Художники 3. Однокурсники

    Катя, Лена и Стасик оказались в одной группе, в которой парней было восемь, а девчонок четверо. Преподаватель Катиной группе достался опытный, пожилой Александр Алексеевич, уже знакомый иркутским студентам, которые учились у него в художественной школе. Они рассказали, что Сан Сеич, так его называли в школе, добрый и мягкий человек, ну, как отец.
 
   В училище ему всегда давали первый курс. Он очень внимательно и терпеливо обучал азам  искусства. Вел он все три специальных предмета: рисунок, живопись и композицию.
 
   Он старался подружить студентов, помочь деревенским ребятам освоиться в городе. Деревенских в группе было пятеро. Один из них оказался из Забайкальского села, недалеко от рудника, где жила семья Арсеньевых. Катя даже была в этом селе, когда ее привозили на лечение в находившийся рядом детский санаторий.               

  Это был смуглый, худощавый, остроносый парень, который во время экзаменов все делал молча: сидел в коридоре, рисовал, стоял позади рисующих, пристально рассматривая удачные работы маленькими, близко посаженными глазами, будто старался запомнить. Звали его Иван Карякин. Катя вначале обрадовалась, что встретила человека из дорогих ей мест.               
  Да и он, прекратив «молчанку», тоже разговорился с ней и на удивление всем оказался балагуром, с грубоватым юмором. С Катей он начал заигрывать, пытался как-то приблизиться и однажды обнял за плечи. Катя брезгливо отстранилась.

-     Ты чё, Катька, я же просто так, ты ведь моя землячка.
-     Я, между прочим, иркутянка! – резко ответила девушка.
-     Да ладно ты! Я же по-братски, - заискивающе начал Иван.
-     У меня своих три брата, - оборвала его Катя, - больше не надо.

  Иван почуял Катину неприязнь и стал разговаривать с ней только по делу.
Как выяснили позднее, он пытался подкатываться и к другим девчонкам, но они его не приняли. Были парни интересней и симпатичней. Да и всех близко подошедших к Ивану отталкивал невыносимый до тошноты запах от его ног.               

  Бойкая Марина Щапова однажды сказала парням: «Вы бы сказали Карякину, чтобы он ноги чаще мыл. Нельзя же рядом сидеть! Как он с женой будет?»
 
   Парни прямо не сказали ему, но разыграли целый спектакль. В группе учились два признанных остряка-тезки - Белоножкин и Леденев. Их прозвали Коля маленький и Коля большой. Леденев был по плечо Белоножкину и возрастом младше почти на четыре года. Поступил он из семилетки. По характеру ежик, колючий, язвительный, независимый, умный мальчишка. Несмотря на все это, одногруппники его любили, относились как к младшему братишке. Белоножкин, напротив, был вальяжным, неторопливым, немногословным, из тех людей, которые до колик смешат окружающих, а сами даже не улыбнутся.
 
   На одном из занятий оба Коли сели рядом с Иваном. Леденев вдруг начал принюхиваться:
-    Фу, ну и воняет! – От кого это так несет? Как от псины! – Коля поднялся и стал принюхиваться к тезке, начиная с головы. – Так, теплее, тепло, горячее…  - Он обошел стул, наклонился - нет, не здесь…
 
   Группа наблюдала, едва сдерживаясь от смеха. Коля маленький встал перед другом и обнюхивал все ниже, встал на колени и вдруг вскочил:
-     Ты давно ноги мыл? - Он отошел подальше. – Сидеть с тобой противно!
-     Ты чего, Коля? Да нет никакого запаха! – Белоножкин, сняв ботинок, обнюхал его – Врешь ты все!
-     Не буду я с тобой рядом сидеть!
-     Да иди ты в баню!
-     Сам иди! И ноги хорошенько помой!
 
  Ребята хохотали уже вовсю. Девчонки отвернулись к окну. Карякин, весь багровый тоже делал вид, что смеется. Звонок на занятие прервал спектакль.
На следующий день во время урока химии Карякин несказанно изумил неожиданным вопросом преподавателя – даму преклонного возраста, но старательно молодящуюся. Говорили, что она из польских дворян, сосланных в Сибирь после восстания еще при Николае 1.               

   Звали ее Инна Станиславовна. В молодости она была первой красавицей Иркутска. Об этом она всегда намекала новым студентам. Она и сейчас была красива. Одевалась необычно, в несколько слоев. Это были блузки и жилеты, теплые, ею самой связанные кофты, юбки с воланами - все несовместимых цветов и узоров.               

  Она могла прийти на занятия в старомодной шляпе с пером и валенках. Лицо всегда напудрено, нарумянено, губы ярко накрашены бантиком, брови тонко подведены, волосы покрашены перекисью. Причесывалась она непонятно – такое вольное расположение кудрей. Иногда сзади завязывала большой черный бант.               

  И удивительно – все это шло к ней, к ее странному характеру, медлительной интеллигентной речи, рассказам о ее болезнях. Химии на уроках было мало. Катя на всю жизнь запомнила, как Инна Станиславовна рассказывает об озоне. Она подносила к носу тонкие с маникюром пальцы, втягивала воздух и певуче с восхищением произносила:
-    Озон! Ах!

  И вот к этой удивительной женщине, живущей до сих пор дореволюционными представлениями, обратился неотесанный Иван Карякин.
-    Инна Станиславна, вот вы все-таки химичка, то есть химик. Чё мне делать? У меня сильно потеют ноги, да не только у меня… вот у Белоножкина тоже.

  Коля большой густо покраснел и грозно прошептал: «Ты что несешь, идиот?»  Леденев зажал рукой рот, но это не помогло, и он кинулся к двери, на ходу говоря: «Можно выйти?» - В коридоре раздался дикий хохот, который постепенно удалялся. Инна Станиславовна вопросительно подняла брови:

-    Что это с ним?
   Белоножкин не упустил возможности сострить:
-    Приступ у него. Желудочные колики.
-    Ах, как жаль. Такой юный.

-    Инна Станиславна! - не отставал Карякин. - А чё мне с ногами-то делать? И Бел… - Коля успел показать ему массивный кулак.
-     Я думаю, вам надо смазывать их формалином. Он продается в аптеке.
   
 Карякин, видимо, взялся за свою гигиену. Теперь от него пахло аптекой.