Бывшая студентка

               
               
Ближе к вечеру  я проходил по центральной аллее парка. На одной из скамеек  в куртке бежевого цвета, в голубых джинсах сидела  Ирина  Беседина, которая  во второй половине восьмидесятых годов  года три работала секретаршей в нашем деканате, а затем  стала студенткой  факультета.  Я бросил  на нее беглый взгляд:  крупный нос,  синеватые веки, толстый слой губной  помады.   По моим подсчетам, ей было тридцать пять лет.
Увидев ее, я сразу вспомнил, как лет пятнадцать назад она сделала мне комплимент. Пытаясь освоить современные танцевальные  движения, я  вместе со студентами танцевал под магнитофон в спортзале сельской школы.  Ирина,  посмотрев на меня,  сказала, что я очень хорошо двигаюсь и что у меня   есть танцевальный талант.   Ее незатейливая похвала прочно запечатлелась в моей памяти.  Так мы, люди,  устроены:  все, что поднимает нас в собственных глазах, запоминается на всю жизнь. Недавно мой однокурсник Гудков на  своем юбилее вспомнил, как тридцать лет назад  я принял его стихи за некрасовские. А ведь я совершенно не помню  этого эпизода.

 Я не видел ее лет десять, но  был наслышан  о ее частной жизни. Как-то ночью она с компанией оказалась  в офисе, где  Паша Рощин  подрабатывал сторожем. Она удалилась с братом  Паши в кабинет, расположенный на втором этаже. «Чем они занимались, я не знаю, -  с лукавой улыбкой рассказывал Паша, -  но диван скрипел со страшной силой».  В другой раз  Паша встречал ее с парнями в квартире, которая была пристанищем сторонников свободной любви.
 Около года назад  я узнал, что она работает в областной администрации, не замужем,  является любовницей крупного начальника.
Увидев меня, она улыбнулась и жестом предложила  мне сесть рядом с нею. Я  сел слева от нее, и между нами завязался непринужденный разговор.
- А я сейчас партийный деятель, - сказала она с шутливой, напускной гордостью.
- А что за партия? «Единая Россия?» Партия власти?
- Да, - улыбнулась она.
Она сказала, что получила второе образование, закончив в Москве какой-то политологический вуз. Относилась к учебе серьезно, не так как в нашем институте.  К сожалению, новое образование и диплом не принесли ей повышения по службе, так как в нашей стране по-прежнему  существует дискриминация по половому признаку. Она по-прежнему занимала  в администрации второстепенную должность.  В ее обязанности входило добывать информацию, писать каждую неделю докладные записки начальству, сопровождать важных гостей из Москвы, ездить по району - работа трудная, изматывающая.
- А платят как? – поинтересовался я.
- Платят хорошо. К этому претензий нет.
- Это тоже очень важно, - сказал я. Из деликатности  я  не стал уточнять, какую же сумму составляет зарплата.
Она стала говорить о том, как интересно живут другие люди. Два дня ей довелось сопровождать в поездке по области нашего бывшего мэра, а теперь члена Совета Федерации Голина,  и какого-то депутата. 
- Они мыслят по-государственному. Говорили о законах. А у нас… -  На ее лице мелькнула гримаса презрения.
При воспоминании о Голине,  примитивном мужлане,  меня стошнило.   
- Но ведь они чиновники. Мне чиновники неинтересны, - сказал я.
- Но они мыслят и говорят интересно.
- Вы их идеализируете. 
            -  Они уже не обычные чиновники. Они живут в Москве. Общаются с интересными людьми.
                Я не стал спорить с нею.
- Возможно, столичная жизнь  изменила их.  Нас губит провинция.
- Да, болото…- согласилась она. – Духовной жизни почти нет.
  Она стала расспрашивать о жизни  в университете.
- Ничего нового… - сказал я по привычке, но тут же поправился. – Впрочем, нет, нового много. Университет бурлит. Объединяют кафедры.  Появилось много новых  преподавателей – докторов наук. Их приглашают из других вузов.  Многих  бывших преподавателей … нет, не уволили, но перевели на другие кафедры. Многие ушли на пенсию.
Она слушала, но по лицу ее было заметно, что дела в теперешнем университете ее не волнуют,  что вопрос она задала  из вежливости, чтобы поддержать разговор. Поэтому я не стал развивать эту тему.
- Вы закончили в 93-м году? Помню ваш курс. Яркие личности были. Но был у вас один – Жеребцов, который довел меня до белого каления. До сих пор вспоминаю о нем с содроганием.  У него есть какое-то психическое  отклонение. 
- Да, у него были недостатки, - согласилась она. - Но мы не знаем, какое у него было детство. Может, его сильно обидели. В последнее время я всех готова простить.
- Вы думаете, что его обидели? Нет, он родился таким.
- Нет, я верю, что дети рождаются чистыми, невинными. Их душа – чистая доска, на которой можно писать все. И лишь общество, воспитание делают их плохими.
- Нет! Они рождаются с определенными задатками, с определенной программой развития. Вы говорите, обидели… А кого не обижали в детстве? Но не все ведь становятся маньяками,  убийцами, наглецами, хамами.
Она стояла на своем.
- Я готова защищать любого в суде. Адвокатом бы работала с удовольствием.
- Если вам нравится жить в мире иллюзий, вас не переубедишь. Истина вас не интересует.
 Чтобы избавиться от стыда, который вызвало у меня воспоминание о  нервном срыве,  я решил выплеснуть свои мысли: 
- Никогда не забуду эпизод с Жеребцовым.  Идут занятия. Жеребцов без умолку болтает  с кем-то на последней парте. Я делаю ему замечание. Он продолжает болтать. Делаю второе замечание.  Никакой реакции.  Вижу, он нарочно  дразнит меня. Неожиданно для себя я начинаю дико орать. До этого случая такого со мной  никогда не было.
- Этот случай имел и положительную сторону. Вы познали себя. Вы узнали, что можете и таким быть.
- Я бы предпочел оставаться в неведении...   
Она предалась воспоминаниям о Жеребцове:
- Он часто выручал нас. Не подготовимся к занятиям. К нему: «Валера, выручай!» Он нас успокаивает: «Не бойтесь, девчонки!»  Начинаются занятие, он берет слово. «Что говорил по этому вопросу Белинский – это всем известно. А вот что думаю по этому поводу я». И говорит целый час.
 Приятные образы прошлого  вызвали у нее улыбку.   
-  Он мог любому заморочить голову. Но оригинальных мыслей у него не было, -  сказал я. 
- Я понимаю вас. Он  не идеал. Но я вспоминаю о нем с удовольствием.
- Он дорог вам как воспоминание о студенческих годах.  Между прочим, сейчас он работает у нас в университете преподавателем. На кафедре журналистики. Защитился.
- Я рада.
 Она стала вспоминать о преподавателях, которые ее учили. Тепло отозвалась о Ройтмане, о Кочергине и обо мне.
- Вот вы, Н.С., вели у нас… ну надо сказать, неинтересный  предмет – культуру речи. Но о вас вспоминаешь как  добром порядочном человеке. А что слышно о Ройтмане? – поинтересовалась она.
Я поделился с нею скупой информацией, которой располагал:
- Говорят, из лагеря выпустили. Работает на химии.
- Не развелся с женой? – спросила она заинтересованно. 
- Не знаю, расторг ли он официально брак, но от подруги его жены слышал, что  дело идет к разводу.
- Мне не верится, что он кого-то обманывал. Мне кажется, что речь идет о другом человеке. Для меня он всегда останется хорошим преподавателем. Он много дал мне. У него были очень интересные  лекции по древнерусской литературе.
-  Меня его арест не удивил. Я знал его лучше. Безалаберность, цинизм…  Я мог бы привести много фактов. Но не хочется  тратить время. 
- Я понимаю. Но мне не хочется верить в это. Я к нему хорошо отношусь. На втором курсе мы были с ним на работе в деревне. Любили поспать по утрам. Он будил нас: «Барышни, пора вставать!» Это было нам так приятно.
- Да, так сказать он мог.
- Нельзя рисовать его одной краской.  Он мог делать людям добро.
 Она дала высокую оценку Кочергину, который, по ее словам, тоже  много ей дал.
- Что конкретно он дал? Хоть один факт вы можете привести. Что запомнилось? О литературе он рассуждает туманно, многозначительно, неопределенно. 
- Хорошо. Один пример приведу. Мы шли вместе с ним в центр.  У него борода, длинные волосы.  Русский стиль. И вдруг он сказал:  «Вери вэл».  Я упрекнула его: «Зачем английское слово.  Ваш стиль  русский». Он сказал мне фразу, которая мне запомнилась:  «Это вы меня уложили в рамки. А я не такой! Я  шире!» Эта мысль  впечатлила меня. Действительно, мы укладываем себя и других в рамки. А зачем? Мы шире. Мало того, что уже есть рамки, которые на нас накладывает общество: пол, происхождение, образование, профессия, а мы еще сами добавляем.  Наши представления о человеке похожи на фоторобота.   Фоторобот  немного похож на модель, но не совсем.
- Да, не похож. Но  почему?  Делают фотороботы преступников. Свидетель видит его мельком, одно мгновение. Но если человека изучать  основательно,  долго, то его  изображение будет  точно воспроизводить облик человека.
- Все равно точно не воспроизведет.
- Отклонения от модели будут. Но незначительными. Ими можно пренебречь.  Но без такого портрета невозможно познание.
- А зачем оно нужно, познание? Зачем знать людей? Мне больше нравится думать, что они такие, какими мне кажутся.
- Конечно, жить в иллюзорном мире до поры до времени приятно. Но в этом случае неизбежны разочарования, крах иллюзий. Жертвами Ройтмана  оказались другие люди. Но ими могли стать и мы с вами. А разве мало таких хищников. Но это одна сторона. Другая: лично мне нравится процесс познания истины во всех ее проявлениях.   Мое хобби – срывать со всех маски.  Почему  Кочергин говорит, что он шире любых рамок.   Ему нравится производить впечатление  широтой своей натуры. Сущность его состоит в том, что он поражает воображение людей, прежде всего женщин.   Нет,  вы не подумайте… я к нему хорошо отношусь. Он не хуже других.
Я не удержался и высказал свою фундаментальную идею:
- Мы все похожи друг на друга. Каждый из нас стремится к самоутверждению. Это общая черта.  Различие состоит в том, что у каждого свои формы реализации. Один делает добро, другой карьеру, третий мошенничает.  Но у каждого смысл жизни состоит в самореализации.  Человек счастлив тогда, когда ощущает себя полноценной личностью,  когда он убежден, что он не хуже, а то и лучше других. 
Мне показалось, что на ее лице появилось выражение удивления.
-  Не ожидали от меня такое услышать…  Вы же другим меня представляли? – спросил я.
- Нет, ничего не изменилось. Таким я вас и представляла.  Добрый, порядочный.
- Не хочу, чтобы у вас сложилось неправильное представление обо мне. Мне истина дороже репутации. Я  зла людям не делаю. Это верно. Но сейчас назвать меня добрым нельзя. Ведь добра я тоже никому не делаю.
- Делаете. Сейчас, например, мне.
- Тем, что с вами общаюсь? Там мне это самому приятно, интересно. Вы интересный собеседник. Если бы мне было неинтересно с вами, я бы ушел. Сослался на занятость и ушел бы.
- Все равно…
-  В молодости я старался делать людям добро. Но что это мне принесло?  Успех в обществе, популярность у женщин, материальное благополучие   достается людям недобрым, эгоистичным.    Добротой злоупотребляют.
- Это правда.
- Сейчас я делаю только то, что мне приятно.
- Все равно вы добрый. Мне кажется, вы романтик.
- Вряд ли. Романтик обычно идеализирует людей, женщин. Я же смотрю на них трезво. 
- Но романтизм не только в идеализации проявляется.
- Ну может быть во мне и есть что-то от романтика. Я до сих пор мечтаю о встрече с какой-то необыкновенной женщиной. Это, безусловно,  остатки романтизма.  Это моя последняя иллюзия.
  Мне хотелось узнать подробности о ее частной жизни.  Сначала я решил настроить ее на откровенный разговор.
- Вы умная женщина. С вами интересно говорить, - сказал я. 
- Но я поняла, что ум только помеха. Он отпугивает мужчин. Что хотят мужчины от женщины? Чтобы она была хорошей хозяйкой. А если она у нее есть мысли, если она не хочет ограничиться только кухней, они теряют к ней интерес.
-  Вы ругаете мужчин вообще.  Но мужчины разные бывают. 
- Может быть… В последнее время я стала такой терпимой… Кажется, с любым ужилась бы, - сказала она. 
- Это иллюзия. Пожили бы год-другой, настроение бы изменилось.  Если бы  ваш партнер  не устраивал вас, то неизбежно начались бы конфликты.
У меня мелькнула  мысль предложить ей сходить в ближайшее кафе «Зебра», угостить ее пивом, орешками. 
 У нее в сумочке зазвонил мобильник. Она достала  его, стала разговаривать. Я подумал, что пришло время уйти по-английски. Я встал, сказал тихо:
- Ну я пойду.
Большой палец ее правой руки взлетел вверх. Я прочитал знак: «Мы замечательно пообщались!». Я в ответ тоже поднял большой палец, давая понять, что разделяю ее мнение.
Она осталась на скамейке, а я пошел  вниз, к выходу. 
Я прошел довольно большое расстояние, метров пятьдесят, как вдруг сзади услышал громкий голос:
- Николай Сергеевич!
Я обернулся: за мной бежала Ирина.  Я пошел навстречу ей.
- Ну кто же так прощается? – сказала она с укором, подходя ко мне.
- Не хотел мешать вам  разговаривать по телефону.  Я решил, что мы простились при помощи жестов.   
Она стала   благодарить меня за разговор.
- Вы поддержали меня, помогли… - говорила она.
- А вам сейчас плохо?
- Да.
 Только теперь я заметил, что  ее лицо выражает отчаяние и боль.
  - Я приехала с юга.   А он не звонит, избегает встречи, - сказала она.
- Мужчина?
- Да.
- Может, он ревнует. Все-таки вы были на юге. У юга специфическая репутация.
- Нет, на юге  мы были с ним вдвоем, а после возвращения он исчез.
Она тоже замолчала, пытаясь справиться с болью, с тяжелыми переживаниями.  На глазах у нее заблестели слезы.
У меня мелькнуло подозрение, что на юге она была со своим  начальником. 
- Кто он? Начальник? Женат?
-  Нет,  простой работяга. Не женат. Все дело, видимо, в том, что «встретились два одиночества, развели у скамейки костер, а костру разгораться не хочется», - голос ее дрогнул. -  Мы оба одиноки. Хочется создать семью, но не получается. Мы противоположности во всем. Мне все говорят: «Вы идеально подходите друг другу. Крайности сходятся». Я очень эмоциональная, взрывная. Он само спокойствие. Ничто его не выведет из себя. Честно говоря, меня это даже бесит.
- Это миф, что  подходят друг  другу противоположности. Конечно, если один деспот, садист, а другой  мазохист, то такие противоположности дополняют друг друга. Но если один интеллектуален, умен, обладает тонким эстетическим вкусом, а другой  ограничен, глуп, примитивен, то вряд ли можно говорить о гармонии союза.  А без гармонии счастливый брак невозможен.    Правда, женщинам нужен ребенок. Без ребенка их жизнь лишена смысла.  Но ради ребенка необязательно выходить замуж за  примитивного человека. Можно родить ребенка вне брака. Хороший  ребенок может родиться только от мужчины с хорошей наследственностью, с хорошими генами.  Лучше хороший ребенок вне брака, чем примитивный в браке.   
- Понятно. Не надо выходить замуж…
- Нет, я не то имел в виду. Выходить замуж надо, но не ради штампа в паспорте, не ради того, чтобы завести ребенка, не ради алиментов. Уж если выйти замуж, то за хорошего мужчину, всерьез и надолго. Или лучше быть свободной и иметь ребенка от хорошего мужчины.
Пора было прощаться. Она стала рассыпаться в благодарностях. Она говорила, что я помог ей, поддержал ее.
- Обращайтесь ко мне в любое время. Я всегда готов помочь вам… советом, - пошутил я.
- Спасибо, - улыбнулась она.
К концу разговора она уже нравилась мне  как женщина, казалась привлекательной, милой.  На прощанье я даже  поцеловал ее в щеку, которую она доверчиво мне подставила.
Она пошла по тротуару, потом остановилась и сказала проникновенно: 
- Будьте счастливы, Николай Сергеевич!
- Вы тоже, - ответил я.