Небо под ногами

(тем, кто вернулся…)
Вместо предисловия:
Грязный мир,
Равнодушный мир,
Он совсем другой
В сказках или песнях.
Всем вокруг
Все равно, кто ты,
И какую боль носишь в своем сердце …
Ты –
Ненавидишь эти двери и ступени,
Пыль на цветах бумажных
И свое лицо.
Небо станет ближе,
Небо будет течь по венам
Смех по стенам размажет
Твой химический сон.
Ты спешишь поскорей сгореть,
Смысла нет взрослеть,
Плодить себе подобных,
Тесно здесь
Здесь - не жить, а тлеть,
Рыскать по земле
В стае злобной…
Я – выкликаю
Твое имя этой ночью
Свечи упрямо гаснут
На окне моем.
Ветер взвыл по-волчьи,
Этот вой я понял сразу,
Путь назад не подскажет
Тебе твой химический сон,
Свет, всюду яркий свет,
Но тебя здесь нет –
Ты уходишь в сон свой, не прощаясь…
Снег, ты так любишь снег,
Этим утром на лице твоём белый снег не тает.

                Маргарита Пушкина.
 
… Он устало смотрел в окно. Деревья, дома, прохожие… Он смотрел и не видел. «Ничего не хочу… Жить не хочу». Сидел на подоконнике и курил, рассеянно стряхивая пепел на пол и свои кожаные брюки. Усталость давила свинцом, было лень даже смотреть…Он знал, что это пройдет. Это всего лишь убогая физиология. Так всегда бывает между дозами. Не надо об этом. И так слишком сильно искушение вырваться из серой пустоты. Всего лишь дойти до кухни и… Но не стоит об этом. Держись. Ты обещал. Хотя… Кому это нужно? Он может в любой момент соскочить – зависимости нет, ломает не то,  чтобы очень… Он встал и пошел на кухню. Черт, никак в вену не попасть – руки дрожат. Надо бы выспаться - эти концерты бесконечные кого угодно в гроб загонят. Тепло разлилось по телу. Приход. Мир стремительно обретал потерянные краски…
     …Боль. Она вонзала в мозг иглы. Он открыл глаза, и не было сил закрыть их. Боль. Она выкручивала руки, ноги, все тело. Он перекатился по кровати, казалось, если двигаться, найти нужное положение – станет легче. Больно… Больно… он метался по кровати, пытаясь спастись. Но спасения не было нигде. Больно-о-о… Стена. Весь мир замкнулся в стенах, и отовсюду на него надвигалась боль. Рывок. Еще…  Он застонал, поняв, что от боли не спастись, она настигает везде. Комната. Кажется знакомая. В ней люди – он их знал. Когда-то в другой жизни, где не было больно… И сейчас это все – неважно. Боль выкрутила, вырвала еще один стон. Он рывком повернулся обратно к стене. Боль. Боль…
 Сергей с порога понял: зря он пришел. Одного взгляда на вокалиста было достаточно, чтобы понять: в таком состоянии он не то, что петь, даже слушать не сможет. Какая уж тут репетиция… Ладно не первый раз. Перенесут на два дня. К зрелищу Сашиных ломок  Сергей уже притерпелся и ни малейшего сочувствия к нему не испытывал. Вот девушку его жалко. Сергей перевел взгляд на хмурую Полину, на пепельницу набитую окурками… «Опять ночь не спала» - подумал  с привычным сочувствием.
     - Слушай, ты его в больницу запихнуть не пробовала?
    - А смысл? Он орет, что он здоровый, что никогда… - она сглотнула, - ну, ты сам все знаешь…
Сергей кивнул. Все это он слышал.
      - Его лечить надо пока он по дури в окно не сиганул. Его ж ломает все хуже…
     - Серег, пойми, если он сам не захочет соскочить – смысла никакого…
     - Ну, в общем-то, да…
Они одновременно посмотрели на затихшего на минуту Сашу. Он глядел в потолок невидящими, мутными глазами. В тишине отчетливо раздавалось хриплое, частое дыхание. Билась жилка на мокром виске. Стучали часы…
…Он проснулся  и, не открывая глаз, подумал: зачем опять вчера так набрался? Осторожно приоткрыл глаза. Голова, вопреки ожиданиям, не болела. Общая слабость да легкая тошнота. В кресле рядом с кроватью дремала одетая Полина. «Э-э-э мы что, вместе пили?».  Возле ее ноги стояла полная окурков пепельница. Полина открыла глаза, и устало спросила:
     - Очнулся?
     - А чё? – голос почему-то повиновался не сразу. Она всхлипнула, старательно пытаясь не заплакать. По щеке покатилась капля.
     - Кретин! Я думала, подохнешь сегодня ночью. Тебя сутки ломало…
Он вспомнил: все тонет в сизом тумане, и везде -  боль, которая ушла бы от одной маленькой дозы. Но никто не догадался. Он посмотрел на Полину. Вернее, не захотел. Она уже  месяца два что-то нудит о больнице. Фигня какая-то, он здоровый человек…
     Саша задел микрофонную стойку. Многократно усиленная нецензурная фраза прогремела на всю студию. Сергей усмехнулся. Саша посмотрел на него почти с ненавистью. Дождь мутными ручейками тек по окнам, к стеклу прилип мокрый кленовый лист. Саша  устал. Он не хотел петь, голос не звучал. Вся эта запись не имела смысла. Что толку работать, если нет настроения. Подошел Сергей, хлопнул по плечу:
    - По пиву?
    - Давай…
Они пили пиво в студии. Стучал дождь, смеялись ребята. Приколы, подколы… Как это все надоело… Саша смотрел в окно, забыв про согревшуюся в широкой ладони бутылку.  По городу лениво брела осень, забывшая, что давно пора уступить место зиме. Деревья уже почти облетели и тянули к небу тонкие, пронзительные какие-то, ветки. Ветер подбрасывал вверх те немногие листья, которые еще не успели превратиться в серые комки и застыть на асфальте. Эта хандра – всего лишь осенняя тоска. Осенью в этом городе почему-то всегда так – не хочется ничего… Сергей что-то весело спросил, толкнул в бок. Саша сквозь зубы послал его, вышел за дверь. Сбежал по гулкой лестнице.
    Ветер радостно вцепился в новую жертву, рванул полы длинного кожаного плаща.  По плечам, по длинным волосам застучали,  потекли крупные холодные капли. Саша шагал по улице. Просто шел, не зная куда. И ему казалось, что идет он вдоль бесконечной серой стены. Мягкий топот дождя, шум машин, возгласы тех, кто его узнал… Всё слилось. Он шел и не мог уйти от тоски. Хотелось сесть прямо на мокрый асфальт и тупо бухать, глядя перед собой. Бухать пока водяра не заполнит пустоту. Испытанный способ… Он не мог видеть людей, все встречные лица вызывали отвращение. Свернул в глухой двор. Серые стены – нависающие, закрывающие небо, черные, беззубо скалящиеся пасти подъездов. Он присел на сырую, с отшелушивающейся краской, деревянную скамейку. Бегло оглянувшись, закатал рукав. И, ширяясь, успел подумать - раньше он с собой все это не таскал. Хотя… Какая разница? Лишь бы отпустила эта серая, глухая тоска…
… Саша встал к микрофону. Внутри что-то радостно щекотало, голос рвался наружу. Хотелось петь, хотелось работать. Даже захотелось взять в руки гитару. А то последние годы он только поёт… Сергей, вставший рядом, кода писали двухголосье, внимательно рассматривал Сашу. Все остальные ушли в свои инструменты, партии. Кажется, никто, кроме него, ничего не заметил. Ну, психанул вокалист без повода, так не в первый раз.  Сергей  с ужасом отметил, как похудел Саша. И эти круги под глазами, руки дрожат – он это видел даже со своего места. Сергей вдруг ясно понял: Саня умирает. А ему, лучшему другу казалось, что это ерунда, так, единичные случаи. Кто-то бухает, кто-то колется… Все вокруг музыканты, неформалы – среда обязывает. Нужно как-то снимать постоянное напряжение от жизни, как под увеличительным стеклом. Это для него сказано: «Тормоза  придумали трусы…» Он всегда все дороги проходил до конца… Сергей дождался очередного перерыва. Подошел, заглянул в глаза, которые от расширенных зрачков казались черными. Тихо спросил:
     - Ты опять?
     - А чё я? Вроде нигде не слажал…
Саша ухмыльнулся. Он курил. Сигарета дрожала в руке…
Сергей всегда волновался перед концертами. Сегодня -  особенно. Когда вокалист, на котором держится все выступление, бродит где-то «под кайфом»  - это чревато разными нехорошими последствиями. У-у-у, зараза… Лучше бы и, правда, бродил где-нибудь, глаза не мозолил. А он развалился в кресле, прикрыл глаза. Интересно, что он видит?
… Саша шёл по облакам. Где-то там, далеко внизу осталась земля со всеми проблемами. Остались надоевшие лица, изнурительные гастроли. Фанаты у расписанного подъезда и настырные журналисты. Осталось все то, подарила и отняла популярность… Было легко и спокойно. Так легко, как не было очень давно. Он шел, и небо стелилось под ноги. Его большие ноги в давно не чищеных ботинках. Он шел, без страха наступая в мягкие облака. Нет проблем. Нет тоски…
    - Саш! – Сергей в третий раз звал его. Саша улыбнулся, не открывая глаз. В гримерку заглянул директор.
    - Серег, в чем дело? Куда вы провалились? Все вас ждут…
Сергей молча показал на кресло.
    - Б…я! – четко сказал директор – Наширялся?
    - Естественно…
Директор минуту молчал и хмурился. Сосредоточенно тер затылок. Затем лицо его прояснилось.
   - Придется тебе одному…
   - Не, ну ты чё -  издеваешься?! – Сергей от неожиданности присел на старый расшатанный табурет. Тот угрожающе заскрипел.
   - А выхода нет. Если не выйдешь хотя бы ты, ваши милые фанаты зал разнесут. Особенно вот его, - он кивнул на блаженно улыбающегося Сашу. – А ты знаешь, сколько мы за аренду заплатили? И сколько там сейчас народу?
  - У нас же половина песен под Сашку сделана…
   - Да ладно, выкрутишься как-нибудь…
Сергей буркнул:
   - Ладно,  посмотрим…
   - Только ты давай быстрее смотри. Я пойду ребятам скажу, что ты сейчас выйдешь.
Сергей несколько минут тупо смотрел в зеркало, висящее напротив. Там отражалось знакомая до боли нахмуренная физиономия.  Сергей мысленно сказал своему отражению «Вот так». Отражение безмолвствовало. Оно тоже не знало, что делать. Сергей понял: вариантов все-таки нет. Придется выходить одному. Радости эта мысль не прибавляла. На столике рядом с  зеркалом стояла забытая кем-то бутылка с минеральной водой. Сергей подошел, взял её. Нервно отпил  несколько глотков. Вода была теплая, противная. Газ из нее давно улетучился. Идя к двери, Сергей со злобой пнул длинную Сашину  ногу. Тот даже не шевельнулся. Он продолжал улыбаться.
    Сергей пел, иногда по привычке оглядывался и искал глазами Сашу. Его не было, и от этого правое плечо мёрзло. Словно на месте, где обычно стоял второй вокалист, образовалась сквозная дыра, и из нее тянет ветром . Сергей пел его песни и свои, его – как свои и свои – как его. В перерывах между песнями думал:  «Ну, вернешься ты на грешную землю…»
    … Туман рассеивался. Саша сидел в кресле. Мышцы были привычно расслаблены. Он опять прикрыл глаза, наслаждаясь этим ощущением. Дверь с грохотом распахнулась. Саша открыл глаза: «Директор» - вспомнил он.
    - Знаешь что? Вали-ка ты из группы…
«И чего он так завёлся? Посидел, покемарил немного. Никому ж не мешал…»
    - Все в меру хорошо. Пока ты ширялся и на сцену выходил – это ладно, твое личное дело, чем себя в гроб загонять. Но на концерт не выйти… Ты хоть соображаешь своей башкой обдолбанной, как ты нас всех подставил?
«И чего суетится? Хоть бы объяснил,  в чем дело…»
    - Э-э-э ты меня хоть слышишь, нарик хренов?  - для убедительности Дима подошел к креслу, тряхнул Сашу за плечо. Перевел взгляд на смуглую, щедро татуированную руку. Присвистнул.
   - Хоть бы футболки не носил, придурок. С такими-то венами…
Саша лениво посмотрел вниз. Вены как вены …
    Дима с испугом рассматривал исколотую, воспаленную руку. «Как он еще в вену попадает? Тут же места живого нет». Саша смотрел перед собой, рассеянно и мечтательно. В огромных темных глазах не было ничего. И самого Саши в них не было, по крайней мере, сейчас.  Это тело было как дом, покинутый хозяевами . Дима подумал: «Черт, почему с ним так тяжело? Талантливый мужик, а такое чувство, будто поклялся сам себя довести…» Он щелкнул пальцами у Саши перед лицом:
    - Сашк, давай ты на лечение ляжешь. Ну нельзя же так больше, ты же сам понимаешь… Давай, лечись, мы тебя подождем…
Он продолжал смотреть в никуда и улыбаться. Он вспоминал, как шел по облакам, и небо стелилось под ноги…
     … Он прожил еще день. За окном серые коробки домов уходили за горизонт. А ведь было -  небо под ногами. Он механически вспоминал: опять репетиция, толпа замерзших фанатов перед входом на точку… они тянули руки, он автоматически пожимал ладони незнакомым людям. Иногда царапался об их перстни и металлические «когти». Какая-то девчонка с его фотографией , на которой он расписался, стараясь, чтобы не очень дрожала рука… Потом он пел, рассматривая длинные тонкие царапины – след обожания. Он думал, что им все равно – чествовать или рвать на части. Главное всем вместе, главное – побольше адреналина… Если он завтра перестанет быть для них тем, кем является  сейчас -  они пройдут мимо, даже если он будет подыхать на улице…Сергей, слушая, как он лажает,  покачал головой. Но Саше было все равно. Нестерпимо хотелось, чтобы  в мире появились краски, чтобы исчезли тоска и скука. Чтобы вернулся покой… Но здесь ничего этого нет. Только вечное чувство никомуненужности, к которому он привык настолько, что почти перестал замечать. Только – хмурый Сергей. Только – серьезные, оглядывающиеся на него музыканты. Только – он это чувствовал все неизбежней – подступающая  ломка.
     … Возле подъезда опять собралась толпа. Саша хмуро прошел сквозь нее, сквозь щелканье фотоаппаратов. Он боялся подступающей боли. Его всё раздражало. Подумал: прошло несколько часов с того момента, когда он последний раз… А, впрочем, ерунда. Он ускорил шаги. Скорей бы дойти до кухни…Возле квартиры растолкал особо надоедливых фанатов. Ввалился в дверь, и, не расшнуровывая тяжелые ботинки, прошел на кухню. Хорошо, что Полины нет. Начнутся опять стоны… Открыл шкаф, там не было НИЧЕГО. Как он мог забыть? Боль уже бежала по пятам, заглядывала в лицо. Он с грохотом выдвигал ящики. Куда он мог все переложить? Ничего. Он уже знал, что ничего не найдет. Полины нет не случайно… Он выдвигал и выдвигал ящики, дергал дверцы шкафов. Ну, хоть что-нибудь. Хоть димедрол… Бесполезно. Ты знаешь, что здесь ничего нет… Саша шагнул за дверь.
Вот они – побросали свое пиво, сигареты и разговоры. Они сделают все, что он скажет… Он стоял, прислонившись к двери. Он смотрел сквозь слипшиеся, упавшие на лицо пряди волос. Они здесь ради него … Вот только много ли стоит их любовь, если они не могут избавить его от боли? Ему не нужна сейчас их страсть, их подарки и пиво. Всего одна доза…Подошел невысокий парень в потертой косухе. Робко спросил:
    - Сань, пойдем пивка попьем?
Он прошел мимо пацана. Брел по улицам, натыкаясь на прохожих. Он знал, куда… Через час, пытаясь попасть в вену, с облегчение подумал: «Всё…». Сегодня он отдал последние деньги. Почему-то считается, что если он – музыкант, денег у него полно и можно драть втридорога. Ладно, ерунда. Потом разберётся. А что будет завтра…
    Боль…Боль… Она накатывает волнами, от нее нет спасения… Он просил их… А они сидели и смотрели. Они что-то хотели от него… Он сделает все. Всего одна доза… Но они молчат. Вскинув тело с кровати, он подошел к окну. Не думая, не чувствуя, распахнул створки. Вот оно – спасение от боли. И останется только небо… Крепкие руки оттащили его от окна. Он успел увидеть побелевшее лицо Сергея. И опять – боль…
    … Первое, что он увидел, был потолок. Белый. Равнодушный. Саша не знал эту комнату. Взгляд выхватил решетку на окне. На минуту Саше показалось, что  он сошел с ума,  и воспаленному мозгу видится то, чего нет и быть не может.   Вот и мерещатся  чужие комнаты.  И только мама, которая сидит на краешке кровати – настоящая.  Как в детстве, когда еще не было музыки, не было панковства и наркоты. А была только мама – центр вселенной… Все будет потом – ссоры, скандалы,  попытки уйти из дома… Сейчас эти годы исчезли. И осталась только мама… Саша знал: пока она здесь -  все будет хорошо. Наивная детская вера, о которой, как ему казалось, он забыл… Но сейчас он  не хотел  ни о чем думать, ничего анализировать. Он просто знал – пока мама здесь, все будет хорошо. Просто потому что рядом с ней не может случиться ничего  плохого… Мама… Он снова провалился в мутный водоворот…
    …Она сидела на краешке кровати. Рука, которую она держала в своей, чуть дрожала. А ведь она помнила ее  другой – сильной, уверенной… Он так беспомощно  хватался  за  ее пальцы… Как будто растворились годы, и не взрослый мужчина, которого она не очень хорошо знала и не слишком часто видела  в последнее время, лежит, а ее маленький сын… Он так же цеплялся за ее пальцы, когда учился ходить… Она смотрела на исколотую, истерзанную руку, лежащую поверх одеяла, на осунувшееся лицо с ввалившимися, окруженными темными кругами глаза, с сухими потрескавшимися губами, на темную щетину, покрывавшую впалые щеки. Он был ей дорог, как никогда. Наркоман, у которого в жизни осталась только игла. Ее сын…Ей хотелось сейчас вернуть время назад. Она бы простила ему все.  Все дикие выходки и грубость… Она бы простила все, лишь бы не было этой беспомощной руки. Кто знает, может быть, если бы она тратила больше времени на него, поменьше они ссорились,  и не было бы ничего… Что, что так испугало  его в жизни, что он бежал от нее? Сейчас она как никогда, чувствовала, что  почти ничего не знает о своем взрослом сыне. И в тоже время ей казалось, что именно сейчас она его поняла, как не понимала последние годы. Он тихо что-то не то шепнул, не то простонал… Накатывала новая волна ломки…
 
     Лечение было долгим и бестолковым. Саше казалось, что он проламывается через толстенную стену. Своей боли, бесконечных бесед с врачами, визитов его группы и Полины… Он ничего не хотел. Ему было все равно. Из жизни исчезли краски. А, может, их никогда и не было…По крайней мере, так ему иногда казалось. Он брился, смеялся над анекдотами. Делал все автоматически, без удовольствия. Ломки закончились, но легче от этого не стало. Раньше была цель – искать спасение от боли. Теперь он жил, не зная зачем. Пару раз пытался взять в руки гитару, которую притащил Сергей. Но играть не хотелось. Сергей аккуратно приходил каждый вечер, как на дежурство. Садился на подоконник, пересказывал последние новости и слухи. Саша делал вид, что слушает, кивал и смотрел за окно, где падал снег. Внизу стояла кучка озябших фанатов. Внутрь их, естественно, не пускали. Поэтому они грустно мерзли под окнами и от холода даже песни  не орали. Хоть за это спасибо…
     Легче всего Саше, было, пожалуй, когда приходила мама. С ней можно было не говорить, не смеяться. Можно было просто молчать  смотреть в потолок, чувствуя,  как гладит волосы ее рука. Чувствуя себя маленьким и беспомощным, чувствуя, что ничего не надо решать… И, наверное, это было ему нужнее всего. Если бы он мог хоть что-нибудь хотеть…
    В то утро Саша проснулся, и первый раз за этот  месяц, увидел, что в палату заглянуло солнце. Он нерешительно протянул руку к гитаре. Пальцы с трудом вспомнили, как обхватить гриф, они  чуть дрожали – но теперь это память возвращалась. Как давно он не играл… Саша выглянул в окно. Там солнце переливалось в снежинках, чертило голубоватые квадраты теней на снежной пелене. На фоне ярко-синего неба растрепанная ворона, сидящая на толстой ветке, казалась нарисованной тушью…
    Сергей заглянул в палату и не стал входить. Саша сосредоточенно наклонился над гитарой. Что-то напевал себе под нос. Сергей не решился его отвлечь. Ему вдруг показалось, что одно неосторожное движение порвет тонкую нитку, которая протянулась между Сашей и миром живых. Один шаг – и он снова вернется к своим теням…
…Репетиция перед концертом – настоящий дурдом. Споры, крики, выяснения отношений. «Мужики,  куда мой медиатор засунули?» «В …» «Где моя гитара? Я же только что ее в руках держал…» «Кто на моей косухе сидит? Я там сигареты оставил. И зажигалку. Не, ну ясно что от сигарет ничего не осталось… Но зажигалку-то отдай…» Саша метался между всеми. И, как всегда перед концертом, ему казалось, что программа  совсем чуть-чуть недоработана. Еще бы день… Или неделю…
    … Саша закурил, глядя в полный зал. Хорошо, когда на концерте – такое состояние, когда хочется петь…
    После концерта они попытались исчезнуть через черный вход. Но особо ушлые фанаты  просочились и туда. Пришлось пожимать руки, раздавать автографы… Саша  оцарапал запястье о чей-то металлический «коготь». Чертыхнулся, поднес руку к губам. Какой-то парень выдвинулся вперед, жалобно сказал:
     - Сань, пошли тут с нами  пивка попьем, а ?
Ответил Сергей:
     - Мужики, мы только после концерта. Устали, как собаки. Давай как нибудь в следующий раз, а?
    - Саш, ну Саш…
    - Все, мужики, базар окончен…
Они прошли мимо парня. Кого-то он Саше напомнил. Но кого - он вспомнить так и не смог…
    …Мужская часть группы сидели на кухне у Сергея. Скрипачка и девушка Сергея  куда-то исчезли. Было приятно сидеть так, никуда не спешить, чувствуя, как с каждым глотком, с каждым стаканом  отступает концертный ажиотаж. И уже можно было со смехом вспомнить все подробности, даже те, которые перед концертом казались совсем не смешными… Саша расслаблено  обмяк на стуле,  глаза слипались. Сергей, уже заметно навеселе, обнимал его за плечи и, чуть раскачиваясь, рассказывал какую-то длинную историю. Его внимательно слушали. И все это тоже было хорошо и правильно…
…Вернувшись домой, Саша долго не мог заснуть – от возбуждения после удачно отыгранного концерта и просто от усталости. От ощущения, что он жив. ЖИВОЙ…
    … Он никак не может попасть в вену – рука дрожит. Снова и снова пытается ширнуться,  матерится… Вены исколоты так, что вся рука кажется сплошным рубцом. Наконец-то попал… А  потом -  без перехода -  небо под ногами… И покой…
    Он проснулся. Тихо капала вода из крана. Тикали часы. Рядом ровно дышала Полина. Он отбросил одеяло. В одних трусах прошлепал к окну. Закурил. Красноватый огонек сигареты чуть дрожал. Саша вглядывался в  белёсое городское небо, пытаясь успокоиться. Всего лишь сон…Он не смог бы объяснить,  почему его так испугал обычный  сон, даже если бы захотел… Все в порядке – сон, как сон… Просто -  не спится… Сигарета дрожала в руке. Напоминая о чем-то, что он не хотел вспоминать. Он гнал от себя память о том, как стелилось небо под ноги. И по-прежнему тихо тикали часы…
                2004 г.