Я не колдун...

       - Господи, дева Мария и младенец Иисус! Я не виновен!!!
       - Не смей порочить святые имена своими грязными губами, колдун! Лучше признавайся, и мучения твои закончатся! Отец Бартоломео, мне кажется, наш гость изнывает от жажды. Угостите-ка его нашей замечательной святой водицей...
       - Господи, нет! Я не кха...
      
       Двое палачей, представителей безбожной, на самом деле, организации, гордо именуемой Святой Инквизицией, склонились над стонущим, извивающимся на жестком деревянном ложе человеком. Руки и ноги его были надежно зафиксированы веревками. Лица мучителей блестели от пота, а глаза - от звериного азарта. Один, отец Хулио, редкостная сволочь и садист - постоянно отпускал шуточки в адрес жертвы и командовал. Второй - отец Бартоломео, заискивающе улыбался после каждой реплики разговорчивого инквизитора, обнажая редкие гнилые зубы, и выполнял все его приказы.
       Да, чуть не забыл - будь ты проклят, Торквемада, и все твои никчемные последователи! Тот несчастный на ложе - я!
      
       - Давай же, колдун, признавайся! Что тебе это пламя? Сгоришь и все, отмучаешься разок... Зато здесь ты будешь наслаждаться нашими умениями целую вечность. Отец Бартоломео - не только превосходный палач и ценитель тонкого юмора...
       - Гхе-хе, - засмеялся польщенный помощник, извергнув из своего рта отвратительный запах разлагающейся заживо плоти.
       - ...но и прекрасный лекарь, так что он просто не даст тебе умереть. Видит Бог, ты скоро будешь умолять нас о костре.
       - Послушайте, ну какой я колдун, - устало оправдываюсь я, не в силах сдержать слезы - щербатый подонок залил слишком много воды, кажется, что живот сейчас лопнет. - У меня семья, дети! Зачем мне все это?! Почему я?
       - Семья? Дети? Думаю, стоит навестить твою женушку! Может она чего и знает? Может быть она сама - ведьма?
       - Нет, не трогай Марию, проклятый сукин сын! Подожди, когда я выберусь, я разорву твою грудную клетку собственными руками, да так быстро, что ты даже успеешь увидеть своё собственное сердце! - не выдержав, выкрикнул я.
       "Ну же, неужели я тебя больше не увижу, - подумал я с отчаянием, глядя сквозь решетку в ночное небо. - Прошу тебя, помоги мне!"
       - Ты угрожаешь мне? - Поднял голос отец Хулио. - Мне? Представителю Святой Католической Церкви?! Да ты еще больший дурак, чем кажешься!
       Мучитель выдержал театральную паузу, а потом жестко ухмыльнулся, глаза его стали колючими, нечеловеческими, безумным. А потом он заговорил снова, деланно ласковым, доверительным голосом:
       - Знаешь, нам ведь нельзя возлежать с женщиной... Но если рассматривать это как пытку... Я слышал, у твоей жены изумительная кожа - не такая, как у других испанок. Светлее, нежнее, притягательнее и, должно быть, прекрасно пахнет.
       "Давай же!" - подумал я, стараясь не слушать ту мерзость, что лилась из уст отца Хулио. Бартоломео, тем временем, взял со стойки ржавые, видавшие виды щипцы и встал в изголовье пыточного стола.
       - Отец Бартоломео, какой вы нетерпеливый... Ну ладно, можете вырвать парочку.
       "Ну давай!!!, - кричало мое сознание. - Помоги мне!!!"
       Мрачное небо ответило мне неторопливым движением туч.
       - Ааа, - щербатый мучитель выдернул ноготь с большого пальца левой руки. Я не смог сдержать постыдного крика и тем самым доставил своему палачу несказанное удовольствие - тот даже глаза прикрыл, а отец Хулио противно рассмеялся.
       - А когда я закончу с твоей женушкой, я займусь твоими детишками... Точнее не я, а отец Бартоломео - он ОЧЕНЬ любит детей.
       Гигантская туча, подхваченная небесным ветром, медленно поплыла вправо, обнажая круглый бок луны. Ночное светило уронило серебро на железо зарешеченного окна.
       - Не бойся, если они будут хорошо себя вести и полностью удовлетворят желания моего друга, тот убьет их быстро...
       Отец Бартоломео, который был, похоже, ценителем не только тонкого юмора, но и симметрии щелкнул щипцами, и я лишился ногтя на большом пальце правой руки, но доставлять удовольствия палачу своим криком не стал, чем несказанно его расстроил. Отец Бартоломео посмотрел на меня с какой-то детской обидой.
       - Я все скажу, - прошипел я.
       - Что? - удивился отец Хулио. - Ты решил покаяться, колдун? Не рановато ли? Мы только начали разминаться...
       - Подойди ближе.
       Разговорчивый инквизитор подошел ко мне вплотную, расплываясь в улыбке. Он заглянул мне в глаза... и истошно завопил.
       В окно светила полная луна, лишившаяся невесомых серых одежд. Боль, сковавшая мое тело, была до экстатически приятной - я никогда так не радовался превращению: наконец-то сила, животная дикая, злая, та сила, которую я считал проклятьем, доставляла мне истинную радость.
       Веревки, туго оплетавшие мои руки, натянувшиеся под растущими мышцами, лопнули, не выдержав напряжения. Ногти выдвинулись вперед и заострились, место вырванных тут же заняли новые. Ими я и располосовал путы на ногах.
       - Во имя Господа нашего... - пробормотал отец Хулио, после чего сделал шаг назад и нелепо рухнул на задницу, споткнувшись о ведро с водой.
       - В этой обители насилия никогда не было Бога, - прорычал я, прежде чем мое лицо вытянулось, рот расширился, а зубы заострились и превратились в клыки.
       Я подошел к замершему в ужасе отцу Бартоломео, творящего крестные знамения, и вцепился ему руками в ключицу. Когти спокойно прорвали рясу, кожу и мышцы. Почувствовав под ставшими липкими пальцами кость, я уперся отчаянно визжащему инквизитору ногой (ставшей больше похоже на лапу) в грудь и оттолкнул его...
       Раздался хруст, отец Бартоломео с хрипом рухнул на землю и забился в конвульсиях.
       Я развернулся к отцу Хулио, который рухнул на колени и начал молить о пощаде. В звериной форме я редко понимаю человеческую речь - да мне это и не надо...
       - Прошу тебя, прошу... Не убивай меня...
       Мое тело уже покрылось серой шерстью, морда вытянулась и стала волчьей. Я начал сутулиться - скоро придется ходить на четвереньках, а руки превратятся в лапы... Нужно поторопиться.
       Я подошел к плачущему инквизитору, взял его за шею левой рукой и, подняв, прижал к стене. Короткий взмах когтями... Он даже ничего не успел почувствовать, когда увидел в мой руке окровавленный ком.
       Прежде чем умереть, мучитель увидел, как я кладу его сердце в пасть и смыкаю челюсти...