но разве нельзя было на лету купить цветочков? «Какой капризулькой я становлюсь» - сладко подумала шатенка, наискось встряхув длинной чёлкой. Она навела объектив на пылающего юношу, и он принялся описывать гипотетическую ситуацию, вальяжно дирижируя в воздухе рукой:
- Представьте, что прекрасный незнакомец раздевает вас взглядом и вдруг (стилист выпрямился и выпучил глаза) цепляется за дорогое колье, которое вы умело сочетаете с платьем. Катастрофа! Оно ассоциируется у него с толстой мамашей! Знакомство не состоялось – и всё только потому, что вы оделись с оглядкой на утончённых подруг.
- У самцов понятие о прекрасном намного проще, - влезла в кадр Бронислава.
Стилист не растерялся и прытко притянул её к себе на диван.
- В гостях у передачи любительница карандашей. Юбок-карандашей и делового стиля. Будьте осторожны с ним! Лично я считаю, что классический костюм должен быть дорогим – или его не должно быть вовсе. Вы же не хотите, чтобы вас описывали в художественной прозе фразой: «Вошёл человек в дешёвом костюме»?
- Меня вообще не надо описывать, - промямлила жертва.
Бронислава уступила ей место в кадре, а сама примостилась на подлокотнике второго белоснежного дивана, чтобы скрепя смех созерцать гримасы отчаянья на веснушчатой физиономии модели.
Художественно одарённый юноша пожелал срежиссировать некое подобие живых иллюстраций. Лилия в своём преждевременном платье-комбинации и жертва садиста в куртке со стилистского плеча ожидали сигнальных слов по обе стороны дивана, на котором расположился выдумщик. Как только Алтея установила верные границы кадра, он воссиял белыми зубами и начал читать текст так живо и без запинки, как будто он был написан на экране телесуфлёра.
- Пояс – наилучшее средство в мгновение ока сделать повседневную одежду особенной. Надетый на куртку из искусственной кожи, (в кадре появилась растопыренная верстальщица) он придаёт уверенности и сексуальности (строгий толкающий взгляд над сжатыми в улыбку зубами, ответное безнадёжное движение бровей). Длинные и короткие полупрозрачные платья (вплыла Лилия) пояс прямо-таки спасает, избавляя от сходства с нижним бельём.
Но спасительного пояса на модели почему-то не оказалось. Бронислава бросила его, а Лилия поймала и начала поспешно застёгивать прямо в кадре, то и дело оглядываясь с улыбкой на камеру, что процессу не способствовало. В тот же момент верстальщица решила прекратить собственные мытарства. Увидев, как она рьяно сдирает с себя пояс, стилист сориентировался:
- Завораживающее воздействие на противоположный пол имеет сам процесс застёгивания или развязывания. Возможно, в данный момент моё подсознание втихушку сравнивает соотношение бёдер и талии.
Он с деланным интересом посмотрел на прямую фигуру верстальщицы, которая взмолилась, поймав его взгляд:
- Снимите с меня эту порнографию!
Находчивый юноша встал с дивана и облокотился на стеклянный столик, заполнив весь кадр, чтобы прикрыть задний план, где одна модель извивалась в плену пояса, а вторая – в попытке переубедить её при помощи мимики и жеста.
- Стиль жёсткого порно должен присутствовать в гардеробе каждой порядочной барышни, пусть даже это будет одна-две вещи. Наступит день, и вам придётся вести племянников в луна-парк. Чтобы вас не приняли за тётю, примерьте образ развратной гувернантки.
Откровенно говоря, слово «порнография» верстальщица употребила не к месту, но внутренний камертон стилиста подсказал ей подыграть – у него было, как говорят актёры, чувство партнёра. Имелся также и хороший контакт с камерой, оператору Алтее даже было жаль, что их видеоэксперимент никто не увидит.
Улыбающееся лицо худосочного обаяшки забавно контрастировало со звуками из-за его спины. Восклицания и шёпот сливались в комическую симфонию подобную диалогу котов, гоняющих друг друга под столом, уставленным посудой. Останавливать съёмку было нельзя – так уговорились с самого начала. Стилист собирался показывать видео телепродюсерам, и монтажные склейки навели бы их на подозрение, что ему требуется много дублей. Однако стоять, согнувшись, и прикрывать горе-моделей было неудобно. Лирическое отступление не могло длиться вечно. Пока губы востроносенького юноши завершали пассаж о моде, а сердце готовилось удариться в панику, хилые мышцы брюшного пресса ощутили, как чьи-то руки обхватывают их, тянут весь организм к дивану и с размаху усаживают на упругую мягкость. Бронислава (а уверенные руки принадлежали именно ей) застыла с квадратными плечами и такой же улыбкой, мужественно выливая перед камерой рулады исторического экскурса.
- Власть Советов и послевластие перестройки мешают нам сегодня ясно понимать, что такое порнография, - яростно улыбнулась Бронислава в сторону верстальщицы.
- Я думаю, хорошее бельё это эротика, а тесное бельё это порнография, - закинул ногу на ногу стилист. – Резинка трусов, пересекающая ягодицу, это преступление, а офисные брюки поверх, это отягчающее обстоятельство.
Из-за спинки дивана выросла Лилия в платье, достойном постели.
- А торчащие бретельки преследуются по закону? – спросила она, радуясь, что придумала неплохой вопрос и может его проиллюстрировать сама.
- Нет, если одна из них заманчиво спадает.
Нога в колготках-сеточках вспорхнула над спинкой дивана и приземлилась между ведущими любительской передачи. Они, конечно, немножко не ожидали такого поворота ноги, а её обладательница, как ни в чём не бывало, отчеканила рекламным голосом:
- Если платье простовато, внимание привлекут колготки! Сеточки стройнят ноги, а ещё их можно надевать поверх контрастных цветных колготок.
Лилия украла этот приём у «Гуччи» в эпоху соблазнителя Тома Форда. Пробовала и однотонное сочетание - полчаса погордилась своим тонким умением играть с фактурами, а потом обнаружила, что чёрных сеточек на чёрном никто не замечает.
Бронислава тем временем достала из-под стола весьма кстати подвернувшуюся туфлю и надела на ногу, торчащую посреди кадра. Белокожий диван поморщился, но не испачкался. Для воображаемых зрителей Бронислава придумала изящный комментарий, основанный на собственном горьком опыте:
- Обувь к сетчатым колготкам должна быть самой первой свежести! Пусть видят, что деньги у вас есть, и сеточки вы надели не для того, чтобы подзаработать по пути в булочную.
Стилиста несколько удивил такой поворот сюжета, но он с удовольствием принял эстафету:
- Новизну туфель бесподобно подчёркивает лак или блестящее напыление.
Слова о новой обуви задели за живое верстальщицу. Выключенная из игры, она и без того устала мяться в сторонке, слушая светский тон развлекающихся бездельников, а тут ещё это.... Завистливость на неё, как и на всех остальных, напала в глубоком детстве. Так понятно и так жестоко – ребёнок познаёт себя через сравнение с другими, обнаруживая всё больше несовершенства в своей внешности или интеллекте, происхождении или репутации. А исправить положение не в силах. Большинство проблем неразрешимы или разрешимы с помощью взрослых – но разве им до того?
Прыщавый отпрыск, оставшись наедине со своим несовершенством, начинает завидовать. Если он слеп – завидует чужому таланту, не представляя, каких жертв дар требует от одарённого. Если видит всё ясно – завидует богатым наследничкам, получившим на блюдечке кабриолет и право плевать на изобретателя кабриолета.
У богатеньких деточек свой взгляд на эволюцию. Немцы считали прочие народы звеном между обезьянами и арийцами – а золотые ребятишки ставят чужаков ниже обезьян. Ох, как ошибаются те, кто ограничивает фашизм национальной неприязнью! Буржуи сами далеко не арийцы, и прекрасно это понимают, но пустить росток в их масонскую ложу не легче, чем сменить цвет кожи. Верстальщица, даже заваливаясь в роскошный лофт с хохочущей дружелюбной компанией, знала, что она не станет здесь своим человеком. Не станет человеком никогда.
- Настоящей личности достаточно маленького чёрного платья, - с вызовом произнесла она.
Балагурящий диван обернулся. Алтея продолжала неподвижно снимать. Верстальщица ясно увидела, что эта маленькая фигурка отдельна, что она по другую сторону, но ей и в голову не могло прийти, что ухоженную шатеночку с рубиновыми губами точно так же принимают за свою, лишь пока она необходима.
- Голос за кадром предлагает обсудить модный стереотип, - выкрутился стилист.
- Чёрный цвет идёт всем и ко всему, - примирительно сказала Бронислава.
- Но выбирать надо цвета, которые очень-очень идут, - вспомнила Лилия свою неудачу с чёрными колготками. – Представьте себе маленькое канареечное платье! И розовое бэби-долл, и фиолетовое со стеклярусом, и золотое....
- Одно чёрное и несколько цветных шарфиков, - раздался бескомпромиссный голос из-за кадра.
- Ах, это снова глас народа! – схватился за сердце чувствительный юноша. – Наш сублимированный народ желает, чтобы люди не выражали себя через одежду, а различались только оттенками шарфиков.
Звучание слова «сублимированный» вызвало у голоса за кадром лёгкое першение в горле, а его значение трудно было вспомнить.
- Однажды забудешь надеть шарфик, и в толпе тебя мать родная не узнает, - громко шептала Брониславе Лилия.
Верстальщица с пылающими щеками взирала на платья, в обнимку лежащие тут и там, на парад выстроившихся сапожек, на олимпийские кольца браслетов, на все те вещи, которые выгрузила хозяйка лофта из своего гардероба, чтобы весело и беззлобно подурачиться перед камерой. Наскоро переодевшись в чёрное платье-стрейч, взъерошив сумбурную причёску, схватив высокие бордовые сапоги и вооружившись такой же сумкой, восставшая раба вкусовщины метнулась к издевательски-белому дивану.
- Вот, посмотрите, - доказывала она. – Достаточно прибавить к маленькому чёрному платью подходящие дополнения!
- На это стоит обратить внимание, - кивнул стилист вертящейся перед камерой модели. – Сапоги гармонируют с багровыми щеками, но их уже давно не принято подбирать к сумке.
- Я подбирала сумку к сапогам, - последовал горделивый ответ.
Худосочный юноша вздохнул, принял картинную позу, глядя в объектив, и перешёл к коде:
- Поступая подобным образом, вы расписываетесь в отсутствии собственного мнения. Это так же беспомощно, как копировать комплект из каталога. Обратитесь к персональному стилисту – и я помогу вам!
Алтея выключила камеру. Она была измождена. И не столько операторским трудом, сколько собственной невидимостью. К ней не обращались с вопросами, от неё не ждали шуток и даже, когда поворачивались в её сторону, смотрели не на неё, а в кадр.
Фотографом работать приятнее – болтовня до вспышки и болтовня после. Контакт. Подсознательное желание угодить мастеру, чтобы снял получше. А про оператора просто забыли. Тёплая компания отлично проводила время без Алтеи. Было на её памяти уже немало таких вот персонажей, которых богатейка Бронислава приближала к себе и стирала в пыль при малейшей потере интереса. Оставаясь милой, смешной, простой. Откуда она выкопала этого новенького мальчика? Скоро ли он ей прискучит? Не займёт ли он белый диван с искусственными страусовыми пупырками? Алтея начала уже сомневаться, бывает ли в природе поддельный страус, или Бронислава врёт, опасаясь зелёного шума со стороны своего главного художника? Она потрогала белую шершавую кожу, присмотрелась и поняла, что сравнить всё равно ни с чем не сможет. За всю жизнь она видела только два страусовых дивана, и второй стоял тут же.
Как будто прочитав её мысли, стилист, уходя, сказал хозяйке лофта, что готов к записи следующего видео подыскать диван поинтереснее. И добавил:
- Менять интерьер надо с той же частотой, с которой сменяются люди в твоей жизни. О блондинчике вздыхаем на вышитой думочке, о качке грезим на виниловом дизайнерском ложе!
Нет, стилист не займёт дивана художницы - он свой притащит.
Глава 13. КУДА ПРИВОДИТ «ЯЗЫК»
Когда на сайте «Лучшего друга девушки» появилось видео с самопрезентацией худосочного стилиста, комментарии накрыли счастливую Брониславу с головой. Она отвечала всем с таким энтузиазмом, что клавиатура раскалилась, а двое других членов предприятия не на шутку испугались, понадобится ли редактору печатная версия. Виртуальный журнал был интересен скоростью отклика, движущимися картинками и звуком. Для увлекающейся натуры Брониславы, даже если она не отдавала себе в этом отчёта, крайне важно было получать всё и сразу. Лилии же страшно хотелось добавить свой собственный, настоящий и осязаемый журнальчик к той знаменитой коллекции, которую она быстрее всех прочих вещей перевезла из родительского дома в съёмную квартиру. Алтея просто не верила в интернет, как не верила в попсу и политику. Минуты сомнений длились, чай стыл, Бронислава улыбалась невидимым собеседникам, как в детстве – придуманным товарищам по играм. Наконец она сказала:
- Хорошо, что теперь у нас есть сайт. В первом номере печатного журнала сразу будут письма читателей!
От сердца отлегло.
- Но мне уже сегодня надо написать редакторское обращение к посетителям сайта, - засуетилась Бронислава. – И новый портрет сюда поставить, более солидный.
Принялись выяснять, как выглядит солидный редактор, прошерстили все конкурирующие издания. Отрастить лысину и разжиться щетиной готовая на любые безумства блондинка не могла физически. Надеть для умности очки – что может быть глупее? Шубу не одобрил бы главный художник. Искусственные морщины и накладной целлюлит не одобрил бы никто. Три головы застыли над портретом бочкообразной тётки, которая крутила и вертела «Звёздной каруселью». Вертикальные линии одежды гнулись под напором лишних килограммов, а шарфик, скрученный на необъятной груди, казался крошечным и никак не мог понять, что от него требовалось создать иллюзию длинной шеи. Ну, или хоть какой-нибудь шеи.
- Даа, таких вершин солидности мне не достичь никогда, - признал главный редактор «Лучшего друга девушки».
- Макияж! – одновременно догадались предложить коллеги.
Профессиональный макияж действительно творит чудеса, и если Бронислава не пришла к этому открытию сама, так только потому, что тётке профессионал попался первосортный. Глядя на накрашенную бочку, мало кто задумывался о труде визажиста – в глаза бросался здоровый румянец, задорное выражение лица, гладкая кожа. Сколько бы косметики ни покупала азартная блондинка, сколько бы денег ни вкладывала в правильные кисточки, накраситься самой так же, как на картинке, никогда не получалось.
- Я схожу, пожалуй, к одному суперквалифицированному человеку, - загадочно объявила Бронислава. – Меня по старой дружбе примет без записи. Имя разглашать не стану, а то вы меня упросите и вас провести тайными тропками.... Это будет нечестно по отношению к звёздам эстрады. Они-то, бедненькие, в очереди к нему стоят!
Заинтриговав доверчивых фанаток моды, блондинка надела свой самый невыдающийся плащ и на цыпочках отправилась в другой конец города. Там, посреди торгового центра под музыку, гремящую из магазина, и рекламу, орущую из динамика, её бесплатно накрасила лучшая визажистка страны. Призов и дипломов ей никто не давал, лицо не показывали по телевизору, имя не вгоняло в аллюр пульс стареющей примадонны, желающей вернуть хоть на вечер свою красоту. Был голый талант. И пока широкая пушистая кисть щекотала закрытые веки Брониславы, она предвкушала, как прославит своего доброго ангела, - абсолютно бесплатно и немедленно, как только пальцы доберутся до ноутбука. Ей нравилось быть доброй. Нравилось благодарить. Нравилось благотворить. Вот только не надо было хвастаться, будто идёшь к знаменитому визажисту.... Теперь, пожалуй, шуточек не избежишь. Нет, в следующий раз тоже ещё не поздно будет написать о фее тонального крема.
Сотрудницы «редакции», тем не менее, нашли повод похихикать. Они обнаружили на своём сайте деревню мёртвых душ. Целый городок в табакерке – если позволено сравнивать ноутбук заводской сборки с золотым рукодельным сокровищем старинных сказочных времён.
Кроме фамилий трёх создательниц журнала, видимо, для пущей солидности, на видном месте красовались иностранный шеф-редактор, три бойкие замши, трясущийся выпускающий редактор, сноб-арт-директор, и.о. арт-директора в бегах, фанатеющий от йодля дизайнер, засветившийся директор фотоотдела, два однояйцевых фоторедактора, растерянный продюсер фотосъёмок, неловкий координатор фотоотдела, безусый старший редактор отдела новостей, усатый редактор отдела новостей и светской хроники, глухонемой редактор отдела репортажей и интервью, редактор отдела красоты с обезьянкой, присвоивший качалку редактор отдела стиля жизни, креативный редактор моды с лёгким сдвигом обоих глаз, самозваный приглашённый редактор, три соображающих корректора и ассистент редакции в глубоком культурном шоке.
- Какой пластический хирург склеил имена и фамилии художников, писателей, певцов? – поразилась Алтея, разбирая хитросплетения, вымышленные Брониславой.
- И почему здесь не указано моё авторство? – вскричала Алтея. – Я столько работала!
- И то, что сделала я, тоже никак не подписано!
Когда накрашенный редактор вернулся, сделать парадное фото не согласилась ни одна из обманутых сотрудниц.
- Девчонки, вы что, - натянуто смеялась блондинка. – Хотите, чтобы читатели назвали наш журнал любительским? Сами же решили, что кухню надо тщательно скрывать, и холодильник вас смущал, а теперь всё нараспашку?
- Что секретного в именах авторов? – сжала кулаки Лилия.
- Их только два, - сказала Бронислава с таким видом, как будто авторы должны были сами каким-то образом размножиться.
- Их, в основном, вдвое меньше, - констатировала Алтея.
Её железные коробки стояли, сложенные вместе с одеждой, за дверцей шкафа в полной готовности к переезду. Отгонять подружкины приступы паники уже не было надобности – с тех пор, как её разорённый отец отбыл в Швейцарию, волнение улетело вместе с ним. И подружкой подружку называть было всё труднее.
- Так не делают, чтобы на одной странице двадцать раз имя повторялось, - убеждала Бронислава. – Достаточно один раз указать, чьи иллюстрации и тексты.
- И чьё интервью! – напомнила тигрица Лилия.
- И выбросить пятьдесят липовых дизайнеров со странными именами!
- Ну, хорошо, - сдалась обманщица.
Она не умела вносить изменения на сайт. Им мог управлять только тот, кто его разработал, но она всё равно пообещала исправить свою глупость. К лабиринту лжи её толкал страх. Она боялась того дня, когда Алтея уйдёт. Боялась, что уйдёт к Радию. Боялась в этом признаться самой себе.
Лилия нащупала в кармане визитку с рельефными буквами и вензелями. Приличные деньги у них там крутятся, коль скоро хватает на визитки с теснением.... Ей надо было сразу узнать, не найдётся ли у них работы. Настоящей работы, не игрушечной! Если бы получилось - и Алтею можно было бы пристроить. Она, похоже, не продержится на плаву без дружеских рук. За столько лет не удосужилась овладеть компьютерным дизайном, хотя знала прекрасно - без современных навыков никуда не возьмут. «А мне никуда и не надо» - улыбалась она в те дни, когда слухи о скором крахе издательства опутывали старинное здание. «Золотой Век» не требовал бездушных линий и скудных цветов. Он допускал роскошества, примирялся с волшебством, терпел отпечатки вдохновения на каждом листке. Алтея считала, что так будет всегда. Отмахивалась от компьютерных курсов со словами: «Мне слишком дорог каждый день». У неё была теория (есть, конечно, и сегодня) – теория, доходящая до кипения религии. Делать своё дело. Делать лучше всех. Делать то, что не сделает кто-то другой. Не оглядываться назад. Не оглядываться по сторонам. Свободную минутку тратить на вырезание, а не на пиксели. Свободное сердце заполнять любовью, а не привычкой. Сердце было свободно всегда, сколько бы она его ни наполняла. Лилия видела мужские следы на снегу, но они появлялись рядом со следами Алтеи ненадолго – до следующего снегопада. Слой за слоем падали в беспамятство снежинки – слой за слоем опускались нежные аппликации в железные коробки. Хоть бы уже Радий оказался особенным! Лилии больно было понимать, как томится женское тело, когда его не любят, и ещё больнее было знать по собственному опыту, каково бросаться с беззаботным смехом в знакомый безнадёжный омут. Она поселилась с Эмилем, лишь бы уйти от родителей. Праздник плоти уже не мерещился ей в каждом перерывчике на работе – слишком хорошо к тому времени она распробовала вяленого прибалта. Румяный на людях – он блёк при свете телевизора. Сиянье глаз выключал, переступая порог. Танцующая походка оказалась предназначена для коллег и начальства, чтобы выглядеть энергичнее и юморнее. И Лилия простила бы, если бы это желание шло от души, но Эмилю хотелось нравиться не потому, что ему кто-то нравился, а просто он верил, будто обаятельным людям проще в карьере. Вот и всё. Какая она мудрая теперь, профессор психологии, можно сказать. Жалко, вывод запоздал. Надо было в самом начале понять, зачем он старается произвести впечатление на Лилию. Надо было отставить самолюбование и различить в дрожащем от свечей полумраке истинную мишень комплиментов Эмиля.
Синеглазый подиумный гордец не звонил. Ему звонить не хотелось – не хотелось звонить ему. Но ноги сами приняли решение за Лилию и привели её в дом моделей якобы ради встречи с его основателем. Интервью с мэтром можно предлагать любому изданию, писать о его коллекциях легко и приятно, есть возможность напроситься на дефиле – бомбардировка весомыми фактами уничтожила слово «якобы» и побудило Лилию выше поднять знамя и нос. В предвкушении беседы она с улыбкою красила ногти прямо в троллейбусе, чтобы маникюр был идеально свежим. Нельзя было рисковать и наносить лак до того, как придётся завязывать шнурки. Эмиля помочь не допросишься, хоть он и слоняется без дела, а полусапожки с замочками, увы, не настолько новые, как те, что на шнуровке. Худосочный стилист прав – сияющая лакированная обувь преображает любой наряд. А он был скучноват по меркам Лилии. Тремя любимыми цветами мэтра были чёрный, белый и красный, фантазии особенно разгуляться негде, но если надеть любимое жёлтое платье с синей короткой курточкой, как тогда показать, что тщательно изучила предпочтения маэстро? Она пошла ва-банк, облачившись с ног до головы в красное и даже волосы спрятав под объёмный шарф (пожилой кутюрье отчего-то считал распущенные кудри верхом распущенности). Дотошная брюнетка учла всё.... Кроме недели моды, на которую упорхнула грузная птица интервьюерского счастья.
Лилии потребовалось время, чтобы прийти в себя. Уж больно стремительно она летела, больно резко натолкнулась на закрытую дверь обстоятельств, больно. В прохладном коридоре она стояла, как морской коралл, омываемый эхом звонких шагов с лестницы. Ногти сами собой принялись скрести лак. К тому моменту, как морская Лилия очнулась, от маникюра остались только многоточия глянцевых осколков. Она со вздохом медленно отчалила от зеркальной стены и понеслась по испытанному течению в зал с рядами кресел и подиумом.
По всей видимости, репетировали новое шоу. Лилии нравилось, когда художники превращали дефиле в представления, выращивая лес из стразов или пуская меж моделей гимнастов-циркачей. На этот раз по сцене непринуждённо двигались полуобнажённые качки с досками в руках – будто бы строители вертелись на «языке». Неплохая придумка. Появление напыщенного синеглазого окуня в толще синеглазого света заставило Лилию пригнуться и выскочить наружу. Её взгляд упал на ногти, и она мгновенно убедила себя, что избегает встречи с забывчивым мачо исключительно из-за испорченного маникюра. Присев на ящик с надписью «декорации лихорадки», брюнетка с выбившимися из-под шарфа локонами склонила голову над вновь открытой бутылочкой лака. Рядом кто-то опустился, но она не сдвинула взгляда до тех пор, пока не навела глянец.
- Не замечаешь меня, - произнёс синеглазый мучитель. – Я как раз этого опасался. Знал, что тебе не понравится моя профессия.
Так это не репетиция оригинального шоу? Это монтируют декорации? Да ведь он же сказал в тот день.... Ну да, он сказал правду – что работает в доме моделей, что он подиумный бог, что изнемогает в ожидании счастливого часа, когда маэстро дизайнер выделит его из толпы загорелых красавцев и сделает звездой номер один. Это всё правда. И в то же время правда не совсем. Лилия, откинув за спину красную сумочку на длинном ремешке, метнулась в дверь с силуэтом Наоми Кэмпбелл и закрылась в кабинке туалета, чтобы собраться с мыслями.
Журчала вода. Сквозь приоткрытое окно что-то советовала птица. Непросохший лак сверкал не на ногтях, а на дверной защёлке. Да что же это?! Надо снова подновлять маникюр! Или не надо? Выйти навстречу манящей синеве в полной боевой готовности – или переждать здесь, оттирая вязкую краску при помощи жёсткой туалетной бумаги? Почему вообще Лилия должна что-то решать? Ведь даже мускулистый мачо не сумел принять решение – то он, видите ли, позвонить боится, а то вдруг подсаживается вплотную, передавая жар от бедра к бедру.
Лилия вышла. Не так быстро, чтобы он почувствовал себя хозяином положения, но и не особо заставляя его ждать. В коридоре никого не было.
Она погрузилась во взрывающиеся пузырьки пены по самую шею. Перед глазами торчали только две руки со списком мужских имён. Ещё раз перечитала перечень, разорвала его и тут же, резко вынырнув, снова сложила половинки на жестяном подносе с выдолбленными восточными узорами. Хоровод стоящих на подносе крошек-свечечек потянулся язычками к вкусной бумаге, и Лилия улыбнулась.
Некоторые вещицы надо откладывать в ящик для долгих вечеров в одиночестве, в темноте, в неведении относительно своего будущего, когда жизнь могут озарить лишь серебряные свечи вдоль края ванны. Поставленные аккуратным рядком, они были похожи на прутья решётки – решётки в твоей персональной тюрьме, чернокудрая Лилия, в мрачной комнате из четырёх стен и бесконечного ужаса. Этот ужас настолько завораживает тебя, что ты не в силах пошевелиться и каждый раз боишься не вернуться из сновидения, посланного им. Когда-то ты спряталась от пустоты за спину наглаженного прибалта, но теперь тебе нужна новая тема для слёз. Новый силуэт, чтобы бояться его во тьме. Новые слова для бурения мозга. Новое сумасшествие – разве не так, Лилия?
Вошёл Эмиль, и бумага померкла в руках, превратилась в охапку обрывков, в белоснежный букет неугодных кавалеров с червоточинами бесстыжих комплиментов.
- Почему у тебя уши красные? – заулыбался блондин.
- Где? – невпопад дотронулась до уха Лилия, отворачиваясь, чтобы скрыть румянец на щеках.
- Письмо от любовника? – продолжал допрос проницательный хрипловатый голос из-за её спины.
- Нет.
- Но этот человек немало значит для тебя – письмо изорвано с такой страстью!
- Я не знаю, о каком человеке речь, - честно ответила Лилия.
- Правда?
Вместо ответа бледнолицая брюнетка вытряхнула бумажные лепестки из ладоней на съедение группке свечей-таблеток. Они занялись так жарко, что Эмиль понял – буквы не проступят серыми узелками на чёрном, сгорает всё, и вот уже не прочесть слов, заставивших ушки Лилии так заманчиво рдеть.
Когда поздно вечером позвонил синеглазый обманщик, он не был услышан. Голос телефона надрывался под подушкой, ритмично целующей спинку кровати.
Алтея тоже занялась любовью, спровадив Брониславу на снобский фильм «Глюк-концерт». У неё был свой концерт, своя любовь. Пойманный параболической антенной певчий Флорес пронзал её трелью экстаза до самой серединки, а птицы с человечьими телами ласкали со всех сторон. Алтея отдавалась тенору и сказочным маскам с головокружением, с замиранием, со сжатием всех мышц. Она могла долго обходиться без секса именно потому, что получала эротическое удовольствие от самых разнообразных вещей – от ножной ванночки с розовыми шариками, от запаха мужского дезодоранта, от вкуса и фактуры конфеток-бусок, от переодеванья в свои фетишистские одежды, от порнографических фотосессий в модных журналах, от клипов Корбайна, от чистого белого белья....
Когда выпадал подмигивающий шанс остаться голышом одной в квартире, она ложилась записать какую-нибудь животрепещущую мелочь (к примеру, пригвоздить тень летящего Хоакина Де Луца) в надежде приоткрыть полу блокнота когда-нибудь потом, во фригидной обстановке скучной беседы или ожидания, чтобы встрепенуться тайком и тайными струнами всколыхнуть невидимые ноты. И вот, впивая аплодисменты после оперы «Риголетто», едва проводив со сцены рокового Хуана Диего Флореса, она изогнулась на шершавом диване с пупырьями и принялась отправлять сообщение Брониславе, позабыв все обиды после дозы электрической неги. Вновь обретённая подруга немедля позвонила.
- Какой «Риголетто»?!
- Дрезденский. С костюмами Беттины Вальтер.
- Какой Вальтер?
- Меткий, сногсшибательный Вальтер! Я обязана написать про эту оперу! Да что у тебя там шипит?
- Какой-то придурок считает, что наша беседа мешает ему разглядывать голую тётку на экране. Постыдился бы, мальчик! В общем так, никакого «Риголетто», у нас журнал культурный, но не заумный. Напиши размашистый обзор про вокал, но попроще!
- Что может быть проще оперы – искусства площадного, рассчитанного на неграмотную толпу?
Но телефон Брониславы, видимо, уже перешёл в наступление на грубияна – и Алтея без её руководства написала вот что:
Никто не заметил, как кино поменялось местами с оперой. Просто перестали смотреть фильмы по телевизору и вернули синематографу статус выходного развлечения. Одеваемся на выход, загружаемся едой на вынос, переносим свою личную атмосферу в тот уголок зала, где зрителей поменьше, а оперу приберегаем для индивидуального просмотра, потому что балансировать на гребне колоратурного сопрано получается только в одиночестве.
Очевидное преимущество домашнего оперного концерта состоит в том, что никто не заметит складки на вечернем наряде и не упрекнет даже за футболку с логотипом «Лучшего друга девушки». Для полноты удовольствия можно раздеться, сделать чаю, не наступая никому на ноги, сходить в туалет или даже переключить канал - не испытывая ни малейшего чувства вины перед дремлющими снобами. Одиночество, одиночество!
Даже если рядом посадить какого-нибудь истинного ценителя, через пять минут начнутся комментарии, заразительные зевки и поползновения в сторону хавчика, так что единственным попутчиком для любителей бороздить оперные пространства должна быть упаковка сморкательных салфеток – то есть обязательный атрибут похода на хорошую картину. Само кино уже не справляется с терапевтической миссией дать зрителю выплакаться, да и не стремится затронуть чувства. Оно нынче нарочито отстраненное, оно возвышается над людьми так же, как когда-то возвышалась опера, но в отличие от нее, кино не зовет за собой в верхние слои искусства. Оно возвышает себя для того, чтобы сподручнее было плюнуть. Опера же, если и не снижает пафос, то, по крайней мере, прислушивается и вглядывается в темноту зрительного зала. Оркестр теперь настраивается по камертону гудящей толпы и преуспевает чаще, чем кино, которое своего контингента не знает и зеркалом для него служить не желает, хотя ведь именно оно как самое молодое из искусств должно бы изо всех сил нравиться направо и налево. Судя по всему, легче старую Ла Скалу научить новым фокусам, чем достучаться до киношников. Телевизионная опера оказалась на редкость способной ученицей.
Во-первых, изменились критерии отбора артистов. Каким бы дилетантством это ни выглядело, но классическая сцена сейчас требует почти голливудской стройности от обладателей мощных легких.
Вторая полезная находка принадлежит не самим оперным театрам, а каналу, который догадался давать субтитры во время телетрансляции. Если раньше приходилось внимательно слушать вступительное слово дяденьки с бантиком и мучительно запоминать последовательность событий, то теперь достаточно следить за букашками внизу экрана, время от времени закапывать глазные капли и с той же периодичностью ухмыляться шуткам либреттиста. Кинорежиссёры тем временем напускают всё больше и больше туману, и если картина всё же получается понятной, объявляют, что она не получилась.
Главное правило новой оперы невозможно охарактеризовать как хорошее или плохое, но существует оно повсеместно. Трудно найти режиссера, который бы не удержался от изменения времени и места, где разворачивается история. Например, немецкая постановка «Так поступают все» приглашает зрителя на посиделки хиппи, потому что сюжет строится на переодеваниях с участием лохматых париков, а герои по ходу дела обретают внутреннюю свободу. Все к месту. Поучились бы итальянцы! Эти неряхи, видимо, лишь для красного словца вставили в «Фальстафа» панков. Ежу, далекому от искусства, понятно, что панк и рокер, даже старые и толстые(!) не пойдут в услужение к буржую и вряд ли осквернят свой утонченный стиль кислотными толстовками – за что отдельное спасибо Карле Марии Дьяппе, констролящей сценические костюмы с изобретательностью и вкусом резидента трудового лагеря. Те два брата-акробата в сверхтяжелом весе просто денди по сравнению с остальными действующими лицами. Четверка виндзорских насмешниц, скажем, могла бы спародировать небезызвестных подруг из Нью-Йорка, но их осовременить забыли. Наскоро затолкали в длинные несуразные платья, а их партнеров обрядили в костюмы, гармонирующие разве что с гримом из дешевых триллеров, да еще зачем-то под занавес подали ассорти из эльфов, переодетых все теми же панками. Хочется срочно заесть Флорентийский муниципальный театр пышными декорациями, пенопластовым барокко, стеклянными бриллиантами, но, увы, - старомодной лакомой пышности днем с огнем не сыщешь. Отцвело. Отпало.
Сегодня поражать золотым блеском взялось кино. После затяжного прыжка в пустоту аскетизма мы, кажется, попали под ливень костюмных драм, благодаря которым на широкий экран вместе с антикварной пылью налипла толстым слоем скука. Фильмам надо было бы позаимствовать не только декоративную, но и эмоциональную наполненность оперы. Там, где ленивый фильмодел обойдется художественным задымлением, живое представление потребует сюжета. Даже в самом запутанном музыкальном произведении должен прощупываться твердый скелет. Кинематограф к себе таких высоких требований не предъявляет.
Достаточно сравнить два переложения одной литературной основы, чтобы увидеть, что опера и кинематограф различаются так же сильно, как инуит и пуэрториканец, произошедшие от одной обезьяны.
«Богема» База Лурманна и «Жизнь богемы» Аки Каурисмяки пересказывают А. Мюрже, словно обменявшись изобразительными средствами. Первым в глаза бросается кастинг. Как говорилось выше, объемный голос нынче требует плоской упаковки, и это работает – в данном случае публике нет нужды закрывать глаза на тучность оголодавших героев. Закрыв глаза, зритель может уснуть, и Сиднейский оперный театр это учел. Глядя на Дэвида Хобсона, вполне можно предположить, что его персонаж Рудольф перебивается с хлеба грубого помола на диетическую колу, а Шерил Баркер столь же худа, как и ее бедная Мими. Список достоинств продолжает великолепная актерская игра, живая мимика. В гипнотическом взгляде Хобсона читается столько любви, что слова из песни можно выкинуть за ненадобностью. И ведь он такое вытворяет не для крупного плана – для зала, где тысяча биноклей, залитых слезами, вряд ли различит черты его лица! В кино, напротив, артисты подобраны как бы нехотя, словно смотреть на них будут издалека, и одной маски на брата вполне достаточно. Своеобразное остроумие Каурисмяки без единой шутки превращает трагедию в комедию, а в итоге фильм смотрится так, будто его снял шотландец, знающий финнов по анекдотам. Почему шотландец? Потому что скупость сквозит в каждом кадре. Неживые актеры в нежилых декорациях как будто даже боятся сесть на картонный стул или тронуть картонного партнера. Эмоциональная жадность все чаще встречается в фильмах, претендующих на фестивальные призы, именно поэтому мы скорее станем сопереживать оперным героям – ведь они не перестреливаются взглядами в кафе «Элефант», а имеют смелость обнять того, кто дорог, после чего застывают в красивых, продуманных позах, неимоверно радуя взор. И диалоги в опере куда более человечны, чем реплики немногословных финнов, звучащие, как строчки из либретто. «Замечательно согревающее произведение!» - восклицают богемные голодранцы бросая в огонь рукопись своего товарища, и даже на оперной сцене это чистой воды эпизод авторского фильма, написанного сценаристом-мазохистом. Окружающая обстановка поддерживает кинематографическое настроение, это мир полутонов затертой пленки, где возможен даже внутрикадровый монтаж – когда в открытой двери лофта маячит тревожная фигура, или железный занавес охраняемой границы оказывается рядом с балконом жилого дома. Финальную сцену и вовсе можно причислить к изобразительному искусству. Чтобы оставить героя наедине с его болью, выключается свет, так же, как и в первую встречу влюбленных, но на этот раз происходит метаморфоза – люди превращаются в силуэты, вырезанные из черной бумаги, геометричность их поз подчеркивают и стоящая посередине лестница в небо, и клетки стеклянной стены. Ничто не отвлекает от переливающихся через край эмоций, даже музыка умолкла, и в темноте слышны лишь всхлипы Рудольфа.
Очень важное умение – не отвлекать. Небезынтересно поэтому рассмотреть и гардероб действующих лиц, который можно отнести к любому периоду второй половины двадцатого века. Такими мы видим себя. В этом мы ходим до сих пор. И нет искушения подловить костюмера на скудном знании эпох (что действует успокаивающе на любителей позанудничать). А вот старомодные одежки из коллекции Каурисмяки до боли царапают пленку. Живущие на разных концах земли австралийцы и финны, не сговариваясь выбрали стиль «секонд хэнд», вот только в опере он почему-то играет. Белоснежная майка и такая же рубашка усиливают романтическое впечатление от образа главного героя, а женская шляпка на его голове оповещает всех о содержимом этой головы. Он ни на секунду не забывает Мими, которая носила ее когда-то, это часть его жизни, часть его стиля, диву даешься, насколько уместны на этом мужественном челе фетровые розочки. Вряд ли так же непринужденно Рудольф мог бы нахлобучить капор (именно его носили дамы в 1830-х годах, куда по изначальной задумке Мюрже заброшены персонажи). Кстати, в тот же период силуэт ампирного платья стал пышнее, не так давно он возвращался в моду, и легко было заметить – фигуру подобный крой не красит, нам же хочется видеть на сцене исключительно совершенство, не говоря уж о том, что истощенной болезнью Мими подобает подчеркивать худобу. Будем надеяться, Баз Лурманн отказался от исторической точности именно по этим причинам, а вовсе не оттого, что сэкономил на вышивке, хотя режиссер славится своим умением шику-блеску дать, используя средний бюджет (см. шикарную киноверсию мюзикла «Чикаго»). Под звуки очередной «Волшебной флейты» не лежит душа размышлять о деньгах. Не хочется предполагать, будто Фигаро становится ближе зрителю из-за того, что бархат и парча поистрепались, и бедняга выходит к разнаряженным гостям театра в той же куртке, в какой крутил нижний брейк полчаса назад. Будем верить – он просто по-новому честен с нами. А финансы из другой оперы.
Алтея откинулась и потёрлась голой поясницей о голые прохладные пупырышки дивана. Её каштановые локоны достали до самого пола, а изящные ноги взвились в воздух. Хорошо! Пусть даже редактор забракует опус об опере – его стоило написать хотя бы для того, чтобы унять землетрясение аплодисментов, гремящих в ушах после телетрансляции.
Алтея, взглянув на часы, решила одеться и к приходу Брониславы потихоньку вернуться к равновесию, но весёлый чёртик внутри неё дёргал открыть ноутбук да пройти пару-тройку уровней компьютерной игры, чтобы удовольствие было полным. Разве не следует проверять сад-дзен, расположенный возле поля боя? Крокусы ждут полива, а воду можно купить, только зарабатывая баллы. Не поиграешь – не польёшь цветочки! Ну пожааалуйста!
Глава 14. ШИРЕ КИСТЬ! БЕРЕГИСЬ!
Когда вернулась хозяйка лофта, орудия свистали и чмокали, а музыка подбадривала зеленоглазого полководца, подскакивающего на диване в безразмерной футболке вместо пеплоса Афины. Промелькнула тень. Это Бронислава вспомнила о своих скромных успехах на полях сражений и крокусов – но лишь на мгновение. Она была занята тем, чтобы не расплескать новость, которую несла от самого кинотеатра.
- Алтея,....
- Алтея, вернись в реальность!
Бддджь-ауумм-помм-помм-помм-чпокк-чпокк-трраааааау-зачем?
Владелице компьютера очень повезло, что последний враг пал за секунду до фатального перегрева техники! Окончательно позеленевшие глаза уставились с невинным видом на Брониславу, и она, уже без запланированного ажиотажа, выложила новость:
- В кинотеатре, где я была, буквально за углом, скоро пройдёт вручение премии «Мувитон».
- Кому нужна статуэтка с таким названием? – недоверчиво потрясла шевелюрой шатенка.
Редактор эфемерного журнала, вообще-то рассчитывал на другой вопрос – как пробраться на церемонию. Это, наверное, компьютерная игра притупила чувство реальности. Пустим в ход козыри. Утончённая блондинка с благоговением произнесла:
- Сначала вручат призы нашим актёрам, а потом дадут приз за вклад в киноискусство.... Кому бы ты думала? Миле Йовович!
Художницу нельзя было поразить этим именем и задолго до того, как компьютер притупил все её чувства, отвечающие за любовь к звёздам третьесортных боевиков. Она, не зная, как повежливей скрыть индифферентность, сказала:
- Не знала, что она тебе нравится. Ты сегодня, да и всегда, ходила смотреть арт-хаус.
Бронислава не понимала арт-хаус, но старалась его переварить с тем же рвением, с каким приноравливалась к ритму Алтеи, когда она только пришла иллюстратором в «Золотой Век». Дочь издателя не могла определить, какое искусство ей нравится. Нравилось новое, нравилось необычное. Художница напомнила ей об этом, и Бронислава поначалу согласилась:
- Да, действительно, в Миле Йовович нет ничего оригинального, поразительного, но она же одна из нас, понимаешь, и добилась таких высот! Разве не интересно было бы сделать с ней интервью? В смысле, чтобы Лилия его сделала.
- Главное, чтобы Лилии было интересно, - обтекаемо ответила фанатка классического голливудского кино.
Не спрашивая мнения интервьюерши, Бронислава попыталась заполучить два приглашения на церемонию, но секретаршам офиса название журнала ни о чём не говорило и даже показалось смешным. Они для приличия чуток пообсуждали – а может, не для приличия, а для того, чтобы дать ложную надежду редактору. Одна вспомнила о недавней демонстрации в защиту старинного здания, но назвала мероприятие гей-парадом, и обескураженная Бронислава чуть не полчаса отстаивала правду, приняв фразу всерьёз.
- Зачем этот «Мувитон» нам нужен, если мы ему не нужны?! – мудро рассудила Алтея.
Ха-ха, провал первой попытки не остановил броневик Брониславы.
Она звонила на радио, где разыгрывались билеты, и отвечала на вопросы – но они, к несчастью, были по зубам лишь тем, кто смог прогрызться сквозь «Обитель зла» и запомнить все ходы.
Потом общительная блондинка обзванивала оставшихся друзей – и среди них, к вящей радости Алтеи, не оказалось приглашённых на церемонию (о которой, если честно, никто даже не слышал, хотя признаться было стыдно).
Изучила проныра и план кинотеатра – но вопреки плану давно был замурован путь к большому экрану из маленькой студии кинолюбителя, находящейся на задворках.
Оставив идею с кинофестивалем, Бронислава взялась за крупнейшие отели, в которых обычно останавливались звёзды. Ни у Лилии, ни у Алтеи не промелькнуло ни тени надежды, что засады главного редактора увеличат шансы на поимку Милы Йовович. Справок в отелях не давали. Записки, букеты, пиццу, найденных родственников из-под Жмеринки настойчиво рекомендовали оставить у стойки портье, чтобы звезда сама забрала их в удобное время. У парадных подъездов останавливались не лимузины с зачернёнными стёклами, а одни лишь спортивные автомобили постояльцев, желающих покрасоваться.
Отчаянная Бронислава разыскала всех старых знакомых мамы Милы, но они были скорее забытыми, чем знакомыми, и тонкие нити оборвались, одна за одной, так и не приведя героиню сказки в царство голливудской мечты.
Благодаря постоянной беготне хозяйки лофта Алтея и Радий наконец смогли попробовать оба белых дивана в новой роли – а заодно обжигающий холодом гладкий стальной стол на стерильной кухне, ковровое покрытие с пасущимися на нём маленькими подушечками и отделанный золотой мозаикой ванный эдем. Не было чувства, что это у них в первый раз. Столько поцелуев утекло, столько безнаказанных прикосновений и поползновений, столько раз он говорил ей «моя», столько раз она отвечала ему «мой» - у них уже была близость, была интимность, была страсть и был послебурный покой с тихими скольжениями ног вдоль ног и языков вдоль леденцов детской памяти.
- Ты мне поверишь, если я скажу, что наконец пересчитала свои деньги? – с гордостью полуспросила Алтея, в очередной раз провожая тайного любовника к лестнице.
Он как раз секунду назад подсунул деньжат в карман висящей куртки, и времени возвращаться не было – чтобы не терять ни капли драгоценных мгновений любви, он уходил в точности после того, как хозяйка лофта звонила снизу. Когда Бронислава поднималась на лифте, ромео спускался по ступенькам, и всё совпадало филигранно, словно в фильме про ограбление, пока одно из действующих лиц не изменило своей привычке. Радий молниеносно поймал закрывающуюся дверь, вернулся к вешалке в форме фаллоса и с разоблачительным видом запустил руку в карман красной куртки.
- Сейчас проверим! Ты точно запомнила сумму?
Тонкие руки обхватили Радия, чтобы вытолкать до прибытия Брониславы, но он усердно отворачивался, продолжая счёт купюр сквозь настойчивый шёпот. Алтея хребтом чувствовала тросы подползающего лифта, и грозный скрежет о позвонки отвлёк её от того мотылькового движения, которым Радий вернул себе отданные деньги. Когда неспешные двери разъехались в стороны, на них ещё не остыла тень любовника, скользнувшего к лестнице. Сердце его стучало по ступенькам, уносящимся вниз, а Алтея уже непринуждённо складывала руки на груди в тот миг, когда только-только поднимались ресницы Брониславы, заносящей длинную ногу для первого шага.
Трудно сдерживать радость взаимной любви – так же трудно, как чих или смех от щекотки. Чтобы не выдать себя, художница углубилась в оформление будущего журнала и докатилась до того, что все страницы стали напоминать рукописные книги. Широкие поля были сплошь изукрашены цветами и бестиями – морскими, лесными, небесными, исподземными.
- Готическое искусство даёт второе дыхание иллюстрации, - убеждала Алтея.
Но у редактора глаза разбегались, и не было собственного мнения, хорошо это или плохо. Ни в одном журнале такого нет! Невесомый аргумент для главного художника «Лучшего друга девушки».... Издание как раз и задумывалось как небывалый карт-бланш, сорняк-переросток сверх всяких мер прискучивших форматов. Если бы Алтее не грозила абсолютная свобода, она и не стала бы начинать своё - впряглась бы куда-нибудь в редакцию конкурентов, где приноравливаются друг к другу ахалтекинцы, битюги, пони, единороги и один-единственный Пегас. Бронислава пыталась у неё хотя бы выяснить, где достать такого образованного читателя, чтоб оценил труды иллюстратора, но художник, зажатый между чёрной гелевой ручкой и скользким огнём возбуждения, слышит не больше, чем глухарь на токовище.
Когда графика опутала текст и проникла в него с уверенностью Радия, проникающего в Алтею, редактор умыл руки.
Лилия тоже гнула свою линию. Поленница мужских имён на разорванной и сожжённой бумаге была отнюдь не частоколом любовников – будущих или прошлых. Это вдоль горького шоссе выстроились в ряд надежды на подработку. Негатив списка неприкосновенно хранился в памяти интервьюерши, и она всё ещё могла перейти границу смежной профессии пиар-журналиста, спичрайтера, или даже перекраситься в литературного негра.
Она выбрала перекраситься – но не ради пункта 1, а ради пункта 4 вышеозначенного перечня. Требовался отзыв о краске для волос. С одним условием. Ох уж эти условия! Похоже, только «Лучший друг девушки» не предъявлял никаких условий, а производитель краски настаивал, чтобы автор платной оды на себе испробовал объект восхваления. Ох уж эти производители! Однажды Лилия писала о макаронной фабрике и получила мешок напутственных равиолей с сыром, чтобы сочнее писать. Долго шутила после того случая, что для работы не щадит живота своего. Теперь же подработка требовала положить голову. Вынь да положь! А может, попробовать? Авось обойдётся, а?
Тогда где достать ещё четыре головы? Лилия по опыту знала, что больше трёх перекрашиваний её шевелюра не выдержит. Фирма выпускала в бойких коробочках всех цветов радуги десятки тонов краски. По условиям контракта каждый пробовать не надо. Надо просто иметь представление о семи коллекциях – и предоставить фото. Подозрительное какое-то задание. Похожее на шутку. Потому, наверно, и висит объявление несколько месяцев – кому охота пробовать на своей единственной голове продукт неизвестного производителя?! С другой стороны, фирма для того и хочет заказать красочное исследование, чтобы развернуть масштабную рекламную компанию. Это логично. И даже хорошо, что нужны фотографии автора - реклама-то появится на каждом столбе!
Лилия решилась. Осталось уговорить двоих коллег покраситься по два раза – вот и выйдет дополнительно четыре головы!
- Не выйдет, - буркнула художница, выслушав предложение. – Как ты собираешься просить на время волосы Брониславы? Ты ей прямо так вот и скажешь, что не веришь ни на грош в её затею, а потому находишь другие способы заработать?
Лилия задумчиво опустила голову, делая вид, что читает надписи на одной из семи коробочек. Без особой надежды она спросила:
- Ну, хотя бы ты согласна?
После многих лет экспериментов Алтея побрилась налысо и лишь недавно отрастила локоны присущего ей цвета норки с золотинкой на кончиках. Ничто не могло сравниться с естественным переливом каштанового оттенка – даже если покраситься похожей краской, эффект будет не тот.
- Давай фиолетовую, - потянулась за коробочкой пока ещё шатенка.
- Ты уверена? – испугалась провокаторша.
- Разве ты не знаешь, что я обожаю фиолетовый? Соглашайся, вряд ли ты найдёшь много желающих. Я тебе оставляю самые ходовые цвета.
Только во время смешивания выяснилось, что нет кисти. Лилия (в чьей ванной имело место таинство) собралась было бежать в магазин, но инструкция требовала немедленного нанесения, и Алтея в срочном порядке нашла под раковиной великолепную замену. То была широкая малярная кисть, купленная Лилией по совету матери – та верила, что удастся добиться разрешения на ремонт, если купить всё необходимое и поставить квартирную хозяйку перед фактом.
- Раз уж ты согласна на эксперимент, попробуем необычный способ окрашивания, - сказала по-прежнему брюнетка до сих пор шатенке.
Она подняла переливчатые волосы наверх и нанесла фиолетовый мусс только на нижний слой. Сама той же кистью была покрашена в иссиня-чёрный – и обе естествоиспытательницы признали большущую кисть самым удобным орудием парикмахерского искусства. Лилия раздумывала, открывать ли этот секрет матери, сто лет назад работавшей в салоне. Наверное, профессионалы не просто так используют маленькие кисточки, несоразмерные голове. Есть какая-то причина. Например, чем дольше красишь клиента, тем большую цену можно заломить. Нет, не стоит обсуждать это с матерью, чтобы не прослыть глупышкой.
Когда локоны Алтеи были отмыты и вытерты, она обнаружила на своей голове две интереснейшие причёски. Волосы, собранные наверх, были почти полностью фиолетовыми, а распущенные только вспыхивали цветом подобно тёмным углям с синим пламенем в сердце. Она накрасила губы лиловой помадой, Лилия накрасила чёрной, и два первых снимка оказались шедеврами, достойными «Лучшего друга девушки».
- Спрошу в этой фирме, не захотят ли они дать рекламу в нашем издании, - окрылённая успехом, решилась брюнетка. – А теперь сделай меня шатенкой.
Художница запротестовала. Волосам вряд ли понравятся две революции в один день! Можно сначала погулять, порадовать окружающих новым оттенком чёрных пин-ап локонов, наглядеться вдоволь в зеркало....
Лилия подумала об Эмиле. Накануне его так взволновал неотвеченный вызов синеглазого проходимца, что следовало бы продолжить пытку ревностью. Пусть подумает, что безупречно верная брюнетка освежает оттенок волос для кого-то на стороне. Похоже, вялого прибалта могло разбудить только подозрение, будто у него из-под носа уволакивают то, что он считал своим навсегда. Нехорошо как-то – Лилия думала о себе как о вещи, когда приглядывалась к ситуации бесцветными глазами Эмиля.
Алтея предложила сделать чёлку, похожую на мега-запятую, и сделала - с присущим ей размахом и артистизмом. Лилия, вглядываясь в своё новое отражение, усомнилась на миг, но тут же поняла, что линия должна быть или дерзкой, или уж совсем прямой. Прямые чёлки вышли из моды довольно давно, даже раньше, чем мать вышла на пенсию, а уж она их настригла в своё время ого-го сколько! Понравится ли ей художество Алтеи?
Как только непокорная дочь появилась на родительском пороге, художество вызвало немедленную реакцию:
- Я сейчас всё исправлю!
Мать понеслась за ножницами. Отец разглядывал диковинку так бесстыдно, будто из-под фигурной чёлки нельзя было увидеть его вытаращенные глаза. Лилия отвела взгляд и вспомнила, что ведь родители до сих пор не видели даже колготок-сеточек. Рано им чёлкой хвастать.
Сбежала, не дожидаясь ножниц. Что бы она, оттолкнула руку родной матери? Призналась бы, что довольна иссиня-чёрной запятой, остроумно обрамляющей лоб? Да мать верит-то всего в две вещи – в прямые чёлки и в семьи, основанные на женском молчании. Нельзя одновременно размывать фундамент брака и менять причёску, когда у тебя такая мать! Даже если знаешь, что полезней было бы открыть ей глаза на моду и современные отношения полов.
Хуже всего, что Лилия нуждалась в матери. Нуждалась в её волосах для раскрашивания – а теперь возможно ли подойти с просьбой? Надо предложить этой, как её там, которая собирается верстать журнал. Трудновато, конечно, вышло тогда с переодеванием, но вдруг она только и ждёт, когда кто-то предложит бесплатно превратиться в блондинку?
Эта-как-её-там действительно ждала. Ждала любого звонка, любого предложения, и когда в трубке зазвучал щебечущий голос, она помчалась по названному адресу, не очень разобравшись, в чём дело. Художница встретила её с кистью наготове. Лилия провела в ванную, обернула полотенцем шею и плечи.... Верстальщица поняла, что происходит, лишь когда холодно-жгучая масса плюхнулась ей на макушку. Фиолетовая шатенка отработанными движениями за секунды размазала жижу по замирающему черепу. Со стороны было похоже на дружеское сборище подруг, но внутри жертвы бурлило негодование. Второй раз эта компашка овладевает её телом! И покорность подопытной обеспечивает не пистолет, не нож, а желание срубить бабла на вёрстке журнала. Заманили, перекрасили, насмеялись, да ещё хотят, чтобы она смеялась вместе с ними!
Когда всё было кончено, под слёзное капанье воды две редакционные злодейки ушли готовить кофе с ароматом клюквы, а верстальщица осталась созерцать мыльного тона прядь, вертя её в пальцах. Она не стала, как обещали хохотушки, блондинкой. Из непонятно-русой просто превратилась в смутно-жёлтую, а они вдобавок настаивали на очередной фотосессии. Пробовали уже! Должны были понять, что не на ту напали. Как просто всё было, пока верстальщица и художница жили незнакомыми соседками, не мешаясь в дела друг друга.... Зачем надо было навязывать друг другу незначащие фразочки на лестнице, обсуждение плаката от неизвестного мужа неведомой жене, теперь ещё вот эти коллективные забавы? А дальше что – приглашение на любительские курсы садомазохизма?
Кофе и пирожные умаслили новообращённую блондинку. Её удалось накрасить рубиновой помадой и повернуть так, чтобы грубые черты казались марлендитриховскими. Художница жалела, что заказчику нужно именно цветное фото, - чёрно-белый вариант льстил модели гораздо больше. Кожа избавлялась от напряжённости, слетал покров злободневности, и лицо вливалось во вневременную нирвану красоты. О, да, Алтея с содроганием гордости осознавала, что при помощи правильного ракурса и режима съёмки может превратить в красавицу обыкновенную соседку, неспособную оценить стиль, вкус, такт. Когда Бронислава настаивала на фотосессии для верстальщицы и её пожилого мужа, художница опасалась возможного исхода. Когда муж исчез вместе с необходимостью съёмки, облегчение окрылило Алтею. Какие-то недели спустя она запросто щёлкала соседку, без видимого сопротивления командовала каждым её движением и не испытывала никакой неловкости, даже зная, что блестящий результат не понравится модели. Наверное, это называется рост. Она вспомнила, как тысячу лет назад усадила на пол рыбообразного политика и его серьёзную жену.... Политические листовки с тем памятным снимком уже раздают на улицах – и прохожие улыбаются, видя непринуждённую пару в отличный солнечный денёк. Ассоциаций с грязной политикой не возникает, Алтея проверяла (она набрала листовок больше всех и разглядывала их тайком от Брониславы, способной упрекнуть автора в тщеславии).
- Это замечательно, - шепнула Лилия во время короткой передышки.
Фотографиня была польщена, но как только модель отошла ответить на звонок, последовало продолжение фразы:
- Замечательно, что ей не нравится.
- Что?
- Волосы! Мы можем ещё раз их перекрасить, мне только того и надо! А ей скажем, что она совершенно права. Скажем, будто мы всё осознали и готовы исправить ошибку при помощи всё той же малярной кисти и русого оттенка.
- Так прямо сразу? – заосторожничала художница.
- А чего тянуть? Вдруг она больше не придёт?
Было очень похоже, что она больше не придёт. Алтея взялась за кисть, которая в последнее время просохнуть не успевала....
Лилия изящно запротоколировала показания счастливых обладательниц новых волос и со вздохом, обозначающим конец приятной работы, отложила ручку. В её опусе были все вензеля классической рекламной оды, отсутствовал только пассаж «ваш любимый непременно оценит стильную перемену», потому что Эмиль стильную перемену замечать не хотел и даже слегка обиделся, когда на второй день ношения дизайнерской чёлки Лилия обвинила его в невнимательности. Она в глубине души могла понять, как его атрофированный мужской глаз спутал химический иссиня-чёрный с естественным оттенком горького шоколада, но ей было горько носить придуманную художницей чёлку без комплиментов и поздравлений.
Знала бы она, как стыдно Эмилю! Он два дня чувствовал тревожную перемену, но даже едкий запах и пятна краски в ванной не навели его на верную мысль. Что до чёлки, то он всё это время принимал её за выбившийся локон. Ему в голову не могло прийти, что причёска верной брюнетки способна на измену.
Поначалу Лилии весело было наблюдать за ним. Примерно так же весело, как бегать на цыпочках за ребёнком с завязанными глазами и время от времени потряхивать гнусавым бубенцом у него перед носом. Весеннее веселье сходит на нет, когда понимаешь, что он идёт весьма целенаправленно на запах вишнёвого пирога, а вовсе не на звук бубенчика. Лилии было до того невесело, что она могла бы молчать дольше, чем держатся краски и отрастают чёлки, но у неё было сделано только полдела, и заказчик требовал продолжения.
- Милый, тебе не кажется, что ты передо мной виноват? – промурлыкала брюнеточка, прижавшись к спине сидящего на стуле блондина.
- Это слово не подходит, - рассеянно буркнул он, не вылезая из кроссворда.
Лилия принялась жонглировать коробочками.
- Ты мог бы ради денег перекраситься? – спросила она у спины.
- В голубого? – повернулось лицо.
- Зачем же, в каштанового.
- Я и без покраски выгляжу не хуже, чем этот хлыщ, - кивнул на упаковку блондин.
Лилия присмотрелась - действительно. Можно подумать, что её прибалт уже обесцветил волосы. Осталось только сфотографировать для заказчика. Но не звать же ради этого Алтею.
Сначала Лилия подумала о том огромном расстоянии, которое пришлось бы ей преодолеть в столь неподходящий час, а потом открылось ещё кое-что. Это кое-что завелось незаметно и сначала выглядело очаровательно. Чувство радости за вечную одиночку, которая вдруг стала приносить интересные истории о своих свиданиях с богатеньким брюнетом.
Это оторванное от реальности существо, которое предлагало убрать из словарей мужской род слов «умный», «добрый», «галантный», казалось проходит ускоренный курс пожирательницы самцов. Раскусив как следует одного, она стала лучше разбираться во всех остальных. Ещё немного, и рухнет стеклянная стена между стройной маленькой богиней полунамёков и половиной человечества, которая числилась у Лилии в рабстве.
Неправду говорят, будто каждой красотке нужна подружка-урод. Красотке нужна подружка, для которой её главная страсть – не главное. На протяжении тех лет, когда Лилия работала с Алтеей в «Золотом Веке», художница подчёркивала, что ради минутки наедине с вдохновением откажется от чего угодно. А ныне её вдохновение – Радий. Муз с сексуальной небритостью. Иногда без. Иногда без трусов. Иногда в трусах-сеточках – а этого уже Лилия вытерпеть не могла. Зачем только некоторые люди выдают свои непристойные секреты?! Причиной зуда было ещё, конечно, то, что свидания проходили в тайне от Брониславы. В прежние времена любовные секреты делились на троих и жгли, помнится, меньше. Или всё-таки право то мелкое хихикающее чувство, облюбовавшее тёмный уголок души, - изменилась не степень откровенности, а сама Алтея?
Она теперь опасна. Такое эротическое взаимодействие, как съёмка, не должно свести Эмиля с горячей шатенкой. Ха, вовремя Лилия ей подпортила шевелюру – необычные цвета отпугивают самцов.
- Алтея могла бы снять меня и обработать как следует, - заметил Эмиль после тридцатого неудачного кадра, сделанного Лилией.
- Ты выучил её имя? Спасибо, дорогой, наконец-то ты решил запомнить всех моих подруг, - с плохо скрытой дрожью в голосе пропела ревнивица.
- Да я, наверно, к ней от тебя уйду, - очень просто сказал Эмиль.
В полном молчании он взял из рук Лилии фотоаппарат и снял себя сам гораздо лучше.
- Когда вы успели? – только и смогла пробормотать его многолетняя невеста.
- А мы ещё не успели, - произнёс мучитель, так напирая на «ещё», что отрицание напугало суженую больше, чем могло бы напугать подтверждение.
- Она встречается с очень богатым человеком. И очень привлекательным. И очень остроумным.
- В таком случае могу её поздравить.
Брюнетке полегчало, но Эмиль продолжил:
- Если у неё такой хороший вкус, то я ей подойду на сто процентов.
Лилия взорвалась и напомнила ему о его занудстве, аккуратизме, периодах молчания, отсутствии работы в конце концов.
- Ты думаешь, у тебя есть работа? – последовал ответ.
- А чем я сейчас, по-твоему, занимаюсь?
Лилия схватила фотоаппарат и принялась им трясти в воздухе, но легонечко, даже в пылу ссоры помня о дороговизне техники. Ей и самой давно казалось, что она занимается чем-то ненастоящим, ведь не было ни рабочего графика, ни престижного офиса, ни графы с её фамилией в бумагах бухгалтерии. Да что там – бухгалтерии не было вовсе! Эмиль прав. Как всегда. Час спустя Лилия обнаружила, что сидит у него на коленках и предаётся воспоминаниям.
- Я в «Золотом Веке» думала, что устала от редакционных будней, от распланированного порядка. Когда мы с тобой стали жить вместе, я решила выбрать момент и уйти в декрет - хватит и одного журналиста в семье. Но вместо подходящего момента пришли слухи о скором крахе. Я и тогда сохраняла оптимизм, я убедила себя, будто потеря работы даст мне время завести ребёнка.
- Почему ты не говорила ничего? – удивился помягчевший Эмиль.
- Это чисто женское дело.
- Но я как раз тогда же приглядывался к детским коляскам!
- И ничего мне не сказал?
- Это же было моё личное дело.
Лилия помолчала и опустила голову на плечо любимому.
- А теперь уже поздно, - вздохнула она.
- Поздно, - вздохнул он.
- Увольнение оказалось не передышкой, а погоней. Скорость только увеличилась, напряжения прибавилось....
- Зато у тебя есть, о ком заботиться, - улыбнулся Эмиль.
У неё было, кого утешать после неудачных собеседований, чьё молчание и грубость терпеть с материнским снисхождением, кого кормить, чьё бельё стирать. Не было только того человека, который это оценил бы.
В следующие сорок девять минут Лилия стала шатенкой и принялась ждать.
Глава 15. ПРОСТО КИНО
Но цвет волос играет в жизни совсем не ту роль, какую приписывают ему некоторые мистически настроенные барышни. И даже если в чём-то бывшая брюнетка права, если обычные самцы бегут как от огня от огненных причёсок и леденеют от синих губ, Радий к ним всё равно не относился. У него был свой вкус, и он понимал, что свой вкус есть у каждого, кто берётся украшать своё тело. Не любил он только одного –неопределённых цветов, бесформенных причёсок, нейтральных запахов, расплывающихся силуэтов и ответа: «А вы как думаете?».
Новая двойственность Алтеи понравилась ему, быть может, даже больше, чем ей самой (эйфория от перемен во внешности потихоньку стёрлась, иначе она и без Лилии продолжала бы свои эксперименты). А когда Радий узнал, что таким образом подруга помогла подруге, он просто зааплодировал. Фиолетовые волосы весьма гармонировали с тем предложением, которое вертелось у него на языке:
- Пойдёшь сегодня со мной в кино?
Имелась в виду церемония вручения премии «Мувитон». Радий был, похоже, единственным, у кого Бронислава не спрашивала лишнего билетика, и по странной случайности именно его фарфоровый завод изготовил расписной кубок – приз зрительских симпатий.
Приз зрительских симпатий обычно дают фильмам, с которых все зрители сбежали (надо же утешить скучного режиссёра!), но Радий настоял на голосовании в обход жюри, так что фойе пестрело урнами с названиями короткометражек, а голос с неба перед сеансом призывал бросать туда билеты.
Радия и Алтею привёз лимузин. Он был в виниловом костюме с дюймовыми шипами на плечах. Она сделала золотой макияж и собрала на макушке эпическую гульку, как делали самураи, - в сочетании с фиолетовым цветом волос причёска производила научно-фантастическое впечатление. Платье-фартук, любимое, золотое, обязательная вещь для каждого уважающего себя гардероба, просто не могло не стройнить, так как состояло из одних вертикальных линий. Единственная лямка вокруг шеи удлиняла оную до лебединых стандартов, ткань прикрывала лишь живот, а голые бока и спину взгляд как бы отбрасывал, позволяя визуально постройнеть в два раза.
Радий крепко держал бархатный чемоданчик с двумя створками, как у складня, в то время как Алтея разглядывала чудесный кубок и поражалась вновь и вновь, до чего нарочно и ненарочно совпал дизайн приза с её новыми волосами и старым платьем.
Пронзительные тёмные глаза становились тем светлее, чем дольше расплавленный брюнет созерцал причину своего пламени. В его голове свежим фарфором звенели истрепавшиеся слова. Я люблю тебя утром, я люблю тебя днём, я люблю тебя вечером, я люблю тебя ночью. Я люблю твоё отзывчивое тело в облегающем платье с запахом роз, воспаряющим из-под ткани на волне тепла, которую распространяет твоя кожа. Дыхание замирает, остаток здравого смысла соскальзывает по изгибу твоего белого бедра, так спокойно глядящего на мои незаметные любовные судороги крохотной родинкой вроде отметки коричневым фломастером – здесь целовать, отсюда начинать срывать с тебя одежду.
Платье действовало на всех. Стоило выйти в люди из лимузина, как толпа кинопоклонников принялась играть, не сговариваясь, в странную игру. То и дело кто-нибудь обегал Алтею, чтобы осмотреть её спереди, а потом побыстрее ускользнуть. Самое приятное свойство платья-фартука заключается в том, что сзади оно выглядит, как юбка. Человек, идущий следом за обнажённой спиной, совершенно неприкрытыми боками и плечами, приближается к инфаркту со скоростью собственного воображения – оно прямо-таки несёт его на всех парах заглянуть в лицо разгадке!
Сама же Алтея была озабочена в другом смысле. Она хотела сделать сюрприз Брониславе и договориться с Милой Йовович об интервью, а может даже взять его не отходя от кассы. Но звезда не торопилась появляться на небосклоне вечерней церемонии. За кулисами, принимая фарфоровый кубок из рук Радия, один из организаторов посетовал на то, что задержка составит не менее часа. Поставив приз на стол для наград, он сразу схватился за голову, иллюстрируя свой жест фразой:
- Ума не приложу, чем развлекать народ!
Ум приложила Алтея. Свои самые большие ценности она носила с собой, и одной из этих ценностей оказалась трагикомическая съёмка начинающего стилиста с растерянными моделями.
- Это, вообще-то делалось для демонстрации телепродюсерам, - предупредила спасительница. – Зато длится полтора часа и создаёт хорошее настроение.
Целуя ручки, организатор кричал раскатистым баритоном:
- У нас тут с утра такая тарковщина, что зрителей уже ничто не торкнет, кроме переодеваний с прибаутками!
Добавив на всякий случай свою поэтическую чёрно-белую пятнадцатиминутку, Алтея в прекрасном расположении духа и с красавцем под руку отправилась кружить по фойе. Золотая мечта редактора лишь слегка забавляла её – без фантазии одетые официанты, без фантазии украшенное помещение, без фантазии навизажённые девочки полусвета, мечтающие увидеть свой портрет на последней странице с эпитетом «светская львица», могли быть интересны разве что писателю-сатирику. Тем не менее, образованная и серьёзная блондинка с отчаяньем утопающей стремилась влиться в то общество, которое забыло её, как только разорился отец. Такой же отверженный дизайнер Гальюн уговаривал её поискать среду поприличнее, может даже за границей, но натыкался на непрошибаемый патриотизм (о, если бы только до него донёсся внутренний голос Брониславы, пакующий чемодан и улетающий без оглядки при каждом столкновении с русской сермягой!).
- Ты что, преследуешь меня? – раздался знакомый голос в туалете кинотеатра.
Из кабинки, растопыря ноги, выходила Танюха-Два-Уха. Смятение Алтеи отразилось только в чёрном кафеле и нескольких узких стильных зеркалах. Голос остался незыблемым. Она что-то весьма дружески проворковала и вылетела пулей в фойе. Она бы, наверно, просвистела сквозь двери навылет, если бы не впечаталась в объятия Радия. В этом мускулистом плотоядном цветке можно было застрять навек – и его аромат играл не последнюю роль, смежая веки негой расслабления. Он весь был прелюдией к ночи любви.
- Уйдём отсюда, - умоляла Алтея.
Её рука сползала по плечу винилового Радия, как партнёрша в танго по непреклонному мужскому телу. Он обхватил тончайшее запястье и нежно провёл по пульсирующей вене большим пальцем.
- Ты не хочешь дождаться вручения моего кубка?
- Киска, всё равно его будет вручать модель, а не я.
- Организаторы просили меня в этот момент помахать рукой в камеру.
- Ты спокойно с этим справишься без меня.
Алтея взяла его ладонь и помахала ею туда-сюда.
- Я не буду спокоен, не зная, как ты добралась. Я тебя привёз, я тебя и отвезу обратно. В этот вечер ты моя – от начала и до конца. Сопротивляться бесполезно.
Он мягко сжал запястья у неё за спиной. Алтею пронзил взгляд, но этот луч не грел лаской и исходил не из любимых глаз. Злая стрела прожгла свившиеся тела любовников – стрела, выпущенная из другого конца фойе. Ошипованные плечи Радия напряглись, когда он оглянулся.
- Кто это?
- Моя дальняя родственница, - прошептала Алтея.
Он прикрыл руками её голую спину, как будто мог защитить от зависти, ревности, сплетен и наветов. Чтя границу таинственности в чужой жизни, Радий всё же заставил Алтею раскрыть инкогнито насмешливой злыдни. За какие-то минуты перед ним пронеслась вся история отношений двух почти не родственниц.
- Я правильно понял, вы взялись за спасение старинного здания после того, как она обвинила ваш журнал в эгоизме?
- Ты так об этом говоришь, что мне начинает казаться, будто Танюха нас подтолкнула в правильном направлении....
- А как удачно она тебя подтолкнула в сторону телекамеры! Мне жутко понравилось тебя спасать от плотоядного оператора и его своры! Почувствовал себя героем боевика!
- Но теперь-то ничего особенного не происходит.
- Ещё не вечер! Быть может, на подступах какое-то большое везение! Неожиданное и невероятное!
Но на подступах был только толстенький дядечка, который пожурил Радия за то, что тот у него из-под носа увёл некий особнячок. Алтея решила, что ей повезёт, если она не забудет забрать свои видеозаписи после показа и при этом догонит Милу Йовович. Большее везение представить было трудно.
Танюха, облагороженная пропуском кинообозревателя новой газеты, шныряла вокруг, аки акула, выныривая из толпы и проверяя – не осталась ли жертва без своего покровителя. Вдвойне хорошо, что рядом Радий. Блестящий и стройный, как никогда, в своём виниловом костюме, он вызывал зависть до колик, до физической боли в животе, в то же время страша хищницу одним своим присутствием.
Он разговаривал, повернувшись к толстенькому дядечке, но не переставая чертил пальцем знаки любви на взмокшей ладошке Алтеи. Дядечка тоже держал спутницу за руку, и она зеркальным образом стояла у него за спиной, но пара их смотрелась карикатурно. Юность и увядание, вытянутая худоба и грузность, звонкосмешная бессловесность и громогласное многословие как будто взялись за руки, чтобы подтвердить поговорку: «Противоположности притягиваются», а на деле ярко опровергали её. Притяжения не было. Под звоном льда в бокалах чувствовался тёмный айсберг логичных причин быть вместе, но не было одной алогичной – любви. Тем не менее, Радий проявил вежливое внимание к молодой жене конкурента, и Алтея передала ей тёплую улыбку через два мужских плеча.
Впервые художница почувствовала гордость за свой новый проект, когда была представлена как соучредительница журнала для красивых и умных. Глаза толстенького дядечки полезли на лоб, он вспомнил анекдот про обезьяну, которая не знала, присоединяться ей к красивым или к умным, но приличия не позволяли спросить, будет ли издание доставляться в зоопарк, и он ограничился заманчивым предложением «написать что-нибудь с картинками» про новобрачную-старлетку, засевшую уже за мемуары. Радий знал, на что способна его крошка, но не был уверен, что она станет расходовать свой талант на жизнеописание восходящей звезды сериалов. Три пары глаз вопросительно обратились к Алтее и загорелись радостью после её кивка. Несколько щелчков фотоаппарата, несколько вопросов, несколько ответов – и вот уже готово интервью. Дядечка бросился отбирать у официанта салфетки, за ухом организатора нашлась ручка, и Алтея, пользуясь всесторонней помощью, перебросила интервью из головы на бумагу. Только одно смущало её. Хихиканье вместо членораздельной (хи-хи!) речи выдавало дурманную зависимость юной актрисы. Более-менее длинные предложения она произносила медленно, в нос, и округлые глаза её прикрывались веками, как у голубя, снизу и сверху. Вероятно, в кадре это смотрелось томно.
- Многие считают, что я слишком быстро говорю, - начала издалека Алтея, усевшись на своё место в зрительном зале.
Радий сразу понял намёк и подтвердил догадку. Он не видел ничего плохого в пагубном пристрастии звёздочки. Она не водила машину, а значит, не могла навредить никому, кроме себя самой. Человек имеет право портить здоровье и наживать преждевременные морщины – таково было твёрдое убеждение Радия, водившего знакомства с гомофобами и лесбиянками, веганами и рестораторами. Он, за редкими исключениями, принимал даже порочных людей, не принимая их пороки. Если быть достаточно терпимым и терпеливым, можно дождаться, пока они сами не заметят своих ошибок. Исправляться под свист плётки всё равно никто не будет – разве что эту плётку завернуть в подарочную бумагу высокого искусства.
Свет в зрительном зале медленно, но верно гас. Алтея склонялась к тому, чтобы не писать в журнале о зависимой актрисе, когда существует столько независимых. Ещё больше её склонил Радий, когда в темноте шепнул, что за это можно получить неплохие деньги. Он был рад, что нашёл для неё способ заработать, а она углядела в этом свидетельство собственной продажности. Девочку, к тому же, было жаль. Быть может, появившись в умном журнале, она возьмётся за ум? Или её там заметит прекрасный спаситель и вырвет из лап добренького дядечки? Алтея не могла врать себе – готового на подвиги, всепонимающего, сильного, отважного рыцаря, то есть, попросту, второго Радия, на свете нет. И если печатать интервью с актрисой, то не для воображаемого спасителя, а для неё самой. Как-то надо так выкрутиться, чтобы она посмотрела на лабиринт со стороны, чтобы увидела с высоты птичьего полёта, в каком тупике она хихикает, и куда ей двигаться дальше.
На большом экране вяло текло действие фильма-победителя. Его единственным достоинством было обилие белых интерьеров – Алтее хватило света, чтобы достать салфетки, ручку (ох, не забыть бы вернуть!) и на удобной коленке Радия написать поучительную поэму:
ВОЛШЕБНЫЙ ПУМПЕРНИКЕЛЬ
Глубоководной этой ночью
Средь мёртвых звуков и огней
Повдоль непуганых аллей,
Как призрак, видимый воочью,
Ты движешься, уставив взгляд
Назад, на много лет назад,
Пустое холодеет ложе,
И руки холодеют тоже,
Когда ты бродишь так одна,
Спасаясь бегством ото сна.
Сквозь город, словно через стену,
Проходишь длинными ночами
И планетарную систему
Обводишь светлыми очами,
Но на земле и в небесах
Ты не находишь утешенья,
И кукла Смерти на часах,
Подбросив смелое решенье,
С улыбкой смотрит с высоты,
Поднимешь ли перчатку ты.
Завидев это, добрый гений,
Бессонницей томимый дух
В безмолвном диалоге двух
Стал третьей силой. Долгих прений
Вести со Смертью он не мог,
Но превратился в огонёк,
Чтоб путеводною звездою
В ночи кромешной и в судьбе
Нежданно послужить тебе,
Так следуй светлой бороздою
Туда, где чуткое окно
Горит призывно и чудно!
В той лавке дверь не затворяют,
Товар никто не сторожит,
Там столько сладостей лежит,
Что их число не проверяют.
Зайди, возьми любую пышку,
Печеньку, штрудель, пирожок,
Варенье, сахарный рожок
И мармеладовую мышку!
Но ты, как видно, равнодушна
К усладам тела, ведь душа
Болит, дождит, и сердцу скучно,
А голос тела заглуша,
Ты ощущаешь облегченье,
Хотя подобное леченье
Порой болезненней болезни
И уж, конечно, не полезней.
Утешься! Выберешь и ты
Произведенье вкусноты.
Волшебный пумперникель там
Лежит на горке марципана,
Спешит он сам прильнуть к устам,
Похожим на цветок тюльпана.
«Я твой! Возьми меня скорее!
Я свеж, но скоро отсырею,
Не дай пропасть такому чуду,
Проверь, каким на вкус я буду!» -
Так заклинал тебя в ту ночь
Твой пумперникель говорящий.
С начинкою чудотворящей
Один он мог тебе помочь.
Просил при всех себя не есть,
А только в собственной постели,
Чтоб целиком его не ели,
Хранили, как девица – честь.
И ты взяла его с собою,
Снесла в постылую постель,
Где сто мучительных недель
Ты не сдавалась снам без бою.
Здесь, пумперникеля вкусив,
Без чувств упала и забылась,
Не помню, что тебе приснилось,
Но сон был сказочно красив.
А пумперникель на подушке
Отращивал себе бочок,
Чтоб целым быть, когда к подружке
Прибудет Серенький Волчок.
Так ночи стали проноситься
В блаженном сне, вдали от горя,
И ропот мыслей в рокот моря
Переродился. Волны ситца
Несли тебя с кроватью вместе
На Берег Сладких Одеял,
И всяк мечтал, кто там бывал,
Навек остаться в этом месте.
Там о любви неразделённой,
О зависти неутолённой,
О чести, втоптанной в навоз,
О мириадах хрупких слёз,
О всех талантах позабытых,
О бриллиантах не отрытых,
О дружбе, стёртой на века,
Тому, кто хуже червяка
Живёт во тьме своей печали
Дозволено не вспоминать.
И лоб в морщины не сминать,
И не кричать, чтоб все молчали
Про бой, проигранный тобой,
Ты можешь в этом королевстве.
Тревога здесь трубит отбой.
И Солнце – тёплое, как в детстве.
Усни – и Будущее вновь
Забрезжит где-то впереди,
И долгожданная любовь
Гнездо души разбередит.
Усни – и прошлое простишь,
И воспаришь, и воспоёшь!
Гляди – летишь! Гляди – свистишь,
Как дрозд! Волнуясь, словно дрожь,
По небу хлопая крылами,
Пройдёшься павою такой,
Что весь наш мир с его делами
Застынет под твоей рукой –
Хлеба в печах заиндевеют,
В фонтанах высохнет вода,
И там, где нынче ветры веют,
Заглохнет воздух навсегда!
Такие чувства пробужденье
Тебе дарило каждый день,
Сползала, как мантилья, тень
С лица и с сердца. Наслажденье
Сулило утро! Свежесть, сила
Освобождающего сна,
Как всемогущая весна
Звала цвести! Но всё гасила
Обыденность остывших дней,
Обыкновенность в одиночку
Сидеть, писать за строчкой строчку
До воспаления огней
В окне забытом и забитом,
Плющом и розами увитом,
Заросшем по уши до крыши,
Чтоб внешний мир казался тише.
Твоя любовь не торопилась
Найти тебя и пробудить –
Твоя надежда мухой билась,
Стекло отчаявшись пробить.
И только сон тебе отрада!
Волшебный пумперникель был
Единственный источник сил,
Источник сладостного яда.
Ты с каждым днём спала всё дольше,
Кусок откусывала больше,
И нарастить, как прежде, бок
Наш пумперникель уж не мог.
Последний, маленький кусочек,
Глотая слёзы, съела ты.
Поспать полчасика, часочек –
Вот был предел твоей мечты!
Последней каплей это стало,
И тело следом за душой
Из мира малого в большой
Летит, а там уж Солнце встало,
И пряничные города.
Палит приветственная пушка,
Резные дверцы, как ракушка,
Сжимают створки – навсегда.
Холодея от счастья утолённого вдохновения, Алтея поставила точку и нашла интересным, что ни один поэт прошлого не додумался писать прямо у музы на коленке. Или нам просто не всё известно? Ох, как бы ещё поскорее проиллюстрировать текст в средневековом стиле! Поместим рядом с интервью, и актриса просто не сумеет пройти мимо – тут-то её воспитательный эффект и накроет!
Художница обрадованно засмеялась. Это совпало с финальными титрами заунывного фильма, и многие нездоровые лица повернулись посмотреть, кто там гогочет в полумраке невежества. Радий отразил их атаку одной ослепительной улыбкой, а его золотая канарейка, похоже, даже не заметила общественного недовольства. Во весь неохватный экран появился дикий логотип её вымышленной кинокомпании – цветок укропа. Закашлявшийся зал затих вновь.
В насыщенном мраке напыщенная публика приготовилась к новому испытанию искусством, а получила клоунаду в исполнении худосочного стилиста и трёх поросят – наследниц Мисс Пигги. Поначалу среди зрителей веселья не было, так как не было команды. Вскоре раздались отдельные хмыканья, заменявшие фразу: «Я не понимаю такого юмора, но я посмеюсь над вами свысока». И только под конец толпа синефилов позволила себе эмоционально влиться в компанию легкомысленных модниц, оккупировавших экран.
Аплодисменты ещё не смолкли, когда цветок-логотип появился вторично. Сердце Алтеи расцвело предвкушением лучших минут жизни – и оно, как всегда, не обмануло.
Это были лучшие, самые-самые лучшие, бесконечно прекрасные и такие короткие пятнадцать минут! Чёрно-белые полунамёки недоэтюдов сцеплялись одними кончиками пальцев, держась только за гибкий каркас музыки. Словно канатоходцы, кадры упруго качались и потешно семенили, рискованно балансировали и вспыхивали, застыв. Автор был счастлив. Когда чудеса неожиданно кончились, а круглые лампочки неохотно пробудились в гнёздах на потолке, впечатлённая Алтея медленно повернулась к Радию и в его потрясённых глазах увидела отражение своего перехлёстывающего восторга. Они целовались, как целуются флаги на ветру, с громким звуком, гордостью и восхищением! С солнцем жизни во влажной упругости и с широко открытыми глазами, в которых шаровые молнии гудели громче, чем аплодировал зал.
- Я как-то уже привык к твоей сногсшибательной графике, но к движущимся картинкам привыкну нескоро! – произнёс Радий, когда обрёл дар речи.
Алтея ответила только улыбкой – она прислушивалась к хору, исполнявшему в готической глубине её души «Ангельский хлеб».
Толпа повалила голосовать за фильмы, и тут же организаторы столкнулись с очередной проблемой – не оказалось урн для двух последних картин, а ведь именно в их поддержку собирались отдать свои билеты возмущённые зрители. Только Танюха-Два-Уха демонстративно процокала на скользких каблуках к урне самого усыпляющего фильма. Разумеется, он ей вовсе не понравился (Танюхе, между прочим, хуже всех спалось на нём!), но жизнь злодеек-завистниц тем и отличается от Жизни, что приходится делать вещи, с которыми сама же в корне не согласна. Тем не менее, приз зрительских симпатий решено было вручить автору поэтической пятнадцатиминутки с размытым сюжетом, едва отражённом в лужах чёрно-белого чая, который без конца пила главная героиня, сильно напоминающая режиссёра.
Когда Алтея поднялась на сцену, в кулисах она увидела прибывшую Милу Йовович, готовую выйти через пять минут. Неужели удастся взять интервью для Брониславы? Модель вынесла фарфоровый кубок, который уже переливался в руках Алтеи несколько часов назад, и все зрители отметили, насколько невыигрышно смотрится худая и плоская фигура победительницы конкурса красоты рядом с другой победительницей, на две головы ниже и на тонну изюма харизматичнее. Как только модель оставила режиссёра наедине с микрофоном и публикой, сцена огласилась бранными криками - нежданная Танюха набросилась на дальнюю родственницу, припомнив технику ближнего боя и все свои обиды.
- Не давайте ей приз зрительских симпатий! Я зритель, и я против! Она не вызывает никакой симпатии! А вазочку эту она сама притащила! Я могу доказать! У меня целая куча доказательств! Она даже оделась и покрасилась в такие же цвета!
Радий пробирался вдоль ряда, одновременно делая три дела - наступая всем на ноги, извиняясь и рассчитывая, как джентльмену повежливей оттащить даму, напавшую на другую даму. Алтея тоже трудилась в трёх направлениях – прикрывала фарфоровый приз, страшно визжала и уворачивалась от попыток Танюхи разорвать скользкое золотое платье, которое её так нервировало. Она бы ещё и отпинывалась от дорогой родственницы, если бы не боялась сверзнуться с каблуков и разбить драгоценность. Когда Танюху вынесли из зала, телохранители Милы Йовович уже несли звезду в противоположном направлении, испугавшись террористической угрозы. Они спрятались вместе с ней в шкафу для швабр и тем самым лишили Алтею возможности порадовать редактора. Но фиолетовой шатенке с растрёпанными локонами всё равно было не до интервью. Тяжело дыша, но улыбаясь во весь рот, она демонстрировала невредимый кубок Радию, который прийти на помощь не успел, зато успел упасть на ступеньках, проткнуть шипами шарики, украшавшие сцену, схватиться за провод, опрокинуть микрофон и на четвереньках доползти до той, что ждала спасения.
- Я спасла её, - поглаживая награду, сказала Алтея. – Можешь забрать себе.
- Не нравится? – с удивлением и обидой спросил, отряхиваясь, фарфоровый магнат.
- Если б эту прелесть мне не было жалко, было бы, чем отбиваться. Но ты упомянул, что копию сделать не успели. Единственный экземпляр должен храниться у тебя.
Ей-то всё равно ставить приз было некуда. И она, и он явственно ощутили это. Погрустневший Радий согласился забрать кубок, с которым действительно не хотел расставаться. Быть может, победительница пожелает навещать свой приз? Она же до сих пор ни разу не была у него дома!
Ему удалось уговорить её лишь однажды, но в тот день, как ни фантастично звучит, фанатка Эллен Фон Унверт встретила на улице своего кумира. Следующий раз откладывался и перекладывался, в итоге пришлось рисковать в лофте Брониславы – а всё почему? Алтея боялась сломать своё представление о любимом. Боялась найти то, что находилось всегда и у всех, - женские вещи в ванной, женские волосы на подушке, женские убеждения в голове. Она искренне верила – но верила лишь тому Радию, который появлялся на улице, нацепив кеды, дизайнерскую одежду и маску приличия. Каков он в трусах и тапках, с кем он в трусах и тапках – ни в коем случае не надо выяснять. Быть может, в девятнадцатом веке люди разводились реже именно потому, что выходили из своих комнат при полном параде даже к завтраку, учились раздельно, детей поручали не друг другу, а бонне.... Какого чёрта Алтее вздумалось думать об идеальном браке? Она, как святой Иоанн, всем открыта, но всегда одна. Это закон, и ничего не изменишь. Надо ли? Многие мечтают провести хотя бы один вот такой ураганный вечер с брюнетом в виниловом шипастом костюме – и надо наслаждаться одним вечером, а за ним, если повезёт, ещё одним. «Эта любовь будет вечной» - пел хор мальчиков во внутреннем склепе готической души Алтеи, затмевая эхо неверия, отталкивающееся от прошлого.
Глава 16. ЛИЛИЯ ИЛИ НЕ Я
Когда Бронислава узнала, что Мила Йовович чуть не попала в сети, она чуть не разревелась, а Лилия – чуть не расцеловала телефон, потому что ей брать интервью у звезды совершенно не хотелось. Глава издательского дома «Золотой Век» был прав, посылая её разговаривать лишь с противоположным полом. Он, осознанно или бессознательно, ухватил суть этой неплохой интервьюерши и использовал только сильную её сторону. Он так делал со всеми, научил тому же свою дочь, поэтому Алтея работала у неё и иллюстратором, и автором текстов, и переводчицей, и штатным рифмоплётом – столько у неё было сильных сторон. Теперь ещё обнаружился талант снимать умопомрачительное видео простейшей фотокамерой....
Бронислава была беспомощна перед талантами Алтеи, которые рано или поздно должны были вынести её за орбиту звенящего стеклом лофта. Паника овладела ею, как только она поняла, на ком держится «Лучший друг девушки», и что с ним станется, если земная ось вздумает уйти в кино. Найти другого автора-иллюстратора в кратчайшие сроки было невозможно, а закрыть проект – самоубийственно. Слишком привыкла глава «редакции» переписываться с читателями. Слишком далеко отступили её обычные приступы паники. Слишком не хотелось вновь подпускать эту армию к стенам, потому что они рушились, о да, рушились каждую ночь тогда, прежде, до увлекательной игры в глянец, до писем читателей, до фотосессий.... В последний раз, впрочем, ей пришлось самой себя снимать – макияж уже был сделан, а коллеги не вовремя взбунтовались!
Длинноногой блондинке с диснеевскими глазами нравилось показываться камере с лучшей стороны. Со стороны, лучшей, чем реальность. И нравилось, когда читательницы верят в эту лучшесть, закрывая глаза на обман, разорение и болезнь отца. Закрывая глаза Брониславе. Но читательницы хотели читать, а значит, хотели Алтею. То, что выходило из-под пера Капитолины Лоцман и Надежды Начальной (единых в лице редактора), не пользовалось большим успехом. Бронислава даже подумывала о курсах писательского мастерства, однако её останавливала перспектива за собственные деньги просиживать дизайнерские штаны среди безграмотных неудачников. Оставалось одно – убедить надёжу-автора в том, что лучше места не сыскать, а если и сыскать, то такого бесцветного художника и многословного эссеиста туда точно не возьмут. Классический приём худшей половины человечества! Но если на войне и в любви все средства хороши, то почему бы не применить в работе освоенное на этих полях психологическое оружие?
И нельзя ведь сказать, что Бронислава плела всё это в виде интриг. О, нет, она любила свою лучшую находку, как любила всех её предшественниц и предшественников. Она была мила и совсем-совсем ничего не сказала насчёт вечера, который лучшая подруга провела с Радием тайно от неё, да к тому же на церемонии, о которой она прожужжала всем уши (имя лакомого брюнета она вообще не произносила после серьёзного разговора со своей собственнической гранью, который слегка выбил её за грань истерики).
- Не обижайся, - хлопала золотыми ресницами Алтея. – Мне он сказал, что мы идём в кино, иначе я бы упросила взять тебя вместо меня.
- Тогда бы ты не спасла от скуки целый зал, и приз зрительских симпатий не получила бы.
- Не получила бы от Танюхи! – продолжила логическую цепочку награждённая.
- А, да, насчёт Танюхи! - спохватилась Бронислава, пододвигая ноутбук.
В сети уже горячо обсуждалась история о том, как пресыщенная развратом любовница бандита (гладко выбритого, зато с шипами на плечах) за огромную взятку впихнула в программу вечера целых два абсолютно бессмысленных фильма и ухитрилась сама себе за них вручить приз. Бесчестность, царящая на фестивале, оскорбила звезду вселенского масштаба Милу Йовович и сподвигла покинуть церемонию, не дожидаясь обещанного приза за вклад в киноискусство. С особой радостью указывалось на то, что самозваная режиссёрша основала журнал «Лучший друг девушки», который никак не может выйти в свет.
- На сайте сумасшедший приток посетителей! – защёлкала кнопками блондинка. – Вот посмотри, одни уверяют, что тонкий знаток музыки Свиридова не может якшаться с бандитом, а другие им напоминают, что некоторые известные дирижёры дважды попадают под суд за надругательство над мальчиками, но это им никак не мешает выступать на канале «Культура» с духовным и классическим репертуаром!
- Хоть кто-нибудь там пишет, что Радий – не бандит?
- Аааммммм.... Нет, но ты можешь написать об этом сама.
Художница воздела над клавиатурой руки. Её пальцы засновали в воздухе, будто паучьи ножки, и было похоже, что мысли перекатываются между ними, как стеклянные шарики у фокусника. В тот миг, когда удачная фраза была почти схвачена за хвост, Бронислава растопырила руки между детски-тоненькими пальчиками Алтеи и безразмерным миром интернета.
- Стой. Давай позже. Пусть пообсуждают подольше.
- Ты представляешь, во что превратится репутация Радия? – закричала его верная возлюбленная.
Та часть личности, с которой Бронислава не успела договориться, намекнула, что он и не заслуживает хорошей репутации, если приглашает на кинофестиваль не тех, кого надо. Подумаешь, не знал, кому больше хочется! Джентльмен должен угадывать желания дамы без слов!
Пока у биполярной блондинки имела место внутренняя ссора, двухцветная шатенка бойко стучала по кнопкам, водружая на место нимб своего ангела с шипами.
Ангел тут же прочёл, набрал любимый номер, вспомнил об опасной близости Брониславы и выбрал из телефонной книги совсем другое имя. Мужское.
Мужской голос осветил и трубку Лилии – но то был всего лишь автоответчик. Обретённый каштановый цвет волос ничуть не помог обрести то сияние, какое отличало офиолеченную шатенку в разгар романа с Радием. Эмиль вместо того, чтобы с оперным заламываньем рук вопрошать, ради кого красится прекрасная ветреница, сложив ручки на коленках, ждал не то финала, не то полуфинала, не то одной шестнадцатой отбора к чемпионату мира.
В ситуациях мученического бессилия Лилию выручал телефон. Сжимая в руках пусть даже такое оружие, обретаешь уверенность, а если ещё и можешь с кем-то поговорить, куда-то перенестись, как-то отвлечься, то вообще оживаешь. Но ночью особо не раззвонишься, а хочется – именно ночью.
Лилия заглянула в комнату, где дремал у телевизора Эмиль, молодой старик с обманчивой внешностью. А разве не этого хотелось, не стабильности, не предсказуемости, не верности? Так вот она, получи и распишись, верность, не требующая доказательств. Твой блондин в твоём кресле посреди снятой тобой квартирой. Отчего же кажется, будто это всё не твоё? Оттого, что Лилия чужая. Лилия и её журналы. Надо было сразу признать – человек, не оценивший коллекцию, не поймёт коллекционера.
А может, ещё раз перекраситься? Стать блондинкой наконец? Блондинка! Точно! Совсем забыла! Лилия достала купленную накануне репродукцию, развернула рулон, принялась вешать на стену и сломала первую же кнопку, а палец сразу побелел. Что за жизнь? Приходится вешать всё самой, хотя рядом есть руки, предназначенные для труда!
Первый, кто согласился называться близким, был далеко, на футбольном поле, и звать – не дозовёшься. Если только не стрясётся чудо или рекламная пауза. Невидимый владыка эфира посмотрел на часы, и посреди зелени поля разверзлись громогласные хляби, забегали автомобили, зашипела пивная пена, хмурый Эмиль эмигрировал из Бразилии на кухню. Лилия расцвела. Игра была настолько безнадёжна, что он даже дольше отведённого занимался постоянно ломающимися кнопками. Наконец податливые места в стене были найдены, кнопки кончились, и три из них ненадёжно, но хоть как-то скрепили вертикальную твердь с глянцевитой бумагой, стремившейся снова свернуться в уют рулона. Лилия, обрадованная успехом, принялась пересказывать то, что узнала у продавца, когда брала репродукцию.
- Ты понимаешь, такой красивой Москвы не было в то время, и машина, конечно, стояла на месте (скорее всего, во дворе), но Пименов посадил туда свою жену и решил написать радостную картину, потому что сидел без заказов. Представь себе, своими руками привлёк удачу, заказы повалили валом!
- Ты на кого намекаешь? – спросил блондин, не отрывая взгляда от блондинки за рулём.
- Я? Ни на кого, - удивилась брюнетка, превращённая в шатенку.
- Ну вот эта твоя забавная история, она же с намёком.
- Просто история о том, что надо держаться красоты. Надо иногда приукрашивать жизнь, чтобы она стала лучше.... Я не то говорю, да?
- Ещё немного, и ты скажешь непоправимое.
- О чём? – испугалась Лилия.
- О том, что ты всю жизнь стараешься приукрасить наши отношения. Притворяешься. Имитируешь. Так ведь? Вот видишь, я сам сказал непоправимое.
Пока обвиняемая искала подходящий ответ, покрасневшие глаза блондина вернулись к голубоватой прозрачности, а их обладатель – к телевизору. Лилия услышала, как он случайно переключил канал, и по квартире разлилась симфония Бетховена. Через секунды её прервали крики трёх комментаторов, но заноза осталась – надо было во что бы то ни стало вспомнить номер знакомой-презнакомой музыки, и не получалось. Никак. Лилия, пять лет назад ты дала бы верный ответ (7) даже глубокой ночью, и вот теперь ты стоишь посреди ночи, ждёшь, когда кончится футбол за стенкой, а за этим ожиданием, за тонкой стенкой этого ожидания есть и другое – ты ждёшь, когда кончится жизнь. Ты веришь в реинкарнацию больше, чем индийские йоги (кто они?), и нужна тебе новая жизнь больше, чем всем остальным существам в эту минуту.
Лилия закрыла глаза перед репродукцией, открыла и вновь закрыла уже в постели.
Было утро. Она встала и пошла – из комнаты с безликими стенами, с безликой постелью, с безликим светом. Такой же безликий, бездвижный, беззвучный спал тот, кого она когда-то знала. Она молчаливо с ним попрощалась и закрыла дверь.
Она нашла чёрный асфальт с чешуйками, блестящими от раннего пота бегунов, и ступила на неё мягкой подошвой, пружинно вдавив в резину пальцы. Было утро. Холодная атмосфера больше не давила на ртуть позвоночного столба с силой в 747 миллилитров. Вокруг лежал простор. И внутри было просторно. Она побежала. Она не убегала, а бегала по утрам. Есть большая разница.
На углу кафе. Круглое блюдце-нло с непроснувшимися столиками, покрытыми тонкой помадкой росы. Застывшая чашка капуччино в дремлющей руке официантки. Зависший в воздухе пейзаж нереальной яркости, подсвеченный миллиардами сверкающих капелек.
Официантка посмотрела на неё.
- Я ушла, - сказала та, которая ушла. – И мне немножко кажется, что сегодня я научусь летать.
Официантка с видом знатока прищурилась на матово-серую поверхность облаков.
- Нелётная погода.
- Зато давления никакого! Небо меня прямо притягивает.
- Банально.
- Банально. А раньше небо падало на меня, и это тоже было банально. Огромные обломки облаков обрушивались, оглушали меня, я задыхалась в клочьях ветра и не слышала собственного крика.
- Каждую ночь.
- Каждую ночь, как только под фонарём проходил человек с бегущей впереди тенью, словно на поводке.
- Каждую ночь, как только гас круглый фонарь.
- Каждую ночь. Когда гас фонарь, и трава прятала шорохи в длинные рукава. Мне не было страшно. Мне было очень больно, а боль для того и придумана, чтобы хоть как-то заглушить страх. Только с тех пор моё сердце стало совсем-совсем чёрным. Это меня слегка тревожит.
- Чёрное сердце прекрасно отчищается свежими слезами и травой.
- Я больше не буду плакать.
Официантка налила ей капуччино с пивною пеною морскою. Она молчала, но это молчание не стояло отчуждённо между ними – оно притихло в открытом окне, неслышно выветриваясь в прохладное и безвоздушное пространство, космическое по своей красоте. Было утро. Она вспомнила рекламу в метро – чёрным по белому – бог есть. Просто он потерял могущество и разбогател. Я вышла. Я так хочу войти с тобой во тьму. Разыскать новое слово, которым смогу называть тебя, ибо имя твоё осквернено, как оскорблены уже почти все слова – о, их осталось так мало! Пока я держала тебя за руку, я не нуждалась в твоём имени, а теперь мне ведь нужно каким-то образом вызвать тебя из мрака, нащупать твои пальцы, почувствовать твою кожу. Мы не пойдём к свету, свет меня больше не манит, я была там и знаю теперь – там ничего нет. Даже Солнце пустое внутри. Но должно же быть что-то ещё, что-то чище света и утешительнее тьмы. Только где твоя рука, и где выход туда?
- Заходишь или как?
- Я жду автобуса.
- А я кто?
- Мне нужен....
- Знаю, знаю, я за него.
- Но у вас другой номер.
- Зато маршрут тот же.
- Как это может быть?
- Дорога-то одна. Так ты садишься?
Дверь плавно перекатилась, закрывая собой проём за спиной. Она знала, куда её увозили все прежние автобусы, она выучила дорогу наизусть, но надеялась, что на этот раз. Она всё ещё стояла в головах пустого салона. Водила не обращал на неё никакого внимания – он трепался с кем-то, почти не глядя на дорогу. Она села на приборную панель и на очередной развилке кончиками пальцев подтолкнула руль к правильному решению. В окнах сверкнуло заходящее солнце. Ехали на закат. Радиоволны танцевали диско, раскручивая пыль пустынной долины, расстилавшейся впереди.
- Это не тебя разыскивают? – подмигнул водила.
- Вряд ли. А какие приметы?
- Да как обычно – разбитое сердце, загубленная юность, поруганная честь....
Взгляд водилы спустился по складкам белой футболки, обозначающим изгибы тела.
- Хотя я сейчас присмотрелся – ничего общего.
- Она похожа на Аву Гарднер, - сказал тот, с которым он трепался до.
В его устах это звучало как разоблачение. Она разоблачилась. Смяла через голову белый хлопок, скомкала в руках. В трусах осталась непорочной. Со спиной дейнековского лётчика. Долго завязывала футболку на голове, уставясь одним локтем на водилу, а другим – на его попутчика, прыгая взглядом с того на другого и неуклюже приоткрывая рот для смеха, сдавленного усилием удержать спадающую ткань. В конце концов устала и снова надела футболку. Нажала от нечего делать кнопку «stop» и выскочила в розовый вечерний воздух. Автобус проскользнул мимо шелестящего асфальта, оставив над его чёрным шёлком газовый шлейф. Её позвали, и она пошла. Она и раньше слышала этот зов, но её убедили, что это просто шум в ушах, а теперь все чувства подтверждали – рядом, совсем близко, может, уже за следующим холмом. Он ждёт, он набирает полную грудь солёного воздуха, чтобы выплеснуть все годы молчания, а потому надо бежать, подпрыгивая на медленных пружинных подошвах и зависая в длинноногих стропилах теней, выгибая вперёд позвоночник и отталкиваясь согнутыми руками от упругой прохлады, царящей вокруг.
- И это действительно был он?
- Не скажу. Если это был он, то для описания нашей встречи слова слишком тяжелы и неповоротливы во рту. Ну, а если нет, так было бы глупо признаться. Наше общество почему-то требует ото всех непременного достижения целей, безграничного счастья и самодовольства.
- Разве все могут....
- Все могут притвориться, этого достаточно.
Достаточно сказать – она бежала к Океану.
Глаза открываются. Это был сон, теперь Лилия распознала его, объёмного, полноцветного обманщика. Почти вечность во сне, почти привыкла, но однажды утром вопреки привычке началась реальность. Эта реальность толкала прочь из постели, и Лилия точно, как во сне, встала, произвела несовместимые со здравым смыслом манипуляции, не оглядываясь, проскользнула к двери, зацепила рукой свою одежду, сброшенную, кажется, полгода назад, отперла в последний раз заедающий замок – и на этот раз он послушался её беспрекословно. Она больше не боялась захлопнуть дверь и оставить ключи внутри, ей больше не надо будет бросать камешки в окошко Эмилю, не надо будет ждать за углом, пока пройдёт приставучий сосед, потому что она возвращается к себе домой. Жить у себя. В себе.
А домочадцы встретили неласково, и на кровати Лилии уже возвышалась пирамида из каких-то вскрытых и перевёрнутых книжек, пустого ящика для белья и самого белья, разбросанного рядом. Она схватилась за край покрывала и резко дёрнула, как делают трюкачи со скатертями, нагруженными неподвижным хрусталём, но цель фокуса состояла в том, чтобы свалить вавилоны на пол и улечься на их место, точнее, на её место, да, на её законное место, хотя и было Лилии сказано, что она должна сама о себе заботиться, раз уж она такая взрослая и доросла до того, что изменила собственной семье с посторонним самцом.
Лилия улеглась под покрывало, накрылась с головой и попробовала заказать дополнительную порцию сна, где выглядела Авой Гарднер, но говорила, как поэт. Искусство засыпать оказалось утерянным в эпоху Эмиля. Часто отдых заменяли телефонные звонки или молчаливое ожидание перед выключенным телевизором, а в последнее время ещё и ссоры. Почему всегда ночью? Внезапно перед Лилией разверзлась пропасть, в которую голубоглазый блондин тянул её, ухмыляясь соблазнительно и лукаво. В одно мгновение из открывшегося почтового ящика высыпалось всё, что не дошло вовремя, что скапливалось в ушах, но не достигало мозга, выстланного розовым плюшем и вращающегося в черепной коробке, подобно леденцовой планете, под карусельную музыку эйфории.
Неужели Лилия – обманута? Какое старомодное слово, не может же быть, чтобы оно относилось к ней, такой образованной и самостоятельной барышне? И как так вышло, что её обманули, не сказав ни слова лжи? Кого теперь винить? «Строить отношения» это всё равно, что смотреть фильм без перевода, придумывая собственный сюжет. Авторы не виноваты, если какая-то глупая зрительница приняла гнома-ворчуна за принца в изгнании, а свёрток с бомбой – за хрустальную туфельку. Но скажите на милость, драгоценные яйценосные особи, зачем вы кладёте адскую машину в обувную коробку?!
Глава 17. DON’T THROW ME AWAY! USE ME AGAIN!
Лилия нашла в себе силы съесть 520 граммов фисташкового мороженого, такого свеженького и рыхлого, в зелёную полоску, словно буфет из каталога, а пока ела, всё раздумывала – хорошо бы было, если бы до рождения показывалась вся будущая жизнь, и давалось бы право выбора. Вот, к примеру, трава – она может долго сидеть под землёй, пока не решит, что пришло благоприятное время вылезать. Может, и мы так могли бы.... Очередная ложка холодненького мороженца охладила фантазию. Что за придумки? Знать заранее! Аха, кто б тогда вылез?! Все бы сидели по животикам и не торопились. Эмиль уж точно бы не хотел дожить до того дня, когда Лилия оставит его с растекающимся красным пятном на подушке, а сама сбежит, прихватив телефон, как типичная героиня криминальной хроники. Вспомнив эту картинку, Лилия хрюкнула, и огромный айсберг нырнул в её горло, но на этот раз обошлось без жертв.
Родителям, конечно, ничего говорить не стала, хотя мать усиленно интересовалась, всё ли в порядке с почти что зятем, а то ей уже поднадоело ходить в почти что тёщах. Лилия увернулась и от вопроса, и от ножниц, снова преследовавших чёлку. Может, надо было напроситься к Брониславе? Второй диван пустует, а дизайнерские вещи пустовать не должны! Однако сначала было бы умнее прощупать почву, то бишь в гости сходить с беззаботным видом. И рассказать какую-то незначительную часть правды.
Ещё до того, как Лилия успела поделиться с Алтеей и Брониславой точно отмеренной «незначительной частью», огромная страшная правда раздалась в гостиной без приглашения. Хозяйка лофта уже и забыла, что до переезда на съёмную квартиру Лилия круглосуточно находилась под родительским колпаком - зато мать сбежавшей невесты не забыла домашний телефон Брониславы.
- Беда-то какая! - пищала трубка в ухо блондинке. – Ты себе не представляешь, что она сделала с несчастным Эмилем!!!!
Родители уже всё знают. Но откуда? Не мог же Эмиль выйти из дома и позвонить им с жалобами на преступного отпрыска?
- Так что же ты сделала с несчастным Эмилем? – грозно повернулась Бронислава. – Я не разобрала ни слова.
- Не судите меня! Вам не понять, что такое жизнь с занудой! Я же нижние ресницы перестала красить, потому что всегда была готова к слезам!
- Бросила бы его, - одновременно сказали подруги.
- Я не могла, я всегда с ошибкой писала «не замужем», хотелось это исправить, - шутила без улыбки Лилия. - Но мне сегодня приснился удивительный сон, и он сподвиг меня.... Ой, и не спрашивайте лучше! Я его покрасила.
- Целиком? – обрадовалась художница.
- Нет, только голову, пока он спал. Помнишь, мы перекрашивали твою соседку? Она не сразу поняла, что это такое ползёт по волосам, вот тогда мне и пришла в голову мысль осчастливить Эмиля. Он такой консерватор в этих вопросах! И очень дорожит репутацией в кругах бабушек на лавочках.
- Серьёзно? – хмыкнула Алтея.
- Серьёзней не бывает, здоровается со всеми, знаком с почтальоном и уборщицей, у всех на хорошем счету. Красные волосы при его внешности вообще не смотрятся, а тут ещё ругани не оберёшься. Супер.
- Какая ты коварная мстительница! – восхитилась Бронислава.
Заметив азартный блеск в её глазах, Лилия удержалась от откровенного признания. Ей только-то и надо было, чтобы бывший возлюбленный подольше посидел в квартире без телефона. Чтобы просто не беспокоил её у родителей. Чтобы родителей не беспокоил. Чтобы отлежаться в детской комнате и поднабраться сил перед чередой новых боёв. Не вышло....
Отлежаться предложила Бронислава. Она тоже пересчитала диваны и нашла один лишний. В отличие от Лилии, атмосфера студенческого общежития напоминала ей молодёжные комедии – так как она никогда не пробовала на собственной изящной шкуре прелестей общего санузла. Если бы наивная блондинка прочла мысли Алтеи, её «взрослое я» отшлёпало бы «я детское» за такое приглашение, потому что переизбыток соседок толкал любовницу Радия прямиком в объятия его мягкой кровати с приспособлениями для жёсткого секса. Но две грани одной личности молчали хором с десятком других граней, потому что втроём было весело.
Как известно, рассказывая о событии, мы переживаем его заново. На этом основывалась страсть Алтеи забрасывать искушённую в любви Лилию подробностями встреч с Радием. Действительно интересно – сидишь в одежде, пьёшь чай с подружкой, а на самом деле всеми пятью чувствами находишься под движущимся взад-вперёд горячим телом неутомимого брюнета! Двойное наслаждение, мммм.... Но обсуждать утомимых, недалёких, толстопятых, заносчивых, педантичных самцов – тоже удовольствие. Блюдо из другого меню, зато полезное для здоровья, как всё смешное. Обсмеять приглаженного и уложенного Эмиля – даа, за это дома у Лилии по головке бы не погладили! Но она наконец доросла до смеха обличительного и облегчительного, смеха-освободителя, смеха подружечьего, общего и секретного. Высвечивающий обидчика, он противоположен подлому уличному гоготу в спину. Бесплатный и спонтанный, он отличен от телевизионного отредактированного юмора. Захватывающий, как шаманское священнодейство, он может длиться до утра, а если в компании найдётся какая-нибудь Алтея, то и после того, как все смешинки улягутся, он будет отражаться на улыбающемся лице светом ноутбука час или два.
На следующий день порозовевшая и похорошевшая Лилия нашла коллегу крепчайшим образом спящей, а компьютер – стоящим на столике с запиской в зубах. Алтея просила не будить, а тихонечко прочитать её новый рассказ где-нибудь подальше, откуда не слышно взрывов хохота, на которые автор весьма рассчитывал. Лилия с Брониславой бесшумно достали овсяные хлопья из холодильника, отключённого по экологическим причинам, и закрылись с ноутбуком наверху. Вот, что ждало их:
ДОМОХОЗЯЙКА-ОБОРОТЕНЬ
Доктор, вы только не подумайте, что это я сумасшедший! Я к вам пришёл из-за жены. Точнее, из-за того существа, которое считал своей женой. До свадьбы она не признавалась, только подмигивала, знаете, загадочно так, всё намекала насчёт какого-то сюрприза и скрытых достоинств. Я надеялся, она окажется богатой. Знаете, как бывает в сериалах, когда миллионер притворяется нищим, чтобы проверить чувства.... С чего вы взяли, что я смотрю сериалы? Я просто мимо проходил, а телевизор был включен.... Нет, она тоже не смотрела. Теперь-то я уже думаю, что это был первый признак, надо было забеспокоиться, хотя бы программу в руки взять, поглядеть, что она там подчёркивает, а мне всё не до того было. Это я уже опосля сообразил. После свадьбы, в смысле. Насчёт свадьбы вам рассказать? Пожалуйста – с её стороны все непьющие, папаня пришибленный, маманя в очках, вроде училки, и друзья невесты, такие же оборотни. Всё никак не могли припомнить, где они с ней познакомились. Это тёща их подговорила молчать до поры до времени, она боялась вообще никогда замуж не выдать дочечку с таким-то приданым, да на их счастье я попался. У меня имеется три больших плюса – во-первых, я мужик хоть куда, во-вторых, ценный электрик, а в-третьих, непроходимый дурак. Предупреждали меня, ещё когда я только на свиданки бегал, говорили, что видели её в таких же окулярах, какие ейная маманя носит, а я тогда подумал: не она это, обознались. Позже, когда уже своими глазами увидел, ну, то есть, в первую брачную ночь, я несильно испугался. Не сообразил тогда, откуда да почему. Просто так ведь люди очки не нацепляют. Потом второй звоночек, это уж она вещи свои перевозила. Вещи! Да не было у ней никаких вещей, вот что! Книжки только. А у людей – как? То есть, у настоящих людей-то? Тапочки-сервизы. Мы же из той посуды ели, что нам на свадьбу подарили, - двадцать блюдечек с голубой каёмочкой плюс супница. Вот, кстати, с того первого ужина всё и началось. Тарелки-то она поставила, а я решил в честь такого праздника свечи достать, ну, чтоб как в сериалах у богатых.... Да я ж вам сказал уже, что сериалы эти не смотрю и не перевариваю, так что спрашивайте только по вашей медицинской части и только про жену мою, а то в моей голове ещё начнёте копаться.... Продолжать-то могу? В общем, заходит она и первым делом на свечки зыркает. Не подходят, видите ли, к случаю! У нас свадьба, а на столе с десяток Дедморозов, полгода в шкафу пропылившихся. Не понимает, значит, романтики-то. Ну, стукни по столу кулаком, ну, покричи маленько, так нет же – у ней лицо вот так вот вытянулось, глаза заблестели страшно, и молвила она человеческим голосом.... Чего-то там такое заковыристое, забыл, но смысл был ясен – у них, вы понимаете, доктор, У НИХ так не принято, но если я сейчас же Дедморозов заменю на розы пепельного оттенка, значит, я ещё не совсем потерян для ихнего сообщества. Выходит, она и меня хотела того.... приобщить! Но я тёртый калач, меня голыми руками не возьмёшь, я уже неделю у мамки скрываюсь, а то жена грозилась кое-каким словам обучить, да ещё рассказывала, что делать надо, чтоб таким же заделаться. Много чего наболтала, она ведь раз пятнадцать мне сущность являла, ей, оказывается, малейшей мелочи хватает, чтоб за старое взяться. Не свечи, так солнце в банке с водой, а иной раз и вовсе песня по радио. Всего не упомнишь за три недели-то, тем более, последнюю неделю я старался, забывал всю эту.... Неделю, говорю, а сам не верю, кажется, месяц прошёл с тех пор у нас случилась последняя капля над «i». Рассказать, что ли? Ну, держитесь за валерьянку, доктор. Повёл я своего оборотня в гости. Дома припадки у ней всё реже случались, да и я попривык – мне-то что? Не кусается и ладно. Только дураком себя чувствовал, так это у меня началось ещё в те годы, когда я резчиком по дереву работал. До того отупел, не поверите, на нож сел и заметил только тогда, когда штаны зашивать пришлось. Хотите шрам покажу? Вы же доктор, вам должно быть интересно.... Ну, как хотите. В общем, снарядил я своё чудовище в гости. Не условились ни о чём заранее, так я потом исстрадался весь – надо было хоть сказать ей, чтоб пасть не разевала. В ней, в пасти-то всё и дело, это ещё маманька ей говорила, для меня, получается, тёща. Видела старушка, как на доченьку поглядывают, вот и старалась советы давать, учила быть, как все. Да только всё равно её вычисляли быстренько. Я потом узнал, что она нигде не задерживалась – в обычную школу ходить не могла, из спортивных секций метлой гнали, на швею-мотористку хотела учиться, так и там указали ей место. А в гостях, вроде, ничего случиться не могло, вот я и не беспокоился. Выпивали мы, как полагается, не сразу заметили, что детишек хозяйских нет. А тут чокнулись, звякнули рюмочки-то, и тишина наступила. Тишина, говорю, жуткая! Хозяева отродясь такой тишины не слыхали. Отродясь – значит, от рождения своих деток непоседливых. Уж они столько всего устраивали, особливо, когда гости приходили, да с бутылочкой. Им, дитям-то, вроде, не нравилось, что родители ихние по-взрослому посидеть хочут. Так вот на этот раз было тихо. Заглядываем мы в дальнюю комнату, а там – она. Жена, то есть, моя, и ребятишки вокруг, рты поразевали, она их своим пакостям учит. Родители, понятно, переполошились – как так, чужая тётка непойми-чему учит, они уши развесили, а родных родителей не слушают, сколько им ни вдалбливай. В общем, с позором мы убрались, и с тех пор я её, чучелу мою, в приличные дома не водил. Так дома и сидела. Чего вы, доктор, спрашиваете? Да какая может быть работа? Во-первых, не бабье это дело, а во-вторых, они, упыри, и сами до работы не охотники, им подавай такие занятия, за которые нормальный-то человек не возьмётся, да подальше от культурного общества. То есть, за прилавком стоять или полы мыть у их не положено – куда уж там, с такой-то головой! Жене моей ещё в детстве, в первом классе училка сказала, чтоб эту свою голову она не смела в педагогический ститут совать, детей портить. А куда деваться – не надоумила, вот и покатилась жёнушка прямой дорогой туда, откудова не возвращаются. Я её и так и эдак перевоспитать пытался, да разве ж можно исправить то, что всю жизнь в ней сидело? Вот и решился я к вам, доктор, заглянуть, вдруг чего посоветуете? Я ведь сам боролся до последнего, а неделю назад, как из гостей вернулись, той же ночью понял – не могу больше. Проснулся один, на часах ровно полночь, на кухне свет сквозь щёлочку. Ну, думаю, поймаю с поличным оборотня. Ко всему был готов, только не к этому. Захожу – она над книгой склонилась, мужиков голых разглядывает. Не сразу меня заметила, видать там было, на что посмотреть-то, а как увидела, улыбнулась так странно и говорит:
- Вот теперь самое время признаться. У меня, у законной жены рабочего парня Миши Молоткова, имеется высшее образование, значок ромбиком и диплом профессора искусствоведенья.
Тут у меня всё на место стало. И закидоны ейные насчёт голых ланпочек в комнатах. И лекции вместо нормальных человеческих скандалов. Понял я также, что зрение она через книги испортила. Через литературу, то есть, а литература для нашего семейства прямо проклятие. Это меня ещё дед поучал. Вот он в школе литературу любил-любил, а она возьми да и роди от него! Так что у меня теперь одна надежда на вас, доктор....
Взрывов смеха не было. Было грустно, потому что слишком похоже на правду. Представительный Эмиль сам оказался оборотнем – успешно писавший в «Золотом Веке» всё обо всём, он осел после увольнения в трясину дневных ток-шоу и сканвордов. Казалось даже, будто без оплаты бывший интервьюер не способен обмениваться простейшими вопросами-ответами. Словарный запас выпускника МГИМО сократился до «отвали, щас пенальти будет» и «опачкии!». А ведь и Лилия могла скатиться к роли с единственной репликой: «Кушать подано»! Сон был прав, вытолкнув её из гнезда, которое никогда бы не стало семейным, но до скрипа в сердце было жаль коллекцию журналов и новенькую репродукцию. Наверное, и то, и другое уже покоится на помойке. Лилия принялась набирать телефонный номер.
- Что ты делаешь? – ужаснулась Бронислава.
- Позвоню отсюда, Алтея просила не будить. Она старалась всю ночь, писала для меня утешительный рассказец....
- Я не об этом. Кому ты звонить собираешься?
- Какая тебе разница? – как можно мягче сказала огорошенная настойчивостью Лилия.
Бронислава отобрала телефон и села на него для надёжности.
- Я тебе не позволю, - отрезала она.
- Но я же не с твоего домашнего звоню, а со своего!
- Тем более. Будет знать, что это ты названиваешь вся в слезах и в раскаянье, как Мария Магдалина.
Лилию с этим персонажем однажды уже сравнила бывшая подруга – она после того и стала бывшей. Эх, Брониславу в данный момент терять нельзя! Ответить бы ей....
- Ещё разобраться надо, кто из нас Мария Магдалина!
- Видимо, тот, кто собирается распустить буйны кудри и молить о прощении.
Натуральная блондинка имела тонкие волосы и втайне завидовала обладательницам пышных локонов. Представляя их страшные грехи, она непременно удобряла картину водорослеобразной шевелюрой, рассыпающейся по плечам. Знала бы она, что Лилия таким же глазом поглядывает на триумфальную причёску Алтеи, только выигравшую от фиолетового акцента.
- Почему ты думаешь, что я буду звонить Эмилю? – наконец догадалась спросить обестелефоненная псевдошатенка.
- А ты не будешь. Я на телефоне сижу, - усмехнулась Бронислава.
- Он тоже всегда думал: если я кому-нибудь звоню, то обязательно с эротическими намереньями. Хоть ты могла бы не навешивать на меня ярлык?!
Лилия спустилась вниз по стеклянной лестнице, но увидела, что телефон в гостиной занят. Радий сразу после церемонии награждения звонил организатору кинофестиваля – и теперь Алтее предлагалось за приличные деньги сочинить декорации к следующему году. С сияющими глазами художница строчила что-то зелёной ручкой в ту самую тетрадку на спиральке, которая была заведена только для журнальных идей. Видимо, предчувствие не обмануло Брониславу – кино вымещало из жизни Алтеи «Лучшего друга девушки».
Лилия решила не мешать и тихо вышла, надев знаменитый зебровый плащ. Сначала она хотела поискать, откуда бы сделать запрещённый звонок (Лилия бесповоротно решила устроиться к рыбообразному политику писать речи). Но на улице свежий ветерок занёс росток желания, и это желание росло по мере приближения к выстроившимся на почте телефонам. Оказавшись с будкой лицом к лицу, Лилия уже не думала звонить выгодному работодателю – дух противоречия разросся до двухметрового дерева, и оно своими ветвями повернуло голову в нужном направлении, а корнями принялось подталкивать ноги, правую, левую, правую, левую. Так, не по собственному желанию, а исключительно наперекор Брониславе, сбежавшая невеста оказалась в своей съёмной квартире на трёх табуретках под потолком.
Она сбросила с антресолей на пол несколько польских журналов - они рассыпались на страницы. Нужен был какой-нибудь комодик, чтобы на него складывать драгоценную коллекцию, не слезая с шатающихся табуреток (как теперь вообще слезть?!), и Лилия поймала себя на мысли, что комодик бы непременно присутствовал, если бы в этой квартире обитали люди, по-настоящему желающие пожениться.
Она в задумчивости оглядывала комнату, не находя, чем заменить уютный комодик, когда вдруг лязгнул замок. Это не было похоже на Эмиля – его ключ сначала как будто прислушивался и шерудил в замке с осторожностью. Воры? Воры! А Лилия в беспомощном положении под самым потолком! Недолго думая, она вскочила на крякнувшие антресоли и попыталась изнутри закрыть дверцы. Судя по шагам, прошлёпавшим и остановившимся, вора озадачила пирамида из стульев. Лилия, в свою очередь, была озадачена тем, что вор-аккуратист надел тапочки. Громыхнули железные стулья, тапочки дошлёпали до порога и вручили таинственные ноги ботинкам. Дверь хлопнула.
Лилия чуть-чуть выглянула – так и есть, пирамида из стульев разобрана, а прыгать слишком высоко, да и подскользнуться можно на разлетевшихся глянцевых страницах. Вокруг столько предметов, в которые лучше не впечатываться!
Через полчаса вор вернулся. К вящему ужасу – не один, а с двумя подельниками. Они сконструировали специальную хваталку из швабры и вешалки, чтобы подцепить крохотную щеколду, служившую одновременно ручкой старенькой дверцы. Лилии не за что было уцепиться изнутри, к тому же она понимала, что вылезать всё равно придётся. Воры могут вытащить её из пыльного склепа! Как же с ними договориться? «Господа грабители....» или нет – «Слышь, чуваки....» - какое обращение выбрать? И почему журналистов этому не учат на практической стилистике?! Судя по растущей полосе света, осталось меньше секунды. Дверца медленно распахнулась, вздрогнула, и Лилия обратилась к воровской банде просто:
- Мама и папа!!
Именно к ним второй раз за день обратился Эмиль, испугавшийся чужака в квартире. В городе, так и не ставшем родным, они оказались самыми близкими людьми, хотя на красные волосы, как и все лавочные старушки, глядели с опаской. Собравшись за чаем, три «грабителя» и та, которую принял за грабителя Эмиль, почувствовали себя одной семьёй. Лилия вспомнила, что тысячу лет назад полюбила пришлого прибалта именно за то, что он отлично влился в среду. Для него, как и для её родителей, Лилия была маленькой девочкой, и они после инцидента с антресолями мягко журили её одинаковыми снисходительными голосами. За красные волосы нагоняй был чуть построже, но тут главным было мнение владельца волос, а он великодушно позволил сфотографировать себя для рекламы, объяснив будущей родне, что дочь таким нечеловеческим образом зарабатывает деньги.
Единственной трудностью в эти мирные часы оказалось то, что Эмиль уже снимался для проекта, притворяясь обесцвеченным.
Помнится, Алтея как-то ухитрялась находить ракурсы, делающие лицо неузнаваемым, да ещё использовала разный макияж, чтобы превратить одну модель в дюжину, но для Лилии это было недостижимо. Она радовалась, если фотография выходила несмазанной, а уж художеств от неё ждать не приходилось.
- Как вообще можно снять красиво, если кожа белая, глаза голубые, а волосы красные? – умаявшись, задалась вопросом фотографиня-любительница.
- Триколор какой-то получается, - хохотнул отец.
Лилию осенило. Потом её окраснило и обелило. Последний кадр должен подчёркивать, что краска для волос выпускается именно в России! Вытащив из шкафа белую простыню, разыскав синий плащ и сняв с себя красную юбку, она поставила смущённо хихикающих родителей держать это всё, стоя в метре друг от друга. Посередине встал Эмиль. Неужели получается? Неужели у Лилии прорезалась фантазия? Ой, супер-супер-супер! К тому же, в дому завёлся модель – не хуже того загорелого монтировщика сцены.... Конечно, Доменико Дольче и Стефано Габбана выбрали бы синеглазого качка и отбраковали бы Эмиля, но у них ведь нет таких упёртых и всезнающих родителей.
- А теперь верни мне человеческий вид, - напомнила синица в руке.
- Кажется, в закромах родины оставалась ещё бутылка обесцвечивающего средства, - нехотя приступила к поискам Лилия, придумывая, как бы реагировал любитель экспериментов Радий, проснись он с красными волосами.
Глава 18. ЛИМОНАД ИЗ ЗВЁЗД
Лилии нравился главный герой всех историй Алтеи. Чем больше она узнавала о нём, тем больше радовалась за подругу. Намерение Эмиля приволокнуться за художницей больше не казалось реальным – ну, сказанул человек, не подумав! Может, и вовсе послышалось. Лилия с детства была приучена убеждать себя, что неприятное послышалось. А если и не послышалось, то в глазах Алтеи Эмиль уж точно не выдержал бы никакой конкуренции с Радием. Не из-за денег и внешности. Из-за того, что один был обыкновенным, а другой – необыкновенным. Большинство людей мечтает встретить чудо, но почти все, завидев его, бегут прочь, к обыденности. Ищут неповторимых, а женятся на среднестатистических. Алтея не мечтала о несбыточном – она нуждалась в нём. И если честно, была его достойна. Со стороны поглядеть на брюнета с азартным взглядом было интересно всем, в том числе и Лилии, но лишь одна художница могла выйти с ним в свет, сверкая на равных и не уворачиваясь поминутно от огромных острых шипов на плечах.
Лилия привыкла к тому, что в мире есть вещи прекрасные и непонятные. Бронислава приучила такие вещи ценить. Мать бы фыркнула, демонстративно закрыв глаза. Лилия не хотела отворачиваться, однако и не умела нахваливать то, чего не понимала, поэтому эксцентричный красавчик стоял у неё на пьедестале, но за стеклом. Возможно, впервые в жизни она не испытывала влечения к тому, кто ей нравился. В этом она увидела знак своей готовности к браку с Эмилем. Синеглазую тень из дома моделей память отталкивала.
Ход мыслей Лилии был верным – Алтея ценила избранника за то, что он ей шёл. У него были такие же представления о красоте, как у неё, а это лучшее, что может объединить пару. Но ни Лилии, ни Брониславе не приходило в голову, насколько сильные чувства вызывают у художницы некоторые линии, силуэты, материалы. Она открыто называла себя фетишисткой – когда это слово звучит в гостиной с песочным ковровым покрытием, оно не возбуждает в воображении ни чёрных перчаток, ни стальной сбруи. Произнесённое вслух, оно одомашнено и несерьёзно, как кружок садомазохистов «Умелые руки» (о котором с прихрюкиванием Бронислава рассказывала даже соседским детям и родному отцу, когда звонила в Швейцарию). Фетишизмом некоторые называют даже коллекционирование сумочек знаменитостей – с тем же фригидным шлепком, с каким употребляют слово «зоофил», увидев фото любимого актёра с собакой вместо верной поклонницы. Но фетишизм Алтеи был больше похож на патологическую сексуальную зависимость у самцов. Как волоките кажется, что все юбки вышли на улицу ради него, так и зеленоглазой рабыне собственных чувств казалось, что обтягивающие футболки, ошейники, брутальные браслеты обращаются прямо к ней. Интересно, что подобным образом с ней контактировала музыка, музыканты и композиторы. К ней писал Роберт Бёрнс, её поддерживала Эдит Сёдергран, ей предупреждения посылал Нижинский, сквозь толщу лет ясно видящий в Брониславе не тёзку сестры, а нового Дягилева.
В любой толпе и в любом букете художница мгновенно выделяла фиолетовый цвет и принимала его как личное обращение от феи Сирени. Радий выучил наизусть палитру её предпочтений и играл, как струнами арфы, розовато-серым, фиалочно-фиолетовым, бархатно-пурпурным, лилейно-белым.... Ему нравилось, что она различает оттенки. Нравилось различать оттенки в ней. Нравилось посреди людной улицы шепнуть на ушко будоражащее предложение и смотреть, как она отдаётся и тает, пропуская через тело всё, что он с ней сделает. Нравилось показывать в пристойном начищенном кафе краешек наручников, которые он давно собирался пустить в ход, чтобы всё-таки затащить добычу в пещеру, где она до сих пор не была.
Ему казалось необходимым однажды проснуться с ней вместе. Ему казалось важным просыпаться вместе каждый день. Он достаточно изучил повадки своей киски, чтобы с уверенностью сказать – она упадёт в его руки лишь тогда, когда ветку до хруста раскачает ветер невзгод. Но вместо того, чтобы ждать подходящей безвыходной ситуации, как ждут киномагнаты, сутенёры и священники, он всеми силами придерживал ветку и прикрывал её от ветра. Задача усложнилась с тех пор, как Алтея приучилась считать деньги в карманах красной куртки, но Радий уже нашёл ей выгодный заказ и высматривал на горизонте следующий. Конечно, ему хотелось бы взять её главным художником на свой фарфоровый завод, но куда тогда девать остальные таланты? Похоронить под грудой черепков?
Признаться, иметь талантливую любовницу в числе подчинённых было заманчиво.... Сколько соблазнительных ситуаций подкладывала фантазия Радию-соблазнителю и какие горизонты открывала перед Радием-промышленником! Он хотел её всю, хотел использовать её тело, душу, вкус, мастерство, ум, юмор – и знал, что она мечтает о дне, когда всё это пригодится. Но титаническую веру в себя художница уравновешивала такой же массивной убеждённостью в собственном невезении. Чувства, конечно же, долго не проживут. Творческие находки, увы, никогда не будут востребованы. В доме непременно обрушится потолок, как только она въедет. Радий напоминал, что у Брониславы Алтея живёт уже довольно давно, и ничего пока не случилось, хотя в доме полно хрупкого стекла, да и хозяйка – с хрупкой психикой. Упрямица отвечала:
- Всё в порядке потому, что лофт – временное жильё. Сготовим первый номер журнала, работа войдёт в колею, и нам уже не понадобится столько времени проводить вместе. Я вернусь к себе. Вот там всё рушится....
Она добавила улыбку, потом ещё смех, чтобы собеседник не понял, что она проболталась. Пусть думает, будто это художественное преувеличение. Но проницательные глаза остановились на её лице, требуя честности. Она рассказала всё. Всё, что смогла.
- Понимаешь, моей судьбой управляют три звезды. Одну называют «ангельским мечом», другой предписывается праведная месть, а третья несёт полное разрушение.
Она боялась, что он станет смеяться или назовёт астрологию лженаукой, но он только крепче обнял её. В неудобной тишине она продолжила:
- Я бы никогда и никому не поверила. Если бы я сама не составила этот гороскоп, я бы подумала, что кто-то специально подсунул самые злые звёзды....
- Они вовсе не злые! Они, как и все мы, участвуют в войне за справедливость. Ты можешь многое совершить с такими звёздами!
Грусть возвысила Алтею над полным надежд Радием, и на этой высоте ей подумалось – а почему, собственно, так возвышает грусть? Почему в хорошее верят одни дурачки да миллионеры? Почему обречённость граничит со святостью? Наследие великомучеников?
- Я ещё не всё сказала. В небесной книге нет ни слова о любви. О друзьях ни слова.
- Но у тебя-то есть и то, и другое! – обрадовался Радий.
- Надолго ли? Там сказано бежать как можно дальше от семьи. Не верить самым близким и остерегаться соседей. Бежать, сжигать мосты, а я ещё отбрасываю старые работы, каждый раз начинаю с чистого листа. Одного не могу – родиться заново. Но я стараюсь. Родилась художником, потом во мне родился исследователь искусства, теперь вот рождается влюблённая сумасбродка.
- Пропустила кино, - напомнил возлюбленный.
- Да если бы я им всерьёз занялась, ничего бы не вышло! С моими разрушительными звёздами можно только так, наоборот. Сначала призы получать, а после снимать полнометражные фильмы. Помнишь, Алисе пришлось сначала раздавать пирог, а потом уж его делить?
Радий кивнул, но на уме у него было другое - складывался план действий. Как он был прав, когда в шутку обещал приковать её наручниками и привести на аркане в дом, где ей быть хозяйкой! Лучший способ переубедить фанатку астрологии – не тратить аргументы, а сунуть в мешок и понести к светлому будущему. Своим сверхсекретным планом он тут же поделился с будущей жертвой похищения. С ней первой он делился всеми своими планами – так для чего делать исключение?
Алтея печально посмотрела в его горящие глаза и почувствовала себя настолько старше, насколько состаривает нас уход надежды. Ровесница Бронислава говорила, у них разница в десять лет. Эта мелочь – мелочь. Нет, бедняга, разница непреодолима. Это стена в райском саду. Ты внутри, а я снаружи. Ты думаешь, что всё в жизни можно исправить, но ты ещё не вкусил горького яблока познания, маленькие змейки-червяки ещё не расползлись по языку и нёбу, и яд ещё не влился в слёзные протоки. Ты так невинен, как может быть невинен лишь богатый наследник, чей юношеский бунт весь заключался только в том, чтобы сменить дизайн расписного заварочного чайника.
Алтея, как обычно, нажала кнопку звонка. Радий, как обычно, колыхнулся в дверь, ведущую на лестницу. Таких обычных вечеров больше не будет, и этот букет из медлительных средневековых роз – последняя полуулыбка, последнее жертвоприношение вечному огню, который выказал свою всепожирающую сущность Молоха. Звёздный огнь. Холодный, но неутолимый. Радий сам когда-то говорил про ненавистные прямые лучи судьбы, так почему же он столь недоверчив теперь?
Бронислава открыла дверь с опозданием, потому что не знала, какими словами встретить Алтею. Завистливая больше-не-родственница продолжала пакостить в интернете. На этот раз она опубликовала под её фамилией стихи:
СОНЕТ О ВЬЕТНАМСКОЙ ЛАПШЕ ДЛЯ РУССКОГО РЫНКА «ЛОНГ THE ПУШКИН»
Я повесть поведу о «Лонг The Пушкин»,
О вкусной и питательной еде.
Всегда она доступна и везде –
В хоромах царских и в лесной избушке.
Когда ты едешь в поезде холодном,
Стучит уныло дождик по стеклу.
Скучая по уюту и теплу,
С лапшой ты не останешься голодным!
Насыпешь ароматные приправы,
Зальёшь лапшу бурлящим кипятком,
И дивный вкус, который так знаком,
Ты вновь оценишь и воскликнешь: «Браво!».
Так скоро и удобно пообедать
Не снилось нашим предкам и во сне.
В начале века быстрота в цене,
А «Лонг The Пушкин» предложил отведать
Союз лапши и пряностей, и трав,
Всего лишь 3 минуты подождав!
- Это, видимо, для представителей европейской культуры, - прокомментировала Бронислава. – А есть ещё, с позволения сказать, традиционная форма рекламного хокку:
ВОСТОЧНАЯ МУДРОСТЬ
«Лонг The Пушкин» готовится быстро,
Подобно вспышке идеи,
И тянется долго, как мудрая мысль.
За стихами следовал слоган: «“Long The Pushkin” - what a son of .....!» и долгий взгляд Брониславы, не предвещающий ничего хорошего.
- Мы засудим эту Танюху за использование твоей фамилии в коммерческих целях, - сжав кулак, процедила она.
Алтея неожиданно воспротивилась. Что такое русский суд, не надо объяснять. Им там жалобщики не нужны – Бронислава тоже это понимала, а потому согласилась переменить тактику обороны. Враг нападает через интернет, и отбиваться лучше всего на том же поле. Но Алтея снова отказалась. Она не могла заявить, что Танюха врёт, потому что сама бы тогда соврала. Эти позорные строчки действительно вышли из-под её пера – лет десять назад, когда бабка уговорила участвовать в конкурсе. Победил, как следовало ожидать, автор бессмертного двустишия «Не кушай кашу -/ Кушай лапшу нашу», а черновик Алтеи вместе с выигранным козырьком на резинке осел среди бабкиных припасов. Она берегла реликвию как единственное свидетельство того, что стишата могут иметь какую-никакую ценность.
Если запрятанные записи отпечатались в интернете, значит, Танюха уже запустила свой экскаваторный ковш в имущество бабки. Бежать и спасать? Фу, такое чувство, что мокрую тряпку сжали! Лучше убедить себя, что она сама однажды достала образчик высокой поэзии, чтобы похвастаться гостье, а гостья прикарманила и сохранила.... Или Танюха по-прежнему вхожа в дом Алтеи? Надо разобраться, очень надо, но надо и себя пожалеть. Возвращение в захламлённую квартирку представлялось здесь, на белоснежном диване, как нисхождение в сернопахнущий Тартар. Что-то грязноволосатое, сердито попискивающее мерещилось за дверью, которую давно не открывал подзабытый ключ. Подобно мусору, скопившемуся в ванне, это что-то или кто-то забивало ноздри, мешало протекать чистой стремительной воде, и вода замирала грязной расползающейся лужей. Пусть пропадут все бабкины вещи пропадом!
Алтея почти не сожалела даже о растениях, которые без её любовного ухода вытянули болезненные шеи, распластались по стеклу, а стволы и корни перевалили через ветхие борта горшков. Их глина превращалась снова в землю, растения это знали, а потому готовились к побегу. Тёмная масса когда-то дружеских ветвей, вставшая стеной между комнатой и светом, в последнее время казалась отростком от самой бабки, столь же неподвижной перед своим орущим телевизором и столь же неспособной уменьшить звук, как любое другое растение.
- Ничего не трогай, - нервно махнула Алтея рукой Брониславе. – Не путайся с этой Танюхой, дай ей спокойно засохнуть и отвалиться.
- Я бы хотела забыть об этих рекламных сонетах навсегда, но тебя разыскивает полномочный представитель макаронной фабрики!
Ну всё. Теперь Алтее придётся всю жизнь расплачиваться за использование названия лапши в философской лирике. Вот опять звонят. Брониславе уже знаком этот номер, и она беззвучно стряпает одну за одной гримасы, словно лапша стоит за дверью и прислушивается – есть ли кто?
- Алло.
Алтея решила, что хуже не будет. Радий, напуганный сокрушительными звёздами, больше не появится. Бабку грабит дальняя родственница. Читатели, не успев распробовать настоящих стихов Алтеи, уже прочли рифмованную рекламу и лежат, наверное, на самом дне разочарования, низвергнуты и помяты.
- Расправилась с этими вьетконговцами? – бодрым тоном спросила Бронислава, когда телефонный разговор был окончен.
- Они хотят купить мою рекламу, - прошептала потрясённая Алтея.
- Постарайся договориться насчёт фото или графики! – сориентировалась хваткая подруга.
Вот оно, опять случилось. Радий прав, злодейства Танюхи приносят удачу! Быть может, и звёзды намекают на то же? Быть может, в состоянии войны, в окружении врагов Алтее предписано получать свою порцию везения? В прежние годы те немногие, кому открывалась тайна трёх звёзд-меченосцев, просто исчезали, испугавшись мистики, ведовства, заразного проклятия. Как много изменилось бы, если бы хоть один из них посмотрел со стороны внимательными добрыми глазами и сказал, как Радий, что битва, независимо от нас, идёт день и ночь, и лучше уж иметь на флаге отважные звёзды, чем отсиживаться в сторонке со скептической улыбкой.
Она позвонила ему - занято. Если бы можно было подслушать, её удивил бы бархатный мужской голос, выдувающий из трубки комплименты. Но ещё больше её удивили бы ответные слова Радия.
Второй раз набирать номер было некогда, так как радостный водоворот работы закрутил «редакцию» с прибытием новой модели. Алтея представила Брониславе восходящую звезду, с которой познакомилась на церемонии, и пожимая сосудистую руку, несчастная завистница поняла, что из всех присутствующих лишь она одна не видела, как раздают золотые «Мувитончики».
Актриса была привычна к фэшн-фотографии - она не поперхнулась бы огурцом, как верстальщица, увидев результат на мониторе. Но фотограф не привык к подобным лицам. Полуприкрытые глаза и томные манеры претили реактивной Алтее. Хотя она видела за свою жизнь сотни сонных нимф, размякших перед объективом, она не могла высказать об этих портретах ничего, кроме суждений о композиции и свете. Она их не чувствовала, не могла сродниться с ними. Художница, принимавшая позу птицы, выводя силуэт птицы, из всех живых существ была дальше всего от медлительных апатичных людей. Выражаясь проще, молодая жена богатого толстячка, которую он всем демонстрировал, по меркам Алтеи звалась уродом. Пусть весь свет твердит, как прекрасны выпирающие скулы, впалые щёки и большущий лоб – нет таких понятий в средневековом словаре красоты! Ни одна статуя Девы Марии не имеет хищной структуры черепа и равнодушного выражения лица!
Но фотосессия необходима. Пропагандировать чуждый тип внешности – не самая большая уступка, на которую приходилось идти фотографу ради денег. К тому же, со счастливым обладателем жены-актрисы договаривался Радий, а ему необходимо поддерживать приятельскую связь с конкурентом. Радий! Алтея будто наяву почувствовала его руку на самом чувствительном камушке позвоночника, у основания шеи.... Во имя этих рук можно снять хоть тираннозавра крупным планом! Да и поздно уже отказываться. После успешного проведения демонстрации в защиту красоты для баланса неплохо поощрить и уродство.
Алтея бросила вызов собственному мастерству, а актриса к брошенному добавила свою забывчивость. Она не принесла с собой ничего, хотя оговаривали несколько образов, чтобы показать актёрский диапазон. Стояла в платье-футляре, переминалась с ноги на ногу и ничего толкового не могла сказать. Брониславу всегда спасало умение в неожиданных ситуациях мыслить стандартно, и предложенная ею идея, хотя была уже использована в миллионе журналов, пришлась кстати.
- Одно платье позволяет создавать разные образы, - увлечённо объяснял редактор. – Это всем известно, и все это видели. Но у нас будут не разрозненные картинки, а сюжет. Актриса примеряет роли перед зеркалом. Как вам?
Бронислава перевела вопросительный взгляд с зеленоватых глаз в леопардовой оправе на мутно-коричневые в ладонях век. Алтею идея вдохновила. Ещё бы – только так можно было скрыть невыразительность мимики модели! Она не актриса, о нет, она просто играет в актрису перед зеркалом – и всё встаёт на свои места. Это была вторая совместная съёмка, если считать те порхающие кадры в фойе кинотеатра. После оценки «нормально» ждать сюрпризов не приходилось. А зря.
В жизни всегда есть место сюрпризу, и место таланту есть в каждой стремящейся к искусству душе. В восходящей звезде предзакатного кинематографа, видимо, что-то было. Как только на простом длинноногом стуле у зеркала вырос ворох волшебных атрибутов превращения, как только Бронислава включила на полу четыре настольные лампы и замерла с серебряной Луной отражателя, как только Алтея дала старт, актриса осталась абсолютно одна. Во всём её облике виделась та степень обнажения, какая бывает лишь тогда, когда никто не видит. Окутывая фигуру пашминой, она зримо окутывала себя грёзами, и затаившая дыхание Бронислава, стёртая из реальности невидящим жестом актрисы, узнавала ту музыку ликующей толпы, какая в детских играх возносила её на Олимп, переодетую Афиной Палладой.
Лишь однажды за всю жизнь она видела, точнее, слышала такое – когда Алтея в кулинарном пылу запела, и явственно проступил в воздухе целый оркестр! Внутренний оркестр сопровождает пение всегда, но никогда прежде звуки фантазии не транслировались в чужие уши. Бронислава, как и мечтал её отец, оказалась одной из тех редких жительниц земли, которые чуяли талант с яркостью, доходящей до осязаемости. Это было так же невероятно, как наблюдать расходящиеся круги магнетических волн, но если вдуматься – что может быть естественнее?
- Я люблю свою работу! – шептала Алтея едва слышно. – Я её обожаю!
Похоже, актриса спустилась с той вдохновляющей полки, на которой у художницы обосновался пакетик рассыпного чаю, поблёскивал потерявший голову флакончик заветных духов, лежали чёрная и зелёная гелевые ручки, а стоящее сбоку радио сулило тихий и серый дождливый день. Она при первой же встрече вдохновила Алтею на целую поэму, и теперь одним махом перевернула её представления о собственных способностях – что дальше?
Дальше могло и не наступить. Воспитательная сила стиха существовала лишь в воображении Алтеи. Актриса прочла историю о сонной барышне, оставшейся в раю навечно, но себя в ней не узнала, так как прирождённые актёры в большинстве своём глупы. Если бы кто-то открыто с ней поговорил, она бы отстранилась от жалости и выбрала бы из бурной тирады только жемчужные фразочки «на заре юной жизни», «в самые урожайные годы» да «талант поберечь бы». Она знала, что талант всегда будет при ней, потому что талант был ею. Той сущностью, которая незаметной крупицей лежит посерединке, когда годы двигают горы привычек, обстоятельств, пейзажей и людей. Плохо конечно, что она из песчинки не выращивала перл (а для этого необходима какая-никакая ракушка), и краеугольный камень вряд ли мог бы стать фундаментом настоящей громославной актёрской карьеры, но восходящей звезде хватало микроскопического бриллианта, как хватало Брониславе для личного пользования выдуманных декораций Вавилонской башни, не умеющей достичь реального неба.
Что привело на белую дорожку актрису, мечтавшую о дорожке красной? Алтее виделись жёлтые дожди незалатанных крыш, Брониславе – золотые дожди в исполнении мужа-толстячка, возжелавшего контролировать жёнушку финансово, морально и физически. Он ли навязал ей беспробудную жизнь, или ей самой настолько опротивели пробуждения в его постели? Бронислава сочла назревший допрос нетактичным, Алтея же не лезла в чужие дела, избегая ответных поползновений. Говорили об архитектуре. Актриса слыхала, что бывшее здание «Золотого Века» стараниями агитаторов признали культурным достоянием, так что сносить его запретят. Но и выкупить обратно памятник зодчества не получится. По решению охранного совета, дом вдохновенного архитектора будет стоять среди строящихся небоскрёбов и распадаться на части от нехватки живой души внутри.
- Очень грустно наблюдать, как гибнет прекрасное создание, и не вмешиваться, - красноречиво сказала художница.
- Даа, само себя оно спасать не собирается, - поняла намёк Бронислава.
- А вы просто не приходите на то место, и тогда дом останется в памяти таким, как вы хотите. Даже лучше. Таким, каким он никогда не был.
С этими словами глупая актриса исчезла.
Глава 19. ФИНТЫ МЕЧТЫ
Хотелось совершить нечто, что не могло бы разрушить время. Бронислава на этой волне поехала мириться с матерью, а Алтея, оставаясь в одиночестве на целую ночь, уже знала, что воплотит этой зашторенной ночью свою давнишнюю мечту. Радий бы сказал, что её вновь подталкивают недоброжелательские ручонки Танюхи, но правда заключалась в том, что ей хотелось разложить на молекулы какой-нибудь фильм задолго до того, как врагиня под дурацким псевдонимом устроилась в отдел кино новой газеты.
Столько пройдено дорог рука об руку с читателем, и он (точнее, они, она) без сомнения вверится провожатой, войдёт в дебри киноязыка, повернёт голову вслед её указующему персту и обратит благодарное внимание на то, что поразило первооткрывательницу. Алтею останавливало только одно – она знала, что прочесть и опубликовать колоссальный научный труд не осмелится ни один редактор. Даже Бронислава, которая, вроде бы, дала карт-бланш, а сама ежедневно дрожит над пульсом интернетского мнения. Но мысли, бродившие в голове, всё больше походили на актрису, пренебрегающую даром. «Просто запиши, хотя бы для себя» - нашёптывали извилины растерянному голубю души. Белый голубь поморгал, подёргал головой и стукнул клювом, передавая сигнал правой руке. Алтея включила кино, рука принялась стенографировать, и после расшифровки слов, расшифровывающих кадры, получилась стереоскопическая картина:
Говорят, нужно твёрдо верить в своё дело, и оно непременно ответит взаимностью. Говорят также, что хороший фильм получается из вдумчивого сценариста, ответственного режиссёра, светочувствительного оператора и других мифологических существ, объединённых одной съёмочной площадкой. Говорят, есть рецепт – и пытаются продать его подороже наивным дурачкам, которые ещё не поняли, что фильм существует сам по себе где-то в высших сферах и использует людей только в качестве проводников (иначе как объяснить, что одна и та же команда снимает с десяток никудышных киношек и вдруг одну завораживающую картину?). «Верьте мне, люди» - самое яркое доказательство вышевысказанной теории. После смерти режиссёра Леонида Лукова фильм доделывала группа товарищей и учеников мастера. Иметь столь верных и талантливых последователей – мечта каждого, кто влюблён в свою работу. Наивысшая сложность – построить систему, которая будет действовать и после ухода создателя. Кино получилось отменным. Минималистичным без недосказанности, что встречается редко. С чётко очерченными характерами-масками, не допускающими двоякой трактовки, как и положено в остросюжетном жанре. Большинство фильмов о преступниках содержит сцену разоблачения в финале – и здесь такая сцена непременно будет, но сюжет пойдёт не по проторенному пути выявления предательства, а повернёт в противоположную сторону – «прирождённый» преступник окажется жертвой обстоятельств и фатального невезения. Стоящая над героями фигура судьбы роднит произведение с античной драмой, а значит, зритель может рассчитывать на ясный финал, вербально высказанную мораль и понятную позицию автора (пусть и единого во многих лицах) – а
такие чудеса нечасто встречаются в киноискусстве, где все стремятся за рекордное время поставить рекордное количество вопросов и оставить зрителя в недоумении. «Верьте мне, люди» начинается эпически, зрителя встречает стихия, снежное поле в пургу, которое для поэта могло бы стать метафорой скрытого под наслоениями прошлого. Но зима с трескучими морозами – не только душевное состояние главного героя, а ещё и реальные обстоятельства его жизни. Чтобы не показывать грязные внутренности колонии, оператор одним чёрным по белому росчерком очерчивает стену с колючей проволокой. Симфонический оркестр здесь неуместен, играет один баянист. Скупость кадра – скупость звука, и при этом изобретательность. Оператор Михаил Николаевич Кириллов поражает нас столько, сколько мы сами себя помним, а именно – со времён «Приключений жёлтого чемоданчика», единственного детского фильма, похожего на модную фотосессию, и полного магии «Кащея Бессмертного», снятого во время и вопреки войне, приблизившего её ;
Это было просто непристойно! Такая длина, такая упругость, такая наполненность! Алтея перечитала текст и хотела ещё! После блаженного выплеска желания можно было подумать и о деле. Что бы такого накалякать, чтобы Бронислава смело взяла в журнал? Пару дней назад они вдвоём смотрели фильм, а потом обнаружилась на полке и книжка – тогда родилась неплохая идейка, которая ещё ни одному главснобу не приходила в голову. Алтея с хохотом продолжила:
СОЧИНЕНИЕ НА БОЛЬНУЮ ТЕМУ
Роман «Пролетая над гнездом кукушки» состоит из четырех частей, и фильм также представляет собой четыре картины. Картина первая – знакомство. В психушке появляется новый человек, чтобы мы через него познакомились с тамошними порядками. Макмёрфи не больной, его просто должны обследовать. Это нравится зрителю больше, чем, если бы пришлось с первых кадров вникать в историю болезни героя.
Милош Форман чрезвычайно смягчает фигуру Макмёрфи. Во-первых, так удобнее вписать её в осветлённый вариант больницы (снятой на натуре, но без ужасов, описанных Кеном Кизи). Во-вторых, персонажу теперь можно сопереживать, ведь вряд ли кому-то захотелось бы два часа любоваться на урода, который изнасиловал 9-летнего ребенка, да еще сказал: «Спасибо ей, мяконькой!». Николсон совсем не похож на педофила, когда сообщает, что девочке на вид можно было дать хоть тридцатник. Он вообще довольно мил и явственно отличается как от пациентов, так и от работников клиники, представляющих разные винтики одной Системы.
На ежедневном собрании каждый выполняет свою условленную роль – психи сходят с ума, старшая сестра доводит до безумия своей напыщенной невозмутимостью, а Макмёрфи просто смотрит на них на всех, как на больных. В следующем эпизоде он в решающий момент уже сам начнет вести себя соответственно – если не хотите включить бейсбол, буду смотреть его в своем воображении, и попробуйте-ка залезть в мою черепную коробку да нажать на «выкл»! Я вам ещё не то устрою! Я угоню школьный автобус (самый подходящий транспорт для перевозки трусливых овец), под завязку набитый психами, и повезу их порыбачить в приятной компании с дамой!
Наградой за эту самодеятельность станет посвящение в орден идиотов – первый электрошок. Кульминация напряжением в 2000 вольт обернется шуточным предвестьем финала – Макмёрфи войдёт в палату, притворяясь тем, кем станет через полчаса экранного времени, и тогда уже не надо будет повторять галерею портретов сумасшедших, обескураженных произошедшей переменой. Все смотрят на него, в ужасе понимая, какое будущее ждет их самих. Но не в силах. Сбежать отсюда труднее, чем поднять каменный умывальник, хотя большинство лежит в психушке по своей воле. По собственной воле – таблетки и тысячи вольт, потому что воля раба всегда подчиняется прихоти хозяина. Тут, по крайней мере, все заранее известно, а потому безопасно. Тут можно скрываться от внешнего мира, неважно, какой ценой, ведь свобода означает еще большие цепи – человек вне Системы должен принимать собственные решения, а мы не можем, не просите, не заставляйте нас, мы привыкли – школа, институт, семья, работа, везде за нас все знают, нам все про нас объяснят, а если мы сами начнем копаться, так уж лучше давайте мы тихонечко полежим, как котлеты в холодильничке, и никуда мы отсюда не уйдём, вот Билли вообще легче умереть, чем признать перед матерью, что он здоровый мужчина со здоровыми желаниями, потому что нас ведь любят такими - только слабыми, только зависимыми, только беспомощными… Вождь не позволил Макмёрфи стать очередным овощем. Билли был прав – лучше умереть. Хотелось бы думать, что таким образом сцена смерти подразумевает все же хэппи-энд – Макмёрфи и Вождь, каждый по-своему, спаслись бегством, но стены психушки и не думают рушиться, потому что решетка Системы состоит из прутьев, намертво вросших в позвоночник каждого члена общества. В общем, картина получается абсолютно беспросветной, если главный герой умирает, однако.…
Герой-то жив!
«Пролетая над гнездом кукушки» фильм гораздо более сложный, чем принято думать, ведь у большинства зрителей в голове не укладывается, как это главный герой может быть далеко не главным действующим лицом, но специфика психушки в том и состоит, что действовать в ней может только безумец, а герой скорее будет молча выжидать, неторопливо орудуя шваброй. Если не читать романа Кена Кизи и не знать, что повествование ведётся от имени Вождя, можно вообще не заметить этого человека-гору, при своем росте ухитрившегося затеряться в толпе психов. Кажется, все крохотные сцены с его участием служат только индикатором всеобщего настроения – такие фирменные формановские точки над i, формально закрепляющие впечатления предыдущих сцен для тех, кто только что проснулся.
В начале, едва попав в новую обстановку, Макмёрфи заинтересованно разглядывает Вождя, как диковинную статую, и остальные пациенты для него пока лишь публика, перед которой он красуется. Потом Вождь обучается невиданным вещам – он поднимает руку при голосовании, помогает Макмёрфи бежать через забор и даже обретает дар речи. Так Милош Форман отмечает прогресс, свершающийся на наших глазах в дружном коллективе идиотов, - скажет любой поверхностно мыслящий критик и, конечно, заслонив взор чёрными очками всезнайства, не заметит, что в финале кульминация всего фильма будет одновременно высшей точкой в судьбе двух людей – Макмёрфи, всё время находившегося на авансцене, и Вождя, стоявшего в тени. Тут-то и развязывается бантик на коробке с главным сюрпризом – всё рассказанное является на самом деле историей Вождя, из последнего ставшего первым.
События, происходящие в сумасшедшем доме, являются только отражением внутренней драмы человека-горы, вынужденного стать маленьким, чтобы уместиться в клетушку, отведённую ему Системой колонизаторов. Всё, что движется на экране, это никакие не живые люди, а всего-навсего фразы киноязыка, сон, снящийся Вождю в полном соответствии с юнгианской системой архетипов. Вот оно, главное доказательство того, что Макмёрфи никакой не герой, - он продукт подсознания индейца, олицетворённая Возможность.
Вообще весь набор психов, от милейшего Мартини до запуганного Билли, представляет собой разные грани подсознания Вождя, весёлых человечков, которых, покопавшись, может найти в своём подсознании каждый здоровый гражданин. В любого из нас мог перевоплотиться главный герой, но предпочел Макмёрфи – американский вариант понтового бандюги из «Калины красной», который ведь никому не мешает своим вечным празднованием, но всё равно натыкается на сопротивление судьбы, уже выбравшей для него свою дорогу. Дорогу, которой никто не захотел бы идти.
И основное противоборство картины суть не схватка товарища Макмёрфи со старшей сестрой Рэдчет (в книжке – мисс Гнусен), а битва Свободы и Покорности в пределах личности Вождя. Убивая Макмёрфи, он символически отказывается от борьбы. Но не потому, что сдаётся, а просто он больше в эти игры не играет. Оставайтесь, дураки, я ухожу. Вот тут-то и зарыт настоящий ХЭППИ-ЭНД!
И снова получилось слишком сложно. Алтея готова была расплакаться или сжечь рукопись, но чужие ноутбуки не горят, а слёзы не вымывают привычки докапываться до соли.
Глава 20. ИСТИНА В ВОЙНЕ
Как ни странно, Бронислава одобрила и то, и другое. Автор спросил, как же всё уместится в одном стостраничном журнале - в ответ зашумел водопад комплиментов безграничному интернету.
- Я так поняла, бумажной версии уже точно не будет? – перебила художница главного редактора.
- Ну послушай, киоски берут триста процентов! Триста! Мы не окупимся никогда! – открыла карты Бронислава, как ни в чём не бывало усаживаясь на брошенную подушку.
- Можно сэкономить на печати. Я уже много сделала чёрно-белой графики в стиле прерафаэлитов....
- У нас на обложке Жилинский! – картинным жестом указала хозяйка лофта на стену, заполненную «Гимнастами СССР».
- Серый красный.... – задумалась Алтея. – Можно заказать обложку цветную, а внутренности....
- Ты думаешь, чёрно-белый журнал дешевле! Чтобы правильно передать чёрный цвет, надо смешать разные краски, Лилия сравнивала образцы в типографии!
- Вы вместе, тайком от меня?....
- Да! Представь себе! И бумагу щупали без тебя! Она вся прозрачная! А та, что непрозрачная, - толстая! А та, что толстая, - дорогая и неудобная для такого объёма страниц! Что же я поделаю с объективной реальностью? Разве что уйду в интернет! Твоя лирика упёрлась в физику, в физические параметры белой бумаги, глянцевой, матовой, белоснежной, плотной, рыхлой, долгосохнущей, разной – как всё живое. Нам сопротивляются все материалы, так давай же уйдём в эфир интернета!
Алтею не трогал оптимистический энтузиазм редактора. Она поняла, что всё кончено, потому что жить стоит только ради осязаемых вещей.
- У тебя нет денег, Бронислава?
Возможно, это единственный вопрос, способный поднять дочь миллионера с колен. Блондинка встряхнула лёгкой прядью и намеревалась что-то ответить, когда её настигла вторая реплика:
- Вёрстка в полном разгаре. Ты же так хотела дать работу покинутой мужем верстальщице с ребёнком! А уж сколько мы её бесплатно использовали, переодевали, перекрашивали, фотографировали!
Бронислава видела, что подводит уже двоих. На экстренное совещание вызвали Лилию. Она вошла с виноватым лицом и с порога принялась объяснять художнице, что без её согласия окончательного решения принимать бы не стали. Внутренний голос при этом стальным тоном напоминал о самом первом разговоре с «главным редактором» – бесперспективность задумки была ясна уже в начале славных дел. Девчонки просто начали играть. Заигрались.
Бронислава взяла телефон и закрыла стеклянную кухонную дверь, чтобы без помех выяснить, какой объём работы успела выполнить верстальщица, хотя знала, что делать ей оставалось немного - руками самого иллюстратора с миллиметровой точностью были склеены размышления, фантастические буквицы, полновесные иллюстрации и орнаменты, защищающие плоть текста от пустоты, начинающейся за гранью страниц.
- Слушайте, что-то с нашей верстальщицей случилось, - выглянув, сказала Бронислава тонким голосом. – К телефону не подходит, на послания не отвечает. У неё же и так была послеродовая депрессия, а потом ещё муж сбежал.... Не хотелось бы предполагать самое страшное, но тем не менее....
- Ты думаешь, только очень веская причина может заставить человека скрываться от тебя? – засмеялась Лилия и этим смехом мгновенно рассеяла и тревогу, и веру в человеческую порядочность.
- Не думай о ней плохо! Вот мы сейчас напридумываем тут, будто она ленится или не успевает к обещанным срокам....
- Бронислава, тебе же только этого и надобно, - удивилась шатенка №2. – Ты звонишь для того, чтобы отменить заказ, а сама боишься, что вёрстка не готова.
- Я ещё не решила окончательно! Я, может быть, ещё соглашусь печатать журнал, если осталась самая малость. Эх, что же там такое, на другом конце?
- Чего гадать? Я просто съезжу к ней домой, - предложила Алтея.
- Если кого-то обуяла лень, этот кто-то вряд ли откроет дверь и уж точно не будет оправдываться, - со вздохом сказала главная издательница, глубоко сожалея, что её акт благотворительности не удался.
- Эта верстальщица, пропавшая, похищенная, заболевшая или обленившаяся, живёт в одном подъезде с моей бабкой и ещё десятью такими же старыми сплетницами. Не дом, а птичий базар, все всё про всех знают. Ненавижу такие дома, но в данном случае нам старушачье любопытство на руку.
- А я не знала, что у тебя есть бабушка! – заинтересовалась Лилия.
Но художницы уже и след простыл. Она бежала почти всю дорогу, чтобы покончить побыстрее с дельцем, а в подъезде вдруг остановилась. Что хуже – вновь переступить порог бабкиного дома в поисках достоверных сплетен о верстальщице или пойти к оной с решительным выражением лица и красноречивыми заготовками? Второе предпочтительнее. Всё-таки надо попробовать у брошенной мамаши выдрать проект журнала. Готов он или нет. Чем-то же она занималась всё это время? Хоть несколько страниц должны быть свёрстаны?
Одна из створок подъездных дверей распахнулась, и пыхтящий увалень с грохотом впихнул в узкий проём грязную коляску. Почувствовав на себе взгляд Алтеи, верстальщица хотела сбежать или провалиться под землю, но плану А мешала застрявшая коляска, а плану В – столетняя метлахская плитка на полу, единственное украшение быта здешних обитателей, которые, впрочем, могли взглянуть под ноги только по зову подмигнувшей монетки.
- Журнал уже готов? – бодрым голосом спросила художница без особой надежды на хороший исход беседы.
- У меня ребёнок, между прочим! – последовал ответ, не относящийся к делу.
- Вы взялись выполнить заказ.... – произнесла отвергнутая клиентка.
- Что же я, своего ребёнка должна бросать, если каким-то богатым бездельницам взбрело поиграть в журналисток?! – ни к селу ни к городу выпалила безумная мать.
- Это серьёзная работа, и мы предлагали нешуточную сумму! – вспылил главный автор-иллюстратор «игрушечного» журнала.
- Да что ж такое? Никакого уважения к матери маленького ребёнка! Коляску мне надо к двери протащить!
- Я не мешаю.
Алтея отступила в прямом и переносном смысле. Безалаберная мамаша сверкнула недобрым глазом, дверь возмущённо захлопнулась, щёлкнул замок, ставя точку в коротком разговоре и длинной истории.
Зря бежала. И зря вернулась в этот страшный подъезд. Липкие волосы забили водосток, противно, но надо однажды вытянуть руку и схватить комок за шиворот. Ничего не оставалось, кроме как отправиться внучке к бабке. Ключ был. Не было желания. Она переступила через мутное шершавое чувство на дне души – и переступила порог.
Всё было по-старому. Темно ради экономии, пыльно из-за лени. Грохотал телевизор, и бабка сжимала кулаки на этот грохот, но горластые телегости вместе со злостью вызывали и чувство родственности. Надоели, конечно, зато не вызывают опаски, как всё новое. Милые. Родные. Можно простить им нелепые наряды и даже привычку осуждать всех и вся – за одно только то, что они родные.
- Ты же их терпеть не можешь, - крикнула внучка.
- Испугала меня! – встрепенулась укутанная бабка. - Что ж ты творишь-то, изверг?!
- Выключи, я спросить хочу, - указала Алтея на телевизор.
- Я тогда всё пропущу! А повторять будут только завтра! Я вот сейчас звук выключу, - пообещала бабка, совсем немного убавляя громкость псевдонародной песни.
- Ты соседку с первого этажа помнишь? Такая противная, у неё кто-то родился недавно....
- Аа, так это она коляску во двор выставляет, а через несколько часов забирает! Я про неё в передачу сообщу, меня пригласят в студию, буду сидеть, как барыня, на вопросы отвечать.
- А почему она ребёнка выставляет? Где она сама всё это время?
- Где-где, в квартире. Муж к ней вернулся. Он и уходил-то потому, что младенец ему житья не давал. Теперь помирились, так эта клуша боится слово ему сказать, всё наготавливает целыми днями, только мужиком своим и занимается....
Дослушивать старушачье брюзжание не было желания – основная мысль уже была понятна. Если в прежние времена к ногам прекрасных дам бросали заводы-пароходы, то в двадцать первом веке ради самцов бросают работу. Прогресс налицоо....
Алтея подошла к книжной полке, служившей раньше полкой для крупы, и застыла в нерешительности. Уносить вещи к Брониславе – пустая трата сил и времени. Надо порасспросить бабку, когда передача кончится, быть может Танюха к ней и не захаживает. С чего бы? Конечно, нет. Книжки в безопасности. Если держаться подальше от телевизора, тут и вовсе можно жить. Не век же гостить на белоснежном диване. Его счастливая обладательница скоро сможет обходиться одна. В интернете не так важны тонкие графичные иллюстрации, они плохо заметны среди анилиновых цветов и скачущих картинок. А тексты – так Бронислава писала когда-то тексты, папа её хвалил.
Алтея приняла тяжёлое решение с лёгкостью. Потому что забыла, что это за место. Забывая, она хоть как-то могла справиться со всеми теми стрелами, что пускали в неё судьбоносные звёзды. Творчество сильно отвлекало. Самую страшную беду можно было преодолеть, если только хватало сил открыть крышку жестяной коробки и погрузиться в мир, собственноручно изобретённый. После первого страшного удара она боялась прикасаться горящими руками к своему невредимому миру – боялась оскорбить его светлость, запачкать его теплоту. Но идти больше было некуда. Когда ты совсем одна – уходишь внутрь, и хорошо ещё, если этот уход означает разглядывание картинок, а если разгадывание судьбы? Самокопание художница оставила много лет назад и по прошествии времени поняла, что так правильнее. Правильнее создавать что-то свежее и бурить вперёд. Правильнее давать новую жизнь вместо починки кривых рельсов, из-за которых заехала не туда. Правильно – значит, безбольно. А что может быть безбольнее искусства, где даже Иисус истекает всего лишь масляными красками? Алтея, работая над «Лучшим другом девушки», настолько углубилась в бестелесное искусство, что чувствовала физически, как тело её переносится в выдуманный мир. Если бы не пролить ни капли сосредоточенности, то можно было бы даже оставаться невредимой под рушащимся потолком.
Она не столько разозлилась, сколько удивилась, какой невообразимый шум раздаётся из коридора. Казалось, в соседскую дверь ломится не человек, а разбушевавшаяся стихия, с той только разницей, что вместо завывания бури слышался человечий вой. Опасливо заглянув в глазок, Алтея увидела вполне привычную картину – мужик, живущий напротив, пытался попасть домой всеми известными ему способами, включающими ковыряние в замке спичкой, попытки вышибить дверь и воззвание к благоверной:
- Наталья Борисовна! Открывай, мать..ты моя родная! Чего молчишь? Открывай давай, пиво на волю просится!
Сосед прислонился к стене и по-родительски погладил своё брюшко, с элегантной небрежностью прикрытое растянутой майкой. Он так любовно дыхнул, что глазок запотел, и наблюдательница чуть не пропустила появление другого персонажа – манерного Коки с личной койкой в диспансере, коллекцией попсы и страстью к школьницам.
- Вантуз, ты чего тут? Опять выгнали? – полюбопытствовал он.
- Да не, я вот тут за продуктом ходил....
Вантуз сунул под нос Коке бутылку. Промахнулся. Собрался. Продолжил речь:
- Рядом, у подъезда взял, ну ты же знаешь. Вернулся – не пускают. Стучу-стучу.... Наталья Борисовна, открывай, хуже будет! Эх, не надо было мне столько пива....
Кока подключился:
- Наталья Борисовна, пожалей мужика-то! Слышь, Вантуз, а вы с ней не ссорились?
Вантуз почесал в затылке:
- Да я вообще не помню, Кока! Очнулся в магазине. Прихожу – не пускают.
- Ну правильно! – обрадовался Кока. – Я б тоже не пустил такого.
- Какого?
- Никакого! Вечно ты приползёшь.... Спасибо ещё, квартиры не перепутал. Как ты в прошлый раз к соседке ломился!
- Я не ломился, я спал, у них коврик пушистый, - ударился в ностальгию Вантуз.
- А в протоколе записано сексуальное домогательство!
Вантуз взревел:
- Наталья Борисовна тоже думает, что я её домогаюсь, когда храплю!
- О, мы ж про неё забыли, - всполошился Кока. – Давай, извиняйся, морда!
Вантуз встал на колени перед запертой дверью и заканючил:
- Прости ты меня, морду!
- Безработного идиота, - подсказал сосед.
- Беззаботного идиота, - подтвердил Вантуз.
- Задолжавшего Коке стольник....
- Чаво? – не понял Вантуз. – Наталья Борисовна, я ж извинился, открывай! Слышь, отзовись ты! Кока, а чего это там так тихо, а? Наталья Борисовна, милая, открой, я не буду больше! Да что ж делать-то, Кока?
Кока принял вид настолько умный, насколько позволяло его состояние, и произнёс:
- А если она не одна там?
Вантуз забарабанил в дверь.
- Наталья Борисовна, открывай, зараза! Кого ты там прячешь, подколодная? Знаю-знаю, не отвертишься теперь! Это Арабов? Ну, точно, Арабов! А ещё другом прикидывался! Наталья Борисовна, открывай, я иду за яйцами!
Вантуз с новой силой заколотил в дверь и не сразу заметил, как по лестнице поднялся товарищ в костюме. Вантуз обрадованно заорал:
- На ловца и яйца! Арабов, я как раз иду за твоими яйцами!
- Интересно, в честь чего? – осведомился Арабов.
- Ну как же, ты с моей Натальей Борисовн..ой!
- Нее, я её ещё не видел. Сёдня ж пятница? – прикинул Арабов, посмотрев зачем-то на потолок.
- Точно, дежурит она! – воскликнул Кока, любивший пятницы особенной любовью.
Но Вантуз не успокаивался и, несмотря на пятницу, продолжал орать:
- А мне всё равно, пусть открывает!
Арабов аккуратно намекнул:
- Ванёк, у тебя брелок из кармана торчит, открой сам.
- Пусть сначала Наталья Борисовна откроет, - не унимался рогатый муж.
- Константин, достань у него ключи.
- Сам достань, боюсь я.
- Борисовнаа!! – закричал Вантуз изо всех сил.
Тут Алтея упала с табуретки, которую специально подставила, чтобы удобней смотреть в глазок. Соседи поняли, что их концерт привлёк внимание безбилетной публики и принялись громко порицать соседушку за любопытство.
Судорога отвращения вместо лёгкой улыбки. Они только-только перестали быть частью мира Алтеи - после передышки на белоснежном диване её мир вновь был только её, единоутробным, каким существовал до нашествия чувств, до искоренения чудесного сада глупых привычек.
Жизнь встала в полный рост, и художница поняла, что недооценила размах её щупалец. Книжки по психологии советовали искать везде что-то хорошее, и теперь не было никакой возможности отмыть это хорошее от приклеенного накрепко плохого. Послерабочая ругань соседей по вечерам предвещала начало любимой передачи. Страстные стоны жирной бабищи за стенкой полуночи напоминали, что пора заканчивать работу и ложиться спать. Шатающийся Кока доказывал своим примером, что дела бабкиной внучки не так плохи на фоне окружающего упадка. Алтее стало страшно - она жила здесь и находила в такой жизни плюсы. Она соглашалась и вновь готовилась прийти в согласие с ходом вещей, а соглашаться нельзя. Надо отвоёвывать себя.
Алтея вспомнила тот полудетский первый раз, когда должна была пустить в ход свою звёздную карту. С отчаяньем непоправимости она представляла, что могла и должна была ответить на фразу:
- Кому ты нужна? Чужому человеку?
Взрослая Алтея могла бы отгородиться, отшутиться, развести полемику или просто отмахнуться, но школьница защищала свою любовь с сердцем нараспашку и внимала каждой пущенной стреле.
- Он не чужой!
- А он возьмёт тебя на воспитание? – сощурилась бабка.
Такой поворот сюжета был совершенно неожиданным в шестнадцать полных лет. Что она ответила, нашлась ли – но установка крепко впилась в голову, и она действительно вдруг позволила постороннему себя воспитывать. Опомнилась лишь тогда, когда в ней не осталось ни крошечки Алтеи. Были, правда, уголки, заполненные музыкой. Не собственного сочинения, но.... Эта музыка записана на костях, будто на рентгеновской плёнке. Слышно то же самое, а видно – Алтею на просвет. Спасибо музыка! Ты возрождаешь меня из пепла каждый раз! Ты запоминаешь меня, как племя Брэдбери запоминает книги, и ты напоминаешь меня от первого слова до последнего, когда я теряю способность хоть что-то рассказать о себе.
Алтея зашла в ванную и включила воду, надеясь смыть горький налёт со всей своей жизни, хотя это никогда не помогало. В зеркало фиолетовая шатенка не посмотрелась, а сразу открыла шкафчик, внезапно испугавшись, что забыла там какое-нибудь своё средство. На полочке, потерявшей прозрачность, стояла чуждая баночка. Хозяйка крема-чужака настолько неожиданно появилась сзади, что позже, анализируя произошедшее, Алтея не могла оправдать эту внезапность даже шумами телевизора из комнаты и голосов из коридора.
- Что ты тут делаешь! – вспыхнула Танюха-Два-Уха.
- А ты?
- Я здесь живу!
- Это я здесь живу! – эхом повторила законная бабкина внучка с подкрадывающимся сомнением.
- Ты здесь только прописана, а мы с бабулей....
Но Алтея уже летела к телевизору. Не задумываясь больше ни на секунду, она выключила его и громко зашептала:
- Тебя жизнь ничему не учит? Кого ты сюда приваживаешь?!
Бессмысленный взгляд выцветших глаз был по-прежнему прикован к экрану, и несуществующая внучка вместо того, чтобы продолжать, бросилась собирать в рюкзак свои оставшиеся вещи. Телевизор заорал снова.
Она бежала по улице, по-спортивному вскидывая ноги, потому что слышала где-то, что от беды нужно бежать, иначе молния, пронзающая душу, вызовет внутренний дождь, выпадающий в лишний жир. Беги или дерись! Драться больно. Да и не стоит обрушающаяся жизнь с бабкой такой борьбы, какая грозит тому, кто встанет на пути Танюхи. В лёгких мокро и холодно. Пора остановиться. Но если остановишься, окажешься нигде – уже не в прошлом, но ещё и не в будущем.
Именно это, правда другими словами, пыталась высказать Эмилю Лилия в ту самую минуту, когда Алтея добежала до знакомого места и обняла витую колонну.
- Ты всё время меня попрекаешь деньгами, - выговаривал стальной голос Эмиля, пока глаза его мимоходом оглядывали в зеркале безупречный новый костюм (от этого зрелища франт неустанно переполнялся нежностью к себе).
- Я ни разу тебя не упрекнула, - удивилась Лилия.
- Ты так красноречиво молчишь и специально меня называешь главой семьи, чтобы мне показать, какой я ничтожный! – запутался жених.
Лилия только что вернулась, ничего не решив в «редакции», а поэтому никак не могла взять в толк, какое красноречивое молчание так взвинтило Эмиля за время её отсутствия.
Причина его дурного настроения на самом деле заключалась в нескольких объявлениях, которые безработная интервьюерша переписала из интернета на бумажку и примагнитила к холодильнику.
- Я что, похож на «женщину 20-40 лет со знанием ювелирной терминологии»? Или на мутанта «пол жен\муж» для работы над кроссвордами? А похож я на «требуется библиотекарь в больницу»? – орал бывший красный блондин с порозовевшими от перекиси волосами.
- Ты похож на верховного библиотекаря психушки! – взорвалась Лилия. – И раз уж ты всё равно с утра до вечера сидишь с кроссвордами, научился бы их составлять за деньги!
- Что толку, если работы настоящей нет, - отвернулся к зеркалу Эмиль.
- А это и есть работа, пойми ты! Вся жизнь – работа! И вспоминать высокие потолки «Золотого Века», и ждать, что специально для новой редакции построят стеклянный небоскрёб, гораздо глупее, чем заниматься мелкими подработками.
- Да уж, трудно найти что-то мельче, чем твоё красочное исследование! – натужно засмеялся величайший журналист всех времён и народов.
- Я получила неплохие деньги за него, а твои мечты много ли принесли нам?
- Наам! У нас каждый сам по себе.
- Костюм ты купил не сам по себе, - напомнил весёлый голос.
Взгляд, которым Эмиль наградил Лилию, следует взять на вооружение производителям мыльных опер – для сцены, где содержанке указывают на её место. Но остановить поток правды уже не могли никакие мелодраматические уловки. Чиненая-перечиненая дыра в плотине зияла хохочущей пастью.
- Если бы я, как ты, нацелилась на самое подходящее, разве я была бы сейчас с тобой? Мы были равны, когда в издательском доме имели одинаковую должность, и мне казалось, что этого достаточно. Мои родители тебя одобрили, а ты знаешь, насколько важно их мнение. Бронислава и её отец гордились тем, что свели нас вместе. Все вокруг повторяли без конца, как мы подходим друг другу, и я не стала приглядываться. Мы работали наравне. Но мы в один день потеряли «Золотой Век». В один и тот же день мы начали новое движение – ты предпочёл медленно опускаться....
- А ты стала вкладываться в провальную идею! – напомнил Эмиль.
Лилия начала терпеливо рассказывать ему об интернет-версии журнала, о приобретённом опыте модных съёмок, о сэкономленной бумаге и толпе читательниц, пишущих письма редактору, но как объяснить главное? Называя трудности временными, некоторые ждут чуда и проживают в ожидании временную жизнь. Трудности – вечны. Поэтому надо стремиться к новым знакомствам и событиям, к обществу друзей, к комфортному интерьеру, к красивым картинам, и в этом окружении работать, не дожидаясь выгодного предложения. Работать над тем, что интересно. Эмиль не слушал, он думал о своём. О себе.
- Так значит, я для тебя всё равно, что подработка на безрыбье.
Он-то считал себя китом.
Лилия второй раз сбежала к Брониславе. Это уже напоминало историю про пастушка, но что же делать, если к горлу вновь подступал крик: «Волки!»?
На подходе к роскошному дому встретила Алтею, решили погулять, пока погода хорошая, поднять дух. Повернулись и пошли вдоль по улице, с каждым шагом отдаляясь от той кирпичной клеточки мироздания, где происходил судьбоносный разговор Брониславы и Радия.
Глава 21. ПРОЩАЛЬНЫЙ ВЗГЛЯД НА ВОДОПАД
Он пришёл именно к ней. Такого никогда не бывало – прежде третьим лишним был отец, потом Алтея. Длинноногая блондинка надела свою самую узкую юбку-карандаш, накрасила губы, коварно улыбнулась чему-то и стёрла помаду.
Когда она ставила на стеклянный столик два изысканнейших бокала, радио пело «Play The Game» - добрый знак. Без «редакционной» суеты лофт казался больше и глянцевей. Ещё бы избавиться от глупой пёстрой картины, которую отец оставил здесь до своего возвращения из Швейцарии. С неё-то всё и началось. Радий тоже помнил картину и смотрел на неё с теми же мыслями, только внутренний голос гораздо нежнее произносил: «С неё-то всё и началось». Он позволил хозяйке ввести его в зеркальный коридор вопросов и ответов насчёт здоровья отца, поболтал ногами в лицемерном голубом омуте светской беседы и был плавно препровождён в покои флирта. Смешно было наблюдать, как длинные худые пальцы блондинки эротично поглаживают ножку пустого бокала. Она опускала его со звоном на тот самый железный кухонный стол, куда миллион лет назад было опрокинуто пылающее страстью маленькое белое тело, где тысячелетие ненасытных ласк излилось веком неги, а теперь, в неповторимую секунду настоящего времени, дрожало на сетчатке вспыхнувших глаз.
Бронислава приняла пылкий взгляд на свой счёт, поэтому не была разочарована, когда Радий завёл разговор об Алтее. Начал издалека – по всем правилам флирта. Блондинка расположилась в позе, максимально подчёркивающей длинные ноги, и сквозь всезнающую улыбку вздыхала в который раз, что не ведает подробностей жизни лучшей подруги. Где, как и на что она живёт – тема менее интересная, чем новые часы гостя. Она взяла его запястье и посмотрела оленьими глазами так преданно, что он не утерпел и спросил вслух:
- Алтея получает хоть что-то за работу в твоём журнале?
Бронислава отпрянула. Ей в голову не приходило, что дурачества в девчачьей компании оплачиваются. Насколько она помнила, стенгазету в школе делали бесплатно. Это по сути то же самое – дорогих компьютерных спецэффектов художница не применяет. Не умеет! А умеет только пописывать на чужом ноутбуке и чертить ручкой в блокноте. Не маслом и не пастелью – простой чёрной ручкой! Да она бы и так сидела целыми днями за своими любимыми занятиями, Бронислава её не заставляет, только иногда напоминает, что в интернете читатели ждут. Публикация, между прочим, денег стоит, так что ещё неизвестно, кто кому должен платить.
Радий понял, что свободолюбивая художница, опасаясь попасть в кабалу брака, не углядела дружеской мышеловки. Ссорить подруг он не собирался, да и вряд ли мог, поэтому изобразил самую широкую улыбку и предложил Брониславе заняться каким-нибудь общим делом. Только вдвоём. В тайне. Например, найти для бедной художницы выгодное дельце. Он мурлыкал о ней столь покровительственным тоном, что блондинка удивилась, как это ей пришло в голову принимать всерьёз такую соперницу. Радий просто помогает таланту. Бронислава тоже это любит. Они занимаются одним делом. Общим делом на белом диване. Подвинувшись вплотную к гостю, она небрежно перелистнула знаменитую тетрадь на спиральке и ткнула в нерусскую фамилию.
- Вот этот человек строит отели. Он хотел бы заказать дорогую рекламу, но я думала, Лилия им займётся.
- Я помню Лилию, она крепко стоит на ногах, и тыл у неё имеется. Алтея намного бесшабашнее. Покажи, что ты не боишься ей доверить серьёзное дело.
- Легкомысленным сотрудникам не доверяют серьёзные дела.
- Она справится, - поручился Радий. – А если не справится, продашь её в рабство, главным дизайнером на мой фарфоровый завод.
Они расхохотались, прикончив по второму бокалу. Брониславе нравилось, что они вот так запросто решают чью-то судьбу. Чисто взрослые над ребёнком! Гость заметил, как хозяйка наслаждается своей взрослостью, как взрослит её узкая юбка, как заинтересованно склоняется набок её взрослая голова, как по-взрослому движутся её худые руки, смешивая коктейли. Как сейчас не хватает детскости Алтеи!
Но он её не дождался. Загулявшись, засидевшись в кафе, заглядевшись на витрины, Лилия и Алтея пришли только через час после его ухода. Бронислава полулежала на шершавом диване с пупырками под впечатлением от удачно проведённой встречи за коктейлем. Та крохотная капля алкоголя, что растворилась в её крови, текла и волновала, переворачивая всё внутри. Лофт был куплен и обставлен специально для того, чтобы прогуливаться с шейкером в голубоватой юбке-карандаше перед такими вот красавцами, ведущими непринуждённую беседу! Как она хороша в роли хозяйки – оооо!
Узнав, что предстоит очередная ночь с двойной порцией гостей, Бронислава раскодировала порноканал, распаковала упаковку никокалорийных хрустящих печеньиц и рассталась наконец с узкой юбкой, в которой невозможно сесть (если, конечно, ты не кукла из цельного куска пластмассы).
- Алтея, ты мне не поможешь? – улыбнулась хозяйка вечера, едва освободилась минутка. – Мы совсем позабыли об одной рубрике.
Хитрая блондинка открыла заранее приготовленные записи, которые назвала «заметками знакомого путешественника». Она попросила отредактировать их до глянца, и Алтея, засучив рукава водолазки, взялась за разрозненные строчки. Лилия честно пыталась ей помочь, но закончилось всё серией графических иллюстраций.
На белом листе с одним только недописанным предложением стояло огромное летнее чёрное солнце – высоко над городом оно освещало выгоревший асфальт улиц, едва прикрытых кокетливой пальмовой листвой, бросающей лохматые тени к подножию стройных стволов. Капли свежего утреннего дождика ещё сверкали в густой голубоватой траве, но жара постепенно испепеляла их, двигая стрелки к полудню. Неторопливо пружинили над тротуарами упругие кроссовки бегунов, а им вслед разносился лай собак, страстно желающих полакомиться натренированными ягодицами, но бессильных против своих цепей. Магазины уже перевернули таблички на дверях в ожидании толп модниц, готовых передраться за красное платье в белый горох, а крохотные пёстрые кафе настроили радио на самую модную волну, чтобы привлечь слоняющихся без дела школьников. В несуществующий географический пункт хотел бы отправиться каждый, но бывал там только придуманный «один знакомый путешественник».
В бумажной вселенной Алтеи он выглядел примерно, как тот худосочный стилист, которого она снимала на видео. Обведённый непрерывным чёрным гелевым контуром, он валялся на кровати в картинной позе и наслаждался полуденными грёзами. Перед его внутренним взором представал прекрасный, никогда прежде не виданный город, а воображение рисовало историю пребывания там, взаимопроникновения и, наконец, полного поглощения одного другим.
Гелевый юноша встал, подошёл к шкафу, открыл его, вытащил что-то из одежды, сложил на кровати, выковырял средним пальцем липкий изподкроватный чемодан, вытряхнул из него гантели, набил вещами и уехал.
Лилия поспешала за ним по улице, едва-едва опережая скорость мысли, настойчиво теребившей плечо. Герой стряхивал её как мог и прибавлял шагу, потому что знал – если сейчас хотя бы на секунду задуматься, всё останется на прежних местах, и непонятная сила, подхватившая его, промелькнёт дальше, искать более легкомысленного попутчика, а ведь это он, юноша из гелевого стержня, всю жизнь мечтал быть легкомысленным попутчиком, шутником и философом, душой подозрительных компаний, мимолётным любовником, проходимцем и ловкачом. Он уже не мог вернуться к неудачам и скуке, а если бы мысль всё-таки нагнала его, он бы просто с усмешкой произнёс: «Леди, вы ошиблись» и вырвал рукав из её недоумевающих пальцев.
Но леди, похоже, поотстала. С каждым шагом становилось всё легче дышать, хотя сердце било сильнее. Он радовался во всю грудь, он не знал, что у него в чемодане, и не чувствовал самого чемодана, он был свободен. Мимо проплыл сказочный остров, но гелевый контур юноши не хотел встречаться с ним так быстро. Засунул руку в карман и с удивлением выудил билетик метро. Послушно избавившись от него (у лица порхало облачко – «В один конец!»), он въехал в грот, очутившись среди шума, который больше не мог воспринимать как часть своего организма. Он стоял где-то отдельно, само-отверженно, отвергнуто, отторгнуто, словно выброшенный из-под колёс подошедшего поезда. Героя комикса всосало внутрь вместе с толпой, переставшей касаться его тела, его бросало, трясло, наклоняло, много, много остановок, он вцеплялся порою взглядом в какой-нибудь красный рюкзак и тащился за ним, переходя по паутинкам подземной схемы, сам запутывался в липучих узелках – и когда внезапно вынырнул, обнаружил себя на вокзале.
Контурный юноша шёл-шёл, пока не уткнулся в пыльную гладь ребристого вагона. Вагон качнул бедром и неторопливо откатил. За ним открылись другие пути, другие поезда, которые непременно нужно было рассмотреть. Вымысел бродил между ними и трогал их, он всю жизнь до рождения гремел в железных поездах, а потому просто сел в мягкий вагон, посидел немного и вылез в незнакомом месте, забыв чемодан.
Чёрные гелевые каналы Алтеи перешёптывались с течением, скрытым в Лилии - она не могла не открыть им, не могла не поделиться тайной с настойчивым волненьем вод, и густые потоки вошли в Лилию, когда-то способную быть вне путешествия, а теперь – удивлённую долгим отсутствием дороги, подобно волосам, открывшим в себе способность прирастать обратно к голове и ни разу не попробовавшим этого. Сверху, из звёздной черноты, донеслось упругое пищание. Она и не знала, что бывают ночные ласточки. Она засыпала, продолжая что-то отвечать Алтее по поводу прелести путешествий. Бронислава приукрыла Лилию до самых кончиков ушей и шепнула:
- Алтея, вижу, тебе хочется встряхнуться? Съездишь на открытие отеля?
Совсем рядом была та, которая согласилась бы незамедлительно, и художница, особо не размышляя, сказала «да».
Собиралась в путь-дорогу она примерно так, как её чёрно-белый персонаж. Только подпоясалась. Радию ничего не сказала, так как не знала, в каких они отношениях. Хуже всего уезжать с напутственными словами: «Ээ, ну ладно, а я тут причём?». Радий, конечно, так бы не сказал, но не стоит проверять.
В быту Брониславы ничего не изменилось – только журналов прибавилось, ванную по утрам стала занимать Лилия, да счётчик электричества начал «шалить». На самом деле шалила гостья – ночи напролёт она повадилась смотреть порноканалы. Сразу несколько, для пущего удовольствия. Круги под глазами наводили хозяйку лофта на мысль о слезах в подушку, и она изо всех сил старалась развеселить «страдающую после разрыва подругу».
Если какой разрыв и стрясся, то уж точно не разрыв с вечно чужим Эмилем, а разрыв между теорией и практикой – но не сейчас, а тогда, раньше. До. Когда Лилия предлагала попробовать соблазнительные «мерзости» и натыкалась на непонимание. Простушка верила, когда ей говорили, будто головокружительные камасутрианские позиции – выдумка скульптора, томившегося от скуки и похоти в древней Индии. А где взять достоверную информацию? Эротика бездарна, порно запрещено. Правительство отсчитывает количество разводов, оставшееся до конца света и не делает ничего, чтобы человеческие тела лучше понимали друг друга. Брошюрки бы они выпускали, что ли? Пусть объяснят святым отцам, ведущим пропаганду брезгливости, куда им засунуть язык!
Лилии приелись слипшиеся голые люди в разрешённых развлекательных программах, а полуобнажённые дразнящие школьницы и строгие учителя с длинными указками вернули интерес к разворачиванию наготы. Научили, можно сказать, хорошему. На самом интересном из порноканалов школьницы-шкодницы были особенно хороши – они не тыкали в объектив своими достоинствами, как участницы «приличных» передач, и не махали рукой в камеру, как старательные тайки на конкурирующем канале. Не создавалось того жуткого ощущения, что происходит беда. Не хотелось позвонить куда следует с криком: «Спасайте девочек!». За загорелыми, тренированными и татуированными спинами не вставала история вынуждающей бедности или принуждающей власти. Не казалось, что их похитили, обманули, увезли, привязали (хотя были и такие сюжеты на радость зрителям). И не было среди них той замедленной когорты взрослых детей, которые послушно подставляли для унижений улыбающиеся лица с накладными ресницами, приводя Лилию вместо экстаза в тревожное замешательство своим явным непониманием правил и цели игры. Хмм, имея в интернете большую и активную аудиторию, можно было бы развернуть борьбу против этого извращения! Секс со слабоумными взрослыми приравнять к педофилии, а сознательным детям, напротив, дать зелёную улицу – но мама и папа сразу узнают....
У Лилии ещё много мыслей появилось. К примеру, о нехватке свежих сюжетов и переизбытке сантехников. Поговорить хотелось – аж рот зудел. Особенно после порно-римейка «Зуд седьмого гнома». Зудело всё и круглосуточно. Лилия не удержалась, когда благопристойная Бронислава прямо при ней принялась читать в интернете отзывы о собственной садо-мазо фотосессии.
- Бронислава, ты сталкивалась когда-нибудь с обессиливающим притяжением?
Спина блондинки задумчиво покачнулась, повернулось лицо, на котором застыла пугающая смесь разнообразных подозрений. Ещё до того, как хозяйка произнесла: «Что ты имеешь в виду?», гостья поняла, что надо срочно придумать, что она имела в виду. Взгляд упал на значок в углу экрана.
- По-моему, Алтея слишком увлеклась компьютерными играми.
Бронислава облегчённо рассмеялась:
- У меня здесь всего одна игра, и довольно сложная. В неё трудно играть часами, там надо принимать решения несколько раз в секунду.
Зайдя в сад-дзен, она воочию убедилась, что кто-то играл до посинения. Только баснословное количество очков обеспечивало такой рост растениям. Зелёной, фиолетовой, жёлтой массой забит был весь зимний сад. Дрожащей рукой владелица поруганного ноутбука перешла к мини-играм. Все замки были сорваны! Она, конечно, не собиралась играть в ближайшее время, но всё же хотелось самой распаковать сложные игрушки, а получилось, будто пришла старшая сестра, отняла всё удовольствие, да ещё пальцем погрозила – маленьким рано!
Бронислава попробовала сыграть в самую последнюю мини-игру, для самых искушённых, но не продержалась даже минуты и была повержена в мир реальности, где таким неумехам самое место. Она с серой физиономией закрыла ноутбук и весомо произнесла:
- Ситуация плачевная.
- Знала бы ты, насколько! – обрадовалась Лилия. – Ты даже не представляешь, каково это, когда рука сама тянется, и не спрашивает тебя. Ты даже не замечаешь, где твои пальцы и что они делают.
- Заметить надо было вовремя, - сокрушалась Бронислава.
- Конспирация – обязательное условие. Когда в комнате кто-то есть, ты включаешь, но не включаешься. А наедине с экраном мир вокруг исчезает. Тебя туда уносит, и там намного лучше.
- Мне, вообще-то, так и казалось, - продолжала о своём рассеянная блондинка.
- Нет-нет, это не кажется. Там на самом деле лучше. Красочнее и профессиональнее.
- Вот-вот! Профессионалы работают над тем, чтобы нас притягивал экран. Притягивал и не отпускал!
- Но что поделаешь, если в жизни такого не встретишь! – воскликнула Лилия, припомнив давешнего кучеряшку в цепях.
- А тебе хочется эту жуть ещё и в жизни повстречать? – изобразила обморок Бронислава.
- Нет, жуть я не хочу. Очень неестественно выглядит, когда всё это искусственно увеличено, а посередине торчит кусочек натурального, как сосиска в тесте. К тому же, больно, наверное.
- Наверное! – закатила глаза блондинка. – Когда тебя сжирают…. Ой, а мы с тобой говорим об одном и том же? Покажи-ка, у какого персонажа здесь торчит сосиска в тесте?
- Сосиска в тесте торчит в другом месте, - срифмовала Лилия, включая телевизор и вскрывая закодированный канал.
Рано или поздно необходимо заявить о своей ориентации. Лесбиянки не молчат, так с чего бы нам, натуральненьким, скрывать свой интерес? Лилия вытирала мокрые руки о штаны и с нескрываемой улыбкой подсчитывала в уме, сколько смелых поступков успела совершить. Отстояла дизайнерскую чёлку, залезла на антресоли, надругалась над Эмилем, разругалась с Эмилем, ругалась из-за Эмиля.... Чёрт, не так-то просто его вычеркнуть! И вон тот блондинчик сверху на него похож. Охо, что вытворяют! Целый паровоз! Странно, что Бронислава отвернулась, сейчас же самое интересное – пришёл сантехник Жека из ЖЭКа....
- Извини, но меня сейчас вырвет, - произнёс чопорный голос над плечом зачарованной Лилии.
Хозяйка держала «эту гадость» для гостей, сама не притрагивалась. Она бы даже стёрла несколько каналов, если бы не боялась прослыть старушкой. Хотя старушки, должно быть, не отказывают себе в удовольствии побаловаться сладеньким и твёрденьким, раз уж состояние зубов исключает прочие сладости.
Когда разочарованная в подругах Бронислава поднялась, шаркая, наверх, Лилия почувствовала некоторую свободу, но прекрасная влажная дрожь не возвращалась. Официальное разрешение хозяйки лофта как будто переодело участников пёстрой вакханалии в неброские мундиры государственных служащих. Да, эти сочные качки и вправду всего лишь обслуживают нужды населения. Как в футуристической книжке, где на сеанс спаривания записываются заранее и получают талончик.
А как, интересно, Бронислава подключала порноканалы? Трезво рассчитывала, что однажды любопытство восторжествует? С величавой улыбкой талантливого педагога позволила себе взглянуть одним глазком и властно сама себе сказала: «Теперь ты видишь, что это не интересно?!»? Или она просто скрывает слезинки вожделения, чтобы не растерять эти бриллианты, как растеряла неосторожная Лилия? Оставляет интимное интимным – в коренном смысле слова?
Но Бронислава в своей спальне занималась совсем не теми вопросами. Её длинные пальцы скользили по обнажённой коже, слёзы катились из глаз, а в голове гремело – почему? Почему же ничего не получается? Почему порнушка после визита Радия не помогает спаять эротическое чувство и чувство теплоты по отношению к другу семьи?
Тонкая блондинка не раздумывала, зачем он ей, собственно, нужен в качестве любовника. Она хотела любить, любить достойного и доступного. Она давно не влюблялась, а на дворе царствовала весна, и все рекламные ролики светились белоснежными улыбками счастливчиков, обретших пару благодаря зубной пасте, порошку, жвачке или популярной стоматологической клинике. Глаза Радия горели, Бронислава ясно помнила. Он подходит на роль рыцаря – одни букеты Алтее чего стоили! Впрочем, цветовую гамму неплохо бы поменять.... Это вредные последствия чересчур утончённого художественного вкуса. Надо будет привить ему свой.
И романтичная длинноволосая блондинка занялась тем, что её действительно возбуждало, - мысленно подбирала флористические композиции для свадьбы, составляла список гостей, составляла чёрный список гостей....
Когда Радий позвонил и напросился в гости вторично, прекрасная удильщица уже не сомневалась, что рыбка на крючке. Алтея в «командировке», Лилия отправилась в дом моделей к тому неуловимому дизайнеру, которого наконец отпустила на родину завершившаяся неделя моды.
Бронислава зажгла ароматическую свечу с возбуждающим запахом леденцов и принесла из близлежащего кафе крошечные тарталетки в огромных шапках взбитых сливок, украшенных клубничинами вместо помпонов. Последствия просмотра порнушки, не иначе! Ставя эротический запас в холодильник, Бронислава решила, что пора бы ему, железненькому, вернуться к своим первосданным обязанностям, и всунула вилку в розетку. Прислушалась. Вездесущая Танюха вряд ли сейчас строчит в компьютерное пространство о том, что «Лучший друг девушки» дырявит озоновый слой. Некоторые учёные вообще утверждают, что дыра в небе имелась всегда (правда они же в детстве прятали осколки под ковёр со словами: «Так и было»).
Бронислава не стремилась быть совершенством. Всё, чего ей хотелось – выглядеть, как совершенство. Изумрудное коктейльное платье изумительно подчёркивало фигуру. Ожидаемый гость будет столь же стильно гармонировать с подготовленной обстановкой.
Но гость всё разрушил, как только появился в дверях.
- Где Алтея?
- Для начала бы поздоровался, - нарочито обиженно проворковала хозяйка лофта, поднося свой коронный коктейль.
В воздухе чувствовалось, что здесь нет никого, кроме неё. Радий с бессонной прядью на встревоженном лбу попытался вежливо улыбнуться, но одновременно дрожащей рукой перевернул бокал вместе с круглым подносиком, который блондинка держала, как в кино, на кончиках выпрямленных пальцев. Оттирая вдвоём пятно с коврового покрытия, эта парочка вопреки киношным правилам не стукалась романтически головами, а перестукивалась телеграфическими рублеными фразами.
- Дозвониться не мог. В интернете пишут: уехала за границу.
- Сам просил.
- Так она про отель пишет?
Он помог Брониславе подняться и терпеливо ожидал, пока блондинка отряхнёт изящные колени. Она неторопливо продолжила:
- Конечно, архитектура сетевой гостиницы ей не понравилась. Сказала, что больше подходит Ричард Бакминстер Фуллер. Она, кажется, была его фанаткой, даже предлагала наше новое издательство назвать «Bookminster». Игра слов такая. Получается что-то вроде «книжного собора».
- Неправда, - перебил Радий.
- Нуу, я не помню точный перевод, - закатила глаза хозяйка.
- Неправда, что Алтеи здесь нет.
Он взял за рукав висящую красную куртку, и его лица с нежной грустью коснулся призрак духов, помнящих все-все свидания. Радий с возрастающей уверенностью сказал:
- Вот её куртка, а вот её фотоаппарат. Она бы не уехала без этого всего.
- Фотик я ей давала на время. У неё не было своего. А куртку она взяла зимнюю. В горах холодно.
Бронислава равнодушно и медленно отошла к окну.
- Алтея в Альпах? – обрадовался Радий, обожавший Монтрё.
Блондинка с коралловыми губами отрицательно покачала головой. Брюнет растерялся:
- Кроме Альп мы обсуждали только Крит, потому что там лабиринт и крито-минойская цивилизация....
- Холодно, - телеграфировала через всю комнату холодная красотка. – Ищи на Кавказе.
- Там же опасно! - ужаснулся пылкий влюблённый. – Что говорит Алтея?
Бронислава пожала плечами, задула свечу и открыла ноутбук.
- Связи с ней нет давно. Единственное, что пришло, вот здесь. Вместо рекламы отеля подложила мне экологически чистую свинью.
Радий попытался прочитать присланное, но буквы бились головой о строчки, и он просто взял текст с собой. Во время долгих часов ожидания, когда уже водитель начинал спрашивать, не напрасно ли они приезжают к аэропорту встречать пустые самолёты, Радий перечитывал последние слова Алтеи, его маленькой феи с глазами, менявшими цвет:
ГРОМАДА НИЗВЕРГАЮЩИХСЯ ВОД
Как описать этот край? Да что там, всё ведь давно описано, стоит лишь заглянуть в энциклопедию, атлас или интернет, как на голову интересующегося обрушится тяжёлая масса цифр и фактов, которым так привык доверять электронно-вычислительный человек двадцать первого века, но вся эта вымученная исследователями информация расскажет не больше, чем анкетные данные – о человеке с глазами цвета бури, четырьмя разношёрстными собачками и привычкой слушать швейцарское радио. Природа заслуживает того, чтобы знакомиться с ней лично. Эта радушная хозяйка бесхитростно выставит на стол миллион угощений для охочего фотографа, развлечёт заболоченную городскую душу, выпрямит осанку ипохондрика и вдохнёт вдохновение в лёгкие, отравленные скептицизмом. Природа вылечит надолго и защитит хотя бы на время от мира людей-калькуляторов, для которых все и всё – источник прибыли, новой прибыли, сверх-супер-мультиприбыли. Увы, сама мать-Земля защититься от таких сынов не умеет, поскольку числится в их реестрах как источник сырья. Цинично. Современно. Ожидаемо. Ведь сегодняшний человек не только ближнего своего оценивает с точки зрения полезности, но и самого себя. Сколько я могу заработать? Как широко моё влияние? На какую высоту я собираюсь забраться по карьерной лестнице? Семидесятиметровая высота и стометровая ширина, следовательно, скорее привлекут внимание к водопаду Гедмышх, нежели его удивительный покладистый характер, светлый лик, многоструйность и облачность, ржавость камней и пуантилистические мхи в тон ярко-зелёному холмистому обрамлению…. Для водопада, впрочем, было бы лучше не привлекать внимания. Как всякая святыня, это чудо разговаривает с душами пришедших только в атмосфере благоговения, а с топочущими табунами невеж Гедмышху говорить не о чем – стоило грунтовой дороге пронзить тело ландшафта, как тысячелетняя земля покрылась стеклотарой из-под водки и другими памятными подарками от прогрессивного человечества. Нет уж, дорога к храму природы должна пролегать между сказкой и песней, а ориентиром пусть служит чувство прекрасного, которое, если покопаться, можно найти в самом пропащем человеке! Но чиновники не копаются в себе, они копаются в недрах богатой и такой бедной страны. Эти странные герои нашего времени не хотят оставить в наследство детям ничего, кроме английских колледжей и итальянских автомобилей. Когда наконец здесь станет модно завещать потомкам чистый воздух и чистую красоту, сокровища Кабардино-Балкарии уже будут промотаны. В погоне за сиюминутным местные слуги народа обгонят, перегонят и растопчут Вечность. Печально известная грунтовая дорога – лишь начало пути разрушения. Деревья, расчленённые под издевательский плач бензопилы, скалы, разорванные в клочья тринитротолуолом, животные, птицы, насекомые и травы - лишь первые жертвы. У истоков Гедмышха скоро будет не волшебство, а полезная для местных жителей труба. В эту трубу вылетит ещё одна незаменимая часть экосистемы – и внутренней системы ценностей каждого отдельно взятого человека. Никто даже не задумается об альтернативных способах добычи воды, все отвернутся с солидным видом (какой можно наблюдать в метро, когда никто не хочет уступить место), порадуются своей цивилизованности и с кряканьем нырнут в тёплые ванны. Если верить журналу «Vogue», плескаться в ароматизированных облаках пены несоизмеримо более стильно, чем лезть неизвестно куда в поисках непонятно чего. К просветлению идти труднее, чем к парикмахеру. Когда-то любители захватывающих видов совершали одиннадцатикилометровый переход от селения Хабаз – и это было настоящее паломничество. Порою чабаны урочища Мазех набредали на водопад в задумчивости – и это было, как нежданное божественное озарение. О чём говорил Гедмышх первым и для какой беседы призывал вторых? Мы ещё можем спросить, но услышать старый водопад успеем только, если чудо спасёт чудо природы.
Вот и всё. Всё, что хотела сказать Алтея. Она не прикрепила к посланию лёгкого пёрышка привета, но Радий чувствовал её любовь сильнее прежнего. Он просыпался в хрупких объятиях маленьких ручек, хотя рядом никого не было. Он напоминал себе, что она, как и все, наверняка любила не его, а свои представления о нём, но для счастья хватало и этого – просто принимать любовь, какой бы она ни была.
Машина без надежды стояла под дождём, и уже вечерело, когда в бесконечной колбасе проходящих людей мелькнуло что-то фиолетовое. Радий выскочил, встрял в толпу, нагнал незнакомую куртку и повернул к себе бледное лицо. Два красных следа от очков на носу, посиневшие глаза выдавали усталость Алтеи, но она зачирикала быстро и радостно:
- Хорошо, что ты меня встретил! Поедем к тебе? Я же ни разу не видела, как ты живёшь!
Можно подумать, что они расстались час назад. Можно подумать, она не уезжала без предупреждения на вздыбленный край света. Можно подумать, она ожидала его ожидания. А можно ничего не думать – ехать и ехать, вперёд и вперёд.
Но машина затормозила вовсе не у жилого дома. Ливень усилился, стало совсем темно, разглядеть место было почти невозможно. Радий открыл окно, и молния осветила новенькую золотую табличку с надписью «Издательство “Bookminster”». Алтея узнала витые колонны, подняла глаза к кокошникам над окнами и сказочным панно. Радий рассказывал, как сразу после демонстрации в защиту красоты поторопился спасать здание своими методами. Купить его не удалось, зато получилось взять для Алтеи в аренду на 99 лет. Улыбка, молния. Его голос прорастал сквозь неё, она впитывала его и никак не могла насытиться, а жажда всё возрастала.
Дождь кончился, стало светлее. Странно, среди ночи запела невиданная птица. На высоких изразцах, с благословения вышедшей Луны, венчались Царь-девица и прекрасный таинственный царевич. Их белые руки соединились навсегда, губы шевелились под скользящими каплями, а глаза меняли цвет.
Далеко в горах, сражаясь за водопад, Алтея не призывала задуматься о рае и аде. Кто знает, что там, за нами – и есть ли там что-нибудь? Она говорила о маленьком кусочке пространства и времени, который дан каждому из нас. Он – наша награда, и он – наше наказание. А рай и ад мы сегодня создаём своими руками.
(-:……………………………………………………………………………………………:-)
Вы можете быть свободны
© Copyright: Мирабелла Озерова, 2012
Свидетельство о публикации №212052801046
Свидетельство о публикации №212052801046
Рецензии