Паутинный разбой памяти друга...

Фёдоров -Северянин
Наконец, на среднюю Колыму пришла большая вода. Лед, проснувшись после долгой зимней спячки, испугался наступающего с юга тепла, засверкал, переливаясь своим белым великолепием и в лучах  жгучего, весеннего солнца, рванул к спасительному ледовитому океану.

Немногочисленный колымский люд, высыпав на берег, с восторгом наблюдал, как огромные поля льда, толкаясь, в панике несутся вниз по реке.
Легкий ветерок, нашептывая  – жизнь прекрасна, ласкал мою длинноволосую битловскую шевелюру. Я нежно обнял любимую и в порыве чувств, наслаждаясь сладостным мгновением, поцеловал ее прекрасные губки.  «Народ же кругом…», – отстраняясь от меня, порозовев от смущения, тихо сказала она. «Дня через три отчалю на сплав. И вообще жена ты мне, или не жена», – прошептал я и вновь поцеловал ее сладкие уста.

Вдруг бег льда стал замедляться, льдины в неистовстве забились друг о дружку, вздыбились и, громоздясь в огромные ледяные горы, с треском поползли на берег.

«Однако затор в Лабуе встал», – произнес стоящий неподалеку пожилой якут. Его смуглое, обветренное, морщинистое лицо светилось мудростью прожитых лет. Узкие, не по возрасту живые угольки глаз, блеснули, отразив луч, почти спрятавшегося за горизонт солнца и погасли. «Пойду поднимать пожитки на чердак, большая вода идет, однако», – сказал он и двинулся в сторону домов.

«Нам тоже пора», – оторвав взгляд от Колымы, обратилась ко мне моя вторая половинка, и мы, словно два голубка, «полетели» в наше уютное гнездышко.
«Давай, зайдем на Анкудинку, посмотрим…», – предложил я, подходя к дому. «Давай», – согласилась она.

Уже через пару минут, держась за руки, мы оказались на берегу, носящей имя лихого казака-разбойника, речки. Колымская вода, обратив ее течение вспять, стремясь поскорее высвободиться из ледового плена, бурным потоком неслась к припойменным озерам.

Мост, стоящий невдалеке от устья, словно былинный богатырь, желая помочь недавней узнице, крепко вцепился в берега, уперся в дно и, напрягая все  свои, не дюжие силы сдерживал натиск  колымских льдов, пропуская в русло лишь воду.

Завтра, если он выдержит, здесь, можно будет спустить лодку, проверить мотор, да заодно сгонять, по отрытой воде, поохотиться на озера, – подумал я и обратился: «Пошли к Коле Музыке в гости сходим, пока дорогу не затопило».

 Моя суженая, глянула на меня, своими ясными глазками, ночная зорька заиграла в них, осветила румяное, нежное личико… «Какая ты у меня красавица!», – восхищено вымолвил я и притянул ее к себе. «Идем», – смущенно высвобождаясь из моих объятий, сказала моя чаровница, и мы пошли в сторону переправы.

С Николаем, этой весной, я собирался махнуть вверх по реке, на заготовку деловой древесины, и мне, надо было обсудить с ним детали последних приготовлений к нашему предприятию.

Колыма, как и большинство сибирских рек, несет свои воды на север, и лиственничный лес, растущий, в ее верховьях, расположенных южнее на пятьсот - тысячу километров, в отличии от местного – прекрасный строительный материал.

Там, в верхнем течении, река и ее притоки, подмывая берега, валят деревья и несут их полой водой в низовья, расталкивая по пути по многочисленным припойменным лесным завалам.

Нам, требовалось, поймать этот плавник, распилить на бревна, собрать в плот и сплавить до Среднеколымска.
Занимаясь таким не хитрым промыслом, можно было заработать, за каких-нибудь пару месяцев, на мечту парней семидесятых – автомобиль ВАЗ. К слову сказать, высоко оплачиваемые специалисты и ИТР, вынуждены были копить средства на такую покупку годами.

Придя к Музыке, мы увидели, что к входной двери приставлена палка, это означало, что хозяев нет дома. – В те благодатные времена, Колымчане дома на замки не закрывали. Моторные лодки, в полном снаряжении, ждали своих хозяев вдоль берегов, бензин бочками стоял на улицах – без пригляда можно было оставить, все что угодно.

Написав Николаю записку, мы вернулись домой.
На следующий день, затор усилился, и добрая половина Среднеколымска, ушла под воду. Отовсюду, словно в растревоженном улье, неслось гудение лодочных двигателей. Колымские мужики, пользуясь открывшейся возможностью проверить их, как дети, радуясь приходу большой воды, носились на своих моторках по городским улицам.  Еще, несколько дней, и вся эта братия, рванет по, очистившейся реке к своим излюбленным местам, на весеннюю утиную охоту!

Ну что, пора и мне проверять свое плавсредство, да потихоньку собираться в дальнюю дорогу – подумал я и потащил лодку к воде.

Не прошло и часа, а я, уже выписывая виражи, гнал «Казанку» по вздувшейся от паводка Анкудинке, к ожидающей меня, где-то впереди, охотничьей удаче. А вот и она – пара шилохвосток. Увидев мое приближение, утки пошли на взлет. Я, не сбавляя газа, вскинул ружье, прицелился и сделал пару выстрелов. Птицы, кувыркаясь, попадали в воду. На обед есть, можно возвращаться –  подумал  я, и выхватив на ходу из воды добычу, повернул лодку назад.

На обратном пути добыл нескольких ондатр, зарулил к Музыке – благо, уже можно было причалить, прямо к крыльцу его дома. Но Тамара – его супружница, сказала, что он, только что уехал на своей моторке, ко мне. Услышав это, я взбодрил хорошей порцией бензина свой «Вихрь» и помчался, спрямляя путь, прямо по затопленной улице.

«Привет Валера!», – крикнул, поджидающий меня, рядом с моим  бунгало дружок. «Здорово!!!», – улыбаясь, гаркнул я, заглушил мотор, дождался, когда лодка уткнется носом в полузатопленную дорогу и выскочил на сушу.  «Как прошли испытания двигателя?». – «Отлично! Тянет, как зверь. Вот, между делом, пушнину добыл, да пару шилохвосток подстрелил. Пошли в дом». – «Да ты что! Ну, ты даешь!», – входя в квартиру, следом за мной, восторгался приятель.

– Меня всегда поражало, его умение неподдельно восхищаться тем, с чем, ему в своей жизни, приходилось сталкиваться почти обыденно. «Первую дичь надо обмыть»,  – ставя на стол бутылку «Особой Московской», улыбаясь, сказал Николай. Людмила – моя правоверная женушка, захлопотала, собирая на стол, а мы, принялись бурно обсуждать волнующие нас проблемы.

«Ну что, как только Колыма мал-мал, очистится, вытаскиваем на реку лодки и вперед»,  – провожая товарища после длинных разговоров и возлияний, сказал я, похлопал по-дружески его по плечу, и вышел следом во двор.

Солнце припекало, отогревая промерзший за долгую, лютую зиму Среднеколымск. Свежий, наполненный ароматом тайги и ледохода, весенний ветерок, дул в лицо. Откуда-то с верху неслись крики лебедей. Я задрал кружащуюся, хмельную голову, поискал их взглядом, но слепящая  голубизна небесного хрусталя растворила белых красавцев в своих необъятных просторах...

На четвертый день, затор, гнавший на город воду, прорвало. Колыма, отмыв улицы от накопившихся за зиму грязи и мусора, спешно отступила и побежала дальше, к самым крайним северам.
Мы, увидев, что река почти очистилась, загрузили свои моторки и потащили их через береговой припай к открытой воде.

В каждой из лодок, стоял двухсот литровый, от самолета «АН – 2», бак бензина, в придачу к нему еще по пять, двадцати литровых бачков топлива и куча всевозможного бутара. Всего набиралось килограмм по пятьсот на лодку.

Жены, стояли на берегу и как спортивные болельщицы, криками и советами подбадривали наши усилия.
Сто метров прибрежного, торосистого льда давались с трудом. От отчаяния и беспомощности, иногда просто опускались руки. Мы то разгружали лодки, перетаскивая их содержимое через торосы, то, чтобы преодолеть очередное разводье, опять укладывали все назад,. 

Сдаться и вернуться на берег, не в характере колымских парней… и мы, изо всех сил, метр за метром, надрываясь, волочили наши «посудины» вперед, к воде. В конце концов, уставшие, довольные, добрались до кромки льдов, с трудом и величайшим риском, спустились с ледяного барьера, завели моторы и двинулись вперед.
Дорога предстояла не близкая, около трехсот километров вверх по реке, до места с романтическим названием «Паутинный разбой».
Вихри надрывно ревели. Перегруженные лодки, едва приподнявшись из воды, медленно двигались вдоль стены берегового припая. От него то там, то здесь отваливались куски спрессованного льда. Вдруг впереди, прямо по курсу, вынырнула огромная, словно спина касатки, льдина, поднялась метра на два, ушла под воду, вновь всплыла и, раскачиваясь, устремилась вниз по течению.

Если бы лодка оказалась над ней, то путешествие закончилось бы, так толком и не начавшись – едва успев увернуться от столкновения, подумал я, отвел на безопасное расстояние свой «корабль» и заглушил двигатель.

«Валера, что у тебя случилось?», – остановившись неподалеку, спросил приятель. «Надо штатные винты попробовать поменять на мульти питчи – по тихой воде вдоль припая опасно, а на течении, только топливо сожжем. Так далеко не уедем, видишь, как несет, – сказал я и полез доставать новинку сезона, винт изменяемого шага. – Колян, как ты думаешь, какой шаг определить? Я двести двадцать фиксирую, а ты?». – «А кто его знает, я тоже двести двадцать поставлю, а там поглядим». Тяжелые, с едва выступающими из воды кормами моторки опасно покачивало из стороны в сторону. Поменять винт на берегу – дело не сложное, но, не снимая «Вихря» с транца, в свободном плавании, на перегруженной лодке, это весьма трудное, да и рискованное занятие. Здесь только дотянуться, до гребного вала, чего стоило, но ситуация выбора не предоставляла.

Вскоре, «мульти питчи» стояли на моторах. Я поднял голову, глянул на берег. Нас уже несло мимо взлетной полосы аэродрома – с километр ниже устья Анкудинки.
Но нет худа, без добра – подумал я, когда вновь тронувшись в путь, заметил, что лодки, словно налегке, глиссируя, резво побежали навстречу течению.

Вот, мы уже скользим, мимо, забитого ледяными торосами входа в Анкудинку. Благоверные, с берега, что-то крича, машут руками. Мы, не снижая хода, в прощальном приветствии, послали им воздушные поцелуи и отправились в дальний путь.

Ослепляюще-яркое утреннее светило, улыбаясь, глядело, нам вслед. Стаи перелетных птиц, растворяясь в небесной вышине, косяками тянулись на север. Легкий ветерок играясь с нами в перегонки, поднимал на поверхности воды, то там,  то здесь, мелкую рябь.

По центру реки, несло нескончаемую, широкую и густую полосу, торосистого, битого льда. На поворотах, его прижимало центробежной силой к одному из берегов, и нам, для того, чтобы продвигаться дальше, приходилось, раз за разом, пересекать эту ледяную круговерть.

По пути, то и дело, попадались стаи уток, но было не до них. – Одно неудачное столкновение с льдиной, и дело, могло закончиться, очень плачевно. Конечно, без ударов не обходилось, но бог миловал, и мы, преодолев северный полярный круг, через десяток часов напряженной и экстремальной езды, причалили к  рыбацкой заимке Сепякенэ.

Услышав приближающиеся лодки, на высокий, обрывистый берег, высыпали все ее обитатели – четверо рыбаков, да стая собак.

Здравствуй Валера, здравствуй Николай – пожимая нам руки, приговаривали они. – Какими судьбами? Собаки, радуясь приезду новых людей, приветливо заглядывали в глаза и, виляя хвостами, игриво бегали вокруг. «Ну, что, пошли в нашу обитель. Мы, как раз есть собирались», – улыбаясь, позвала нас тетя Катя: хозяйка заимки и жена бригадира рыбаков. Ее круглое, лунообразное лицо, излучало радость и доброту. Николай вытащил из наших запасов, пару бутылок водки, и мы шумной гурьбой направились в дом.

Стол ломился от рыбы и дичи. «Ну, за встречу!», – разлив бутылку по кружкам, сказал я. «Да чтоб, не в последний раз!». – поддержал мой тост бригадир дядя Коля. Народ сидевший за столом радостно схватился за «змия», опорожнил его, и заметно оживившись, накинулся на еду. «Давай еще по одной, а то впрок не пойдет», – немного закусив, предложил мой товарищ и разлил вторую бутылку. Вся компания потянулась за своей тарой и дружно опорожнила ее.

«Валера, ешь сынок,  – угощала меня тетя Катя, подавая лежащую в чашке, похожей на тазик, огромную налимью голову. – Осенью Жегимонд Володя к нам заезжал – такой брезгливый…». – Я, мягко говоря, недолюбливал это якутское блюдо, предпочитая жареного или соленного чира, нельму, или на худой конец щуку, но после этих слов, чтоб не обидеть хозяйку, взял из ее рук посудину и поставил ее перед собой.

«Ну что, опять лес сплавлять?», – по-дружески положив руку на плечо, обратился ко мне мой давний знакомый, рыбак Костя. – «А куда ж еще». – «Мотодельтаплан с собой везете?». – «А на кой, он нам, на сплаве». – «Ну и правильно, а то в прошлом году, когда ты у нас здесь летал, наши уже подыскивали место, где они будут тебя хоронить». – «Не дождутся! – рассмеялся я. – Николай, давай, доедаем и ложимся спать – часиков через семь в дорогу,  еще сто с лишним километров подниматься».

Вскоре, как это частенько со мной случалось, я воспарил, и наслаждаясь легкостью тела, полетел, над нереально ярко зеленой, колымской землей. Внизу проплывали большие и малые озера, ручьи и речки. Зверье, задрав головы, с завистью смотрело мне в след. Я, смеясь от счастья, кричал им сверху, приглашая присоединяться... Но неожиданно из кустов выскочил какой-то охотник, прицелился, из ствола вырвалась пламя, меня ударило, подбросило, и все внезапно куда-то исчезло.

Где-то рядом, отчаянно лаяли собаки.  – Я сидел на нарах и никак не мог понять, где я и как здесь очутился. Сознание медленно возвращалось в реальность. С улицы раздался хлесткий выстрел.

Народ повскакивал на своих лежанках. Бригадир матерно выругался. В этот момент дверь распахнулась, и в ней появился мой напарник: «Дрыхните тут как сурки, а медведи вокруг домика ходят». «Так не палить в небо, а убить надо было». – раздраженно сказал, дядя Коля. – «А я и убил. Хорошо собаки помогли, придержали, а то б…». – «Молодец! – сказал Костя, вскакивая с постели. – Пошли мужики посмотрим на этого монстра – много он нам крови за весну попортил».

Мы вышли на улицу. Из ближних кустов раздавалось рычание и лай собак. Псы подбегали к огромному бурому зверюге, с рыком трепали ему зад, затем тут же отскакивали и все повторяли вновь. Отогнав, развоевавшихся лаек, рыбаки принялись свежевать тушу, а мы пошли есть да собираться в дорогу.

«Ладно, вот вам бутылка на опохмелку, шкуру и желчь мы заберем на обратном пути». – взяв кусок медвежатины сказал Николай и протянул поллитру Юрке – единственному русскому обитателю заимки. Вдруг, из ниоткуда, словно черт из табакерки, вывалилась хозяйка, ловко выхватила водку, и Юрка остался ни с чем. Только что излучавшие радость, голубые его глаза, наполнились грустью, он ругнулся и опять занялся медведем. «Так то, лучше будет, однако, – сказала тетя Катя, засовывая «зеленого змия», куда-то под телогрейку. – Закончат, вместе выпьем. Пойдемте ребятки, я вам солененьких чиров в дорожку приготовила».

Вскоре – рыбаки все еще возились с Колькиной добычей, мы отчалили от гостеприимного берега.
До свидания!!! – голоса, утонули в реве заведенных моторов, мы «пришпорили» их и  погнали дальше, к намеченной цели.

Вторая половина пути давалась гораздо легче. Лед почти прошел, а изредка встречающиеся льдины не представляли особой опасности. Это обстоятельство, конечно, не давало повода расслабляться, но значительно облегчало жизнь. Моторки, шли от мыса к мысу, максимально спрямляя путь.

В районе заимки Юготала, прямо посредине реки, из воды возвышалась, огромная гора льда. Подъехав поближе, я вдруг почувствовал себя ничтожной козявкой, и трепет перед этой громадиной охватил душу.

Любопытство разбирало, заставляя, для полноты ощущения, как можно ближе проплыть от этого природного феномена. Но внутренний голос говорил – будь осторожен, не приближайся – опасно.
Вот мы уже поравнялись, с этим отголоском мощнейшего затора. Компаньон, идущий на своей «Оби» параллельным курсом, что-то крикнул, показывая через меня, на стену льда. Я оглянулся и увидел, как она рушится в воду. Огромный вал, рванулся в сторону лодок. Я, как только мне позволяла моя перегруженная «Казанка», не сбавляя полного газа, заложил вираж и в критический, почти последний момент, ускользнул от волны.

Вал некоторое время гнался за нами, но вскоре лодки начали отрываться. «Пронесло», – мелькнуло в голове, и в этот момент, по закону подлости, двигатель налетел на какой-то мусор, поднял фонтан брызг и, засасывая винтом, воздух потерял тягу.

В других обстоятельствах, это вполне рядовое происшествие, происходящее на весенней Колыме, каждые пятнадцать – двадцать минут, не вызвало бы никаких волнений. Но здесь, нельзя было терять, ни секунды.

Я сбавил газ, повернулся к мотору, запустил руку в воду и выдернул прижатую к редуктору потоком воды палку – дело было не столь сложным, сколь, из-за близости вращающегося винта, опасным. Лодка, вновь обрела ход и, ускользая от почти настигающей ее волны, резво рванулась вперед – подальше от преследующей ее напасти. До конечной цели оставалось километров тридцать – каких-нибудь пять изгибов Колымы.

Через час, с небольшим, мы уже подъезжали к конечной точке нашего нелегкого маршрута. Подыскав, в одной из проток «Паутинного разбоя», удобное и относительно высокое место, разгрузили лодки, поставили палатку, развели костер, и наскоро набив, затосковавшие по пище животы, расслабились, наслаждаясь временным бездельем.

Птички, порхая, напевали, ласкающие слух, весенние песенки. В воздухе стоял пьянящий лесной аромат. Огромная северная река стремительно несла свои воды. Где-то на ее средине кричали плывущие по течению утки.  «Ух, ты, смотри – лес зеленеет! – восхищаясь своим открытьем, обратился ко мне Николай. – И когда он только успел распуститься!».

Вдруг из-за прибрежного тальника показался заяц. Не замечая нас, он приблизился к лодкам и усевшись на задние лапы, стал мыть свою мордочку. Мы, молча, с любопытством, наблюдали. Солнышко ласково пригревало – располагая к благостному настроению.

Метрах в ста от берега, из-за закрывающих обзор прибрежных кустов, показалась плывущая по волнам лесина. Я вскочил. Беляк, на мгновение, оторопев от неожиданности, рванулся прочь. Свистнув ему в след и схватив мотопилу, я побежал к лодке.

«Ты куда?», – крикнул дружок. – «Сплаваю, отпилю бревно – видишь, кокора плывет», – я оттолкнулся от берега, завел мотор и понесся добывать первый в этом сезоне балан. Через десяток секунд лодка подошла бортом к плывущей лиственнице. Пила, заведясь, зарычала в моих руках, и словно изголодавшаяся зверюга, накинулась на древесину.

«Как дела… Может помочь, – крича сквозь рев «Дружбы», спросил подъехавший на своей «Оби» приятель. – Отличный хлыст метров двадцать будет!». – «Сам справлюсь», – крикнул я и продолжил отделять корень от ствола. Раскряжевав первый улов и заглушив пилу, я накинул веревочную петлю на бревно, подтащил его к берегу, привязал за вершинку стоящего в воде тальника и вернулся к палатке.

«Ну что Никола, начинает понемногу лес нести, давай будем приниматься работать». – «Давай, я не против». – «Тогда я несу вахту, а ты, вари медвежатину, да ложись спать».

Дружок разгреб костер, выровнял угли, поставил на них сковородку и стал жарить мясо. Я сидел рядом и наблюдал за проплывающим мимо плавником.
Солнце клонилось к северу – еще немного и оно, коснувшись горизонта, покатится по нему, обдавая жаром далекий ледовитый океан.
Легкий освежающий ветерок дул с реки. Первые комары, надеясь напиться нашей кровушки, надоедливо гудели вокруг. По Колыме, время от времени проплывали, перекликающиеся между собой, небольшие стаи савок. Где-то вдали трубил сохатый, слышались звуки лодочных моторов.

Среди проплывающего мимо мусора изредка появлялись деревья, я прыгал в «Казанку», догонял их, отпиливал вершинку и корень, буксировал к берегу, привязывал к кустам и возвращался на исходную позицию.

«Господа! Кушать подано», – шутливо подчеркивая, изысканность приготовленного блюда, объявил компаньон. Низкое вечернее солнце придавало его обветренному лицу, какую-то особую, привлекательность.

Жареная медвежатина, уже давно дразнила мое обоняние. Я, быстренько примостился к импровизированному, из перевернутого ящика, столу и, схватив вилку, вонзил ее в первый попавшийся кусок. «Давай выпьем за удачу», – предложил Николай, достал поллитру и стал разливать «огненную воду» по кружкам. «А третью кому?», – показывая на лишнюю порцию водки, спросил я.   Напарник, молча, взял и выплеснул ее содержимое в костер.

Пламя рванулось в высь. «Ну, ты изверг – столько водки загубил». – засмеялся я. «Обычай, не надо нарушать – глядишь, в трудную минуту, духи и помогут», – при этих словах, Николай поднял свою кружку, выпил, не дыша взял кусочек хлеба и стал занюхивать возлияние. Я тоже последовал его примеру. «Ух и крепка же советская власть». – покончив с дозой алкоголя сказал я и накинулся на еду.

Медвежатина услаждала разыгравшийся аппетит. С реки неслось,  ал алы, ал алы – уставшие от дальнего перелета савки, кричали, переполненные любовью, радостью и счастьем. Тело наполнилось легкой истомой, голова слегка кружилась. Для чувства полного удовлетворения, я разлил остатки, чокнулся с товарищем, выпил и вытянувшись во весь рост, разлегся возле костра.

Высоко в безоблачном небе зазвучал самолет. Я поискал его взглядом и подумал – наверное, в Среднеколымск полетел. Забраться бы комариком, да к любимой под крылышко.

«А ты слышал, как Мышакин с Антоновым осенью на лося охотились? – прервал мои мечты товарищ. – Едут на лодке, смотрят, сохатый плывет. До берега далеко, чтобы зря бензин не тратить, накинули ему на рога причальный конец, заглушили мотор и к берегу на буксире. Антонов, в носу с ружьем, наизготовку стоит, Мышакин, возле мотора, сидит».   – «Ух, ты! Какая огромная коряга», – перебивая байку друга, воскликнул я, вскочил и побежал к лодке. «Дай я сплаваю, отпилю», – обгоняя меня, крикнул Музыка, запрыгнул в свою «Обь», завел мотор и погнал к плывущему невдалеке дереву.

Вскоре «Вихрь» стих, с Колымы послышалось рычание мотопилы и минут через пять - десять, довольный компаньон вернулся к палатке. «Ну что дальше…?». – «Дальше я спать ложусь» - «Сохача то, убили?» - «Какой убили. Там мель была, он неожиданно до дна достал, как рванет. Антонов упал. Ружье в воду. А лось подхватился, на берег и в кусты. Они по кочке километра полтора за ним на лодке прыгали, еле выскочили, а сохатый так с лодкой и мотором ушел. Трое суток до Помазкино выбирались».

– «Ложись сказочник спать, а то через девять часов твоя вахта». – обратился я к напарнику и направился в лодку догонять очередную валежину. «Я не вру – Мышакин мне сам рассказывал». – крикнул мне в след Николай. Но мне уже было не до того, мотор взревел и рабочий азарт захлестнул все мое существо.

Наступило утро следующего дня. Проснувшийся дружок, готовя добытых мной между делом уток, хлопотал возле костра. – Мы придерживались принципа, стреляй во все, что движется, лови, ты все что можется. Ружье всегда лежало под рукой, сеть стояла в реке. Дичь и рыба, в течении всего сплавного сезона, не переводилась в нашем незатейливом рационе.

Ярило, давно уже покинуло горизонт и взмыло в синеву летнего небосвода. Вода прибывала прямо на глазах – за прошедшую ночь, стоявшую без дела лодку напарника, пришлось подтягивать к берегу и перевязывать несколько раз. Лес несло со все увеличивающейся частотой. Я почти без отдыха кружил на Казанке, едва успевая пилить, да причаливать хлысты и бревна. Наконец вахта подошла к концу. Дружок, закончив готовку, сел в свою лодку и начал работать. А я, поел и поехал проверять, ранее поставленную сеть.

В заливчике, прямо на месте установленной мной снасти, стоял «Осетр» –  катер рыбинспекции. В голове мелькнуло – развернусь и уеду, но тут же пришло другое – может они сеть не нашли, заеду, разведаю.

«Привет мужики!», – заглушив мотор, крикнул я, и забрался на судно.  «Привет, привет, – иронично глянув на меня, поздоровался командир колымской инспекции Миша Сивцев. – Сеть забирать будешь?». Я мельком глянул, на лежащую, на палубе, вместе с невыбранной рыбой ряжовку. С десятка два: пелядок, шокуров и чиров, запутавшихся в ней, тянули рублей на пятьсот - девятьсот штрафа. Две-три месячные зарплаты, среднеоплачиваемого северянина.

«Сеть не моя», – сухо ответил я. «Да ладно тебе – не отказывайся. Снасть хорошая. Я ж понимаю, что вам кормиться надо, и ты пойми – нам план надо выполнять. Сеть, рыбу вернем – давай акт писать», – наседал Михаил. «Да вы, что мне шьете – тут на тысячу только за рыбу возмещения будет». – пошел я в несознанку. «Всего пятьдесят рублей штрафа и больше в этом сезоне мы вас не трогаем. Мы ж не звери. Идем, сюсь грамм за встречу выпьем», – не отставал командир.

«Кормилицу», конечно, было жалко. Но вдруг, подпишешь акт, а он по полной программе…  «Точно пятьдесят рублей и больше ничего?» – переспросил я. – «Слово офицера. Без обмана. Пошли…». – «Я, что в этом сезоне у вас первый, что так уговариваете?». – «Сейчас посмотрим, – сказал Миша, заходя в каюту, взял какой-то журнал, открыл его и показывая мне записи, добавил. – Ты уже сто пятьдесят третий». Затем он достал недопитую бутылку разлил ее по кружкам: «За встречу!». Резкий водочный запах ударил в нос. Я выдохнул, и задержав дыхание опрокинул зелье в рот. Закусили соленым чиром.

Михаил стал составлять акт. Поговорив еще некоторое время, о том, о сем, я расписался, забрал свою снасть и вернулся домой – на стоянку. Там залез в спальник и обессиленный улегся в раскладушку. С реки поочередно неслись звуки работающих «Вихря» и «Дружбы» – компаньон трудился, не покладая рук. И что они меня так обхаживали, так и не поняв ничего – подумал я, повернулся на бок, устроился поудобней, закрыл глаза и провалился в небытие.

День шел за днем, вода все прибывала и прибывала. К концу первой недели, на плавнике стали появляться зайцы. Я как дед Мазай, между делом, садил их в лодку и перевозил на берег. Беляков, становилось все больше и больше.

Однажды, на огромной плывущей посредине реки лиственнице, встретилось с  десяток бедолаг. Они, сгрудившись, сидели на… и возле его здоровенного, торчащего на половину из воды, корня.

Я подъехал к длинноухим, и позируя перед фотоаппаратом дружка, стал за уши пересаживать их к себе в «Казанку». Вдруг  один заяц, с перепугу, прыгнул в воду и поплыл прочь.

До берега, метров двести, не доплывет, погибнет – подумал я, и вскоре закончив пересаживать путешественников, погнал лодку выручать беглеца.
Он греб к ближайшему берегу как одержимый и успел преодолеть больше половины пути. Несколько попыток выхватить на малом ходу, пловца из воды, ни к чему не привели – беляк в последний момент прижимая свои длиннющие уши и делал резкий гребок в сторону.

Пока я маневрировал, до берега косому, уже оставалось несколько десятков метров. Осознав, что в конце концов, могу стать не спасителем, а губителем – я отстал. Беглец вскоре доплыл до суши и был таков... С тех пор, Мазай мне не пример – зайцы, если захотят, и так доплывут, куда им надо.

Вот уже с десяток дней, мы ловили и чалили лес. По нашим прикидкам, на привязи, стояло около пятисот бревен – пора было собирать их в плот, но лес продолжало нести и нести. Разумея, что как только Колыма перестанет прибывать, легкий – плывущий по реке плавник закончится, мы продолжали ловить его, не отрываясь на сплачивание.

Запасы веревок и бензина подходили к концу.
После очередной рабочей вахты, захватив излишки рыбы и дичи, я погнал лодку за топливом.

Ближайший поселок Зырянка, поставленный русскими казаками в семнадцатом веке, находился километрах в сорока вверх по Колыме.
Прекрасное, июньское утро располагало к хорошему настроению. Легкий северный ветерок поднимал небольшую рябь. По небу плыли, словно сделанные из огромных кусков ваты, одиночные облака. Казанка, неслась над Колымой, едва касаясь воды. Вот неторопливо прошла встречным курсом нагруженная углем,  самоходка. Лодка, игриво, попрыгала на ее волнах и словно ласточка береговушка полетела дальше.

Через час с небольшим, из-за поворота показался, утопающий в полой воде, поселок. На залитом Колымой аэродроме, словно намокшие курицы, подняв над водой верхние крылья, стояли два на половину затопленных АН-2. Я медленно проплыл мимо и выехал на центральную улицу.

Двух этажные дома, почти на половину, скрылись в воде. Народ, не первый год, оказывающийся в подобной ситуации, особо не расстраиваясь, выглядывал из  окон верхнего яруса и с любопытством разглядывал снующие по улицам лодки.

Кладовщик на нефтебазе, ссылаясь на паводок и распоряжение начальства, было, отказался заправлять мой «танкер», но увидев припасенных для этого случая уток и рыбу, смягчился. Подогнав лодку прямо под заправочный кран, я залил всю привезенную под бензин тару, затем заехал в магазин, набрал хлеба, веревок, не достающих продуктов, и уже к обеду, вернулся обратно домой – к нашей палатке.

Погода явно портилась. Северный ветер заметно усилился. Свинцово синие, с сединой, низкие, тяжелые облака, ползли над рекой, навивая грусть и тоску.

Николая нигде не видно и не слышно. На реке плескалась волна, да кричали чайки. Я забеспокоился и разгрузив из лодки все что было под силу, поехал на поиски друга.

Километра через четыре, начали подтверждаться наихудшие опасения. – Колькина «Обь», сиротливо покачивалась прибитая ветром к торчащим из воды островным тальникам.

Вокруг, на сотни метров, затопленные низкие берега, и ни клочка суши. От тягостного предчувствия, по телу пробежал холодок. Безысходность и отчаяние завладели душой. Я подъехал, заглушил мотор и закричал: «Коля!!! Коля!!!».

Холодный, пронизывающий ветер, гнал волну. Заморосил редкий колымский дождь. Вдоволь накричавшись и осознав бесперспективность взываний, я стал осматривать лодку товарища.

Все, казалось, было на месте, но двигатель стоял с включенным передним ходом.  Вероятно, забыл выключить, завел и вылетел за борт – подумал я. Каждый сезон, по этой причине, кто ни будь, да погибал. Николай всегда работал в спасательном жилете, но надежд, на то, что напарник жив, было мало. В такой холодной воде, более двадцати минут, выдержать не возможно – остывший, без намеков на тепло, лодочный двигатель, подсказывал, что времени с момента последней его остановки, прошло много.

Я завел мотор и пустился в низ по реке, время, от времени останавливаясь, кричал, поднося к глазам бинокль, внимательно осматривал реку, но вокруг кроме волн, уток и чаек ничего. Моторка, завывая, билась о крутую колымскую волну – погода вконец испортилась. Опустошенная душа болела и ныла.

В очередной раз, остановившись, я безуспешно вглядывался в речную даль. Лодка качалась, изображение в бинокле прыгало и скакало. И вдруг, чудо!  По средине реки, километрах в трех, на пределе видимости, в неизвестно откуда бивших лучах солнца, на мгновение явился, весь в белом, с флагом в руках, идущий по волнам, святой апостол Андрей.

Мираж: уже мерещится, стало – подумал я и, внезапно опять на мгновение увидел «святого». Он показался, взмахнул стягом и  исчез. В голове мелькнуло – два раза без причины такое не чудится, и пришпорив, «Казанку», я погнал ее в сторону увиденного.

Лодка, жестко прыгала с волны на волну, мой зад больно бился о сиденье, потроха почти отрывались. Через несколько минут, прямо по курсу, что то замаячило и вскоре, трансформировалось, в сидящего на нескольких сбитых бревнах компаньона.

Буруны, один за другим накрывали его сплотку. Привязанная к багру рубаха, развевалась по ветру, словно «Веселый Роджер».


«Привет одинокому пирату! – крикнул я и осторожно причалил к Колькиному «ковчегу». – Как же тебя угораздило…. А я уже думал тебе хана». – «Давай быстрей в Мангазейку – отогреться надо», – показывая на берег, стуча зубами, весь содрогаясь, еле выговорил напарник и впал в полузабытье.

В скором времени, мы уже сидели в жарко натопленном домике и пили только что заваренный чай. Николай, с ничего не понимающим взглядом, сидел в одних трусах, возле пышущей жаром металлической печи и медленно приходил в себя. Хозяева домика – местные якуты, помогшие дотащить его с берега, качая головами, сокрушались – однако парень чуть не помер.

Минут через двадцать дружок немного очухался, и стал рассказывать о своих злоключениях:

Бельевая веревка, которой мы привязывали пойманный лес, заканчивалась. Он, решил сплотить, несколько баланов и освободить тем самым немного завязок. Вылез на бревна, а когда вспомнил про лодку – увидел ее метрах в двадцати, уносимую течением и налетевшим ветром.

Используя вместо весел багор, Николай на сплотке, пустился в погоню, но «Обь» погнало ветром к противоположному берегу, а его понесло течением вниз по реке.

Незатейливый Колькин рассказ, позабавил Мангазейских аборигенов и они, весело смеясь, стали подшучивать над моим незадачливым дружком.

Тем временем, на дворе повалил снег, и разыгралась настоящая метель.
Высушив одежду и подкрепившись, мы засобирались в дорогу, попрощались с гостеприимными хозяевами и сквозь пургу помчались восвояси.

Снег слепил глаза. Ориентиры скрывались за белой  пеленой, чтоб не заблудиться, приходилось вести лодку вдоль берега. Однажды в такую же мерзкую погоду, но только осенью, и по малой воде, я был вынужден, время от времени, объезжать огромные колымские мели, и как только терял из виду ориентиры, блудил так, что по часу, не мог найти ничего – даже берегов. Лодка, несмотря на то что, руль казалось, стоял прямо, делала огромные круги, и ни как, не желала выходить к земле. Приходилось глушить мотор, и часами ждать, пока течение вынесет, хоть к какой ни будь суше.

Тогда, мне надо было плыть вниз по реке, и все заминки, все равно, приближали к цели, но теперь, мы двигались вверх и испытывать судьбу, небыло никакого желания.

Через десятка полтора километров добрались до Колькиной «Оби». Он пересел в нее, и мы, уже на двух лодках, поехали к нашему лагерю. Выпавший снег, так изменил место возле палатки, что нам, пришлось некоторое время, ее искать.

«Давай спать, а то вымокнем в конец, а сушиться негде. Печку то, не взяли, сэкономили», – сказал Николай и улегся в свою раскладушку.

Я последовал его примеру. Вскоре мне уже снился Среднеколымск: Я стоял со своей Людмилой на берегу, над нами кружил самолет. Его двигатель надрывно ревел, но вдруг стих. Самолет задрав нос, повалился на хвост, и беспорядочно вращаясь, пошел к земле.

Кто-то толкнул меня в бок: «Валера проснись, на моторе подъехали». Ничего не понимая, я открыл глаза и увидел напарника: «Что случилось?». В этот момент, пола палатки приподнялась, и какой то мужик, спросил: «Парни, где мы находимся, и в какую сторону Зырянка?». «Мы на паутинке – в старом ходу. До Зырянки вверх по Колыме километров сорок», – ответил Николай. Мужик, охнув пошел в лодку, и обращаясь к кому-то в ней, громко сказал: «Мы Зырянку с тобой, протоками, проскочили». Мотор загудел и вскоре стих за ближним поворотом, а мы опять перенеслись в мир грез и сновидений.

Не успел я досмотреть и нескольких из них, как опять услышал звук причаливающей лодки, и опять, какой-то дядька, придя, осведомился, где он, и куда плыть. Я объяснил ему. Но вскоре пришлось еще раз просыпаться и вновь отвечать на тот же вопрос. «Да что там у вас в Зырянке, все, что ли реку не знают, – ответив, завозмущался я. – Вы уже третьи за ночь – спать не даете». «А у вас палатку  вода подтопила». – сказал приезжий и ушел. Да и хрен с ним – подумал я и опять погрузился в дрему.

«Валера вставай, утонешь», – окликнул меня, чей то веселый, смеющийся голос. Что за шутки? – я открыл глаза. В палатке полумрак. На противоположной раскладушке никого. С улицы заглянул напарник: «Смотри осторожней, попку не намочи».

Приглядевшись, я с удивлением обнаружил, что палатка затоплена, раскладушки стоят в воде, и до водных процедур остается буквально два-три сантиметра. «Ну что – сумеешь встать? – Я как не ловчился, все равно задницу намочил», – посмеиваясь, сказал компаньон. Мокнуть никак не хотелось. Я лежал и соображал, как выйти сухим из воды: «Коля, ты полу палатки подними, и на раскладушке вытяни меня на сухое». – «Далеко тащить придется, – хлюпая болотниками, отнекивался дружок. – Вставай, не сахарный, не растаешь». – «Колюнчик, ну хоть на более мелкое место – сушиться то негде и переодеться невчего». – «Ладно, уговорил», – проворчал напарник и поволок меня на возвышенность.

Очутившись вне палатки, я увидел, что за время нашего сна, Колыма сделала обходной маневр и по низине, сквозь кусты пробралась к нашему лагерю.
Шедший всю ночь снег, захватил то немногое, что не досталось реке.  Палатка и окрестные тальники, из последних сил, еле сдерживали его тяжесть.

Лодки, сиротливо постукивали бортами, С реки дул холодный ветер. Сырость и хлад сковывали тело. «Давай Никола, делаем костер, греем еду и срочно начинаем собирать плот. Если, так дело пойдет, то к вечеру, вода все здесь затопит – немного осталось», – обратился я к товарищу, встал с постели и принялся, разводить огонь.

«Пойду дров принесу», – сказал дружок и скрылся в заснеженных зарослях. Вдруг из кустов донесся странный шум, плеск, я оглянулся и оторопел. Из ближних тальников, выскочила орава зайцев и чуть не налетая на меня, промчалась мимо.

«Смотри какого красавца поймал». – держа за уши беляка, похвалился вернувшийся напарник. – Там еще штук двадцать. Наверное, которых с бревен поснимали, вода к нам выгнала». – «На кой он тебе?». – «Сфотографируюсь и отпущу». – «Коля свет плохой, да и наснимал я тебя с ними уже всяко разно, кадров мало, давай побережем на более интересные вещи». 

Николай, молча, отпустил косого и вновь скрылся в зарослях. Костер, потрескивая, набирал силу. Я повесил на таганок кастрюлю со сваренными накануне турпанами и начал укладывать в лодку все, что могло потребоваться для предстоящей работы.

Вскоре еда разогрелась. Мы быстренько позавтракали и поехали собирать плот.
К обеду, первая сплотка, в два ряда, была готова. Перевезли имущество, поставили палатку, из вырубленной железной полубочки организовали место для костра. Наскоро,  перекусили, чем придется, и продолжили сплачивать лес.
Вечерело. «На сегодня работу пора кончать. Поеду, погляжу, может, чего на стоянке позабыли», – сказал товарищ и погнал лодку к берегу. Я взялся готовить ужин. Налил в котелок воды, повесил его на огонь, добавил картофель. Вскоре вода закипела. Несколько пелядок нырнули в казанок.

Через некоторое время, когда глаза у рыб побелели, они отправились в чашку, а их место заняла пара чикучан. Вскоре и эта вкусная парочка оказалась в миске, а в уху угодил нарезанный на куски, из за больших размеров, чир. Затем, я выждал еще минут пять, закинул лук, перец и снял варево с огня. Абалденный запах и золотистый навар, толстым слоем накрывающий поверхность ухи, разжигали зверский аппетит.

За кустами заработал мотор, вскоре лодка напарника, словно торосистая льдина, вся облепленная зайцами, вынырнула из зелени стоящих в воде тальников. Я кинулся за фотоаппаратом: «Коля сделай круг, сейчас свой «Зенит» разыщу и поснимаю. Такое чудо надо запечатлеть для истории!» – «Там их еще столько же – в воде сидят, дожидаются. Сейчас, этих высажу и за оставшимися поеду. Ты готовь пока свою фотокамеру. Николай причалил к нашему плавучему острову и белая братия, словно по команде кинулась на плот. Фотоаппарат как назло не находился.

Вдруг я вспомнил, что в последний раз видел его висящим на вешалах рядом с палаткой: «Похоже он на стоянке висеть остался. Ты его там не встречал?». – «Нет, да мне и не до этого было – зайцев спасать надо», – крикнул компаньон, дернул стартер и помчался к берегу.
Я, недолго думая, запрыгнул в свою «Казанку» и погнал ее следом. Через минуту- другую, лодка проскочила открытую воду, углубилась в тальники и оказалась на месте, которое несколько часов назад еще было сушей.

Зайцы дружной гурьбой сидели в Колькиной «Оби». «Как ты так быстро успел их усадить?» – «Да они сами, как только я подъехал, заскочили!» Я вылез из лодки и хлюпая по воде болотниками стал собирать остающихся на затопленном берегу обессиливших беляков, затем пошел, взял забытый на вешалах фотоаппарат, сфотографировал «Мазая» и следом за ним вернулся на плот.

В делах, да заботах пролетели еще трое суток. Сбор и сплачивание наловленного ранее леса, были закончены.

Погода наладилась, снег растаял, и опять стало тепло и комфортно. Зайцы пообвыклись, но все же держались поодаль – на крайней сплотке. Вода, залившая на десятки километров, всю Колымскую пойму, больше не прибывала. Плавник почти не несло.

Николай, отвязал от торчащей из воды вершины дерева, причальный конец плота. Я уперся лодкой, и плот, сопротивляясь всей своей многотонной массой, медленно стал выходить на течение. Вскоре река подхватила, творение наших рук, и мы отправились в путь.

Мелей, по такой воде, можно было не опасаться. Отведя, наш мобильный лагерь, метров на сто от берега, я выключил двигатель. «Давай заводимся и вперед – будем на ходу работать. Находишь прибитую к кустам лесину, отпиливаешь, поджидаешь плот и к нему». – сказал я компаньону, оттолкнулся и погнал лодку вдоль берега. Через метров триста, встретился подходящий плавник. Я причалил к нему и начал кряжевать. Николай невдалеке тоже что-то пилил – заготовка леса, возобновилась с новой силой.

Изредка, отвлекаясь на то, чтобы подправить движение нашего детища, мы как пчелки крутились между берегом и плотом, подтаскивая к нему все новые и новые бревна. Часов через десять, рабочий запал начал понемногу угасать. За день, было обработано около шестидесяти километров речных берегов, и в конце концов, окончательно устав, мы решили вставать на ночлег. Лодки, еле справляясь с огромной массой заготовленного леса, с трудом уводили его с быстрой воды. Вскоре «заячий ковчег» оказался в одном из относительно тихих уловов, коснулся земли, длинноухая братва кинулась в лес, а мы, наскоро поев, улеглись спать.

Следующий день, протекал в том же ритме.  К обеду, плот уже стоял в устье Сепякенэ, и мы, вновь, как и две недели назад, отправились к рыбакам.

Заимка находилась километрах в пяти выше по течению, на противоположном, от выхода Сепякенэ берегу Колымы. У непривычно близко расположенного от воды домика, нас поджидали ее обитатели.
Собаки, как всегда, приветливо крутили хвостами, а хозяева, расплывались в улыбках. Тетя Катя, готовя еду, хлопотала возле уличной печки: «Проходите в дом гости дорогие. Я, как только плот увидела, сразу всех лепить пельмени заставила  – скоро уже подавать на стол буду.

Я вспомнил анекдот, про Чукчу – как он угощал пельменями…, и подумал – хорошо еще, что мясорубка есть, а то и мясо на фарш жевала бы вся бригада. «Однако, что-то долго вас небыло видно. Много заготовили?». – вдруг перебив мою глупую мысль, спросил бригадир.

«Кубометров двести с лишним наберется, – разминаясь, отозвался Николай. - А как у вас здесь дела?». – «Да что у нас – вода, видишь какая. Рыба на реке не держится – вся по пойме да кустам разошлась. Сидим, ловим на еду, ждем, когда потоп закончится». – «Зато на озера столько ее за это время зайдет, что у вас потом, когда Колыма спадет, на виске рыбы будет не впроворот», – подбодрил я.

Основной улов, промысловики брали, перегораживая загородкой, устье, близ лежащей, виски. Рыба, спускаясь по ней с озер, ловилась так, что тридцати тонная баржа, еле успевала отвозить ее в Мангазейский ледник, а рыбари в это время, больше походили на грузчиков.

Стол ломился от холодных закусок. «Наливай теска, пока пельмени варятся»,  – обратился к моему товарищу дядя Коля. – «А пельмени с того медведя? – осведомился Музыка, распечатывая «Особую Московскую». Ух ты, водка то, Материковская. Смотрите укупорка без полиэтиленовой пробки». – «Пельмени из сохатины, а твоего медведя, уже давно, зырянские самоходчики съели.

Нам из совхоза передали девять лицензий, так мы по Сепякенэ уже семнадцать наваляли».
Зашла тетя Катя и стала выкладывать пельмени. «Говорила вам, хватит, не убивайте больше – вот теперь за восемь штук штраф платить. А это еще что, дождаться что ли терпенья нет». – указывая на распечатанную поллитру  заругалась она. Мой дружок засмущался, покраснел и поставил бутылку на стол.

«Не ворчи старая, – дядя Коля встал, разлил по кружкам «огненную воду» и предложил тост. – Чтоб ребятки, вам удача была». Удача нам, очень нужна – подумал я, опрокинул свою дозу спиртного в рот, и обратился к товарищу: «Давай немного отдохнем, да вечером по Сепякенэ на лося съездим» – «Мясо добыть, не лишнее». – поддержал меня Николай.

К концу дня, протрезвев и восстановив силы, мы сели в мою лодку и рванули на охоту.
Казанка, петляя вслед за руслом Сепякенэ, летела навстречу течению. Равнинный участок вскоре сменился горным. Широкая долина становилась все уже и уже, а река все быстрее и мельче.

Я, уже было начал сомневаться в успехе предприятия, и подумывал повернуть лодку назад, как вдруг, из-за поворота, показался лось. Он шел по небольшой речной косе навстречу нам. Николай изготовился к стрельбе.

Я, дал полный газ и повел мою «ласточку» на максимальной скорости прямо к цели. Все внимание сосредоточилось на потенциальной добыче.

Сохатый остановился, поднял голову, посмотрел на нас, как баран на новые ворота. Приятель приподнялся, вскинул ружье, и здесь, мотор ударился о скрытый рекой камень. Напарник, чуть не вылетев в воду выстрелил, упал Зверь, в два прыжка преодолев береговой обрыв, исчез в кустах.


Винт на движке лишился двух лопастей. Запасного с собой небыло, и мы вынуждены были прекратить свое предприятие. Перспектива вырисовывалась не веселая – грести предстояло километров тридцать - сорок. Одно радовало – большая часть предстоящего сплава приходилась на горную часть реки, где течение было довольно быстрым. Как только мотор смолк, оно подхватило лодку и понесло...

Я сел за весла. «Валера, дай погребу, а то что-то мерзнуть стал», – обратился, через некоторое время, ко мне Музыка. – «А я, так вспотел», – улыбнулся я, уступая «теплое местечко» приятелю.

Время перевалило далеко за полночь. Солнце, спрятавшись за ближней горой, заставило светиться небесный свод неземным холодным светом. Облака, флюоресцируя, в далекой вышине, раскинулись, словно крылья гигантской белой птицы. Необыкновенно насыщенно-зеленый ковер, устилал подножье прибрежного лиственничного, многовекового перестойного, леса.

«Коля, смотри какой сказочный вид! Кажется, взойди,  а там избушка на курьих ножках!». – «А вон и гуси-лебеди, – подхватывая мой лирический настрой, сказал дружок. – Не хватает только Яги да Иванушки».

Я оглянулся. Призрачно белые тени, беззвучно шевеля крылами, скользнули над вершинами леса и растворились среди деревьев.
«А медведь на роль Иванушки в нашу сказку не сгодится?», – указывая на стоящего над береговым обрывом зверюгу, спросил я.
Хозяин тайги, опершись на валежину, привстал на задние лапы и с любопытством разглядывал непрошенных гостей.

Николай медленно потянулся за ружьем, но Мишка, почуяв неладное, рванул прочь. Дружок спрыгнул в воду, и чуть не падая, набирая в развернутые болотные сапоги, побежал к берегу. Я навалился на весла, сделал пару гребков, выскочил из Казанки, подтащил ее к косе и схватив МЦ 21-12 кинулся следом.

Через несколько минут, ничего не найдя, мы вынуждены были вернуться назад. «Ну что, поплыли, не стоит время терять, еще часов шесть-семь грести, а плот без присмотра», – сказал я и полез в лодку.

Солнышко, давно уже вышло из-за расступающихся перед колымской поймой гор. Река, замедляя ход, приближалась к своему устью. Мы, поочередно садясь за весла, гребли и гребли.

Перекаты чередовались длинными плесами. Каменистые берега сменились на глинистые, обрывы.

В некоторых местах они метров по десять и более нависали над водой.

Уровень Сепякенэ за последний день здорово упал. Из нависающих карнизов торчали мелкие корни, бревна, палки и черт знает что. На одном из поворотов в промытой нише  поблескивала линза. «Смотри бивни», – показывая на торчащие из ледяной стены причудливо изогнутые коряги – прикололся я.

Компаньон навалился на весла, и лодка вошла под нависающий берег. «Я пошутил. Ты что рехнулся, а если завалит?», – «Сейчас проверим что это и назад. Не бойся в шахте и пострашней бывало».

За шиворот упал кусок грязи. Противная холодная жижа, потекла по шее и спине. Животное желание побыстрее выбраться из под таящего, капающего и изрыгающего слякоть карниза, участило пульс.

Николай подвел лодку к ледяной стенке, ухватился за один из выступающих из нее то ли корней, то ли ископаемых стволов и сказал: «Валера, кажись, действительно мамонта нашли». Я, позабыв про страх, на четвереньках подполз к товарищу, взялся за второй не то корень, не то ствол, потянул и ощутил, что в руках огромная кость.

Исходящий в ладони холод, основательная, неподдающаяся прочность и висящие чуть ниже, похожие на шкуру лохмотья, наводили на мысль, что вековой лед скрывает не только торчащие из него бивни. 

Попытки расшатать хотя бы один из них, ни к чему не приводили. Вдруг за спиной раздался удар, всплеск. Лодку подбросило. Меня окатило ледяной волной, ударило о свод, все тело пронзило болью и холодом…

Придя в себя, я увидел, что лежу в воде, на дне лодки. Нас, уже вынесло из-под берега. Компаньон сидел рядом, закрывая лицо руками.

Кровь тоненькой струйкой сочилась между пальцев. «Коля, что с тобой?», – привстав на корточки и испугавшись за его здоровье, спросил я. Он опустил руки, посмотрел мутным ничего не понимающим взглядом и вдруг, ожив, произнес: «Шея болит, как будто мешком песка по башке получил».

– «Мои голова, спина и шея, тоже словно на дыбе побывали. Двигаться то можешь?» – «Да вроде могу», – покрутив головой, ответил Николай, встал, взял ведро и начал вычерпывать воду, но вскоре сел и взявшись за рассеченный лоб, взмолился: «За что такое…».

– «Видать, у тебя сотрясение, – предположил я. – Говорил тебе, что завалит. Хорошо, что упала только часть навеса, а то бы, как этот мамонт остались в мерзлоте». –

«Не мамонт, а папонт. Мамонта на Березовке сотню лет назад нашли, а мы папонта – ведь без папонтов и мамонтов бы не было. Не почковались же они». – «Так по этому и вымерли…», – рассмеявшись, парировал я и подумал – раз способен шутить, то дела приятеля не так уж плохи, взял ведро и продолжил начатое им дело.

«Ничего пригоним плот, сообщим о находке, глядишь и наш папонт, в музее будет стоять», – мечтательно подытожил дружок.

Закончив вычерпывать, я сел за весла и стал подправлять движение нашего «ковчега». Часа через полтора, лодка вышла в стоячую, подпирающую Сепякенэ, колымскую воду. До устья оставалось километров пять, а затем до плота вверх по течению, еще с километр.

Я завел двигатель, и рискуя вывести его из строя, дал малый ход. Мотор затрясло, как в лихорадке, и наш «крейсер» на одной лопасти, медленно пошел к выходу.

Добравшись до места, мы увидели, что вода за время поездки упала более чем на метр. Наше детище теперь стояло в выступающих из воды тальниках.
   
Я поставил запасной винт, обработал йодом и перевязал раненную голову товарища, отвязал плот и начал выталкивать его из кустов. Мотор надрывно ревел, но плавучий остров, словно стал частью суши. Минут десять моих безуспешных попыток сдвинуть его с места, заставили напарника тоже впрячься в общее дело.

Плот стоял, как на привязи. Неведомая сила держала так крепко, что мы, отчаявшись, заглушили моторы. Николай взял багор и стал промерять дно. Глубина была от двух до трех метров. «Наверное срединой на чем то сидим». – предположил я. – Давай я заведу, поплаваю  вокруг, подниму волну, а ты продолжай толкать. Плот покачается, может сойдет с зацепа. Мы прошлым летом, таким способом на перекате с кочки сошли.

Мой план по снятию, сработал неожиданно быстро.  Вскоре творение наших рук уже плыло по колымским волнам. Николай лег в раскладушку, а я продолжил выталкивать плот к средине реки. Свежий встречный ветер дул в лицо. Палатка трепетала от его порывов. Бурун за буруном накатывались и разбивались о крайние бревна.

К концу дня ветер стих. Проплыли заимку Рыжово. Северный полярный круг, проходящий в районе ее, остался за кормой. Заметно повеселевший товарищ прогуливался по сплоткам. «Что Щорс, ожил? – засмеялся я, вспомнив революционную песню. – Все больше не работаем, без остановки гоним до Среднего. Ложись Коля, а я пока вахту постою, да закончу укреплять сплотки». –

«А может, остановимся у Каменки, да съездим по ней, вдруг, все-таки мяса добудем – меньше суток до дома…». – «А ты что, уже оклемался?». – «Да вроде…». – «Ну что ж, давай, – согласился я. – Тогда, по быстрому готовим плот, ставим его в устье Каменки, за остров и вперед!».

Минут сорок ударной работы, и дело было  закончено. Двенадцать сплоток, вытянувшись почти на сотню метров, выглядели очень внушительно. Мы с гордостью смотрели на плоды своих стараний, и предвкушали солидный куш. Вечернее солнце в дымке плыло над дальними холмами. Где-то впереди, пытались завести двигатель – характерный фыркающий звук несся в речной тиши. Свежий, прохладный, едва заметный ветерок, слегка шевелил кудряшки на голове напарника.
«И не надоело кому-то движок дергать... Да, еще разок бы пригнать столько, и можно ехать за машиной», – перепрыгивая с одной мысли на другую,  мечтательно сказал он. – «Так в чем дело? Сдаем лес, немного отдохнем и вперед». – «А папонта раскапывать?

Смотри Валера, кокора плывет». Я глянул в сторону указанную компаньоном, и увидел вдали, прямо по ходу движения плота, в светящейся солнечной дорожке, торчащую из воды корягу, поднес к глазам бинокль: « Да это же сохатый! Ну и везунчики же, мы с тобой». –

«Что точно?». – выхватывая из моих рук оптику спросил дружок. «Точнее некуда, – сказал я, и пошел в Казанку. – Садись ко мне. Обе лодки гонять незачем – побережем бензин». – «А ты слышал, кто-то мотор заводит. Не налетим на инспекцию?». – «Да это ж лось, так фыркает, когда плывет». – рассмеялся я, довольный своей догадливостью.

Через несколько минут мы уже были у цели. Здоровенный, матерый самец, увидев приближающихся охотников, прибавил ходу. В выпученных, широко раскрытых глазах, застыли ужас и отчаяние.  Огромное мускулистое тело на половину поднялось из воды и казалось вот, вот выскачет из нее.

«Коля стреляй в голову, чтоб с одного выстрела». – крикнул я и сбавил газ. Лодка поравнялась с обреченно рвущемся вперед зверем, хлестнул выстрел, и он уткнувшись головой в воду, закачался на поднятых лодкой волнах.

«Ну вот теперь и останавливаться не надо. Подтянем к плоту и на ходу разделаем». – «Везет – и леса вон сколько заготовили и медвежью шкуру с желчью, а теперь еще и мясо». – радовался товарищ. «Да, удача пока на нашей стороне». – согласился я, накинул петлю на задние ноги лося, зацепил веревку за струбцину двигателя и потащил добычу к нашему плавучему дому.

Вскоре трофей уже покачивался на привязи рядом с бревнами. Мы решили, что временем, не ограничены, и хороший шашлык нашим желудкам никак не помешает. Под водочку, да на свежем воздухе, деликатесная свеженинка, истинное наслаждение.

«Эх, душа праздника просит, – Коля лег на спину и запел. – Гляжу я на небо, да думку гадаю…». Песня неслась над притихшей Колымой, и эхом разливалась по окрестной тайге. Когда-то казаки - первопроходцы, так же плыли вдоль этих берегов, и пели – подумал я, и стал подпевать другу.

Некоторое время отдыха и безделья, прибавили сил и желания заняться плывущей на привязи добычей. Вскоре, она уже разделанная, лежала в мешках. Впереди показались Слезовские острова.

«Давай плот между островов направим, а сами к Сереге Гусеву. С часок можно у него почаевничать». – предложил я. «Давай! За одним мяса ему подкинем, да последнюю поллитру добьем», – обрадовался компаньон.

Вдруг, с неба, раздался нарастающий свист рассекаемого воздуха. Я поднял взгляд. В вышине, над противоположным берегом, появился, меняющий свои неясные очертания объект, он стремительно несся в нашу сторону. Через пару секунд стало видно, что это небольшая стая уток. Они, слегка выпустив крылья, с невероятно громким, шипяще - свистящим звуком, словно самолет идущий на снижение, пронеслись над плотом, и еще через пару секунд, плюхнулись возле противоположного берега в воду.

По реке понеслось – ал-алы, ал-алы. «Да это же савки – вот это скорость, километровую Колыму,  буквально на счет – раз, два, три.

Зря, ученые считают, сокола сапсана, самой быстрой птицей – они вероятно просто не видели спускающихся с эшелона, пикирующих савок. Я множество раз слышал их стремительный пролет, но впервые удалось увидеть, – с восхищением поделился я мыслями с товарищем и добавил. – Давай Коля заводи мотор, да подработай поближе к центру». 

«Все, теперь наш «дебаркадер» может с часок другой и без нас обойтись, – сказал Музыка  закончив отрабатывать плот к средине  реки. – До входа в проход, между островов уже совсем близко. Теперь ему деваться некуда – проплывет, как миленький».

Моторы дружно взревели, и лодки, поднимая фонтаны брызг, помчались в низ по реке. Двигатели на предельных оборотах весело звенели в унисон. Лодки, игриво резвясь, словно расшалившиеся дельфины, поочередно подпрыгивали на поднимаемых ими волнах.

На Слезовской заимке, у почти затопленного домика, стояло несколько моторок. «Да тут полно гостей!», – Николай воткнул в берег причальный штырь, взял мешок и отмахиваясь от налетевших вдруг комаров, поспешил к Серегиной избушке. Я, спасаясь, от бешено атакующих насекомых, бросился следом.

В домике стоял дым и полумрак. Привет мужики!!! Много леса гоните? – откуда-то из темноты, послышался вопрос хозяина. «Прилично…. Вот Гусев, мяса тебе завезли», – ставя водку на стол, улыбаясь, сказал я и присел на чурку.

Глаза, медленно привыкая к сумраку, наконец, начали различать обитателей заимки. Стол ломился от объедков дичи, рыбы, пустых бутылок и грязной посуды. Недопитая пол-литра «Стрелецкой», почему-то прозванная местными остряками – «Дата Туташхия», гордо возвышалась по средине остатков былого пиршества. Мужик, с ее этикетки, держа секиру в руках, с укоризной смотрел, на окружающий бардак.

Братва, лежавшая вповалку на нарах, начала подниматься и подсаживаться к столу. «А что, дыму то столько?». – разливая поллитру, спросил Музыка. – «Да комары заедают, а мази почти нет. – ответил Серега и выпив только, что налитое, спросил. – А еще есть?». – «Ну, ты раскатал губу. Радуйся, что хоть это довезли – домой ведь возвращаемся».

Ребята словно спохватившись, схватили свои кружки и дружно опорожнили их. «Ну, вы как знаете, а я…». – Серега взял остатки «Стрелецкой» и выпил их прямо из горла. Закусывать пришлось, чем придется – на разносолы надеяться не приходилось. Опохмелившаяся публика снова попадала, а мы стали кипятить чай.

Закончив чаевничать и вдоволь наговорившись, мы попрыгали в лодки и погоняя, спрятанных под капотами движков, «лошадей», помчались догонять свой плавучий остров. Минут через десять, прямо по курсу – из волн, появилась палатка.

Уже, почти подъехав к ней, я вдруг заметил, еще один, неизвестно откуда взявшийся, плот. Он, плыл метрах в двухстах, от нашего и был совсем пуст. Какая-то тоска и безысходность исходили от неизвестно откуда взявшихся сплоток.

Видать, унесло у кого-то, или что случилось… – подумал я. Но через мгновение, вдруг осенило. – Да это же наш. Видать ударило об один из островов и разломило.

Показав жестами Николаю, что надо свести и воссоединить разорванные половины, я сходу подъехал к одной из них, уперся лодкой и стал толкать. Напарник, на другой части плота, проделывал тоже самое. Вскоре, наша плавбаза опять была воссоединена.

Компаньон вылез на бревна, и радостно улыбаясь, сказал: «Опять повезло!!!». – «В чем?». – «Как в чем? – Целый плот поймали». – «Так это же наш, разломился, на две части. Ты что, до сих пор не врубился?», – сказал я и стал скреплять разлом.

Дружок в растерянности остановился, осматриваясь вокруг. Глядя на него, я вдруг вспомнил, свою первую реакцию на увиденное и рассмеялся: «Ложись Коля – отдохни часика четыре-пять, а я пока подежурю». – «А может сгонять до города, мясо отвезти? Днем жарко будет…». – «Ладно, гони, немного дома поспишь, а часиков через двенадцать, под городом, встретимся», – согласился я.

Вскоре, нагруженная сохатиной, лодка, скрылась за речным поворотом. Хорошо ему. Скоро Колюнчик уже будет под боком у своей Тамарки, – подумал я, прилег на раскладушку и глядя в бездонное небо предался воспоминаниям и мечтам.

Волны, тихонько плескались о сплотки. Раннее утреннее солнышко, нежно пригревало.  Еле заметный ветерок, приятно освежал. Чувство легкости, почти невесомости, разливалось по телу. Я встал, оттолкнулся, на несколько мгновений завис, но не хватило концентрации, сосредоточился – вновь слегка оттолкнулся, и стал набирать высоту. Вспомнив опыт предыдущих полетов, вытянулся словно для прыжка в воду, перешел в пологое пике и набирая скорость понесся вперед. В самом захватывающем месте, неожиданный толчок, вернул в реальность.

Плот, скрежеща, упирался в стальную стену. Я поднял взгляд. Речной сухогруз, казалось, нависал над моим лежбищем. Члены команды, стоя по борту, смеясь, кричали – привет засоня! «Привет!», – ответил я, вскочил, подбежал к лодке, завел мотор и стал отталкивать плот в сторону. Судно подняло якорь и громыхая дизелями, двинулось вверх по реке. На сей раз, пронесло – мелькнуло в сознании, чтобы опять не задремать, я схватил пилу, столкнул  лодку и погнал ее к берегу.

День проходил в привычном режиме – я время от времени, подправлял движение нашего мобильного детища,  раскряжевывал прибитые к затопленным  кустам деревья и таскал их к плоту. Вот и Шутовский перекат – до города километров тридцать, пора крепить последнюю добычу, да готовиться к окончанию путешествия.

  Вдруг под водой, что-то большое, невидимое двинулось прямо на плот. Волна, поднимаемая на поверхности, быстро приближалась – Я отпрянул. Оно глухо уткнулось в крайнее бревно, ударило хвостом и ушло в глубину. Озадаченный, я сел на чурку и стал соображать, чтобы это могло быть.

Солнце спускалось к холмам. Так и ничего не надумав, я закончил дела, и готовясь к возвращению компаньона стал жарить шашлыки. Вскоре, Колькина лодка показалась из за мыса и через несколько минут, я уже приветствовал его на борту нашего «ковчега».

Шашлыки, да под водочку, да в свободном плавании, да под разговоры о недавних приключениях и происшествиях – это что-то не передаваемое. Мой рассказ о странной встрече с подводным чудищем дал приятелю такой полет фантазии, что самые смелые мои предположения блекли в ее лучах. –

«Повезло тебе Валера, – опрокинув в себя очередную дозу спиртного, рассуждал он. – Фёкла редко упускает добычу. Много колымских мужичков через нее отправились на тот свет. Это она за грехи казацкие мстит. Была она в женах у местного атамана, так он ее в проруби утопил – с тех пор и лютует».

  За разговорами время летело незаметно – вот и Среднеколымск показался из-за поворота.

Пора подводить плот к берегу. Полярное лето смешало день, и ночь.
На городском берегу, не смотря на ночное время, было полным полно народу.

Душа, в предвкушении хорошей зарплаты и встречи с любимой, пела.

Катящееся по городским улицам солнечное колесо, наехало на искрящийся в его лучах, монумент «четырех коней». Он засиял!

«Смотри Коля, какая красота!». – «Да…». – восхищенно воскликнул напарник. – Такое бы перенести на холст.… Я завел Вихрь и повел плоды наших стараний к берегу….


© Copyright: Фёдоров -Северянин, 2011
Свидетельство о публикации №21106020353