Румба втроем

Был чудесный зимний вечер – знаете из тех, когда приятно посидеть у камелька, да  только нет такого в простой квартире, расположенной в типичном спальном районе. А вот выглянешь на улицу, выключишь свет и перед тобой покрытые инеем березы, искрящийся снег в лучах фонарей, а, если поднять голову, то можно увидеть яркие звезды... В общем романтика, с учетом того, что такой зимы в наших краях не было уже много лет, все грязь, да слякоть и никаких тебе катаний с горок, а тут весь запас санок раскупили. Пес, которому исполнилось два года, освоил передвижение на трех лапах – мороз, знаете ли. И начинаешь думать о русских деревнях, тройках, Фете, гаданиях  - одним словом о том, из чего складывается наша с вами зимняя культура. Ах, да и еще впереди Масленица, блины, а там, наконец, весенняя капель, которую ждешь всю зиму, особенно в такую вот серую зиму, когда вместо снега идет дождь. Нет, теперь все правильно, и мороз, и красные щеки, и праздники... Размышляя обо всем этом, я села в кресло, уже хотела было включить телевизор и стать опять современным человеком, как вдруг раздался звонок мобильного телефона. Помилуйте, какой мобильный в девять вечера, да еще и в пятницу, когда все уже давно разъехались по семьям и по клубам? Беру трубку и вижу, что звонит... Эля! Да, не может быть, спустя столько лет и вдруг звонит! Нажимаю на кнопку, торопливое «Привет! Ты как?»

 - Ничего, вот в Ригу вернулась.

- А где была?

- Ездила на Рождество в Париж.

- Красиво?

- Не знаю...

- Как это?

- Я подумала, я могу к тебе приехать? Ты там же живешь?

Я бегу приводить себя в порядок. Эля, старая подруга, сто лет не виделись. Пока я крашусь и выбераю что бы такого надеть, я расскажу вам о ней. Самостоятельный ребенок много лет назад... Помню, как мы сидели на заборе и наблюдали за улицей – Эля такая уверенная, как командир на коне,  а я боюсь свалиться с этого забора. Она всегда умела находить выгоду, еще в детстве, я нет... Первая девочка в нашей стране – обладательница Барби. С годами она все больше уходила в себя – не знаю, что было у нее на душе, обычно говорила я, а она слушала. А что там за этим высоким лбом, кто его знает. Когда я поступала на филологию, она пошла на экономический и оказалась тысячу раз права. Когда я как та стрекоза летала по жизни в поисках любви, Эля спокойно вышла замуж, родила ребенка, девочку. Я не завидую ей, у нее своя жизнь, свои цели, которых она всегда добивается, как я своих. Мы слишком разные, должно быть. Даже сейчас я рассказываю вам о себе,  а о ней так мало, что могу сказать, и все потому что она всегда была «себе на уме», никто ничего о ней не знал, не больше, чем она говорила, а говорила она мало. Внешность... Да важно ли это на самом деле? Не красавица и не Мисс Мира. Голубые глаза, каштановые волосы, немного угловатая что-ли, но с годами она слегка прибавила в весе, став более женственной. Одевается полу-официально, не классический костюм, но прямая юбка и опрятный свитерок. Я бы сказала обычная женщина, сосредоточенная на своих заботах, о которых ведает только она. Молчаливая. Уверенная в себе. По-моему прекрасные качества. Никогда не совершит безумства, это не для нее. Впрочем... А вот и мобильный – Эля приехала, но отказалась подниматься ко мне. Предложила пройтись. Одеваю длинную, до пят дубленку, высокие сапоги, меховую шапку, чувствую себя боярыней и иду вниз. Эля стоит около черного джипа, одетая совсем не по погоде – стильные клетчатые штаны, приталенный полушубок, без головного убора. На коротких, до плеч, волосах лежит снежинка. Улыбается, немного сдержанно, я искренне радуюсь, кажется прошло два или три года с момента нашей последний встречи.

- Ну, ты Сашка, все хорошеешь.

  - А ты как всегда о здоровье не думаешь.  Но я так рада! Идем?

Мы пошли вдоль моего дома, я что-то рассказываю, она слушает. Потом вдруг прерывает.

- Слушай, тут есть в одной гостинице ночной ресторан. А народу там как правило нет. Пошли туда, посидим, поговорим.

- Запросто!

Фонари выбеливают снежные груды, мы аккуратно ступаем по скользкому насту, мороз крепчает на глазах. Я смотрю, как Эля поднимает плечи в своем полушубке, ежится, и предлагаю поехать на машине. Она кивает головой, удивительно, с ее-то упертостью. Мы возвращаемся  к джипу, забираемся внутрь, Эля включает печку и сразу становится хорошо. Я что-то силюсь сказать, так много надо сказать, о стольком спросить, узнать, как мама, как дочка.. А она все смотрит на приборную доску.

- Обожди. Я тебе хочу рассказать кое-что. Почему тебе? Не знаю, наверное, больше некому, а рассказать так хочется. Говорят, что становится легче, но мне-то легче не станет, я знаю. Я тебе просто расскажу,  а ты послушай. И ничего не говори.

Она включила зажигание, мы поехали по обледенелой улице, подпрыгивая на ямах. Пейзаж описывать не буду – пятиэтажки справа, девитиэтажки  - прямо по курсу, одним словом  - спальный район. Ах, да, еще припаркованные машины  и редкие прохожие...

- Ты знаешь, я как-то устала от работы, рутины и будней. Бывает ведь такое? Каждый день  - на работу в офис, в обед – за покупками,  а потом – домой, дома какие-то дела, разговоры за ужином и телевизор перед сном. Как в любой семье. И так изо дня в день. О, у меня интересная работа, хороший муж и славная дочь, но я устала. Подумала, что надо сменить обстановку. Я знала, что без скандала не обойдется, Рождество все-таки. И я сделала проще – сняла деньги со своего счета, купила тур, собрала вещи, когда никого дома не была  и в аэропорт. А мужу – смс-ку. Скажешь, плохо сделала? Знаю, что скажешь, поэтому молчи. А я была впервые так... свободна! Понимаешь, человек всегда мечтал летать. Сколько я летала в командировки, никогда я этой свободы не ощущала. Так не ощущала, как тогда... Может быть все потому что командировка – это работа,  а перелет – неудобство. А тут ведь – путешествие! Рождество! Париж! Париж – это город для романтиков. Я  - не романтичная натура, но провести там две недели мне показалось просто замечательно, да еще и на праздники. К тому же  у меня не было особого выбора -  я не сильно люблю спорт, чтобы ехать кататься на лыжах, и более того уехать хотелось в тот же день, когда приняла решение. Выпал Париж. Просто как в лотереи. Или как на экзамене. Вытягиваешь один из двух оставшихся билетов, замирая сердцем, лишь бы попался хороший вопрос. Какой попался мне... я до сих пор не знаю. Прилетела я вечером, что, наверное, определило весь дальнейший ход моей истории. Понимаешь было бы это утро, я бы передохнула и вперед, на Елисейские поля. А тут вечер, усталость, да и холодно было. Я доехала до гостиницы на такси, полюбовалась на город в огнях, попыталась угадать очертания домов и их изумительную архитектуру, кинула взгляд на Сену и попыталсь сосчитать мосты... Так обычно бывало, когда я приезжала на какую-нибудь конференцию на день – город из окна такси. Потом отель, средненький, абсолютно ничего особенного. Старое здание, если честно уж не знаю дату постройки, кажется в три этажа. Правда, на первом было интересно – за стойкой портье располагался диско-бар. Не то чтобы музыка играла очень громко – все же гостиница, люди там отдыхают... Но все же был танцпол и немного светомузыки. Особенно его не разглядывая, я уже пошла было в свой номер, но тут портье вручил мне купон на бесплатный напиток, а на самом купоне значилось, что именно сегодня в баре намечается вечеринка с участием каких-то местных звезд. Я несказанно обрадовалась – надо же с корабля на бал! Пошла к себе, насладилась видом ночного города из окна, распаковала вещи, нашла вечернее платье, туфли и стала одеваться. Ты знаешь, я не из тех женщин, которые одевают экстравагантные платья, боа, и Бог его знает что. У меня простое платье чуть ниже колена, черное с вырезом на груди. Туфли на каблуке-рюмочке, думаю, сантиметров пять не больше. И туфли я ношу скорее удобные, нежели такие, чтобы выглядеть моделью, спустившейся с подиума. Волосы я не укладываю, но в этот вечер решила собрать их красивой блестящей резинкой. Получилось неплохо, правда. пришлось подкраситься, чтобы подчеркнуть глаза, иначе они теряются. И вот я похожая на бизнес-леди на офисной вечеринке иду в этот бар. Ты знаешь, я обомлела в первый момент. Не знаю, что за звезд они пригласили, возможно, и вправду известных, но собралось очень много народу. Женщины -  все как одна в вечерних туалетах, кроме нескольких постояльцев и парочки явно амереканцев. Я обрадовалась, что не прогадала с одеждой, пошла к стойке за своим напитком. Музыка была совершенно чарующая, что-то подобное играет DEEP FOREST. Это, кажется, направление фолк, но звучание совершенно незабываемое – то у них будто водопад на сцене, который создает  - визуально лазерные лучи -  и уж не знаю какие там инструменты, но будто бы гремит вода и сквозь ее гром пробиваются звуки свирели. Потом была еще музыка,медленная, в ней было что-то уводящее в средневековье, и мерещились рыцари в латах и дамы в этих умопомрачительных туалетах, похожие на пирожные... И, наконец, ритмы фламенко... Во всяком случае это было что-то латиноамереканское, ты же знаешь я не сильна в музыке, но то была музыка любви. И кавалеры приглашали дам, и они танцевали, как умели, стараясь вложить в свои движения чувства, вызванные блистательной игрой коллектива. Я была заворожена, и даже не заметила, что и не притронулась к заказанному коктейлю. Одна пара особенно выделялась – они танцевали почти как профессионалы на фоне остальных. Она была одета в пламенеющее платье с оголенными плечами и едва закрывающее ноги, каблук, делающий эти ноги стройными и желанными, он  - в смокинге. Я не разглядела его в тот момент, я наблюдала за ней, восторгаясь фигурой, такой точеной, какая может быть либо дана Богом, либо выкована тяжелым трудом над собой. Я была поражена ее смелому взгляду зеленых кошачьих глаз – она могла взять любого в этом зале, она кидала пламенные взгляды вокруг себя, а он смотрел только на нее. Потрясающая пара! Не знаю, что они танцевали, все же танцы и музыка это из другого мира, но как она шла, будто соблазняя, замирала на секунду, глядя в глаза своему партнеру, а потом так грациозно откидывалась на его подставленную руку, а когда она кружилась, казалось, что взиввается язык пламени... И вот в один из этих своих поворотов она встретилась со мной взглядом, обернулась вокруг себя и снова вернулась взглядом ко мне. Как тебе это объяснить... Она была тем, о чем мечтала я  - для себя, но не имела никогда. Будто бы воплощение моей мечты, мое представление о том, какая она, ЖЕНЩИНА. Наверное, мне стоило раньше больше времени проводить на светских раутах или где-то, где можно увидеть таких, но в тот момент мне показалось, что она... единственная подобная... Как я захотела, хотя обмолвиться парой слов, спросить, как становяться такими, как она... Я думала, что эти мои мысли неисполнимы, хотя бы потому что она, наверняка, француженка, а я ни слова по-французски! Но танцы окончились, ту мелодию любви сменила другая, отдающая лесным ветром, и я увидела, как ее друг выходит из бара, а сама она направляется к стойке. Я косилась, видела, как она легко забирается на высокий стульчик,  как заказывает какой-то напиток и вдруг поворачивается ко мне. Пара слов на певучем языке Франции. Я ответила что-то невпопад, что, мол, не понимаю, русская и тогда она одарила меня улыбкой.

-  Откуда?

- Из Риги.

- О, там еще остались русские?

- Да, и много.

- Как это мило.… А мужчины там еще есть?

  - Остатки.

- Так бывает.… И женщины скучают без сильного пола, красивые женщины, как я посмотрю. Я сама нездешняя, родилась на Украине, жила в России, потом мама вышла замуж за француза. Французы мне не нравятся, поэтому я встречаюсь только с русскими.

         - Вам муж?

- О, оставьте, какие могут быть мужья! Муж – это для тех, кто хочет всю жизнь  проквохтать, как курица. Нет, дорогая, любовник.

- Но, как же, потом, в старости? Не боитесь одиночества?

- К чертям! Здесь хорошие пансионаты для престарелых, прекрасный уход!

- А… дети?

- Дети.… Ну, да, говорят, что, дескать, женщина должна рожать, а я хочу пожить для себя. Жизнь  - одна, не хочу делить ее с ребенком. Считайте, меня эгоисткой, я такая и есть. Беременность, роды, воспитание, это все твое время. Его у нас не так много. А людей сейчас, как грязи, одним большим, одним меньше – какая разница?

- Я думаю, что вы… - я помолчала. -  Вы, правы, по-своему. У меня есть муж и дочь, но я забыла о себе. Хотя, я рада, что они есть.

- Приятно  с тобой говорить… Меня зовут Алиса.

Я представилась.

- Какие же у нас с тобой редкие имена. Знаешь, тут очень шумно, народ пребывает, скоро будет простая дискотека. Не люблю шум, хотя здесь и не так грохочут, как в простом клубе. Я живу по соседству. Хочешь пожить у меня?

Я помню ее в этот момент – слегка прикрытые глаза, улыбка, играющая на губах, кольцо рыжих волос у губ, мраморная белизна шеи. Почему я согласилась? Возможно, потому что сразу поняла, что значит быть в чудом городе одной и без знаний языка, но, если признаться, если копнуть по самые дебри, то она мне понравилась, и я хотела говорить с ней, как со своим антиподом, как с женщиной, которой я хотела быть, но не стала. Не знаю, смогла бы я стать такой же, ведь для этого нужно было изменить в себе все, все досконально, каждую черточку, от выщипанных бровей до этого потребительского отношения. Впрочем, и я своего рода потребитель, ведь я родила не, потому что хотела ребенка, а потому чего ждала от нее, от дочери какой-то помощи в старости, ждала успешной карьеры или умопомрачительного замужества. Одним словом, я не могу сказать, что родила исключительно, потому что хотела увидеть плод Любви и вложить в него всю свою нежность. Это было тем, что нас объединило. И уже спустя какое-то время я собрала свои вещи и выписалась из гостиницы.

Она ждала меня в фойе, одетая в легкую шубку, скроенную точно по фигуре. На ногах так и остались туфли на высоком каблуке с открытым носом. Мы вышли на улицу, вдохнули холодный воздух, и в рот влетело несколько снежных мух, и мы рассмеялись. Она предложила мне руку, и так мы и пошли по светящейся огнями реклам улице, болтая о городах ночью.

- …. А я жила в одной деревеньке. Ночью – хоть глаз выколи! У меня даже был свой фонарь, но беда в том, что в магазине частенько кончались батарейки, и ходила я на ощупь. А я уже тогда носила каблук. Однажды иду и не понимаю, почему вдруг не могу сдвинуться с места. Рванула ногу, пошла, а, когда пришла домой, оказалось, что каблуки увязли в куче навоза.

- .. потом был Лондон. В центре там жизнь, как здесь. Одной не выйти  - все лезли знакомиться, особенно, местные, но всякие там арабы, одним словом приезжие. А с другой стороны и в ресторан тебя сводят, и город покажут. Но там, как и везде – бывает, идешь ночью по не самой туристами наводненной улице, и света мало, и личности какие-то шастают. А вроде Европа, Англия.… Потом был подъезд, освещенный красивым фонарем в резной чугунной оправе, пролет, другой, спугнутая нами кошка, и вот мы подходим к ее двери. Еще помню номер – 21, мне было 21, когда я вышла замуж. А она легко открыла замок старинным ключом и пропустила меня в просторный холл.

-  Танцевать можно, - молвила я.

- Так и делам. Когда я устраиваю вечеринки, то танцы проходят здесь. Гардеробная скрыта вот этой встроенной дверью. Раздевайся, и пойдем, я покажу тебе твою комнату. Она скинула шубку, набросила ее на плечики, расстегнула лямочки на туфельках и сменила их на домашние туфли. Мне предложила мягкие тапки с мордами собачек.

- Смешные, правда?

Мы прошли холл, свернули в коридор, и первая дверь  налево оказалась комнатой для гостей. Все как надо – кровать, тумбочка, шкаф. Вроде бы стандартный набор гостиничного номера, но каждая вещь была подобрана с любовью, так будто хозяйка долго выбирала каждую деталь, да так, чтобы все сочеталось и в итоге я будто окунулось в теплое уютное гнездышко, которое всегда было моим домом, просто я об этом не знала… Помню зеленое покрывало с изображенной на нем ивой, лампу под салатовым абажуром, ножку которой заменяла женская фигура из дерева, еще этот антикварный шкаф и огромное зеркало, на котором тушью кто-то написал «Любовь СОЗИДАЕТ, а люди ее РАЗРУШАЮТ». На тумбочке альбом с репродукциями, будто его просто забыли здесь и краешек картины – ножка дамы под пышным платьем восемнадцатого столетия….

- Нравится?

- Так хорошо…
 
Мы сели на кровать, она взяла альбом, стала перебирать картонки, с наклеенными на ними репродукциями.

-  Лувр?
- Третьяковка. Лувр я и так могу посмотреть, а в Москву я Бог знает, когда поеду…. Проявление ностальгии. Я не сентиментальна, могу сменить страну. Думала о Бразилии, да, правда.…Или острова. Представь, свой собственный остров…Конечно, чтобы недалеко от материка, так чтобы  - захотелось цивилизации – и ты на паруснике плывешь к какому-нибудь городишке.

- Разве на острове не скучно?

- Нет, что ты! Это Рай! Ты создаешь свою собственную маленькую планету, понимаешь? Акт творения. Ты можешь выращивать на этом острове манго, а можешь приглашать на него друзей, чтобы проводить ленивые дни на пляже. Можешь летать на планере или пересекать океан на паруснике…

-  Это не так просто. Нужно заработать. Я полагаю, что и только к старости смогу позволить себе нечто подобное.

- Дорогая, ну что ты! Жить надо сейчас.

Она коснулась моих губ тонким пальчиком, будто хотела сказать, что надо помолчать, поднялась и вышла из комнаты. Я осталась одна, но везде был почерк хозяйки, ее рука, ее невидимое присутствие. Разложила вещи, хотела пойти поискать ванную, но тут она позвала меня,  и  я пошла на ее голос.

Алиса находилась в кухне, совмещенной с гостиной. Она стояла у барной стойки, разделяющей эти два помещения, и откупоривала бутылку вина.

-  Белое… Я подумала, что белое – это элегантность. А я чувствую себя именно такой сейчас. Если хочешь красное…

-  Нет-нет, давай чувствовать одинаково.

Она улыбнулась явно довольная ответом, налила вино и прошла к креслам в гостиной. Кресла – большие, мягкие, в них утопаешь и отдыхаешь от всего, забываешь обо всех насущных проблемах, и еще тепло от вина, и эта неподражаемая женщина напротив меня -  я никогда не чувствовала себя лучше. Мы были такие разные, но мы понимали друг друга, не осуждали, а принимали все как есть. Я теперь плохо помню тот разговор, я была уставшая после перелета и полного впечатлений вечера, пьяная от вина и ее слов, ее мира…  Мы что-то говорили про мужчин, наших русских мужчин и мужчин вообще, о том, что по большому счету они одним миром мазаны. Такой знаешь типичный женский разговор. Я не помню, когда я заснула, слабо помню, как она легонько ведет меня по коридору, громко шепча на ухо: «Мы жутко пьяны!».
Давай-ка лучше об утре следующего дня. Я проснулась, как ни странно со свежей головой в такой мягкой постели, что захотелось вновь закрыть глаза, чтобы тонуть в пуху беззаботности. А, когда я, уютствуя на этом ложе, все же открыла глаза, то увидела, как Алиса стоит у окна и собирается открыть шторы.

- Я решила, что всем пора вставать! – она была как лазурное небо ранним утром. Атласный пеньюар цвета спелой черешни, молочная белизна кожи, будто красное  яблоко на снегу.

- Сколько сейчас?

- Часа два… начало третьего. Самое время пить кофе.

Я с неохотой стала выползать из постели, но она замотала головой.

- Нет, нет – лежи. Я сейчас все принесу, и мы будем пить кофе здесь.
Я лежала, слушая тишину этого дня. Ничто не вмешивалось в прозрачность воздуха, только прикроватная лампа своей зеленью чуток оживляла царящее здесь спокойствие. И тут ворвалась она – с дымящимся кофе, круасанами, какими-то баночками, веселой улыбкой, будто с ней пришел Венский Вальс.

- Давай, ешь, как следует, теперь до ужина еще далеко. Далеко – потому, что обедать уже поздно, осталось только поужинать. А я придумала такой ужин – закачаешься! Традиционные французские блюда, приготовленные моими руками – о, в этом весь Париж!
Так бы и тянулся этот день в его неспешном течении – до самого ужина, если бы не одно событие. Мы тогда перебрались в гостиную, где ставили самые разные виниловые пластинки, перебирая все – от музыки тридцатых до современных клубных миксов. Я говорила, что я не сильна в музыке, но с ней мне открылся целый мир, я стала жить именами давно ушедших людей, ушедших, но оставивших нам свои голоса. Почти, как ты живешь словами, так и я жила мелодиями в те дни…. Было, кажется, семь или восемь часов, когда в дверь позвонили. Она поднялась и пошла открывать, а я все еще сидела, зачарованная сказкой – я в Париже, в квартире из какого-то фильма или книги, с человеком, чья индивидуальность завораживала, и я испытывала кайф, даже не видя Эйфелевой башни. А потом это.

- Гм.… Простите, что помешал.

Такой красавчик с картинки. Кажется ее вчерашний кавалер. Ясный открытый взгляд, полудлинные волосы, зачесанные назад, но все равно капризно спадающие на лицо, трехдневная щетина, и тонкие губы, улыбающиеся мне так приветливо, что сложно было не ответить.

- Андрэ, - представила своего друга Алиса. – Конечно, он был бы Андреем, просто Андрюшей, но предпочитает именно это имя.

- Очень приятно, - он все, также улыбаясь, взял мою руку и коснулся ее губами.
Я, кажется, онемела, но потом нашлась, ответила что-то, и Алиса сообщила, что теперь она должна посвятить себя кухне, а меня будет занимать ее друг.

- Я видел вас вчера. Совершенно очаровательная русская красавица. Надолго в Париж?

- На две недели.

-  О, для вас они пролетят как два дня, я вас уверяю. Париж – это годы и годы познания города, людей, духа…

Он сидел напротив, изящно закинув ногу на ногу и бесстыдно разглядывая меня. Я запахнулась. Впервые за долгое время, я не испытала особой радости от взгляда мужчины, такого пронизывающего, горящего желанием и развратом. Я тогда что-то подумала о том, что так нельзя. А ведь в другой ситуации, будь я едва знакома с Алисой, что помешало бы мне, что помешало бы мне ответить ему тем же взглядом, забыв об опостылевшей жизни в Риге? Но  в этот раз было по-другому.

- Чем вы занимаетесь у себя дома?

- Скучной офисной работой. Ребенком и иногда… мужем.

- Понимаю. Вы захотели перемен.…А, ведь в жизни все было так налажено…. Но вы выбрали нужное направление. Путешествие, новые знакомства – это освежает и дает возможность взглянуть на жизнь по-новому.

- А вы? Чем вы занимаетесь?

- Танцую. Учу танцевать других. Немножко того, немножко сего. Немножко девочек для show-dance.…  В принципе я вполне доволен жизнью, в ней всегда разнообразие, стремительные ритмы ча-ча-ча и элегантность вальса…. Вечерами я, как правило, работаю, но сегодня выдался тот свободный вечер, когда я свободен и Алиса обещала приготовить ужин. Что-то ни с чем ни сравнимое. Как она сама.

- А что вы будете делать лет через десять?

- Думаю, что немножко больше того и сего, и уроки танцев. Люблю обучать молодых – это знаете ли неповторимо -  следить за тем, как пара гадких и неповоротливых утят, начинают скользить по паркету, так что у зрителей захватывает дух. А эти девчонки.… Как они на глазах превращаются в обольстительниц…. Вы бы видели – еще вчера старательно выполняла каждый шаг, а сегодня приклеивает ресницы, красит губы и вихляя бедрами выходит на публику.

- А что светит этим вашим ученикам, если они не занимаются ни тем ни сем?

- Бурная молодость, соревнования, кубки и воспоминания.… Потом – воспоминания. А вам есть что вспомнить?

- Как и каждому человеку. – Я была недовольна постановкой вопроса, тем как он сощурил глаза, смерив меня слегка презрительным взглядом.

- А я так не думаю. Вы лжете. Где ваши бурные ночи, шампанское рекой, ухажеры, хватающие вас за руки и тянущие к себе…. Было?

-  У меня  было то, что… радовало меня. Друзья. Вот вам-то кажется, не очень знакомо понятие дружбы?

-  Что вы, я в нее просто не верю. А где теперь ваши друзья?

-  Теперь у меня семья и нет вр…

-  Какая  глупость…. А впрочем, не посмотреть ли нам, что готовит Алиса?
Я поспешно встала – будто хотела успеть первой. Он пропустил меня вперед. Алиса в этот момент что-то смешивала, и, увидев нас, она бросила ложку, подлетела ко мне, коснулась губами щеки, одновременно взяла его за руку и притянула к нам, так что мы стояли по обе стороны от нее.

-  Мои родные  -  все выглядит аппетитно и почти готово!!!  -  взгляд ласковых глаз на меня и на него. Как если б мы были одним целым.  – Вы не успели поругаться? Андрэ, я знаю, с твоим характером…

-  Нет, нет, - возразила я, - у нас все отлично.

- Мы ладим, -  и он естественным движением положил руку мне на плечи.

- Тогда идите, захватите с собой эту бутылку и разливайте!
И подала нам охлажденное вино.

- Только одна? – хитро спросил Андрэ.

- Ах ты, жулик, ну, конечно, вторая охлаждается! Идите уже!

И мы в обнимку прошествовали в гостиную, где Андрэ начал хозяйничать, накрывать маленький столик на двоих и выбирать бокалы. Я молча наблюдал за ним, осознавая, что он в этом доме не первый день. Хотя мне-то какая разница? Оказывается, мне было совсем не все равно. Андрэ зажег свечи, поставил четыре вокруг стола и одну – на стол. Потушил свет, и получилось, что мы, сидя в темноте, едва видели лица друг друга, и лишь рисунок на белой скатерти четко выделялся в этом полумраке. А потом появилось еще одно дрожащее пламя – это Алиса скользнула в комнату с салатницей в руках. Колеблющаяся тень сделала несколько шагов, поднялась на носочки, закружилась и опустилась около столика на одно колено.

- Прошу  - великолепный сырный салат с грибами! Сейчас принесу паштет! А вы начинайте накладывать!

Она исчезла где-то в недрах квартиры, а мы посмотрели друг на друга, и Андрэ любезно положил мне ложку салата на тарелку, а потом наполнил тарелку Алисы. Она вернулась с паштетом и блюдом, на котором поместились кусочки сырного пирога. Выглядело все заманчиво, незнакомо, так будто ты вдруг попадаешь из привычной для тебя обстановки в такое ночное кафе, где все теряет свою обыденность и становится немножко другим, немножко звездным там над этим рассеянным светом фонарей…Мы начали есть, я выражала восторг -  я никогда не знала, что можно так сочетать продукты, а более того готовить так, что невозможно разобрать, что именно ты ешь, но пища таяла во рту и хотелось отведать еще. Алиса улыбалась, но сама ела крайне мало, впрочем ничего удивительного – она была хрупкой, из тех, кто очевидно питается нектаром и капельками росы. Андрэ ел за двоих, подкладывал и спрашивал, почему так мало блюд.

-  Так значит, вы вроде танцевальной пары? – спросила я, наконец.

- О, что ты! Нет, какая из нас пара? Я танцевала всю свою юность, потом бросила, а потом встретила Андрэ. Но я к его занятию не имею никакого отношения. Я не зарабатываю деньги -  я их трачу. – Она рассмеялась.

-  Но разве так можно? Так…  не бывает.

- Она скромничает. Алиса получила когда-то деньги в наследство, от каких-то своих предков князей. Сумма вышла солидная, и она сумела ей разумно распорядиться. Поэтому она забыла, что такое работа, если вообще знала.

- Андрэ, не надо! Я работала в ночном клубе администратором. Целых три месяца. Но это было десять лет назад.

- Это самая ленивая женщина, удивительно, что она вообще умеет готовить, впрочем, это, кажется, ее хобби. Ты вяжешь или вышиваешь гладью, Алиса?

- Родной, ты же знаешь, что рукоделье – это прошлый век.

Так я узнала, что Алиса целые дни проводит в безделье, активно скупает виниловые диски, красивые издания, посещает театр и выставки, а ближе к лету перебирается в свой домик у моря, где так же слушает музыку, пьет вино и загорает дни напролет. Мне подумалось, что это восхитительно, а потом я решила, что ей должно быть скучно, иначе стала бы она звать меня к себе в гости. Алиса почти не знает иностранных языков, кроме французского и ограничена в общение. Она бы выучила английский, но недосуг. Мы перешли к кофе с шоколадом, прекрасным шоколадом, разложенным кусками на блюде. Алиса поменяла музыку, выбрала какой-то французский шансон, кажется, это была Мирей Матье, вышла на едва освещенный кусочек паркета между кухней и гостиной и стала изображать певицу, сжимая в руках бокал, как микрофон. Она пела о вечной любви, шепнул мне на ухо Андрэ, и мне вправду показалось, великая певица здесь, в этой комнате, поет специально для нас двоих.… Потом Андрэ предложил петь караоке, я густо покраснела, к счастью в темноте этого не было видно – петь мне сложнее, чем медведю кататься на коньках. И они стали петь на пару – Алиса владела сильным голосом, Андрэ пел намного слабее, но дуэтом они неплохо исполнили русский романс «Я встретил Вас». И пока они пели, меня не покидало чувство, что мы где-то вовсе не во Франции, а на Руси, что нас объединяла, в избе и так темно лишь потому, что горит лучина, а мы проездом, с охоты, решили переночевать у крестьян и где-то за окном фырчат кони…

***

Я, наверное, выпила лишнего тогда. Но следует сказать, что столько же лишнего было выпито и в последующие дни. Когда они закончили петь, Андрэ предложил мне руку, я поднялась, уже подчиняясь всему происходящему, а не разуму, ощутила его левую руку на своей талии – правой он обнимал Алису. В темноте его губы коснулись моей шеи, и мы втроем прошли по коридору, оказались в другой темной комнате,  а дальше я помню их дыхание, собственное сердцебиение, помню, как чьи-то руки помогли мне раздеться, как кто-то толкнул меня на широкое ложе. Все остальное больше напоминало сон или скорее некий театр теней. Ее руки – нежные, деликатные и понимающие, его  - чуть-чуть грубее и напористее, а временами – будто оба были одним целым со мной,  и я уже не различала, кто из них он, а кто она….  В те минуты я забылась, я не думала, но я хотела, где-то на уровне бессознательного касаться и чувствовать ее  тело, шелковистое и благоухающее, я вся стремилась к ней, а он мешал мне и отталкивал меня, чтобы самому взять ее, не оставляя собственно и меня совсем без внимания. Какое это было ощущение, неизведанное, такое будто держишь  в руках нечто хрупкое и драгоценное.… Это было тогда, когда я обнимала ее, а она ласкала меня.
Ты спросишь, почему я все это сделала, когда могла отказаться, могла ведь поступить по-другому, разве не было у меня вариантов? Но я рада тому, что я это сделала, потому что Андрэ был прав. Я прожила жизнь, не испытав многого, а не я ли говорила, что в жизни надо попробовать все, кроме наркотиков? Такое не может повториться, просто потому что нужно, чтобы три человека испытали влечение, чтобы, хотя быть может для них это всего лишь обычное развлечение. Я так думаю иногда.… Но все же я стараюсь придерживаться мысли, что то была вспышка троих сердец, тел, желаний. Мысли о том, что сейчас Алиса там же в баре гостиницы знакомится с кем-то еще, не дает мне покоя, но ты еще не знаешь всего.
На следующее утро я проснулась в ИХ постели, но его уже не было. Она спала рядом, лежа на спине, в сорочке, открывающей великолепную грудь женщины, не знающей кормления ребенка. Вот тогда-то я и испытала откровенное смущение и какой-то стыд и собралась уже собрать вещи, сбежать, найти гостиницу и начать осмотр Парижа, как самая настоящая туристка, да и к тому же Рождество наступило и надо полагать, город украшен и все такое. Одним словом, я мигом вскочила, бросилась в свою комнату, потом в ванную, плеснула в лицо воды, провела щеткой по волосам, обратно – надо было что-то одеть. Я хаотично напялила джинсы, свитер, стала собирать вещи, но очень хотелось пить. И я на цыпочках прокралась на кухню – в холодильнике стояла бутыль с родниковой водой. Я налила себе этого чудесного, освежающего напитка, и долго пила, наслаждаясь каждым глотком. И только ее голос.

- Родная, давай я сделаю кофе?

Она стояла в пеньюаре, бледная, с блестящими глазами, будто в них стояли слезы. Я поставила стакан на стол, а она подошла ко мне, провела рукой по волосам и поцеловала  в губы. Так я осталась еще на один день. Я не буду подробно описывать тебе эти дни. Я расскажу о тех ярких мазках, которые до сих пор сидят у меня в памяти.
Рождество. Ну, конечно, Алиса вспомнила про ёлку часа в три дня. Мы оделись и добежали до супермаркета за углом. Помню, что снега не было, витрины и вправду было украшены так, как показывают в фильмах про католическое Рождество в Европе и как совершенно не умеют делать у нас. Хотя чего там делать – танцующие Санта-Клаусы, качающие головой олени, много мишуры, огней и еще того самого настроения, которое в нашей стране еще не научились создавать. Мы зашли в магазин, сразу бросилось в глаза обилие колпаков, запах глинтвейна из маленького барчика, и лениво настроение, царящее в магазине. Мы, подавшись ему, сбавили скорость и неторопливо пошли по проходам. Ёлку нашли без проблем - такая голубая красавица, к которой прилагался искусственный снег. Еще мы накупили игрушек, ангелочков, венок на дверь – одним словом нам предстояла большая работа, чтобы все это развесить. К тому же Алиса заявила, что к православному Рождеству достанет антикварные русские игрушки, доставшиеся ей по наследству, а это так, для развлечения. А после мы, основательно нагруженные, пошли пить глинтвейн. Алиса утверждала, что каждый год ходит сюда выпить этого зимнего напитка. Мы веселились, она вспомнила первое Рождество во Франции, я – пыталась вспомнить в каком году нам предложили его праздновать. Наверное, мы были очаровательной картинкой – две смеющиеся женщины. И, конечно же, к нам подсели отдыхающие здесь же мужчины. Не красавцы и явно не миллионеры, но просто славные ребята. Я что-то говорила, Алиса переводила, они отвечали и так мы просидели часа два, пока они, в конце концов, не предложили донести нам наши покупки до дому. И вот мы довольные и захмелевшие, идем по темной улице, а за нами наши случайные знакомые. Просто две королевы и их свита! Или скорее одна королева и  ее фрейлина.… Но у подъезда Алиса сказала им что-то по-французски, они недоуменно переглянулись, и ушли.

- Что ты им сказала?

- Что  - мы подружки и хотим побыть наедине, без мужчин.

То Рождество я долго буду помнить. Как мы наряжали ёлку, как Алиса ходила по своей огромной квартире и расставляла ангелочков и стеклянные шарики со снегом, и как она сказала, что каждый год выбрасывает игрушки, чтобы в новом году – купить другие. «Это все такая дешевая мишура, она не стоит ни цента. Мои игрушки, которые я храню годами, они стоят целое состояние, но я их не продам, ведь мне их оставил дедушка, а дедушка получил их от отца» Она была, как та стрекоза, которая все лето пропела. Так я думала,  и именно это меня к ней влекло, потому что я бы так не смогла. Не смогла бы быть легкомысленной, не смогла бы выбросить рождественские игрушки, купленные в дорогом магазине, я казалась себе крохоборкой, а вовсе не практичной дамой, которой привыкла себя считать. Сейчас я думаю, что все же я  - практична, а она когда-то перестанет петь свою песню, но вопрос лишь в том, кто из нас успел прожить свою жизнь и выпить ее до дна?

***
Не скажу, какой это был день, просто пришло на ум. Это был день, но мы зашторили окна и устроили показ мод. У Алисы был длинный коридор,  и она принесла все светильники, чтобы сделать освещение так будто это подиум. В тот день она решила заняться мной. Я одеваюсь просто и удобно. Ничего экстравагантного, ничего броского. Она  - моя полная противоположность. И я одевала ее вещи и шла по воображаемому подиуму, а она аплодировала и кричала, где этот Кутюрье, я тоже хочу такие шмотки! Я помню, как она заставила меня нарядиться в облегающие бриджи, свободную блузу с глубоким вырезом и надеть каблук не меньше 11 сантиметров! Она заставляла меня приклеивать ресницы, использовать блески, рисовала мне на лице полоски и цветы – я была в тот день настоящей манекенщицей, то есть той, кем даже не мечтала стать. У меня до сих пор хранится фотография, где я иду с этим надменным видом первой красавицы мира, кстати, это все, что осталось у меня от тех каникул в Париже. Я смотрю на себя и не верю, что могла быть ТАКОЙ.

***
Был  и другой случай. Кажется, перед самым новым годом. Она ушла по каким-то своим делам, и раньше времени вернулся Андрэ. Он чаще бывал свободен по утрам и тогда завалился в квартиру часов в десять, с заявлением, что до выступления на какой-то вечеринке у него еще полно времени,  и он пришел отдохнуть. К тому времени я успела узнать, что Андрэ был вовсе не единственным -  в речах Алисы то и дело упоминались мужские имена. Я точно знала, что изредка  к ней заходит некий политик, она не пожелала много о нем говорить, и еще какой-то бизнесмен, которому не мешало бы похудеть, но в целом мужчина, развлекающий ее интересными историями из жизни бизнеса и не только. Я не могу назвать ее женщиной легкого поведения или того хуже. Она была вполне самодостаточна, но ей нравилось общение с людьми, что-то из себя представляющими, поэтому я до сих пор не понимаю, что такого она нашла во мне. Андрэ же появлялся у нее в гостях чаще остальных, где он обитал в остальное время мне неизвестно. А в то утро он заставил меня подняться из постели, и приготовить ему поесть. Сам же он развалился на диване, забросив ноги на столик и, прищурив глаза, наблюдал за тем, как я жарю колбаски и заливаю их яйцом. Мне было неловко под его взглядом, хотя бы потому что он был так вызывающе привлекателен, потому что он уже обладал мной и потому что он мог обладать Алисой. И все это возбуждало и смущало одновременно. В тот момент я будто бы через него видела Алису и хотела ее, не знаю, как это выразить, но будто он был то, что связывало меня с ней.
Я поднесла жареные колбаски, и тут же он потребовал бутылку вина. В свое оправдание скажу, что мой муж – тих и смиренен -  и требовать он не умеет вообще. Он просит. А Андрэ требовал, и я подчинялась, хотя мое естество бунтовало против этого. Будто на дворе не 21-ый век, а эдак, 16-тый, и твоя задача снимать с Него сапоги и удовлетворять все  его капризы. А ты, понимаешь,  я женщина  - современная, привыкшая быть лидером в своей команде, и под моим началом есть мужчины. Муж – да, его вообще не слышно. А этот хлыщ, который кажется даже еще и младше меня, распоряжается мной так, будто у него право с рождения вертеть женщинами. Он заставил меня выпить с ним, и я снова подчинилась, стараясь не вступать в разговоры. Он становился мне все неприятнее с каждой секундой. Колбаски были доедены, выпито по два бокала, и взгляд его чуть помутнел.

- Пойдем. Сидим, как рыбы, в рот воды набрав, а так делом займемся. Порадуем друг друга.

Я не считаю, что как-то изменила ей – в нашей ситуации такого слова просто не было. Я будто стала к ней еще ближе через него. А, кроме того, я пережила то, что, невозможно, было пережить с моим инертным мужем. Андрэ делал со мной все, что ему хотелось, не спрашивая хочу я того или нет. А я млела, просила еще и еще, забывая, что только что ненавидела этого человека, была его рабой и – не верю до сих пор – мне это нравилось.
Потом он лежал, раскинувшись, крайне довольный собой. На меня он уже не смотрел, пребывая в каких-то своих воспоминаниях, а потом резко вскочил и сообщил, что ему пора отправляться в клуб на репетицию, но он очень благодарен мне за хороший секс, восстановившей его силы.

Он уже одевался, а я все еще лежала на мятых простынях, когда вошла Алиса, одарила Андрэ поцелуем, подмигнула мне и спросила, не успели ли мы поругаться.

-  Я не ругаюсь с женщинами, когда они молчат.

- А я не молчу, но со мной ты не ругаешься.

- Ты… ты … другая женщина. Ты сошла с планеты Венера. А может ты была мужчиной в прошлой жизни?

- В этой, - она расхохоталась и ушла  к себе в комнату.

Я и вправду не понимала, как она управлялась с ним. Видимо, это искусство  - владеть мужчиной – было ей дано. Я выбрала мужа попроще – он сам ходил за мной, как собачка и был тряпкой по жизни. Я просто не справлялась с такими, как Андрэ и ему подобные. А она, не делая ничего, была его дамой, которую он не смел обидеть. Очарование, шарм, внутренняя сила? Это было и остается загадкой для меня.

***
Мы сидели на балконе, было темно, и падал снег в желтом свете фонарей. Наблюдая за людьми, можно придумывать самые разные истории про них. Я хохотала, когда она изображала, когда идущая по улице девочка заявляет маме невинным голоском о том, что пошла к подруге в гости, а сама спешит к парню. Или мужчина с тортиком – такой правильный, немного даже насупленный, весь из себя законопослушный семьянин – про него Алиса сказала, что он бегает по паркам в плаще на голое тело и распахивает плащ перед детьми. Иногда ее истории были так достоверны, что невозможно было отличить правду от вымысла. И вот она сосредоточилась на женщине, степенной,  с налетом деловитости  - костюмная юбка, которую мы заприметили под пальто – лэптоп и  пакет из местного супермаркета.

- А это …ты, - сказала она и засмеялась, - твоя парижская копия.

Я не смогла вымолвить не слова.  Она была уродлива – та женщина. Ее сложно была даже так назвать – скорее труженица офиса, возможно, обычная, непримечательная жена и мамаша. Но ведь ей, как и мне – не меньше 30-ти… Станет ли она другой? Стану ли я другой?

- Ты расстроена? Брось, в тебе есть свое очарование. Ты  - моя противоположность, я так уважаю таких, как ты…. Я бы не сумела, нет, я просто неспособна на те подвиги, что ты совершаешь каждый день.

- Сидеть у компа и тупо что-то подсчитывать  - теперь подвиг? Подвиг – это, когда женщины выносили раненых с фронта. Подвиг  - это, когда они в горящую избу заходили. Подвиг – это те далекие времена, когда люди еще были людьми, а не заточенными в каменные боксами создания, которые потом пересаживаются в другую коробку  - машину – и едут в третью – офис, где их ждет уже  четвертая – компьютер. Это не люди  - это роботы. И я иду в ногу со временем, я такая, как все. Нет во мне ни изюминки, ничего. И осталось всего 3 дня, и я вернусь к этому унылому существованию, в котором не будет тебя… - Я буду скучать, - она накрыла мою руку своей и улыбнулась, но мне показалось, только показалось, что глаза ее лгут. Она не будет скучать. Она найдет другую забаву, ведь я для нее лишь забава. Она для меня – олицетворение Женщины, целый мир.

-  Не переживай так. Ты уже изменилась. Ты станешь чуточку другой, когда вернешься. Я тебе обещаю, - будто читая мои мысли, сказала она и тут же заприметила гуляющую троицу молодых людей и стала махать им с балкона и кричать что-то по-французски. Ответом был смех и предложение зайти в гости. Тот вечер был бы напоен грустью, если бы та компания не согласилась зайти к нам. Они оказались совсем молодыми, необычайно веселыми, к тому же один из них – рокер со стажем – бренчал для нас на гитаре. Мы пили вино, слушали их рассказы,  я, правда, успевала ухватить то, что переводила Алиса, но мне все равно было весело наблюдать за выражениями их лиц, улыбками, смехом. Такой возраст, когда тебе только 20 и весь мир лежит у твоих ног и все еще впереди. Только потом я поняла, что это не возраст – это состояние души. Оно было у Алисы, его не было у меня. И все же засыпая, я взгрустнула, думая о предстоящем возвращении в свою жизнь. Я хотела перемен. Я помню, как слышала от одной женщины о том, что весной та чует ветер Перемен. Как бы я хотела уловить его, поймать и унестись вместе с его порывом!

***
Эта история произошла в тот день, когда Алиса убежала на прием к своему банкиру, а Андрэ спал, раскинувшись на всю широкую кровать и свесив руку. Он будто хотел показать, что ему принадлежит весь мир  - только руку протяни. А я стояла и смотрела на него, и разум мой смутила одна мысль -  а если бы его не стало, изменило бы это наши с Алисой отношения? Вот, если бы он вдруг умер, захотела бы она видеть в моем лице свою подругу... жизни? Или все же я была ее забавой? Алиса, как мне казалось, из всех своих мужчин любила именно этого. А он, как барин, сопел на ее кровати в три часа дня. За что его было любить? Он не ставил женщин не во что – ему нужно было лишь их тело. За исключением Алисы, которая дала ему понять, что есть чуточку больше, чем просто секс. Но стал ли он от этого ее любить? Уважать, да, но любить... Я  не могла ответить на этот вопрос, но в тот момент я склонялась к мысли, что он использовал ее, а это было так возмутительно. И я прошла на кухню за снотворными пилюлями. Сделала апельсиновый сок, кофе, тосты  и высыпала из капсул порошок прямо в сок. Вошла к нему, села рядом и стала нежно гладить его по голове, лицу, касаться кончиками пальцев губ... Он заулыбался и куснул мои пальцы.

- Моя красавица, ты не даешь мне поспать – скучаешь без своего дружка?

- Ее нет, она ушла, - ответила я с долей издевки.

- А-а, моя вторая подруга...- он потянулся и открыл глаза, обволакивая меня утренней нежностью. – Ты так мила... Мне так хорошо с вами обеими. Хоть ты и не совсем понимаешь меня, но в постели у нас полное согласие. Значит, мы понимаем друг друга где-то тут.

И он показал на сердце.

- Понимаешь? – он взял мою руку и положил себе на грудь – Слышишь, как стучит?
А потом протянул свою руку и нащупал мое трепещущее сердечко.

- И твое бьется в том же ритме... Все мы трое стали единым целым, как Вера, Надежда, Любовь. Они всегда идут рука об руку по жизни и если исключить одну, то остальные не смогут существовать боле.

- Но... но тебе же хорошо было с ней вдвоем?

- Она... лучшая из женщин, кто бы спорил, но наше трио сделало жизнь полной. В ней есть место всему, каждой из эмоций. Мы с ней во многом похожи, и порой нам не хватает того, кто смог бы прийти и добавить в наш с ней легкомысленный полет некого вектора. Ты это сумела сделать. Я не говорю про постельные утехи. Я стал думать о ней более серьезно. Я не могу больше продолжать эту жизнь, в которой нет места стабильности. Да, я сам такой, но... ты сумела показать мне, что иногда нужно меняться. В другую сторону. Это не значит, что я изменюсь, но я подумаю над этим.

И он протянул руки к подносу, который я все это время держала на коленях. Я сделала неловкое движение, поднос качнулся, и стакан с соком упал, разливая смертельную жидкость по подносу. Я вздрогнула, вздохнула слишком резко, тень одна за другой пробежали по моему лицу.

- Ты мало спала? У тебя руки трясутся…. Давай-ка, забирайся сюда, и я сделаю тебе релаксирующий массаж.

-  Спасибо, нет…

- Надо, - сказал он с набитым ртом, и постучал по постели рядом  с собой. У меня и вправду тряслись руки, и, заползая на постель, я четко осознавала, что не могу совершить в своей жизни ни один стоящий поступок, пусть даже этот поступок убийство из ревности.

***
Краски последней ночи. Снова клуб в отеле. Будто круг замкнулся. Она -  в изумрудном платье, короткий низ, лиф и накидка. Он – весь в черном. И я  - совсем и не я. На мне – то ее пламенеющее платье, открывающее плечи и бедро. Каблук – не меньше десяти сантиметров. Макияж – смелый, броский, вызывающий. Да, возможно, моя фигура уступала ее точеным формам, но уверенность в собственных силах, заполнившая меня, делала мой шаг четким, соблазнительным, так будто то была и не я, а ЖЕНЩИНА, настоящая, желанная, живущая ритмами музыки. Мы выпили у стойки бара по бокалу шампанского с плавающими в нем сладкими вишенками. Андрэ вытащил свою вишенку и вложил ей в алчущие губы. А потом заиграла какая-то медленная музыка, и Андрэ слегка наклонил голову, приглашая нас обеих. Мы с Алисой  переглянулись, она  в такт музыке опустила ножку на пол, качнула бедрами и протянула руки мне. Я пошла рядом с ней, повторяя ее движения, а Андрэ слегка пятился, маня нас руками. На площадке, освещенные сиреневыми и красными пятнами света, мы стали танцевать. Она пряталась за спиной Андрэ, я ловила ее, и так мы кружились, отдаваясь романтичному настрою музыке, призывающий нас любить. Я, отродясь не слышавшая ритма, пошла так будто музыка звучала внутри меня, отдавая ей всю себя. Андрэ подхватил меня руки и опустил на колено, неотрывно глядя в глаза,  и тогда я подумала, все сложилось так, как так должно быть. Они остаются вдвоем, а новая Я, возвращаясь в свою жизнь, чтобы наполнить ее новым смыслом. И тогда на его серьезном лице вдруг появилась улыбка, чуть дразнящая и в то же время понимающая, словно я высказала свою мысль вслух. Мелодия заканчивалась, мы с Алисой шагнули друг к дружке, взялись за руки, а Андрэ обхватил нас обеих за плечи, и так мы и застыли на последней ноте этой румбы.

*** 

Я не буду описывать тебе все то, что творилось у меня в душе, когда я собирала вещи. Вихрь эмоций – от того спокойствия, которое царило во мне накануне в баре отеля, до взвизга смычком по скрипке. То был безумный концерт из чувств, и они все играли сразу – струнные, барабан и фортепьяно. Она знала, каково мне,  и она молча наблюдала за мной, не говоря не слова. Помогала укладывать вещи, аккуратно складывая мои свитера, в то время, как я готова была швырнуть их в сумку. А, когда все вещи стояли упакованные, как солдаты перед отбытием на защиту отечества, Алиса достала сверток.

-  Подарок на зимние праздники. Откроешь дома. Или в самолете. Как скоро любопытство начнет тебя раздирать.

Она хотела меня проводить, но я отказалась, и мы сидели по русскому обычаю, смотрели друг на дружку, а где-то у подъезда маялся водитель такси. Потом я встала, подхватила вещи и пошла по коридору, не видя ничего от застилающих глаза слез. Вышла на лестничную площадку, вдохнула в грудь, хотела не оборачиваться и все же обернулась, чтобы увидеть в ее лице беспокойство, нежность и что-то еще, отчего я только резко повернулась и пошла по ступенькам вниз.

*** 

 -  И вот я здесь….  Такая история, - она закончила говорить и тут только я поняла, что в ней произошли перемены. Легкая печаль в глазах, которую она сумела скрыть в момент нашей встречи. Воспоминания нежности… Она откинулась на подголовник, прикрыла эти кричащие глаза, и свет от фонаря высветил ее чуть исхудавшее лицо. Едва заметно, округлость щек исчезла, придав чертам лица особый аристократизм. Да, она же была родом из семьи с какой-то дворянской фамилией. Сейчас она была похожа на даму девятнадцатого столетия, влюбленную и пишущую любовные письма, на которые уже давно никто не отвечает.

  - Не ожидала этого от тебя. Не в том смысле плохо это или хорошо. Такими категориями мыслить нельзя. В твоей натуре никогда не было этого импульса, порывистости что-ли… Ты и вправду чуточку другая. Хотя я не знаю радует тебя это или нет. Как ты живешь сейчас, после всего?

 - Я пока не знаю. Но я уверена, что все переменилось. Сначала во мне, а потом эти перемены отразятся на окружающих и в конечном итоге на моей собственной жизни. Да и ребенок…

 -  Твоя девочка?

 - Ее сестричка. Я почему-то уверена, что родится девочка.
Она посмотрела на меня, и теперь в ее глазах была капля озорства, материнской нежности и того тепла, которое можно встретить в глазах беременной желанным ребенком женщины.

- А… отец ведь…

- Не называй имен. У нее один отец – Любовь.

Потом мы все-таки дошли до той гостиницы, но говорить уже было не о чем. Она сказала самое важное. Я что-то пыталась рассказать о себе, но все было как-то не к месту, шутить тоже не хотелось, и тогда она предложила отвезти меня обратно. Мы ехали в молчание, вокруг снежно, романтично, так будто сказка ожила и царит вокруг нас. Конечно, в сказках любящие остаются вместе, пока смерть не разлучит их, но  в этой сказке конец чуточку иной. Какой решать вам, я лишь рассказала вам историю Любви.

среда, 10 февраля 2010 г.